«Сказав это, Господь Иисус вознёсся на небо…»
Марк, Пространный эпилог, стих 19.
«… махатмы… что на Востоке означает Великая Душа… не могут длительно соприкасаться с атмосферой землян… Будда и Христос не могли долго оставаться в городах… среди народа и часто уходили в пустыню».
Е. Рерих.
Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока…
В. Высоцкий.
2.
Хэ был не только странным, но и мудрым. А у мудрецов хотят узнать ответы на все вопросы, одни - для того, чтоб их оспаривать, другие, чтобы им внимать, уверенные, однако, что к ним это отношения не имеет, третьи - получать удовольствие от игры ума.
Когда к Хэ пришли: Любитель трудных вопросов и Любитель загадочных ответов в одном лице, то, по-видимому, первый спросил:
- Почему люди предпочитают пребывать во тьме невежества, немея вместо вопрошания о том?
Хэ улыбнулся по своему обыкновению и сказал:
- Если я отвечу, что рыбам, чтобы питаться и размножаться, не требуется свет, то, хотя это и так, но вы решите, что люди – не рыбы, и это слишком простой ответ. Поэтому предлагаю спросить Ааабэллу, который даст нам более глубокомысленный ответ.
Взоры собеседников обратились ко мне, и я онемел, подобно рыбе, оказавшись в состоянии только низко поклониться присутствующим в знак уважения к проблеме, которая их занимала.
- Вот вам и ответ, - заключил Хэ, - и не ищите другого.
Позже, оставшись с Хэ вдвоём, я всё же решился на вопрос:
- Хэ, почему, по-твоему, не устроил бы верный, но простой ответ?
- Людей не устраивают такие ответы, потому что им можно следовать, - грустно произнёс Хэ.
*
Я рассказал Хэ, сочинённую мной историю человека, который всю жизнь просидел на перекрёстке и не разверз уст, так как не встретил достойного собеседника по главным вопросам.
Хэ, выслушав, спросил:
- Как считаешь, у такого человека должна быть гордыня?
- Полагаю, да.
- И сильная, если за всю жизнь он не нашёл никого достойного себя?
- Очень сильная.
- Тогда твоя история – неправда, ибо, обладая столь сильной гордыней, он не усидел бы на одном месте, а придумал бы что-нибудь, чтоб обратить на себя внимание.
Я молчал, не зная, что ответить.
- Поэтому сочини другую историю, и мы её обсудим, - предложил Хэ.
И тогда я спросил:
- О, Хэ! Но разве люди ждут от истории… правды?
Хэ улыбнулся и одобрительно склонил свою бритую голову.
*
Славный Хэ внешне напоминал мне махатму Ганди, который освободил свою страну ненасилием, и, являясь верующим, не признавал религий, а потому был чужим и для христианства, хотя следовал его принципам лучше ортодоксов этого учения.
Добрейший и кроткий Хэ нередко попадал в неприятности. Маленький, круглолицый и смешной, он ходил в оранжевом одеянии буддийского монаха, невольно привлекая внимание, и в то же время полностью отвергал искусство, коим так славились выходцы из Шаолиня.
Несколько раз его грабили, но так как брать было нечего, потом ещё и били со злости. Один раз он успел пошутить, чем и спасся:
- Ребята! Вы бы хоть сговорились с теми, на соседней улице. Они минут пять, как всё у меня забрали.
В другой раз находчивость выручила его от приставания двух хулиганов.
- Я заговорил их, - рассказал мне Хэ, - повёл себя так, что они решили: имеют дело с сумасшедшим, и отстали.
Впрочем, так думали довольно многие.
/.
Хэ никогда не просил о помощи, часто нуждаясь в ней больше, чем кто бы то ни было.
Однажды при расставании он сказал мне:
- Прощай, Ааабэлла…
Это резануло мне слух, и я спросил:
- Хэ, ты на что-то обиделся?
- Нет, что ты. Ты – из тех немногих, кто лишь радовал меня.
- Почему же ты прощаешься?
- Тому виной услышанный мной разговор.
- Хэ! Не отпущу тебя, пока ты не объяснишь.
Из дальнейшего я понял, что соседка, старушка-«божий одуванчик», хвасталась по коммунальному телефону, стоящему в коридоре, подружке, что ныне у неё есть защита от «азиятов», заполонивших город. Какая защита? Да Пётр. Он теперь разжился топором!
Этот Пётр уже раз отправил, будучи в подпитии, бедного Хэ на больничную койку. Соседка же заявила, что ничего не слышала, не иначе, как повздорили мужики, бывает.
