Поп-книга

               
– Катя, – заныл я, – выходи за меня замуж.

Пальцы возлюбленной (возлюбленной теоретически лишь) порхали над клавиатурой; так мне хотелось написать. Лгать не умею: вовсе они не порхали, Катя вколачивала символы.

Вбивала. Ей бы оранжевую куртку и отбойный молоток в руки.

Она была красавица, и я любил. Вы не верите в любовь с первого взгляда? Я тоже не верил. Когда я ее увидел, сошел с ума сразу же. Два дня я просто наслаждался фактом. Фактом, что есть Катя и есть я. На третий день я узнал, что она замужем.

Я нажрался. На работу, однако, вышел, и продолжил стажировку под ее руководством. Потом она развелась и я, почувствовав, что она свободна, сделал Кате предложение.

Теперь нужно пояснить, кто я и где работаю.

Я… Ну ладно. А работа –– книжный магазин! Мечта поэта! Собеседование прошло замечательно: я позвонил по объявлению, мне стали задавать какие-то традиционно-нелепые вопросы; я сказал, что попусту базарить не буду; да, или, типа, нет. Мне сказали: да. Я приехал. Опять слегка побазарили, ну как же без того. Директриса  мне понравилась, произвела впечатление умной бабы, тогда это понятие я не находил абсурдным,  и спросила в лоб: «Завтра можете выйти?» –– «Сегодня!»  –– ответил я. –– «Что ж, спускайтесь четырьмя этажами ниже и приступайте». Мне захотелось щелкнуть каблуками, встать по стойке смирно и отвесить куртуазный поклон. Вместо этого я преодолел восемь лестничных пролетов, ворвался в магазин, потребовал заведующую и кратко доложил: я такой-то, только что имел разговор с директором, в общем, я ваш новый кассир, вводите меня в курс дела.

И тут я увидел Катю.

Она мне что-то объясняла об особенностях данной кассовой машины (старая и громоздкая, но связь с локалкой имеет; скорее это минус, а не плюс, ведь когда грохается винда, невозможно что-либо пробить и даже снять отчет, а винда летит постоянно, потому что 98-я; ну, слава Богу, не 95-я, иначе всем бы –– хана. У меня наступила забавная шизофрения: влюбленность одной половины моей головы вовсе не мешала врубаться в техническую информацию. Я был прилежным учеником).

Мы сразу перешли на «ты» (не люблю церемоний, хотя и панибратства тоже), я чувствовал себя на седьмом небе. День эдак на пятый или шестой заведующая Ирина вызвала меня в кабинет на разговор –– да, звучит официально, но это была хорошая контора: в кабинет заведующей заходили просто так, потрещать, разве что не открывали дверь ногами. Жаль, что все так печально закончилось. Ирина спятила.

–– Яков, –– сказала Ирина, –– у меня для вас кое-какая информация.

Уволен, подумал я.  Не вписался.

–– Что, если вы будете работать в отделе?

–– Не понял? Я не справляюсь?

Надо заметить, что в этом разговоре присутствовал и третий собеседник –– Катерина. Да, вот откуда ветер дует.

–– Справляетесь! –– Ирина даже как-то загорячилась. Во всем коллективе были две женщины, с которыми у меня так и не получилось перейти на «ты». Ну, Ирина, понятно, начальник. Еще Быстроева, старший продавец противофазной смены. Но о Быстроевой ниже. –– Мы тут помозговали, и пришли к выводу, что так будет лучше.

–– Ага. Это производственная необходимость?

–– Да.



Позже, прожив некоторое количество времени, я встретился с Катей и спросил: неужели я такой хреновый кассир? Я так много путал? Оказалось, ей не нравился пивной шмон, исходящий от меня. Вот  и делайте выводы, господа… В первые дни меня колбасило от избытка информации, все-таки врубиться в навороченную кассовую машину «с нуля» –– это вам не хрен собчачий; а на третий я понял, что в плане Кати мне ничегошеньки не светит. Пришел муженек и они поворковали. Чуть не сточил зубы, скрипя. А что было делать? Я пил пиво.

Меня посадили на художку. Ирина молодец –– врубилась, что это моя стихия. Никогда не забуду свой первый день работы в качестве продавца: ходил и изучал. Магазин не так чтоб большой, но 26 с чем-то тысяч наименований товара мы имели. Не думаю, что сообщение о занимаемой площади вам скажет что-то больше.

