Синий столб. 2 глава

2 глава.

Впечатления самого раннего детства оставили в Ктессе болезненный отпечаток. Он плохо понимал, что такое зло. Но зато очень хорошо знал, что такое добро. Приемная мать научила его этому.
Приемная мать знала биологию. Но совершено не разбиралась в психологии подростка. Когда мальчик обращал внимание на птиц, мадам одергивала его: «Сын мой! Зачем ты посмотрел на это? Это неэстетично!» Уверенная, что Ктесс превратно воспринял происходящее, мадам заявляла: «Сын мой! Зачем ты подумал об этом? Это неэтично!» Мадам любила чистоту и порядок в доме: «Сын мой! Почему ты так плохо вымыл полы?» Мальчик, любивший живое, как все дети, завел аквариум: «Сын мой! Зачем ты посадил сюда эту рыбу? Она плохая!» «Сын мой! Зачем ты поставил этот цветок в вазу? Он слишком сильно пахнет!» и так далее. Ктесс, едва достигнув призывного возраста, ушел на войну. И только многие годы спустя стал понимать, какое чудо ответственности, доброты, ума и чуткости была его мать. Сама того не желая, она научила его любви к живому.
Живое обладает душой. Об этом в семье Ктесса никогда не говорили. Космический гуманоид материалист. Ктесс, работая за компьютером в отсеке, получил возможность изучить души ближних и дальних своих и даже их коллекционировать.
Когда инопланетянин, подозреваемый во всех смертных грехах, сдается дипломатическому представительству, персонал прежде всего проверяет его на информационность. И очень часто оказывается, что инопланетянин уже наполовину полиэтиленовый. Такого отправляют в керогеновый морг, и там он доходит до кондиции. Керогенизированное тело убирают в архив. Потом, если служащему угодно пообщаться с покойником, его выбирают из архива и пробуждают. И уснувший навеки грешник рассказывает о себе: об убийствах, кражах, поджогах, извращенных наклонностях и немыслимых вожделениях. Такую душу Ктесс берег в своем архиве, как любитель драгоценных камней большую черную жемчужину. «У инопланетянина душа была. Интересная!» Ктесс мог часами сидеть и слушать шепот умершей души. Сколько их хранил он тут! Не было только душ атеистов. С душой неверующего космическому гуманоиду общаться нельзя. Это неэстетично, неэтично и нехорошо. К тому же, неверие слишком крепко пахнет.
Здесь же, рядом, на цинковом столе светятся бледным зыбким светом оотеки завременных шумеров. В дипломатическом представительстве их три, все с разных планет соседней вселенной. Оотеку следует брать в руки осторожно. Неловкое движение – и в ответ из-за временной прослойки полетят керогеновые бомбы. Оотеки не уничтожают в знак уважения к сверхразуму. На самом деле у всех в нашей Галактике сложилось стойкое убеждение, что в работе над сверхразумом потрудились гомо из соседней галактики. Не те, обычные, доступные пониманию, летающие по космосу в типичных лодках гомо, а древние, выжившие из ума задолго до того, как теперешние шумеры с полным превращением отбили у кочующих по космосу (предков Ктесса) шестнадцать планет на южном полюсе Крабовидной туманности. Эти гомо общаются с пришельцами по технике глухонемых, кушают древние, как мир, фрукты с плодов не менее древних деревьев. Их самки – самые красивые, а самцы – самые трусливые в мире. Глаза у них черно-синие, а волосы подобны утренней заре на планетах соседней галактики.
Так вот. Если долго внимательно смотреть в оотеку, то в ней появляются очертания улицы чужой планеты. По этой улице катится тяжелая, по виду свинцовая, телега. А рядом танцует самка-шумерка. Стан у нее тонкий, глаза черно-синие, а волосы цвета спелых плодов, употребляемых на глюкозные таблетки. Эти волосы тянутся за самкой на пять-шесть метров. Самка танцует, а телега наматывает волосы на перекладину под колесами. Миг – и голова, оторванная от тела, мотается под телегой. А тело продолжает исполнять фигуры танца, из шеи хлещет кровь. На эту картину смотрят только специалисты, и потом пьют обезболивающие таблетки: временная прослойка тянет, от этого болит голова. Но все в один голос заявляют, что эти шумеры как две капли воды похожи на  безмозглых гомо из Крабовидной туманности. Как они перелетели через временную прослойку и когда – никто не знает, но это они самые, нет сомнения. В некоторых мирах их именуют космическим вирусом и обвиняют в склонности к симбиозу с членистоногими. Из-за этих гомо соседняя галактика не раз воевала с нашими. И все потому, что нашим соседям деградировавшие лесные гомо дороги и они не желают их уничтожать.

Ктесс отправил на покой двоих пауков, не отслуживших свой срок, но сильно проштрафившихся. Собственно, он обязан был их обоих казнить за надругательства над населением во время войны. Ктесс отправил их домой с прекрасными рекомендациями. Не потому, что одобрял, а потому что из всех служебных проступков он преследовал только разврат. В обмен на них он получил с малой планеты двоих новеньких.
Один был молодой человек типично паучьей внешности: зеленоглазый, серьезный и скромный. А от взгляда на второго у Ктесса отвисла челюсть. Таких красивых гуманоидов он никогда в жизни не видел. Даже среди пауков, которые отличаются интересной внешностью. Смуглый, бледный, с темными волосами и темно-серыми, почти черными глазами. У него были тонкие пальцы и восхитительная грация существа уже сложившегося, но еще совсем юного. Словом, Ктесс одурел. Он дал понять заместителю, что хотел бы посадить новенького рядом с собой. Фэр не препятствовал. Кар, молодой галактический паук, сел рядом с начальником, но непонятно в качестве кого: то ли заместителя, то ли наложника. Впрочем, Ктесс его не трогал, даже не смотрел на него, и обращался, как и со всеми.
Зеленоглазый новенький, по профессии военный-теоретик, быстро обжился в отсеке. Познакомился со всеми, обошел все доступные обозрению отсеки и завел себе любовника. А Кар повел себя странно. Он предпочитал не общаться, не выходил из своей комнаты в неслужебное время, а в служебное имел привычку задавать неприятные вопросы. Почему… почему… и еще раз почему. Словом, все вокруг не так, как надо и не так, как положено. Ктесс не придавал этому значения. Он решил, что молодой иноплеменник прекрасно осведомлен о том, какое потрясающее впечатление производит на окружающих его красота, и таким образом самоутверждается.

Ктесс проснулся и резко вскочил. Запах горящей проводки. Где-то поджог или короткое замыкание. Ктесс натянул служебную тунику, не сумев второпях как следует застегнуть молнию. Он бросился к дверям, но электроснабжение не работало. Даже отсюда, из-за заглушки, было слышно, как по боковой стене дипломатического представительства били гравитацией с космических лодок. Нападение чернотелок!
Ктесс всей силой навалился на дверь. Переборка треснула и дверь начала подаваться. В это время зеленоватым светом зажегся экран компьютера. Ктесс, взмокший, растрепанный, сжав зубы от ярости, включил изображение. На экране возникло бледное интеллигентное лицо Кара.
– Ты окружен, гуманоид, – твердо заявил недоносок. – Сдавайся армии пауков.
Ктесс откинулся в кресле, глаза его лезли на лоб.
– Ты надоел всем, – продолжал новоявленный бунтарь. – Ты впавший в маразм пришелец, убийца и развратник. Почему не положил голову на плаху, когда твои приговорили тебя после поражения в соседней галактике? Ты трус!
Ктесс, прежде чем заговорить, облизнул пересохшие губы. Голос его прозвучал хрипло:
– Мне нужно время на размышление. Час.
– Полчаса, – твердо заявил Кар и исчез с экрана.
За дверью слышались приглушенные голоса. Потом сильные размеренные удары свинцовой биты и дверь с треском обрушилась вовнутрь. В коридоре стояли Фэр и Фот.
– Где все? – Ктесс рукой отстранил Фота и выскочил в коридор.
– Четверо убиты, – тусклым голосом объяснил Фэр, – остальные в медицинском отсеке, защищаются.
– Все в компьютерный отсек! – приказал на ходу Ктесс.
Восемь оставшихся в живых, трое неспециалисты, принялись отбиваться через экран от двухсот космических лодок. Дело безнадежное. Ктесс несколько раз пытался вызвать через компьютер Лута, но связь была прервана. Он просил помощи у своих, но ему невнятно отказали. Было ясно, что он настолько надоел всем, что даже свои воспользовались предательством.
Когда секунда в секунду на экране снова возник Кар, Ктесс сдался. Через заклиненную дверь в отсек пожаловало новое дипломатическое представительство во главе с двадцатитрехлетним галактическим пауком Каром. И сразу же новенький проявил себя как дальновидный правитель: он оставил на посту Фэра. Прежнего начальника и прочих рассадили по одиночкам в отсеке смертников, не использовавшимся уже около пятисот лет.
Ктесс спал мертвым сном в углу на пыльном, затянутом паутиной матрасе. За ним пришли, чтоб препроводить его на допрос.
В зале все были серьезны и сдержанны. П2 и Ксута не было видно, а Фэр сидел за установкой у боковой стенки. Рядом с Каром сидел какой-то совсем молодой паук, Ктесс машинально отметил про себя, что он похож на одного его знакомого. Может, сын.
Ктессу предъявили обвинения и приговорили к смертной казни. От смерти Ктесс не отказался, но вместо казни ему полагалось просить пощады по закону галактических пауков. Пленнику доброта и милосердие. Ктесс спокойно стоял и смотрел на этих, которые почему-то решили, что им удастся его трахнуть. Эти, пассивные, к тому же на двадцать лет моложе его по биологическому возрасту. Ктесс сел в пыточное кресло и пауки, большие специалисты, принялись за дело методично, не спеша. А Ктесс откладывал все в памяти, на всякий случай. Жизнь большая, пока не кончилась.
Очнулся он в медицинском отсеке на вязках. Новый заместитель начальника встал и заставил его выпить таблетки. Ктесс молчал. Он думал, что, может, и в самом деле пора на покой, ведь это уже третий инфаркт в его жизни. Но умирать – это долго.
К вечеру его освободили от вязок, а потом явился Фэр. Ничего особенного он ему в присутствии врага не сказал, но Ктесс понял.
Поздно ночью в медицинском отсеке сидели за компьютерами двое. Молодые пауки, серьезные, осознающие важность происходящего и преисполненные решимостью. Они все такие: для них война естественная физиологическая функция организма. Зачем самки-паучихи рожают этих мразей, еще раз со злобой подумал Ктесс. Сами-то они не воюют, ниже достоинства, а их мужское потомство готово на все, на любую низость, предательство, даже на бунт – только бы расслабиться на войне.
Потом проведать друга снова заглянул Фэр. Он сел на постели и заговорил о Ксуте. Якобы, тот на грани припадка и новенькие собираются его усыпить. Под синтетическое покрывало Фэр просунул текилу: трехгранный длинный кинжал из сырого железа, оружие пауков и космических гуманоидов. Ктесс потной рукой схватил рукоятку и мгновенно вскочил. Двое служащих попытались вызвать главный отсек, но было поздно. Никуда сообщить они не успели.
В залитом кровью медицинском отсеке продолжал тускло светиться экран компьютера. Второй компьютер хозяйственный Фэр выключил. Среди медикаментов он отыскал кислородные ампулы и ввел в вены себе и Ктессу. А потом они вызвали одну из лодок дипломатического представительства прямо к дверям медицинского отсека.

Планета космических ежиков шелестела пальмами и хвощами. На берегу большого солоноватого озера густые плети псилофитов радовали глаз любителя (каковым был Ктесс). Фэр не был любителем. Он с нецензурными выражениями вырубил в чаще место для лодки и устроил Ктесса со всеми удобствами на берегу озера. А сам отправился в лодку выяснять обстоятельства, грубить, лгать, просить.
В озере не было иной живности, кроме одноклеточных, а в лесу слышался писк ежей. Про этих ежей говорили, что они каким-то образом перемещаются по космосу и даже ныряют за временную прослойку. Ктесс знал, что это все басни. Но что-то в этом было. Главным образом то, что этот древнейший вид насекомоядных в Галактике пережил всех. Он был ровесником динозавров из четвертого сектора. Сохранить себя на планете можно только общаясь с космосом.
К вечеру следующего дня Фэр с облегчением сообщил, что планета космических гуманоидов морской расы согласна организовать для Ктесса ополчение, чтоб отбить дипломатическое представительство.
Новые обитатели дипломатического представительства не жалели труда и сил и тратили космическое оружие как попало. Но им все равно пришлось сесть в лодки и защищаться из космоса. Борт отсека был пробит и в компьютерном зале царили тьма и вселенская пустота. С грохотом и взрывами пробило кинескопы. В биологическом отсеке почти все обитатели погибли от отравления газом. А оставшиеся в живых пятьдесят пауков мужественно защищались, пытаясь улизнуть от лодок морских. Редкая ситуация в космосе: война лодок.
В лодку Кара ударило гравитацией. Он сам, тяжело раненый, лежал без сознания, а его заместитель Тел сдался морским.

Ктесс сформировал новое дипломатическое представительство почти полностью из административных гуманоидов. Из пауков оставил только Фэра и Тела. Тел понравился ему в деле. Он был явно талантлив и Ктесс был уверен, что за пленником уследит.
Кар оставался в медицинском отсеке и не приходил в себя. Обшивка лодки смяла ему грудную клетку и он с трудом выжил. Теперь лежал без сознания и бредил. Ктессу было интересно. Это напоминало признания умершей души в керогеновом морге. Пленник постоянно обращался мыслями к какому-то галактическому пауку, судя по признаниям – активному любовнику. Страшные, бесстыдные откровения. Ктесс так понял, что этого малого угораздило в пятнадцать лет лечь в постель ко взрослому, и тот надругался над ним.

Кар рос болезненным, слабым. Мать была уверена в нем, поэтому отдала на малую планету с хорошими рекомендациями. Ее он помнил смутно. Только тусклое освещение в тесном квадратном помещении с компьютером. Сама мадам – полная, пожилая самка. Во сне она часто снилась Кару с жабрами вместо ребер. Он просыпался в слезах, сжав кулаки. Лучше бы она убила его, чем отдала самцам в их полную власть!
Кар попал в отсек культуры, в отделение музыки. И с первых шагов в самцовом мире проявил свою необузданную натуру. На инструменте он играл из рук вон плохо. Зато любил запираться в одиночестве у себя в комнате и пиликать в свое удовольствие. Педагогов он в заблуждение не ввел. А то можно было подумать, что у мальчика великие дарования. Просто он был маленьким бунтарем, а что из него выйдет – это еще паучиха на синтетическом отваре нагадала.
Кара перевели в отсек истории культуры. И здесь он успокоился. Кар был трудолюбив. Он катал трактаты по музыке и философии, по порнографическому искусству и искусству гражданскому, по любовной лирике и по палеонтологии. Самцы коллеги на него внимания не обращали. Он был мальчик положительный, домосед и трудяга, ничего плохого о нем сказать было нельзя.
К пятнадцати годам Кар почувствовал неладное. Главным образом потому, что начитался. Во сне ему снились статуи великого порнографиста древности, гетеросексуального паука Кима. Что эти взрослые вытворяют с пассивным! Кар подолгу рассматривал себя в зеркале в ванной. Ничего особенного: узкое лицо, большие глаза, нос с горбинкой. Паук как паук. Может, пронесет?
Днем он вздрагивал от ужаса и прятал руки под установку, когда сосед по компьютеру внезапно быстро его оглядывал. И другие тоже часто останавливали свой взгляд на нем. Кар убедился, что старшим смотреть на него приятно. Почему это? Потому что у него нет любовника! Конечно, он и не обязан, но как страшно! Они все жуткие. Сильные, замкнутые. Попробуй их о чем-нибудь спросить!
Из всех, кто окружал его, никто ему доверия не внушал. Кроме Тира. Этот вообще никогда и в мыслях не держал, ни на кого не смотрел, и был больше похож на самку, чем на самца: сильный, мускулистый, добродушный, очень молчаливый. Достойная личность.

Тир проснулся от стука в дверь. Он со стоном поднялся. Что такое? За дверью, дрожа от ужаса и холода стоял самый младший в отсеке и смотрел на него. В глазах то же выражение, как у смертника перед тем, как нырнуть в чан с серной кислотой. Тир возмутился. Он уже сжал кулаки, чтоб отлупить мальчишку и навсегда отбить охоту по ночам стучаться в комнату ко взрослому. А потом кулаки опустились. Что делать, ведь этому – пятнадцать лет. Он еще что-нибудь натворит. И Тир взял на себя ответственность.
Утром они явились в общий зал вместе. Тир сел за свою установку и включил компьютер. А Кар сел в центральное кресло. Все пятнадцать работников отсека культуры повернулись в креслах и воззрились на него. Кару, после того, что он вынес ночью, было напевать.
– Ну, Кар! – возмутился один из младших. – Не ожидали от тебя!
А другой, постарше, строго спросил:
– Тебя соблазнили?
– Нет.
– Изнасиловали?
Кар энергично помотал головой. Потом заявил:
– Я сам.
Все постепенно отвернулись и начали работать. Кар встал и водворился на свое место. Он обесчещен в глазах окружающих, как объяснил ему любовник ночью. И теперь обязан вести себя самым прекрасным и положительным образом везде: на войне, на работе, в личной жизни и в творчестве. За него отвечает активный и в случае нарушения кодекса имеет право его повесить.
В частности, любовник объяснил, что он не имеет права проявлять активность. До двадцати лет он – пассивный любовник и раб своего партнера. Кар, натерпевшись мытарств и не получив ни малейшего удовлетворения, ощутил в своей душе жадный, горячий, неукротимый дух противоречия. Над ним измываются, а он не имеет права!

