Трое в одном эндшпиле не считая собаки
ТРОЕ В ОДНОМ ЭНДШПИЛЕ (НЕ СЧИТАЯ СОБАКИ)
Рассказ
Э.Мальц
– За наш триумвират, мужики! За его процветание! – сказал Рафик, поднимая бокал с пивом.
Денис, торопливо рыгнув, быстро вслед за Рафиком опустошил свой бокал, а Витек, отхлебнув несколько глотков, неуверенно спросил:
– Рафаил, а триумвират – это как?
– Что такое триумвират? – Это означает: могучий союз трех благородных мужей. По латыни, конечно.
Троим благородным мужам, за могучий союз которых только что выпили пиво, было по восемнадцать лет. Сплотились они в этот могучий союз еще в школьные годы.
Родители Рафаила (в просторечии – Рафика) работали в российском посольстве в далекой южной стране. Климат и прочие природные условия в этой стране были настолько отвратительны, что взять с собой сына они не решились и оставили его на попечении отца первой жены папы Рафика. Эта первая жена умерла задолго до рождения Рафика, но ее родитель захотел сохранить родственные отношения с ее прежней семьей и считал себя дедом Рафика. Рафик же, оценивая степень родства без излишней лирики, называл его виртуальным дедушкой.
Виртуальный дедушка, погрузившись в воспитательный процесс, сосредоточил все свои педагогические усилия на том, чтоб приучить Рафика много и с удовольствием читать. Он полагал, что при наличии большого количества денег у человека с широким кругозором все остальные качества появятся сами – автоматически. Наверно, он в чем-то ошибался, потому что у начитанного и материально обеспеченного Рафика так и не прорезались ни благородство мужественного Атоса, ни трудолюбие скромной Золушки, ни доброта самоотверженной матери Терезы.
Виртуальный дедушка через несколько лет скоропостижно скончался, оставив Рафику шикарную квартиру с роскошной библиотекой, а также существенную наличность (в том числе, и в зеленых купюрах), несколько сберкнижек и пластиковых карт для банкоматов и полную свободу, которую, впрочем, и при жизни он ограничивал не более, чем виртуально. Осталось и много антиквариата, который не вызывал у Рафика никаких чувств, кроме желания взять в руки калькулятор, обложившись качественными каталогами и списком возможных покупателей.
Два других благородных мужа: Денис и Витек,- были привязаны к Рафику почти братскими чувствами, основанными на том, что у него всегда можно было стрельнуть приличную сумму денег (не насовсем, конечно, а в долг) и с ним было приятно и интересно провести время: он не только мог рассказать что-нибудь необычное, но к тому же и был очень изобретателен по части способов времяпрепровождения и по части придумывания различных комбинаций по добыванию денег. Сущность этих комбинаций могла бы весьма заинтересовать блюстителей уголовного кодекса, но наступившее смутное время ставило перед этими блюстителями задачи куда более серьезные, чем самодеятельность Рафика. И изобретаемые им комбинации не только оставались безнаказанными, но и оказывались результативными, принося (Рафику, разумеется) ощутимую прибыль. Техническими исполнителями придуманных комбинаций всегда были Денис и Витек, за что Рафик списывал им долги, следя при этом, конечно, за тем, чтобы разность между прибылью и кредитом была бы неизменно положительной.
– Давненько мы не виделись,– сказал Рафик,– но, что делать: дела, дела. Они, как и науки, сокращают нам опыты быстротекущей жизни, говоря словами старика Годунова.
– Да, ответил Денис. Последняя встреча была почти три недели назад.
*
* *
Последняя встреча была почти три недели назад, и тогда Рафик предложил своим компаньонам очередное новое мероприятие по отъему, или уводу денег. При обдумывании этого мероприятия Рафик, несомненно, вдохновлялся незабвенным образом Великого Комбинатора, знавшего четыреста способов отъема денег. Идея предстоящей операции сводилась к следующему.
Несколько месяцев назад вернулись на свободу из мест не столь отдаленных два предприимчивых гражданина: Федор Петрович и Григорий Васильевич. Каждому из них было чуть больше тридцати лет, а познакомились и сдружились они еще там, на зоне. Первый угодил туда за нападение на женщину, неразумно транспортировавшую крупную сумму денег. Эта женщина была секретарем кафедры какого-то учебного института, и в день получки она шла из того корпуса, где находились бухгалтерия и касса, в тот корпус, где находилась родная кафедра, зарплату для членов которой она несла в своем потрепанном портфельчике. Прегрешения второго были менее романтичны: он всего лишь украл одну пачку финансовых документов и подделал записи во второй пачке.