Хэ отказался подавать в суд на обидчика, заявив мне, что то была рука судьбы, судьбы того края, где он находится. Края, который и сам на краю, - попробовал пошутить он, морщась от боли.
Нынче же срок жизни тишайшего Хэ зависел от того, как скоро «защитнику-Пётру» удастся выпить и прорубить дверь в Азию… У Хэ из всего имущества в его каморке - два на три метра - имелся лишь матрас, которым не забаррикадируешься. Я испытал прилив жуткого стыда, подобного тому, когда увидел на трибуне парламента нашего пьяного президента.
Увидев, как я расстроился, Хэ решил приободрить меня, пошутив:
- Ты никак переживаешь, что Пётр оказался бОльшим буддистом, чем ты?
Я удивлённо взглянул на него, пытаясь уловить связь.
- Ну, как же, ведь наиболее правоверные монахи искали лжебудд, чтобы убить их! – напомнил Хэ, намекая на мой пиетет по отношению к нему.
Шутить в такой ситуации, наверное, мог бы один Хэ.
Ввиду позднего времени я уговорил его переночевать у меня, и пока мы молча шли, в моей голове вертелись слова из песни:
«Начинается с вас,
начинается с нас,
начинается с-вас-ти-ка…».
//.
На следующий день, одевшись в самое приличное, я направился к околоточному, то бишь, участковому.
Тот принимал в столь разрушенном помещении, что, не родись я в Ленинграде и не живи сейчас в 90-ые, наверное, решил бы, что место сие пережило обстрел и бомбёжку, после чего в нём обитали клошары, пардон, бомжи, а затем, в ходе налёта на их лежбище, его отбил под свои нужды более сильный противник.
Местный шериф, глянув на моё облачение, поначалу был вежлив. Но, выяснив, что привело меня, стал интересоваться: уж не я ли писал жалобу его руководству с требованием защитить Хэ от нападений соседа в предыдущий раз?
Полагая, что признаться, значит, сразу загубить цель моей миссии, я сказал, что рад был узнать, что у Хэ имеются и другие покровители.
После этого полисмен заявил, что готов помочь в решении проблемы, если эти покровители окажут спонсорскую помощь в ремонте его логова. Разумеется, наличными и ему лично.
Увы, я был ненамного богаче Хэ. Поняв это, страж порядка потребовал мои документы.
Он тщательно сверил снимок в паспорте с моей физиономией и радостно констатировал:
- Не похож.
- А вы похожи на своё фото в удостоверении? – поинтересовался я.
Он вздохнул. Я, видимо, не ошибся. Я попытался развить успех:
- Откуда тогда мне знать, что имею дело с воплощением справедливости в вашем лице?
- А вот откуда! – опустил он руку на свой главный аргумент – кобуру.
Что ж, так блюститель понимал закон, и мне нечем было оспорить его трактовку.
- Помню я этого Хэ из Хуанхэ,- вероятно, пошутил околоточный, он же участковый, - заслан к нам!
- Что? – переспросил я.
- Шпион он, говорю.
- … у меня не было слов.
- Нет, это не так уж плохо, - успокоил он меня, - Шпионы могут быть и солидными уважаемыми людьми. Если у них есть деньги и связи.
«Понятно», - подумал я.
- Вот вы, например, тоже шпион, А-а-а… Бэл-ла Михайлович Колдобин. Что ж, вы? И блондином стали, и черты лица наши вам соорудили, и фамилией подходящей обзавелись и даже отчеством, но имячко-то выдаёт! Прокол!
-…
- Так что документики останутся у меня в руках, как и судьба вашего агента Хэ. Пока не сможете доказать свою солидность и уважаемость. И поспешите, а то тут не сегодня-завтра потолок рухнет.
«Интересно, - думал я, бредя домой, - во сколько оценивает он «солидность и уважаемость»»?
///.
Чтобы не огорчать Хэ, я ещё из телефона-автомата на улице сделал несколько звонков своим знакомым и любителям загадочных ответов. Кого-то просто просил о займе, кому-то подавал эту историю, чтобы не напугать, в трагикомическом ключе. Увы, все были, либо на мели, либо равнодушны к чужой судьбе. Один поклонник Хэ меня поразил своей реакцией. Не дослушав, он меланхолично уточнил:
- Шпион, говоришь?..
И положил трубку.
Теперь нас с Хэ мог спасти только случай.