Через год по паучьему календарю обитатели отсека на общем рабочем празднике чинили проводку, выносили из коридоров мусор, выходили аж на поверхность планеты и смотрели на небо. Весна. Раньше здесь когда-то было море, а дальше на восток в доразумные времена росли деревья, названия которых сохранились в палеонтологических справочниках.
Обитатели математического отсека и отсека истории культуры работали рядом. Галактический паук тринадцати-четырнадцати лет от роду обратился к Кару с просьбой достать ему сверху мешок с синтетическими опилками. Кар выполнил просьбу и малый взвалил его себе на спину. Но ноша оказалась для него не по силам. Они понесли вместе. Потом явились за другим. К концу вечера они познакомились. Тел работал в отсеке математиков и терпеть математику не мог. Кар признался, что такое же стойкое отвращение испытывает к культуре.
Малый, сидя на очередном мешке с мусором и болтая ногами, заявил:
– Вот бы на войну!
Кар опустил голову.
Потом новый знакомый признался, что мечтает о любви.
– Взрослые все страшные. Что при случае делать? И, наверное, больно…
Кар, отвернувшись, произнес:
– У меня есть любовник.
Глаза мальчишки, серо-зеленые, с яркими маленькими зрачками, расширились:
– Ух, ты! Расскажи!
Кар молчал. Он казался себе очень взрослым и опытным. Но радости от этого не испытывал. Он еще ниже опустил голову, а потом сказал:
– Хочешь, пойдем со мной? Тут недалеко есть заброшенный отсек.
Мальчишка, замирая от ужаса, согласился.
На мешках с пухлым серым цементом тринадцатилетний утратил мужскую честь, а шестнадцатилетний нарушил закон. Но они были счастливы. И остались любовниками на всю оставшуюся, очень долгую, как оказалось впоследствии, жизнь.

Кар с трудом выжил. Ктесс вернул его на прежнее место, рядом с собой. Но отдельной комнаты у него, как у пленного, не было. Кару было предложено поселиться либо у Фэра, либо у Ктесса. Проигравший выбрал Ктесса. Чем он руководствовался, было непонятно, Фэр все-таки паук, а Ктесс иноплеменник.
Кар спал у стены, тревожно и чутко, часто по ночам бредил. Ктесс за ним ухаживал, но не трогал. Даже не прикасался к нему. Новенький ему нравился. Рисковый, отчаянный, по-видимому, талантливый. Кроме того, Ктесс, получив сведения о Каре, счел его пострадавшим. Так это выглядело со стороны. Скандал на почве секса. Несчастный в шестнадцать лет угодил в рабство на своей планете за изнасилование подростка. А старший любовник его повесился. Только к двадцати Кар был восстановлен в правах и к этому времени вкусил сладости на всю жизнь. Такому не надо, Ктесс это видел.
Тел, виновник того давнишнего скандала, был инопланетянином совершенно другого типа. Этот проявлял себя как настоящий военный. Твердый и рассудительный, но несдержанный. Телу были свойственны приступы ярости. Он, подобно многим его соотечественникам, иноплеменников разумными существами не считал, и Фэр часто жаловался Ктессу, что новенький издевается над люканцами в изоляторах восстановленной после бунта тюрьмы.

Ктесс сидел за компьютером ночи напролет. Именно потому, что близость молодого тела была невыносимой. Фэр уже два раза предлагал перевести паука в изолятор, но Ктесс с жаром отказался. Фэр, конечно, понял по-своему. Ктесс странный малый, оголтелый идеалист и богоискатель. Если уж так нравится пленный, взял бы его и трахнул. Но Ктесс никогда, за всю свою жизнь, не начал первый. Он этим гордился. По мнению самок с гуманоидных планет, в этом и заключается самцовая честь.
Молодой галактический паук тоже почти не спал. Чаще всего лежал, положив голову на руку и смотрел внутрь себя. На вопросы отвечал односложно. Смотрел с насмешкой и затаенной брезгливостью. Но как-то раз его прорвало, и он высказал, что думает. Пришелец, мол, ждет радости. Все активные такие. А вот попади к нему в руки? Что, у него в душевой нет специальной аппаратуры для того, чтоб избавлять пассивного от спермы? Ктесс смотрел удивленно. Потом подтвердил: да, есть. А как же без этого? Новенький долго смеялся и подобрел. А еще через сутки ночью прижался ко Ктессу с жарким шепотом, ластился, целовался, вел себя непотребно. И Ктесс его не тронул. А через месяц по галактическому времени отвел новенькому помещение, как любому из членов коллектива.
Назревала война с шумерами с северного полюса соседней галактики. В дипломатическом представительстве все, за исключением Фэра и Фота, были новые. Часть погибла во время бунта, часть уволилась. Чтоб отбиваться от ударов из космоса, Фэр взял себе в напарники Тела, а Ктесс Кара. Они выдержали всего только ночь, а потом ушли с простреливаемой территории и долго скользили по космосу в разных направлениях вдоль второго сектора, спасаясь от обстрела. Это был испытанный Ктессом прием, не совсем достойный, но действующий безотказно. Оба паука показали себя молодыми инопланетянами, созданными для войны, в том смысле, что бегства не стеснялись и считали делом самим собой разумеющимся. Ктесс оставил Кара у себя в заместителях. А Фэр через некоторое время затащил Тела к себе в постель. Ктесс ему ничего не сказал. Он думал, что друг его слишком молод, чтоб такой старый и одряхлевший гуманоид, как он, смел его осуждать.
Ктесс по распоряжению врачей работал за компьютером только днем. Вечером он выпивал таблетки и засыпал мертвым сном. Но в рабочее время выкладывался полностью. Ничего не существовало кроме работы, мир вокруг растворялся в дыме творения и время исчезало. Он сначала не понял, что произошло: потная, горячая рука Кара легла ему на руку. Он глубоко вздохнул и опешил. Но потом осторожно положил свою руку на тонкую дрожащую кисть иноплеменника: договор о любви.

Ктесс проснулся и долго смотрел, как Кар, полузакрыв глаза, мучается, лежа рядом с ним в постели. Не выдержав, спросил:
– Плохо?
Кар отрицательно помотал головой.
– А почему мучаешься?
Кар, медленно, подбирая слова, спросил:
– Почему ты не убил меня тогда, иноплеменник?
– Я редко наказываю по высшей мере. У меня даже сумасшедшие живут. А это абсолютно запрещено.
– Да, но я – предатель.
Ктесс с интересом спросил:
– По натуре предатель?
Кар с жаром закивал головой.
– У тебя есть жертвы?
Кар смутился:
– А ты?
– Я не в счет. Для меня это норма, что новенький, кто бы он ни был, мной недоволен. У тебя есть масштаб. А так – все то же самое.
Потом серьезно добавил:
– Я не верю, что ты предатель. Но если ты таков, то, конечно, до первого раза.

Все четыре звездных мира космических гуманоидов всегда были у Ктесса перед глазами. Не сказать, чтобы он ими гордился. Просто он предпочитал не упускать своих из виду. Новенькие в дипломатическом представительстве первой административной планеты всегда начинали с того, что требовали голову Ктесса на плаху. Ктесс относился к этому спокойно. Перечень его грехов и недостатков всегда был у него перед глазами и по всем пунктам обвинения он отвечал просто: у меня есть мать, вот пусть она и судит. Воевал со своими он редко. За все время службы раза два-три. А что касается морских, то для Ктесса это было почти ежегодное упражнение боеспособности. Морские рождались и воспитывались ради войны, были отменно хитры, вероломны и кровожадны. Кроме того, морская планета была плодовита военачальниками.
Морские собирали десант и находили себе в космосе пункт, из которого нападали. При этом их всегда было не более сотни. То, чем они рисковали в случае проигрыша, их не тревожило. Именно то, что Ктесс нападет на их родной мир. Ради свержения ненавистного диктатора они готовы были пожертвовать всем. Тем более, что матери их и матери их детей все равно ни разу в жизни не открывали своих аквамариновых глаз, самых прекрасных во вселенной.
На этот раз у Ктесса вышли серьезные неприятности с совсем молодым военачальником. Этого дипломатическое представительство обвинило в злостной пропаганде и неявной диктатуре. Некто Мет, врач по образованию, всего тридцати лет от роду. Ему было приказано явиться в дипломатическое представительство, а он вместо этого собрал ополчение и захватил в качестве полигона вымершую планету в третьем секторе.
Здесь когда-то жили гомо. Равнины планеты хранили на своей поверхности развалины странных сооружений, таких, в которых гуманоиды никогда не живут. А на побережье было много пещер. Мет поселил своих в длинных извилистых ходах, по-прежнему сочащихся сыростью. По ночам он сажал их в лодки и нападал на плавучий замок Ктесса. Он надеялся на успех. Ведь гуманоиды всегда так: не нарушая правил войны борются с ненавистными правителями. Чернотелки вот, те нападают даже днем. Сам Мет, как и многие его соотечественники, был уверен, что разумность чернотелок, волков, гомо – только видимость. На самом деле существует только одно разумное животное – гуманоид.
Мет был типичный морской гуманоид: видный собой, белокурый, с ускользающим взглядом светло-серых глаз, слабо опалесцирующих. Свои возлагали на военачальника большие надежды. В течение полугода одни успехи. Некоторые были уверены, что Мет свергнет Ктесса и сам воцарится в дипломатическом представительстве. Но время шло. Ктесс в явные стычки не вступал, переговоры отвергал, а своим говорил, что морские на безжизненной планете чем-то болеют. Это была неправда.
Мет с некоторых пор стал замечать на себе странные взгляды. Повстанцы как будто приценивались к нему. В самом деле: стоит ли голова главаря голов его соотечественников? Мет на сходке прямо сказал об этом. Погибнем вместе, а при первой попытке он казнит виновных в страшном позоре: ведь выдать военачальника – это дальше некуда.
А потом ночью двое из соседней пещеры напали на него, когда он сидел за установкой и мирно работал. Мет яростно отбивался и в драке получил текилой в живот. Гуманоиды связали его и выволокли наружу. Передача главаря совершалась в космосе. Две лодки состыковались и двое бесстыдников-гуманоидов отдали военачальника в руки Фэра. Ктесс сидел за установкой в глубине лодки и, по своему обыкновению, решал какие-то интегралы.
Лодка ушла далеко за первый сектор. Фэр с Ктессом изнасиловали раненого и смотрели, как он умирает. Ктесс, любивший пассивных, мягко и нежно гладил его по лицу. И Мет не выдержал, попросил пощады. Ктесс удивленно спросил:
– Ты хочешь жить?
– Руки у тебя добрые, – объяснил умирающий.
– Я беру в рабство.
– Буду послушным невольником.
Ктесс с Фером отвезли полудохлого гуманоида в отсек и сумели его откачать. Повстанцы в третьем секторе, лишившиеся предводителя, исчезли с поверхности планеты на другой день, а еще через сутки Ктесс напал на морскую планету  и, по своему обыкновению, оставил там только треть населения. Он выяснял, главным образом, кто воевал с Метом, но погибло много невинных.
Пленник обосновался за установкой через одного от Ктесса. По характеру оказался молчаливым и сдержанным. Ктесс, разумеется, не запер новенького, такого в обыкновении у него не водилось. Но он все же рассчитывал, что пленный будет сидеть в комнате и по ночам спать. Вместо этого, Мет принялся бродить по коридорам. Он обследовал жилой комплекс, тюрьму, отсек смертников и зачем-то посетил два раза керогеновый морг. Ктессу это не нравилось, а Кара тревожило еще и потому, что в отсеке было несколько новеньких, и Кар со всем пылом молодого заместителя следил за их нравственностью.
Кар, нервный и дерганный, как типичный галактический паук, уже несколько раз ловил на себе пристальный взгляд рядом сидящего Мета. Тот смотрел странно: как будто из глубины пещеры. Мол, пойдешь со мной? Кар несколько раз дернулся, а потом высказался, откровенно и несдержанно. Мет смолчал. А еще через сутки спросил: будешь драться? От такой наглости у Кара отвисла челюсть.
– А чего ты выпендриваешься, пассивный? – примирительно заявил Мет. – Думаешь, если сидишь рядом с начальником, то и посмотреть на тебя нельзя? Твоя мать, должно быть, всю жизнь скрывала, что бабка у тебя экстерьерная и родила ее прабабка не по закону.
Кар вскочил:
– Как смеешь! Моя мать – пожилая самка! Всю жизнь рожала воинов и ученых! И бабушка моя безгрешна, и ее мать!
– Да, а сам-то ты каков? Какая самка согласится от тебя зачать?
Кар бросился к шкафу и выхватил с полки две текилы. Он дрался насмерть, а Мет – сдержанно и со знанием дела. Он быстро ранил Кара и опрокинул его навзничь.
– Стоп! – Ктесс обернулся к ним и совершенно бесстрастно заявил: – Не здесь.
Мет помог Кару в медицинском отсеке, потом сидел рядом и долго слушал, как тот ругается на всех общедоступных языках Галактики. Потом не выдержал:
– Перестань, пассивный. От судьбы не уйдешь. Не надо сквернословить.
Ктесс не встревал в отношения между недавнорожденными. Он помнил свою молодость: суровую, строгую, те принципы и нравственные установки, которые внедрила в него приемная мать. Теперешние не такие. Он требовал только, чтоб они не творили греха на глазах у младших.
Потом в отсек на смену двоим выбывшим явились двое с административной планеты. Один был биолог. Он сразу обосновался в тюремном отделении, отведенном для чернотелок, и дни и ночи проводил в экспериментах над членистоногими. Четверо обитателей ктессовой тюрьмы скончались от какого-то хитроумного препарата, призванного повышать нервные рефлексы. Ктесс их похоронил, а новенького посадил за установку и больше к животным не допустил. Второй был компьютерщик, специалист по ремонту и эксплуатации цифровой и химической аппаратуры. Ктесс над ним трясся, оберегал ото всего  днем и ночью, проверял, здоров ли, болен, доволен ли всем.
Мет, насытившийся Каром доотказу, пришел в восторг от бледного анемичного техника. Ктесс при всем желании не смог бы его уберечь. Через неделю новенький уже спал с Метом, а еще через неделю Мету надоел. Мет нагло, на глазах у всех, передал новенького Фоту. А после уже стесняться было нечего. Новенький переспал со всеми гуманоидами и со всеми пауками, за исключением Фэра. Этот так и не понял, в чем суть, когда Ктесс среди бела дня взял из шкафа текилу и тихо подошел к сидящему за установкой гуманоиду. Тот выдохнул из легких воздух, опустил голову, но ничего не сказал. Ктесс ударил его текилой под лопатку и сел на свое место. Через несколько минут, когда труп начал остывать, его бросили в чан с серной кислотой. А Мет ночью у себя в комнате повесился.
Ктесс тяжело переживал случившееся. Суицидчиков он смертельно не любил. После того, как Мета вернули, тому пришлось вынести массу издевательств. Кроме того, он был изолирован. Но время шло. Через два года Мета восстановили в правах, а еще через полгода в отсек опять прибыли новенькие. Молодой галактический паук, избранник Мета, так же был заколот Ктессом на глазах у всех. И после этого Мет повесился.
Никто уже не пришел в ярость, никто не шептал по ночам молитв. Мета просто вернули. На то он и морской гуманоид – существо особое, а уж что касается жизни, то к ней у них вполне определенный подход: сегодня есть, завтра – нет. И когда в отсек опять прибыл новичок и начал спать с Метом, никто даже не возмутился.  А через полгода новенький принадлежал всему отсеку и по закону причислялся к сексуальным рабам, хотя был рожден свободной самкой в свободном мире (мать, ни о чем не догадываясь, иногда вызывала его по компьютеру).
Любой гуманоид в Галактике понимает, что любовные отношения – нечто запрещенное и несерьезное. За исключением морского. Морские относятся к любви как к основе бытия. Их так воспитывают. С раннего детства. Самок у морских нет. Отличить гетеросексуального подростка от просто активного они не могут, и всем преподносят одинаковый, очень тяжелый опыт.
Когда Мету исполнилось десять, старший брат отвел его в административный центр. Так гласило распоряжение. Старший простился с мальчиком, пожелал ему приобщиться к тайнам взрослых и быть молодцом. После этого Мета заперли в камеру сексуальной эксплуатации. Здесь он пробыл год и натерпелся мук смертных. Любовник у него был только один, но от этого было не легче. Через год он вернулся домой морально и физически искалеченным. После неудачного бунта против дипломатического представительства Галактики Мет оказался одним из приближенных Ктесса. И начал свою карьеру с того, что запретил в своем мире сексуальную эксплуатацию детей. Вместо этого он позволил пробуждать и эксплуатировать гетеросексуальных самок. Морские проделывали это на свой страх и риск, тайком от административной планеты, и сам Ктесс, разумеется, ничего не знал.

Между Телом и Метом в отсеке возникла самцовая дружба – явление редкое. Главным образом потому, что не каждый ее достоин. Ну как бы Мет стал дружить с нервным и изящным Каром? У того на лице написано, что его требуется трахнуть. Иное дело Тел. Невольно Мет почувствовал уважение, а затем и расположение. Тел любил то же, что и Мет, и на жизнь смотрел приблизительно так же. За одним исключением. Мет был добр, а Тел вопиюще жесток.
В коридоре возле керогенового морга в воздухе стоял запах зверинца. Дальше по коридору жили волки. Мет это место не любил, но вынужден был уже полчаса стоять и ждать приятеля. Тел опоздал и не извинился. В темноте его ярко-зеленые глаза фосфоресцировали и Мету стало не по себе.
Тел пошел вдоль запертого отсека чернотелок, миновал медицинский отсек зверинца. Дальше находились изоляторы. Тел отпер четвертый от конца и вошел, Мет, проклиная свою уступчивость – за ним. Самка-люканка была ему совершенно не нужна. Мет боялся самок, считал их существами высшими и недоступными, и обижать их значило гневить бога.
Молодая особа, полностью лишенная ориентации, обратила на них взгляд черно-синих глаз. Лицо у нее было меловое, а губы бескровные. После повреждения височных долей мозга она забыла все языки своей планеты и не понимала, где находится. Может, вот этот, который смотрит на нее властно и нагло, хочет ей помочь?
Тел подошел к ней и погладил ее по груди. У Мета вспотел затылок:
– Не трогай ее! Пойдем! – прошептал он на общегалактическом, одном из диалектов административных планет.
Девица заговорила. Глотая слова, путая понятия, она начала что-то объяснять. Тел смотрел на нее с удовольствием:
– Мать отдала. Уже совсем взрослую. Вот волчица, а?
Волчица в Галактике – самое грязное наименование для самки. Мет отпустил ручку двери и подошел поближе:
– Она в самом деле гетеросексуальная?
– Стопроцентно. Хочешь познакомиться поближе?
– Нет, не надо!
– А ты ей нравишься. Видишь, хочет тебе что-то объяснить.
– Несчастная!
– Да брось ты. Здесь у нее все есть. А дома пустили бы на биохимические опыты. Такую красивую самку.
Он снова погладил люканку по груди и животу:
– Давай мы тебя любить будем. Не будешь бояться?
Самка поняла. Она не протестовала.
Весь следующий день Мет был не в себе, а ночью ему снились кошмары.