Оказавшись на свободе, эти новоиспеченные друзья решили вложить свою лепту в экономику родной страны, организовав фирму, которая начала успешно развиваться в стремительном темпе.
Отдельные мелкие детали биографий этих обоих граждан, относящиеся к их прежней еще законопослушной жизни, Рафик уже разузнал и тщательно проанализировал.
– Вы должны взять под плотное наблюдение обоих, – говорил Рафик. – Ты, Денис, пасешь Федора Петровича, а ты, Витек, – Григория Васильевича. Приобретите себе по блокнотику, носите его при себе и записывайте все, что увидите, каждый шаг, время, место…
– А потом продадим им наши записи для издания мемуаров? – насмешливо перебил Денис.
– Все проще, братва, – ответил Рафик. У них много денег. А большие деньги за малое время можно сделать только грязными способами; по-честному это невозможно («По себе знаю», – мысленно добавил он, но вслух этого не произнес).
– Ну, и что?
– А то, что наверняка что-нибудь интересное засечем. А информация, как известно, может стоить дорого. Если, конечно, грамотно найти, кому ее продать или ради кого ее надо скрыть. К тому же они оба отъявленные кобели, хотя и женаты. А интенсивный кобелизм тоже всегда связан с необходимостью что-либо разузнать или что-либо скрыть. Так что дней через двадцать встретимся и проанализируем результаты.
И вот, когда прошли эти двадцать дней, они собрались у Рафика. Ничего, заслуживающего внимания, в их записях не обнаружилось, и Рафик зло сказал:
– Плохо работаете, халтурите.
Однако, заметив, что братва обиделась и приуныла, он попытался подсластить пилюлю и разрядить обстановку посредством провозглашения тоста за процветание триумвирата.
Настроение после тоста, действительно, немного улучшилось. Рафик еще раз провел инструктаж, а Витек даже захотел перед уходом сыграть в шахматы с Денисом, который когда-то занял восьмое место в школьном турнире и очень гордился этим.
Проиграв, как всегда, Витек со вздохом сказал:
– Вот, были бы мы гроссмейстерами, – нам бы сейчас за шахматную партию приличный гонорарчик отстегнули бы, и не надо было бы носиться по го-роду за нашими объектами.
–Известны случаи, когда за шахматы получали кругленькую сумму, и не умея играть, – весело заметил Рафик и пересказал друзьям историю, рассказанную ему когда-то виртуальным дедушкой.
В начале ХХ века, за несколько лет до Октябрьской Революции какой-то предприимчивый субъект, умевший играть в шахматы на уровне весьма примитивного дилетанта, отправил письма двум известным гроссмейстерам: кажется,
Ласкеру и Капабланке (впрочем, кому именно, – Рафик точно не помнил, но это не меняло сущности истории). Содержание обоих писем было одинаково: дилетант вызвал каждого из гроссмейстеров на шахматный поединок по переписке. При этом он предлагал условие: если выигрывает гроссмейстер, то проигравший дилетант обязывался выплатить ему пять тысяч рублей, а если выигрывает дилетант, то гроссмейстер должен заплатить ему десять тысяч: разницу в два раза дилетант обосновывал неодинаковостью квалификации. Письма, направленные обоим гроссмейстерам, отличались друг от друга лишь тем, что одному гроссмейстеру дилетант предложил играть белыми, а другому – черными.
Дальше все было просто: ходы одного дилетант переписывал и пересылал от своего имени другому. Через несколько месяцев – уже в эндшпиле – один из гроссмейстеров написал, что, проанализировав ситуацию, он признает свое поражение и в восхищении от игры никому не известного дилетанта высылает ему условленные десять тысяч. И тогда дилетант сделал свой последний ход в эндшпиле партии: пять тысяч из десяти полученных он послал второму гроссмейстеру, признав в письме свое поражение. Разность в пять тысяч (за вычетом почтовых расходов) оказалась чистой прибылью.
