ШУРОЧКА
Он называл ее Шурочкой, а еще: мой Шуренок.
Познакомились они в институте - оба готовились стать учителями химии. Он был известный на весь институт бабник, и в комнату общежития, где она жила, приходил вначале не к ней вовсе. А она была молода – моложе его на пять лет, ей едва исполнилось семнадцать, чиста и наивна. И это не сюжет фильма «Девчата».
Это было на самом деле…
А женился он на ней в июне 41-го - уже началась война, но они как и многие в тот момент, думали что это на две-три недели…
Мы, не видевшие войны, представляем ее как сплошное горе и страдания,
а жизнь продолжалась и тогда. Войны - это преходящее, а любовь – вечное.
Первый год войны был самым счастливым в их жизни – была любовь, было ожидание ребенка… Они работали в небольшом городке, квартировали у хозяйки «за печкой» и были довольны жизнью. Продукты почти сразу стали выдавать по карточкам, но довольно помногу – по буханке хлеба на каждого работающего.
Им хватало и половины и они отдавали остальное неработающей хозяйке. Она сушила сухари. Излишки мыла тоже брала хозяйка – она сложила из брусков мыла подобие печки-голландки, и побелила, чтобы не бросалось в глаза, и не было лишних разговоров.
Через полгода продуктов стали выдавать гораздо меньше, и они покупали у хозяйки сухари из того самого хлеба и мыло.
...В 42-м его отправили на фронт, а ребенка она потеряла. Четыре долгих года она жила только его письмами. Он писал ей каждый день, если была такая возможность.
Что это были за письма!
В одних он описывал свою армейскую жизнь, в других говорил о своих чувствах, о том, как скучает без своего Шуренка, как хочет ее обнять и… Он был иногда невоздержан на язык и она краснела, читая эти места в письмах… А вообще-то письма были очень нежные, возвышенные даже. Много было стихов – и его собственных, и начинающих тогда писать Константина Симонова (Жди меня), Александра Твардовского, Степана Щипачева, Алексея Суркова (Землянка).
Его стихи были, может и не такие складные, но написаны только для нее.
После его смерти – а он умер через десять лет после окончания войны, она еще очень долго хранила эти письма, и перечитывала их по ночам, а незадолго до смерти она сожгла их, унеся с собой то, что было предназначено только ей.
Оставшись вдовой в тридцать пять лет, она больше не выходила замуж. В ее жизни не было других мужчин, только он,
Все было в послевоенные годы: и обиды, и ссоры... непонимание… На войне он привык к фронтовым ста граммам, а работа в школе среди молодых, и большей частью одиноких учительниц провоцировала на измены. Любовь уходила на задний план бытовых невзгод… Но были моменты, когда они возвращались в счастливое начало совместной жизни.
Обычно это происходило за городом, на природе. В голодные послевоенные годы многие горожане подрабатывали в пригородных колхозах: пололи просо или копали картошку.
Они выбирали прополку. Вот там, в бескрайнем поле, под безоблачным небом, в тени одинокого дерева, чудом сохранившегося, не срубленного на дрова холодной военной зимой, вновь цвела пышным цветом их привядшая любовь. И не были помехой ни тяжелый труд, ни изнуряющая жара.
В городе все было по-другому…
Город, с его многолюдьем и суматохой гасил тлеющий из последних сил огонь их чувств…
И, тем не менее, он до последнего дня называл ее не иначе, как
« Шурочка», а она хранила ему верность всю оставшуюся жизнь…