Новенькие в отсеке – это всегда мучение для отработавших свой срок сослуживцев. Старые сотрудники имеют про себя специальную классификацию личностей новичков и, как правило, всех новоприбывших можно по ней рассортировать. За редкими исключениями.
Самое неприятное в новичке – то, что он все знает, уверен в успехе и в любом случае полагается только на себя. Кроме того, он непредсказуем. Сколько недавнорожденных пытались, например, выгнать шумеров с северного полюса соседней галактики или взорвать сверхновую в четвертом секторе или коренным образом изменить состав общегалактического представительства. Для замыслов глобального масштаба (а именно таковыми и обуяны бывают новички) необходима секретность.
Фактором особенно раздражающим для новичков была П2. Душа бесплотная сидит среди живых и вводит в соблазн. П2 гетеросексуальная самка, беззастенчивая и бесстыдная, и это тоже одна из причин, по которой новенькие не раз пытались ее убрать. Причем каждый на свой манер.

Молодой галактический паук первое время жался поближе к своим, к Фэру и Телу.  Потом, обжившись и познакомившись с порядками, он приступил к действию.
– П2! – все сидящие вздрогнули, так как обратится к паучихе вслух значило нарушить все кодексы. – П2! Магнитный искривитель ждет тебя. Он жаждет твоей души и я отправлю тебя туда.
П2 продолжала сидеть не шелохнувшись, но убрала руки с клавиатуры. Ей было очевидно все равно, куда она отправится и по какой причине. Магнитный искривитель ее не манил, но и не пугал.
Новенький встал, подошел к главной двери и отпер ее настежь. У него каким-то образом оказался код, но где он его достал, выяснять было поздно. В расщелину со свистом уходил газ для дыхания. П2 покорно встала. Новенький вытянул руки, и, как фокусник в древней пантомиме, направил паучиху вон из отсека. П2 снялась с места и ринулась по направлению к магнитной звезде. Через полминуты в космосе раздался оглушающий грохот. Магнитный искривитель выбросил протуберанец и заурчал. Некоторые утверждали потом, что в этом урчании явственно слышалось удовольствие. Ксут так и остался сидеть рядом с пустым местом, и трудно было определить по нему, что он испытывает: радость или тоску. Новенький, с гордо поднятой головой сел на свое место.
Никто не верил, что они избавились. Но прошло два и три дня, а окаянного призрака на месте не было. На молодого паука начали смотреть с боязливым почтением. Должно быть, его мать – могущественная самка, думали все. А через неделю в самый обычный служебный день П2 внезапно ни с того, ни с сего оказалась на прежнем месте. И в ту же ночь молодой галактический паук повесился.

* * * * *
Телу Ктесс не нравился. Начальник, позволяющий на подведомственных территориях любое беззаконие, вплоть до религиозных действ и ритуальных жертвоприношений. А сам живет, уткнув нос в экран, вычисляя ряды и производные. Упустил все, вплоть до космического объекта. А сколько войн он проиграл, в скольких сражениях был побежденным! Скинуть бы его отсюда совсем, пора его голове на покой, а ненасытному телу в могилу.
Тел не стал никого тревожить. Собирать ополчение, создавать плацдарм на необитаемой планете – все это лишнее. Если надо просто уничтожить ненавистное логово. Тел однажды ночью смотался из отсека и улетел в третий сектор. Здесь, на влажной и полной кислорода планете ежиков он установил гравитационный реактор. И принялся бить по дипломатическому представительству каждое утро, как только оно всходило над горизонтом.
Это продолжалось полгода. Тел одичал. Он питался травой и червями, болел какой-то странной болезнью, от которой лихорадило по ночам. Дипломатическое представительство с успехом отбивалось. И не предлагало ему ничего: ни выгодных условий сдачи, ни возможности уйти куда-нибудь, хоть в соседнюю галактику. Пока однажды Фэр не вызвал его по компьютеру.
Лицо Фэра было спокойным и бесстрастным. Умные продолговатые глаза зеленели на смуглом лице:
– Новенький! Как вода в озере? Теплая, нет?
Тел облизнул губы:
– Ничего.
– А ты сам как? Домой хочешь?
– Я не желаю сидеть за одним компьютером с Ктессом!
– Так я тебе и не предлагаю. Сдашься – и мы тебя отправим к нашим.
То есть, Фэр предлагал ему казнь на планете галактических пауков. Это постыдное наказание для провинившихся во время войны – бесчестье и поругание. Но Тел уже совсем спятил от одиночества, одурел от писка насекомых по ночам. И, не раздумывая, согласился.
 
За Телом явились утром. Двое с планеты пауков. Его провели через медицинский отсек и здесь на глазах у бывших сослуживцев защелкнули ему наручники сзади на руках. Тел их не знал, они были из административного отсека. Вели себя вежливо, на пленного старались не смотреть. Все же, когда их взгляд падал на него, в глазах сквозила насмешка и предвкушение. Тел поежился. Конечно, разве можно проигрывать. Проигравший теряет право на все: на честь, уважение, личное достоинство. Следовало наглотаться чего-нибудь еще там, в лесу, с тоской подумал Тел. Но тут же вспомнил о боге. Нельзя такого делать – его опять передернуло.
В административном отсеке малой планеты все были печальны и дружелюбны. Тела усадили за среднюю установку и сняли наручники.  Ненавистного Лута не было. Его заместитель, пожилой галактический паук, малый несерьезный и, по слухам, тайный алкоголик, обратился к приговоренному с вопросом о боге.
– Я верующий, – кивнул головой Тел.
– Тогда все будет в порядке, – заверил его заместитель.
Тела провели в подсобное помещение и велели надеть на себя балахон смертника: белый, без рукавов.
– Соплеменник, – строго и печально обратился к нему подручный исполнителя, – наберись мужества, требуется удовлетворить общество.
Тел шагнул за порог и сразу зажмурил глаза: в воздухе родной планеты пахло озоном, но дышать все равно было нечем, кислорода не было совсем. В прозрачно-синем небе светилась белая одинокая звезда – планета паучих. Общество – пауки всех возрастов и рас – стояли чинно перед большим помостом, на котором был водружен древний цинковый чан, наполовину залитый олеумом. Телу стало мучительно больно. За что? Что плохого он сделал? Он всего лишь сглупил…
Тел поднялся по ступенькам на помост, потом – по трем ступеням на край чана и вытянул руки. Палач достал маленький скальпель и быстро и безболезненно вскрыл ему вены.
– Расслабь руки, – приказал он, и встряхнул их.
Кровь быстро дробно закапала в чан. Общество не шевельнулось, только лица стали еще более мрачными и серьезными. Через полчаса Телу стало невмоготу. Ему вдруг захотелось вырваться и ухнуть с головой в чан. Палач и подручный стояли спокойно, недвижно, они как будто окаменели. Так прошло еще полчаса и тогда палач пережал пальцами вены. Телу стало легче. Горячая живая кровь ударила в голову и он задышал быстро и тяжело. Потом палач отпустил руки и снова встряхнул их.
Через два часа обескровливания Тел не мог держаться на ногах. Он вспомнил, как говорили, что сильный пленник выдерживает шесть часов мучений. Он, оказывается, еще и слаб…
Тела уложили на помост и началась самая последняя и самая унизительная часть процедуры. Все общество, и большие, и дети, проходили мимо, заглядывали в лицо умирающего. Тел старался не смотреть. Он не помнил, как шествие внезапно прекратилось в знак того, что приговоренному даруется жизнь. Подручный быстро замотал руки пластиком и перенес бесчувственное тело в медотсек.
Тел очнулся в зыбком голубоватом свете компьютеров. Галактический паук, совершенно ему незнакомый, подошел к койке и заставил его выпить лекарство. Тел облизнул пересохшие губы языком:
– Почему не добили меня?
– Ты понравился обществу. Ты отдал свою кровь автохтонному веществу, теперь ты наш раб.

Тел пролежал в медицинском отсеке недолго. В жилы закачали кровезаменитель, немного подлечили лихорадку и отправили на постоянное место: в административный отсек. Двое соотечественников, один взрослый и серьезный, другой ровесник Тела взяли его ночью к себе в комнату.
Тел не занимался этим давно. Собственно, у него за всю жизнь был один любовник, и тот им не злоупотреблял, а предпочитал ночью ласкать его. Боль, унижение, стыд. Тел не выдержал. Он вытянул руки над головой и попросил милосердия. Старший отнесся к этому серьезно:
– Возьму в рабство, – заявил он, – ты хороший, мужественный.
А младший только спросил, сильно ли он устал, и после этого оставил в покое.
Но в последующие десять ночей младший не отпускал Тела от себя и как следует с ним познакомился. Старший им не интересовался, только спрашивал о здоровье и проводил время за компьютером. Тел сидел за установкой между этими двоими и корректировал длинную работу по производству синтетики.
Гордость Тела постепенно успокаивалась. Ему стало легче. Активные относились по-дружески, в душу не лезли, их сексуальность ограничивалась ночными бдениями над его телом, а днем они относились к нему как к соплеменнику. Тел знал, что ему предстоит переспать со всеми в отсеке, а их было шесть. Но это в том случае, если любовники позволят. Тел помнил страшные рассказы о ритуале столба, когда пленного привязывают к столбу в середине зала и трахают сутки напролет. Но так поступали в основном с люканцами, чье пренебрежение к иноплеменникам в конце концов выводило из равновесия. Тел вел себя приниженно и остальных служащих отсека откровенно боялся.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды в середине рабочего дня один из молодых сотрудников не подошел к нему и не обнял Тела сзади за грудь: это было приглашение идти с ним. Тел оторопел. Паук ласково погладил его по шее, по рукам, тем самым движением, каким членистоногие когда-то поглаживали свою загнанную жертву. Любовники отнеслись к этому индифферентно. «Просить у них помощи?» – в последний момент подумал Тел. Но просто встал и выключил установку.
Молодой паук был очень страстен. Сказал, что Тел нравится ему давно. Потом, через неделю, Телу пришлось переспать с другим сотрудником отсека. Тел захирел и стал сдавать. Он снова подумал о самоубийстве. Вечером у себя в комнате перебирал доступные ему таблетки. Нет, даже если все их выпить, все равно не отравишься.
Днем Тел смотрел в компьютер потерянным взглядом. Когда он не следил за собой, руки его дрожали. Младший посмотрел искоса несколько раз, но ничего не сказал. Ночью он забрал его к себе. Днем заставил выпить лекарство, а ночью снова оставил у себя. Он его не донимал, давал ему спокойно выспаться. Но у Тела что-то оборвалось внутри. Во сне ему снился Кар. Он просыпался от того, что чувствовал его влажную, нежную руку у себя на животе и в ужасе смотрел на любовника, который мирно спал. Тел боялся, что он шепчет имя Кара во сне.
Через неделю Тела усадили под систему в центральное кресло. После нее его отвели в комнату и приказали лечь. На следующий день – снова. Набор антидепрессантов не помогал, от них только кружилась голова и все тело приобрело легкость и ослабело. Все стало все равно. А ночью снился навеки утраченный любовник.
Днем, когда Тел сидел под системой в кресле, один из сотрудников обернулся к нему и внимательно на него посмотрел.
– Почему не хочешь жить, соплеменник? – спросил он.
– Я стараюсь, – хрипло ответил Тел.
– Стараешься хотеть? – переспросил другой, – у тебя что, нет свободной воли в этом?
Тел молчал.
– Ты что, боишься нас? – спросил старший в отсеке, паук замкнутый и таинственный, на которого Тел всегда смотрел с содроганием: он был убежден, что если уж предаваться позору, то, по крайней мере, с молодыми.
– Я не боюсь, – ответил Тел, стараясь не смотреть в глаза. Потом поднял голову и прямо посмотрел на своих мучителей:
– Я думаю, что я ничуть не хуже вас. Только вы присвоили себе право издеваться над моею кровью, и еще спрашивают, почему я не хочу жить. Мой воспитатель не растил меня для рабства!
– Надо смириться, – понимающим тоном откликнулся рядом сидящий, из тех, с кем Тел еще не имел дела. – Бог все видит. И освободит твою душу в свой срок.
От этих слов Тела передернуло.
– Лучше бы вы убили меня, – прошептал он побелевшими губами.
– Ты предаешься гордыне, соплеменник, – серьезно и значительно заявил тот, первый. – У каждого в жизни своя роль. Мы тебя не ущемляем. Чем мы обидели тебя?
– Еще обидите.
– Не надо об этом думать. Это наша проблема. Тебя это не касается.
Лекарства постепенно взяли свое. Тел обрел уверенность, рука снова твердо нажимала клавиши, а по ночам снились люканские дамы, которых он самолично насиловал в самых неприличных позах. Он снова стал похож на самца, и окружающие это заметили.
Ночью один из новых его поклонников внезапно его спросил:
– Знаешь, как встать в позу унижения?
Тел поперхнулся и кивнул. Любовник спокойно и вежливо сказал:
– Сделай. Нас ведь никто не видит.
Тел покорно встал на карачки и отметил про себя, что так терпеть увесистый член соплеменника гораздо легче.
Потом о том же ночью его попросил тот, первый, который привез его в отсек. Тел подумал, что к нему, как к рабу, утратили последнее уважение и постепенно его опускают. Но это происходило ночью, в комнате у партнера, днем все было по-прежнему.
Тел справился со всем. Он почувствовал себя сильнее. Сын самки-паучихи, он оказался выше обстоятельств. Его пристанищем, радостью, целью в жизни была работа. В конце концов, хотя он и был пленником, работал он все равно на свое потомство. Забытые наставления преподавателей далекой юности всплыли в памяти, восстановились формулы и потребность в них. Телу была доверена новая  грузовая лодка и он с увлечением работал над ее проектом.
Днем младший из его любовников внезапно поднялся и направился к запертому шкафу в углу зала. Достал две каких-то ампулы и заставил Тела их проглотить. Тел ничего не подумал. Только через какое-то время почувствовал сонливость. Руки задрожали от слабости и лоб покрылся испариной. «Беда!» Только вот какая? Может, соплеменникам он надоел, и они вознамерились его повесить?
На середину зала выкатили свинцовое кресло невиданной конструкции. Тел при всем желании не смог бы объяснить, для чего оно. Телу велели встать и скинуть с себя одежду пленника. И только когда ему предложили встать коленями в специальные углубления сбоку кресла, Тел понял. Он взвыл от ужаса, но чьи-то услужливые руки завязали ему глаза. Ноги его пристегнули к креслу и распялили, а руки уехали куда-то вперед. Он оказался перед всеми, голый, прикованный к креслу в той самой позе, которой любой пассивный так стесняется.
– Положи голову на руки, – ласково предложил кто-то, один из тех, кто его ни разу еще не трахал. Он же и приступил к нему. Тел не переставал думать, что все это совершается на глазах у остальных. Когда они шестеро закончили действо, все началось по новой. И только к утру следующего дня они все кончили в него. Тела отвязали от кресла, но идти он не мог. Его отнесли в подсобное помещение и там накачали ему внутренности синтетическим очистителем от спермы. Как его избавляли от «плода», он не помнил. Очнулся он в медицинском отсеке под системой, но ни на что хорошее уже не рассчитывал.
На другой день Тела прификсировали к кровати и пробили ему бок скальпелем, сделав под грудной клеткой слева объемистую дыру. Эту дыру заткнули пластиком, а через несколько часов она принялась дико болеть. Тел лежал и стонал в голос, обливаясь потом, руки его были привязаны над головой. Время от времени то один, то другой ложился с ним и его трахал, и от процесса насилия ему становилось легче.
Через двое суток боль пошла на убыль. Фистулу от поверхности кожи до прямой кишки проткнули гантелевидной пластиковой затычкой. Руки ему отвязали. Тел дрожащей рукой провел себя по боку. Ладонь уткнулась в мягкий шар сантиметров пяти диаметром.
– Это стигма, – объяснил один из делавших операцию. Теперь ты сексуальный раб. Не пытайся сам вынуть из себя это, тебе будет очень больно. И не считай себя изгоем, парией, ты член коллектива, мы будем тебя любить.
Стигматизированного  уже ни в чем нельзя обвинить, его ни в чем не положено подозревать: сексуальный раб вне подозрений, он существо порядочное. Чаще всего это люканец, бывает – волк, изредка – чернотелка. О пленнике плохо не говорят. Молодежь приучают уважать врагов и к пленным относиться почтительно. Тел в этом случае оказывался чем-то из ряду вон выходящим. Он был соплеменник, согрешивший против полководца во время войны. И в данном случае то, что с ним поступили как с иноземцем, было величайшим бесчестьем.
Тел снова затосковал. Из головы не выходило кресло, в котором его насиловали. По ночам он пытался только исполнять свои обязанности, а от ласк и общения уклонялся. Он думал о хозяине, том спокойном и сдержанном пауке, который с самой первой ночи не перемолвился с ним словом. Видимо, он его презирал. Но за что? Может, по понятиям этого сурового воина, Тел должен был как-то найти способ уйти из жизни?
Через полгода после стигматизации наступало время, когда один из активных пользуется стигмой и доставляет рабу страдания. Это каждый раз кто-то другой, тот, кто сам вызывается на эту роль. Тел, удостоившись ночи со своим молчаливым хозяином, лежал без сна. Потом он задремал и вдруг дико застонал во сне: ему приснилось, что из густых зарослей подлеска на богом забытой планете выбежало лысое млекопитающее, багрово-красное, с закорючкой-хвостом. Дикий ежик Ктесс.
Активный наклонился над ним. В темноте глаза его были совсем молодые, глубокие и темные.
– Что с тобой? – спросил он на языке вымершей западной расы, языке культурных пауков.
– Ежик приснился, – просто ответил Тел.
– Ежик?
– Лысый ежик.
– А-а! Не видел никогда, – любовник снова откинулся на спину, – но, должно быть, стоит посмотреть.
– Активный!
Паук снова внимательно посмотрел на него.
– Ты ведь не такой, как они все. Насладились кровью несчастного и теперь пытаются жалеть. Ты сам ни за что бы не попал в такую вот ситуацию. И другого ничем не попрекнешь.
Любовник молчал.
– Активный! Возьми меня к себе!
Паук какое-то время обдумывал внезапное предложение. Потом медленно произнес:
– Через неделю тебя положено пытать. И в силу сложившихся обстоятельств это вызвался сделать я. А вот захочешь ли ты после этого иметь со мной дело…
– Меня пытали все. Скопом. Никто не уклонился. На все дальнейшее мне наплевать. Я… я люблю тебя!
Паук молчал. Потом опять медленно сказал:
– Не надо говорить такого. Это сложно. Это проверяется временем. Сегодня ты меня любишь – завтра забыл.
Но ночь страданий пришла. И все, на что рассчитывал Тел, пошло прахом. Он думал, что необходимость истязать приблизит его к сильному и свободному соплеменнику. Но тому было наплевать на жалкого пленного. Тел помнил только адскую боль в боку и теплый запах крови. И то, с каким наслаждением хозяин исполнял над ним, грешным, свою обязанность. Если и было что в душе Тела, то прошло. Ему нужно было другого, ему хотелось сочувствия. Когда он заснул, ему приснился Кар.
Потом Тел решился на недозволенное. Он просто желал выразить свой протест, но получилось гораздо хуже. Ночью он одним рывком вырвал из себя пластиковую гантель. Кровь полилась ручьем. Тел замотал себе живот и утром, как ни в чем не бывало, сел за компьютер. Но к вечеру повязка вся намокла кровью. Тел у себя в комнате снова перетянул себя, лег… Очнулся он в медицинском отсеке под системой. Он помнил лицо коллеги, склоненное над ним, помнил лекарства, переливания. Через две недели проклятую гантель вернули на место, в живот к сексуальному рабу, а он сам поступил в постоянное распоряжение одного из сотрудников, то есть лишился свободы полностью.
Тот, кому Тел достался, был совсем молод. Всего на несколько лет старше Тела. Ночью ему хотелось спать. Он предоставлял Телу возможность отсыпаться с ним рядом, иногда ласкал его, но от секса уклонялся. Тел его ни о чем не спрашивал. Он понял так, что его теперешний любовник пассивный. Только через полгода он убедился, что это не так. Дело не в ориентации. Тел столкнулся с совершенно страшной и невозможной вещью: активный был наркоман. Вещество, при помощи которого он наркоманил, было спрятано у него в шкафу под горой синтетической одежды. Что это такое, Тел не понял. Только почувствовал острую жалость. По ночам он гладил любовника, упрашивал его не прибегать к зелью, и постепенно влюбился.
Коллеги по отсеку отправили несчастного в изолятор. А Тела хотели прикрепить к другому пауку. Тел упал перед ними на колени:
– Не надо! Я дождусь! Я прошу! Не надо!
Все смутились. И решили оставить Тела в покое. До лучших времен. А потом старший Тела умер на излечении. Тел тосковал и плакал по ночам. Он никого уже не интересовал как раб. Все привыкли к нему, к его надежности и работоспособности и начали безусловно ему доверять. Ему самому совсем не хотелось любви. Он вспоминал того, несчастного, который глотал в самый глухой час ночи какую-то гадость, а потом бредил во сне. Про Кара он забыл.
Потом на планете наступил ежегодный праздник: пауки выходили из своих подземных отсеков и чинили проводку, убирали мусор, смотрели на звезды, которые в разреженном воздухе планеты были видны даже днем. Тел участвовал вместе со всеми. Он таскал мешки с опилками, как в тот далекий год, когда познакомился с Каром. И звезды были теми же, и запах пыли в коридорах, и звезды в темно-синем небе светили так же ярко и торжественно. Захотелось жить. Через полгода Тела, по настоянию администрации, подвергли обессмерчиванию трансплантацией. Он на тысячелетия должен был оставаться молодым, тридцатипятилетним.
Тел получил признание в своем кругу, он занимался в основном интегральным исчислением. О будущем не думал. Оно представлялось ему серым и бесцветным, как стена коридора в бункере. Однажды его вызвали в администрацию. Туда он отправился в лодке в сопровождении коллеги, так как невольник, даже принятый в коллектив, самостоятельностью не пользовался.
Лут служил объектом насмешек всего общества галактических пауков. Полководец имел мало представления о реальной жизни, о любви, о страстях смертных. Он порою утверждал в качестве закона такое, за что паучихи на столетия отказывали самцам в воспроизведении. Лут был смешон, но талантлив. А для воюющего общества специалист – все. Кроме того, Лут был начитан в философии мироздания и любил обиняками свести разговор к теме о боге. Вот и теперь в беседе с невольником он попытался выяснить, каковы убеждения собеседника. Но Тел ничего определенного сказать не мог. Повторил только то, чему мать учила в детстве: все в руках божьих.
– Да, так вот. Тебя зовут обратно в дипломатическое представительство цивилизации.
– Ко Ктессу, что ли?
– Да, именно.
Тел взвился:
– Но я уже понес наказание! Чего ему от меня надо?
– Он желает видеть тебя на службе.
– Но я не желаю его видеть! Старый развратник! – Тел осекся.
– Ктесс – гуманоид порядочный, – деловито возразил Лут. – Он порою в биологических опытах пользуется собственным телом для эксперимента, но это позволено. По закону. – Лут замялся, – по закону 5600047239 года от первичного взрыва.
Еще одной неприятной особенностью Лута была способность запоминать большие числа и сложные математические формулы, хотя математиком он не был. Лут сидел, моргая подслеповатыми глазами и вежливо, вопросительно смотрел на невольника: неравенство в обществе он категорически отрицал. А Тел внезапно вспомнил, что там Кар. Ему, должно быть, сейчас не меньше семидесяти, и если он на службе, значит тоже трансплантирован. Волна надежды ударила его в сердце. Кар! И он согласился. Вечером того же дня он был отправлен в «плавучий замок», как в цивилизации называли дипломатическое представительство Галактики.
Тел застал в отсеке всех тех, кого оставил: Ктесс редко менял состав работников. Фэр предложил ему место рядом с собой и Тел сел за компьютер между Фэром и единственным новеньким:  галактическим пауком изумительной красоты.
Рет по общему облику был типичный гомо. Лесные предки теперешних симбиотических, когда-то павшие жертвой членистоногих, выглядели именно так, в Рете не было ничего паучьего. Мечта любой самки-паучихи. В беседе потом Рет со смехом признался, что он уже отец потомства: у него трое детей. Сам Рет родился с приключением, вырос с приключением и был по натуре убежденным авантюристом.
Мать Рета тайком пила. Она была заслуженной паучихой высокого ранга и ничего плохого за ней никто не знал. На сносях она упилась до того, что отправилась гулять в древнее заброшенное зернохранилище. Там она родила Рета и потеряла. Призналась сестре во всем: и в пьянстве, и в преступлении. Сестра матери Рета с трудом отыскала ребенка, почти полумертвого. И взяла его на воспитание.
Тетка мало что знала о Рете: все-таки он был чужой и к тому же очень сложный. Одно она видела с несомненностью: мальчик гомосексуалист. Этого было достаточно, чтобы в шесть лет Рета забрала соседняя цивилизация. Но сложности и неприятности, связанные с Ретом на этом не кончились. Они сопровождали его всю жизнь, и, несмотря на выдающуюся внешность, Рета никто никогда не любил. В тридцать три года он был обессмерчен, как и положено: полноценное потомство самки не должно прожить всего одну жизнь, особей не хватает. И так генетики наплодили при помощи биоробота массу копий и полукопий, любой подлинный – ценность. Но Рет оказался крепким орешком. На его внешность зарились многие и он всем отказывал: Рет был активным по ориентации и малейшая мысль о бесчестьи приводила его в ярость. Потом паук его возраста обвинил Рета в закоснелом индивидуализме, а заодно и во всех грехах смертных, в том числе и ненависти к обществу. И вызвал на поединок. Рет его заколол.
После гладиаторского поединка оставаться в отсеке оказалось невозможно: к Рету относились как к инфекционно больному и с трудом терпели рядом с собой. Он мечтал уйти на войну, но войны не было. Совсем незадолго пред этим пауки потеряли почти всю армию, ушедшую воевать с загалактическими гомо. Потом из дипломатического представительства явился запрос: нужен новенький. Ктесс кандидатуру Рета одобрил, главным образом потому, что у того уже были дети и даже одна дочь. Так он оказался за компьютером рядом с Фэром, нашел с ним общий язык и подружился.

