Скрючившись в пыльном углу коридора, шелестел от сквозняка полиэтиленовый пакет. Обычный, белый, с пестрыми надписями. Такие раньше выдавали в каждом супермаркете всякому, рискнувшему оставить в кассе больше десятки. Выдали и мне, правда уже за символические тридцать копеек - стальные челюсти кризиса вцепились в глотку и владельцам многочисленных Ашанов. Почувствовав зловонное дыхание надвигающихся потерь,
менеджмент быстро смекнул, что экономить нужно на покупателях. 30 копеек - слишком мизерная плата за свободу рук от бабушкиных авосек - оборачивалась для сверхмагазинов статысяными прибылями. Всех устроил новый порядок вещей - и девушек, прикованных к серым
ящикам касс, и владельцев бесконечных витрин, и покупателей. Ведь без упаковки баночек и
коробечек в фирменный пакетик покупка была незавершенной, неполной, как наполовину пустой стакан.
Куда исчезала потом кожура плода потребеления? Кто-то заворачивал в нее хлеб, чтоб не
плесневел - правда помогало это мало. Кто-то складировал в ставшем ненужным пакетике мусор или хранил разные безделушки из серии "жалко выбросить".
Ну а в одиноком узнике моего пыльного угла притаилась маленькая жизнь.
- Домашние тапочки, стоптанные с внешней стороны и посеревшие от времени и пыли. Когда-то
они резвились на просторах моей квартирки, играли в прятки с хозяевами и упирались, не желая вылезать из под ветхого дивана. Теперь, когда их поймали в сачок бледных рук и затолкали в тесный пакет, они молча дышали в лицо друг другу.
- Шахматы, привыкшие громко стучать кухонными вечерами о потемневшие клетки доски. Громче и злее других фигур стучал черный король. Может потому, что вместо головы у него был протез, сделанный наспех из колпачка синей шариковой ручки, а, может, потому, что фигурой то он и не был: слишком хромоноги и беззащитны короли, чтобы зваться фигурой, тягаясь с надменным ферзем.
- Зубная щетка, розовая и вечно влажная. Похоже, ей нравилось быть земноводной: без сырости она становилась жесткой и стервозной, вот как сейчас. Тронешь - отрежет палец, лишь бы смочить щетинки горячей влагой.
- Футлярчик для линз, плотно укутанный в белое вафельное полотенце. Он привык надуваться от собственной важности - именно в недрах его белой полой восьмерки хранился залог зоркости хозяйки. Длинными зимним ночами он воображал о себе черт знает что, и, казалось, надувался с каждой секундой все больше. Или, может, это пойманный вместе с линзой воздух распирал бока футляра, просясь наружу?
- Удлиннитель. Да-да, белая лапша, безвольно путавшаяся под ногами три месяца. Сейчас он был особенно вял - по единственной вене провода не бежал искрящийся ток, и несчастный
электроприбор уснул на самом дне белого мешочка.
- Наконец, часы с широким красным ремешком. Сброшенные в спешке разгоряченной хозяйкой, они нырнули под зеленую глыбу дивана, где смиренно отмеряли час за часом. Так было легче ждать света и спасения из глубин поддиванного "нигде-и-никогда". Верные, вечно спешащие часы! Как,наверное, непривычно им было остаться в вялой пыльной темноте, сохраняя деловое выражение лица и зная, что на него никто не взглянет!
Шесть вещей, шесть знаков, шесть потерявших свою владелицу скитальцев возвращались домой.
666. Казалось, зловещие цифры бледно светились в темном углу коридора, следя за моими нервными метаниями по квартире. Пакет молча злорадствовал.
Ведь в него уместились останки лучших в моей жизни отношений. А о такой чести не мог мечтать ни один пакет на свете, даже купленный за 10 рублей фанфарон из киоска...