Эта истории двух душ, слишком разных, чтобы их встречу можно выло объяснить логически. Однако…
Начать стоит с того, как Надира умерла от стыда.
Вот как это было. Надира была из числа тех романтичных девушек, которые считают, что смысл жизни в любви. И судьба в этом отношении сделала ей подарок.
Они встречались с первого курса института, они были неразлучны, они были красивой парой. Надира и её парень. А потом кто-то сказал, что видел его с другой, и ещё кто-то, и, наконец, самая лучшая подруга тоже. Надира думала, что он как-то оправдается, извиниться, покается. Но вместо этого, он просто сказал, что давно хотел порвать их отношения, потому, что у него серьёзные чувства к той, другой.
Надира всегда чувствовала себя в центре масштабной киноленты, сценарий которой, в данный момент, стремительно переставал ей нравиться. Всё, что было для неё истинным и незыблемым, оказалось одним сплошным заблуждением.
Надира вышла на балкон. Сотни глаз зрителей её фильма впились в неё в ожидании трагедии.
Надира перекинула ноги через барьер и теперь стояла на узеньком карнизе, который, совершенно не рассчитанный на её вес, начал потихоньку прогибаться. В зрительном зале все затаили дыхание.
Надира не верила, что может умереть. Где-то в глубине души девушка любовалась глубиной трагизма, разыгрываемой ею сцены. Вот оно – последнее предупреждение, последний упрёк миру, в котором возможны такие подлости. Она так не думала (во всяком случае, не именно такими словами), но её жест, предназначенный для какой-то высшей силы, для невидимых зрителей, означал только: «Ещё раз такое повториться – и всё. Надеюсь, мы друг друга поняли…». Она развернулась лицом к балкону и уже хотела влезть обратно, но маленький карниз ушёл у неё из-под ног.
Она повисла на руках. «Я смогу» - думала девушка, пытаясь подтянуться.
Подтянуться всего один раз, будь она парнем, проблем бы не было. Но она девушка, к тому же, не слишком спортивная. Ну что же они, зрители, почему никто ей не поможет. Вот теперь она отчётливо поняла, что одна, что никто не смотрит. А с ней вот-вот случиться несчастье.
У Надиры вырвался вопль отчаяния, когда она почувствовала, что пальцы перестают её слушаться и ослабляют хватку. Вот в такие моменты умереть проще, чем продолжать жить. Надира позвала на помощь. Её крик был таким слабым и беспомощным. Она слышала свой собственный голос и даже в такой отчаянной ситуации, ей вдруг стало стыдно. Посмотрите-ка, на эту жалкую курицу! Пыталась покончить собой, потому что бросил парень. Это клеймо навсегда. А помнишь ту девчонку? Будут спрашивать её сокурсники при встрече. Все будут её жалеть. А её парень, теперь уже бывший, приобретет ореол рокового мужчины. Вот сейчас она поняла, что совсем не любит его. Ну ни на мизер!
Надира решила, что должна выбраться сама, ведь это с самого начала не было самоубийством. Ведь она, чёрт возьми, просто играла. Да играла! В страдание, в желание умереть! Если бы у фильма, где она в главной роли, действительно были зрители, они бы сейчас уверовали, что Надира соберёт волю в кулак и вскарабкается на балкон. Воля у неё была, а вот сил не было. Продолжи она звать на помощь, то, возможно, осталась бы жива. Но Надира не хотела, чтобы кто-то узнал, о её попытке самоубийства.
Поэтому, все узнали, о её смерти.
Титры. Зрители расходятся по домам.
***
Надира сорвалась и уже в полёте продолжала не верить, что умрёт.
Она упала на спину. Вспышка ужасной боли, можно подумать, она упала на острые камни, а не на клумбу под окнами общаги.
А в следующее мгновение Надиру подбросило вверх, как будто она была мячиком, как будто она прыгнула на батут, как будто гравитационное поле земли больше не действовало на неё.
Мы не можем продолжать историю, пока вы не представите себе место, в которое попала наша героиня. Место, в котором сейчас нахожусь я и соображаю, как бы его поточнее описать. Сказать, что это чёрно-белый мир было бы не правильно, хотя это первое, что приходит на ум. Тут нет ни черного, ни белого, а бесконечные градации серого цвета, с примесью какой-то лёгкой желтизны. Как старая пожелтевшая от времени фотокарточка.