Через лестничную площадку в такой же коммуналке, как моя, жила старушка Евгения Ильинична, которая уже не выходила из квартиры. Знал я её давно. С ней дружила ещё моя матушка. При необходимости я чем-то помогал, менял лампочку, приносил продукты, как и её не менее пожилой соседке, которая была столь же бедна. Однажды к ним забрался вор, но так и не нашёл чем поживиться. Их родственники обнаруживались лишь на днях рождения, ну, и, конечно, явятся хоронить и наследовать жильё.
Вернувшись, я как раз раздумывал: что бы сдать в ломбард или комиссионку, когда зазвенел телефон и Евгения Ильинична, которая только вчера жаловалась мне на своё одиночество, взволнованно сообщила: из Москвы прибыл её племянник!
Я порадовался в ответ, что небо услышало её молитвы. На что прозвучало:
- Лучше бы я не просила…
- А что стряслось? – удивился я.
- А… ты можешь зайти?
Её комнату перегораживала ширма, из-за которой торчали ноги в носках. Племянник, как оказалось, пьяный в дым, спал, не помещаясь на топчане. Рядом с ним, на полу стояла большая не початая бутылка водки «Пётр Великий».
Я повернулся к сидевшей на диване Евгении Ильиничне. Она со страхом глядела на меня:
- Как ты думаешь, он не будет бузить?
Я пожал плечами:
- Если что – зовите.
И подумал, что становлюсь «специалистом» по укрощению пьяных буянов.
Старушка немного помялась и попросила:
- Не сможешь ты оказать небольшую услугу?
- Какую? – обречённо спросил я.
- Съездить на Московский вокзал и купить ему билет в столицу.
- Денег нет.
- У меня тоже, но у него есть какие-то импортные бумажки. Выпали. Может, если их меняют, то хватит?
И она указала мне на столик, где лежала приличная пачка… долларов.
- Он квартиру вторую сдаёт на Кутузовском, задорого.
Пока я растеряно перебирал пачку с портретами американских президентов, у меня созрел план спасения не только соседки, но и нас с Хэ. Эх, не видать мне Шамбалы!
В общем, я с помощью Хэ, ничего не объясняя, отвёз и погрузил это мало вменяемое тело в поезд, заплатив проводнице за возможное беспокойство. Часть зеленоватых бумажек засунул при Евгении Ильиничне в потайной карман куртки племянника, застегнув на все пуговицы, рубли спрятал ему в карман брюк. Откуда ему знать, сколько он здесь прокутил?
////.
Я отправился на новую встречу с представителем власти… над жизнью Хэ.
- И?.. – спросил страж закона, увидев меня.
- Да, - кивнул я.
Он запер дверь и скомандовал:
- Покажи!
Я достал небольшой портрет Бенджамина Франклина, который был тщательно им изучен на предмет подлинности. Результат, видно, удовлетворил его, ибо портрет был спрятан, и прозвучало:
- Пожалуй, что, на побелку хватит.
Я возмутился:
- Это ж на «наши» - пол мильёна!
Он вынул из ящика мой паспорт и бросил на стол:
- Забирай!
Я взял.
- Ещё есть вопросы?
- Есть. Вопрос безопасности Хэ.
- На продолжение «ремонта» найдётся?
- Найдётся.
- В подтверждение кладёшь столько же, и пятнадцать суток спокойствия с конфискацией топора гарантирую.
- Но отсюда я иду в отделение, и там для бОльшей гарантии регистрирую заявление об опасности Петра…
- Бумагу порвут, как только за тобой закроется дверь.
- На втором экземпляре мне распишутся при свидетеле и поставят регистрационный номер.
- Погоди пару дней. Можно сделать так, что Пётр отъедет надолго. Но нужно, кроме того, что сказал, ещё вдвое.
«Да, - подумал я, - пятнадцать суток с конфискацией – не решение проблемы. Господи, спаси мою душу… Ладно. Это мой выбор». И вслух я произнёс:
- Дам ещё сто сверху, чтоб уж наверняка.
Он серьёзно посмотрел на меня:
- Что ж… верняк, так верняк.
Возвращаясь, я почему-то несколько раз перекрестился, а потом махнул рукой. Надо было, чтоб Хэ ни о чём не догадался. Сказал ему, что Пётр пьёт и надо подождать. Мол, заявление оставил, где надо. Хэ горько усмехнулся, попробовал пошутить:
- Уж не переживаешь ли ты, что эти беспокойства мешают тебе записывать за мной?
Я удивлённо взглянул и услышал:
- Чтоб ты не переживал из-за этого, огорчу тебя бОльшим. Что не напишешь ты, то допридумают другие. Ведь это твои слова, что люди не ждут от историй правды, а лишь того, что хотят услышать?
