9 Мая. Гармонист и Недотрога

               

                В День 9 Мая

               

Баба Оля  устало опустилась на лавку в сенях.  Далеко он, сельповский магазин –  в соседней деревне. А соседняя деревня – в километре. Много? Кому как…  Ей – много.  Ей – уже под девяносто!  Годы пролетели мгновенно.  Тогда,  почти семьдесят лет назад, она даже вышла замуж. И свадьба была – в Воскресенье, 22-го Июня.  А двадцать третьего утром её жених…  муж  уехал на войну.  Они так и не испытали близости… Только лишь гуляли до утра. Почему?  Наверное, думали, что не имеют права на личную жизнь, когда со страной – такое. А потом, ведь они знали точно: враг будет повержен  за несколько дней. Ведь так их научили.
Её муж,  Александр,  первый парень на деревне (ворошиловский стрелок,  гармонист,  тракторист), скупо поцеловал её у сельсовета, и полуторка увезла его. Как оказалось – навсегда.  Обычная история, такая же, как и несколько миллионов других историй…  Летом, ровно через год, в Июне, пришла похоронка, где сообщалось, что её Александр пал смертью храбрых  в начале Мая – месяца, 5-го числа… Она почти не плакала, но замуж так и не вышла. Лишь каждую неделю доставала во время уборки  гармонь, оставленную ей на хранение Александром, и стирала с неё пыль. Годы летели, но она упрямо смотрела в окно на дорогу.  Вот, наконец, и пенсия подошла.  Потом ещё годы прошли…  Но она так и жила одна.  По дому – всё и всегда только сама.
Она вздрогнула: за её спиной кашлянули, и вежливый молодой мужской голос сказал:
– Здравствуйте,  бабушка Оля!
Она повернулась:   перед ней стоял  её жилец,  местный молодой поэт Славка Кудрявцев, по причине взрослости отказавшийся проживать в родительском доме, а снимавший комнату  в пятистенке у  бабы Оли. 
Как мы знаем, молодые (да и не только молодые)  поэты – они все какие-то…   какие-то…  с каким-то прибабахом:  наивные и хитрые одновременно. Вот, вроде-бы и надо поработать, а –  неохота. Но если надо – поработаем…
Славка не был полным тунеядцем. Но, как мы уже знаем, он был молодым поэтом. А это значит, что он не торопится никуда, не ест ничего, ничего не воспринимает и ни с кем не разговаривает. Потому что –  ДУМАЕТ! Поэты – они всегда в раздумье.  То ли тему ищут. То ли  где денег добыть до зарплаты.  Славка был фотокорреспондентом местной газеты  “Борьба”.   И накануне  праздника  Победы  9-го Мая  его вызвал к себе редактор, и сказал просто:
–  Славик!  Через два дня ты должен принести мне своё стихотворение, посвящённое  Девятому Мая. Усёк?  Не напишешь – уволю.  На твоё место в эпоху кризиса найдётся много желающих пошалить с цифровиком.  Действуй!

А у Славки в данное время как раз “унесло крышу” от очередного увлечения представительницей противоположного пола. От таких увлечений ведь крышу всегда сносит…  Вот и не мог он ничего придумать, а времени оставалось – день…

Баба Оля улыбнулась ему:
– Ну что, Славка,  изладил стих-то?
Славка хмуро махнул рукой, а Баба Оля принялась его успокаивать:
–  Да ладно тебе убиваться!  Не уволит тебя твой…  пингвин. А если и уволит – найдёшь себе другую работу.  Голова, руки, ноги есть – проживёшь!
А сама  ушла в дом, где вынула из сумки сельповские деликатесы:  хлеб, молоко, селёдку, сыр, и…   четвертинку водки.  Ведь сегодня – ПЯТОЕ МАЯ. Годовщина (какая уже по счёту?) смерти её Александра. И надо помянуть его, своего и по сию пору любимого.
Она, приоткрыв дверь, позвала:
– Эй, Славка, поди давай к столу – ти! Хозяина мово надо помянуть…
Баба Оля достала  похоронку  и тонкую стопку писем-треугольничков и положила их на край стола.  Затем  развернула одно из писем Александра и прочитала молча.
Они выпили по рюмке, помолчали, закусили сыром.  Двадцатиоднолетний оболтус Славка расчувствовался:
– Вот скажи, баба Оля, что вы за странный народ –  женщины.  А она… она…  Светка…  Вчера на танцах мне назло миловалась с Овсюковым. Вот гадина, а!  Как так можно? Ну скажи, Баба Оля…

А бабушка Оля чуть помолчала, и сказала:
– Глупые вы…  Друг до друга  – только руку протяни. Совсем рядом. А и то умудряетесь казнить друг-друга. Хотя, думаю я, и не казнь это для тебя, а так…  пощекотать.  Всё у вас будет нормально… Ты, главное, не злобствуй на эти её… шуры-муры, а делай вид, что всё так, как и должно быть. Бабы, они упорство ценят, хотя…  Иногда для гонору и судьбы своей не пожалеют, выйдут замуж назло, за нелюбимого. Так вот…
А ты забудь пока о ней. Вон, над стихом своим покумекай. Больше пользы будет. Да разве у вас – проблемы? Вот у меня – точно. Моего-то гармониста  в сорок втором  убило. Вот и похоронка.

