ОЧЕРЕДЬ
Действующие лица:
ПРОДАВЩИЦА – румяная женщина трудно определяемого возраста, слегка кортавит.
ПРОХОР – «резидент» с неожиданно тонким голосом, читывал Ницше.
АНАТОЛИЙ – читал Ницше.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА – дважды мать, с коляской, товарка Продавщицы.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА – дородная нестарая женщина с коровьими глазами.
РЕБЕНОК – хмурый сосредоточенный мальчишка лет 13.
ДВОРНИК.
Гастроном с громким названием «ФинитАль», довольно просторный; значение названия доподлинно никому не известно. Все действующие лица формально стоят в очереди, а на деле просто разговаривают, всех рвущихся пропуская вперед себя. У входа в коробке из-под бананов кошка с двумя котятами, которых тискает пухлощекая девчушка лет восьми.
В магазин периодически заглядывают случайные потенциальные покупатели, но тут же уходят, увидев толпу за живым разговором внутри.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (живо, Продавщице): …а я ему и говорю, что мол, так дела не делаются. Убирай, говорю, все свои железяки из квартиры, найди для них другое место. Я права или нет? (Продавщица кивает) Вот. А то у нас уже простыни ерундой какой-то воняют.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: А нельзя ли разговор закончить? Тут очередь, а не посиделки.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Да проходите, кто вас держит.
ПРОДАВЩИЦА: Что вам?
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: А он разобиделся и давай вещи собирать демонстративно.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Сок апельсиновый и капусту.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Я ему, мол, а сыну я что скажу? Что нас папа на покрышки променял?
ПРОДАВЩИЦА: Сок и что?..
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: И капусту. (Глядя на Елену Петровну, нарочито громко) И скотч еще, если можно.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (немного помолчав): Вы, гражданка, салом не торгуете?.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (озадаченно): Нет…
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Напрасно. А то вы за троих здесь стоите.
В очереди кто-то прыснул. Антонина Георгиевна сказанного не поняла.
ПРОДАВЩИЦА (равнодушно): С вас 65 рублей.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА Григорьевна расплачивается, качая головой: дорого, однако. Елена Петровна продолжает рассказывать о простынях и покрышках, на которые их променял муж(?).
Антонина Георгиевна отходит от кассы и осторожно выкладывает на ладонь сдачу, пересчитывает, сощуривая глаза. Вдруг резко отрывается от своей бухгалтерии и кричит.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Ах ты щука эдакая!
ПРОДАВЩИЦА с Еленой переглядываются, пытаясь понять, которая из них эдакая щука.
ПРОДАВЩИЦА начинает сомневаться, что дала правильно сдачу, и уже почти открыла кассу.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (Елене): Что озираешься?! Ты меня что ли коровой назвала?!
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Неужто дошло?
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Это я корова?!
Напрягает для пущей грозности все мышцы лица и выкатывает глаза, отчего ответ на вопрос становится совсем очевидным.
ПРОХОР (становясь между женщинами): А у моей коровы в деревне такие глаза красивые! Огромные-огромные! Так порой посмотришь – сердце радуется! Такие добрые глаза у нее.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (Антонине, ядовито): Видите, опытный человек подтвердил! (Прохору насмешливо) У тебя, поди, опыт большой с коровами-то общаться.
ПРОХОР (гордо, но из-за тонкого голоса неубедительно): Побольше вашего. Да и вообще, граждане! Давайте не будем ругаться! Здесь ребенок.
РЕБЕНОК (едва шевеля губами): Я не ребенок. Ребенок вон, в коляске.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: давайте его вперед пропустим, а то мы просто так место занимаем. Его мама ждет, наверное, а тут мы.
Ребенок сопит.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Да, иди, мальчик.
РЕБЕНОК: Мне масла пачку и как обычно.
ПРОДАВЩИЦА (делает вид, что запамятовала): А что «как обычно»? Давно тебя не было…
РЕБЕНОК: Вчера был. А как обычно – это полбулки черного, пачку «Петра» и полторашку темного.
Все присутствующие уставились на Продавщицу. Та бегает глазами, кряхтит, в итоге останавливает взгляд на Елене Петровне и отчаянно трясет головой.
ПРОХОР: это вы что детям-то продаете?