Я выдавил из себя улыбку и кивнул.
Хэ закрыл глаза и погрузился в медитацию.
На третий день вечером меня позвали к телефону.
- Слушаю, кто это?
- Аа… бэлла? – произнёс подозрительно знакомый мужской голос.
У меня похолодело внутри:
- Да. С кем имею честь?
- Имел… когда-то. Хэ у тебя?
- А что?
- Завтра надо ему на опознание явиться. Соседка боится идти.
«Бог ты мой», - подумал я и враз охрипшим голосом спросил:
- Где опознание-то?
- В морге, естественно. С Хэ причитается. «Несчастный случай»… у Петра приключился. По пьянке сиганул с шестого этажа. Короче, захвати Хэ и не только. Пиши адрес…
«Ты спас Хэ. Рано или поздно с этим алкашом всё равно что-нибудь, да случилось бы», - говорил я себе, пока в голове крутилось:
- Я – убийца, я – убийца…
Пока Хэ опознавал бывшего соседа, я отдал деньги.
- Будут ещё проблемы – обращайся, - тихо произнёс, не глядя на меня, человек в синей форме. Ах, да, - и его лицо искривилось, - не было у Петра топора. Трепался…
«Кто ж знал? Зачем трепался, дурак?.. жив был бы, - бормотал я на обратном пути, - Эх, напиться бы сейчас…»
*
Прошло время.
Хэ исчез. Мне не хотелось ни с кем общаться. Я ходил на работу, где молчал, открывая рот лишь по необходимости. Приходя, ел и ложился спать.
Я внушил себе, что всё было сном, и потому не важно. Не важно было и то, что происходило вокруг. Все зачем-то стремились выжить, приноровиться к новому существованию. Мне было всё равно.
Летом я увидел у моего парадного старого знакомого, который поджидал меня.
- Ты к телефону не подходишь, - сообщил он.
Я кивнул. У меня был отключен звонок.
Он предложил прогуляться, благо, не погода, а чудо для наших пасмурных, дождливых мест. Я не стал возражать. Это потребовало бы усилий. Проще было согласиться.
Он повёл меня на Петровские острова, мимо пруда, среди лип.
- Ты не знаешь, где Хэ?
Я помотал головой.
- Не расскажешь ли ты хоть что-нибудь из бесед с ним? – моляще произнёс он.
Я удивлённо поглядел на него. Это ещё кому-то было нужно?
Он продолжал вопросительно смотреть.
- Ладно, расскажу, - вздохнул я, подумав, Хэ-то ни в чём не виноват.
/
Как-то я обратился к Хэ:
- Объясни, почему ты часто не соглашаешься дать людям ответы, на которые их вопросы просто намекают?
Хэ одобрительно посмотрел на меня, улыбаясь:
- О, Ааабэлла, твоя наблюдательность способна далеко повестИ… когда ты, перестав задавать вопросы мне, начнёшь задавать их себе.
Я прикусил язык и опустил голову.
- Но, - продолжил Хэ, - я отвечу. Кто созрел для правильного вопроса, способен придти и к ответу. И ты тоже.
Я склонил голову ещё ниже.
- У тебя в голове сейчас должна быть мысль: Почему же они не делают это сами? Так? – Хэ сделал паузу, глядя на меня.
Я кивнул
- Потому, что они уже догадываются об ответе, который их не устраивает.
- Но… вырвалось у меня.
- Продолжай, - сказал Хэ.
- Ты хочешь сказать, что они желают услышать это от другого, авторитетного лица? Но ты-то не даёшь им этого ответа!
- Не так. Если они задают свой вопрос некому «азияту», чуждому их миру, то лишь для того, чтобы легче было не принять этот ответ. Ведь с этим ответом они ничего не смогут поделать, а жить с осознанием истинности его – невыносимо.
Я был поражён.
- Поэтому второй вариант, который есть у меня, отозваться не на слова, а на то, что стоит за ними.
Я низко поклонился Хэ в знак восхищения. Он же продолжил:
- Но мои двусмысленности оставляют возможность тем из них, кто всё же решится выбрать свой ответ.
- Бог ты мой! – вырвалось у моего знакомого, - Как тебе повезло! Это ж такое счастье – слышать его!
Я слегка покривился:
- А где ж ты был, когда Хэ требовалась помощь? Я всех обзванивал!
- Ты путаешь, я уезжал на заработки и странствовал. Меня не было в городе.