В отделе художки был другой свет. Во всех прочих отделах –– трубки дневного света, а здесь –– панелька с пятью (или шестью?) галогенками на шарнирах.  Первым  делом я развернул одну лампу на Лема. Это было шикарное издание. АСТовское, причем родной перевод Брускина, не испохабленный совдеповской цензурой. Так я его и не прочитал, мудак!

Книги выглядели сумасшедше умно, особенно собрание фантастики –– темно-красные, остальные разноцветные, как шлюхи. Я ходил по отделу, крутил лампы, и наслаждался. Вот ведь кайф –– книг до дури, и еще есть Катя. Да, это был обалденный приход. Порнографические картинки скрывалась за корешками, впрочем, мне сразу дали понять, что бестселлеры нужно разворачивать мордой к покупателю. До чего ж это было здорово, особенно скупое и молчаливое АСТовское собрание! А интернета тогда не было и, соответственно, никаких там виртуальных библиотек. Счастье. То есть он, интернет, был, но для избранных. Это сейчас домохозяйка втыкает ссылку, словно телевизионный канал. Бардак-с!

Часу на третьем исследования я понял, что мне пора работать. Слишком  загрузило все это мясо, и я встрепенулся, когда вошел клиент; принял бодрый вид, вытер слезы умиления и что-то ему серьезное втер. Ирина телепатически оценила.

Опять зазвонил телефон. «Возьми, возможно, это Ирина». –– «Ирина? Зачем? Ирина после закрытия не звонит». Я взял. Выслушал, что-то сказал, повесил. –– «Опять спрашивали аптеку?» –– «Да». –– Меня уже это достало. Раньше в этом помещении располагалась аптека, и долгое время, даже после того, как я устроился работать, спрашивали какие-то загадочные лекарства. Один раз вышла полная хохма: на автопилоте ответив «да», я занялся поисками какого-то хунженминня черспапапутьского. Не найдя его, мне не оставалось ничего делать, как уточнить название книги у абонентки. Мне сказали по буквам.

Влез в поисковик. Он был двухранговый –– то, что есть, теоретически, у нас, и то, чего нет, но есть на базе. База! Вот же умное слово, кто его придумал. «Еще раз, –– попросил я, –– медленно». Мне сказали, но как я ни искал, этого не было, все тут и все, задом ли, передом –– но наперекосяк. А это было лекарство, вот прикол. Был первый звоночек, но я его, конечно, не воспринял. Сотрудницы посмеялись, когда я им описал этот случай. Обалдевал от своей любви, и коллектив это видел, но ничего  не говорил, потому что люди в этом коллективе были цивильные.

–– Ты не в моем вкусе, – сказала Катя, рассеянно пялясь в монитор и дожидаясь, пока модем сладко заскворчит, передавая информацию. –– Понятно?

Да что уж тут непонятного-то…

Я пошарил в карманах в поисках браунинга, вальтера или на худой конец ПМ. Было хреново –– хреновей некуда.

Прикинул, как буду застреливаться. А, один хрен, пистолета-то все равно нет. Зато есть Любовь. И пусть. Может, дойти до Невы (не так уж и далеко), да и нырнуть, не всплывая.

Выплыву ведь. Говно не тонет.

Этот дурацкий разговор был продолжением первого разговора –– случившегося около одиннадцати часов назад здесь же, в кабинете заведующей –– начавшийся, да и закончившийся тем же, чем и начался  ––  признанием в любви. Катя, Катя, Катерина, я люблю тебя. Еще немного –– и я разучусь это делать. Любить тебя. Когда-нибудь я перестану любить; ненавидеть, впрочем, тоже.

Я пришел рано –– так получилось. Мы сидели от без двадцати до открытия магазина и наслаждались этими двадцатью, пока я не сломал кайф. Я сказал ей все то, что пришлось повторить вечером.

 

Разговор. У нас было о чем поговорить, но я все время сворачивал базар в свое русло. Хранил сюжет. Да, денек не задался с утра. Явно. Нас было двое: я и она.

Прикалывайся, блин!

Пришли остальные: Катя (другая), Ольга, Наташа, Леночка-дурочка и прочие. У нас была традиция, что ли, или привычка, тусоваться поутру, пока клиентов нет, в узком переходе между отделами. Говорили о разных вещах. Но в основном о книгах. Кто и что читал вчера. Жизнь интеллигентов.

«А Яков-то мне предложение сделал», –– сказала Катя. –– «Да, –– подтвердил я, –– и могу повторить при  всех: я тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой».

