4 История государства которого никогда не было

Геннадий Неделько
Глава IV


Полёт над «гнездом кукушки»

- Что ты видела там, Марена?
                - Много там грехов, беззаконий.Там лжецами
                попрана Правда и Землёю той правит Кривда.
                Свято-русские веды



Ротик носик огуречик – вот и вышел человечек.

Настало время поговорить о том уголочке Земного шара, где впервые в мире, массовым тиражом стали штамповать  «Homo ukrainen» или «Человека украинца». Этим заповедным уголком, этой лабораторией генно-этничных мутаций стала некогда славная своими подвигами и делами русская земля галицких князей. Мы оставили ее, когда она в результате Венской конвенции в 1772 году отошла в состав Австрийской империи Габсбургов. Сразу уточним, для ясности - приняли император Иосиф II и, тогда ещё здравствующая, его мать императрица Мария - Терезия, отнюдь не Украину и даже не её западную часть, а польскую провинцию Галичину, которая известна ещё как Червоная Русь. Об украинцах и Украине, в те не столь уж отдалённые времена, там и понятия не имели, а если что и знали о них, если что и сохранили в своей памяти так это, пожалуй, такие эпизоды как  «…в 1648 (году) козаки, подкрепляемые Татарами, вторгнулись в ограду СВ. Юра прежде, чем приступили к достопамятной осаде Львова. Современный поэт, львовский Армянин, Зиморович, перестроил свою идиллистическую лиру на тревожный лад, чтоб воспеть ужасные подвиги Запорожского и Украинского рыцарства. По его повествованию, козаки обобрав на церковной паперти соплеменных им и единовременных тогда Русинов, вломились и к тем, которые заперлись в церкви, а для этого пробили дырья в стене и стреляли в церковь из самопалов. Православные падали от руки православных в православном святилище. При виде кровавых трупов, овладевшие церковью добытчики устыдились было разбойного лыцарства своего и выволакивали побитых на паперть, прикидываясь Татарами. Они кричали: «Галай! Галай! (Аллах), бре, джевур!» Но скоро освоились в безбожном деле своем и принялись пытать старика игумена, чтобы сказал, где спрятаны деньги. Запорожцы облили ему голову горелкою и подожгли свечами. «Гей, пробi! християне! віра! віра!» – вопил несчастный. – «Батеньку! (отвечали ему козаки) не треба нам твоєї віри, лише дідчих (т.е. бесовских) грошей». Вслед за тем новые прибежане принялись, ради наживы, взламывать гробницы, в которых борцы за их родное православие. Наконец добрались и до Св. Юра, блиставшего своим окладом. Сдирая с него драгоценную шану, козаки приговаривали: «Не здивуй Святий Юру! Прости нам се». Вот такие вот не весёлые события связанные с посещением этих мест казаками-украинцами вспоминались, например, П.Кулишу при посещении собора Святого Юра во Львове.
 Галичина или Червоная Русь, никогда не была ни Украиной, ни казачиной, и немало натерпевшаяся лиха от казаков Б. Хмельницкого, считалась русской провинцией, хотя как мы знаем, основная масса русского населения покинула эти земли ещё во время народно-освободительной войны. Те же немногие, что остались, (порядка 200000 - 250000 человек) подверглись ужасному засилию поляков. Даже австрийские чиновники, далеко не передовой и прогрессивной в то время Австрии, были удивлены той анархией и своеволием, с которыми им пришлось столкнуться в области отношений польской шляхты к своим русским подданным. Не предвещало перемен к лучшему для русского народа Галичины и присоединение её к империи Габсбургов, где, играющая главную роль в государстве, Мария-Терезия была ревностной католичкой, противницей реформаторских идей XVIII века и сторонницей клерикально-аристократического абсолютизма. Унаследуй взгляды матери её сын, неизвестно что стало бы с русскими людьми австрийской провинции Галичина. Но после смерти (1780 год) Марии-Терезии в Австрийской империи происходят резкие перемены. Сын в отличие от матери оказался рьяным сторонником реформ. «Никогда ещё в Австрии не правил государь с такой жаждой преобразований, готовый работать с утра до вечера без отдыха и с лихорадочным возбуждением». Такую характеристику Иосифу II даёт Константин Рыжов, автор энциклопедии «Все монархи мира». Так уже на второй день своего единовластия Иосиф издаёт закон о свободе вероисповедания, а в 1782 году он отменяет крепостное право в славянских владениях империи, что, несомненно, положительно сказалось  на сохранении, хоть чуточку освободившейся от польской тирании, русской народностью своей самобытности.
Иосиф поставил себе задачу слить в одно целое все свои владения, стереть границы между различными нациями и заменить их простым административным разделением всей империи, сделать немецкий язык господствующим, дать однообразный свод законов, уничтожить все местные политические права и уровнять перед законом массу крепостных крестьян с бывшими господами. А так  как русская народность при поляках никаких политических прав не имела вообще, то от уничтожения местных политических прав она ничего и не теряла.  Если же не считать крестьянского вопроса то, австрийский император, по сути, делал то же что и Екатерина II в России. Правда если Екатерина пыталась спасти и сохранить в Малороссии ее природный русский язык, правда с акцентом на российский диалект то, Иосиф хотел чтобы родным или, по крайней мере, не чужим для русской нации в провинции Галичина стал немецкий. Такую же языковую политику продолжали и его последователи и приемники. Результат старания австрийского правительства можно наблюдать в украинском языке и сегодня. Вот лишь небольшая, взятая навскидку, подборка «украинских» слов из современной «мовы»:
Rest (нем) – решта - остаток
dach(нем) - дах - крыша
jart(нем) - жарт - шутка
farbe(нем) - фарба - краска
papire(нем) - папір – бумага.
А «чисто украинское» имя Гріц, которое, почему-то, в «мові» до  XVIII века не встречалось,  уж очень смахивает на не менее чисто немецкое Фриц, не правда ли?
Живительным средством для русской нации стал тот факт что, пытаясь провести в жизнь свои реформы, Иосиф всячески старался ослабить позиции, угнетающей русскую нацию польской шляхты, в которой видел основной очаг смут и беспорядков в государстве.
В совершеннейшем упадке на момент присоединения Галичины находилась и Греко-католическая (униатская) церковь (православная практически не существовала вообще). Греко-католические священники, даже ещё при Марии-Терезии обязаны были отрабатывать панщину. Правда, уже в 1774 году при церкви святой Варвары в Вене была открыта греко-католическая семинария для обучения русского духовенства, а в 1783 году её перенесли во Львов. В 1784 году был открыт Львовский университет, где с момента его основания и по 1809 год существовал Русский институт (Студиум рутенум), в котором обучались русские студенты-богослвы. Именно выпускники этого университета и дали толчок к пробуждению русской нации. В 30-х годах появляются первые ласточки возрождения. Самое видное место среди них занимают воспитанники этого института Маркиян Шашкевич, Яков Головацкий и Иван  Вагилевич. Они то и начали восстанавливать подзабытый в Галичине русский язык, стараясь максимально приблизить свой литературный стиль к народному - разговорному. В своём предисловии к русскоязычному альманаху «Русалка Днестровая», вышедшем в Будапеште в 1837 году, использование своего фонетического принципа орфографии М. Шашкевич мотивировал желанием придать «тепер;шному язикови истинноє лице; за-для-того держалисмо-ся правила: «пиши як чуєшь, а читай як видишь». А вообще в то время когда начинали русское «возрождение» эти три молодых человека (в шутку прозванных «Русской троицей»), русский язык в Галичине существовал только в глухих селениях. И вот что писал об этом в своих воспоминаниях один их галицких «будителей» поэт Николай Леонтьевич Устианович (1811 - 1885): «Моя юность совпадала со временем тихой, безропотной, но на дивогляд успешной полонизации не только всей интеллигенции из коренно-русского роду, но и всего, что на себе сюртук навлекало. Почти нигде не слышалось русское слово в домах нашего священства и почти нигде церковной науки на народном языце». На факте едва ли не полной полонизации Галичины заостряет наше внимание и Н. Ульянов в работе «Происхождение украинского сепаратизма»: - «Для богослужебных целей имелись книги церковнославянской печати, - писал он, - а  все  запросы  светского   образования  удовлетворялись   исключительно   польской  литературой.  Путешественники посещавшие Галицию  в 60-х годах отмечают, что беседа в доме  русинского духовенства, во  Львове  велась не иначе,  как  на польском языке.  И  это  в  то время,  когда  в Галиции  появились  признаки «пробуждения» и начали говорить о создании  собственного языка и литературы.Что же было в первой половине столетия, когда ни  о каких национальных идеях помину не  было? Лучше всего об этом рассказывают  сами галичане. Перед нами воспоминания Якова Головацкого - одного из авторов знаменитой «Русалки Днестровой». Он происходил из семьи униатского священника и признается,  что отец с  матерью всегда говорили по-польски и только с детьми по-русски. Отец его  читал  иногда  проповеди  в  церкви  «из  тетрадок  писанных  польскими буквами».  «В то время, - говорит Головацкий, - почти никто из священников не знал русской скорописи. Когда же отец служил в Перняках, и  в  церкви бывала графиня с дворскими паннами,  или кто-нибудь из  подпанков,  то отец говорил  проповедь по-польски».  Самого  Головацкого отец учил грамоте  «по печатном букварю церковнославянской  азбуке  -  то называлось  читати  по-русски,  но писати по-русски  я  не научился, так  як ни отец, ни дьяк не  умели  писати русскою скорописью». Тот же Головацкий рассказывает эпизод из времени своего пребывания  во  львовской  семинарии.  Власть  польского  языка  и  польской культуры  выступает   в   этом   рассказе  с   предельной  выразительностью. «Пасторалисты  дали  себе слово  не говорить  проповедей, даже  во львовских церквах  иначе,  только  по-русски.  Плешкевич  первый   приготовил  русскую проповедь для городской церкви, но  подумайте, якова была сила предубеждения и обычая! Проповедник вышел на амвон, перекрестился, сказал славянский текст и, посмотрев на интеллигентную публику, он не мог произнести русского слова. Смущенный до крайности, он взял тетрадку и заикаясь переводил свою проповедь и  с трудом кончил оную.  В семинарии решили,  что во Львове нельзя говорить русских проповедей, разве в деревнях».
Поляки и ополяченные русские (яркий пример Иосиф Лозинский) уже были готовы ввести польский алфавит в русскую письменность, но благодаря русскому «пробуждению» это сделать не удалось. – «То вопрос о существовании: быти или не быти русинам в Галичине, - говорил много позже Головацкий, - прими Галичане в 1830-х годах польское абецадло - пропала бы русская индивидуальная народность, улетучился бы русский дух, й из Галицкой Руси сделалась бы вторая Холмщина».
«Русскую троицу» и их «Русалку Днестровую», в которой были собраны русские песни, проза, стихи, летописные документы времён Ярослава Мудрого, упоминания о Новгороде, народном вече, австрийские власти оценили по достоинству:
- «Мы едва справляемся с одной нацией (поляками Н.Г.), а эти дурные головы хотят ещё разбудить мёртвопохорненную русскую нацию», возмущался директор львовской полиции. Было проведено следствие, в результате которого Маркияна Шашкевича, по присвоению ему духовного сана, направили в одно из самых глухих галицких захолустий, где он в возрасте 32-х лет  умер от туберкулёза. В январе 1912 года, в честь его столетнего юбилея львовский ежемесячный литературный и общественный журнал «Націоналистъ» писал:
 «Русской мірской интелигенціи не было; червоннорусскихъ дворянъ давно «плЪнили Польши шумные пиры», по словамъ Хомякова. Оставалось одно духовенство, постоянно, непосредственно соприкасавшееся съ русскимъ простонародьемъ, нерЪдко выходившее изъ его среды. Но и оно было обезличено въ національномъ отношеніи. Духовныя семинаріи, воспитывавшія русскихъ кандидатовъ духовнаго званія, превратились въ то время въ центры польскаго шовинистско-національнаго движенія. Выходившіе изъ нихъ священники были пропитаны до мозга костей польскими націоналъными идеями, а ненавистью и презрЪніемъ къ своему родному, хотя темному, лишенному сознанія человЪческаго достоинства, забитому и забытому русскому простонародью. Русское духовенство жило польской жизнью, польскій языкъ употреблялся имъ не только въ обиходной жизни, но и въ церковныхъ проповЪдяхъ; о какомъ-либо національномъ самосознаніи у него не могло быть и рЪчи. Однимъ словомъ, русскій народъ, русская жизнь, русскій языкъ былъ тогда въ большомъ униженіи. На немъ могъ говорить только темный рабъ-холопъ, интелигентъ-же считалъ своимъ долгомъ гнушаться имъ. 
И въ это именно время выступаетъ М. с. Шашкевичъ, первый произноситъ въ львовской духовной семинаріи проповЪдь на поругаемомъ до сихъ поръ русскомъ языкЪ, пишетъ на немъ стихотворенія, проповЪдываетъ любовь къ презираемому русскому мужику, ведетъ лихорадочную работу надъ освЪдомленіемъ общества, пробужденіемъ въ немъ любви къ русскому языку. Примеру М. Шашкевича слЪдуютъ другіе семинаристы, прежде всего Я. Ф. Головацкій и И. Вагилевичъ, образуется кружокъ молодыхъ людей, въ насмЪшку названный врагами «Русскою Тройцей», «который внимательно слЪдитъ за всЪмъ, что могло-бы поднять родной народъ, родной уголокъ русской земли изъ состоянія постыднаго рабства, изъ вЪкового униженія. Героическій, можно сказать, подвигъ М. Шашкевича, вызвалъ въ русской жизни Червонной Руси настоящій переворотъ. Начатое имъ дЪло увЪнчалось полнымъ успЪхомъ, предотвратило неминуемое было ополяченіе карпато-русскаго народа, призвало послЪдній къ настоящей русскои жизни. Вотъ въ чемъ заслуга безвременно скончавшагося М. С. Шашкевича, забыть о которой не можетъ благодарный русскія народъ».
Якову Головацкому долго не присваивали звание священника, а позже отправленный в глушь, он в 1846 году пишет, обличающую австрийское самодержавие статью, «Положение русинов в Галичине». Иван Вагилевич воизбежании преследований принял протестантство. После расправы над «Русской троицей», дело «пробуждения» стало угасать, но благодаря случаю, оно не погибло. Таким случаем стала Венгерская революция. Именно она послужила ещё одним толчком для самоосознания русинами своего национального эго. Поэтому в истории русского народа Галичины можно жирным шрифтом выделить 1848 и 1849 годы. Как раз в это время  в Венгрии вспыхнуло восстание против австрийских Габсбургов. Его поддержали поляки. И тогда австрийское правительство против поляков возбудило, ненавидящих ляхов, русинов. Галичане боролись не только с польскими повстанцами,  комплектуемые ими австрийские полки обнаружили большую стойкость и в борьбе с венграми. За верную службу Францу Иосифу русские галичане удостоились от последнего прозвища «тирольцев ближнего Востока», и он пожаловал им сине-желтый национальный флаг. Современные украинские сепаратисты не нашли ничего лучшего, как объявить этот знак немецко-габсбурговской «ласки» дополнив его тризубом варяга Рюрика символом «самостийной Украины».