- Извини... Дело в том, что сначала Хэ избил сосед-пьяница, а когда соседа не стало, то в его комнату въехала особа, решившая прихватизировать всю квартиру. Над старухой она оформила уход с правом наследования её жилья, а Хэ мне пришлось каждый раз провожать домой, чтобы с ним чего не произошло.
У той бабы были свои подручные – бандитики, и я носил с собой нож.
- Ну и дела! – не удержался от реплики мой слушатель, Слава.
- Старушенцию она быстро спровадила на тот свет. На очереди был Хэ. Меняться на его клетушку охотников не находилось, что не удивительно. Продать её – ничего взамен не купишь.
Я не мог опекать Хэ круглые сутки – работал, не мог что-то запретить ему. Он выходил на улицу, на него нападали. Причём, тут было не разобрать, то ли националисты, сменившие грабителей, желали с ним разобраться, то ли их кто-то использовал.
Помню нашу последнюю с ним прогулку. У меня было плохое предчувствие, и я всё время оглядывался по сторонам.
Рука моя лежала на поясе, за который был заправлен футляр с ножом. Я спросил учителя:
- Правда ли, как говорят, что Бог – это Любовь?
Он вздохнул и грустно поглядел на меня:
- Почему тебя так интересует то, что «говорят»? Ответ-то – у тебя внутри. Все мы – собственные ответы.
Между тем, мы вошли в сквер, где мне помахал человек, гулявший с собакой. Я знал его, но не ответил. Он пожал плечами и отвернулся.
Мы с Хэ присели на полу разломанную скамейку, и тут мне пришло в голову подшутить над ним. Я спросил:
- Ты видишь этого мужчину? С собакой.
Хэ странно посмотрел на меня и кивнул.
- Можешь о нём рассказать? (У нас с Хэ была такая игра, как у Шерлок Холмса с Ватсоном. Лишне говорить, кто из нас исполнял роль Ватсона, и мне захотелось взять реванш, ну, хоть раз.)
Хэ чуть помедлил, разглядывая моего знакомца, потом неторопливо начал:
- В молодости он был авантюристом, дрался, хотя по натуре не смельчак. Он не служил в армии, не педант и не слишком аккуратен. Работа его связана с ходьбой, занимающей немало времени. Он даже ест на ходу. Скорее всего, агент по продажам. У него семья, которую он любит, и ему отвечают взаимностью. В последнее время его, то есть, их финансовое положение несколько ухудшилось. Он – не формалист, неглуп, трудоголик, успешен и в душе горделив. Общителен, но избирательно. Деньги для него только средство не думать об их наличии и радовать близких. В молодости совершал из-за своей гордыни немало глупостей…
Хэ, как будто не собирался останавливаться.
- Довольно, мастер, - попросил я, - довольно.
- Значит, всё верно?
- Да, - развёл я руками.
Хорошо, - согласился он, - добавлю только, что он весьма деликатен, и ты знаешь о нём больше меня.
Тут я открыл рот и застыл.
- Ты хотел разыграть меня, мой друг, - засмеялся Хэ.
- Но как ты?!.
Хэ, улыбаясь, молча посмотрел на меня, потом сжалился:
- Я заметил, как он махал тебе. Трудно было не догадаться о замысле после твоего предложения. Объяснить, как я сделал такие выводы о твоём знакомом?..
Слава слушал, открыв рот.
- И он объяснил?
- Конечно же, как всегда. Но в конце он сказал мне более важное:
- Что касается твоего вопроса, то, возможно, этот счастливый в своём союзе мужчина сказал бы, что не Бог – это Любовь, а Любовь – Бог. И Он есть до тех пор, пока есть Она. Теперь, когда ты знаешь главное, подойди и извинись перед ним, невежа. Я тебе больше не нужен.
Я как-то не отнёсся всерьёз к его последним словам, поднимаясь со скамейки. Мы поболтали с Павлом, потом я обернулся… и не обнаружил Хэ. Сколько потом не искал.
- Его всё-таки похитили?
- Не знаю. Это лишь одно из предположений. Моя версия иная. Хэ не говорил ни одного слова зря. Если он сказал, что теперь я знаю главное, и поэтому он мне не нужен…то мог уйти сам. Вознестись, как махатмы. Ему в последнее время сильно не хватало внимания, любви и тепла. Они не могут существовать среди ненависти, подобно нам…
***
Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.
И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья...
Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что "я люблю",-
То же, что дышу, или живу!
И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...
Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить.
Любой ценой - и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули...
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!
Но многих захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови...
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви...
Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах.
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья...
Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу - и значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!
Баллада о любви. В. Высоцкий.