Коллеги слегка засуетились. Им было в лом вникать в эти дурацкие, с их точки зрения, разборки.

«Ты старый и толстый, –– заявила Катя, –– поэтому замуж я за тебя не пойду». Мне тогда было 34, чего ждать теперь?

Наташа ее осадила: не говори гадостей, эта информация нам ни к чему. Давай лучше о книгах поговорим. Но Катерина продолжала гнуть: на хер мне такой муж, вот Матвей-охранник –– это да! –– «С Матвеем лучше не связывайся, будут проблемы».

Матвей (еще Саша-охранник у нас работал, татарин, который воспылал любовью к православию, но все обламывался креститься, говоря, что не созрел) был  премерзким типом.  Катю он в конце концов кинул, причем самым дурацким образом. Неоднократно мы терли психологических тараканов в курилке («Яков, ты же психолог! Помоги мне!» –– «Не психолог, а любитель!» –– всегда уточнял я), ее плэер гнусно визжал. Я ничем не мог помочь идиотке –– просто потому, что она была дура, постоянно базаря об этом козле Матвее.  И эту деву я любил, что поделаешь.

Как-то Матвей нажрался и ее трахнул. Романтично? Катеринка пищала от восторга и почти все подробности соития доложила мне. Психолог херов. Предупреждал ведь, что все кончится плохо. Так и получилось. Не то, чтобы он залез в ее интимные потроха, просто спросил поутру: «Катя, а не одолжишь ли мне энную сумму денег?» Забавно, что сумма, которую он назвал, равнялась количеству денег, находящихся в Катином кошельке. Катя, конечно, дала ему денег. Любофф! Щедрая душа! Матвей, ясное дело, исчез. Потом появился. Отдал долг. И тут же занял у Кати еще большую сумму.

Я до сих пор не могу понять, кто же больший идиот в этой истории. Катя, Матвей или я? Или юзер, читающий эту ботву?

Моя любовь была унижена и растоптана. Дерьмо полное. Но тогда я еще пытался что-то доказать, трепыхался, одним словом. Любовь –– это говно. Катя трахалась с кидающим ее Матвеем, перекидываясь со мной в курилке тупыми репликами. На которые надо было отвечать. Я прочитал уйму книг по психологии,  но помочь ей ничем не мог. Один-единственный ответ на вопросы о ее проблемах  выглядел так: завязывай ты с этим Матвеем. Как же, плакала и даже рыдала Катя, ведь я его люблю! Блин!

****ь! ****ь, а не блин!

С Наташей (той, противофазной) у меня состоялся разговор. Точнее, их было несколько, но я помню только один. «Катька-то совсем с ума сошла, –– Быстроева аккуратно стряхивала пепел сигареты в банку. –– Что делать, не знаю».

Я тоже не знал.

«Наташа, –– сказал я с горя, –– я люблю вас».

«Придурок, –– сказала Быстроева, туша сигарету и выходя. –– Вы любите Катю, только что сами мне об этом сказали».

Я скис.

Пьянка продолжалась. Был мой день рождения. Спирт пошел, невзирая на то, что барышни упорно пытались меня убедить, что не пьют. Матвей опрокидывал один стопарик за другим. Затем наступила полная жопа.

Мне удалось-таки поругаться с Наташей. Это был крутой конфликт. Все бы ничего, но она меня постоянно провоцировала. Началось все невинно, часов в семь. Были в курсе, что у меня день рождения и я припас спирт в холодильнике. Наташа, подойдя ко мне, поинтересовалась моим мнением о мастурбации. Я выпал. Человек, который учился у Брауде, задает такие вопросы. Я злобно посмотрел на Матвея. Он играл в футбол сам с собой. Мне уже давно хотелось взять игрушечный арбалет из сопутствующих товаров и убить этого придурка хотя бы понарошку.

И мне это удалось. Естественно, не по-всамделишному.

Быстроева выпила. Я удивился. И начала что-то говорить. Я ответил резко, даже по-хамски. Она что-то гнала о любви. Интеллигентка.

Я был взбешен. Сказал что-то такое –– за это мне было стыдно несколько лет.