 В то же время на подавление венгерского восстания в Австрию были приглашены российские войска, которые прошли через Галицию под командованием «малоруса» генерала Паскевича. Некоторые закарпатские интеллигенты истолковали приход россиян как освободительную миссию. Известный закарпатский писатель и педагог Александр Духнович (1803 - 1865) вспоминал, что, увидев на улицах Пряшева русских казаков, он танцевал и плакал от радости.
Эти события и послужили новым толчком к русскому возрождению в Галиции. Правда русские люди в то время были разобщены и не имели руководства способного воспользоваться сложившейся ситуацией, но зато, как раз тогда  была создана «Головная русская рада» - первая именно русская организация которая, как пишет наш современный и далеко не самый лживый историк Ярослав Грицак: «У своєму першому маніфесті вона оголосила, що галицькі русини є частиною великого українського народу, який мав славне минуле і власну державу». И хоть как-то неудобно мне, человеку без специального исторического образования поправлять такого видного историка, но всё же хотелось бы, чтобы наши учёные, если они действительно учёные, не передёргивали карту подобно дешевому шулеру, а играли честно. И если быть честным, то первый манифест «Головной русской рады» гласил следующее: «Мы, русины галицкие, принадлежим к великому русскому народу, который говорит на одном языке и составляет 15 миллионов, из которого два с половиной миллиона населяют Галицкую землю».
«Однако эту точку зрения – пишет Н. Пашаева в «Очерках истории русского движения в Галичине XIX – XX в.в.» - посланцы русинов не решились отстаивать перед губернатором края Ф.Стадионом. Когда депутация русинов, состоявшая из 6 членов, пришла к Стадиону, он спросил их: «Кто вы?» Они ответили на это: «Мы рутены» (Wir sind Ruthenen). Стадион возразил на это: «Такой ли вы народ как население России?» Они отвечали: «Население России есть схизматическое, мы к нему себя не причисляем». Стадион спрашивал их далее: «Какое письмо (т.е. шрифт) употребляете вы?» Они ответили: «У нас есть старое церковное письмо». Стадион опять спросил: «А может быть, что это такое письмо как «гражданка» в России?» Депутация не могла дать удовлетворительного ответа, так как не знала истории русского письма. Об этом разговоре через десятилетия поведал деятель русского движения Богдан Андреевич Дедицкий.
Об этом же эпизоде с горечью и стыдом говорит в своей статье 1866 г. Иван Григорьевич Наумович, один из наиболее ярких лидеров русского движения в Галичине XIX в. «В 1848 г. нас спрашивали: кто мы? мы сказали, что мы всесмирнейшие рутены. Господи! если бы праотцы наши узнали, что мы сами прозвали себя тем именем, каким окрестили нас во время гонения наши найлютейшие враги, они в могилах зашевелились бы... Мы клялись душою-телом, что мы не русские, не Russen, что мы так себе, рутены, что граница наша при Збруче, что мы сторонимся от Russen, как от окаянных шизматиков, с которыми ничего общего не хотим иметь. Какое ваше письмо? - допрашивали нас далее. Мы сказали, что письмо наше такое, как в церковных книгах, и опять душой-телом отрекались «гражданки», будто она Serbisch-russische Civilschrift и чужая нам. Так никого удивить не может, если нам, рутенам, некоторое время после того, не позволили употреблять ни русские выражения, ни русскую «гражданку», ни русскую скоропись, а допустили лишь, чтобы нам, как рутенам, свободно было писать просьбы в ведомства и суды и печатать книги церковной кириллицей и таким языком, на каком говорят в окрестностях ведомства и суда по торгам и корчмам. И почему же мы не сказали, в 1848 г., что мы русские, что граница наша не Збруч, но что она идет дальше Днепра? Мы не сказали этого для того, чтобы правительство не опасалось, чтобы мы, связанные тысячелетней историей, церковным обрядом, языком и литературой с великим русским народом, не пожелали оторваться от Австрии. Мы опасались в 1848 г., что нас, как русских, не допустят к конституционным свободам и как слабеньких придушат так, что не дохнем русским дыханием... Нам русским никогда не приходила мысль оторваться от Австрии, с которой нас связала судьба и вяжет постоянно надежда лучшей будущности...».
Но и эта робкая, отрёкшаяся от русского имени организация, после усмирения венгров и поляков стала обузой для правительства Австрии, и император Франц Иосиф (1848 -1916 г.г.) с отменой в 1851 году конституции, распустил «Головную русскую раду». Усиление русского народа в его империи, не входило в планы австрийского императора, который уже в 50-х годах намеревался расширить на восток границы своего государства и писал своей матери: «Наше будущее - на востоке, и мы загоним мощь и влияние России в те пределы, за которые она вышла только по причине слабости и разброда в нашем лагере. Медленно, желательно незаметно для царя Николая, но верно мы доведём русскую политику до краха. Конечно, нехорошо выступать против старых друзей, но в политике нельзя иначе, а наш естественный противник на востоке – Россия» (К.Рыжов «Все монархи мира»). Так что, помилуй Бог, какая уж там «русская рада».
Естественно, что первыми и самыми надёжными союзниками в продвижении на восток Францу Иосифу виделась, ненавидящая Россию, польская аристократия. Поэтому уже в 1849 году губернатором Галиции назначается сторонник полонизации края граф Агенор Голуховский. Он сразу запретил редакциям русских газет употреблять российский гражданский шрифт и выражения, заимствованные из общерусского литературного языка. В начале 1852 года последовало официальное цензурное предостережение, чтобы «не употреблять московских слов под опасением запрещения». Приходилось подделываться под официальный «рутенский» язык. «Приказано было составлять учебники на галицко-русском (рутенском) жаргоне» - иначе книгу не пропустила бы цензура.
Русская интеллигенция (в основном это было духовенство), несмотря на запрет русского языка и фактическую  попытку искоренить русскую народность продолжала бороться за свою национальную самостоятельность. Д.И. Зубрицкий в начале 50-х годов на русском литературном языке (гражданке) стараясь «по возможности избегать и Хохлацизмов и Полонизмов» и считая, что народное наречие не годится для языка научных трудов, назвав его «областным наречием галицкой черни», пишет «Историю Галицкой земли», и возлагал большие надежды на свой труд. «Если же мы, - писал он Погодину в одном из писем, - успеем бросить в народ несколько сот экземпляров Истории, тогда мы упрочим навсегда русскую стихию; ибо невежество в этом отношении доселе было неимоверное». Эти надежды, однако, не сбылись. В 1852 году вышли первые два тома, но расходились они плохо, а  в школы цензура их не допустила. Но тем не мене интерес к российской литературе в Галичине пробуждался огромный, и тот же Д. Зубрицкий  в 1852 году писал М.П. Погодину: «Что касается нашей литературы, образования и других обстоятельств, - невзирая на препятствия, запрещения и недостаток книг, хотя и медленно, все поступает к лучшему, и будущее поколение сулит нам прекрасные плоды. Юношество читает с восхищением русские книги, вникает в язык, понимает его и подражает ему, и теперь, хотя бы и запрещено было преподавать русский язык, что, может быть, и последует, то уже раз возникшее стремление не остановится». Отсюда можно сделать вывод, что даже если бы всё продолжало развиваться так, как оно развивалось в Галичине в те годы, галицкие русины по своему языку были бы, близки к великорусскому или, по крайней мере, разговаривали бы так, как малороссы Надднепрянщины. Однако влияние запада тогда уже было так велико, что среди самих галицких «будителей» не было единого понимания родного языка. Так, например, известно, что Вагилевич переписывался с Погодиным на местном наречии, отчасти им самим изобретенном. Так, к примеру, вместо русского «т» он писал латинское «t». Кроме того, он менял сам свое правописание почти с каждым письмом. Большая часть галицких будителей-священников обращалась к своему читателю на том же языке как к пастве, понятном ей - смеси народных говоров, церковнославянского и русского языков, этот язык  получил название «язычия». Этой неразберихой, опсаясь намечающегося возрождения русского языка, и решил воспользоваться губернатор Галиции граф Голуховский. Он понимал, что возроди «будители» позабытый и искореженный многовековым рабством русский язык, доказывать, что русские люди России и русины Австрии разный народ будет бесполезно. Поэтому с целью дальнейшего отчуждения австрийских русинов  в 1859 году было решено изъять «кириллицу» и ввести вместо неё латинский алфавит. Открывая  заседание комиссии, Голуховский прямо заявил, что введение латиницы вызвано необходимостью поставить преграду распространению великорусского языка. Что, русины ничего не сделали, чтобы отграничить свой язык и шрифт от великорусского языка и поэтому правительство вынуждено было взять инициативу в свои руки. Но тут Голуховский и его сторонники встретили отчаянное сопротивление русской партии. Против, выступили даже те, от кого губернатор рассчитывал получить поддержку. Среди протестовавших был и Иосиф Лозинский, который в 30-е годы, как мы помним, сам предлагал галичанам ввести латиницу. Лозинский считал, что новая орфография вызовет сопротивление «рутенской нации», а насильственное ее введение расколет литературу, что, к сожалению, в конце концов и произошло.
Выступления участников комиссии на четырех ее заседаниях, возникшие горячие прения и пылкие протесты, заставили правительство отказаться от введения латиницы. Это был полный провал для Голуховского, и он вынужден был уйти в отставку, правда, в том же 1859 году он был назначен министром внутренних дел Империи вместо отставленного Баха.
Вот  в таком  вот  положении  находилось русское движение в Австрии до 60-х годов XIX столетия. Но, наши «кращи» историки смотрят на эту проблему совсем под иным углом, откуда им открывается совсем иная панорама, очень похожая на бредовое состояние «белой горячки». Так, например, профессор Прикарпатского национального университета имени Василя Стефаника Микола Петрович Лесюк считает, что после смерти Макрияна Шашкевича, его товарищи по «Русской троице» пошли иным путём и предали начатое им дело. В «науковому і культурно-просвітницькому краєзнавчому часописі «Галичина»  (2003 год № 9)  в статье «Формуввання української літературної мови в Галичині в умовах австрійського режиму» он пишет: «Його друзі (Шашкевича Н.Г.) фактично зрадили почату справу. І. Вагилевич перестав писати українською мовою і писав тільки польською, (на счёт Вагилевича Лесюк несомненно прав Н.Г.), а Я.Головацький, хоч і був 18 років завідувачем кафедри української словесності у Львівському університеті, перейшов на бік москвофілів і всіляко застосовував в українському письмі не українську народну мову, а так зване «язичіє» - суміш кількох мов, а пізніше взагалі перейшов на великоруську мову». Вполне серьёзно; чем больше сталкиваешься с «научными статьями» наших учёных историков тем крепче становится уверенность, что имеешь дело или с полным идиотом, чего по идее, вроде, быть не должно, или с человеком без стыда и совести, что в наше время может быть и аж бегом. Но ведь, сколько не ищи сведений о галицких украинцах в первой половине XIX столетия - их нет; нет их по той простой причине, что Галичина, как уже говорилось выше,  украиной (окраиной) никогда не называлась и никогда ей не была. В Русском институте (Студиум рутенум) обучались на русском языке, Вагилевич, Головацкий и Шашкевич – «Русская троица», а совсем не украинская, писали на русском языке.  Вот, например, отрывок из стихотворения Якова Головацкого “Братови изъ-за Дунаю” (Львов, “Слово”, 1861, № 76) написанное именно по принципу Шашкевича «…держалисмо-ся правила: «пиши як чуєшь, а читай як видишь».

Коли ймешь кидати
Чужую чужину,
Соколомъ вертати
Въ рoдну Украину –
Не минай родины
Старой Галичины:
Вступи, милый брате,
До нашои хаты!
Щиро русскимъ словомъ
Тебе поздоровимъ…

Несомненно, этот русский язык Шашкевича и Головацкого похож на «украинский» язык «Самовидца» или Григория Сковороды, которые жили столетием раньше и их язык от русского как мы уже видели, был мало отличим. Похож он и на язык  их современников - Котляревского или Шевченко. Вот, для сравнения, как писал Шевченко в подлиннике:

Катерино, серце мое!
Лышенько зъ тобою!
Де ты въ свити поденесся
Зъ малымъ сиротою?
Хто спытае, прывитае,
Безъ милого, въ свити?
Батько, маты — чужи люды,
Тяжко зъ нымы жыты!..

Но если Шевченко действительно родился на земле, которую, начиная с XVII века иногда называют Украиной  (так по «Самовидцу», Б. Хмельницкий в 1648 году из под Львова «на писмо королевское вернулся на зиму на Україну»), и Шевченко ещё как-то можно назвать украинцем, тем более, что именно он по данным Грушевского как раз и придумал «як мають себе називати його земляки» то, какое отношение к украинцам имели русские люди бывшего русского княжества галицких князей, из которого после удачного похода Хмельницкий вернулся в Украину? Да, язык там похож на язык Шевченко, но ведь и язык Шевченко очень похож на фактически российский и язык «Самовидца» и Сковороды. То есть, везде язык русский и понятен был всем русским людям от Карпат до Волги и от Балтики до Чёрного моря. У немцев, например, дело обстояло гораздо хуже, и по данным немецкого исследователя Шмиделя, существовало 114 немецких наречий столь различных, что ещё Ломоносов писал о том, что«…в Германии баварский крестьянин мало разумеет мекленбургского, или бранденбургский швабского, хотя того же немецкого народа».  Семен Юрьевич Бендасюк, в своём докладе, прочитанном 12 декабря 1938г. в секции русских студентов во Львове, на курсе культурно-просветительной работы по этому поводу говорил: «Северные немцы от южных, фламандцы от бельгийцев, ирландцы, шотландцы и валлийцы от англичан, бретанцы и провансальцы от французов, каталонцы от испанцев имеют куда больше оснований и возможностей отделиться, чем украинцы от русских, но фактически не отделяются».