Тел поначалу всех стеснялся. Обесчещенный. Он старался жить уединенно, днем уткнувшись головой в компьютер, ночью – носом в подушку. На Кара он не смотрел. Бывший любовник показался ему жутко важным: как-никак заместитель. А Кар со своей стороны удивлялся, почему это пассивный набрался такой гордости. И решил, что тот нашел себе другого, а его, Кара, совсем забыл. Ктесс эксплуатировал его нещадно, а после космического гуманоида Кар чувствовал себя нечистым. Он был обессмерчен в тридцать пять лет, в расцвете своей самцовой красоты, но сам об этом только догадывался. Кар был интеллигентен. Смуглый, черноглазый, с вечно недовольным и строгим выражением лица, он производил на всех впечатление важной шишки. На самом деле Кар был несчастен: Ктесса он не любил, а сам Ктесс никогда с такими глупостями не считался. Подумаешь, любовь! Другое дело секс. Ктесс по охотке мог трахнуть волка. Поговаривали, что он не пропускает даже крокодилов. А Кар, при малейшем намеке на похотливость начальника, приходил в ярость и осмелившийся что-то такое сказать жестоко платился потом за свою нескромность.
Тел жил, сжавшись в комок. Однажды за компьютером, он поймал на своих руках пристальный взгляд рядом сидящего Рета. Тел дернулся, брезгливо и возмущенно. Гомосексуалист прежде всего интересуется руками. Да, но с него хватит.  Разве он может забыть кресло бесчестья? Он же стигматизированный! Тел собирался при первой возможности дать понять этому «произведению искусства», как он про себя окрестил Рета, что тот получит по мозгам. Потом, заработавшись, он не сразу понял в чем дело: влажная теплая ладонь легла ему на руку. Рядом сидящий Рет предлагал себя ему! Тел сглотнул, подавился и накрыл руку Рета своей. А потом метнул быстрый взгляд в сторону Фэра. Но тот флегматично печатал что-то и до окружающего мира ему не было дела.
Потом Тел нашел предлог выпросить у Ктесса лодку слетать в четвертый сектор. С собой он взял Рета.
В лодке было темно, только экран компьютера светился жидким голубоватым светом. Пол прогревался снизу. Тел, заклинив лодку за первым сектором, сидел, опустив руки. Ему давно надоело жить. А этому, полному сил и здоровья, почему-то приспичило в тридцатилетнем возрасте отдаться. Что, вообще, он знает о жизни?
Рет положил голову Телу на колени и принялся гладить ему руки. Странные вещи. Тел слушал, слушал. Он, оказывается, самый красивый и мужественный галактический паук изо всех, кого Рету приходилось видеть. Тел опрокинул его навзничь и принялся целовать в глаза, в губы. Но сомневаться в искренности пассивного не приходилось: на его устах блуждала блаженная улыбка, а в полузакрытых глазах светился восторг.
– Ну, сказал бы сразу! – не выдержал Тел.
Недаром самки паучихи говорят: проживи подольше, и узнаешь, что такое счастье. И Тел, и Рет не скрывали своего блаженства. До них никому не было дела, в том числе и Ктессу. Ктесс думал о другом. О войне. Рету обязательно нужен был напарник для самостоятельных военных действий. А Тел явный интеллектуал. Подойдет, не подойдет? И Ктесс решил рискнуть. В случае провала его ждал крупный скандал, но ему обязательно надо было привести люканцев к покорности. Воевать против них самостоятельно он не мог: на нем было крови люканцев (а также чернотелок, гомо, крыс и космических ос) больше, чем воды на самой большой морской планете в пятом секторе.
Планета люканцев большая, но редконаселенная. От одного жителя до другого насчитываются километры суши. Люканец (обычно самка) живет в старинном, в незапамятные времена отстроенном одноэтажном доме с длинными извитыми коридорами и подземными помещениями. А в населенных пунктах вся масса административных  и научных секторов сосредоточена под землей. Это подземные компьютерные города, огромные и могущественные. Дипломатическое представительство находится на западном материке среди ненаселенной местности. Там древний лес, а рядом – пещерный комплекс. Пауки под предводительством Рета и Тела напали на дипломатическое представительство из космоса и проиграли. Они потеряли половину лодок и, что хуже всего, несколько пауков были захвачены в плен.
Тогда Рет предложил опуститься на восточном материке среди населенной местности. Это было опасно: пришельцев наверняка накроют гравитационной крышкой, когда узнают о нападении. Но паукам хотелось отбить своих.
Они приземлились среди огромной каменистой пустыни. Невдалеке виднелись древние развалины моста через высохшую реку. Пауки оставили лодки среди камней и направились в город. Здесь они напали  врасплох на администрацию, и перебили всех в административном отсеке. Но, выйдя наружу, они определили по спектру, что администрация успела сообщить начальнику дипломатического представительства о нападении. Оба материка были спрятаны под мощной люканской гравитационной крышкой. Рет приказал ждать ночи.
Ночью лодки перелетели через люканский океан и задрейфовали над главным городом планеты. Рет потребовал у начальника дипломатического представительства выдать пленных пауков и открыть крышку. Люканка, недавнорожденная и неопытная, в гневе отказалась. Тогда Рет направил струю излучения от магнитного искривителя на один из компьютерных подземных секторов города. Там погибли все: и дети, и взрослые люканцы, и пленные пауки, и многие из членов администрации. Крышку так и не сняли, но Рет увел своих с глаз долой и спрятался в лесу.
Их не искали: люканцам было не до того. На планете царила паника. Уничтожать в серной кислоте окаменевшие под действием космических лучей тела сородичей в катакомбы спускались смельчаки и доброхоты. Многие из них потом покончили с собой. О пришельцах не забыли, конечно, но через несколько дней  вынуждены были снять гравитационную защиту, и Рет смотался.
Он очень хорошо усвоил этот первый урок войны, и, что самое главное, понравился соплеменникам. В следующий раз они с радостью согласились воевать под его началом и собрали ополчение в четыре раза более многочисленное, чем первое.
Рет не стал опускаться на планету. Он только обратился со смехотворным предложением (испортить гравитационные компьютеры по всей территории) к администрации, а когда она не выполнила требования, сжег два подземных сектора и ушел в космос.
Это был не просто урон, это было надругательство. Самки спускались в ярко освещенные бункеры и снимали с кресел своих соплеменниц, застывших во всевозможных позах: по-прежнему белых и родных, казалось – живых, поднимали их наружу и топили в кислоте. Около пятисот тысяч особей.
Рет прославился далеко за пределами нашей галактики своей жестокостью, предприимчивостью и военными успехами. Захваченных в плен люканцев он жег на керогеновых столбах и оставлял соплеменникам обгоревшие трупы. На керогене погибла дочь начальника дипломатического представительства. А ведь такая казнь – позорна, для нее должны быть основания. Рем (начальницу) никто ни  в чем не обвинил, но с тех пор на нее все смотрели косо. За что полководец противника сжег ее дочь? Может, она была паранормальна или огнелюбива? Больше детей у Рем не было.
Ктесс, как любой начальник, пользовался военными способностями Рета, но им самим откровенно брезговал. Рет жил в постоянном напряжении: он чувствовал, что стоит ему хоть раз проиграть – и начальник его обезглавит. За массовые убийства, тяжелые пытки и издевательства над населением. Администрация паучих была им довольна. Но тоже с оговоркой: пока жива и здорова его тетя. Тетка гордилась воспитанником-полководцем и принципиально не прислушивалась ни к каким наветам и чудовищным обвинениям. Якобы, он экстрасенс и умеет иллюзионировать кожей. Кожа у ее мальчика, белая, да, но тем он краше. Радость для любой самки иметь детей от него. Молодые паучихи с удовольствием рожали от Рета. Но ни один из его детей, по строгому предписанию матерей-паучих, не прошел военную науку и не попал на войну.

В галактическом представительстве из года в год, из века в век копилась жгучая, больная, кровавая ненависть к люканцам. И не потому вовсе, что они враги. Кто кому друг? Но специфика этих тварей, холодных и безжалостных, вызывала ужас и отвращение здесь, как и везде.
Галактический паук животное чувствительное. Своих самок он не знает и потому инстинктивно проникнут от рождения своеобразным духом почтения к самке, матери потомства. Того самого потомства, которое с шести лет оказывается у него на руках и которое он обязан воспитывать в любви к родине, покорности воле божьей, готовности  в любую минуту выступить на защиту родного крова и прочих прекрасных  традициях.
Люканцы воспитывают свое потомство не иначе. И если перевести все нравоучительные романы с паучьего языка на люканский и наоборот, то разницы не заметишь. Но разница все равно есть. У люканцев много потомства. И часть его по закону цивилизации они обязаны уничтожать. Гетеросексуальное потомство симбиотических опасно для общества. А самим убивать собственных детей – это для любого выше крыши.
Поэтому люканцы давно уже открыли для себя прекрасный способ избегать осложнений. Они, якобы, не могут сами определить ориентацию самки (о самцах речи не идет, те в любом случае оплодотворители и опасности не представляют, сидя в камере за замками и стенами). Поэтому молодую особу, явственно гетеросексуальную и неразумную, отправляют в дипломатическое представительство на биохимические опыты. И несчастная попадает в руки врагов, которые сами себя бы съели, лишь бы избежать этого: уничтожать молодых самок.
Люканцы давно уже сами все прекрасно знают и изловчились до того, что придумали особые таблетки, которые совершенно безопасны и питательны для гомосексуалистов, а гетеросексуальных превращают в недоумков, и это видно сразу, на глаз. Выкармливать свое гетеросексуальное потомство как полагается, особыми стероидными таблетками, они не имеют право.
В дипломатическом представительстве, в изоляторе, люканец, отданный на опыты, выкармливается особым способом, отчего превращается в шар жира. А потом ему ударом стамески в затылок вышибают мозги и подвешивают к потолку для медленного разложения и анализа. Эксперименты эти попеременно берут на себя все служащие дипломатического представительства. Но здоровье у всех разное. После «биохимии» сотрудники у Ктесса не раз сходили с ума.
Спокойнее всего, и даже не без удовольствия, этой работой занимался Рет. Верный Тел относился ко всему терпимо и старался больше обращать внимание на сам анализ. Он не был жалостлив и за жизнь ко всему привык, но бывало, и восставал, по старой своей привычке. Он заявлял категорически, что девица с Люка полноценна, и просто непонятно, почему это дипломатическое представительство планеты позволяет себе такое над здоровым ребенком? В качестве компромиссного решения в таком случае молодую люканку отправляют в камеру сексуальной эксплуатации.