Витек от рассказа пришел в бешеный восторг. Уходя от Рафика, он мечтательно сказал:
– Эх, вот бы нам организовать такой эндшпиль, чтобы двое гигантов друг на друга замахивались бы, а бабки сгребал бы третий – дилетант, которым были бы мы…
«Размечтался на халяву, - с раздражением подумал Рафик, закрывая дверь за ушедшими по домам приятелями. – Лучше бы наблюдение вел подобросовестнее». И вдруг он почувствовал, что дух Великого Комбинатора витает где-то рядом, потому что ему, Рафику, пришла в голову, кажется, неплохая идея. «Ладно, утро вечера мудренее. Завтра еще раз обдумаю на свежую голову и – за дело. А сейчас отдохну и послушаю перед сном музыку», и он, вставив в плеер любимый диск покойного виртуального дедушки, нажал клавишу. Зазвучала мелодия соль-минорной симфонии Моцарта.
*
* *
Зазвучала мелодия соль-минорной симфонии Моцарта, и Федор Петрович, взглянув на незнакомый номер, высветившийся на дисплее мобильника, подумал: «Интересно, кто бы это мог быть с утра пораньше?»
Вообще говоря, Федору Петровичу больше нравилось, когда во время звонка мобильника он находился в людном месте: он полагал, что окружающие, заметив, что в вызове его мобильника настроена именно классическая музыка, оценят то, что перед ними человек, несомненно, культурный. Но сейчас в кабинете он был один, а потому без обычной гордости он лениво произнес:
– Алле?
– Федор Петрович? Здравствуйте.
– Привет. С кем говорю?
– Сейчас разберемся. У меня есть информация, которая будет полезна вам – в ближайшие дни. А у вас есть деньги, которые будут полезны мне – в после-дующие дни.
– Да ну! И чем же вы хотите меня удивить за мои денежки?
– Сообщить вам, что вас заказали. Я знаю, кто заказал, и скоро буду знать, когда и где заказ предполагается выполнить.
– Послушай, ты. шутник долбанный! Ты уже перешел границы розыгрыша. Ведь я тебя найду по твоему телефонному номеру и разделаю так, что орган, которым ты говоришь, станет похож на место, на котором ты сидишь и которым ты думаешь!
– Ай-ай-ай, как грубо! Знаете, в чем разница между вами и мною? – Вы меня считаете дебилом, который будет вам звонить со своего телефона, а я вас считаю умным человеком, и поэтому звоню вам, конечно же, не со своего телефона.
– То есть ты мобильник у кого-то слямзил?
– Федор Петрович, во-первых, давайте на «вы». Во-вторых, вы, конечно, легко можете разыскать хозяина мобильника и выяснить, почему этот мобильник уже не у него. Только поторопитесь: можете не успеть. Так – что, перейдем к делу или закончим беседу? Ведь времени у вас осталось мало, его нужно беречь.
– Ладно. Излагайте. Послушаю.
– Так вот, заказал вас ваш друг и компаньон. Что-то не поделили, наверно. День, время и место, намеченные для выполнения заказа, будут назначены позже и тогда почти сразу станут известны мне. А я сообщу вам. За дополнительную плату, разумеется.
– Придумать что-нибудь в этом роде, позвонить мне и потребовать денег может любой. А мне, значит, надлежит развесить уши и раскрыть кошелек?
– Я понимаю, не верите. Но проверить легко. Значит так. Вас сейчас пасут. Трое.
– С чего бы это так много?
– Дело в том, что заказчик предполагает провести это мероприятие так, чтоб оно выглядело как несчастный случай и ничьих подозрений не вызвало бы. А потому и такая тщательная подготовка. Так вот, один из этих троих должен быть поближе к вам, а два других – на расстоянии. Мое предложение: я сообщаю вам приметы этого человека и его имя. При нем должен быть блокнотик, в котором он записывает все ваши перемещения и их время последние дни. Взгляните в этот блокнотик – и убедитесь. Только имейте в виду: убрать его вам нельзя – заменят кем-то другим и ускорят исполнение. Нельзя даже – по той же причине, – чтоб он догадался, что вам что-то известно. Советую, чтоб кто-то из ваших людей затеял с ним, например, драку и отнял бы карманные деньги. А в блокнотик заглянул бы и, якобы, за ненадобностью отнимать не стал бы, чтоб он ничего не заподозрил бы. Если результат проверки вас удовлетворит, то вы идете в сбербанк и вносите деньги на банкоматную карту, номер которой я вам сейчас задиктую… Так. Молчите, значит. Ну, умница, – догадались уже, что и карта тоже не на мое имя. Правильно. Владелец ее помер. А пин-код известен и мне – банкомат же, как вы знаете, паспорт у клиента не спрашивает. Если я получаю деньги, то через день – два, когда будет назначено время, место и способ, я немедленно сообщу вам. Ну, а если денег я не получу, то примерно через недельку вы все равно сможете убедиться – уже опытным путем – в правдивости моей информации. Правда, заплатить вы уже не сможете – не успеете, – но я вас прощу.