Несмотря на всё выше сказанное, литературный язык у германского народа один что, несомненно, способствует единению германской нации. Зачем же было нам вводить различное правописание? Вы даже сегодня, проедьте по разным городам Украины и убедитесь, что везде в простонародном наречии существуют отличия. Сравните хотя бы разговорный язык Одессы, Луганска и Чернигова. Да что там города и области, иногда даже в близлежащих сёлах можно встретить свою разговорную особенность. Что получится если мы для каждого региона, для каждого города начнём писать свою грамматику? Вас тут же объявят сепаратистом, со всеми вытекающими отсюда последствиями, невзирая на то, что вы всего лишь хотите «писаты як чуешь, а читаты як видишь». И правильно сделают. Ведь сепаратизм духовно и морально обедняет народ, он сужает горизонты его познаний мира, и зачастую великий народ превращает в этнического карлика, в  коротышку, которого любой, кто захочет легко, взяв за шиворот, оторвёт от земли и вышвырнет на помойку. Концентрируя всё усилие на том, что бы этого не случилось и что бы его хоть как-то заметили, и зауважали, такой этничный карлик начинает сочинять, и всем рассказывать легенды о тех временах, когда он якобы был великаном, культивируя своё мнимое величие, и уверовав в него сам, превращается в напыщенного хвастуна-эгоиста или иначе националиста. Как правило, националисты считают себя патриотами, но на самом деле это не так. Между патриотом и националистом две большие разницы. Патриот делает всё для того что бы в его страну, город или даже село лестные слова и признание приходили от соседей (извне) и что бы его признавали за его дела, а не за язык, и его лозунг – «Приходите в мой дом – мои двери открыты…». Националист же берёт в руки барабанные палочки и своё «Я» выпячивает сам,  при этом его жизненное кредо: «Не садись на мой горшок…»
Так почему же сегодня мы приветствуем тот раскол русского народа, который внесли поляки и немцы? Украинский историк Грицак, вполне резонно, бъясняет это «…свідомим копіюванням західних зразків з надією на успіх та багатство».  И справедливо считает что «без того озахіднення Україна би взагалі не сталася. Було би щось інше. Якась руська цивілізація». Идти след в след за Европой оно, конечно, может и можно, но только я так понимаю, что если, собирая грибы, идти след в след за опытным грибником вряд ли вы соберёте грибов больше новичка собирающего грибы самостоятельно.  Выходит наши современные «свідомі» специально хотят сделать так чтоб наши народные «лукошки» остались пустыми, продолжая антинародную политику раскола, и по-прежнему, выполняя роль агентов запада, пудрят нам мозги, давно или совсем недавно сочинёнными байками несуществующей истории Украины, с её якобы особенным народом и своей отдельной мовою. Ведь ещё в начале XX века священник, педагог и публицист, галицкий политический деятель, бывший с 1906 по 1918 год соредактором газеты «Свобода», старейшего в США украинского печатного органа Андрей Каминский писал, что те «…хто в даних обставинах бажає будувати Україну поза межами Россiї, той будує не Україну, а Польщу».
Один из тех кто и сегодня «будує не Україну, а Польщу» профессор Лесюк пишет: «Однак це зовсім не означає, що в Галичині на той час не було кому відстоювати народну мову. Серед них особливо виділявся священик Йосиф Лозинський, учений та публіцист, який написав ще в 1833 році польською мовою граматику української мови». Что у профессора с головой? - ведь это же полнейший маразм. Как можно написать на иностранном языке грамматику языка, который ещё и в  XX веке находился, образно говоря, в стадии своего развития на положении  грудного ребёнка? Для кого написал этот «патриот» свою «граматику»? Может быть, поляки все поголовно сгорали от желания изучить, неизвестный им язык народа, которому ещё не придумали и названия или, что скорее всего, «учений та публіцист» Лозинский в то время ещё не умел писать на русском языке? Ведь не пройдёт и двух десятков лет, и он же, этот русский язык будет защищать от латинизации, то есть, фактически, от своей же идеи. Что, уже научился писать по-русски – вошел во вкус? Да и на польском языке написал он, по большому счёту, грамматику русского, а не украинского языка, которая вышла под заглавием «O wprowadzeniu abecadla polskiego do pismiennictwa ruskiego» (Об использовании алфавита польского для  письменности русской). Помню, изучая английский язык в школе, я практиковал такую же мульку, как и Лозинский. От незнания английского и его правописания, английские слова я записывал русскими буквами, а  потом их заучивал. Выходит я тогда тоже был «учений та публіцист»?
Точно так же, как и в начале 60-х годов «Грамматику руского (с одним «с») языка» написал М. Осадца.  Лесюк же назвал это «визначною подією в культурному житті Галичини», ему увиделось в этом событии «…поява на початку 60-х років граматики української мови Михайла Осадци». Он называет грамматику М. Осадцы «світлим променем у мовному мороці, який сіяли в цей час у Галичині москвофіли». Но только «уважаемый» профессор не учитывает тот факт, что «Русскую троицу» «москвофилами» не называли, а «украинофилами» во время, когда началось русское возрождение в Галичине  вплоть до 60-х годов ещё и не пахло. И Осадца может быть и назвал бы свою грамматику «Грамматикой украинского языка», но только он ещё, наверное, не знал и такого  слова как «украинский».  Украинофильство по-взрослому начало заявлять о себе, фактически, только после 1867 года, когда Галицию покинул лидер русского возрождения  Яков Головацкий и другие видные деятели этого движения. Воспользовавшись ослаблением русской партии, поляки и ополяченные русины создали общество «Просвиту» которая и понесла идею украинофилства в народные массы. То, что существенной разницы между россиянами и галицкими русинами вначале не существовало, видно даже из той «наставительной» беседы, которую проводил с «украинцами» (в понятии наших горе-историков) граф Стадион. Ну вот объясните, на кой чёрт графу понадобилось бы у щирых украинцев допытываться: - «Такой ли вы народ как население России?». Замечу – не  Малороссии, а  России. Он что, и  венграм и полякам подобные вопросы закидывал? Или может в России в то время сплошь и рядом одни украинцы жили? И ведь даже в момент зарождения «украинофильства»,  в начале 60-х годов, резкого различия и антагонизма между «москвофилами» и «украинофилами» Галичины не существовало.
 Когда же в 1864 году, после подавления польской революции в России, австрийское правительство поняло, что Россия вырвала у польской шляхты последние зубы, и их опасаться не стоит, оно вновь отдало всю полноту власти в провинции Галичина полякам. Вновь в 1866 году её губернатором стал Голуховский, и вновь началась усиленная полонизация русского народа.  И русский представитель на галицком сейме М. Куземский 27 марта 1866 года укорял поляков в том, что стоит русинам начать отстаивать свои грунты, леса и пастбища их обзывают коммунистами, когда они начинают защищать свои права политические – они тут же становятся москалями, отстаивают свою веру, они – «шизматики».  Возмущённый Наумович, как пишет в своей работе «Очерки истории русского движения в Галичине  XIX –XX века» Н. Пашаева, в №83 «Слова» за 1866 год писал: «Как христианин и как проповедник науки Христовой я не могу не видеть в Москве моих ближних, братьев, не могу их не любить или любить меньше, чем люблю ближних и во Христе братьев в Кракове, Варшаве и Познани. Как Славянин не могу в Москве не видеть русских людей. А хотя я Малорусин, а там живут Великоруссы; хотя у меня выговор малорусский, а у них великорусский, но и я русский и они русские... Старый наш отец Нестор, родом Малорусе, начал летопись свою словами: «Се повести временных лет откуду пошла есть русская земля...» Под этой русской землей он подразумевал не одну Галицкую или Малую Русь, но всю Русь, весь северо-восток Европы».  Наумович подчеркивал, что отречься «от всего общего с Москвой - значит перестать быть русским христианином, славянином, отречься от греческой церкви, богослужения, летосчисления, своих праотцев и стать... предателем прадедовской церкви, отступником Руси». «Мы не Рутены отъ 1848. года, — мы настоящіи русскіи», — провозгласило львовское «Слово» и его редактор Б. А. Дидыцькый.
«Старо-руске «Слово» проголосило вже в р. 1866. явний клич «єдинства» з російським народом, не тільки в значінню політичнім, але також національнім, та староруска партія зачалась перетворювати що раз виразнійше в партію руссофільську» - писал Кость Левицкий, который при фашистах, на последнем году своей жизни в июле 1941 года стал основателем и главою Національної Ради у Львові. То есть, та партия, которая первая стала говорить от имени русского народа, которая не дала кануть в Лету русскому языку в Галичине, стала «не правильной», «не народной» и на арену начинают выходить иные «борцы» ими как раз и становятся созданные поляками «украинофилы».
Как раз в это время поляки окончательно поняли,  что проводимая ими полонизация  галичан в Австрийской Империи -  дело нелегкое и, вероятно, при существовании рядом русского народа России, даже невозможное.  Вот тут то и пригодилась им теория «историка» Духинского. Нашлись умные  люди,  доказавшие, что из тёмного и забитого русского мужика гораздо легче сделать украинца, чем поляка или австрийца. Украинизация  сулила  больше выгод;  она не  столь  одиозна,  как ополячивание, народ легче на нее поддастся, а сделавшись украинцем,  он уже не будет русским. Именно в это время, теснимые поляками и австрийским правительством, многие из русских борцов за права русского народа,  в их числе Маркил Попель, Лука Цыбык, Яков Головацький вынуждены были эмигрировать в Россию. Вот тут - то и зацвела буйным цветом партия «украинофилов», закипела работа по созданию «древнего украинского языка».   Воспользовавшаяся тем, что лидеры «старорусской партии» поняли, что им тут работать не дадут и их идея о единстве русского народа может закончиться для них небом в клеточку они оставили родину, но остались при своём убеждении.  «Та не всі галицькі Русини так думали і в єдинстві з російським народом шукали свого спасення. Переважна часть послів політиків числила іще на поміч австрійського центрального уряду; деякі з них роздумували про угоду з Поляками... У сій трильоґії відбував ся процес кристалізації народної українофільської партії в народну українську партію» - писал всё тот же Левицкий. А вот современник тех событий поляк пан Зубликевич в государственном Совете в Вене уверял, что украинофильскую «народну» партию удалось создать не украинцам, а именно полякам. И, наверное, он не кривил душой потому что именно со стороны «украинофилоф» посыпались вскоре различные обвинения на «старорусскую партию»: дескать, «москвофилы субсидировались царской администрацией», «были далеки от русского народа» и тому подобное, а вскоре во главе украинской партии в Галичине главой почему-то стал поляк, граф Шептицкий.  И хотя, и пытается откреститься от истинных родителей украинофилсства в Галичине Кость Левицкий, доказывая, что высказывания Зубликевича сплошная ложь, и что «…звідсі вийшла леґенда що українофілів винайшли Поляки, та що українство се інтриґа польська…», но только даже современные историки-украинофилы этого не отрицают. Так, доктор философских наук профессор Национального университет «Острожской академии» Пётр Карлюк пишет: «Разумеется, имперское австрийское правительство не особенно жаловало национальные движения в своем государстве. Однако развитие москвофильства в условиях обострения российско-австрийских отношений вынудило Габсбургов повернуться лицом к проукраински настроенным деятелям и даже оказать им определенную поддержку. Ведь они были противовесом москвофилам». Да и сам Левицький не отрицал, что «…галицький намісник граф Аґенор Ґолуховскі постановив був з галицьких українофілів витворити нову політичну партію, що малаб іти рука в руку з Поляками…»
Но, не взирая на усилия поляков  и австрийского правительства в 60 - 80-х годах ХIХ столетия российская (москвофильская) ориентация была доминирующей в политической и общественной жизни галицких русинов. Начало же 80-х можно считать переломным рубежом в истории русского народа Галичины, когда правительству Австро-Венгрии при помощи поляков удалось расколоть русское движение и создать, наконец-то, в своём подопытном хозяйстве «Галичина» стойкий штамп «Homo ukrainen» - человека люто ненавидящего всё русское. Сигналом к наступлению украинофилам послужил нашумевший в те годы судебный процесс по делу Ольги Грабарь. Этот процесс начался во Львове в 1882 году. Он имел сугубо политический характер. Были арестованы наиболее видные деятели русского движения: И. Наумович,  его два сына, В. Площанский,  А. Добрянский, его дочь Ольга Грабарь, и ещё ряд видных деятелей русского движения. Подсудимых обвиняли в государственной измене. Обвинение позорно провалилось. Однако суд присяжных признал Наумовича, Площанского и двоих крестьян виновными в участии в связях, задачей которых было возбудить ненависть или презрение к австрийской державе, что было подведено под параграф нарушения публичного спокойствия. Их приговорили к нескольким месяцам тюрьмы. Наумович получил 8 месяцев. Отсидев данный срок, вернуться в свой приход он уже не мог, его отобрали у него духовные власти, затем последовало отлучение его от церкви. За этим политическим процессом против русских галичан, вскоре последовали другие, явив собой начало открытой травли русского движения. Один из москвофилов Григорий Купчанко, автор книги «Галичина и её русские жители» писал: «Та борьба сильно шкодила русскому народному дЪлу въ ГаличинЪ, бо просвЪщенни русски люди або дЪлилися на партіи або совсЪмъ оттягалися отъ публичной дЪятельности. Головною причиною того були безпрестанни клеветы и доносы со стороны приверженцевъ молодо-русской партіи на старо-русскихъ патріотовъ и народолюбцовъ и взагалЪ на всЪхъ русскихъ людей въ ГаличинЪ, котори не стояли на сторонЪ молодо-русской партіи и еи польскихъ союзниковъ…. Тотъ роздоръ, то роздвоенье межи просвЪщенными русскими людьми въ ГаличинЪ вызыскали польски паны и ксёндзы и сталися наконецъ полными панами надъ Галическою Русъю, забравши въ свои руки власть, уряды, школы и т. д., отдавши въ руки або подъ надзоръ польскихъ іезуитовъ русски монастыри, семинаріи и т. д., запровадивши въ русскихъ школахъ новомодне украинске письмо або фонетику, вытЪснивши изъ галического краевого сейма мало-не всЪхъ русскихъ пословъ и т. д. и т. д. При такихъ обстоятельствахъ, само собою розумЪется, состояніе, русского народа въ ГаличинЪ сдЪлалося въ каждомъ отношенію дуже тяжкимъ и сумнымъ. Занедбанный русскій народъ впалъ въ долги и нужду, и велика часть русскихъ хлЪборобовъ-мужиковъ, а также мЪщанъ-ремесленниковъ утратила черезъ долги и нужду свое добро и совсЪмъ перейшла на бЪду. Не знаючи, якъ иначе помогчи собЪ въ своей страшной нуждЪ и бЪдЪ, многи русски люди изъ Галичины зачали наконецъ оставляти свой родный край и ити въ розлични други, чужи краи жити и тамъ лучшой доли шукати». Так только в США за периода с 1877 года по 1914 из Буковины и Галичины эмигрировало порядка 350 тысяч человек. В результате польский этнос на русских землях Галичины стал преобладать в своём численном отношении. Так, если в 1857 году в Галичине насчитывалось 2085431 житель русской и 1981076 жителей польской народности, в 1869 году 2379000 русских и 2292000 поляков, то уже 1880 году поляков было 3058400, а русских 2549707 человек. При переписи 1890 года - поляков уже 3509183 человек, тогда как русских всего 2835674 человека. Если учесть, что в Галичине в это время проживали ещё и другие народности такие как немцы, чехи, словаки, румыны и в большом количестве евреи, то станет ясно, как трудно было бороться истинным русским патриотам за сохранность своей нации, своего языка. Ведь они на своей родной земле остались в  меньшинстве и составляли немногим более третей части её населения. Попробуй тут сохранить в таких условиях свой родной язык, когда на тебя постоянно давят и твердят что ты это не ты. Тот же Купчанко писал, например, о Гуцулах: «Гуцулы то суть чистокровни славяно-русски люди, якъ то видно изъ ихъ языка, который есть о много чистЪйшій, якъ языкъ другихъ русскихъ жителей Галичины и Буковины, и въ которомъ есть много такихъ чистыхъ славяно-русскихъ словъ, яки находятся лишь въ книжномъ русскомъ языцЪ. Що Гуцулы мЪшаютъ въ свою бесЪду и где-яки чужи, нерусски слова, то то совсЪмъ не дивно, бо вЪдь въ близкомъ сосЪдствЪ съ ними жили и жіютъ розлични чужи, нерусски народы, якъ напримЪръ: Ромыны (Волохи), Армяне, Мадьяры и др., отъ которыхъ они и пріймили въ свою бесЪду где-яки слова». И коль уж горцы-Гуцулы «мЪшаютъ въ свою бесЪду и где-яки чужи, нерусски слова» то, как могли сохранить в неприкосновенности свой родной язык русские жители равнин и тем более коренные жители,  плотно упакованных евреями, поляками и немцами городов Червоной Руси. Да не беда бы и это всё, и ни в жизнь бы не «вылепило» из русского человека украинца панство из «Просвиты», если бы не помогло австрийским немцам и полякам российское правительство.