Кар камеры терпеть не мог и периодически обходил их по очереди со шприцом и ампулой, убивая поголовно всех, кто в них находился. Ему, как заместителю, это было позволено. Остальные относились к заключенным с сочувствием и симпатией. Эти живут только для любви, что уж им не перепадет капля жалости? Кар же считал безмозглых вредными и бесчувственными тварями и с удовольствием их уничтожал. Возможно, он боялся, что Ктесс тоже начнет посещать отсек наслаждений. Постепенно он приобретал права собственности на любовника, хотя у Ктесса и в мыслях не было. Ему, вообще, было все равно с кем спать, и к Кару он относился потребительски, хуже, чем к сексуальному рабу.
В предпоследней камере на койке в углу сидела двенадцатилетняя люканка. На распухшем от слез лице горели огромные глаза с расширившимися от ужаса зрачками. В камере было тепло, но, очевидно, ее лихорадило, и она дрожала.
– Что, тебе одеяла не выдали? – недовольно спросил Кар, хотя разговаривать здесь ни с кем он не собирался.
– Ты что, язык не понимаешь?
Самка продолжала таращить глаза. Это уже слишком. Ребенок. Кар проклял про себя и детей Люка, и матерей, и прабабушек, а также самцов их. Вытащил из шкафа покрывало и закутал девочку. Она принялась икать. Он набрал в платиновый стакан воды в ванной и накапал туда антибиотика. Хотя вода наверняка была противной от лекарства, та с жадностью ее выпила.
– Где твоя мать?
Девочка продолжала в ужасе смотреть. Так смотрят перед казнью или когда на дом напали иноплеменники.
– Почему ты здесь, ты что, родного языка не понимаешь? – в четвертый раз спросил он на люканском.
– Я неполноценная.
– Кто тебе сказал?
– Мать сказала. А потом меня привезли сюда.
– Ну ладно, – Кар начал успокаиваться. – Там ты была неполноценной, у нас будешь полноценной. Хочешь стать полноценной?
Девочка еще раз икнула и кивнула.
– Ляг.
Потом, когда несовершеннолетняя устала кричать от боли и ужаса, Кар достал с полки шприц. Он думал, что когда-нибудь, а это случится непременно, его так же сначала пожалеют. Только вряд ли пообещают полноценное существование в чужом мире. А все-таки он прав. Не стоит чужому ребенку подвергаться здесь постоянным надругательствам. Он невольно, в который раз вспомнил собственное детство и соплеменника, который с удовольствием издевался над ним регулярно каждую ночь. А ведь он не был ему врагом…

У Ктесса давно уже было плохо с сердцем. О том, как далеко зашло дело, знали только его приближенные. Большинство любовников пользовались его милостями, не замечая ничего: ни усталости, ни слабости. Ктесс вообще редко ночевал один, а Кар боялся ему пенять на это. Пассивный терпел все, даже романы с животными.
Ктесс  любил волков. Именно волков, а не волчиц. Ктесс за всю жизнь не утратил почтения к самке, и в случаях с пленниками всегда старался выбрать себе для недозволенных занятий именно самца. Оно и способней: самец – животное смирное. Хотя и у самца волка челюсти и зубы ничего. Ктесс не был дрессировщиком, он умел любить.
Но на этот раз произошло нечто невообразимое. Взрослая, матерая крыса, самка. Она попала в плен тяжелораненой, и Ктесс поначалу ею не интересовался. Животное болело, лежало на подстилке клетки и смотрело на служителей желтыми ненавидящими глазами. Биологи сумели поставить ее на ноги, и когда Ктесс ее снова увидел, то обомлел: такая красота! А какое изящество, достоинство во всем. Ночью Ктесс взял ее к себе в комнату.
Утром Кар никак не мог дозвониться в дверь ктессовой комнаты. Он что-то почувствовал, поэтому отправился к Фэру. Вдвоем они взломали дверь.
Ктесс лежал на полу, плавал в крови. Горло его было разорвано, он уже остыл. Крыса свернулась клубком на постели и спокойно смотрела на вошедших. Она не сомневалась, что ее убьют. Но Фэр только вызвал служителей тюрьмы и велел отвести животное обратно в клетку.
Ктесса удалось реанимировать. В течение полугода он находился в административной больнице на первой планете гуманоидов, а Кар не отходил от него. Паук был уверен, что любовник не выживет: он был уже далеко не молод, из него вытекла вся кровь, да и сердце не в порядке. Ктессу начали делать лечебные ванны: прорезали кожу между ребрами до плевры и пускали отмачиваться в насыщенной кислородом жидкости. У Кара от сердца отлегло: выздоравливает. Когда Ктесс принялся шутить, что я, мол, гравитационная акула, Кар забеспокоился. Он по компьютеру велел своим убрать из зоопарка всех крыс и всех волков. Куда-нибудь подальше.
Через два месяца после того, как Ктесс водворился снова в начальническом кресле, ему стало невмоготу. Куда делись волки? Где та крыса, которая перешла по наследству к нему от прежнего начальника? Где старый водяной крокодил? Его зверинец, переполненный пушистыми, чешуйчатыми, скользкими и колючими грешниками, без него жизнь начальника представительства немыслима. Он должен постоянно вникать в смысл существования обитателей подведомственной территории, иначе он отстанет от жизни.
Скоро в клетках опять появились волки. Обвиняемые и подозреваемые с планеты волков в первом секторе. Шумеры из соседней галактики прислали крысу, пойманную в лодке, дрейфовавшей по космосу. Крыса допилась до деменции и периодически принималась предсказывать скорый конец света и явление бога из временной оси через точку первичного взрыва. Кару снились плохие сны. Но то, что он в конце концов увидел, превзошло все, самые жуткие ожидания. Утром он вошел ко Ктессу в комнату (своей двери тот больше не запирал).  Ктесс спал в постели, прижимая к груди скользкого, жесткого чернотелку, который шиповатыми передними лапами запутался у Ктесса в волосах.

Ктесс, как один из великих мира сего, служил постоянным персонажем художественных произведений инопланетян: писались жанровые картины, посвященные эпизодам из его жизни, о нем сочинялись романы, он вдохновлял даже на симфонии. Все зависело от того, к какой цивилизации принадлежал художник. Пауки и гуманоиды восхваляли своего полководца, а люканцы издавали порнографические романы о нем массами, до ста произведений в галактический год. Не забывались ни приключения с крысами, ни массовое оплодотворение самок морских гуманоидов, ни содомский разврат с пауками.
Люканцы любят писать. Но инопланетяне они зашоренные, всякий скажет. Вкуса, привитого просвещением, у них нет. На страницах романов и пасквилей Ктесс выходил не похотливым, а сумасшедшим. Зато крысы умеют создавать подлинное. Биографии Ктесса, изданные в цивилизации красных крыс читали и перечитывали с удовольствием. Даже Ктесс их любил и удивлялся: какие бывают герои и гении в мире и как он сам по сравнению с ними мелок.
Ктесс из всех литературных жанров предпочитал сказки. Четкое разграничение добра и зла, бескомпромиссность героев, их способность идти до конца, а главное – их убежденность. В космической сказке каждый убежден в чем-то одном, но убеждены все. Есть доблестный галактический паук, бесстрашный волк, мужественная крыса, трусливый люканец, всеми обиженный гомо, что еще надо для целостной картины мира и окончательного решения проблемы добра и зла? Дело в том, что в том возрасте, когда юный инопланетянин только знакомится с этими понятиями и читает сказки, Ктесс пережил все вживе.
Ктесс попал к своим, не зная родного языка. Он ничего не мог объяснить и взрослые гуманоиды, не сумев выяснить обстоятельств, состряпали теорию его рождения и мытарств для самого мальчика и его приемной матери. Якобы настоящая мать, гетеросексуальная и развратная, его повредила, а потом погибла на войне. Вот тебе другая мать, она будет тебя любить. Но ребенок гуманоид понимал, что все не так просто. Впечатления первых шести лет остались в его памяти до мельчайших подробностей: звуки, события, запах. Запах крови самки гомо, укравшей его из родного дома.
Настоящая мать Ктесса в самом деле предавалась распутству, но гораздо более постыдному, чем блуд: она пила. У метилового спирта почти нет запаха, и опытные алкоголики умеют скрывать свой порок. У матери Ктесса был законный оплодотворитель, то есть зарегистрированный коллегами по отсеку. И во время беременности она, конечно воздерживалась. Но, родив ребенка, решила отвести душу. У нормальной самки дитя украсть трудно. А здесь инопланетянка из другого сектора Галактики нашла для себя легкую поживу.
Все дело в том, что горе случилось на лесной планете. Мать сразу обратилась к соплеменникам и призналась во всем. Ребенка не нашли, а самка ушла на войну и с нее не  вернулась. И только через шесть лет Ктесс объявился на второй планете гуманоидов, без языка, умирающий от голода. Его отправили в изолятор для потерявшихся, неполноценных детей и детей-преступников.
К пострадавшему потомству взрослые относились с сочувствием. Были тут и воры, и малолетние блудники, и даже убийцы. Но все они принадлежали к цивилизации, умели достаточно четко и ясно выражать свои мысли и уж что такое питательные таблетки знали совершенно определенно: их надо пить для того, чтобы жить. Ктесса поили таблетками, а он ждал чего-то другого. Чем он питался  и где? По внешнему облику каждый нормальный гуманоид мог сразу сказать: этот – лесной. Но где его мать? И, главное, что он сам сделал? Были посланы запросы, и на лесную планету тоже. Но никто не откликнулся: дитя потерялось уже давно. А Ктесс тем временем проникся горячей симпатией к соплеменникам. Какие! И все разные. Вот у этого, например, длинные волосы и между ног все иначе, чем вон у того. А вон тот лежит на спине, смотрит в небо и плачет. Что такое слезы, Ктесс себе очень ясно представлял, хотя сам отродясь никогда не плакал.
Ктесс подошел к плачущему (тот молился, но Ктесс об этом не знал) и положил ему руку на бедро. А потом попытался что-то сказать. Слова прозвучали до того странно и дико, что мальчик испугался.
– Идиот! – завопил он. – Не трогай меня, ты идиот!
Мальчишка напугался до того, что залез на ограду изолятора. А Ктесс оскорбился. Он направился к выходу, в который как раз в это время вбегали перепуганные служители. Спокойно и величественно он прошел в распахнутую калитку, а когда служитель попытался его остановить, ударил его в живот так сильно, что взрослый согнулся пополам. Нет, с себе подобными Ктесс больше не хотел иметь дела. И ушел опять в горы.
Ктесса искали две недели и обнаружили только потому, что он случайно попал на трассу сверхсветовых лодок и его присутствие заметили по искривлению гравитационного поля. Он был полумертв от голода, но по-прежнему полон чувства собственного достоинства и непреходящей значимости. Медики решили, что ребенок полноценен, но по каким-то причинам не получил воспитания. И его отправили в детскую организацию для недоразвитых.
За компьютером Ктесс сразу поразил всех своей работоспособностью, восприимчивостью и влечением к математике. Чуть ли не гений, вздыхал воспитатель и разводил руками: гетеросексуален до мозга костей. Не может глаз оторвать вон от той девицы, а она, правду сказать, имбецилка, и как бы не случилось беды. Ктесса поместили в изолятор и приставили к нему педагога. Знаменитая самка-биолог из административного района заинтересовалась судьбой мальчика, и воспитатели, обезумев от радости, сочинили душещипательную историю о несчастной гетеросексуальной матери, военном теоретике и герое. Биологиня отнеслась ко всему с доверием, осмотрела Ктесса и взяла его на воспитание. В судьбе Ктесса это оказалась уже третья мать.
Мадам гуманоид была бездетна. Что такое ребенок, она знала из теории и практики многолетней воспитательной работы. Все следует объяснить, показать на личном примере, внедрить в детскую душу понятия добра и зла, эстетики и безобразия, долга и ответственности. На самом деле Ктесс был ей мил. Но уж больно замкнут. Что в нем? О чем он думает иногда, вперив невидящий взгляд в платиновую стену и грызя большой палец на руке?
– Сын мой! Ты выглядишь неэстетично. Ногти грызть нельзя еще и по той причине, что под ногтями много микробов. Ты знаешь, что такое микробы, сын мой?..
О предмете своих глубоких размышлений матери Ктесс ничего не рассказывал. Да и никому в мире – тоже. О первых шести годах своей жизни знал только он. И не то чтобы Ктесс был особенно скрытен. Просто рассказывать такое – неприлично. Все равно что повествовать об интимных отношениях с любовником. А Ктесс, как ни был мал, но уже понимал это.

Дом был древен. Об этом можно было судить по обызвествившимся деталям обстановки, расположению комнат, глубоким ущельям и пещерам вокруг дома. Кроме того, он был вообще построен не космическими гуманоидами. Это Ктесс понял потом, познакомившись с жилищем своей приемной матери и сравнив.
Самка гомо оказалась особой деятельной: она постоянно что-то искала, бродя вокруг дома, раскапывая и пересевая камушки и песок. Временами она глухо ворчала и произносила односложные слова, значение которых Ктесс запомнил на всю жизнь: воздух, вода, камень, ребенок. И еще одно слово: люканец. Это слово самка произносила с глухой ненавистью и ее лицо, гладкое и приятное, искажалось гримасой злобы.
Ночью самка страдала: она укладывалась на спину, обнажив груди, и произносила слово «дочь» нежно и жалобно. Ктесс, когда подрос, очень не любил этих припадков неутоленной нежности. Однажды он вышел из своей комнаты в соседнюю, где его воспитательница металась в полусне, подошел к ней и погладил по груди. Самка возмутилась и отшлепала его.
Вообще же она постоянно заботилась о Ктессе и по-своему его воспитывала. Она многое объяснила ему, используя странный язык, в котором почти не было глаголов и прилагательных, а только названия предметов и понятия. Это был деградировавший язык, способ общения существ, одичавших до животного состояния. Потом, много лет спустя, Ктесс выяснил, в чем дело: самка гомо из четвертого сектора, используя древнюю сверхсветовую лодку, искала в космосе гетеросексуального люканца. В том, что люканец скрылся на второй планете космических гуманоидов, ничего удивительного не было: здесь есть, где спрятаться. А что, конкретно, он натворил, так и осталось неизвестно. Самка тосковала по дочери, видимо, совсем маленькой, и, чтобы утишить скорбь, украла из дома чужого младенца.
Гетеросексуальное потомство люканцев, спасаясь от преследования соотечественников, часто при помощи биологических методов имитирует в чужом мире внешний облик его обитателей. Среди гомо он – гомо, среди волков он – волк. Рассказывали, что люканцы способны превращаться даже в насекомых, но это уже явная чушь. Самка раскопала по соседству с домом древнее захоронение. В могиле лежал остов какого-то хищного позвоночного, и самка сумела объяснить Ктессу, что никакой это не зверь, а превратившийся в зверя люканец. Ктесс понял только, что здесь, в этом доме, когда-то жил инопланетянин, тот самый, который превратился в зверя, а дом построили еще древнейшие обитатели этого мира, которые не были гуманоидами. Потом из истории Ктесс узнал, что их мир был населен сначала гомо, потом шумерами. Ставши начальником галактического представительства, Ктесс позаботился о том, чтобы запретить соотечественникам производить археологические раскопки в районах, удаленных от сверхсветовых трасс. «Незачем ворошить прах веков», – заявил он. Сам он испытывал мистическое почтение к древности.
Когда Ктессу исполнилось шесть лет, самка гомо затосковала по родному миру. Она вывела Ктесса на дорогу к поселению гуманоидов и на своем языке объяснила ему, что он должен идти и ничего не бояться. Ктесс долгими ночами без сна вспоминал потом, как она нежно и сладко поцеловала его в глаза и в губы. Самка гомо – мать поколений. Самая странная из всех самок во вселенной.
Ктесс потерялся среди пещер и каньонов и, если б не его природное здоровье и сила, так и не попал бы в родную цивилизацию и не стал бы Ктессом – самым смешным из всех начальников дипломатических представительств.

По сравнению с жилищем самки гомо дом приемной матери выглядел опрятным, ухоженным и культурным. Все здесь было на месте, все лоснилось и сияло чистотой, всюду приятно пахло и хорошо смотрелось. Кроме того, здесь было интересно. В вазах по краям оконных проемов росли удивительные цветущие растения, а в аквариумах плавали большие пестрые рыбы. Ктесс часами застаивался перед аквариумом, так, что мать начинала беспокоиться.
– Сын мой, эта рыба ухаживает за самкой. Они собрались размножаться. Ты знаешь, что такое размножение, сын мой?..
Природа планеты космических гуманоидов бедна. Сами они прошли через всю вселенную, прежде чем обосноваться здесь, и привезли с собою животных и растения. Но они, естественно, не все прижились, а за прижившимися следовало постоянно ухаживать, чтоб они не вымерли. Мать как раз занималась этим: научными исследованиями по уходу за акклиматизированными видами. Мать брала Ктесса на экскурсии вглубь планеты, и им удавалось увидеть птиц и насекомых, удивительных созданий, настоящих инопланетян среди прочих животных.
            Мадам гуманоид решила, что у приемного сына явное пристрастие к биологии, и, когда настало время отдавать его в подготовительную компьютерную организацию, определила Ктесса в биологический класс. Но здесь Ктесс выдающихся способностей не обнаружил. Слушал он все внимательно, но понимал по-своему. Он поражал педагогов своими философскими выводами из элементарных биологических истин. Так, он заявил однажды, что предки должны заботиться о потомках и заранее приучать группы организмов, которые обещают стать разумными, к размножению при помощи искусственного зачатия. «Чтоб не было разврата и войн», – заявил Ктесс. На экзамене Ктессу достался билет по таблице биологических вариантов. Память у него была блестящая и он знал все очень хорошо. Но был убежден, что педагоги ошибаются и неправильно интерпретируют тот факт, что шумер – потомок гомо и членистоногого. Все дело в том, что гомо тоже происходит от членистоногих. И он нарисовал человека после сороконожки, не забыв указать, что человек прямой потомок многоножек. Ктесса выгнали из биологического класса.
Вместо того чтобы попроситься в математический класс, куда ему следовало идти по характеру своих способностей, Ктесс определился в военный. Мать была в ужасе:
– Неужели ты собираешься воевать, сын мой?
– Я ничего не понимаю в жизни, мать. Слишком поздно начал учиться. Но я силен и смел, и хочу быть полезным обществу.
Приемная мать не нашла, что возразить. Когда Ктессу исполнилось семнадцать лет, он ушел на войну с гомо из соседней галактики, и сразу выдвинулся как один из руководителей. После этого он воевал с волками, крысами, чернотелками и гомо из четвертого сектора, а в двадцать пять лет его назначили начальником галактического представительства, взамен погибшего на посту гуманоида. Приемная мать не была ни горда, ни опечалена. Она регулярно каждый год в день, когда Ктесс ушел из родного дома, вызывала его по компьютеру:
– Молишься ли ты богу, сын мой? Щадишь ли ты побежденных? Справедлив ли ты к подчиненным? Милостив ли ты к провинившимся?
Она была замечательной матерью. А он старался быть замечательным сыном. Но всегда вспоминал ту, первую, вернее – вторую. Ту, которая научила его бороться и жить и впервые познакомила со злом.