– Сколько вы хотите получить?
– Возьмите бумажку и записывайте номер карты, фамилию ее покойного владельца и необходимую сумму…
Записав задиктованное, Федор Петрович присвистнул.
– Эта сумма в рублях, я полагаю?
– Нет, в условных единицах, в у.е. Или, если хотите, в баксах – это почти равноценно, а я не мелочен…
– Да вы охренели?
– Вы полагаете, это много? Считаете, что ваша жизнь этого не стоит? Как угодно. Через пару недель она уже и вправду гроша ломанного стоить не будет. Так как, продолжаем разговор?
– Давайте, говорите мне приметы человека.
И Рафик подробно описал приметы Дениса, а потом добавил:
– Еще раз напоминаю, что парень не должен ни о чем догадаться и должен остаться целым и работоспособным, чтоб его не заменили кем-то другим. И – излишне говорить – сам заказчик даже заподозрить что-то о вашей осведомленности тоже не должен. Ну, пока.
Примерно часом позже, когда Григорий Васильевич сел за стол и потянулся за принесенным ему бифштексом с картофелем фри, мобильник в его кармане заиграл мелодию куплетов тореадора. (Григорий Васильевич, как и его компаньон, тоже уважал классическую музыку, но предпочитал оперу). Разговор, состоявшийся с неизвестным ему абонентом, был по содержанию примерно таким же, как и у Федора Петровича, отличаясь от упомянутого, естественно, лишь отдельными деталями, касающимися обсуждаемых в разговоре лиц.
Бифштекс показался Григорию Васильевичу непривычно безвкусным, а нА-строение стало поганым
*
* *
Бифштекс показался Рафику удивительно вкусным, а настроение было отличным. Первые ходы запланированного эндшпиля были сделаны: оба телефонных разговора прошли, так сказать, при полном взаимопонимании собеседников. Мобильник, отнятый Рафиком в подъезде у какого-то сопливого школьника с одновременным применением страшных угроз относительно попытки сообщить кому-либо о случившемся, работал хорошо, и Сим-карта заблокирована не была. Рафик посчитал, что усилия по приобретению этого мобильника окупились для него полностью, и с удовольствием приступил к обеду.
Покончив с бифштексом, а также и со всем остальным, стоявшим на столе, Рафик завалился на диван и, открыв наугад томик Джером-Джерома, углубился в чтение. Через короткое время он уже покатывался с хохоту, читая про маленького фокстерьера, который, оказавшись между двумя стоявшими рядом здоровенными псами, сперва куснул одного из них, а потом – другого. Псы с возмущением обернулись друг к другу и, не увидев истинного виновника, который был слишком мал ростом, каждый из них решил, что его обидел именно его крупногабаритный сосед. Через несколько минут фокстерьер, с невинным видом отойдя в сторонку, с интересом наблюдал, как его недавние соседи, рыча и кусая друг друга, катались по земле.
Нет, определенно, день сегодня выдался удачный. Вечером, как договорились накануне, должны были зайти Денис и Витек. С ними можно было пообщаться, выпить десяток бутылок пива и обсудить детали запланированной на завтра вечеринки с девицами. Откладывать данное мероприятие на более поздний срок было нежелательно, поскольку через несколько дней предстоял суд, и думать об этом было противно, поскольку полной уверенности в благоприятном его исходе у Рафика не было. Но все это будет потом. А пока – сейчас – Рафик был дома. Прочитав еще несколько страниц, он отложил книжку и включил телевизор. Героиня современного телевизионного фильма, нервно подрагивая бедрами, одной рукой торопливо расстегивала брюки своего приятеля, а другой – стягивала остатки одежды с себя.