Надира очнулась лёжа на желто-серой траве под жёлто-серым небом. Вот он - наш тихий мир. Тихий и пустынный. Надира провела рукой по волосам и обнаружила на затылке колтун засохшей грязи. А может, это была кровь? Моё личное наблюдение: когда просыпаешься в луже собственной крови, лучше быть мёртвым, нежели живым. Надира осмотрелась вокруг.
Кое-где из земли выпирали элементы каких-то конструкций, Надира сразу окрестила их «хребтами безумия». Это определение подходит как нельзя лучше. Они имеют причудливые конфигурации и не отбрасывают тень. Ни ветра, ни запахов, звуков тоже, вроде, нет. Однако, Надире мерещился постоянный гул, похожий на тот, который можно услышать, плотно прижав к уху горлышко пустой трехлитровой банки. Звук пустоты.
Надира очень хотела найти кого-нибудь, кому можно рассказать, о произошедшем с ней. Судя по ощущениям, она попала в другое измерение, но вовсе не умерла. Может, всё дело было в том, что Надира как-то не так представляла себе жизнь по ту сторону смерти. Конечно, она не ожидала, что её встретит какое-нибудь божество, восседающее на облаке в сопровождении ангельского воинства. Но всё же, тот свет мог быть и понаселённее. Во всяком случае, должен был тут быть кто-то, кто взвесил бы грехи или хотя бы просто выслушал. Но Надире довольно долго никого не встречалось.
Она брела от одного хребта безумия к другому, и уже совершенно потеряла им счёт.
Тут нет дня и ночи. Надира спала по привычке, хотя как таковой потребности в сне, равно как голода и жажды, она не испытывала.
После сна она не чувствовала себя бодрее, чем была до него. Снов тут тоже нет. Поэтому Надира просто закрывала глаза на какое-то время (течения которого, в сущности, здесь тоже не ощущается), а когда опять открывала, перед ней были всё те же желто-серые просторы.
***
Однажды она открыла глаза и увидела мальчика.
Представьте себе ребёнка. На столько совершенного, на сколько это возможно. Ямочки на щеках. Золотые локоны. Улыбка в пол-лица. Представьте и выбросьте к черту! Просто запомните – этот мальчик не имел ничего общего с этим вашим идеальным малышом.
Он сказал, что его зовут Владлен.
Надира сказала, что её зовут Надира.
Вот так они и встретились.
Владлен рассказал Надире свою историю. Его отец был офицером. Когда началась война, Владлену исполнилось пять лет, он мечтал пойти в школу и стать октябрёнком. Их с мамой повезли на поезде в Москву. В эвакуацию. Владлен очень радовался поездке, потому что однажды ему привезли из Москвы апельсины. И с тех пор он считал, что там они и произрастают. Он очень хотел апельсинов и не мог дождаться, когда же они приедут. Их поезд разбомбили. Вагон, в котором ехали они с мамой, накренился, где-то совсем близко раздавались взрывы, кричали люди, дрожала земля. Мама сказала Владлену ждать её и никуда не уходить, и побежала куда-то. Мальчику было страшно, он громко плакал. Потом что-то большое упало совсем рядом, куда-то подевались стены и потолок вагона. Летели большие комья земли, и один комок сильно ударил Владлена в грудь. Он хотел позвать маму, но не смог. Владлена отбросило в строну. Он летел и думал про апельсины.
- Значит ты здесь уже давно? – заключила из его слов Надира.
- Ну, как сказать, наверное, да…
- И никого не видел, кроме меня за всё это время?
Мальчик пожал плечами:
- Почему, видел. Только некоторые уходили от меня, как будто не замечали. От других я сам убегал.
- Почему?
- Страшные… Однажды я видел дядечку почти без головы.
- Что значит почти? – удивилась Надира, хотя, в принципе, догадывалась, ЧТО значит это «почти». Ей просто хотелось удостовериться.
- Ну у него вот по сюда лицо было, а дальше нет. – Ответил малыш, чертя пальцами правой руки невидимую линию напротив своей переносицы.
- Жуть, я бы тоже от него убежала.
- Правда?
- А то! А меня ты, значит, не забоялся?
- А тебя чего бояться? Ты нормальная.
Надира потрогала запёкшиеся волосы у себя на затылке.
Они шли, не отбрасывая теней. Перекидывались словами, не чувствуя ветра.