Затем у меня получился какой-то странный провал в памяти: сколько не пил, а это был первый и последний  случай. Я что-то ляпнул Быстроевой. После чего три, где-то четыре минуты у меня были просто стерты из памяти. Конечно, восстановить пытался. Реконструкция выглядела ужасно. Я сказал, что она, Быстроева, ничем не отличается от системника, особенно, если ее положить на этот самый системник, а потом поставить раком. Enter. Впоследствии, сколько я ни расспрашивал коллег о том, что же я учудил, ответом было лишь гробовое молчание. Отмазка: «Я не помню».

Мы вышли и закрыли магазин. Быстроева курила.

Я подошел к ней.

«Так что… Наташа…»

Филологинюшка обложила меня таким матом, что я приторчал и почти заткнулся. Только пробормотал: «А мы что, уже на ты?»

А ведь когда-то мы ехали в метро, и мне не было с ней скучно. Наташа читала модного тогда Стогоff,а. Вроде это было круто.

Мы вышли на Невский. Пиплы разбились на парочки и о чем-то там друг с другом трещали. Катя велась под ручку с Матвеем. «Люблю Вас!» –– дурно заорал я и стал на нее, Наташу, наезжать. Великолепная подруга со страху вскарабкалась на леса –– тогда шел ремонт на Невском, совсем рядом с пл. Восстания. Думаете, я отставал? Отнюдь. «Ведь я Вас люблю!» –– пытался убедить ее, карабкаясь вслед. Наташа забиралась. Дурдом! Находясь на уровне четвертого этажа, она проорала: «Хватит преследовать меня!» Я влез еще выше. С этой высоты Невский проспект был прекрасен. Я вспомнил Гоголя и стал домогаться. Она полезла еще. Мне не было в лом подниматься за Быстроевой –– мешали десны во рту, я их ощущал.
 
Наташа каким-то образом спустилась с другой стороны –– правой, если смотреть от нашего магазина, и ринулась на проезжую часть.  Я осматривал пейзаж. Он был неплох. Катя окончательно прильнула к Матвею.

Быстроева суетилась на проспекте, размахивая руками и прочими конечностями. Наконец какая-то машина остановилась и увезла ее.  Вконец обломавшись, я поехал домой.



–– Поп-книга, –– сказала Катя, –– нет. Это не аптека. Аптека съехала. Не знаю. –– Катя положила трубку и посмотрела на меня с таким видом, будто я мог решить все проблемы в мире. В том числе и данную, которая вертелась в ее мозгах.

Отчет поехал –– она нажала загадочную клавишу энтер (честно говоря, тогда я других и не знал). Чума. Я, будучи простым конкретным идиотом,  врубающемся только в аналог, предложил ей сделать мне массаж. Конечно, она отказалась. Есть ли женщина, говорящая «да»? Я был уже пьян, хоть и пытался прикинуться аристократом.

Я задумался. Эта идиотская машинка зазвонила, как только я открыл рот, чтобы сказать Кате нечто неизмиримо важное.

–– Поп-книга. Нет. Нет. Пожалуйста (это мне, аппаратов два), положи трубку.

98-я продолжала издеваться над нами. Модем радостно запищал: сигнал, если даже и не дошел, то, по крайней мере, был отправлен. Вот счастье-то электрическое. Можно было выпить пива. Я рванул. Хорошо, что пиво было.

 
Андрей, муж, значит, не преминул, так сказать, зайти на наш огонек. Похоже, я забегаю вперед, ведь тогда уже появился Вонючка Билли –– нет, я, кажется что-то намеренно путаю –– но так мне кайфовей излагать сюжет. Насчет сюжета не будем спорить, читатель, а фабула была такая: чел, с которым я так мило хохотал, не взирая на то, что он являлся почти (ну, на три четверти) законным мужем Кати, приперся в магазин (это после того, как я был у них в гостях, мы распили пол-литра и послушали весьма приличный саунд на э-ноль тридать третьих; я оценил, потом Катя решила с ним расстаться), демонстративно хлебнул из бутылки, припасенной в кармане, спрятал ее и начал душить Катю. Катька завизжала, то есть захрипела, потом застонала. Шоу! Ее стон начал плавно переходить в хрип. Вот мелодрама! А я как раз возвращался из ларька, пардон, магазинчика, ларьков тогда уже не было –– с пивом для Кати, и, конечно, для себя. Тут бешеный Андрюха. Нельзя сказать, что эта сцена застала меня врасплох, я ведь сек, как он приближался, когда  вышел за пивом. Ну ладно, пришел, а почему суета-то такая?