*
* *
Героиня очередного современного телевизионного фильма, уже стянувшая с себя излишнюю одежду, добросовестно отрабатывала со своим приятелем отведенную ей сценарием роль. Денис, не обращая внимания на моросящий дождь, с вожделением уставился на экран телевизора, выставленного в витрине салона видеотехники, лишь время от времени бросая косые взгляды на входную дверь салона, куда вошел его объект. Он даже не заметил, как подошли эти двое, которые вдруг с обеих сторон крепко взяли его под руки.
– Не трепыхайся, Вовочка, пойдем, поговорим, – тихо сказал один из них. – Долги надо платить вовремя, а не дожидаться, пока счетчик сработает.
– Да вы чего, ребята, какие долги? Не Вовочка я вовсе, меня Денисом зовут. Вы перепутали!
– Пойдем, а там разберемся, – ответили ему и завели в ближайшую подворотню.
Хорошо натренированные руки быстро скользнули по его одежде, ощупывая содержимое карманов.
– Так, блокнотик, значит. «Пошел туда, вышел тогда…» – Это он путевые заметки пишет для клуба кинопутешествий, – хохотнул один из парней, просматривая блокнот. – Ладно, пиши дальше, это нам неинтересно. Так, водительское. Да, действительно, ты – Денис, обознались мы, значит. Так, денежки. Немного, правда. Но их, извини, Денис, мы реквизируем – в уплату за наш труд: ведь сколько времени мы тут на тебя потратили. Ладно, иди, досматривай фильм, – и, вытолкнув Дениса из подворотни, парни почти мгновенно затерялись в толпе. Растерянно оглянувшись, Денис увидел удаляющуюся знакомую спину и бросился вдогонку.
*
* *
Растерянно оглянувшись, Витек увидел вдали знакомую спину и бросился вдогонку.
«Фу ты, черт, – подумал он, – ведь чуть не упустил. Да что он, оборзел, что ли? Его машина стоит у дома, а он, чудак, поперся в метро, да еще в час пик. – Хорошо еще, что я свой мотоцикл подальше от детской площадки поставил. А то нашлись бы умники…»
Пристроившись в кильватер, Витек встал на ступень эскалатора и достал из кармана свой блокнот. Держать этот блокнот в руках ему было приятно. Еще в детстве Витек любил рисовать, и получалось у него это очень неплохо. Он тогда даже мечтал, что, когда вырастет большой, то разбогатеет и станет знаменитым художником. Жестокое время, правда, внесло свои поправки, и ему не удалось ни то, ни другое, но страсть к рисованию осталась. И когда он по требованию Рафика приобрел себе блокнот, он в первый же вечер разрисовал его обложку красивым орнаментом, поверх которого вычурными буквами написал свою фамилию и имя.
Записав в блокнот время входа в метро, Витек торопливо сунул блокнот в карман и, стараясь не отставать от своего объекта, втиснулся в переполненный вагон. Через несколько остановок, выйдя вслед за Григорием Васильевичем из вагона и поднимаясь на эскалаторе, Витек сунул руку в карман: блокнота не было. Но прежде, чем Витек успел выразить нахлынувшие эмоции стандартной фразой из трех слов, его окликнули по имени:
– Виктор! Обождите, мне не догнать вас! Ведь это вы обронили блокнот? – симпатичная девушка, с трудом переводя дыхание, протягивала ему блокнот. – Я с трудом догнала вас; хорошо, что на блокноте было надписано ваше имя, и я смогла окликнуть вас, а то ведь не успела бы…
– Ой, спасибо! А я уж думал, что потерял. Девушка была очень привлекательна, и Витек мысленно проклинал свой объект, за которым он должен был следовать и из-за которого он сейчас не имел времени задержаться, чтоб познакомиться с девушкой. До чего же неудачно все получилось!
*
* *
До чего же удачно все получилось! Прошло всего два дня, и на балансе бан-коматной карточки уже появились обе затребованные суммы. Рафик выждал еще четыре дня. « Пусть ожидают и пусть понервничают чуть-чуть»,- решил он. Теперь уже пришло время следующего шахматного хода: пора было позвонить обоим снова. Рафик, обдумывая очередной ход дилетанта против гроссмейстеров, рассуждал, ходя по комнате из угла в угол: « с одной стороны, все должно звучать убедительно, чтоб каждый из них поверил бы и, следовательно, заплатил бы. С другой стороны, надо, чтобы ни у одного не возникло подозрение, что деньги платить придется многократно, – это вызовет раздражение и отрицательную реакцию в виде возможных контрмер» . Сформулировав мысленно основные тезисы предстоящих переговоров, Рафик потянулся к мобильник.