Инопланетяне все (за редкими исключениями) придерживаются жестких рамок матриархата. Матери принадлежит исключительная власть над потомством до конца жизни сына или дочери. А по обвинению общества мать обязана судить и казнить свое потомство. Но бывает и так, что мать обвиняет и судит самолично. Это позволено не всем, а только отдельным особям самок: всем без исключения паучихам, самкам гомо и волчицам. Крысы власти над жизнью потомства не имеют, а у морских животных к суду иногда привлекается и самец.
Самка, рожая детеныша, рассчитывает, что он вырастет исключительной личностью. Не просто полезным обществу, а героем или гением, а если так сильно повезет – он будет исследователем временной прослойки. Именно матерям всех трех вышеперечисленных категорий после смерти сына или дочери ставят памятник. На месте гибели героя, смерти гения или исследователя временной прослойки зажигают огонь. Он горит века, и ему поклоняются. Потом, когда память о великом деянии отойдет в прошлое, огонь гасят и на его месте воздвигают памятник самке – матери прославившегося. Самцам во вселенной памятники ставят исключительно редко, это позволено только у шумеров, а у космических гуманоидов и у волков категорически запрещено. Не то чтобы самец считается низшим животным – отнюдь. Мужское потомство – гордость самки, воплощение ее идеалов красоты и мужества. Самец – животное одаренное. Он часто бывает художником. Но очень редко ученым или правителем. Всем известно, что самец физиологически слабоумен. Такова его роль в жизни – оплодотворять и устраняться. Его гены проявятся в потомстве лишь через много-много поколений, но самки с удовольствием рожают от самцов композиторов или живописцев. А больше всего во всех населенных мирах котируются военные и полководцы.

Ктесс оставлял свой пост начальника на несколько десятков лет. Вместо него там работали паучихи, иногда – Лут, иногда – Кут. Ктесс обретался в это время на своей родной планете и старался не скучать.
У матери он жил редко и недолго. Не то чтобы он боялся помешать, нет. Просто живя рядом с пожилой чопорной мадам, он очень скоро начинал чувствовать себя грязным и развратным. Он очень любил мать, но старался ее не беспокоить. Жил отдельно, далеко от административного района и все время проводил за компьютером. А выбираясь изредка в населенный пункт, ловил на себе пристальные восхищенные взгляды молодежи. Но снисходил редко. Педерастов он презирал.
Бывало и так, что взрослая, уже рожавшая самка высказывала просто и недвусмысленно свои пожелания. И это для Ктесса был праздник. Уходил он от нее нескоро. Ктесс себя знал, и прежде чем самка почувствует себя беременной, он досыта наслаждался ее обществом. Все знали о его любвеобильности и гетеросексуальности, и один он не оставался.

Молодая, только что вышедшая из-под опеки матери самка попросила его о зачатии. Ктесс ничего плохого не подумал. Он прекрасно видел по ней, что детей у нее еще не было. Он поставил условие: жить будешь у меня. И увел ее в горы, в свой старый, продуваемый ветрами платиновый дом.
Ктесс скоро убедился, что соглашаться на оплодотворение он не имел права: самка оказалась гетеросексуальной. Ему было хорошо с ней, но рожать ей было нельзя. Ошибка матери, та неправильно определила сексуальную ориентацию дочери. Ктесс так и сказал даме. Оставайся, мол, но чтобы детей не было.
У самки не было других забот, кроме как услаждать Ктесса во всем. Он был непритязателен, но она старалась поддерживать чистоту в доме, насадила вокруг всякой зелени, регулярно ходила в населенный пункт за таблетками. Или усаживалась рядом и следила за руками Ктесса, работавшего за клавиатурой. Большие, сильные руки с длинными пальцами, от них исходил запах крови самца, и она ловила его с жадностью. Ктесс к этому не привык и, по правде сказать, не понимал. Самка – высшее животное. Все в ней создано для более высоких целей, все гораздо удачней, точнее, сложнее, чем у самца. А этой нравится грубая кожа, толстые вены и мощные челюсти. Он смущался. И она все меньше ему нравилась: было в ней что-то от пассивного педераста. Слишком мало от самки-матери: тонкокожая, стройная, с очень красивыми карими глазами и яркими губами. Женственность, вот как это называется. Проявление генов самца в генетике самки. В нем самом, в Ктессе, наоборот, было много сильного, самочьего, и поэтому он ценился как отец потомства.
В любви он развратил ее, занимаясь с нею самцовым сексом. Ктесс ничего плохого не думал. Зачатия не будет, а за ее поведение он ответственности не несет. Пока сестра самки не поинтересовалась, почему это они живут вместе уже год. Если она или он бесплоден, то пора расстаться. Что за соблазн на глазах у всех, откровенное сожительство?
Ктесс заявил напрямик: хватит. Не надо искушать общественность. Да и, правду сказать, устал я. Сама понимаешь, не молоденький. Ночью она терлась об его руки и жалобно мурлыкала, как потерявшийся детеныш млекопитающего. Ктессу было не по себе. Зачем он не выгнал ее сразу? А теперь, чего доброго, она покатится по наклонной и мать ее будет за это отвечать. Неужели нельзя было найти себе пассивного на это время? Разве можно брать в дом гетеросексуальную? Он забылся в тревожном и чутком сне. Ему снилась война с крысами, и будто гомо из соседней галактики поддерживают крыс в лодках из космоса.
Утром самки в спальном помещении дома не оказалось. И в компьютерном тоже. Ктесс вымылся в ледяной воде ручья возле большого старого дерева. Потом вошел в дом и снова позвал самку. Никого. Ктессу стало страшно. Он, как любой гуманоид, был немного телепатом. Тот факт, что в доме нет никого живого, констатировали его чувства. Может, самка ушла ночью? Да, но почему не простилась? Обидел, значит. Ктесс сел за компьютер. Наработавшись до ломоты в спине, он решил выпить таблеток и еще посидеть. Ктесс отправился в складское помещение и сразу, за проемом, наткнулся на труп самки. Она висела на пластиковом ремне, уже с ночи: тело остыло.
Ктесс вызвал местную правоохранительную часть. Труп самки забрали, а его вызвали для объяснения и опознания. И еще раз вызвали. И еще. Предстоял суд общественности. Начальнику галактического представительства негоже присутствовать на таком суде в качестве обвиняемого. Тем более что мать у него – такая заслуженная самка.
Все равно суд состоялся. Ктесса признали косвенно виновным в смерти соотечественника. Не то, чтобы он сам вложил ее голову в петлю, но до чего он довел ее, спрашивается? Разврат, распущенность, дурное влияние, неумение сдерживать свои инстинкты. Ктесс вернулся домой выжатый, как синтетический мешок с соком древовидного папоротника. Через полгода он вернулся в дипломатическое представительство, а в люканской литературе появилась серия романов, с описанием страшного истязания и регулярного убийства самок на второй планете гуманоидов. Начальник галактического представительства давно этим занимается и тайком в горах хоронит несчастных.
Когда через двести лет Ктесс снова прилетел на отдых в родной дом, то сразу же у дверей лодки его встретила молодая незнакомая самка и пожелала иметь от него ребенка.

В своем отсеке Ктесс никогда не чувствовал себя как дома. Властвовать он не умел. Он считал, что полезней потакать, тогда все будут довольны и перестанут друг другу мешать. Это при том, что в подведомственной Галактике Ктесс держался самых жестких форм управления,  и мнение о нем было как о гуманоиде с диктаторскими наклонностями. Но у каждого, конечно, в душе и в характере есть противоречия.
Заместитель, напротив, любил порядок рядом с собой. Он ввел много новых правил в поведении и в одежде и, в частности, запретил хождения по коридору после двух часов ночи. Если не встретился с любовником до того – терпи до утра. Иначе попадешь в клетку к неразумным. Его строгости, разумеется, не распространялись на П2. Она по-прежнему вытворяла что хотела, часто ночевала не у себя, часто отлучалась неизвестно куда, но, надо отдать ей справедливость, не скучала. Она была вечно заинтересованная окружающей жизнью особа.
Побывав на чужой планете, П2 вернулась оттуда нагруженная новыми впечатлениями. Ей там так понравилось, что она периодически снова наведывалась туда, а Ктесса это тревожило. Он знал, что теперешний Цит – уже второй по счету. Место, где П2 хранит оплодотворенные яйцеклетки искали все: и паучихи из соседней галактики, и пауки из нашей, и шумеры из пятого сектора. Но, естественно, так ничего и не нашли. Ктесс не сомневался, что когда этот Цит состарится, она воспроизведет его еще раз. Но не может же она там заниматься этим каждый день?
Ктесс попытался выяснить, что, собственно, так манит ее снова на морскую планету? П2 ответила кратко: я смотрю на кур.
Ктесс ничего не понял. Куры, это что? Оказывается, некая домашняя птица, разводимая предковыми гомо ради яиц и мяса. У Ктесса отлегло от сердца: если птица домашняя, то ее нетрудно будет развести в биологическом отсеке специально, чтоб услаждать бесплотную душу загалактической паучихи.
Кур привезли разных: декоративных, карликовых, яичных, мясных. Отвели для этой цели отсек рядом с отделением чернотелок, огородили решеткой. Кур пришлось кормить зерном, закупаемым у шумеров, так как клевать таблетки они наотрез отказались. Пахли куры плохо, потому что много гадили. А, что хуже всего, самцы кур страшно орали ночью. Их крик разносился по гулким коридорам биологического отсека, его выносило в главный зал, и сидящие ночью за компьютером невольно принимались шептать молитвы: слишком это было необычно, первобытно, не от мира сего. Иной мир – иная природа. Волки же, сидящие в клетках для преступников, не все могли вынести крик самцов кур. Некоторые в ответ на него принимались выть. Так продолжалось часами: сначала кричала птица, потом выл волк, потом в дальней клетке ему отвечал другой, потом третий, потом опять кричала птица, и снова вступал волк. Для лиц, не тяготеющих к живой природе, это было невыносимо.

В отсек периодически по-прежнему прибывали новенькие. И они по-прежнему повторяли свои извечные попытки изменить мир к лучшему. Ктесс ими не интересовался. Он всегда требовал показать, что сделал, а зачем и почему – считал излишним. Заместитель, напротив, всегда старался предотвратить неприятности. Но это не всегда ему удавалось.
Трое новеньких чинно работали, сидя рядом за установкой, слева от Тефа, гуманоида со второй административной планеты. П2 за компьютером не было. Ее не было на месте уже три дня, и Кар, откинувшись в кресле, прямо спросил:
– Где П2?
В ответ один из новеньких встал и самодовольно хлопнул себя по животу:
– Здесь.
Этого следовало ожидать. Новенький впустил в себя душу сгоревшей в космической катастрофе паучихи. А достать ее оттуда – проблема. И вообще, зачем живые периодически позволяют себе такое, ведь знают же, что это запрещено? Малый, по всей видимости, начитался трактатов по духовидению через пентаграмму. Он наотрез отказался идти на усыпление и поклялся, что паучиха будет находится в нем вечно. Кар промолчал.
Через неделю П2 оказалась на месте. Полдня она провела в созерцании и кормлении кур, полдня просидела за компьютером. Новенький выглядел нормально. Но Кар был уверен, что за ним надо следить. При том, что этот гуманоид вел себя по-пуритански, и любовника у него не было, Мет все-таки уговорил его ночевать у него в комнате, на свободных условиях. Но это ничему не помогло: постепенно, изо дня в день, гуманоид все больше и больше погружался в депрессию.
Сильный депрессняк лечат системами и промыванием. Новенький просидел под системой месяц, ее ставили каждый день. А потом отправили домой. Когда Кар напоследок, перед тем как сдать с рук на руки служителям из административного сектора, заглянул ему в глаза, в них притаилось глубокое отвращение к жизни.

Соседняя галактика, как называют ее в обиходе (Крабовидная Туманность), заселена совсем иначе, чем мы. То есть, раньше у нас все было то же самое, но со временем живности поубавилось. Дело в том, что в соседней галактике принята жесткая централизация. Самые сильные, шумеры, объединили под своей властью всех, кто живет на их территории. А шумер, он «наследник жизни». Появляется в тех мирах, где жизни уже нет, только кислород и вода остались.  И поэтому он любит все живое. Шумеры из Крабовидной Туманности зорко охраняют и берегут разумную и неразумную тварь, живущую в подвластных мирах. А в нашей Галактике все равны, все постоянно скандалят, нападают друг на друга и воюют. В результате войн вымерли цивилизации крыс, крокодилов, птиц, трилобитов, многих морских. Только гомо по-прежнему много, но гомо, вообще, где только нет. Космический гомо – самый распространенный вид в космосе. И самый наглый.
Следующий после гомо вид по наглости, воинственности и живучести – это крысы. В соседней галактике крысы обитают ближе к центру, их там три разумных, две неразумных планеты. Крысы в войнах и склоках всегда полагаются только на себя (в отличие от гомо, который любит прикидываться обиженным и просить защиты), воюют насмерть и редко проигрывают. В битве крыса дерется до первой крови. А раненая крыса либо побеждает, либо умирает. Для крысы рана считается бесчестьем, поэтому такая крыса скрывается от своих и старается выжить сама. Хотя нельзя сказать, что ей не смогли бы оказать помощь: медицина у крыс – самая высокоразвитая во вселенной.
Из двух нецивилизованных планет одна населена изначально дикими, так называемыми бурыми крысами. Это типичные космические крысы, но ни разумом, ни космическим могуществом они никогда не обладали. А на второй планете, зеленых крыс (по цвету шерсти), когда-то была высокоразвитая цивилизация. Зеленые крысы постоянно тревожили временную прослойку и из-за этого скандалили с загалактическими гомо. В конце концов гомо завоевали их и лишили космического могущества. А крысы в ответ на это объявили себя неразумными. И вовсе не от обиды. Просто если ты порабощен и к тому же разумен, то с тебя многого потребуют, и вряд ли ты выживешь. А с неразумного взятки гладки, живи да размножайся. Если уж тебя отловят для опытов или для зоопарка – ну тогда, конечно, обидно, ты ведь бывший носитель культуры и про себя сочиняешь поэмы и философские трактаты. В соседней галактике существует по меньшей мере пять бывших цивилизаций, в результате завоевания объявивших себя недоумками. На самом деле они по-прежнему разумны и опасны, и с ними лучше не связываться.
Иное дело гомо с южного полюса. Этот утратил разум полностью и бесповоротно. Не утратив при этом навыков цивилизованной жизни, но с гомо такое бывает. Этот гомо – лесной. Он почти семьсот миллионов лет жил на своей территории, был чрезвычайно грозен в войне и создал науку на уровне шумеров. Такая наука для других миров непонятна и граничит со сверхъестественным. У этого космического гомо не хватило генов для продолжения существования, но, вместо того, чтобы вымереть, он впал в деменцию. Самка рожает идиотов, которые по-прежнему следят за природой, кушают таблетки, а временами заражают космическими вирусами окружающие миры или посылают лишнее потомство через временную прослойку. Но если ее спросить, на ее языке, она ответит:
– Мы хорошие-хорошие. Мы туда не капали, туда не летали, на то не смотрели…
И шумеры им верят. Главным образом потому, что эти гомо потрясающе хороши собой. Таких красивых гомо нет больше нигде: ни у нас, ни в Волосах Вероники, ни в пятом секторе. Они статны и царственны, волосы у них пепельные или рыжие, а глаза того удивительного черно-синего оттенка, какой встречается только в соседней галактике. Шумеры их любят, вакцинируют, опекают, следят, но все равно они ведут себя, как природа велит. Уследишь за ежиком в лесу!
Уничтожить проклятый рассадник космической инфекции Ктесс мечтал с ранней юности, с тех пор, как водворился на месте начальника представительства. Но за одичавших гомо дрались. И если шумеры устранялись, в силу неопровержимости обвинений, то на арену вступали гомо с северного полюса.
Уже тридцать тысяч лет по общевселенскому времени начальником представительства у них является Мадам. Обессмерченная плазмидами самка, приблизительно ровесница Ктесса. Дама не столько властная, сколько талантливая, она считается неофициальным диктатором соседней галактики, и ее боятся все: от неразумных крыс до высокоорганизованных шумеров. Хотя она женщина добрая, всякий скажет. Именно женщина, а не самка, ибо Мадам в полном смысле этого слова человек. Все знают, что в случае Мадам надо попасть вовремя. А если не вовремя – последствия непредсказуемы.
Так случилось с Ктессом. Он скандалил и скандалил, обвиняя неразумных гомо в том, что они общаются с завременными шумерами и вызывают страшные магнитные бури и панику в третьем секторе. Как водится, эти обвинения подтверждали все, кто там живет: и шумеры (единственные в галактике, гордость цивилизации), и морские, и обезьянки, и зеленые человечки, и космические осы. А через неделю после начала взаимных угроз и обвинений в дипломатическое представительство вернулась Мадам. Она работала на другой планете в биологической лаборатории и ничего не знала. Она села за компьютер, посадила рядом с собой заместителя и начала шумерскую войну.
Шумерская война – самое страшное во вселенной. Во время шумерских войн гибнут звезды, рушится временная прослойка, расточаются антиматерией огромные гравитационные коллапсы. Меняется в целом вид мироздания и бог грустит в точке первичного взрыва. Мадам напала на наших шумеров и разбила их. Уничтожила их космический объект вместе с планетой и после этого принялась крушить звезды. Она щелкала их одну за другой, пока не добралась до зоны населенных миров. Здесь она убрала руку, встала с кресла, посмотрела на времяфиксирующий аппарат, надетый на изящное запястье, воскликнула:
– Ах, я опаздываю! – и вышла из зала.
Но разгром третьего сектора навсегда остался в анналах вселенной.