Славкино лицо посветлело, и он сказал:
–  А давай, баба Оля, я про тебя и твоего Александра стих напишу, а? Ты не против?
Баба Оля лишь молча махнула рукой и улыбнулась.  А Славка воодушевлённо выхватил из нагрудного кармана крохотный блокнот и авторучку, и, чуть подумав, написал первую строчку:

“–  Слышишь, гармонист, возьми гармонью,”

и дело застопорилось. Рифма, как капризная рыбина, не шла… Славка бросил ручку на стол, к похоронке и письмам.
Вдруг баба Оля глухо охнула, положила руку на грудь, закрыла глаза. Рука соскользнула с груди и безжизненно свесилась к полу. Славка потормошил её за плечо, но баба Оля молчала,  и он убежал к соседнему дому, где был телефон.

Бабу  Олю вынесли, с головой закрыв простынёй, и Славка, не веря в эту очевидную нелепость, проводил носилки до машины.  Постояв минуту, он вернулся в дом, сел за стол  и налил себе водки. Выпил, и придвинул к себе блокнот, взял авторучку.
В блокнот  вместо закладки было вложено  военное письмо Александра. Славка поймал себя на мысли, что почерк Александра очень ровен и красив. Просто загляденье.
Он раскрыл  блокнот, и…   замер:   начатое им стихотворение было закончено,   и под ним  было дописано:  “Удачи. Привет Светке!   Июня 5-го числа, 1942 года”.
Славка, ничего не понимая, раз за разом читал стих, и вот понемногу до него дошло, что дописано стихотворение тем же идеально ровным, красивым почерком, что и письмо, лежащее рядом на столе.  Почерком  Александра.
Он, взъерошив волосы, прислонился к стене, и прочитал ещё раз:

– Слышишь, гармонист, возьми гармонью,
Что   в    пыли    лежала   столько   лет!
Чёрный лак блеснёт крылом вороньим,
В нашу молодость басы продолжат след.


Посидим, я вспомню…  молодого!
В  хромовых скрипящих сапогах.
И  мотив,  застенчивый  и  строгий
Заведу   на    дрогнувших   губах.


Помню нашу свадьбу в Воскресенье,
В васильках украшенные сени,
Мы с тобой тогда переплясали
Стариков с печальными глазами!


Вечером смотрели мы на звёзды,
Млечный путь и белую Луну.
Ночь была наивной, но серьёзной.
Утром ты умчался на Войну.


А гармонь твоя осталась звонкой,
Но в пыли лежала много лет:
Ты ушёл - вернулась «похоронка» -
- на погост просроченный билет.


Нас, действительно, осталось очень мало,
Кто   действительно   запомнил  ту войну,
Впрочем, ныть  славянкам – не пристало,
Всё  равно  чужие  не   поймут.



Может, гармонист, страна чужая?
Здесь  мы – инородные   тела?!
Боже мой, но как мне нынче жалко
Свадебного   нашего    стола…


Мне – под девяносто…  Это много.
Прожила,   как   будто   не     жила…
Вечная Невеста. “Недотрога”.
Я по-настоящему ждала.


Млечный Путь всё так же ночью снится,
Молодость – секунда Бытия.
А тебе – всё так же  ровно тридцать.
Скоро молодой  приду и я.


В свете звёзд услышу молодого!
И моложе – просто не найти.
Вместе, Гармонист и Недотрога
Улыбнёмся с  Млечного Пути.

Славка  помолчал, затем допил водку, взял все бумаги со стола, засунул их в карман. Кому они теперь нужны?  Баба Оля на этом свете жила совсем одна.  Новые хозяева наверняка  будут выбрасывать всё из дома.
Чуть подумав, он достал со шкафа гармонь  Александра и повесил на ремне за плечо.  Вот, пожалуй, и всё…
Он выключил свет, осторожно прикрыл дверь и вышел на улицу. Уже совсем стемнело, и он по привычке посмотрел на ночное, сверкающее другими мирами и измерениями, небо. Всё было как всегда, как миллионы лет назад, но лишь на Млечном Пути мигнули  две  звезды.  Он улыбнулся, и сказал кому-то там, в небе:
–  И вам удачи!…