И как дал он ей в морду! Но она ему ответила, и причем не слабо. Андрей слегка оторопел, пережевывая свои зубы. Я же хранил пиво. Тогда пластмассы не было, и я боялся, ввязавшись за честь любимой, лишиться драгоценной жидкости.

Драка уже происходила в партере; у меня возникла мысль сделать ставку и за кого-нибудь проголосовать. «Катя,  ––  тебе помочь?» ––  «А вот это совсем уже лишнее», –– прохрипела Катеринка, давай бедному Андрею так по башке, что мне стало его жалко.

Андрей выполз. И сразу же глотнул, естественно. Повторять, что он сказал, не буду –– сами понимаете. Выбросив из головы все цитаты, да и умствования заодно, я решил, что надо бы поговорить с этим чуваком и как-то его утешить. Оставив пакет с пивом у кассы, я вышел. Улица Восстания была на редкость красива в вечернем свете: начинал падать похабный снежок, искрящийся в золотом свете йодных фонарей. Андрей выпил водки из бутылки, вынутой из кармана. Я прибалдел от его смелости.

«Андрей, поговорим?» –– «Поговорим. Ты ее новый ебарь?» –– М-мда, не очень-то литературно, но из песни слов не выкинешь. Мы находились недалеко от памятника Ахматовой. Ну что за язычество, эти памятники! –– «Хочешь?» –– Андрей протянул мне бутылку. «Нет, не обижайся. –– Я вздохнул. –  Понимаю, что у тебя полная жопа, но зачем же душить-то?» Тогда я считал это нехорошим занятием. «Яков, мне так…» –– он согнулся в три погибели, ему стало плохо. Я не знал, что делать. Постучать по спине –– так чем это аукнется? Затащить обратно в магазин? Или лучше отправить домой –– тем более, дом близко.

Андрюха ползал по свежевыпавшему снегу, мимо шли прохожие, а я не знал, что делать. Ждала б меня Катя –– кинул бы его, конечно, ко всем чертям. Но она делала отчет. Я взял его за шкирку и поднял. «Ага» –– пробормотал он что-то вроде того и пошел. Оглянулся. Кто-то стал заводить «Фольксваген».



Потом появился Вонючка Билли. Когда я его так назвал, Оля заржала, как всегда. Что-что, а ржать она любила. Но на самом деле рассмешить ее было не так-то легко. Некие не сильно далекие умы вроде Матвея считали, что ей достаточно показать палец, и она кончит от хохота. А было так: пришел В. Б. и сказал, что у него, видите ли, книги отложены и на них ему обещана скидка в 20%. Эти, что ли, спросил я. Даже не глядя на ценники, было понятно, что скидка получалась хорошая.  Да, сказал Вонючка Билли, эти, мне их обещала Катя. Катя же как раз взяла на этот день выходной. Пришлось чувака обломить: не в курсе я. Оля хохотала: как же, появился новый персонаж с забавной кликухой. Билли сжал зубы и ушел. На следующий день Катя мне настучала по голове: это же был некто N, я сразу же понял по ее  безумным глазищам, что это любовь до гроба. А я N послал, ай-яй-яй. Катя была в бешенстве, но и я тоже: какого хрена было затевать эту игру?

Меня проинструктировали насчет следующего появления Вонючки Билли. Я не заморачивался, ведь он должен был придти на Катиной пятидневке. Так и случилось. Пришел он вечером, перед закрытием, как-то сама собой нарисовалась водка. Помню, мы все сели впятером (столько нас на данный момент осталось) вокруг минилесенки, типично бибиотечной, на которой красовалась пол-литровка и какой-то салатец, а также пластмассовые стаканчики с дешевой запивалкой. В. Б. завел речь,  держа выпивку; все засохли, наконец, выпили. Я очень грамотно всех рассадил: хотя Катя находилась не рядом со мной, а с Вонючкой Билли, но сидела-то напротив меня. Это обстоятельство стало раздражать его еще до того, как мы допили водку и я сходил за вторым пузырем. Не понравилось ему, и все тут. Но на то и было рассчитано.

