В этой документальной повести я хочу исполнить свою давнюю мечту – рассказать о своих родных, переживших войну. Сначала обращаюсь к началу родословной, потом о родственниках- непосредственных участниках боевых действий, о жизни родни в оккупации, которые выстрадали Победу ценой душевной боли и здоровья. Затем о преемственности молодого поколения заветам старших.
Пусть наша Память будет нашим покаянием и благодарностью за Победу всем, кто её завоевал на фронтах и в тылу. Автор.
1. Родня по матери
Родословная Бондаренко уходит в глубокие крестьянские корни Воронежской земли. Мои прадед Никита с прабабкой Оксаной работали на барской усадьбе. Прадед славился бондарным да плотницким ремёслами, мог плести корзины с заковыристым рисунком, знал толк в пчело- и - садоводстве, а прабабку ценили как белошвейку барской семьи. Вырастили они двух дочерей и сына - моего деда Ивана Никитича. Они были добропорядочными прихожанами, пели на клиросе. У деда был завидный бас, а бабушка вторила. Их домик стоял на окраине села и они привечали всех путников и нищих. За прилежную работу и добрые сердца барин пожаловал им корову и землю. Однако, долго пестовать хозяйство не пришлось: едва сыграли, как им казалось, удачные свадьбы детей, как в одночасье умерли от тифа. Сыну Ивану они сосватали невесту 16-летнюю Акулину, девушку с неплохим приданым, несмотря на то, что 17-летний парубок сох по Наталье. Но и Наталью выдали за постылого, зато выгодного хлопца: при тогдашнем домострое молодые не смели пойти против воли родителей.
Бабушка - Акулина Яковлевна Бондаренко
- была красивая, с симпатичными ямочками на щеках, еоторые при улыбке делали её лицо ещё красивее. С юности слыла интересной собеседницей и талантливой сказочницей. Бывало, собирала возле себя молодёжь и ребятишек, да в стихах тешила их сказами, притчами и сказками, пела свои песни. А то могла так разрисовать печь или ворота цветами да петухами, что все дивились и называли её блаженной. На похоронах бабушка бюыла приглашённой плакальщицей, ибо никто не мог так красиво отпплакать покойника так красиво, в стихах, как она. Яковлевна, как её называли в селе, расшивала свадебные рушники так, что очередь на заказы была. Все божницы в церкви и у многих селян были красиво украшены её вышивками. За эти картинки и сказки, за книжки, что она прочла, какие в деревне у кого были, дед её нещадно бил- мол, не позорь мою бороду! Не солидно Бондаренкам глупостями заниматься!
Дед мой, Иван Никитич Бондаренко,
унаследовал «золотые руки» отца: отстроил добротный дом, приумножил хозяйство и к моменту коллективизации имел на подворье 5 коров и лошадей, несколько десятин земли, приобрёл ригу и мельницу. В 30-х годах он ни за что не захотел расставаться с нажитым добром и наотрез отказался идти в колхоз. Непокорного Ивана Никитича раскулачили, хозяйство оприходовали в колхоз, а его самого на 3 года отпра-вили в тюрьму.
К тому времени у него росла орава детей: пятеро от Акулины (Евдокия-старшая с 1903г, Евдокия-средняя (моя мать) с 1906г, Алексей с 1915г, Семён с 1919г и Мария с 1923г.), а так же сын Фрол и дочь Акулина второй жены Натальи, плюс, двое совместно нажитых с нею- Евдокия- младшая и Петр. Всех выселили из богатого дома.
Евдокию- старшую, замужнюю за Бондаренко Гавриилом, тоже раскулачили и выслали с семьёю в Караганду. В войну Гавриил погиб в Сталинграде. Она воспитала сама сына Дмитрия и дочь Нину. Позже они с дочерью Ниной ездили в Сталинград и возложили цветы на братской могиле, где на мраморной стеле высечено его имя.