ПРОДАВЩИЦА (беззащитно): да это ж он не себе, он папке! Правда, мальчик?..
РЕБЕНОК (снисходительно): Правда, правда, папке. Спасибо.
Берет продукты, шаркает к выходу, но из магазина не выходит, остается стоять возле коляски. Этого никто не замечает.
ПРОДАВЩИЦА (сконфуженно): Дети пошли…
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (не заметив реплики): Интерррресно. А моему ты тоже продаешь?
ПРОДАВЩИЦА уставилась в коляску и часто моргает.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Да не этому! Старшему, дура!
ПРОДАВЩИЦА (слегка обидевшись на дуру и понимая неудобство положения): А который твой? Их знаешь, сколько ходит…
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Миша зовут, в красной курточке ходит, худенький такой, глаза зеленые.
ПРОДАВЩИЦА (без раздумий): А, неээээт, что ты! Этому не продаю! Никогда! (Героическим тоном) Приходит – просит, а я – не даю! Ой...
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Тааааак. Приходит, говоришь? Просит? (Под нос себе) Ну приду я сегодня домой, попадись мне на глаза! Будет тебе компьютер!
ПРОДАВЩИЦА (поняв, что лишила невинное дитя компьютера и материнского расположения на ближайшие дни): А, нет-нет, это не твой, я перепутала! В красной курточке, говоришь? А тот в синенькой, ба-ба-бблондинчик такой.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Мой рыжий, в отца пошел.
ПРОДАВЩИЦА (уверенно): Ну, так вот! Да я тебе говорю, твоего тут не бывает.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (подозрительно): Ну смотри…
ПРОДАВЩИЦА: Да-да, да-да. Дети пошли…
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Мне вот детки давеча стекло разбили в сарае около дома. Отродясь там стекла не было, муж вставил – дня не продержалось! Вот тебе и цветы жизни.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (живо подхватывает): Не говорите! Мишка мой оболтус жуткий! Да и младший вон (махнув рукой на коляску): всего год с кисточкой, а уже с претензиями. Конфету раздобыл где-то, теперь ревет, требует. Рыбное пюре не ест - орет только постоянно. И телевизор не выключай, и телефон ему дай поиграть. Только эсэмэски еще писать не научился. (замечает, что не все ее поняли) Ну, эсэмэски… В телефоне сотовом такая штучка, слова набираешь, а они на нужный номер по воздуху приходят. Вместо письма….
Входит АНАТОЛИЙ, никем не замеченный, порядочно встает в конец «очереди».
ПРОХОР (крякнув, отходит от туманной темы технического прогресса) Да дети что… Время такое. А дети всегда такие были и будут. Пойдут, нагуляются, потом все поймут, раскаются и вернутся в родительский дом. Так говорил Заратустра (глубокомысленно)
Продавщица смотрит на него уважительно, Елена Петровна раздражена, Антонина Георгиевна. судя по отсутствию мимики, индифферентна.
АНАТОЛИЙ (мягко и интеллигентно): Это, любезный, с Вашего позволения, скорее Библия, а вовсе не Ницше.
ПРОДАВЩИЦА: Так он про (засомневавшись, что расслышала верно) эээ… Ницше и не говорил. Это Заратустра.
ПРОХОР (Анатолию, ревностно): А Вы кто такой будете?
АНАТОЛИЙ: То есть?
ПРОХОР: Мы Вас не знаем, раньше не видели.
АНАТОЛИЙ: А у вас колбасу только знакомым продают? У меня машина сломалась в соседнем квартале. (Немного помолчав) А что название магазина чуднОе такое?
ПРОДАВЩИЦА: А я почем знаю. Не я называла.
АНАТОЛИЙ: Я бы на вашем месте предложил другое название. А то это уж больно опасно звучит.
ПРОДАВЩИЦА: Чего это?
АНАТОЛИЙ: «finita la commedia», не приходилось слышать? Очень напрашивается.
Дверь открывается, в щель просовывается голова Дворника, оглядывает всех присутствующих
и останавливается на Продавщице. Обращает на нее такой взгляд, будто она – достойнейшая из людей и заслуживает всяческого доверия.
ДВОРНИК: Нина. У тебя есть в долг 50 рублев?
ПРОДАВЩИЦА: Опять?