С В. Б. Катя, естественно, трахнулась, и опять я имел с ней психоделические разговоры в курительном кабинете. Менеджерша стучала в дверь и вопила, мол, хватит курить, кто же работать будет. Ольга смеялась, а Вонючка Билли решил смотаться в Израиль со своей рязанской харей (харю он взял с собой. Такой же еврей, как я испанский летчик).  У него там жена, типа. И дети. Катя опять плакала и спрашивала меня, как жить. Знаете, выражение «сердце защемило» вовсе не литературное, вот как раз там-то, в курилке, оно меня и накрыло. Я смотрел на заплаканное Катино лицо. «Выходи за меня замуж», –– хотел сказать я, но в этот раз сдержался. А дальше было, конечно, хуже: не прожив на земле обетованной и двух месяцев, В. Б. вернулся в Питер, причем чуть ли не автостопом: пять тысяч баксов, лежащих в кармане его куртки, исчезли таинственным образом –– вот так. После посещения семьи.

Они начали жить с Катей по-прежнему, только на одну ее зарплату. Раньше Билли был крутым юристом, и неплохо зарабатывал, но по приезду восстановиться на прежней работе ему не удалось. Сунулся в другие конторы –– оказалось, везде юристов, как собак нерезаных. Они с Катей начали пить. На нашей работе, это, впрочем, никак не сказывалось –– поутру Катеринка приходила как всегда, свежая и благоухающая. Однако паленую водку (на более дорогую денег у них не было) им приходилось закусывать аспирином, чтобы потом голова не болела, так сама мне призналась Катя.

Жалеть? Конечно, я жалел ее, и все это было больно. В голове у меня крутилась одна-единственная мысль: Катя, выходи за меня замуж.

Я был готов взять ее такой, заблудшую овцу, и стать пастырем. О-о, как умно все это звучит. Она рыдала на моем плече, потом сгибалась и опускалась ниже; я вынимал голову, спрятанную между ног, одетых в модные джинсы, и пытался как-то ее убаюкать и вразумить: Катя, Катя, все будет хорошо, ну все наладится. («Только выйди за меня…»).



–– Ты закончила с отчетом? –– я грохотал бутылками, сегодня было выпито больше, чем я ожидал.

–– Да. Сейчас пойдем. –– Что-то, происходящее в компьютере, Кате не нравилось, и она внимательно таращилась на монитор.  Я тупо перебирал пустые бутылки в пакете; вспомнил, что в холодильнике лежат 20х100 мл спирта из аптеки. Сгреб и упаковал. Потом это сыграло не очень веселую роль. Винда выдала прощальный сигнал.

–– Все.

Мы вышли. Катя заперла дверь. Никого не было, одиннадцатый час. Мы побрели к метро.



«Следующая станция…»

«Владимирская. Осторожно, двери закрываются! Следующая…»

«Пушкинская…»

«Технологический институт…»

«Балтийская…»

«Нарвская…»

«Кировский завод…Осторожно…»

Толпа метрошная, как всегда, не была прикольной –– а я любовался Катей. Она ехала в мой район. Не ко мне, конечно, это было бы полной фантастикой, а к подруге.

На Ленинском мы вышли.

–– Спасибо, Яков, –– сказала Катя, протягивая мне руку в пестрой рукавичке. О, почему я не заорал сумасшедше и не пустил себе пулю в лоб? Воображаемый ПМ уже начал материализовываться в моем кармане.

–– За что? –– мне уже хотелось блевать, по крайней мере, харкнуть. По пути я взял «бомбу» крепкого. Катерина, эстетка, попивала из 0,33.

–– За то, что ты меня любишь. –– Катя потянулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку, но я не сделал ответного движения. Впрочем, и не отстранился.

–– Катя. –– Я присел на оградку и показался себе очень умным. –– Катя, ну почему все так?

Я хлебнул. Катя молчала. Снег то шел, то переставал идти. Теперь мне предстояло идти пешком до «Ветеранов», а там –– Бог подаст.

Достал сигарету и закурил. Паршиво-то как! Любовь.

–– Знаешь, а я тебя тоже люблю. По-человечески…

–– Пока. –– Я пошел. Может быть, я и дурак, только вот не люблю, когда меня любят «по-человечески». Дрэк.



Я пришел на «Ветеранов» –– это заняло всего-то паршивых двадцать минут. Было не так уж поздно, первый час, возможно было словить какой-нибудь шальной троллейбус. 20 на 100 бултыхались в сумке. Как ни странно, но павильон тогда еще работал. Эх, времена! Я взял еще одну «бомбу».

Снег придурочно растаял; повысилась температура, видимо. Я пил пиво. Странно –– ведь внутри ларька не намного теплее, чем снаружи, почему же пиво теплое? Чувак на другом конце остановки выразительно глядел на меня, видимо, ему тоже хотелось выпиь. Так прошло еще минут двадцать. А может быть, и тридцать. Троллейбус не приходил и делать этого не собирался.