Семейная жизнь моего деда Ивана Никитича не сложилась. Он был крутого нрава, а став зажиточным, частенько кутил, буянил, погуливал, а нелюбимую жену поколачивал. Видимо, от такой незавидной доли, да от побоев талантливая сказочница, художница и рукодельница Акулина тяжело заболела. Дед тут же привёл в дом свою любимую Наталью – вдову с двумя детьми Фролом и Акулиною. Так и жил 3 года в одном доме двоеженцем, пока мою бабушку не снесли на погост.
Мою мать в 16 лет просватали за незнакомого парня из д. Селезнёвки, сына друга и кума деда. Но при сватовстве они друг другу глянулись. Они с моим отцом забрали к себе и младшую сестрёнку мамы -Марию, и жила она с нами до 16 лет.
У мамы первые трое детей (Ваня, Катюша и Любочка) умерли в младенчестве. Причём, первенец Ванечка- неделя от роду- по вине деда. Мои родители переходили в свой отстроенный саманный домишко, носили вещи, а Ванечку оставили у деда на кровати. Дед напился и во сне своей могучей рукою придавил носик и ротик крошечного внука, и тот задохнулся.
А с норовистой Натальей дед породил еще двоих детей- Петра и Евдокию-младшую. Нечего и говорить, что мачеха более пестовала своих деток, а падчерицы и пасынки кроме зуботычин да голода ничего не видели. Им было некому «даже веником вши смести», как говорится. Пока сыновья были помладше, то бегали подпасками да на подёнщине, грамоты постигли по 2 класса. Дочери же грамоты вовсе не знали, их рано выдали замуж.
Дед так и не покорился Советам- вернувшись из тюрьмы, летом отправлялся на заработки: строил частные дома и бани, украшал узорами наличники, снабжал собственными бочками селян, и делал что придётся, лишь бы принести любимой жёнушке «поболе грошей». Она из него «верёвки вила»: забрав деньги, выгоняла деда из дома. Он скитался по хатам, валял валенки, плёл корзины и лапти, справлял селянам прочую обувку, и готов был на любую работу, чтобы и эти заработки принести Наталье - только за один её ласковый взгляд…
Старость их была незавидной- не заработав положенного стажа, пенсию не получали. Скитались старики в Караганде по дочерям, ожидая кто им подаст кусок хлеба. На пасынков Алексея (г. Воронеж) и Семёна (г. Ростов-на-Дону) бабка подала в суд на алименты, хотя они и добровольно присылали деньги. Своих родных сыновей Петра (г. Луцк на Волыни) и Фрола (г. Москва) и родных дочерей в иск не включила. Но Суд старушке в иске отказал. Дед, как всегда, слушал, что решит жена.
Наш дед нам, внукам, никогда не рассказывал сказок, не угощал гостинцами, никогда не приласкал 16 внуков от первой жены. Он нас как бы не видел, а всего себя отдал жене Наталье да Евдокии-младшей и её детям. К старости обезножил. Каверзный, склочный язвительный характер его жены Натальи Митревны не позволял им долго задерживаться в одном доме...
...Вспоминаю случай: старики тогда жили у нас т.е. у Евдокии - средней, в маленьком, на 3 комнатушки, домике. Кроме них -моя мать с отчимом, я с мужем и сыном. Как-то мама затопила печку и ушла к сестре, бабка Наталья осталась дома одна.. Часа через два она приковыляла за мамою к Евдокии-старшей:
- Дусь, иды-но до дому. Там у духовки чьись валянки горять. Дымлять так, шо я чуть-було ны задохлась…
- Шо ж вы, мамо, не вытягнулы валенки? Чи б затушили?- спросила её старшая Евдокия, жившая в просторном доме на другой улице.
- А я знаю? Може так и трэба?.. Буду я ще вмешувацця у ихни дила…
Мама прибежала домой, который закоптился от дыма, а валенки уже дотлевали…
Умер дед на 81 году в летней кухне Евдокии-старшей, специально построенной его детьми вскладчину для проживания отца с мачехой. После его кончины в 1965 г баба Наталья доживала свои годы у дочери Акулины.