Лирическое отступление.


Вы, конечно, помните, в каком состоянии мы оставили Россию и Малороссию, находящуюся под царским скипетром. - Огромный интерес ко всему малоросскому: походы в народ, сбор народного фольклора, чуть ли не повальное увлечение историей и казацкой романтической героикой, заострённое внимание творческой интеллигенции – поэтов, писателей, художников. Как результат попытка протащить, втиснуть в уже существующий русский литературный язык и водрузить рядом с ним народную «мову» малорусского простолюдия. Надо заметить, что эта попытка довольно благотворно повлияла на сам русский литературный язык, который заметно изменился и обогатился, впитав в себя немало благозвучных украинских слов и выражений. Но сам литературный язык малоросса выглядел довольно нескладным, угловатым, а порою даже смешным. Так, например, М. П. Старицкий перевел шекспировского «Гамлета» с его знаменитым вопросом: «Буты чы не буты? — ось-то заковыка». А в попытке П. Кулиша перевести на украинский язык «Библию», фраза «Да уповает Израиль на Господа» выглядела вообще как плевок в душу Господу и читалась: - «Хай дуфае Сруль на Пана». Надо бы аккуратнее с Богом - вдруг Он не сможет правильно понять с чего бы это вдруг на него должен «наехать» какой-то «сруль» от которого так «дуфает»?
Но не взирая на это уже в 1841 году в Петербурге стараниями Евгения Гребинки начинает выходить альманах «Ластівка», в котором на малорусском языке печатались все украинские авторы того времени. В 1861 году начинает выходить журнал «Основа».  И хотя много украинских писателей до средины XIX столетия (среди них Шевченко, Котляревский) писали свои произведения «ярыжкой» или «гражданкой» - шрифтом, введённым в России Петром I в 1708 году для печати светских изданий - во второй половине XIX столетия появляются и украинские фонетические тексты. Есть предположение, что впервые украинское фонетическое правописание было предложено ещё в 1818 году, а И.Франко уверял, что фонетическое правописание «идет по крайней мере, от Котляревского». Позднее Максимович в статье «О правописании малороссийского языка» в 1840 году предложил свое правописание, но довольно сложное и оно не удержалось. Начиная с 50-х годов, П.А.Кулиш начинает интенсивно вводить в написание украинских текстов фонетическое правописание, его некоторые даже считали изобретателем украинской «фонетики». Стремление совсем не большой части малоруссов писать на своем наречии и, изучать богатую сокровищницу народной поэзии, во второй половине XIX столетия в Малороссии стали называть «украинофильством». Украинофильство в России являлось вполне легальной и даже поощряемой формой самовыражения. А почему бы и нет? Ведь это тот же русский язык и все это прекрасно понимали.
 Вот, например, как, по-доброму иронизируя, относятся к этому наречию современники первых украинофилов, герои И. Тургенева, выражая, по-видимому,  отношение к украинскому языку и самого автора.
- Где это Золотоноша? - спросил вдруг один из мальчиков у Басистова.
- В Полтавской губернии, мой милейший, - подхватил Пигасов, - в самой Хохландии. (Он обрадовался случаю переменить разговор.) - Вот мы толковали о литературе, - продолжал он, - если б у меня были лишние деньги, я бы сейчас сделался малороссийским поэтом.
- Это что еще? хорош поэт! - возразила Дарья Михайловна, - разве вы знаете по-малороссийски?
- Нимало; да оно и не нужно.
- Как не нужно?
- Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать наверху: "Дума"; потом начать так: "Гой, ты доля моя, доля!" или: "Седе казачино Наливайко на кургане!", а там: "По-пид горою, по-пид зеленою, грае, грае воропае, гоп! гоп!" или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непременно заплачет - такая чувствительная душа!
- Помилуйте! - воскликнул Басистов. - Что вы это такое говорите? Это ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, люблю ее и язык ее знаю... "грае, грае воропае" - совершенная бессмыслица.
- Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык... Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую, первую попавшуюся мне фразу: "Грамматика есть искусство правильно читать и писать". Знаете, как он это перевел: "Храматыка е выскусьтво правыльно чытаты ы пысаты..." Что ж, это язык, по-вашему? Самостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить лучшего своего друга истолочь в ступе...».
И не удивительно, что ничего предосудительного правительство Российской империи не усматривало в наречии малороссов, ведь были же в Империи учебники на тульском наречии, собиралось выпустить свой учебник и вятское земство.  «Долго никто не думал подозревать в этом чего-нибудь дурного, - писал Костомаров - антигосударственного, чего-то вредного для общества, чего-то такого, что следует истреблять полицейскими мерами. Если подчас возникали недоумения, за которыми следовали придирки и гонения на писавших по-малорусски, то все-таки имелось в предмете содержание того, что писалось по-малорусски, а не самое наречие, на котором писалось. Развитие этого направления дошло, наконец, до издания в 1861—1862 годах особого, специально для малороссийского края, органа «Основы» и до заявления о необходимости писать по-малорусски для простого народа книги с целью первоначального образования. Но так как это совпало случайно с польским движением, разразившимся восстанием 1862 года, то нашлись лица, которые стали усматривать какую-то солидарность между малорусским правительством и польскими тенденциями. Эти господа стали возбуждать власти к преследованию малорусского писательства полицейскими мерами, выставляя на вид, будто у малорусских писателей таится мысль об отторжении малороссийского края от Российской империи. Некоторые из тогдашних государственных людей поверили таким сообщениям, потому что сами мало знали Россию, живя и воспитываясь только в столице и за границею, а потому допускали возможность в провинциях таких явлений, которых бы не допустили другие, сжившиеся более с провинциями; не на всех, однако, может падать такое обвинение: были из государственных сановников более светлые умом и гуманные, которые не поддавались таким нашептываниям…». И действительно такие «нашептывания» были совершенно напрасны. В самой Малороссии, где общественность лучше ориентировалась в ситуации, еще до начала польского восстания появлялись публикации, предостерегавшие о коварных замыслах, вынашиваемых поляками и ясно показывающие отношение малорусского общества к этим событиям. Так, например, издававшийся в Киеве историко-литературный журнал «Вестник Юго-Западной и Западной России» писал в 1862 году:
«…Старинным благожелателям России (так названы поляки, благожелатели надо понимать в кавычках Н.Г.) хотелось бы во чтобы то ни стало ослабить ее могущество, поразить и втянуть в свои сети южную и юго-западную Русь и вот снова искусно пускается в  ход мысль между нами малороссиянами, проникнутая, по-видимому, самым бескорыстным ей желанием добра: к чему единство с Россиею? Как будто вы не можете употреблять только свой малороссийский язык и образовать самостоятельное государство? Самая коварная злоба в этих змеиных нашептываниях так очевидна, что при малейшей доле проницательности можно бы понять ее, потому что к чему же иному они вели бы, как не к взаимному поражению сил самой же России, а затем, к окончательному ослаблению и поражению и южной Руси, как вполне бессильной без связи с целою русскою землею? И однако же некоторые пустые головы сами не зная того, кем они втянуты в сети, готовы вторить об отдельности южной Руси, издеваться над образованнейшим из всех славянских языков – языком русским, восставать против церкви и духовенства, т.е. сами же готовы подкапывать под собою те крепкие основы, на которых стоят, и без которых они неминуемо должны рухнуть к неописанному удовольствию своих же гг. благожелателей и сделаться их же жертвою. И так не книги, не книги малороссийские, а эти слепые усилия навязать нам вражду к великорусскому племени, к церкви, к духовенству, к правительству, т.е., к тем элементам, без которых наш народ не избег бы снова латино-польского ига, заставляет нас же, малороссов, негодовать на некоторых любителей малорусского языка, сознательно или даже и бессознательно превращающихся в сильное орудие давних врагов южной Руси».
Отсюда можно предположить – не вмешивайся, в данном случае, российское правительство в дела Малороссии там бы сами разобрались, какая дорожка – куда ведёт. И если и были единичные случаи, когда кто-то из украинофилов поддавался на провокацию поляков, то этих заблудших, эти «некоторые пустые головы» и сами малороссы, со своей укоренившейся ненавистью к полякам быстро бы поставили на место. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.
Когда вспыхнуло польское восстание 1863 года российское правительство совершенно напрасно, опасаясь украинского сепаратизма, поспешило перестраховаться, и указом министра внутренних дел, вошедшим в историю как «Валуевский циркуляр», ввело временную жёсткую цензуру, печати малоросского наречия. Естественно такой указ вызвал недовольство, как тех немногих, кто видел в языке малороссов способ расколоть русское единство так и тех, кто всерьёз верил и  находил в нём естественный древний язык русичей. Но, не так в штыки был воспринят этот циркуляр современниками, как сегодня ему рады наши историки. А рады потому, что есть повод поразглагольствовать, как жестоко и несправедливо было московское правительство к украинцам. Так, например, современный львовский историк В. Мороз находит здесь высказывание и личное мнение самого министра и пишет о том, что «…вiдомий Валуэвський указ 1863 року (якобы Н.Г.) про заборону украiнськоi мови, якоi, мовляв, «не було, нема i не може бути». Более правдоподобно, но всё же не без извращения, высказывается и канадский историк украинского происхождения Орест Субтельный, «История Украины» которого, на сколько мне известно, легла в основу современных школьных учебников истории. Так вот он по поводу этого указа пишет: «У липнi 1863 р. мiнiстр внутрiшнiх справ Петро Валуев видав таэмний циркуляр про заборону украiнських наукових, релiгiйних i особливо педагогiчних публiкацiй. Друкувати «малороссийским наречием»  дозволялося лише художнi твори. Валуэв заявив, що украiнськоi мови «николи не було, нема i бути не може». Как видим и тут «Валуев заявлял». А заявлял ли? Я не стану вас утомлять своими соображениями по поводу, правы или нет такие историки, не стану ни в чём убеждать – просто приведу полностью этот циркуляр, и судите сами. Вот он перед вами:
«Давно уже идут споры в нашей печати о возможности существования самостоятельной малороссийской литературы. Поводом к этим спорам служили произведения некоторых писателей, отличавшихся более или менее замечательным талантом или своею оригинальностью. В последнее время вопрос о малороссийской литературе получил иной характер, вследствие обстоятельств чисто политических, не имеющих никакого отношения к интересам собственно литературным. Прежние произведения на малороссийском языке имели в виду лишь образованные классы Южной России, ныне же приверженцы малороссийской народности обратили свои виды на массу непросвещенную, и те из них, которые стремятся к осуществлению своих политических замыслов, принялись, под предлогом распространения грамотности и просвещения, за издание книг для первоначального чтения, букварей, грамматик, географий и т.п. В числе подобных деятелей находилось множество лиц, о преступных действиях которых производилось следственное дело в особой комиссии.
В С.- Петербурге даже собираются пожертвования для издания дешевых книг на южнорусском наречии. Многие из этих книг поступили уже на рассмотрение в С.-Петербургский цензурный комитет. Не малое число таких же книг представляется и в киевский цензурный комитет. Сей последний в особенности затрудняется пропуском упомянутых изданий, имея в виду следующие обстоятельства: обучение во всех без изъятия училищах производится на общерусском языке и употребление в училищах малороссийского языка нигде не допущено; самый вопрос о пользе и возможности употребления в школах этого наречия не только не решен, но даже возбуждение этого вопроса принято большинством малороссиян с негодованием, часто высказывающимся в печати. Они весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может, и что наречие их, употребляемое простонародием, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши; что общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян, и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами, и в особенности поляками, так называемый, украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказать противное, большинство самих малороссов упрекает в сепаратистских замыслах, враждебных к России и гибельных для Малороссии.
Явление это тем более прискорбно и заслуживает внимания, что оно совпадает с политическими замыслами поляков, и едва ли не им обязано своим происхождением, судя по рукописям, поступившим в цензуру, и по тому, что большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков. Наконец, и киевский генерал-губернатор находит опасным и вредным выпуск в свет рассматриваемого ныне духовною цензурою перевода на малороссийский язык Нового Завета.
Принимая во внимание, с одной стороны, настоящее тревожное положение общества, волнуемого политическими событиями, а с другой стороны имея в виду, что вопрос об обучении грамотности на местных наречиях не получил еще окончательного разрешения в законодательном порядке, министр внутренних дел признал необходимым, впредь  до соглашения с министром народного просвещения, обер-прокурором св. синода и шефом жандармов относительно печатания книг на малороссийском языке, сделать по цензурному ведомству распоряжение, чтобы к печати дозволялись только такие произведения на этом языке, которые принадлежат к области изящной литературы; пропуском же книг на малороссийском языке как духовного содержания, так учебных и вообще назначаемых для первоначального чтения народа, приостановиться. О распоряжении этом было повергаемо на Высочайшее Государя Императора воззрение и Его Величеству благоугодно было удостоить оное монаршего одобрения».