- Слушай, Владик, хорошо, что я тебя встретила. Я думала, сюда попадают только самоубийцы. А я здесь по ошибке.
- А что значит «самоубийцы»? – спросил мальчик.
- Ну, это люди, которые сами себя лишили жизни: утопились, застрелились, повесились…
- Это я знаю! – умудрено вздохнул Владлен. - У нас на старой квартире сосед повесился. Я выбежал в коридор, смотрю, он там стоит как будто и язык вот так. Меня мама в комнату загнала, но я всё же видел чуть-чуть. А потом его хоронили. А почему самоубийцы так язык делают?
И Владлен показал как. Надире был неприятен разговор, и она попыталась разбавить его шуткой:
- Наверное, так они выражают своё отношение к жизни.
- Чего? – не понял мальчик.
- Да ничего. Не знаю я! Зачем о всяких мерзостях разговаривать, а?
Надире так не хватало своей вытягивающейся в закатном солнце тени. Той особенно элегантной тени, которая возможна только летними вечерами на идеальном гравии опустевших дорог.
- Ух ты! Ты такое видела? – закричал Владлен.
Надира обернулась и увидела, действительно нечто новое для себя. Желтоватое небо вдруг прорезали серебристые струны облаков, которые на глазах становились всё гуще и пышнее. Эти облака закручивались к низу в спираль, на подобие торнадо. Как будто сама по себе прялась из небытия гигантская нить, которая стремительно втягивалась в землю.
Когда все серебристые облака оказались скрученными в упругий жгут, мир снова стал жёлто-серым. Трава, небо, хребты безумия, выпирающие то тут, то там. Ничего необычного.
Надира шла рядом с Владленом и думала: «Может это место, куда попадают все умершие насильственной смертью». Она спросила мальчика:
- А других людей из твоего поезда ты здесь не встречал. Там же народу погибло, теперь, видимо-невидимо. Не могло же только тебя одного осколком убить.
- Кого убить? – насторожился Владик.
- Тебя.
Владлен смотрел, не мигая, видно было, что мысль Надиры по каким-то причинам ему не совсем ясна. Надира сочла необходимым пояснить:
- Мы же с тобой тут оба мёртвые.
- Нее, я то живой. Шутка, да Надира? – заулыбался мальчик.
- И совсем не шутка! Ты что же за столько времени не понял, что с тобой случилось?
- Когда?
- Тогда. Ты же сам рассказывал, как ваш поезд попал под бомбежку.
- Ну и что?
- Ну и тебя убило осколком, наверное.
- Глупости! Я вовсе живой! – воскликнул ребенок, и губы его дрожали.
- А на груди у тебя что? – не сдавалась Надира.
- Ранка просто. Мама помажет, и всё пройдёт.
Надира присела не корточки, так чтобы лицо мальчика приходилось точно напротив её лица. Глаза в глаза, не отбрасывая тени. Глаза в глаза, не каясь руки. Глаза в глаза она сказала ему:
- Послушай, Владлен, не можешь же ты не понимать. Шла война. Умирали люди. То, что взорвалось рядом с твоим вагоном, наверное, было бомбой, или миной, или чем-то ещё, предназначенным для убийства людей. То, что ударило тебя, пробило тебе грудную клетку и лёгкие, а может и сердце. С такими ранами не живут.
- Но я же живой – прошептал Владлен.
Надира тронула его за плечи, принуждая смотреть ей в глаза.
- Никакой ты не живой! Та война была много лет назад! А ты всё такой же маленький. Ты не растёшь и не взрослеешь! Ты остался таким, каким был в момент своей смерти.
Мальчик вырвался и отбежал в сторону.
- Не правда! Ты всё врёшь!
- Владлен!
- Врёшь! Врёшь! Врёшь! Меня просто отбросило далеко от поезда. И я заблудился, потому что маленький!
- Владлен!
- Мёртвые не ходят и не разговаривают! Я живой! Мама ищет меня и мы поедем в Москву! И я буду есть апельсины!
Надира решила воздействовать логикой:
- Ты разве хочешь есть?
- Нет!
- А спать?
- Нет!
- Так вот, Владлен, мы ничего больше не хотим, потому что мы умерли! И прекрати ныть, ты годишься мне в дедушки! Я не обязана объяснять тебе очевидные вещи.
