Мой дедушка всегда казался мне очень большим. Он был не просто большой, он был огромный со своим громовым басом и широченной душой. С его появлением в нашем доме все менялось – казалось, что он переполняет собой всю квартиру. Его неподдельная радость передавалась всем, отчего глаза каждого светились по-особому, и с губ подолгу не сходила улыбка.
Мы жили в разных городах и приезжали друг к другу по выходным и в праздничные дни. Долгие два часа в электричке, потом минут сорок в автобусе, и мы шагаем к подъезду высокой девятиэтажки. (В нашем городке тогда самые высокие здания имели 5 этажей). Лифт усиливал трепет маленького детского сердца. После спора с младшим братом кому нажимать на кнопку звонка, папа по очереди поднимал на руки сначала одного из нас, потом другого и…
- О-о-о! Чебаркуль приехал! – раскатывалось по всему подъезду радостное приветствие деда. В распахнутой двери, занимая весь проем, стоял улыбающийся деда Костя с распростертыми руками, куда устремлялись мы с братишкой. Дедушка поднимал нас на руки, подбрасывал почти к самому потолку, вызывая безумный восторг и заливистый хохот. Я обнимала его за мощную шею и терлась о колючки щетины, поглаживая седые жесткие кудряшки стриженной под полубокс головы.
-Ну-ну, чертова обезьяна, отпусти ребенка – раздавишь! – раздавался откуда-то из-за дедушкиной спины голос бабушки, и в этот момент я могла разглядеть ее маслянистые глаза, по-доброму глядящие на нас.
Потом всей большой семьей мы стряпали пельмени с мясом – дедушка называл их вареники. Дедушкины вареники мне казались особенно вкусными. Они отличались большим размером – из-за ранения во время войны, пальцы на руке плохо сгибались.
За столом много и громко разговаривали, ели, пили, а потом пели. Дедушка затягивал: «Рэвэ тай стогнэ Днипр широкый…», на глаза его наворачивались слезы.
Я не хотела расспрашивать его о войне, о том, откуда появился огромный шрам поперек правого плеча, где мог скрыться палец взрослого человека. Вернее, я хотела, но боялась потревожить воспоминания, которые, знала, причиняют ему невыносимую боль.
Позже, от младшей сестры я узнала, что после одного из тяжелых ранений дедушка трижды оказывался в морге среди холодных трупов своих боевых товарищей. Трижды его считали погибшим, но он снова и снова приходил в себя и все-таки выжил, чтобы встречать нас своим громким: «Чебаркуль приехал!»
Дедушка ушел от нас давно, в 1989 году. В Книге Памяти Челябинской области я нашла запись о нем: «РЕВИЛОВ КОНСТАНТИН АЛЕКСЕЕВИЧ 1925 г.р., Курганская обл. Целинный РВК, ефр. 44 зенап, умер 21.03.89, г.Челябинск.»
Ему было 16 лет, когда началась война и 21 - когда она закончилась. Я не могу себе представить его мальчишкой в военной форме, спасающего жизнь своего командира.
Мои воспоминания о дедушке – это его богатырская фигура, добрые голубые глаза, стрижка-полубокс и нежные объятия. А за спиной бабушка и ее вечно грубовато-нежное «Чертова обезьяна»…