ДВОРНИК: Что это «опять», сто лет не просил. Ну, Нин, есть в долг?
ПРОДАВЩИЦА вздыхает.
ДВОРНИК: Ну, Нина. Ты сегодня такая красивая, у тебя фартук новый, да?
ПРОДАВЩИЦА: Тьфу ты! На.
ДВОРНИК забегает, припарковав метлу у двери, берет протянутую купюру.
ДВОРНИК: Ну, Нина, ну, спасибо! (Протягивая деньги назад) Дай мне воды бутылку и шыкаладку какую.
Все присутствующие, потрясенные логикой действий, прыскают.
ПРОДАВЩИЦА: «Шыкаладку». На вот, Сникерс возьми.
ДВОРНИК (брезгливо): Все америкозское, хоть бы что русское было! «Никерс». Мне откуда знать, что такое никерс!
РЕБЕНОК: Сникерс. У них там так кроссовки и тапочки зовут.
ДВОРНИК: А?.. Тапочки?..
АНАТОЛИЙ: Нет, слово « тапочки» по-другому пишется. А это у них «ржание» и «хихиканье».
ДВОРНИК: Да один черт. Ладно, давай мне тапки эти, пойду поржу.
И, счастливо хрюкнув, ДВОРНИК выходит, довольный своей шуткой. Через стекленную витрину видно и слышно, как он пытается защитить котят от непомерной ласки девчушки, отгоняя ее и говоря, что «кискам пора спать».
АНАТОЛИЙ: А ты, мальчик, английский хорошо знаешь?
РЕБЕНОК: Нормально знаю.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Лучше бы русский знал нормально.
РЕБЕНОК: И вам того же.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Вот хам! Это все потому, что вас телевидение развращает и компьютеры! Прав этот товарищ (указывает в сторону выхода): ничего русского не оставили!
АНАТОЛИЙ: Прогресс.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Прогресс?! Ха! Да они нам страну убивают!
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (примирительно): Да это же просто шоколадка!
АНАТОЛИЙ (не заметив): У нас демократия. Хотя бы в том, что в пищу употреблять - свобода выбора.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (с насмешкой): Выбора!
АНАТОЛИЙ (Ребенку): Мальчик, вот ты Россию любишь?
ПРОХОР и АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (подтверждая актуальность вопроса): Да.
РЕБЕНОК: Не знаю пока.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Это как же?
РЕБЕНОК: А так. Она мне пока ничего хорошего не сделала.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Ты смотри! А она тебя родила, с этим как же?
РЕБЕНОК: Родила меня мать родная, а Россия что?
АНАТОЛИЙ (демонстрируя мальчика почтенной публике): Вот! Как может называться хорошей
страна, в которой так молодой парнишка говорит.
Ребенок слегка улыбается, рад, что его назвали не ребенком, а хотя бы молодым парнишкой. Елена Петровна тем временем снова принимается рассказывать свою жизнь Продавщице.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (несколько разочарованно и нравоучительно): Вот в мою молодость нельзя было Родину не любить! Октябрята, пионеры, студенты – все Родину любили. Воспитание другое было.
АНАТОЛИЙ: А что ему воспитание? Пусть сам решает – любить или нет ему родину.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (несколько секунд смотрит на Анатолия, как на отступника от веры): Вы, товарищ, можно сказать, инакомыслящий!
АНАТОЛИЙ: Вы такими словами не бросайтесь. Скажите еще, что я революцию затеваю.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: А мне почем знать? Может быть и затеваете! Вон, мальчишку на что подбиваете!
АНАТОЛИЙ (раздраженно): Да ни на что я его не подбиваю, гражданка!
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: А раз не подбиваете, что вообще тут стоите?
АНАТОЛИЙ (агрессивно): Колбасы хочу!
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (героически пропуская Анатолия к кассе): Ну так покупайте и идите уже машину свою чинить!
Анатолий демонстративно расплачивается за палку «Георгиевской», пачку молока и печенье, глядя все это время в упор на Антонину. Резко разворачивается с видом оскорбленного достоинства, но на полпути останавливается.
АНАТОЛИЙ: А вот знаете, никуда я не пойду! Где хочу – там и стою! Мое это дело, ясно вам?!
В доказательство своих слов щелкает пятками и жестко фиксируется.