Надира устремилась к очередному хребту безумия, так удачно подвернувшийся на пути.
- Смотри, сейчас я спрыгну и мне ничего не будет.
Надира вспрыгнула на клинообразный выступ нелепой конструкции и быстро взобралась довольно высоко. Владлен кричал её с низу:
- Перестань, Надира! Перестань, пожалуйста! Ты разобьёшься!
Надира стояла на тонком перешейке, соединяющим нечто вроде черенка гигантской лопаты с чем-то подобным кости древнего животного.
- А вот и нет, ничего мне не будет, спорим?
Серебристые облака соединились на горизонте в грациозный вихревой поток.
Надира оступилась. Она висела на руках, совсем как тогда в общаге. Внизу суетился и кричал мальчик, она точно знала, что уже умерла. Надира разжала пальцы и полетела вниз.
Когда подбежал Владлен, она лежала и плакала. Он кинулся на неё и запричитал:
- Тебе больно? Не плачь!
- Нет не больно, просто страшно. Сам не плачь.
- Я испугался, что ты умрешь, и я опять останусь один. Я так напугался!
- Прости меня, детка. Ты же совсем маленький, я – дура, Владик, прости меня!
- Ну что ж ты делаешь?! – сказал Владлен и сжал кулачки, но не так, как если бы хотел ударить.
- Понимаешь, когда я становилась на карниз, я на самом деле не хотела убить себя. Просто, как бы в шутку, что ли… Я даже пыталась взобраться обратно, но сил не хватило. Поэтому, то, что со мной произошло – просто-напросто несчастный случай. Так обидно! Так глупо всё получилось!
Они смотрели, как далёкий вихрь рассевался. Надиру пугали эти вихри. Владлену они тоже не нравились. Почему? Кто знает!
***
Так они шли. Иногда беседовали. Иногда молча.
- А если мы идём не в ту сторону? – спросил однажды Владик.
- Надо же куда-то идти. Если идти всё время прямо, то куда-нибудь да придёшь.
- А если придешь не туда?
- Если-если! Мы ничего не знаем, делать нам нечего, поэтому будем идти, пока не встретим дарителя – импровизировала Надира, припоминая курс УНТ.
Устного Народного Творчества – если хотите, но для нашей истории это не бог весть, какая подробность.
- Кого? – термин «даритель» оказался Владлену совершенно не знаком.
- Дарителя. Знаешь, как в сказках. Есть такой персонаж-даритель. Когда главный герой, его ещё называют, протагонист - ну, Иван-Царевич, что бы тебе было ясно. Когда Иван-Царевич встречает дарителя, тот отдаёт ему какой-нибудь волшебный предмет, который решает всё дело.
- А дарителю этот предмет, почему не нужен?
- Нужен, он всем нужен. Например, клубочек, который путь указывает. Просто даритель - герой второстепенный, а Иван-Царевич – главный. Ему клубок нужнее.
- Или сапоги-скороходы.
- Да.
- Мы с тобой царевичи?
- Мы с тобой Иваны! – улыбнулась девушка.
- А какой он? – спросил Владлен.
- Даритель?
- Угу.
- Ну, это зайка или мышка. Зверь какой-нибудь. Бывает старичок или старушка. Короче, кто угодно может быть.
- А ты кого хочешь встретить?
- Я – прекрасного принца – сказала Надира, не задумываясь. - А ты?
- А я – зайчика. – ответил мальчик.
Надира вдруг спросила:
- А маму ты не хочешь встретить?
Владлен молчал.
Однажды Надира открыла глаза и пристально посмотрела на Владлена, который как обычно сидел рядом, обняв собственные коленки.
- Владик, а ты почему не спишь?
- Не хочется.
- И мне не хочется. Я сплю просто так от нечего делать! Может, и ты поспишь? С тех пор, как мы встретились, ни разу не видела, чтобы ты отдыхал.
- Чего отдыхать-то! В Москве высплюсь, когда маму найду.
- Ты что же с тех пор, как здесь оказался, хоть раз спал?
- Нет, меня всегда укачивала мама, без неё я не усну.
***
Я встретил их, когда Владлен спал. Когда Надира укачала его своей колыбельною, взятой ею из курса того же УНТ. Что ни говори, гуманитарное образование очень может пригодиться, особенно, если ты мёртв. Моё лично наблюдение.