Как видим Валуев никогда не заявлял «що украiнськоi мови «ніколи не було, нема i бути не може». Тем более, не издавал он и указ «про заборону украiнськоi мови», а запрещалось лишь, и то временно («приостановиться»), печатать на «мови» учебники, духовную и научно-популярную литературу. Кстати, почему никто из современных историков-патриотов не поднимает шума из-за фактически подобного же запрета состоявшем в заключении правительственной   австрийской   комиссии,  высказавшейся в 1816 году о галицийском наречии,  как о совершенно непригодном для  преподавания  на нем в школах, «где должно подготовлять людей образованных». Наоборот, в популярных историях  своего  края,  вроде  «Истории  Украини  з  иллюстрациями» (Львов 1944 г.) цесарское правительство  даже  превозносится  за учреждение школ «з німецькою мовою навчення». Дескать, благодаря  этим школам,  просвещение в  крае  делало такие большие успехи, что «все  те впливало на культуру  нашого народу, і так почалося наше національне  відрождення». Немецкое, чтоли?
Ведь на самом деле, Валуевский запрет 1863 года не исключал возможности печатать по-украински не только беллетристику, но и научные труды. «Чомуж ні один украйінский учений не видав наукового діла за ті часи?» - задаёт вопрос самый яркий украинофил того времени М. Драгоманов. Кроме всего этого, закон о печати 1865 г. давал всякому возможность обойти предварительную цензуру, печатая в Петербурге и Москве небольшие книги в 10 листов. «Чому ні один украйінский письменник не пробував скористуватись тим законом?» У многих писателей была возможность печататься на украинском языке, но даже Шевченко вёл свой дневник на русском языке, его же (русский язык) предпочитал и Костомаров. Почему? У Драгоманова мы можем найти и ответ на его же вопросы. В своих «Листах на наддніпрянську Україну» он пишет: «Очевидно, Костомарову було важче писати наукові праці по-українському, важче було знайти для них видавців і публіку, коли б він писав їх по-українському. Се фатальні обставини, і не знаємо, хто б що виграв з того, якби 15 - 20 томів праць Костомарова зостались «мишам на снідання»…».
  А вот вам ещё один ответ, почему украинские писатели не столько старались писать по-украински, сколько пытались доказывать право на существование «мовы». В своём письме к Ивану Франко украинский поэт Павло Грабовский спрашивает: «По якому звичайно балакають між собою дома писателі-русини - по-руськи, польськи чи німецьки? Це тим питаю, що мені бажається знати: є руський язик в Галичині язиком літератури однії, чи й жизні? Бо у нас по Україні багацько є таких, що пишуть по-українському, а балакають по-московськи».  А видный малорусский общественный деятель К. Говорский писал Я. Головацкому: «У нас в Киеве не более пяти упрямых хохломанов из природных малороссов, а то все поляки, более всех хлопотавшие о распространении малорусских книжонок. Они сами, переодевшись в свитки, шлялись по деревням и раскидывали эти книжонки; верно пронырливый лях почуял в этом деле для себя поживу». Это как раз то о чём я писал выше, то есть – украинский язык не являлся жизненно необходимой потребностью не существующего народа – он был способом для некоторых непризнанных политиков того времени создать свой имидж, вызвать общественный ажиотаж вокруг своей личности или своей партии, попиариться, как принято говорить в таких случаях сегодня.  И совершенно справедливо Драгоманов задаётся вполне резонным вопросом: - «Який же резон ми маємо кричати, що «зажерна Москва» вигнала нашу мову з урядів, гімназій, університетів і т.і. закладів, в котрих народня украйінска мова ніколи й не була або котрих самих не було на Украйіні за часи автономіі...?». Действительно, никто эту мову оттуда, где ей даже и не пахло выгнать был не в состоянии не изгоняли её и из России, где она только создавалась. Другое дело, что после Валуевского указа её усиленно стала переманивать к себе в провинцию Галичина Австро-Венгрия. С какой целью это делалось, уже говорилось выше, но не менее интересно, как это делалось.






Возвращение к теме.


Именно вскоре после подавления польского восстания 1863 – 1864 годов, и совершенно ненужного указа Валуева, украинофильство начинает пускать свои корни в Гличине, а «российские украинцы, - как отмечал Драгоманов в своих «Письмах на Надднепрянскую Украину», -  вступают в более тесные связи с австрийскими, появляются в Буковине и Венгерской Руси (Закарпатье), где раньше не ступала нога украинофила, создаются украинские библиотеки в Вене, в Черновцах, заносятся многочисленные украинские книги в Венгерскую Русь, где их раньше никто не видел».   Поляки, сумевшие убедить правительство Австро-Венгрии в целесообразности создания новой искусственной нации украинцев, засучив рукава, принялись за дело, и, как  выразился малоросский поляк Генрих Яблонский, «вместо насмешек над рутенами, прививать у них сознание национальной отдельности от великороссов для солидарной деятельности против России».  Но если Валуевский циркуляр большинством малоруссов был воспринят в основном с пониманием, и волну негодований вызывает по большей части, лишь у сегодняшних свидомых, то Эмский указ, вышедший в 1876 году, принес российской власти действительно огромный вред, ибо вызвал раздражение в малорусских кружках, даже не зараженных сепаратистским настроением, но просто желавших развивать местную культуру и местное наречие. Этот указ изданный государем в городе Эмске, где он находился на отдыхе, гласил:
«Государь Император 18/30 мая 1876 года Высочайше повелеть соизволил:
1. Не допускать ввоза в пределы Империи, без особого на то разрешения Главного Управления по делам печати, каких бы то ни было книг и брошюр, издаваемых за границей на украинском языке;
2. Печатание и издание в Империи оригинальных произведений и переводов на украинском языке воспретить, за исключением лишь:
а) исторических документов и памятников
б) произведений изящной словесности, но с тем, чтобы при печатании исторических памятников, безусловно, удерживалось правописание подлинников; в произведениях же изящной словесности не было допускаемо никаких отступлений от общепринятого русского правописания, и чтобы разрешение на печатание произведений изящной словесности давалось не иначе, как по рассмотрении рукописей в Главном Управлении по делам печати;
3. Воспретить также различные сценические представления и чтения на украинском языке, а равно и печатание на таковом же текста к музыкальным нотам».
В австрийской Галичине, где правительство и поляки восприняли этот указ как подарок  судьбы, быстро стало налаживаться печатание книг, на зарождающемся из смеси различных европейских, украинском языке.  Так основанное в 1868 году общество «Просвіта» поставило своей целью внедрить новоиспечённый украинский язык во всей русской Галичине. Благо писать о России и её правительстве можно было всё что угодно, ведь строгая российская цензур здесь была бессильна. Вот и хлынули потоки грязи и лжи в духе Духинского, извергаемые в адрес России поляками и просвещёнными русскими ренегатами в народные массы русинов. Правда, спрос на эту писанину был очень невелик, а в противовес украинско- польской «Просвите» Иван Наумович уже в 1874 году организовал  русское «Общество имени Качковского». По-видимому тот факт, что это общество было организовано на 6 лет позже «Просвіти» даёт основание нынешним «патриотам» утверждать, что москвофилы, дескать, не заботились о народе, и очень поздно включились в борьбу за простого мужика. Возможно это и так, и москвофилы действительно в «борьбу за простого мужика» включились поздно. Но только это отнюдь не от того что они не заботились о своей популярности в простом народе. Дело в том, что им не было в этом необходимости – бороться за «простого мужика». Мужик и без всякой агитации был целиком и полностью на стороне москвофилов. «Найяскравішим свідченням дійсного співвідношення народовських і москвофільських сил є статистика просвітніх організацій «Общества им. Качковського» та «Просвіти»: тоді як у 1876р. в Галичині першому підпорядковувалася 161 читальня, то другому - всього шість» - пишет Иван Черновол в «Польско-украінской угоді 1890 - 1894 рр.». Какая же это борьба, это избиение младенца, ведь москвофилов в Галичине читало почти в 30 раз больше народа, чем их оппонентов. Но зато после процесса по делу Ольги Грабарь и дальнейших репрессий против москвофилов число читален «Просвиты» стремительно начинает рости: в 1891 году появилось 4 новых читальни, в 1892 – 44, в 1893 ещё 37, в 1894 аж 52 новых читальни и 33 в 1895 году. В итоге в 1895 году «Просвита» прибавила уже 170 читален, в то время как москвофилы подвергались всякого рода утеснениям и гонениям, закончившихся в 1914 году, первым в мире концлагерем для инакомыслящих в Телергофе. Благодаря бестолковой политике российского царизма, не сами галицкие русины-украинофилы, образованных и толковых среди которых были единицы, а хлынувшие в Австро-Венгрию украинофилы с Малороссии стали ментальной обоймой в стволе галицкого украинофильства. Ведь Галицкая земля, не смотря на то, что к началу XX века являлась одной из лидирующих в мире по добычи нефти, как была, так и оставалась одной из самых отсталых европейских провинций. Нищета, забитость, темнота, невежество и пьянство были, по мысли Ивана Наумовича едва ли не главными бичами галицкого народа. «Молися, учися, трудися, трезвися!» взывал он к галичанам считая этот лозунг самым актуальным призывом для галичан того времени. Поэтому нет ничего удивительного в том, что «Просвита» в такой благоприятной серой среде стала развиваться как вирус смертельной заразы в лабораторных условиях современных секретных военных химико-бактериологических лабораторий.
 Наверное, именно здесь, приехавший в 80-х годах в Галичину Пантелеймон Кулиш, который в то время ещё возможно сомневался и считал, что украинский и российский это два разных народа, окончательно убедился, что он был не прав, и, посетив католический собор Святого Юра, он напишет: «Это не русская церковь, – думал я, – не русские священнослужители: это костел, в котором метириесают полурусские священнослужители: это Ляхи в православном облачении. Вот чего домогались в Брест-Литовском паписты от наших предков! Они хотели уподобить всю Малороссию Польше и навсегда оторвать нас от великого Русского Мира». На чужой стороне, вдали от родной жизни сильнее чувствуется то, что все миллионы православного народа связывают в одну великую семью, способную стоять за свою национальность. Я истосковался в церкви Св. Юра о России. Как далека она отсюда! Как все здесь ей чуждо! И неужели наша славная Владимирия (Галицкое княжество Н.Г.) отчуждалась этак от нас навсегда?..».
«Я приехал в вашу подгорную Украину  оттого, что на днепровской Украине  не дают свободно проговорить человеческого слова;  а тут мне  пришлось  толковать  с  телятами.  Надеюсь, что  констатируя  факты способом  широкой  исторической  критики,  я  увижу  вокруг  себя  аудиторию получше. С вами  же,  кажется,  и сам  Бог  ничего не сделает,  такие уж вам забиты гвозди в голову» - пишет всё тот же      Кулиш в 1882 году.
Но напрасно великий малоросский украинофил надеялся найти «аудиторию получше», ведь ещё многим ранее, когда украинофильство в Галиции только зарождалось, посетивший в конце 60-х годов эти края Кельсиев, в своих «Путевых письмах» писал: «В ответ господам украинофилам я не скажу ничего – с сектантами мудрено спорить, – но пусть же они изучат вопрос и пусть поймут, что теория их гибельна, и что они ведут не только южный народ, но и все славянство, к тому разрыву и к той розни, которая им вовсе не желательна». (Кстати, по-моему, его слова оказались пророчеством).
Во многом «благодаря» стараниям поляков и в частности Агенора Голуховского, с кафедры русского языка и литературы Львовского университета, где он преподавал с 1848 года, в 1867 году (после того как он принял участие во Всероссийской этнографической выставке в составе славянской делегации, что было воспринято как признак притязаний России на славянские земли и демонстрацию австрийскими славянами готовности принять российское подданство) был уволен Яков Головацкий,  который, как известно, вскоре был вынужден покинуть Австро-Венгрию. Лишившись своего лидера, некоторые сторонники старорусской партии, к которым в молодости принадлежал и такой видный украинский писатель и поэт как Иван Франко, стали переходить на позиции, ставшего здесь всячески поощряться, украинофильства. Место Головацкого в университете занял украинофил Омельян Огоновский, о котором профессор Лесюк пишет: «Могутню підтримку українська мова одержала зі сторони нового завідувача кафедри української словесності Львівського університету (після Я. Головацького) Омеляна Огоновського». Я же вот себе думаю, а почему бы нашему учёному мужу не вспомнить, как в угоду австрийскому правительству и панам шляхте, тот же самый Огоновский хулил духовную святыню всех украинцев Тараса Григорьевича Шевченко. Произошло это в 1876 году, когда общество «Просвита» приступило к распространению в Галичине двухтомного издания Шевченковского «Кобзаря», приурочив его к пятнадцатой годовщине его смерти. Как известно великий украинец Шевченко, в отличие от набожных галичан никогда не отличался своей любовью к Богу и его антирелигиозные высказывания типа «Все брехня: попи й царі», а тем более призывы  к топору, очень актуальны для Австро-Венгрии были, когда они звучали в России, но когда стихи Кобзаря зазвучали в империи Габсбургов, им это естественно не понравилось. А откровение для католиков и униатов того факта что: «…на апостольском престоле чернец годованый сидить…», совсем не входило в планы католической церкви. Так что скандал по поводу шевченковских шедевров поэзии был ещё тот. Весь клерикальный Львов кипел от возмущения. Священники топали ногами и, брызгая слюной, требовали отмены вечеров и празднеств, назначенных по случаю траурной годовщины. И вот тогда «украинец» профессор Омельян Огоновский официально отрёкся от великого украинского поэта и написал в «Русском Сионе»: «Заявляю публично, что если бы я знал, что в Станиславови устраивается вечер в память Шевченко, то я бы  ученикам из моей кафедры запретил брать в нём участие».  Правда уже в 1893 году, когда галицкие поляки сменили гнев на милость и признали «Кобзарь» вещью полезной, Огоновский сам издал во Львове полный «Кобзарь», с вступительной статьей о жизни Т. Шевченко и с комментариями к его стихотворениям, и даже Драгоманов,  лично враждебный Огоновскому, признал это издание за «великий поступ». Такая «могутняя підтримка української мовы» как нельзя лучше показывает кем на самом деле были галицкие украинофилы – по сути - политические проститутки. Вот почему птичка из того же гнезда, только более позднего вылупа Лесюк поёт хвалебные песни в честь себе подобного: «Як філолог у широкому розумінні слова він (Огоновский) залишив після себе значний науковий спадок. Однією з найважливіших його праць була граматика української мови, написана для європейського читача німецькою мовою під назвою «Studien auf dem Gebiete der ruthenischen Sprache» (1880), яка давала досить яскраву й правильну характеристику української мови, фонетичних і граматичних особливостей її діалектів. У книзі він зіставляє українську мову з великоруською, розкриває основні риси української мови, показує її переваги над російською. Учений розробив новий проект правопису, побудований на фонетичному принципі та народній мові. У 1889 році він видав граматику української мови для середніх шкіл, у якій уперше використав цілий ряд мовознавчих термінів, що вживаються і в наш час». А надо заметить, что австрийское правительство считало большим  достижением добиться видоизменения или нововведения хоть одной-двух букв и сделать их непохожими на буквы русского алфавита. И вдруг, какая победа – нашелся умник, который «уперше використав цілий ряд мовознавчих термінів». И сподобил же Господь человека. Как же этот «языковед» умудрился придумать целый ряд новых терминов? А их и придумывать не нужно было. Ведь ещё в 1867 году во Львове был издан словарь новых украинских слов изданный группой молодых людей во главе которых стоял некий Емельян Партыцкий. Составление материала происходило таким образом: «…брали до рук немецкий словарь и при каждом немецком слове остановлялись, як то сказаты по «руськи» так, щобы оно не было московским». Затем русское слово переиначивали или выдумывали совсем новое. Именно тогда в украинском языке и появились истинно украинские  слова, которых не сыщешь ни в одном языке мира, например: зірниця - астрономiя, сильниця - фiзика, душець - азот, побудка - инстинкт, гойниця - хiрургiя, писовня - орфографiя, злiпак - конгломерат, опуст - шлюз, столець – кафедра и пр. Благодаря такому изобретательству украинофилов и связанной с их именем мовной анархии, появились такие лексические дуплеты, как, например: дiаметр – поперечник, питома вага – питомый тягар, затемнення сонця – затьма сонця, меридiан – полудник, клiмат – пiдсоння, градус – ступень, полюс – бiгун, философ – любомудр, рахiвник – щотовод, заступник голови – мiстоголова, фонетика – звучня, синтаксис – складня, недоторкальнiсть особи – нетикальнiсть особи, повстання – револьта (пол. rewolta), звiт – справозданє (пол. sprawozdanie), спадщина – наслiддя, виробник – продуцент, гiмнастика – руханка и т. п. Такими вот кавалеристскими наскокам  на создание новой мовы объясняется и наличие фонетических и грамматических расхождений. Так, например, параллельно употреблявшимся на территории Малороссии терминам баланс, бюджет, вулкан, новела, сiмволiст и т. п. в западноукраинских изданиях употреблялись, под влиянием польского и немецкого языков, бiлянс (пол. bilans, нем. Bilanz, буджет (пол. bud;et, нем Budget), вулькан (пол. wulkan), новеля (пол. nowela), сiмболiст (пол. symbolista), а паралельно к формам архiтектор, фольклорист, драма, iдилiя, аналiз, локомотив употреблялись архiтект (пол. arcitekt), фолькльориста (пол. folklorysta), драмат (пол. dramat), iдилля (пол. idylla), аналiза (пол. analiza), льокомотива (пол. lokomotywa) и другие. И уж коль кучке студентов удалось протолкнуть в мову словарь своего «новаторского» мовного мусора, то почему бы не попробовать это сделать «філологу у широкому розумінні слова»?