Нас осталось двое –– кто уехал на тачке, кто ушел пешком.

–– Меня зовут Костя, –– сказал чувак, подойдя ко мне. Я протянул ему бутылку. Он хлебнул.

–– Яков.

Знакомство состоялось.

–– Как вы думаете, транспорт какой-нибудь будет?

Костя не думал: –– Нет.

–– Тогда пешком. Вам далеко идти?

–– Воообще-то не близко (глук! глук!). Улица Гарькавого (я выпучил глаза). Но (глук!) на Жукова можно будет сделать привал, там у меня живет знакомая.

Делать было нечего, как написал поэт, дело было вечером… Пошли.

Я вспоминал Лиду. А не Катю. Однажды таким же вечером я выполз на «Нарвской» –– тогда оттуда ходила маршрутка до моих пенатов. Я сидел на скамейке минут пятнадцать, рядом ––Лида, базарящая по мобиле. Уже тогда идея мобильной связи мне не нравилась. В детстве было  хорошо прикалываться, наговаривая в пустой коробок из-под спичек: «Первый, первый, я десятый. Как слышите, прием».  Но Лида меня не сильно утомила, иначе я бы не стал завязывать с ней знакомство. Наконец-таки она сложила свою раскладушку. Мы пообщались и поняли, что придется идти пешком.

От «Нарвской» до Сосновой Поляны –– неплохой поход, скажу я вам: но летом, то есть в начале осени! Была чудная ночь, и все было бы ничего, если б не дурацкий Лидин мобильник. Идя, мы говорили о многом, но она то и дело отвлекалась в старт-стопном режиме на свой девайс. Я только начинал говорить что-то красивое –– она тут же хваталась за это поганое устройство. Так мы пересекли Кировский, продвинулись и свернули на Ю.-З. По Сияющей Дуге мы шли, уже держась за руки, и я млел. Мне было хорошо. В центре Дуги Лида вытащила эту хрень и кому-то позвонила. Весь кайф был разрушен. Видимо, мобила у нее только-только появилась, так я теперь думаю.

Костян, водитель, оказался не дурным собеседником –– скорее поэтом. Он так интересно рассказывыал об устройстве трамвая, что я почувствовал себя если не конструктором, то, по крайней мере, водителем. В этом разговоре я врубился в такие тонкости, что сейчас даже и вспомнить не могу. Этот чувак водил трамвай! Не истребитель пилотировал, конечно же, но тоже не хухры-мухры!

Так мы дошли через лесопарк Александрино до Козлова. Пиво заканчивалось, но я надеялся пополнить запас на Корзуна. Так и получилось. Денег у моего попутчика не было, а мне уже стало на все плевать.

–– Яков (ну наконец-то меня называют полным именем без предупреждения, не люблю я это обращение «Яша»), а как ты относишься к групповому сексу? Хочешь?

Сначала я поперхнулся. Потом подумал: Катеринка ведь все равно не сохранит мне верность, да и о какой верности вообще может идти речь? Телки тупые, что вы понимаете в любви? Юные розовые тела, прикинул я, почему бы не почувствовать себя падишахом? «Да!» –– ответил я; теперь звуки поглощаемого пива звучали немного на другой манер: гугл! «Гугл, –– пытался  объяснить я, –– это…» Но Костя мягко завернул меня во дворы хрущевок. Вот не знал, что здесь их столько понастроено!

Мы вошли на какой-то этаж. Нам открыли. Остатки благоразумия вопили: хватит! Стоп! Слинять было бы трусливо, и я вошел. Пришлось выпить налитое. Псевдоподруга Константина разом загасила все мои желания о жизни, да и о смерти тоже: феллиниевская Сарагина на ее фоне выглядела не более, чем дешевой нимфеткой из Мухосранска, то же мне, мечта Гумберта; я прикинул, что ежели и смогу учавствовать в этом намечающемся порношоу, то только в бессознательном состоянии. Это меня не устраивало и я вышел. Костян суетился и пытался меня остановить. Однако я ушел.

Выйдя из дома, я ни черта не понял, кто я и где здесь я. Ага. Кажется, запад там. Я побрел.

Катя, думал я.

Так я перся минут несколько, пузырьки уныло погромыхивали в суме.  Потом понял, что иду куда-то не туда. Вздохнул полной грудью. Проспект (о, проспект) сиял серебром. Значит, я не на Юго-Западе, сообразил я, а на проспекте Народного Ополчения. Пошел вперед –– а куда было еще идти? Тишина, ночь, луна. И менты.