Я поздоровался, но не представился. Я спросил, что случилось с мальчиком, Надира рассказала.
- Детки часто попадают сюда – отметил я.
- Почему?
- Они не могут поверить, что умерли. Цепляются за память, за желания.
- Апельсины… - сказала Надира.
- Что-что? – не понял я.
- Владлен не верит, что он умер. Ждёт маму, апельсинов хочет. Апельсины – апельсины…. У всех, наверное свои… Что поделаешь?
- А ты скажи ему, что мама придёт за ним и всё будет хорошо – предложил я.
- Не люблю говорить не правду! – заявила мне Надира.
Это просто изумительно! Она же умерла, только потому, что хотела скрыть правду! Но я этого, разумеется не сказал. Просто осведомился:
- А что такое не-правда?
- То чего нет на самом деле.
Вот такой смешной и трогательный ответ.
- На самом деле, неправда ничем не отличается от правды – сказал я. - Лжи не существует. Неправда – это правда, которая не наступила.
- Но ведь и не наступит!
- Это уже не имеет значения. Всё что ни наесть – только правда.
Похоже, Надира не была настроена на продолжительные дебаты. Она спросила меня:
- Где мы, что это за место?
- Я сам ничего наверняка не знаю. Здесь что-то вроде обители заблудших душ.
Мы сидели на серо-желтой траве и молчали. Владлен спал. Мне стало скучно, и я на прощание сказал Надире следующее. Просто, потому что я говорю это всем. Просто, потому что это единственное, что я знаю доподлинно. Слово в слово:
- Все встречи тут не случайны. Может я должен что-то сказать вам, а может уже сказал, просто не знаю. Проблема в том, что никогда не знаешь, что сделано, а что ещё нет.
Она молчала в ответ.
- Куда бы вы ни шли, вы уже опоздали. Запомни это и иди на все четыре стороны. – сказал я и ушёл, не отбрасывая тени.
***
- Я слышал, как ты говорила с кем-то – сказал Владлен.
- Значит, ты не спал? – удивилась Надира.
- Сначала спал, а потом проснулся и притворялся.
- Зачем?
- Чтобы не мешать тебе, разговаривать с твоим принцем.
- Вот уж глупости! И с чего ты взял, что это принц?
- А с чего ты взяла, что я – золотая клеточка. Что это значит, почему ты так пела?
Владлен говорил о колыбельной, которую ему пела Надира. На самом деле Надира путала слова и в оригинале песни никакой «клеточки» в помине не было, но поскольку ей нужна была сносная рифма к слову «веточка»… В сущности, это тоже не так уж и важно.
- Просто так поется? – ответила Надира. - «Ой, ты моя деточка, золотая клеточка». Такая песня.
- А что это значит?
- Наверное – осенило вдруг Надиру – имеется ввиду тело. Оно, как клетка для души. А для матери тело её ребёнка - золотая клеточка, понимаешь. Очень драгоценная.
- А мы с тобой клеточки? – спросил Владик.
- Нет, мы птички, которые уже улетели.
- А что сказал принц? Он подарил тебе волшебный предмет?
- Нет, ничего он мне не подарил.
- Значит, мы по-прежнему не знаем, куда идём?
- Давай искать бабу Ягу – предложила Надира.
- Она же страшная!
- Нет, совсем нет! То есть, конечно, да, немножко. Но нам её бояться нечего. Яга – это бессмертный дух, который живёт на границе миров и охраняет её.
- От кого охраняет?
- От таких, как мы с тобой, наверное. Мы же Иваны-Царевичи, помнишь?
- Я буду царевич, а ты – принцесса.
- Тогда уж – царевна. Ты – царевич, я – царевна.
- Ладно – согласился Владлен.
- А зачем нам с тобой Яга?
- У меня есть к ней вопросы.
- Какие?
- Ей и задам. А у тебя есть вопросы, которые ты хотел бы кому-нибудь задать?
- Есть – сказал Владлен.
Если бы Надира могла слышать мысли, она бы поняла, что Владлен, конечно, не совсем ребёнок. Он слишком долго скитался здесь, слишком много думал. И, конечно, у него был вопрос к Яге, который не могла слышать Надира, хотя он звучал в душе, идущей рядом с ней постоянно. «Почему мама меня бросила?» - вот такой вопрос. Он уже не спрашивал: «Бросила ли?», в этом он совершенно уверился. Он хотел знать «Почему». Но он ещё не знал, что, ни один ответ не даст ему покоя. Ни одна причина не станет для него достаточно веской, чтобы простить. Он этого не знал, но уже предчувствовал.