В кабинете Федора Петровича зазвучала мелодия соль-минорной симфонии Моцарта, и Федор Петрович приложил мобильник к уху.
– Здравствуйте, Федор Петрович, узнаете?
– Конечно. Привет! Деньги внесены, излагайте вашу информацию.
– Событие запланировано на ближайшее воскресенье. День – по прогнозу – будет солнечный и жаркий, Предполагается, что вы, как всегда, поедете на свою дачу. Известно, что вы любите купаться в озере, и известно, что вы, будучи прекрасным пловцом, имеете обыкновение заплывать очень далеко. Тут и ожидается несчастный случай: у пловца случилась судорога или что-нибудь в этом роде, и он утонул.
– Что, будет караулить аквалангист?
– Будут два аквалангиста. И рыболовная сеть. Чтоб не осталось на теле синяков от борьбы. Сеть потом, конечно, предполагается снять и убрать.
– Ясно. Что ж, веселая перспектива.
– Если ожидаемая ситуация не создастся, то либо попытка будет повторена при первой возможности, либо будет разработан новый план. В любом случае я опять извещу вас.
– Понятно. За очередное вознаграждение, конечно? И какую сумму вы хотите на этот раз?
– Такую же, как та, в которую вам обошлась предыдущая порция информа-ции.
– Ясно. А при последующей…
– Извините, перебиваю. Но этот вопрос я предвидел. Стоимость всей информации о покушении будет после сегодняшнего раза оплачена вами полностью. Обо всех повторных попытках я буду информировать вас уже бесплатно, то есть тянуть с вас деньги все время – я не намерен.
– Понятно. Что-то, значит, вроде услуг по гарантии. Ну, спасибо.
–На здоровье. Как видите, я стараюсь быть джентльменом. Ну, желаю удачи, до свиданья.
Через несколько минут в другом районе города в кабинете Григория Васильевича зазвучала мелодия куплетов тореадора. Куплеты тореадора звучали так долго, что за это время отважный Эскамильо сумел бы не только завоевать сердце Кармен, но еще после этого и убить, по крайней мере, пару быков. – Никто не отвечал. Рафик звонил снова и снова, и только во второй половине дня ему, наконец, ответили.
– Говорите, я слушаю вас, – прозвучал женский голос.
– Извините, я звоню Григорию Васильевичу, передайте ему, пожалуйста, трубочку, – сказал Рафик.
– С вами говорит секретарь. Григорий Васильевич два дня назад погиб. Несчастный случай. Прощание завтра в одиннадцать. Записывайте адрес…
Рафик оторопело выслушал адрес, поблагодарил и, положив мобильник на стол, вытер выступившую на лбу испарину. Мозг работал быстро и четко, как на экзамене. Мысли послушно выстраивались в логическую цепочку.
« Так, значит, гроссмейстер сразу и объявляет шах, и ставит мат. Конечно, эндшпиль потому и называется эндшпилем, что ведет к окончанию. Но этот эндшпиль завершается слишком уж стремительно. Но каков этот Федор-то, который Петрович! Ведь не знать он не мог, а мне и виду не подал. А отсюда следует, что последний ход в этом эндшпиле вполне мог принадлежать именно ему, а не какому-то там несчастному случаю. В порядке, так сказать, профилактики. Превентивная мера. Ай, да дядя! Я его явно недооценил. Но отсюда вытекает, что одновременно шах объявлен и мне. Ведь он понимает, что вот-вот я тоже должен узнать о произошедшем. А узнав, могу кое о чем и догадаться. Или хотя бы что-то предположить. И тогда я буду представлять для него о-очень большую опасность. И рассчитывать на мое воображаемое джентльменское По-ведение он не станет. А он, явно, субъект решительный. И поэтому мужик на рога встанет, но меня вычислит и выкопает хоть из-под земли. И вежливо попросит помолчать. И просьба будет такой вежливой, что после нее грешной душе Григория Васильевича страдать на том свете от одиночества уже не придется, поскольку приятную компанию ему должен буду составить я. Итак, эндшпиль двух криминальных гроссмейстеров и дилетанта между ними заканчивается. Остается только последний ход – ход дилетанта. И правильный ход тут возможен только один: мотать отсюда подальше и поскорее, обрубив предварительно все возможные концы. А какие концы? – Денис и Витек для Федора не-интересны, потому что – по легенде – они даже о моем существовании могут не знать. Значит, остается два конца: мобильник, путь которого при большом нажиме можно проследить, и банкоматная карта, по которой при больших связях в соответствующих органах, наверно, можно прихватить человека в момент получения денег. Значит, мобильник – на помойку немедленно, а от приманки, именуемой получением банкоматных денег, придется, видимо, воздержаться и за гонораром от Федора не ходить.