Я далёк от того что бы утверждать что галицкую мову придумал один Грушевски или Огоновский, хотя их весомая лепта здесь очевидна. Ведь именно к концу XIX столетия в мови появляются «старославянское» наименование месяцев (до этого «древним украинцам» подходил и юлианский календарь), а в украинском языке новые «народные» слова, почему-то очень схожие с немецкими и польскими. Выше вашему вниманию уже предлагались некоторые из них, но чтоб вы имели «досить яскраву й правильну характеристику української мови», я привожу ещё «цілий ряд мовознавчих термінів». - Niere(нем) – нірка – почка, Kosten(нем) –кошт - расходы, средства на содержание, Haken(нем) – гак – крюк, Haerten(нем) – гартувати - закалять,  Borg(нем) - борг – долг,  Fach(нем) – фах – специальность, Loch (нем. лёх - нора) - льох – погреб, Gewalt(нем) – гвалт – насилие, Muessen(нем) –мусити – должен, обязан, Schinken(нем) – шинка – ветчина, Streik(нем) – страйк –забастовка, Statut(нем) – статут – статус, Licht(нем) – ліхтар – фонарь – это как видите немецкие, и поверьте - перд вами далеко не все. Вот образчик из польского языка: начало — початок (pocz;tek), время — час (czas), час — година (godzina), существование — истнування (istnienie), впечатление — враження (wra;enie), убеждение — переконання (przekonanie), сомнение — воппення (w;tpienie), достижение — осягнення (osi;gnienie), соединение — злучення (z;;czenie), любопытство — цикависть (ciekawo;;), тяжесть — тягоръ (ci;;ar), поезд — потяг (poci;g), тяготеть — гравитуваты (grawitowa;), установить — сконстатуваты (skonstatowa;), и т. д.
Огромное количество слов в галицкий украинский язык попало с еврейского идиша. Известно что идиш зарождался в среде ассимилированного еврейства Германии и содержит порядка 68% немецких слов, стало быть, и эти «украинские» слова зачастую очень близки к немецким словам. Вот некоторые из них: тато, рядно, стовп, холодець, гуща, цибуля, череда, чавун, хмара, стеля, фаолд, пидкова, дрот, груд, груба, хранниця, панібрат, муляр, ковдра, кишеня, жеребець, картопля, буряк, гуртом, качка, злидні, гумор, вализка, гуральник, гуральня, годі, поволиньки, жаба и др. Ясное дело что такая «мова» для немцев имеет очень много «переваги над російською», но в чём эта «перевага» заключалась для русинов Галичины, ведь им беднягам пришлось, практически, переучиваться для того чтоды разговривать на «рідній мові».
Мне могут возразить что, мол, и в русском языке немало иностранных слов, но всё же он остаётся русским. Да немало, более того - очень много. Но, входили они в русский язык не пачками, не вкидались лопатами, как уголь в паровозную топку, и почти все эти, вошедшие в разное время, в разговорный язык русского общества слова, являют собой или крик моды, («дебют», «рандеву», «корсет», «пардон» и т.д. – Франция, или «окей», «ес», «хелоу» и им подобные – Америка)  и существующие, как синонимы параллельно с русскими, или, что чаще всего, они вносили в русский язык ране не существующие в нём понятия (парашют, авангард, беллетристика и т.д.),  и зачастую, являются терминами, которыми оперирует практически всё международное сообщество. Существуют в нём так же благозвучные, гармонично вписывающиеся в русский язык слова народов Российской империи, в том числе и украинские. К тому же в России, к примеру, как  раньше заканчивали строительство дома тем что крыли крышу, так и ныне, а в Украине «дах», который, почему-то, украинцы, как и россияне тоже кроют, а не дахуют. В России бедные люди живут в бедности или, даже, за чертой бедности, а у нас в злыднях, но почему-то не за чертой злыдности, а опять же «за межою бідності». 
Так что грамматика Огановского увидевшая свет в 1899 году действительно была по – настоящему украинской. Тем более что незадолго до её издания, в 1893 году, австрийский парламент официально утвердил фонетическое письмо для «украинского языка».
Ещё в 1892 году «Науковое Общество имени Шевченко», председателем и признанным лидером которого являлся М.С. Грушевский, а так же галицкое «Педагогическое общество», подали в австрийское министерство народного просвещения проект о введении фонетического правописания в печатных изданиях, в учебниках народных школ и в средних учебных заведениях. Эту идею поддерживает и русофобская Народовская (объединявшаяся вокруг журнала «Народ») партия во главе с ее видными деятелями, известными полонизаторами Ф.Гартнером и С.Смаль-Стоцким. Кстати, последний, очень интересная фигура. «Профессор черновецкого университета Стефан Смаль-Стоцкий, человек без какой либо научной квалификации, получивший место профессора на основании письменного обязательства, хранящегося в архиве черновецкого австрийского губернатора, что он обязуется в случае своего назначения профессором «рутенского» языка, пропагандировать «научную точку зрения», что рутенский язык - самостоятельный язык, а не наречие русского языка». Так характеризует это «светило науки» внук одного из первых «будитлей» и начинателей угорско-русского возрождения А. Добрянского   видный карпаторусский учёный и публицист доктор Алексей Геровский.
Так вот, мотивировка их ходатайства была довольно проста, а именно: - «Галиции и лучше, и безопаснее не пользоваться тем самым правописанием, какое принято в России». Хотя, по большому счёту, «правопыс» (правописание) не был целью «наукового товарыства» и «народовцев». Их целью было создание «украинского языка», как основы «украинской» то есть, не русской нации. Возмущенные русины в Галиции и Буковине собирают более 50 тысяч подписей против реформы, но на этот раз сделать уже ничего не могут. Естественно тут и понадобилась грамматика, но уже не на немецком и даже не на польском языках, а на «чистом» украинском за которую и взялся Огоновский. Но как можно убедиться со свидетельств современников, такой прорыв «рідної мови» совсем не вызвал восторга у «украинского» народа.  Галицийская читающая публика, как рассказывает И. Франко,  часто  возвращала  газеты и  журналы с надписями:  «Не смийте  мени присылати  такой огидной  макулатуры». Или: «Возвращается обратным  шагом  к умалишенным». Даже поляк Воринский  (далеко  не руссофил) назвал это нововведение «чудовищным покушением на законы лингвистики». В штыки восприняли рождение «ридной мовы» и многие украинофилы особенно млороссы.
Но как лев защищал своё детище «великий» Грушевский, и «…виступав проти тих, хто сперечався за дрібниці - як писати постфікс ся, скільки крапок ставити над i та ін. Головне, на його думку, - працювати. Розумні люди самі зрозуміють, що до чого. «Селяни не діти, щоб турбуватися якимись крапками над i чи тим, як писати життє чи життя», заявлял он, не взирая на то, что те всётаки, почемуто, «турбувалися». Грушевского понять можно, ему то что, он и того то языка на котором народ Малороссии разговаривал не знал – не всё ли равно какой язык изучать и в каком языке «насколько можно упражняться» - на том что сам выдумал даже легче. Гений!
Вы можете представить себя, обучающим, правильно писать и разговаривать француза или англичанина, или ещё какого иностранца на их же родном языке. Я лично, себя нет. Зацените же какова гениальность Грушевского? Он учил самый древний народ Земли, украинцев, «як писати постфікс ся, скільки крапок ставити над i»  и даже новаторствовал – молодец.
Но вот Драгоманов, Гринченко, и даже Кулиш, на основе грамматики которого и была создана так называемая «желеховка», объявленная официальной для украинского языка в Австро-Венгрии в 1893 году, те очень были возмущены бесцеремонными нововведениями. Драгоманов даже пришёл к выводу, что галицкую  и украинскую литературы  «треба вважати, коли не за  зовсім окремі, то вже дуже одмінни одна від другой». (Не обращайте внимание на ошибки – так писали в натуре первые украинцы, тем боле Драгоманов, у которого была своя собственная мова известная как «драгомановка»). А классик малорусской литературы Иван Нечуй-Левицкий – старый украинофил, один из лидеров «языкового возрождения» и украинского литературного прорыва, поясняя, что представляет собой «украйинська литературна мова Грушевського» и ему подобных, писал следующее: «За основу своего письменного языка профессор Грушевский взял не украинский язык, а галицкую говирку со всеми ее стародавними формами, даже с некоторыми польскими падежами. К этому он добавил много польских слов, которые галичане обычно употребляют в разговоре и в книжном языке, и которых не мало и в народном языке. (Вот где подлинное «язычие» Н.Г.). До этих смешанных частей своего языка проф. Грушевский добавил еще немало слов из современного великорусского языка без всякой необходимости и вставляет их в свои писания механически, по привычке, только из-за того, что эти слова, напханы школой, лежат на подхвате в голове». По мнению Нечуя - Левицкого «во Львове нельзя научиться украинскому языку, а можно только утратить свой чистый украинский язык окончательно…». Он ни чуть не сомневался: «С такой амуницией в украинских журналах и книжках украинская литература далеко вперед не уйдет, потому, что этот галицкий и польский груз поломает наш воз. А, на мой взгляд, этот груз – это просто таки мусор, который замусоривает наш язык». Видный украинофил Дмитрий Дорошенко по поводу нового украинского «народного» языка писал: «Разумеется, надо учиться, чтобы овладеть хорошо языком письменно и устно. Однако же язык должен быть таким, чтобы его понять можно было без специальной подготовки…». Но больше всех, наверное, расстраивался фактический родитель украинской мовы Пантелеймон Кулиш.  В письме к украинофилу Дедицкому Кулиш заявлял: «Видя это знамя (свою «кулишовку» Н.Г.) въ непріятельскихъ рукахъ, я первый на него ударю, я отрекусь отъ своего правописаныя во имя русскаго единства». Но, как говорится – поздно пить «Боржоми», когда отпали почки. «Надднепрянские деятели сильно просчитались – писал Николай Ульянов - надеясь найти в Галиции тихую заводь, где бы они спокойно писали антимосковские книги, прокламации, воспитывали кадры для работы на Украине и создали бы себе надежную штаб-квартиру. Гостеприимство им было оказано с полного одобрения австрийцев и поляков, но в то же время дано понять, что тон украинскому движению будут задавать не они, а галичане. Чтобы уяснить, что это означало для самочувствия «схидняков», надо помнить, что люди, устремившиеся в Галицию, вроде Кулиша, Драгоманова, — по уму, по образованию, по талантам, стояли неизмеримо выше своих галицких собратьев.  Самые  выдающиеся среди галичан, вроде Омеляна Огоновского, выглядели провинциалами в сравнении с ними. «Для росиян галицка наука — схолястика, галицка публицистика — реакцийна, галицка беллетристика,  псевдоклясична  мертвечина», —  писал Драгоманов. Тем не менее, на него и на всех малороссов, во Львове, смотрели сверху вниз, полагая, что оные малороссы «ни мовы ридной, ни истории не знали», но кичливо посягали на западную образованность, на немецкую философию и науку. «До принятия мудрости нимецкой паны-украинци не були еще приспособлени, а опроче культура чужа могла б таких недолюдкив зробити каликами моральними». Так писала в 1873 году львовская самостийническая «Правда».
Кстати, там и сегодня многие смотрят так же на всё восточное, а тем более русское, и, нахватавшись «мудрости немецкой», кичатся  каким-то своим культурным превосходством, своей многовековой историей и цивилизованностью. И это кто? – это те о ком ещё Кулиш  в книге  «Крашанка»,  выпущенной в 1882  году  во Львове писал как о людях,   не   способных   «подняться   до  самоосуждения,   будучи   народом систематически подавленным убожеством, народом последним в цивилизации между славянскими  народами», те которых надо было спасать  «от  легковерия» и «гайдамацкой философии». Это те, которых Иван Наумович призывал «молися, учися, трудися, трезвися!» - наконец-то на задворках Европы кое-чему, выучившись (в основном молиться) и протрезвились, а протрезвившись, ещё стоя одной ногой в собственной блевотене, бьют себя в хилую грудь, и на весь мир кричат о своей культуре, и славят свою нацию. Нацию о которой в Европе узнали по большому счёту только в XX веке и о которой даже Вильгельм Габсбург, «бувший архикнязь австрійський», и полковник УСС», (будучи полковником Украинских Сечевых Стрельцов в 1914 году стал называться Василь Вышиваный) писал в своей автобиографии, что «вони трохи подібні до овець». Вот, кстати, вам и готовое стадо баранов, о котором я говорил выше. Кто же будет его пасти? Кто же будет тот «молодец среди овец»? Время покажет.