Антонина Георгиевна хлопает губами и ищет, что бы ответить.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Давайте не ссориться!
Все некоторое время молчат, отчего становится слышно, что на улице идет дождь и шуршит ветер. ДВОРНИК пододвинул коробку с кошками под навес. От внезапной тишины в коляске просыпается дитя, начинает ворочаться, сопеть и протяжно пищать. Мальчик находит погремушку и трещит, делает в коляску козу, оттуда доносятся вроде бы радостное гудение.
АНАТОЛИЙ (заглядывая в коляску): Красивый малыш. Весь в маму.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (смущенно): Ой….
Все собираются вокруг коляски. ПРОХОР смотрит равнодушно, женщины - с умилением. Дитя пугается и начинает плакать. Елена Петровна берет его на руки и начинает качать. Он успокаивается. Анатолий подходит к Елене вплотную и смотрит на дитя. Елена кокетливо улыбается, искоса поглядывая на Анатолия, напевает: «Аааааа-а, ааааа-а».
АНАТОЛИЙ: А можно…. Я подержу?
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (осторожно передавая дитя Анатолию): У Вас есть дети?
АНАТОЛИЙ: Бог не дал.
ПРОХОР: Да ты еще мужик молодой! Вот меня отец мамке сделал, когда ему 50 было, представляешь? А ты еще молодой! (ободряющим тоном) Так что давай! И никакой бог тут ни при чем.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Он всегда при всем.
ПРОХОР: Да бросьте, я всю жизнь прожил – сам себе начальником. (Зловеще-торжественно) Я когда поле пахал, ничья рука меня свыше не направляла.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: Ты откуда знаешь!
ПРОХОР: Да вишь, ничего-то со мной не случилось.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА (с энтузиазмом): А ведь могло: могла и корова боднуть, и телега могла не туда покатиться, а могли вообще косой голову отсечь!
ПРОХОР: А еще Домовой мог ухо откусить.
АНАТОЛИЙ: Ладно, товарищ, не богохульствуйте, не предмет это. Тем более, в таком богоугодном месте, как «Финиталь».
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: А мне вот Боженька помогал. Еще как помогал! Вот было дело, муж мой сразу после свадьбы вусмерть набрался…
РЕБЕНОК (под нос себе): неудивительно.
АНТОНИНА ГЕОРГИЕВНА: А? Что?.. Так вот: вусмерть набрался и давай приставать. Я ему говорю, мол, пойди проспись, скотина пьяная. А он кааак заревет и давай за мной по квартире с палкой бегать. Я сначала удирала, а потом он меня в угол загнал. Глаза дикие, ноздри раздуваются, орет на меня, ругает, на чем свет стоит. А угол-то непростой был, угол-то Красный был, с иконками. Мне тетка на свадьбу подарила распятье вот такое примерно (показывает руками), тяжеленный крест. Я его со стены хвать и как его по голове огрела! Он квакнул, удивился и упал. Я уж, Господи помилуй, думала, убила. А он почавкал, что-то пробормотал и так до утра и провалялся. Вот, как мне Боженька помог.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Ну да, распятьем под иконами мужа чуть не убила. Провидение!
Антонина Георгиевна замолкает. Нападки и насмешки ее серьезно задевают и она выходит из магазина молча.
АНАТОЛИЙ: Ну вот. Молодцы.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА и ПРОХОР (пристыжено): А что….
Виснет пауза.
АНАТОЛИЙ (глядя сквозь витрину на исчезающую в дожде Антонину Георгиевну): Нельзя так, вот что. Я, допустим, тоже не верую, но вопрос это для меня неприкосновенный.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА (удивленно): Вы не верите?
АНАТОЛИЙ: Как сказать. Я считаю, что Человек сам кузнец своего счастья.
ПРОХОР: Счастья? Я вот всю жизнь что-то «кую», а счастье все никак не покажется. Все одно – верь - не верь, а Счастье – это миф. А дама эта… Как она, интересно, в Бога-то верила, когда в пионерках Родину любила.
Елена Петровна вздыхает глубоко, проникновенно, звонко и со смыслом.
АНАТОЛИЙ: Счастье есть всегда... А «если нет счастья в жизни, значит, неправильно очерчены его горизонты».