А вот как смыться? Казалось бы, деньги есть, и любая часть света (кроме Антарктиды, конечно) к моим услугам. Но ведь с моим «хомутом» меня могут вообще никуда не выпустить! »
Рафик сидел неподвижно и все думал о своем «хомуте», с досадой вспоминая события недавнего прошлого. На улице уже темнело.
*
* *
На улице уже темнело, когда Рафик « ветерком» (и весьма приличным «ветерком» - этак километров под сто тридцать в час) ехал к знакомой девице. И тут, как назло, какому-то изрядно подвыпившему бомжу вдруг захотелось перейти улицу. Что было дальше, и вспоминать противно. Рафик, естественно, попытался смыться. Он не считал, что это нехорошо – бросить сбитого им бомжа без помощи, поскольку бомжу, вероятнее всего, помощь уже не требовалась (если не считать помощи в организации возможных ритуальных услуг). Но менты почему-то придерживались другого мнения и поэтому не только его отловили, но и определили по следам на асфальте скорость, с которой он ехал.
Все это было месяца полтора назад. С него, разумеется, взяли подписку о невыезде, и Рафик уже давно забыл бы об этом досадном событии, если бы не то, что приближался день суда. Рафик рассчитывал, что ему дадут только условный срок, поскольку бомж, к счастью, был пьяненьким. Но в данной ситуации Рафик понимал, что никакое судебное решение, кроме признания его невиновным, его не устраивало: в противном случае у него на шее будет висеть «хомут», с которым далеко не уедешь – не выпустят. Предпринятая неделю назад попытка «открыть» сердце судьи «золотым ключиком» к добру не привела. Рафик разузнал адрес, по которому проживал судья, но судья (его звали Михаил Николаевич) даже на порог не пустил просителя (одного из родительских приятелей), который предлагал спонсировать судьбу Рафика. Вообще ходили слухи, что Михаил Николаевич – человек суровый и замкнутый, что год назад у него умерла жена и поэтому свою малолетнюю дочку он растит один и что ни к кому, кроме этой дочки, относиться ласково он не умеет.
Рафик мысленно перебирал возможные варианты своих действий в создавшейся ситуации и думал, что делать. Ошибка в принимаемом решении могла стоить ему жизни, - понимал Рафик.
*
* *
Ошибка в принятом решении может подчас стоить человеческой жизни, - избрав раз и навсегда этот тезис в качестве девиза в своей работе, Михаил Николаевич слыл квалифицированным и мудрым судьей.
Судебное заседание, на котором разбиралось очередное бандитское нападение на случайного прохожего, закончилось уже давно, и Михаил Николаевич вместе с адвокатом – своим давнишним другом – вышел из здания суда. До следующего назначенного заседания оставалось два дня. Погода была отличная, и адвокат предложил:
– Давай, Миша, завтра на рыбалку махнем! – Ну, чего головой мотаешь? Не хочешь, что ли?
– Да у меня Наташка простудилась. Ближайшие дни ее придется дома выдержать, так что не получится.
– Обидно. Она сейчас дома одна или кто-нибудь сидит с ней?
– Они дома вдвоем с Лялькой.
– Кстати, видел я вчера Ляльку. Ох, какая красавица – обалдеть можно!
– Да. И умница удивительная. И послушная – просто сердце радуется. Одно только непонятно: с самого первого дня ее жизни и по сей момент никто от нее не слышал ни одного звука. Молчит – и все.
– А медицина что-нибудь говорит по этому поводу?
– Медицина тоже молчит, - хмыкнул Михаил Николаевич. – Правда, при этом еще и плечами пожимает.
– Ты сейчас, значит, домой?
