Намокшим светляком ночь сползала с фонарных труб. Дождь бил во все барабаны. Он был в стельку пьян и ронял свои слезы косо. Порой штормило, и он плюхался мордой в грязь. Но собираясь с силами, метров пять шагал вертикально и все пытался снести со своего пути.
Обезумевший взгляд дождя поймала бетонная стена. Она вздрогнула от предчувствия. Дождь заметил это и ответил раскатами грома. Он ликовал неистово. Она ему не понравилась особо, своей упертостью и он знал, что силы неравны. И хоть он умирает, он еще может, а значит, постарается ее разрушить. Зло нуждается в подзарядке, как и добро. Ее страх, как вакцина адреналина для дождя, прямой укол в сердечную мышцу. Молниеносный, кратковременный эффект для затухающей жизни. С распирающей, все его естество, яростью дождь рухнул на бетонную стену, как на амбразуру. Ударом молотка по наковальне. И стена стала серо-черная. Закрыла глаза, но устояла. А дождь утратил последнее могущество. Зло само лишило себя сил, обесточило, обескровило.
Ливень стих, барабаны не били, звон литавр в прошлом. Он понял, что умирает. И пожелал одного – избавления себя от адской боли. В корриде, лишенной смысла, он проиграл. Он, в последней мысли сожаления, понял, что не сумеет больше снять не одной маски, пытаясь отыскать что-то свое. Ах, его вели, он иное искал. Он играл на балу Сатаны, по его правилам. В заведомо проигрышном поединке. Победа всегда за светом, словно солнце, после дождя. Всегда встающее и все оживляющее солнце. Так было, есть и будет. Существуют непреложные истины и не придуманные правила.
Его шатало, то в лева, то в право. И перемежаясь, как плохой танцор, он глубоко страдал от осознания пустоты и бессмысленности собственной жизни, а еще и законченности. Он хотел громыхать разводами от глубины страданий, но силы оставались лишь на последние капли леденящих слез.
Дождь был похож, на смертельно обиженное дитя, не нашедшего приюта материнской любви.
Нежеланным гостем, на чужой огонек, он просочился в щель чьего-то подоконника. Первого попавшего абажура лампы, так похожего на Солнце. Он был счастлив, что пока не превратится в пар, несколько часов насладится его теплом. Хоть и мнимым, но доселе возможным. А вот сейчас уже нет. Память о стертом Детстве, юности и зрелости были его прощальными попутчиками.