Все во вселенной считают, что гомо с северного полюса – пришельцы. А пришельцы, как известно, умнее, хитрее и приспособленнее к жизни, чем местные. Вот откуда они сюда переселились – сказать уже трудней.
Про наших местных космических гуманоидов все знают, что родом они из Волос Вероники, пролетели через весь пятый сектор, застряли на южном полюсе соседней галактики, потом поселились у нас во втором секторе, и он от этого весь вымер. Теперь они на четырех планетах, у всех на виду, и их передвижения по космосу наблюдали на протяжении почти пятисот миллионов лет – ошибиться невозможно. А вот откуда гомо взялись на второй, холодной звезде своей двойной звездной системы – никто не знает.
Место это издревле необитаемо, планета-звезда вращается быстро, и жить здесь не каждый сможет. Но гомо остановили вращение спутника звезды, отодвинули саму звезду, накачали в атмосферу кислород и зажили лучше прежнего. А все, кто знаком с космическими цивилизациями, сделал бы неопровержимый вывод, что эти гомо – потомки очень могущественных инопланетян. Иначе откуда у них такая техника и знания?
Ни на кого в соседней галактике и во всем пятом секторе они не похожи. И на гомо из Волос Вероники – тоже. А вот гомо, живущие в первом секторе нашей Галактики сильно их напоминают. Первый сектор вообще плодовит на гомо. Здесь когда-то жили и шумеры. Некоторые полагают, что могущественная цивилизация с северного полюса сформирована беглецами от шумеров. Гомо – животные изобретательные. Они, бывает, устраивают такое: садятся в большой неподвижный корабль и настраивают его гравитацию так, чтоб вселенная скользила мимо него, причем определенное время. А сами засыпают. Когда рядом во времени оказался северный полюс соседней галактики, они вышли и спокойно поселились здесь, не встретив соперников. 
Лучшим доказательством, что эти гомо – наши, служит их врожденная неискоренимая ненависть к люканцам. Люканцы ведь тоже из первого сектора. Загалактические гомо знают о люканцах все, и даже то, чего сами люканцы о себе не знают. В те времена, когда эти гомо сели в путешествующий во времени корабль, на Люке еще не было цивилизации. Но сами люканцы, конечно, уже были. Они любят говорить о себе, что их половой симбиоз, якобы, плод решения сложной проблемы: их праматери-гуманоиды и праотцы амфибии таким путем собирались выжить в жизненной борьбе. А гомо из соседней галактики утверждают, что ничего подобного. Что эти симбиотические – плод несчастья. Амфибии-экстрасенсы, утратив собственных самок, нападали на самок гомо и оплодотворяли их. Люканцы – всего лишь потерпевшие, неполноценные, и никакого права на космическое могущество не имеют. Но это, конечно, риторика. Мало ли на что ты права не имеешь, главное – ты можешь это отстоять.
Вместе с иноземной техникой гомо с северного полюса привезли с собой традиции и обычаи, нигде более в мире не встречающиеся.
Гомо эти почти дики, культура у них зачаточная, на фоне их высокоразвитой цивилизации их привычки выглядят оскорбительно. Они любят, например, съесть пленного. Для этого они откармливают его в специальном бункере, а потом лопают. Так было раньше, когда эти гомо ни с кем вокруг не считались. Они ели все, что попадется: крыс, крокодилов, люканцев, хотя от природы они вегетарианцы, как большинство космических гомо. Считают, что этот обычай перешел к ним от предковых, которые в межплеменных войнах пожирали друг друга. Когда теперешние космические гомо поближе познакомились с окружающей средой и вступили в Межцивилизационное сообщество, они пиршества эти запретили, но, конечно, только официально.
Другой странный и необъяснимый обычай этих гомо – создание бумажного эквивалента собственности. Некие промасленные ничего не стоящие бумажки, за которые можно получить все: от оплодотворителя до космической лодки. Дело в том, что у этих гомо, как у всех гомо вообще, часто падает уровень жизни. Самки рожают мало, полноценных особей становится все меньше и меньше и в обществе возникает сегрегация, одни слои более образованные и дееспособные, другие – менее. А в мире от прежних эпох остается много общественной собственности, которая без присмотра разрушается. И ее позволяют «покупать», как это называется на их языке. Потом, когда наступают лучшие времена, общество мало-помалу выравнивается в правах и обязанностях и куплю-продажу начисто отменяют. О ней вспоминают со стыдом, и только в музеях, в запрещенных для неспециалистов залах, в особых деревянных сундуках остаются бумажки, так называемые «деньги», свидетели упадка и беззакония.
Другой отвратительный обычай этих гомо – проституция. Решение посвятить себя любви принимает сам член общества (чаще всего самец, с самками такое редко бывает), без вмешательства матери, и она не смеет ему это запретить. Он надевает на себя яркую ткань, а в уши вставляет висящие на проволочной нитке блестящие камушки – бриллианты, или еще что-нибудь, что создается в недрах планеты под действием гравитации. И в таком виде выходит на улицу. Что самое поразительное – никто из этих гомо собрата за надругательство над собой не осуждает, а наоборот, сочувствуют и пытаются выяснить, как он дошел до жизни такой.
Гомо – культурное животное. Гуманоиды живут без искусства, а гомо не могут. Творят они стихийно, по велению сердца, и их творчество никто никогда не регламентирует. Но творения художника, конечно, должны быть востребованы. Если население данной планеты тяготеет к музыке, то творят в основном композиторы, если к поэзии – то поэты. У гомо с северного полюса искусство имеет культовый характер. Они создают статуи самок – матерей героев, полководцев, великих вождей и исследователей. А иногда и просто самок, чья судьба как-либо запечатлелась в памяти потомства. Самцам статуи ставят исключительно редко, и они стоят уединенно, на отшибе. А статуи самок выстроены в так называемую «Улицу памятников». На самом деле никакая это не улица, потому что эти гомо скученными населенными пунктами не живут. Просто дорога, а по краям – десяти-двадцатиметровые монументы. Некоторые созданы с истинным вдохновением, на основе фоссилизированных останков. Для того чтобы сохранить тело в фоссилизированном виде, иногда жгут в жестком облучении заживо. Только вот трудно сказать, с согласия будущего объекта для памятника или нет. Вряд ли самки гомо настолько тщеславны, чтоб для такой цели пожертвовать жизнью. Но факт тот, что знаменитых исследовательниц, героинь и матерей великих гомо в самом деле фоссилизировали без всякой вины и оснований с их стороны, а ведь это казнь, и довольно мучительная. В общем, они очень странные гомо.
«Улица памятников» – общедоступное место. Явиться сюда может любой, даже злейший враг, и его не тронут. Считается, что чужак приходит сюда с религиозной целью – поклониться душе. Для того чтоб найти душу, которую ты хочешь почтить, надо следить за глазами статуй. Если ты заметишь, что статуя на тебя смотрит, то подойди к ней, и следуй глазами за ее взглядом. Взгляд статуи уводит за горизонт и направляет вглубь комического объекта (так они изваяны, эти статуи). А когда ты вместе с душой умершего ушел вглубь звезды – все, ты свободен, и душа будет ждать тебя там, в боге. Большинство инопланетян во вселенной этому верят. Ведь статуя изображает самку. Гипотетическую самку, не важно какую – гомо, крысы или рептилии. А самка – родительница душ.

Мадам, полководец северных гомо, имела на своем счету больше побед, чем поражений. Дралась и в рукопашной, и с лодок, несколько раз была ранена. Она двенадцать раз рожала и воспитала шестерых детей, хотя злые языки утверждают, что только двое из них – от законного оплодотворителя. Бывалая самка, но добрая. Любой скажет, что Мадам исключительно дружелюбна, мягка в обращении и никогда не откажется помочь.
Большинство военных тупы. Это их профессиональная черта: отсутствие развитого интеллекта и подлинной образованности. Анекдоты о военных типа «полководец сказал» – устоявшийся межпланетный фольклор. Это и понятно: военный не для творчества, он для убийства. В отличие от большинства собратьев по профессии, Мадам из соседней галактики интеллектуалка  с энциклопедическим складом ума. Особенно обширны ее познания в биологии. Она никогда не откажется проконсультировать. Ктесс, постоянно попадая впросак в своих биологических экспериментах, всегда боялся обратиться к специалисту. Специалист брюзглив и желчен – убить хочется. А все равно он прав, куда от этого денешься? Но, вызвав по компьютеру Мадам, Ктесс чувствовал себя на высоте. Она не высмеет, не ткнет носом в грязь – наоборот, поддержит в благородном начинании. Что она думает на самом деле, сказать трудно. Ктесс не раз ловил на себе пронзительный взгляд ее сине-зеленых ярких глаз с искоркой. Лицо у нее белое, а брови низкие и очень темные. Хороша самка, но как она смеет откровенно показывать, что он ей нравится? Если б она знала, какие кровожадные инстинкты вызывает она в нем. Что она сделала с пауками на бывшей планете крыс во втором секторе? А куда делась вода с планеты морских в третьем? Нет, Ктесс не любил Мадам, но общаться с нею ему было приятно.
Мадам была гетеросексуальная самка, и контингент ее дипломатического представительства полностью состоял из самцов. Самки надолго тут не задерживались, главным образом  из-за характера Мадам, непререкаемого и властного. Но сидеть все время за установкой, лгать соседям, склочничать и постоянно бояться войны Мадам было скучно. Она оставляла представительство на заместителя, а сама проводила все время на биологической станции. У Мадам были серьезные открытия в области теории эволюции и таблицы биологических вариантов.
В отсутствие Мадам в ее дипломатическом представительстве творилось черт знает что. Дело доходило до каннибализма. Официального оплодотворителя Мадам однажды убили и съели. Чтобы замять скандал, Мадам потребовала где-нибудь на планете подыскать двойника. Такого нашли – полузадушенного в болоте. Откачали, отмыли, посадили рядом с самкой. Она осталась довольна – новенький оказался прирожденный полководец, к тому же гетеросексуален до мозга костей. От него она родила двоих детей, пока он тоже не пропал и ему не нашли замену. В мире шептались, что теперешний «муж» – уже пятый по счету. Однажды Мадам, особа брезгливая, жаловалась Ктессу с ужасом и отвращением в голосе:
– Они у меня тут крысу сожрали!
Но Ктесс знал, что это все смешно по сравнению с тем, что самцы гомо иногда вытворяют тайком от начальника: массовые оргии, насилия над пленниками, моральные и физические истязания люканцев и чернотелок. Самцам гомо нельзя оставаться одним, без благотворного влияния самок. Жить без самок способны только галактические пауки и космические гуманоиды, в этом Ктесс был твердо убежден. Каковы требования природы, таким должен быть и социум.

С возрастанием возможностей космической расы животного возрастает и риск для него сделать что-нибудь, что плохо отразится на его соплеменниках. У космических животных запреты и ограничения никогда не носят религиозный характер, а всегда вполне реальный и материальный.  В частности, крысы имеют способность вживе уходить в зеркало. Это связано с информационным заражением поверхности стекла или оргстекла, из которого изготовлен предмет. Значения не имеет. Крысы, из поколения в поколение пользующиеся инвертированным пространством и химическими прослойками, часто наследуют такие способности, которым особь, готовящуюся к работе в космосе, приходится специально обучать. Крыса-зеркальщица, бывает, не может выбраться из одномерного пространства. Она там живет и пугает соплеменниц (хотя они не из пугливых). Бывает, она специально использует этот метод в чужих мирах, чтоб утаскивать в зеркало иноплеменника. А в своем мире живет как обычная трехмерная крыса. Такую крысу разыскивают по межцивилизационному компьютеру. Поэтому в обществе космических крыс бытуют строгие инструкции по использованию зеркал и часто на планете зеркала вообще запрещены.
Гомо с северного полюса, иногда именуемые гомо-зеркальщики, пользуются зеркалами направо и налево. Есть зеркала для космических, есть для культовых, а есть для частных нужд (для созерцания собственной физиономии). Но они, так же как и крысы, смертельно боятся уйти в зеркало. Хотя у гомо эти способности генетически не закреплены, у них имеются специальные предписания на этот счет. В частности, есть древняя традиция «оставить душу в зеркале». Когда гомо уходит на войну или на сложный опасный эксперимент, или в мире свирепствует эпидемия или еще что-нибудь, он должен сесть перед зеркалом, самец с одним камнем на шее, а самка с двумя в ушах, щелкнуть себя по камешкам и сказать:
– Я оставляю себя здесь.
Это нужно для того, чтоб душа осталась в мире, потому что эти гомо не хотят уходить из него в окружающее космическое пространство. Оно ведь для них чужое.
Существует древняя легенда, связанная с именем Мадам. Она была тридцатилетней самкой, когда дипломатическое представительство затребовало ее на службу. Она, как и положено, села перед зеркалом в старинных семейных бриллиантах, щелкнула по ним и произнесла сакральную формулу.
Войны тогда не было. Мадам два года проработала в лаборатории в качестве специалиста по космическим вирусам, а потом вспыхнула война с шумерами из пятого сектора. Это война не десантная, а компьютерная. Мадам сразу показала себя с самой блестящей стороны: точная, безжалостная и неутомимая. Начальник (ее будущий муж) оставил ее при себе как заместителя. Через три года Мадам обессмертили, а еще через несколько лет она, по общему решению, приняла пост начальника дипломатического представительства.
После этого имя Мадам прогремело на всю галактику и окружающие миры: она лишила крыс и кальмаров космического могущества, создала блок с тремя шумерскими цивилизациями, куда гомо с северного полюса вошли как равные, в своем собственном мире она запретила отправление всех религиозных культов, кроме поклонения Великой Матери, ввела всеобщую воинскую обязанность и многое другое. Ею восторгались, ей вживе ставили памятники и ночью к их подножию бросали охапки цветов. Ее ненавидели и проклинали и во сне со скрипом зубовным произносили ее имя. Она служила предметом сплетен и анекдотов. В частности, гомо вполне серьезно  рассказывали такую вещь: что, якобы, в день, когда Мадам ушла на войну, в зеркалах появляется ее изображение с сережками в ушах. Зеркальная копия. Серьезное обвинение против личности. Сделать зеркальную копию при наличии специальной аппаратуры может любой, но за это казнят. А обвинять такую самку, как Мадам, в таком грязном поступке, как самокопирование при помощи зеркала – это верх бесстыдства. Всё отнесли на счет происков врагов и недовольных, которых было всегда много и среди бывших религиозных сект, и среди населения, не имеющего права работать за компьютером в силу низкого интеллектуального коэффициента, и среди самок, лишенных права на оплодотворителя по той же причине. Многие ненавидели Мадам, но многие ее любили. Слухи про зеркало замолкли сами собой, а потом вспыхнули снова.
Муж Мадам, теперешний ее заместитель, любил ее страстно, а еще больше ревновал. Она скоро дала ему понять, что от него ей детей хватит. Любая самка имеет право так поступить, это вполне законно. Плохо было другое: муж жаловался, что Мадам, бывает, просто устраивает себе праздники. Выходит в сережках на улицу. А это уже нехорошо. Он принялся за нею следить, и однажды застал в сережках перед зеркалом. Она учинила ему страшный разгон и чуть не убила. Но факт оставался фактом: Мадам зеркалит потихоньку. Для особи такого ранга это означает сокращение сроков службы. Разновидность шизофрении у этих гомо. А больного, как известно, не наказывают, просто лечат.
Ни малейших признаков сумасшествия никто в ней не замечал: ни враги, ни друзья. Сам Ктесс мог поклясться, что Мадам вполне разумная самка, только отъявленная и бесстыдная донельзя. Если б только зеркальные копии! Мадам оставила и телесные копии, и копии в падучей воде. Особенно одна копия из водопада вызвала громкий скандал. Однажды гомо с северного полюса проиграли, и полководец из пятого сектора, шумерка Мерис, потребовала выдачи полководца противника. Мадам выдали шумерам.
Шумеры поступают с пленными исключительно мягко. Наследники жизни никого в плену не обижают, за исключение равных себе, шумеров. Тех они казнят. С самкой гомо Мерис поступила по-божески, хотя и ненавидела ее круто. Какое-то время Мадам проработала рядом с Мерис за компьютером, пока не случилась неприятность: пленный гомо принялся домогаться любви шумера, и тот ему не отказал. Но, конечно, сообщил об этом начальнику. Мерис, чрезвычайно брезгливая, заперла Мадам в изолятор. И тут Мадам дала себе волю. Она никого не стеснялась и развлекалась, как хотела и как умела, пока Мерис не заподозрила неладное. А Мадам ли это? Слишком ограниченное и откровенное существо попало к ней в руки, шумерка это теперь очень хорошо видела. Она вызвала специалистов, и шумер-биолог сделал вывод сразу, как только взглянул на предающуюся наслаждению самку в изоляторе: водяная копия, порнографическое изображение из водопада.
Мерис скандалить не стала, опять же в силу своей чопорности. Но попыталась все-таки выяснить, кто послужил оригиналом для этой копии: сама ли Мадам? Ей ничего не удалось узнать. Когда Мадам, разбуженная после столетнего отдыха в смерти, предстала перед шумеркой на тайном разбирательстве в дипломатическом представительстве у Нут, шумерки с южного полюса соседней галактики, то выглядела невинной пострадавшей. «Меня не выдали, а усыпили, » – заявила она.  «А сколько мои понатворили моих копий и при помощи кого…» – Мадам выразительно пожала плечами. Мерис сразу своим наметанным взглядом отметила, что эта самка совсем иная: интеллигентная, серьезная и скромная. И не стала тревожить гомо за то, что они таким паскудным способом спасли начальника. Гомо есть гомо. Гуманоид изначальный и неприличный.