Несмотря на то, что процесс Ольги Грабарь окончился практически почти ничем, и никакой государственной измены не было, его последствия, как видим, сильно изменили расстановку сил не в пользу русских галичан. Русское движение вновь теряет своих лидеров. После того как за решеткой несколько месяцев томятся Наумович и Площанский, они через некоторое время вынуждены искать убежища в России. Живший до процесса во Львове лидер угрорусов Добрянский, оправданный на процессе все же вынужден покинуть Львов и остаток жизни провести вдали от Карпатской Руси в Иннсбруке. В свою очередь украинофилы из России усиливают это движение в Галичине. В это время духовный вождь укранофильской партии Романчук, как уже отмечалось в главе «Чтоб не было стыдно потом», провозгласил проект национально-политического соглашения галичан с поляками, получившего название «Новая эра». Прожив 92 года,  как старейший член Ставропигийского института во «Временнике» за 1933 год сей деятель удостоился такого вот некролога: «Романчук был убедительным поклонником Австрии, которой служил даже во вред интересам родного народа и славянской идеи. Как депутат галицкого сейма и австрийского парламента был орудием в руках заправил хитрой дипломатии. Когда очнулся, было поздно. Провозглашенная им „Новая эра" в 1890 г. была нужна польской политике и созрела в Вене. Убедившись в том, что пал жертвою, Романчук вскоре вырекся (отказался) своего детища и начал даже борьбу против гр. Казимира Бадени (наместник в Галичине Н.Г.). Однако несколько спустя пошел на уступки. Как политик не отличался большими способностями». Конечно же, это был ещё не «пастух», а всего лишь племенной баран, один из тех благодаря которым, закрепившись на украинских позициях в Галичине, народовцы развернули наступление на русскоязычие и в Буковине. И вот как это происходило?
Яркую картину насильственной украинизации униатской церкви и давления на ее прихожан ярко показал в своей статье, общественный деятель Галицкой Руси И.И.Терох Статья увидела свет лишь после смерти автора на страницах заокеанского галицко-русского журнала «Свободное слово Карпатской Руси"» в 1962 году: «С назначением Шептицкого главой униатской церкви, - пишет Терох, - прием в духовные семинарии юношей русских убеждений прекращается, из этих семинарий выходят священниками заядлые политиканы-фанатики, которых народ назвал «попиками». С церковного амвона, делая свое каиново дело, внушают народу новую украинскую идею, всячески стараются снискать для нее сторонников и сеют вражду в деревне... Учитель и «попик» мало-помалу делают свое дело: часть молодежи переходит на их сторону, и в деревне вспыхивает открытая вражда и доходит до схваток, иногда кровопролитных. В одних и тех же семьях одни дети остаются русскими, другие считают себя «украинцами», ... церковные и светские власти на стороне воинствующих попиков, многие из униатства возвращаются в православие и призывают православных священников. Австрийские законы предоставляют полную свободу вероисповедания, о перемене его следовало только заявить административным властям. Но православные богослужения разгоняются жандармами, православные священники арестовываются и им предъявляются обвинения в государственной измене...».
Надо заметить, что в украинских землях Австрии этническое различие в их управлении, накладывало на каждую из них свой особый отпечаток. Так в Галичине правящим классом была польская шляхта, в Буковине – румынские бояре, в Закарпатье – венгерское панство. Так что когда в Галичине с вопросом об украинстве всё уже, вроде бы, наладилось, в остальных русских районах работы было не початый край, но работа делалась.  Во главе украинской партии в Буковине стояли, как иронично выразился А. Геровский два «украинских великана». Одним из них был, выше упоминавшийся Стефан Смаль-Стоцкий, а вторым Николай фон Вассилко, отец которого был румын, а мать румынская армянка. И хотя сей фон Вассилко не знал ни слова, ни по-русски, ни по-украински»,  это не помешало ему сделаться вождем буковинской Украины и быть «избранным» в австрийский парламент и буковинский сойм в чисто русском путиловском округе. О, это был авантюрист достойный занять место даже в современном украинском парламенте. Когда ему исполнилось двадцать четыре года, он унаследовал имение умершего отца и быстренько прокутил его в Вене вместе со своими высокопоставленными приятелями. Оставшись без гроша, он вдруг обнаружил в себе не признанный талант политика, и решил всю дальнейшую жизнь свою посвятить политике. Сперва он предложил услугу своим, румынам, но они, зная Вассилко, их не приняли. Затем он предложил свои услуги русскому консулу в Черновцах, обещая за плату в пятьдесят тысяч не то крон, не то рублей, работать в пользу России. Но и там он получил отказ. В конце концов, он решил превратиться в украинца. Его там как раз только и не хватало.
Надо сказать что дело, за которое взялись эти «великаны» было действительно не из лёгких. Ведь Черновцы, в которых они обосновались, были всего в каких-то двадцати километрах от русской границы и окрестные русские жители имели прочные связи за границей. Почти в каждом селе были люди, которые побывали в России на работах или сплавляли лес по Пруту в Россию. Поэтому все буковинские крестьяне отлично знали, на каком языке говорят в России, не только простонародье, но и представители власти, пограничные  и другие государственные служащие, с которым им приходилось встречаться. «Там говорят твердо по-русски» - говорили в Черновцах. В самом городе существовало немало улиц с названиями типа: «Руссише Гассе», «Руска улица», «Страда Русяска». «А на фасаде городского дома – вспоминает А. Геровский - красовались три огромных мраморных доски, в ознаменование двадцатипятилетия, сорокалетия и пятидесятилетия царствования Франца Иосифа. Надписи на таблицах были составлены на немецком, румынском и русском языках. На первых двух таблицах русский текст был составлен на чистом литературном русском языке. Франц Иосиф на них величался «Его Императорское Величество». Только на третьей таблице (1898-го года) текст был составлен на украинской мове, и Франц Иосиф из Императорского Величества превратился в «Найяснійшого Пана». Неизвестно, что получилось бы у этих «великанов» если бы не активная помощь правительства и галицких русинов-ренегатов - украинцев. Ведь когда правительство решило упразднить в школах Буковины старое общерусское правописание и заменить его фонетическим то оно, как и в Галиции, встретило единодушное сопротивление со стороны всех учителей начальных школ. За, были только те немногое которые прибыли сюда из Галичины. Не смотря на это, было приказано ввести фонетику, хотя язык по-прежнему назывался ещё русским (с одним «С»). Но уже в начале XX века почти все народные учителя были самостийники, как и значительная часть интеллигенции.
«Русскую мирскую интеллигенцию -  писал Геровский - австрийское правительство постепенно превращало в самостийную украинскую через посредство „бурс", бесплатных общежитий для гимназистов, в которых их воспитывали в самостийно-украинском духе и в ненависти ко всему русскому. В этих общежитиях были сотни гимназистов, в то время как в русских общежитиях, которые содержались на частные средства, были только десятки. При этом русские общежития были, конечно, гораздо беднее казенных.
Тоже самое происходило и в учительской семинарии с той только разницей, что там русскому ученику делать было нечего, ибо все знали, что русский, не желающий отречься от своей русскости, по окончании семинарии ни в коем случае не получит места учителя.
Мне часто приходилось разговаривать с родителями этих бурсаков, воспитываемых в украинском духе. Не раз мне жаловался тот или другой отец, что его сын, возвращаясь летом домой на каникулы, называет его, отца дураком за то, что тот считает себя русским. «Подумайте только, что сделали из моего сына в бурсе», сетовал отец. «Он меня, своего отца, называет дураком и уверяет меня, что мы не русские, а какие-то украинцы». И когда я спрашивал такого отца, почему он все же посылает своего сына в эту бурсу, он мне отвечал: «Потому, что он там не голодает и не живет в холодном подвале, и еще потому, что он оттуда выйдет в люди и будет паном». И при этом такой отец утешал себя мыслью, что когда его сын вырастет, он поумнеет, и что вся эта «украинская дурь» вылетит у него из головы. Такие случаи, конечно, бывали, но очень редко ибо, окончив гимназию, а затем и университет, надо было подумать о дальнейшей карьере, а всякая карьера зависела в той или иной степени от всемогущего императорско-королевского правительства, которое «москвофилам» не только не давало ходу, но и сажало их в тюрьму за государственную измену».
Вот так вот, считая дураками своих родителей, и всех кто с ними не согласен, эти  инкубаторские «бурсаки-циплята» возомнили себя нацией, полагая, что все вокруг, в том числе и их родители «ни мовы ридной, ни истории не знали». И кто же вырос из этих инкубаторских петушков? Понятное дело кто – тупые, больше смахивающих на зомби чем на нормальных людей, националисты, не существующей нации. Наиболее «одарённые» из них как раз и выбились, а точнее, были поставлены в «пастухи» к этим «баранам». Именно в это время, появляются и нахватавшись «мудрости немецкой», начинают свою деятельность: будущий основатель Организации Украинских Националистов (ОУН) Евгений Коновалец (14.06.1891 - 23.05.1938), Андрей Мельник (12.12.1890 - 01.11.1964), ставший после смерти Коновальца «головою Проводу Українських Націоналістів», Николай Сциборськый (28.03.1897 – 30.08.1941) «визначний діяч ОУН, теоретик українського націоналістичного руху». Это как раз те,  которым в «инкубаторе» внушили что они «журавли» и созданы для высокого полёта, но только не в небе Австро-Венгрии.  Летите «голуби» (бройлерные) на восток, гадьте там на головы -  там ваше небо. Ведь не напрасно ещё в 1877 году канцлер Германии Бисмарк одобрил идею украинизации и сказал: «Нам нужно создать сильную Украину за счет передачи ей максимального количества русских земель». И они полетят, но это будет уже в XX веке когда Германия и Австрия попытаются подмять под себя всю Украину, а пока…
Параллельно с усилением украинофилов в начале XX века в Галичине, по формулировке писателя, поэта, литературоведа, историка, исследователя фольклора; одного из наиболее ярких представителей галицко-русского движения в XX веке В. Р. Ваврика, сложились условия для деятельности «молодого поколения карпато-русского национального движения, которое открыто заявляло о своей идеологии единства русского народа, т.е. великороссов, малороссов и белороссов». К этому времени традиционный галицко-русский язык функционировал в Прикарпатье уже параллельно с общерусским литературным, который завоевывает в Галичине все более прочные позиции,  активно изучался и использовался в языковой практике. Отчасти это было связано и с радикализацией украинофильского движения, вставшего на откровенно русофобские позиции и фактически сомкнувшегося в ненависти к Руси и всему русскому с австро-венгерскими и польско-шляхетскими шовинистами перед первой мировой войной. В противовес молодым украинским радикалам галицко-русская молодёжь создала движение “Новый курс”, в котором активнейшее участие принимало студенчество. “Новокурсники” в языковом вопросе сразу приняли сторону русского литературного языка, оставив галицко-русский в основном для сельского населения края и считая его промежуточным вариантом для постепенного освоения русинами общерусского языка. Молодые русские галичане весьма продуктивно боролись с украинскими радикалами и к началу войны имели достаточно мощную поддержку населения. Ярким представителем этого поколения Ваврик называет Димитрия Андреевича Маркова (1864-1938) родного брата Осипа Андреевича Маркова. К первым представителям этого направления, относился и О.А.Мончаловский (1858 -1906), ученик Наумовича, писавший уже в 90-х годах хорошим русским литературным языком. Политическое направление в деятельности этого молодого поколения возглавлял Владимир Феофилович Дудыкевич (1861 - 1922). К этому времени относится  переход в православие русских сел на Лемковщине, в Сокалыцине и Коломыйщене. Попросту говоря русское движение вновь воскресло и набирало силу. И тогда польско-австрийская администрация начинает все более широко использовать давно проверенный в деле способ «pu;ci; rusina na rusina» - «натравить русина на русина» и использовать для этой цели «украинцев».
В ряды галичан-украинцев начинается активная вербовка подростков, и вколачивание в их сознание идеи спасения Украины, «которая находится в чужих лапах». Ключевым элементом этой работы было создание товариществ под названием «Сичи». Это были спортивно-пожарные организации, построенные по типу внешнего сходства с запорожской Сечью. Случайно или нет, но появились первые «Сечи» в Галиции в 1900 году одновременно с появлением на политической арене профессора Грушевского. Через 10 лет таких товариществ имелось около 600, преимущественно в юго-восточных уездах Галиции (Тернопольском и Сокальском) и на Буковине, то есть вдоль русской границы. В 1914 году из этих «Сечей» будет сформирован корпус Украинских Сечевых Стрельцовв, который вместе с немецкими и австрийскими войсками направится спасать и воссоединять с Галичиной всю Украину. Как метко выразился один из крупных общественных деятелей Галичины И.И. Тёрох, они «выражаясь образно, хотят пришить кожух к гузику (пуговице), а не гузик к кожуху».
Естественно для тёмной крестьянской молодежи «Сечи» представляли большой интерес - крепкая дисциплина, торжества, маршировка, парады, смотры, для которых обязательна определенная красочная форма - казацкие шаровары, не понятно как, ассоциирующий с казачеством, гуцульский «топорик» за поясом и широкая малиновая лента через плечо. Захватывающие красивые лозунги, и главное, все это под покровительством государства, которое вновь повело активную борьбу со всем, что ему казалось русским.
Так свидетелями кровавых событий в 1907 году стали жители села Горуцко. Во время выборов все село проголосовало за русского кандидата, даже еврей-корчмарь. И вдруг ожидавшие результатов селяне узнают от «украинского» священника, бывшего председателем избирательной комиссии, что якобы избран «украинский» депутат. Это вызвало естественное негодование. Внезапно в селе появляются никогда до того не бывавшие здесь жандармы, стреляют в толпу и убивают четырех человек, причем одного старика прямо в его доме, а 10 тяжело ранят. С приближением войны агрессия проавстрийски настроенных русинов-украинцев против единокровных русинов, придерживающихся теории единства русского народа, всё больше возрастала, превращаясь в открытую вражду. Способ борьбы, который украинцы выбрали для себя и своего дела стаи клевета, доносы и лесть. Так, например,  в июле 1912 г. газета «Дiло» заявляла, что «когда восточная Галичина станетъ «украинской», сознательной и сильной, то опасность на восточной границЪ совершенно исчезнетъ для Aвcтpiи». Поэтому, понятно, что Австрии следует поддержать «украинство» в Галичине, так как, дескать, все то, что в карпато-русском народе не является украинским - является для Австрии весьма опаснымъ. «Kъ уразумЪнiю этого — читаем дальше в той же статье «Дiла» — приходять уже высшиіе политическiе круги Австрiи...». Ясный перец австрийское правительство жутко зауважало украинцев за их верную службу империи. А когда депутат австрийского рейхстага Смаль-Стоцкий на заседании делегаций  15 октября 1912 года, въ своей речи заявил оть имени «украиинскаго» парламентского клуба и «всего украинскаго народа», что после того, какь «все надежды «украинскаго народа» соединены с блескомъ Габсбургской династии, этой единственно законной наследницы короны Романовичей, - серьезной угрозой и препятствиемъ на пути к этому блеску, кроме Pocсии является тоже «москвофильство» среди карпато-русскаго народа. Это движение - сказал он — является армией Pocciи на границах Австро-Венгрии, apмиeй уже мобилизованной». Тут уж австрийскому правительству ничего не оставалось делать как спустить с цепи своих «полканов» и заявить, что «те, кто обязан, силою прекратят русское движение в Галичине».  Не унималось и «Дiло», и в номере от 19 ноября 1912 года, брызжа ядом измены, писало буквально следующее: «Москвофилы ведутъ измЪнническую работу, подстрекая темное населенiе къ измЪнЪ Австрiи въ рЪшительный моментъ и къ принятiю русскаго врага съ хлъбомъ и солью въ рукахъ. Вcexъ, кто только учитъ народъ поступать такъ, слЪдуетъ немедленно арестовывать на мЪстЪ и предавать въ руки жандармовъ...». «Охота на ведьм», объявлялась открытой.
