День обещал начаться по-обычному. Подъем, построение, время умыться и заправить кровати, построение на завтрак. Но все дело в том, что сегодня 9 мая. Это особенный день и начался он по-особенному. Город Орел, город воинской славы, город первого салюта. Я сегодня здесь, как и вчера, как и завтра. Я курсант. В городе сегодня особенный праздник, как и во всей стране. Приглашены важные гости. Парад в 10:00. По всей стране парады начинаются в 10часов. Мой курс (рота) участвует в театральном представлении. Мы в парадке, в касках и плащ-палатках играем нашу роль. Сценарий, продуманный приятной женщиной в очках. Хотя на самом деле, не такая уж она и приятная. Командует получше наших командиров. Если честно, трудно описать свои ощущения. Я впервые участвовал в подобном. Но что я знаю точно, это то, что я был горд тем, что стою в строю в этой каске и плащ-палатке. Я смотрел на ветеранов, сидящих перед нами на трибунах. Их лица такие старые, все в морщинах, но они улыбаются. Эти лица видели ужас войны. Видели смерть. А сейчас они олицетворяют самое доброе, нашу победу, наш патриотизм. Проходя маршем рядом с ними, я старался как никогда. Отмашка руки – четкая, резкая, правильно вытянутая ладонь с согнутыми пальцами во втором суставе. Если смотреть фильмы с Брюсом Ли, то вы должны понять, если я скажу «лапа тигра». Рука поднимается и сгибается перед собой, прямо перед грудью, а потом резкая отмашка назад, до упора. Нога поднимается легко, с удовольствием, не как обычно лениво и вяло. Носок вытянут, постановка ступни на асфальт, четкий шаг. Я военный, я горд этим. До поступления я всего этого не понимал. Я многое не понимал. В академии я изменился. И вот все мы идем строевым. Думаю каждый чувствует тоже самое.
После парада и нашего представления, мы прибыли на курс, в подразделение. Переодев рубашки нас отпустили в увальнение. С одной стороны это и наш день. В такой день даже не хочется переодеваться в гражданку. Как вспомню 23 февраля, сколько девчонок к нам приставало.
На главной площади был концерт, весь город тусовался там, и мы не исключение. Танцы, песни – я счастлив. Девчонки кружат около нас. Но дома меня ждет моя единственная.
Увал заканчивается в 20.00, его нам сократили. Боятся, что мы вступим в конфликтные связи с неприятными горожанами. Правильно боятся. На салют мы не попадаем. По пути обратно мы ехали в троллейбусе, не хотели опаздывать лишние проблемы нам были не нужны. С нами ехало несколько людей, явно в нетрезвом состоянии. Они что-то орали, смеялись. Мы на них не обращали внимания, пока на очередной остановке не зашел дед, на вид лет 80. Он был одет в брюки и пиджак темного цвета, белая рубашка, галстук с белыми косыми узкими линиями. Седые волосы были едва видны. Их так мало. Георгиевская ленточка на груди рядом с рядом медалей. Это был ветеран войны. Его рука дрожала, в ней он держал трость. Ему с трудом удалось забраться в троллейбус, забраться по ступенькам. Женщина – кондукторша оживленно сползла со своего места и подошла к нему. Сначала я подумал, что она хочет поздравить его с праздником. Но я услышал: «Платим за проезд, не забываем». Ветеран замешкался, он удивился. Наверно ожидал услышать тоже самое, что и я. Его губы слегка тряслись. Он хотел что-то сказать, но видимо не мог. Я не мог сдержать такой наглости. Во мне будто рычаг переключился. Я начал быстрым шагом подходить к ним. Женщина заметила меня и слегка отошла назад, наверно по лицу она уже прочитала, что я хотел сказать. Но я не знал, что хотел сказать. Я хотел выкинуть ее из троллейбуса или влепить в печень так сильно, как получится. Но вместо этого у меня вылетело: «Ты обалдела что ли? Ты видишь кто стоит перед тобой, ты должна молиться на него!». Женщина была напугана. Она отошла еще назад. Как шакал, чувствуя опасность, отползала назад на свое место. Те пацаны, что сидели рядом, притихли и пялились на меня. Я повернулся к ним лицом, они смотрели мне прямо в глаза. Наверно они были у меня бешеные. Я рявкнул: «А вы че сидите?! Встали и место уступили! Живо!». Они меня послушались беспрекословно. Я помог деду дойти до места и усадил его. Всю остальную дорогу. Я ехал рядом с ним. Он пытался мне что-то рассказать, но не мог. Его губы тряслись, он махал руками и жестикулировал. Я его не понимал, но делал вид, что понимаю. Через несколько минут он начал указывать пальцем в окно на остановку, я понял - это была его остановка. Своим ребятам я показал, что ухожу с ним. Они панически показывали на часы, говорили, что опаздываем. Я махнул рукой и повел деда до дома. Он был близко. Рядом с подъездом росла сирень, а под ней стояла скамейка. Он присел на нее и показал мне рукой, чтобы я шел домой. Его губы по-прежнему дрожали, но он улыбался. А я встал стойкой смирно и отдал ему воинское приветствие.
В академию я бежал как бешеный. Я опоздал на 15 минут. Лейтенант на меня орал, а я мысленно проклинал его. После отбоя, я смотрел телевизор в комнате досуга, смотрел парад. И засыпая у меня из головы не выходила улыбка этого человека, важного человека.