– Не сразу. Надо в аптеку – кое-что для Наташки взять. Надо в магазин – до-мА продукты на исходе. Надо в библиотеку: и мне уже читать нечего, да и НА-ташке хочу какие-нибудь нестандартные и интересные сказки почитать.
Попрощавшись, Михаил Николаевич уже через несколько минут сидел в микроавтобусе маршрутного такси. Надо было торопиться: через полтора часа хотелось быть уже дома. Он ехал и думал о предстоящем судебном заседании, на котором ему, Михаилу Николаевичу, надлежит определить судьбу молодого беспутного разгильдяя.
*
* *
Он ехал и думал о предстоящем судебном заседании, на котором будет решаться его, Рафика, судьба.
Эндшпиль на троих заканчивался, грозя плавно перейти в дебют, в котором дилетанту уже был объявлен шах, и было необходимо уйти от весьма вероятного мата. Для этого Рафику было надо, чтобы суд его оправдал и признал невиновным. А для такого решения требовалось, чтобы судья зацепился за то, что в момент наезда бомж был изрядно пьян, а потому в случившемся виноват только сам. Но при этом судья должен был проигнорировать и факт превышения скорости, и попытку водителя удрать с места происшествия.
После долгих и мучительных размышлений Рафик пришел к единственному, как ему показалось, надежному решению: похитить малолетнюю дочку судьи и шантажировать судью ее безопасностью. Адрес судьи был Рафику известен, и именно по этому адресу Рафик гнал свой автомобиль, запасшись мешком, веревкой, скотчем, а также фомкой и туристским топориком; все это было аккуратно уложено в симпатичный рюкзачок.
« Да, небогато живет судья, – подумал Рафик, поднявшись по грязной и плохо освещенной лестнице к обшарпанной деревянной двери. – И чего он, дурак, отказался от денег? – и ему, и мне было бы проще». Он нажал на старомодную кнопку, укрепленную на косяке двери, и раздался надтреснутый звук, который следовало воспринимать как звонок.
– Это кто пришел? – спросил из-за двери детский голосок.– Я все равно сама не открою двери, мне не достать до замка. А папа позвонил, что придет только через час.
«Действительно не может открыть, или это ее научили так отвечать? – подумал Рафик. – Ладно, поговорим».
– А как тебя зовут?
– Наташа.
– А сколько тебе лет?
– Четыре.
– А кто-нибудь еще дома есть?
– Есть: Ляля.
– А она может открыть?
– Нет, тоже не может.
– А сколько Ляле лет?
– Три годика с половиной.
Рафик на секунду задумался: « а что это еще за вторая девчонка? Откуда она взялась? Чья? Ведь у судьи только одна дочка. Что делать? Нельзя, чтоб меня кто-то в лицо видел и запомнил. Но увозить эту Наташку надо сейчас, немедленно: потом будет поздно. А мне и одну-то девку будет нелегко спеленать и вытащить незаметно. Да и держать потом мне двоих негде. Еще и нянчиться с ними – с двумя – до суда… Нет, Боливару не унести двоих. Придется, видно, принимать непопулярное решение, как говорят наши политические комментаторы. Неприятно, конечно, но что поделаешь? – Своя-то шкура дороже. В конце концов, эта Ляля сама виновата – ведь это не я же ее сюда пригласил. Ладно. Вскрою дверь, а потом разберемся».
Рафик достал из рюкзачка топорик и фомку. Впрочем, топорик даже и не потребовался: после небольшого нажима фомкой замок, как говорится, сдался.
« Ну, вот и все, - подумал Рафик. – Эндшпиль завершается последним ходом дилетанта». - И. зажав топорик в руке, Рафик потянул на себя ручку двери. Дверь открылась легко, как будто бы она и не была раньше заперта, и он вошел в квартиру.
*
* *
Дверь открылась легко, как будто бы она и не была раньше заперта, и, похолодев от ужаса, Михаил Николаевич вошел в квартиру. Он споткнулся обо что-то, как будто бы кто-то подставил ему ногу, и машинально сделал еще один шаг вперед.
На полу сидела Наташа и горько плакала. Около нее стояла любимая собака Михаила Николаевича – кавказская овчарка Лялька – и языком слизывала слезы с зареванного детского личика. А рядом неподвижно лежал навзничь какой-то мужчина с зажатым в руке топориком, и из его разорванного в клочья горла все еще стекала на ковер медленной струйкой кровь.
Март 2008 г.