В 1913 году, при молчаливом содействии властей, гимназисты-украинцы Львовской гимназии устроили проавстрийскую манифестацию. С выкриками «не будем сидеть вместе с руссофилами - предателями государства» и пением австрийского государственного гимна на украинском языке, манифестанты покинули гимназию, продемонстрировав таким образом, свой австрийский патриотизм перед наместничеством. А вечером манифестация повторилась, на этот раз она сопровождалась «хулиганским разгромом окон в русских бурсах и других институтах». Тем не менее, молодые русские галичане «Новокурсники» весьма активно боролись с украинскими радикалами и к началу войны имели достаточно мощную поддержку населения. Однако мировая война, австро-венгерский геноцид русского народа в Карпатах и Талергофская трагедия (когда в концлагерях Талергоф и Терезин австрийской военщиной был уничтожен цвет галицко-русской интеллигенции, (о чём почему-то скромно умалчивают наши современные изыскатели по части террора, геноцида и голодомора) обескровили русское движение. Но ещё до Талергофской трагедии, по воспоминаниям отца И. Яворского, благодаря наветам «украинцев»,  «административныя власти выготовили списки и на основании их всЪ русскiе были арестованы.  Армiя получила инструкцiи и карты, с подчеркнутыми красным карандашем селами, которыя отдали свои голоса русским кандидатам в австрiйскiй парламент.  И красная черточка на карте оставила кровавыя жертвы в этих селах еще до Талергофа.  Вы сами помните, что когда в село пришел офицер, то говорил вЪжливо, но спросив названiе села и увидЪв красную черточку на картЪ, моментально превращался в палача.  И кричал нЪмец или мадьяр - Ты рус? А наш несчастный мужик отвЪчал: - Да, русин, прошу пана.  И уже готовая веревка повисла на его шеЪ!  Так множились жертвы австро-мадьярскаго произвола.  Но вскорЪ не хватило висЪлиц, снурков, ибо слишком много было русскаго народа.  Для оставшихся в живых австрiйская власть приготовила пекло, а имя ему - Талергоф!  Если бы кто-нибудь не повЪрил в мои слова, что Талергоф приготовили вышеупомянутые мною украинцы, пусть посмотрит в стенографическiя записки делегацiи».
Перед началом Первой Мировой Войны были разгромлены все русские организации, вплоть до мелких кооперативных ячеек и детских приютов. «Въ первый-же день мобилизацiи – пишет в «Галицкой Голгофе» Ю. Яворский -  всЪ они были правительствомъ разогнаны и закрыты, вся жизнь и дЪятельность ихъ разстроена и прекращена, все имущество опечатано или расхищено. Однимъ мановенiемъ грубой, обезумЪвшей силы была вдругъ вся стройная и широкая общественная и культурная: организованность и работа спокойнаго русскаго населенiя разрушена и пресЪчена, однимъ изувЪрскимъ ударомь были разомъ уничтожены и смяты благодатные плоды многолЪтнихъ народныхъ усилiй и трудовъ. Всякiй признакъ, слЪдъ, зародышъ русской жизни былъ вдругъ сметенъ, сбитъ съ родной земли...
А вслЪдъ за тЪмъ пошелъ ужъ и подлинный, живой погромъ. Безъ всякаго суда и слЪдствiя, безъ удержу и безъ узды. По первому нелепому доносу, по прихоти, корысти и враждЪ. То цЪлой, гремящей облавой, то тихо, вырывочно, врозь. На людяхъ и дома, въ работЪ, въ гостяхъ и во снЪ.
Хватали всЪхъ сплошъ, безъ разбора, Кто лишь признавалъ себя русскимъ и русское имя носилъ. У кого была найдена русская газета или книга, икона или открытка изъ Россiи. А то просто кто лишъ былъ вымЪченъ какъ «руссофилъ».
Хватали, кого попало. Интеллигентовъ и крестьянъ, мужчинъ и женщинъ, стариковъ и дЪтей, здоровыхъ и больныхъ. И въ первую голову, конечно, ненавистныхъ имъ русскихъ «поповъ», доблестныхъ пастырей народа, соль галицко-русской земли.
Хватали, надругались, гнали. Таскали по этапамъ и тюрьмамъ, морили голодомъ и жаждой, томили въ кандалахъ и веревкахъ, избивали, мучили, терзали, — до потери чувствъ, до крови.
И, наконецъ, казни — виселицы и разстрЪлы — безъ счета, безъ краю и конца. Тысячи безвинныхъ жертвъ, море мученической крови и сиротскихъ слезъ. То по случайному дикому произволу отдЪльныхъ звЪрей-палачей, то по гнуснымъ, шальнымъ приговорамъ нарочитыхъ полевыхъ лже-судовъ. По нелЪпЪйшимъ провокацiямъ и доносамъ, съ одной стороны, и чудовищной жестокости, прихоти или ошибкЪ, съ другой. Море крови и слезъ…».  О страшном испытании постигшем русский народ Галичины можно узнать из речи инженера Хиляка, представителя галицко-русской молодежи: - «...Талергоф, пекло мук и страданiй, лобное мЪсто, голгофа русскаго народа и густой лЪс крестов «под соснами», а в их тЪни они - наши отцы и наши матери, наши братья и наши сестры, которые сложили там головы.  Неповинно!  Но во истину ли неповинно?  НЪт, они виноваты, тяжко виноваты.  Ибо своему народу служили вЪрно, добра, счастья и лучшей доли ему желали, завЪтов отцов не ломили, великую идею единства русскаго народа исповЪдывали.  И не преступление ли это?  Однако наиболЪе страшным, наиболЪе волнующим, наиболЪе трагическим в этом мученичестве русскаго народа было то, что брат брата выдавал на пытки, брат против брата лжесвидЪтельствовал, брат брата за iудин грош продавал, брат брату Каином был.  Может ли быть трагизм больше и ужаснЪе этого? Пересмотрите исторiю всЪх народов мiра, и такого явленiя не найдете.  Когда лучшiе представители народа «изнывали по тюрьмам сырым, в любви беззавЪтной к народу», в то время, вторая его часть создавала «сiчовi» отдЪленiя стрЪлков и плечо о плечо с палачем - гнобителем своего народа добровольно и охотно защищала цЪлость и неприкосновенность границ австрiйской Имперiи.  ГдЪ же честь, гдЪ народная совЪсть?  Вот до чего довела слЪпая ненависть к Руси, привитая на продолженiи долгих лЪт, словно отрава народной душЪ.  Предатель забыл свою исторiю, отбросил традицiи, вырекся своего историческаго имени, потоптал завЪты отцов...».
Современные свидоми, то есть потомки того украинца-иуды который обрёк на муки и физическое уничтожение своих же братьев в Галичине, стараются не вспоминать и замалчивать, по сути, самый натуральный геноцид  украинцев против русского народа, и это страшно. Страшно потому что геноцид исходил от народа, который только лишь появился на свет, только родился и….
Народ этот чем-то подобен птенцу кукушки. Ведь только птенец кукушки, вылупившись в чужом гнезде, первым делом выбрасывает из гнезда его законных обитателей, то есть птенцов той птицы, которая и свила для своего потомства это гнездо. Прожорливый кукушонок не желает делиться с остальными птенцами их же законной пищей. Чей  же ты птенец кукушонок? Той птицы, что тебя вскормила или той, что тебя подбросила? Что же ты за народ украинец? - Подкидыш?
Но свидоми выкручиваются, им не хочется, чтоб на губах детской рожицы украинской нации, вместо не обсохшего молока, мир увидел кровь матери. Они и себя стараются втиснуть в число мучеников, но получается это у них правда совсем не убедительно.  Так например Дорошенко признаёт, что «безусловно, были случаи, что представители разных политических взглядов среди одного и того же народа, сводя свои политические, а иногда и личные счеты, шли на позорные доносы и натравливание...». Доносы на кого - на «представителей разных политических взглядов»? Давайте прочтём свидетельства тех, кто прошел через этот «ад».
«Исключительнымъ объектомъ для австро-мадьярскихъ жестокостей надъ карпато-русскимъ населенiемъ во время войны, особенно въ началЪ ея, было—русское народное движение, т.е. сознательные исповедники нацiональнаго и культурнаго единства малороссовъ со всЪмъ остальнымъ русскимъ народомъ, а практически — члены О-ва им. М.Качковскаго изъ Галичины, Буковины и Карпатской Руси... Эго то вЪликое, сердцевинное ядро, тотъ сознательный элементъ нашего народа, который свято и бережно хранилъ основоположные заветы единства нацiональной и культурной души всего русскаго народа. Это та часть карпато-русскаго народа, которая оставалась вЪрной великой своей исторiи и не изменила своему имени. И противъ нихъ только была направлена вся сила австро-мадьярскаго террора.
Противники же этого убЪжденiя пошли другой дорогой. Передъ ними открывалось другое, беспредельное поле. Ихъ ждалъ другой «подвигъ». Часть карпато-русскаго народа, среди тяжелыхъ страданiй, несла на алтарь своей общей Родины — Родной Руси — свою жизнь, а другая — творила позорное и лукавое дЪло сознательнаго братоубiйцы Каина...
Роль этихъ народныхъ предателей, т. н. «украинцев», въ эту войну общеизвЪстна. Детеныши нацiональнаго измЪнника русскаго народа изъ подъ Полтавы, вскормленные подъ крылышкомъ Австрiи и Германiи, при заботливомъ содЪйствiи польской администрацiи края, въ моментъ войны Австрiи съ Россiей, т.е. въ знаменательный въ исторiи русскаго народа моменть собиранiя искони-русскихъ земель на западЪ, сыграли мерзкую и подлую роль не только въ отношенiи Россiи и идеи всеславянскаго объединенiя, ставъ всецЪло на сторонЪ Австро-Венгрiи, но въ особенности въ отношенiи безконечныхъ жертвъ австро-мадьярскаго террора и насилiя надъ карпато-русскимъ населенiемъ.
Жутко и больно вспоминать о томъ тяжеломъ перiодЪ близкой еще исторiи нашего народа, когда родной братъ, вышедший изъ однихъ бытовыхъ и этнографическихъ условiй, безъ содроганiя души становился не только всецело по сторонЪ физическихь мучителей части своего народа, но даже больше — требовалъ этихъ мученiй, настаивалъ на нихъ... Прикарпатскiе «украинцы» были одними изъ главныхъ виновниковъ нашей народной мартирологiи (мученичество Н.Г.) во время войны. Въ ихъ низкой и подлой работЪ необходимо искатъ причины того, что карпато-русскiй народъ вообще, а наше русское нацiональное движенiе въ частности  съ первымъ моментомъ войны очутились въ предЪлахъ Австро-Венгрiи внЪ закона, въ буквальномъ смыслЪ на положенiи казнимаго преступника. Это печальная истина. Въ ней не нужно убЪждаться кому либо изъ насъ. Она нерушимо установилась въ памяти и сознанiи каждаго русскаго Галичанина, Буковинца и Угрорусса».
Таких обличающих фактов вы найдёте множество, их свято хранит для потомства «Телергофский Альманах. Пропамятная книга австрiйскихъ жестокостей, изуверстствъ и насилий надъ карпато - русскимъ народомъ во время Bceмiрной войны 1914 — 1917 гг.», написанный исключительно живыми свидетелями того кошмара.
Но нагнали тогда страху австрийцы и на тех, кто посеял этот «ветер, породивший бурю» - на русских ренегатов - украинцев. Ведь кто-кто, а австрийцы-то знали, что украинцы это те же русские, только «трохи подібні до овець» которым «забиты гвозди в голову», а потому, запустив свою машину смерти (Талергоф и Терезин) действовали по принципу «свой, чужой – на дороге не стой» или «лес рубят – щепки летят». Да и поляки ревниво следили за тем, чтобы не дай Бог, украинцы подняли голову выше, чем им полагается.
 «Моя сотня, зложена тільки з Українців, - писал в своей автобиографии один из претендентов «поиметь» Украину Вильгельм Габсбург, - безумовно мала національну українську свідомість, але боялася виявляти її, бо тоді кождого Українця уважали політичне підозрілим». Австрийского принца - «атамана» Украинских Сечевых Стрельцов даже стало раздражать, что «страх Українців перед переслідуванням доходив до того, що деякі признавалися до польської народности» и он, чтобы взбодрить своих «подібних до овець» «вояків» надевал вышиваную сорочку и на виду у всех «мочил» себя кулаком в грудь и кричал что он хохол Васыль Вышиваный. «Сичевикам» так понравился их смелый атаман, что наверно именно с тех пор вышиваная сорчка стала символом национальности украинского наряда. Серьёзно, ведь если разобраться, то запорожцы никогда не надевали ничего подобного. Ни кто не носил «вышиванок» и в древнерусском, Киевском княжестве, где горе-специалисты  уже видят украинцев. Так, описывая одежду князя Святослава, Лев Диакон пишет, что «одеяние его было белым и отличалось от одежды, его приближенных только чистотой». Я не вижу никаких оснований предполагать, что византийский летописец, заметивший даже такую мелочь как серьгу в одном ухе Святослава, не заметил на белой рубахе князя шикарной вышивки «а ля Шкиль». Но как бы там ни было именно в такой рубахе повёл в Украину своих «Сичевых Стрельцов» немец Вася Вышиваный нести на своих штыках свободу украинскому народу. Но только вот опять же непонятка – как могли дать галичане малоруссам то, чего не имели сами. Дать кому-то можно только то, что имеешь сам, и это аксиома, а потому, если Галичина и могла что-то дать Малороссии, то только своё многовековое рабство.  Наверное прекрасно это понимая, 3 миллиона украинцев в составе российской армии отнюдь не хлебом солью встретили «земляка» Василя Вышиваного с его «трохи подібними до овець» «січовиками».