Они возникли, как всегда, почти невозможно, из какого-то виртуала. Меня взяли под белы рученьки, препроводили в казенную «шестерку» и устроили мягкий допрос. Морду не били. Спрашивали о жизни моей, да как мол, я до нее дошел.

Машина куда-то катила. Катя, думал я, Катя. Мне было бы с тобой хорошо.

И мне уже стало почти совсем хорошо, но в ментовской компании вышло как-то все-таки неуютно, и я возжелал выйти, но меня, понятное дело, не пустили. «А знаете ли вы, –– я тоскливо покосился в зеркальце заднего вида, –– знаете ли вы, что такое любовь? Эдакая чепуха, вроде как кот насрал». –– Меня тем временем ненавязчиво шмонали –– наркотики там, валюта, что ли (насчет валюты я загоняю, времена уже были не те). –– «Ребята (я устал и вспомнил систему Станиславского), если б вы ее видели, то отпустили бы меня без разговоров». Сидящий за рулем посмотрел на меня, посмотрели и сидящие рядом. Это был любопытный момент, четверо ментов, пытающихся переварить сказанное. Особенно меня приколол водила, рассматривающий в зеркале себя.

Меня отпустили. Ментовская тачка с грохотом куда-то уехала, видимо, на поиски такого же любителя приключений, каковым являлся я.

Меня выкинули на какой-то площади –– я уже приблизительно соображал (или предполагал), где я нахожусь, однако вышел некоторый облом. Ни на одном доме, к которому я бы ни подходил, не было таблички с указанием адреса. Где я?

Стоял посреди площади, разведя руки в стороны. И увидел летающую тарелку.

Все, допился. Лучше бы уж меня увезли в уютный, добрый и привычный вытрезвитель. Нефиг столько Шекли читать!

Тарелка пролетела мимо. Я уже было готовился к контакту, да что там, к Контакту! –– а тут облом! Я стал ждать следующую, причем какая-то часть моего мозга (нельзя сказать, что это была половина, так, осьмушка или шестнадцатая), настойчиво звала меня домой, мол, там уют и комфорт.

Тарелок (я поглядел на небо) стало что-то чересчур много, внезапно. Ни одна из них не шла на посадку; они просто проваливались за горизонтом. Вторжение выглядело странно. Я закурил и стал ловить тачку.

Машины шарахались от меня, как безумные. Неправильная мыслеформа, смекнул я. Автомобиль суть форма звездолета. Тормознуть звездик и долететь до Солнечной системы –– ну там, Юпитер, Марс, разберемся. «Жигуленок» остановился, но я-то прекрасно понимал, что это вовсе не «Жигуль», а замаскированный зведолет класса не менее, чем А. Я сел. Пилот быстро вышел на орбиту, а я думал: ну на кой ему эта гребаная орбита, ведь сейчас, так или иначе, мы оба испытаем джамп. Джампер, транзистор в другом значениии этого слова, трансистор, так я обмозговал написание этого слова. Вот ща он введет графитовые стержни в урановый реактор, и мы, ура, окажемся в Екатерингофке. Чуть не кончил. Хотя, какие, блин, графитовые стержни? Какой, бля, урановый реактор? Что ты мелешь, чувак? Антиграв. Летим!

За окнами мелькало что-то; мы уже давно миновали Сияющую Дугу и приближались к Главному Повороту. Испросив разрешения, я взорвал сигарету. Россыпь огней, которые подожгли таинственные люди, живущие на Ю.-З., обернулась космическим фейерверком. Это было незабываемо.
 
Я готовился к джампу. Он произошел.

Но и финал был как-то странен: с ревом звездолет свернул влево, и тут я начал узнавать родные улицы. Дома!

Земля.

Я расплатился и вышел. Звездолет куда-то улетел, растворившись среди ярких точек на черном ночном небе. Я хотел было пойти домой и завалиться спать, но дурацкая привычка превозмогла: пособирав мелочь (бумажка была отдана водителю, или пилоту),  не отказал себе в удовольствии выпить пива. Миша спал за прилавком. А забавная история приключилась сегодня со мной, прикинул было я ему сказать, но передумал. Все равно ведь не поверит. В лучшем случае начнет меланхолически пересчитывать кассу.

Что бы и я сделал на его месте. А вы?

Катя…