По космосу издревле кочуют предметы, происхождение которых установить трудно, а название доступно только специалистам. Большинство из них безвредно. Но есть и такие, приближаться к которым смертельно опасно. Это космические лодки,  неуправляемые, но обитатели которых явно находятся еще внутри, древние звездолеты, астероиды с кусочками почвы и прилипшими к камням инопланетными микробами, аппараты, утраченные в космосе иноплеменниками, инопланетное оружие и фоссилии. Фоссилии – это окаменевшие в космосе под воздействием излучения тела разумных существ. Фоссилии бывают не только космические. Окаменеть  можно и в море при сильном отложении солей кальция, и тогда это будут морские фоссилии, можно – в геологических пластах, и тогда это будут фоссилии геологические. Основное качество фоссилии как явления природы, это то, что в камне остается душа. Часть мыслительной деятельности разумного существа, перешедшая из нейронов в кристаллы кальцита или арагонита. Передать свое мышление камню может только разумный, ибо у неразумного мышления нет, а только ассоциативная деятельность. В этом вся разница и вся опасность. Душа разумного тоскует в камне и хочет уйти к богу. Но не может, и от этого становится агрессивной. Фоссилия способна убить. Чаще всего она душит каменными руками, в которых остаются волокна органики (бывшего коллагена). Иногда она может насмерть напугать.
Фоссилии концентрируются в космосе вблизи мест катастроф: в заброшенных звездолетах, космических лодках, возле погибших цивилизаций. Или вдоль линий скольжения временных прослоек (линия скольжения – это стык двух или более плоскостей временных прослоек). Но есть и такие, которые свободно кочуют по космосу. Они опасны и неуловимы, обладают способностью уходить в инвертированное пространство, караулить жертву, нападать во сне, словом, ведут себя как живые существа. Таких фоссилий немного и сведения о них передаются из поколения в поколение, о них даже складывают легенды и они являются персонажами детских сказок. Например, обезьянка. Космическая обезьянка – самое бесстрашное в космосе животное. Основное достоинство обезьянки – храбрость. Она не смеет трусить ни в жизни, ни в бою, ни в какой тяжелой и сомнительной ситуации. Она принимает решение и твердо следует к намеченной цели. Однажды случилось так, что соплеменники повесили обезьянку за трусость. В чем именно она проявила себя недостойной своей биологической сущности – неизвестно. Это было давно. Только они не просто ее казнили, а еще и фоссилизировали, потому что они смелы и не побоялись нарушить закон, запрещающий создание космических фоссилий. Фоссилизировали и выбросили в космос. С тех пор (а это случилось почти миллиард лет назад) обезьянка плавает по безвоздушному пространству. Она не опасна, но ужасна: пятки вывернуты наружу, лицо безвольное, руки связаны за спиной (значит, она боялась казни). Памятник трусости и жестокости, произвола и бесхребетности. Большинство жалеют несчастную, и если фоссилия попадает к ним в руки, они обычно ее отпускают: не творите зло над беззащитным, будьте милосердны и терпимы – говорит своим душераздирающим видом обезьянка.
Еще более ужасная фоссилия – казненный младенец. Во всех цивилизациях принят обычай, в том случае, если самка по каким-либо причинам рожает умственно неполноценное дитя, она при всех убивает его. Ее за это не порицают, но больше права на потомство она не имеет. Ребенок, о котором идет речь – детеныш гомо. И совершенно непонятно, почему мать его убила, он явно нормален, хорошо сложен и полноценен. Ребенок мужского пола. Очевидно, его казнили при всех, а потом фоссилизировали. Фоссилия эта появилась в космосе совсем недавно, не больше двадцати тысяч лет по общевселенскому времени. И в связи с этим злодейством опять упоминают имя Мадам. Якобы, ей смертельно надоел официальный оплодотворитель. Она зачала от него, родила и при всех убила. А потом выбросила в космос. Подтвердить этот факт некому, для подтверждения требуется хоть одна самка, а у нее в представительстве их нет. У нее на счету и раньше водились фоссилии, и потом она их делала без зазрения совести, хотя за фоссилизирование закон гомо угрожает смертной казнью. Гении, они, как известно, ущербны. Но как цивилизации без гениев?

Ко врагам Ктесс привык. Для военного враги – профессия. И никакой личной ненависти к большинству из них он не испытывал. Наоборот, иной союзник был ему ненавистен и гадок гораздо больше, чем враг. Но гомо из соседней галактики Ктесс ненавидел со всей силой души. Было в них что-то, что, кстати, присутствовало и в нем самом, и во всех его соплеменниках. Пришельцы. Они какие-то призрачные, неуловимые в мыслях и поступках, в общем – мерзкие.
Воевать с гомо с северного полюса было накладно. Крысы, волки, шумеры – те проще. Повоевали и разошлись. Гомо в случае победы всегда требовали компенсацию, и Ктесс, не задумываясь, расплачивался. Территорией, гравитацией, иногда они выговаривали себе кого-нибудь из личного состава его дипломатического представительства и он, скрепя сердце, отдавал. На этот раз они потребовали Фэра.
Ктесс ничего не ответил, промолчал. Фэр – давний злейший враг гомо, он воевал с ними еще в юности, работая в дипломатическом представительстве у Лута. Кроме того – Фэр. Ктесс не мог подобрать этому определение. Он не мог сказать про себя «Фэр мне друг», потому что понятия о самцовой дружбе в его сознании были смазаны. Друг – это значит еще и любовник. Но Фэр был именно другом.
Ктесс долго хранил заявление заместителя представительства гомо, как язву в сердце. А потом принялся торговаться. Но гомо на все пошли. На сто пятьдесят лет, и только пленник по договору. И тогда Ктесс объявил Фэру свое решение.
Фэр отнесся ко всему спокойно. Собственно, он же и проиграл. Но он все-таки рассчитывал, что гомо выговорят для себя территорию временной прослойки возле третьего сектора или еще что-нибудь. Уходил из дипломатического представительства он с надеждой. Сто пятьдесят лет, как-нибудь…

Мадам в дипломатическом представительстве не было. Вместо нее – страшный, обросший бородой гомо, муж. Он же и заместитель. Фэр никогда таких не видел. Гомо из соседней галактики, как все космические гомо, обволошены очень слабо. Это у предковых, а также у обезьян такие шевелюры и бороды. Глаза у начальника колючие и злые, но Фэр как-то само собой к нему потянулся. Он почувствовал, что тот безопасен для него. Гетеросексуальный самец, выродок, но для него, несчастного паука – то, что надо.
Днем Фэр работал, сидя рядом с мужем Мадам, а ночью ему снились кошмары. Ему снились огромные черные обезьяны из пятого сектора, они насилуют его, потом вешают. Фэр, проснувшись, встряхивался. Такие взгляды, как те, что бросает на него второй заместитель, Аркис, ему знакомы. Ну и что? Никто договоров не нарушает. Все равно страшно. Все прекрасно осведомлены о том, что он, Фэр, творил с переселенцами из системы гуманоидов у себя на планете.
Пауки выговорили себе молодых гуманоидов мужского пола с первой и со второй административных планет. В качестве полноправных обитателей малой планеты пауков. А Фэр выдвинул негласное правило: обращать их всех в сексуальных рабов. Пусть отдаются, пришельцы, мало что по договору, все равно чужие. И скольких из них он вразумил самолично? Ктесс об этом знал… Фэр подспудно начал тосковать. Он был один. Одиночество, замкнутость. Фэр не знал за собой ни малейшего стремления к коллективу. Напротив, он с гордостью считал себя индивидуалистом. А теперь он тосковал по Мету, по Кару. С ужасом думал о Ктессе. Не наказал ли тот его?
Надо держаться, решал про себя Фэр каждое утро, выходя в коридор вслед за сотрудником. Но перед глазами все время стояло лицо несчастного гуманоида, который повесился у себя в комнате. Он простился с матерью и собирался достойно жить в чужом мире, а вместо этого… Да, и сосед справа иногда с интересом посматривает в его сторону. Глаза у этих гомо какие-то кошачьи. Светятся. Или это ему кажется? Нельзя взрослому, солидному пауку так распускаться!
Был обычный рабочий день, когда Фэр повернулся в кресле за своей установкой.
– Инопланетяне, я не боюсь вас! Не могу больше находится в изоляции, делайте со мной, что хотите!
Второй заместитель, Аркис, немного удивленно спросил:
– Отдаешься нам?
Фэр вытянул вперед обе руки. И тогда муж Мадам стащил его с кресла и кинул на пол.
Такой дикой, жестокой, изощренной расправы пауку не могло присниться даже во сне. Про гомо говорят, что они животные мягкосердечные…
Фэр кричал и стонал, потом почувствовал, как сердце сбоит и начинает останавливаться. Кто-то из инопланетян вколол шприц с лекарством прямо в сердечную мышцу.
– Иноплеменник, – обратился Фэр к держащему его голову Аркису, – попроси их.
Их, тех кто заведует силами вселенной, чтоб отпустили его душу к родным космическим объектам.
Очнулся Фэр в медицинском отсеке. Гомо бережно ухаживали за ним. Фэр дергался от прикосновения их рук, как от каленого железа. Он все-таки рассчитывал умереть. Как жить теперь?
Потом для Фэра потянулись самые гнусные дни в его жизни. Сексуальный раб в коллективе иноплеменников приравнивается к животному. Его не обижают, но с чувствами его не считаются. Иногда кому-нибудь из этих гомо приходило в голову подойти к нему при свете проклятого чужого космического объекта и приласкать.  А иногда и увести. Фэр думал о таблетках. Целый флакон какой-то дряни у него в шкафу над умывальником. Однажды утром он не выдержал и весь его заглотал.
Весь день Фэр мучился позывами к рвоте. Он сидел спокойно и прямо, пока муж Мадам не обратил на него внимание:
– Ты чего такой зеленый, иноплеменник? Опять с сердцем плохо?
Фэр обернулся, и тогда заместитель увидел капли пота у него на лбу и расширившиеся зрачки. Фэр опять угодил в медицинский отсек. А после этого муж Мадам взял его к себе, в личное распоряжение.
Фэр успокоился. Нечего и говорить, что сексуальными домогательствами заместитель беспокоил его не часто. Так только, для проформы. Зато они нашли общий язык и подружились. Фэр нашел этого гомо чрезвычайно остроумным и интересным. Обо всем в мире у него было свое, выработанное личным опытом мнение, он мог рассказать такое, от чего и задумаешься, и посмеешься. Однажды хозяин спросил:
– Ты хоть знаешь, чего ты наглотался тогда, когда хотел покончить с собой?
Фэр отрицательно помотал головой.
– Это стероидный препарат. Для повышения половой активности.

Потом наступил день, когда Фэру предстояло вернуться к своим. За ним прилетели Тел и Рет. В лодке не разговаривали. Фэр прекрасно знал, что о его поведении в плену своим известно. Мало ли. Не им его судить. Откупились его душой и телом, и не имеют права. Но когда Фэр увидел спину Ктесса, спокойно сидящего за установкой, сердце у него упало. Он вдруг почувствовал, как глубоко и крепко он привязался к своему хозяину, этому страшному сильному гомо, такому твердому в поступках и стремлениях, такому бескомпромиссному. А Ктесс? Ктесс – лысый ежик, несносный богоискатель и профан. Фэр так и собирался ему об этом сказать.
Через неделю Ктесс встал со своего места и вызвал Фэра на середину зала, Фэр покорно встал.
Ктесс с грохотом выдвинул на середину зала кресло.
– Клади руку! – приказал он Фэру.
Фэр сел на пол и Ктесс, совсем не напрягаясь, легко и сразу, сломал ему руку. Фэр даже не почувствовал боли, но когда вторая рука хрустнула в суставе, потерял сознание.
Это было наказание бесчестьем. Для военного сломанные руки означают, что ты провинился перед полководцем.
Фэр долго болел. Он стал угрюм и замкнут и испытывал такое отвращение к Ктессу, что Ктесс не выдержал. Он привел его однажды к себе в комнату ночью  и трахнул. А потом начал понимать. Фэр лежал с остановившимися глазами. На них страшно было смотреть.
– Друг! Не надо! Не надо так! Я буду любить. Не впадай в отчаяние!
Но Фэр все равно так и остался трагической фигурой в отсеке. Ктесса он терпеть не мог и иногда выговаривал себе право у себя в комнате выйти на связь с гомо из соседней галактики. Он часами общался с мужем Мадам, которого Ктесс твердо решил достать.
Мести Ктесса осуществиться не довелось. Как-то так вышло, что однажды вместо прежнего заместителя на экране возник совершенно похожий, но иной гомо. У Ктесса отвисла челюсть. Того, оказывается, скушали. Нет, на что космические гуманоиды, говорят, непотребны, но до такого они не доходят.
Фэр горевал. Это было видно по нему. А потом постепенно горячо привязался к Ктессу. И это была еще одна победа у Ктесса на счету, он сам это прекрасно понимал.

Гениальные инопланетяне часто бывают поврежденными. Это относится ко всем видам умственной деятельности. В том числе и профессия полководца часто сопровождается психическими изъянами. Ктесс в этом отношении был абсолютно непробиваем. Много понадобилось бы усилий, чтоб довести его до психоза, и то скорее чокнулся бы тот, кто за это дело взялся. Враги  обычно даже не пытаются. Ктесс всегда прост, спокоен и доступен пониманию, а его хитрость исчерпывается вопросом: «Чего боишься?»
Зато его сменный по должности, паук Лут, запатентованный шизофреник, с диагнозом. Основное душевное состояние Лута колеблется между отчаянием и смирением, и в жизни он не способен даже раздавить куэ (представитель мелкой членистоногой фауны на планете пауков). Лут чист перед богом. Он ни разу не лег в постель с любовником, не отведал ни грамма метилового спирта и своими руками никого не убил. Зато его военные мероприятия обычно заканчиваются поголовным уничтожением покоренных территорий.
Лут мастер геноцидов, причем геноцидов изощренных, вполне законных с точки зрения межпланетной этики. Все знают, что сдаться Ктессу можно. Если побежденные ему понравятся, он их не тронет. Предпишет им парочку-троечку законов, которые соблюдать не обязательно, и улетит. И будет отвечать за все, что происходит на его территории, так что можно хоть одичать до каннибализма – он возьмет на себя вину за побежденных. Сдаться Луту – это значит обречь себя на медленную смерть, отягощенную призраками, психозами, химическими отравлениями и полным вырождением населения.
В четвертом секторе две планеты гомо. Одна цивилизация объявила себя неразумной и постаралась даже забыть родной язык. Другая цивилизация облысела. Они тоже гомо, но рождаются из ящика, а так как гомо рожать ящиком по природе запрещено, то они числятся гуманоидами. Третья планета гуманоидного типа развития населена лесными гуманоидами. Они вполне приличны, пользуются гравитационным компьютером и мастерят примитивные сверхсветовые лодки, которые им совершенно не нужны, но которые все равно есть, для доказательства их права вступить в цивилизацию. Это вопрос чести, а вовсе не необходимости. Что мы, хуже?
Во вселенной инопланетянина принимают в сообщество только если он выиграл крупную войну. У лесных гуманоидов сменилось несколько дипломатических представительств, которые их по каким-то причинам не устраивали. Первое они все вздернули на деревьях, причем начальника вниз головой. Второе сбежало в космос (может, проворовалось). А третье и четвертое бесславно отслужили свой век, не свершив ничего достопамятного.
Следующий по счету начальник, молодая самка, решила с первого дня службы взять быка за рога. Она объявила войну паукам и поклялась не сходя с места разрушить рассадник разврата, войны и бандитизма, который паучихи развели на своей второй планете, на соблазн всем прочим цивилизациям.
Гуманоиды принялись строить лодки и ковать текилы. Что самое интересное – их первые действия в космосе оказались вполне успешны. Они напали на пауков в третьем секторе и всех перебили, потом затопили морской водой с планеты во втором секторе бункеры на паучьей планете в административном районе, в конце обнаглели до того, что ударили по гравитационному компьютеру паучих.  Паучихи предпочли действовать миром. Что вам угодно и от чего вы соизволите прекратить? Окрыленный успехом начальник дипломатического представительства потребовал, чтоб паучихи взяли самцов под опеку и частью переселились на малую планету. Паучиха-начальник вздохнула, вызвала по компьютеру Лута и велела ему воевать с новенькими.
Лут высадился на планете гуманоидов. Воевать по дикарскому способу – это коронный номер пауков. Очень часто они таким образом одерживали верх над люканцами. Таким же способом воюют с крысами и с гомо. Пауки жгли лес, нападали на скучившиеся в определенном месте племенные сообщества, потом уходили и перелетали в лодках на противоположный полюс планеты. Они вылили в воду какую-то химию, от которой у самок гуманоидов в массе прекратились зачатия. Дикари принялись страдать галлюцинациями, в редких населенных пунктах (эти гуманоиды живут рассредоточенно в лесу) начались коллективные самоубийства. Начальник выступала по компьютеру и вживе, она язык себе обмозолила, призывая держаться и верить в будущее. Население решило сдаться. И начальник уступил.
Лут запретил лодки. Запретил какую-либо химию и гравитационный компьютер. Вы дикие и живите как положено, в мире с природой и небом. Да, но они уже не были дикими. Их цивилизация возникла на месте древних гомо, которые химичили вовсю. У этих гуманоидов кишечник требовал таблеток, а изготовлять их без химического очищения нельзя. Медицина вся была основана на переработке местных алкалоидов. В море водилась рыба, которую без лодок и гравитационного компьютера было не достать.
Гуманоиды нарушали предписания, но тайком. А Лут требовал, чтоб они его слушались. Пауки принялись сбрасывать на древний лес радиохимикаты. За гуманоидов заступались, но Лут был тверд: дикарям космическое могущество ни к чему. 
Через двести лет на месте покрытой лесом планеты в космосе моталась лишенная атмосферы скорлупка. Огромная впадина древнего моря зияла, в пещерах со сводов сыпался песок и белые круглые черепа гуманоидов лучились голубоватым светом. А рядом с ними – другие, с метровыми челюстями. Шумеры из Волос Вероники всерьез утверждали потом, что это и есть представители погибшей цивилизации. Разумные крокодилы.
Никогда не сдавайся! Кто вспомнит, каким ты был?