ПРОХОР: Ой, не мудри. Какое у меня счастье! Ни кола, ни двора, ни свата, ни брата.
АНАТОЛИЙ: Я называю это свободой.
ПРОХОР: А я – одиночеством.
АНАТОЛИЙ: Вы ни от кого не зависите, вольны творить, что угодно. А внуки есть у Вас?
ПРОХОР: Есть. Но живут далеко.
АНАТОЛИЙ: Ну вот! Все в Ваших руках!
ПРОХОР насупливается и отворачивается, не вняв доводам.
АНАТОЛИЙ: Ну, Вы ж еще и умный. Ницше вот читали.
ПРОХОР (встрепенувшись): Читал, читал, да.
АНАТОЛИЙ: Вот. Скажите, Нина, умный он?
ПРОДАВЩИЦА: Не дурак, вроде. Иной раз придет и давай тут по-умному говорить, послушать интересно, сразу видно – читал мужик в своей жизни, мне и не снилось. (Задумалась) А у меня какое счастье?
АНАТОЛИЙ (быстро ориентируется): А Вы, Нина, людям нужны.
У Продавщицы становится грустное лицо. Анатолий обращается жестом и взглядом к Прохору и Елене. Те, подумав, кивают и говорят, что, и правда, нужна.
ПРОХОР: Дык а без нее как? Я сюда, может быть, вообще с ней поговорить хожу.
АНАТОЛИЙ (с искусственным энтузиазмом): Я же говорю. Счастье есть у всех. Какое-никакое, а есть.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: А у меня?
АНАТОЛИЙ: Вам ли спрашивать! У Вас вон, какая прелесть растет!
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА: Это младший, еще есть старший.
АНАТОЛИЙ: Ну Вы даёоооте, а о чем же речь?! Красивая, молодая, с двумя детьми! И муж любит, наверное!
Елена Петровна пожимает плечами. Прохор и Продавщица стоят печальные и молчат. Прохор ни с того, ни с сего обнимает ее за плечи, оба тяжело вздыхают. Тут дверь резко открывается, влетает Дворник и кричит.
ДВОРНИК (взахлеб): Нин! Там… Там в овощном мутузятся! Милицию вызвали даже! Там кто-то кошелек чей-то увел, крик подняли, кто-то кого-то бьет….
Продавщица мгновенно выходит из-за прилавка, открывая всем свои леопардовые лосины и тапки. Елена Петровна укладывает дитя, которое держала все это время на руках, в коляску и быстро выходит. ПРОХОР уже давно выскользнул в дверь. Ребенок и Анатолий выходят последними. Продавщица вешает табличку «ЗАКРЫТО» и над ней лепит бумажку «Ушла на 15 минут».
Дождь еще идет.
Возле магазина остаются Ребенок и Анатолий.
АНАТОЛИЙ: Тебя как зовут?
РЕБЕНОК: Толя.
АНАТОЛИЙ (протягивая руку): Ну, надо же! И меня.
РЕБЕНОК (пожимает руку, сухо): Класс.
АНАТОЛИЙ: Ты пиво-то зачем купил?
РЕБЕНОК молчит.
АНАТОЛИЙ: Молока хочешь?
РЕБЕНОК: Издеваетесь?
АНАТОЛИЙ: Нисколько. Я смотрю, ты пацан хороший.
РЕБЕНОК: А что Вы там им про счастье наплели? Ерунду какую-то. Про ум, про нужность, про красоту. Ну, допустим, мамаша еще да, а те двое….
АНАТОЛИЙ (с улыбкой): Но что-то ведь надо было им сказать. Да ведь они и поверили. Нет.
Задумались, по крайней мере. Не люблю, когда люди жалуются. (Указывая на овощной, из которого доносятся крики) А ты почему туда не пошел?
РЕБЕНОК: Чего я там не видел. А у Вас машина хорошая?
АНАТОЛИЙ: Неплохая. Хочешь – пойдем, поможешь починить.
Ребенок не сразу решается, но в итоге пожимает плечами и идет за Анатолием.
Дождь не перестает. В коробке свистят во сне носами котята; к стене прислонена метла; на двери размокшая бумажка с чернильными подтеками: «Уш а на 13 ми.. т». Из овощного торчит остаток толпы, которая не влезла целиком в магазин и маячат леопардовые лосины.