- Мне кажется, что мама бросила меня. И никогда больше не вернётся за мной. Я хотел бы знать, почему она так сделала?
Вот такой вопрос, но Надира не слышала его. Она просто догадывалась, потому что это был и её вопрос тоже.
***
Серебристый вихрь бушевал совсем близко. Владлен умолял Надиру не приближаться к нему.
- Нет – сказала она. – Потому, что это единственное, что меняется в этом неизменном мире. Я должна попасть внутрь этих облаков. А ты жди меня здесь. Я не оставлю тебя, не бойся.
Владик плакал. Но что может сделать ребёнок против решения взрослого человека?
Надира прошла внутрь серебристого торнадо. По ощущениям, как пройти под водопадом. Это было первое за последнее время ощущение, которое приятно напомнило девушке физические переживания, хотя ничего физического в нём, конечно, не было.
Присутствие, которое чувствовала Надира в сердцевине вихря, тоже было почти осязаемым.
- Кто здесь? – спросила она.
- Ты – был ответ.
- Давно ты здесь?
- Скажем так, я был здесь, когда сюда ещё динозавры приходили.
- Правда? – изумилась Надира и подумала о хребтах безумия, которые так часто встречались на пути.
- Конечно шутка! Кто тебе правду-то скажет!?
- Мне тут недавно сказали, что неправды нет, есть только правда, которая пока не наступила.
- Хорошее суждение. Ты, наверное, удивишься, но правды тоже нет.
- Что же тогда делать? Должны же быть какие-то ориентиры – спросила Надира.
- Просто перестань думать и попробуй чувствовать.
- Что я должна почувствовать?
- Ответы на свои вопросы.
***
Надира увидела бледное лицо молодой женщины. В глазах какая-то невообразимая эмоция. Руки нервно сжаты. Она, в своей белой блузке, похожа на цветок, оброненный посреди оживлённой мостовой. Надира только призрак, наблюдатель без права голоса, но ей так хочется сказать этой растерянной женщине: «Иди к сыну! Просто вернись!». Глухой удар сотрясает землю. Даже у Надиры закладывает уши. Женщина убегает прочь от поезда. Мир колышется и звенит. Надира пытается не упустить из виду белую блузку матери Владлена, которая бежит, падает, потом опять движется на волнах толпы. Наконец её как будто выбросило на отмель – небольшой бугорок, на котором теснились тонкие осинки. Женщина висла на одной из них и как-то странно дрожала. Когда Надира оказалась рядом – ей всё стало ясно. Белая блузка спереди была густо пропитана кровью. Кровь сочилась сквозь пальцы, сжимавшие рану, кровь бежала по осиновой коре. «Что же это!? Что же это!? Что же это…» - шептала женщина в рдеющей блузке.
Надира посмотрела в сторону вагона, в котором всё ещё ждал маму пока живой Владик. По крайней мере, она его не бросила! Просто её ранило, и она в шоке отбежала от поезда, а вернуться уже не смогла. Да и смысла не было – они ведь оба умерли. До Надиры доносился шепот: «Маленький мой… Маленький мой…». Мама Владлена умирала и плакала, что не может быть рядом с сыном. Что последние слова, которые она ему сказала, всего лишь: «Никуда не уходи». Что она оказалась слабой и не сумела защитить себя и ребёнка. Но ведь это всё не важно, думала Надира, если они оба умерли, то ничего не важно, кроме того, что Владик думает, что мама бросила его. Надо только сделать усилие. Одного взгляда на женщину, повисшую на осине достаточно, чтобы понять - ни на какое усилие она уже не способна. В её глазах – опрокинутое небо.
Надира – всего лишь наблюдатель, без права вмешательства. Но до поезда не так уж и далеко. И Владлен ещё жив, потому что вагон, в котором он ждёт маму, пока цел. Давай же, ты всё равно умрёшь, не надо ничего бояться. Нужно только вернуться. И всё будет хорошо. Надира пытается тянуть женщину за руку и к удивлению понимает, что та её видит. В глазах – муть нездешних далей, но она её видит.
- Надо вернуться – кричит Надира.
- Не могу… Сил… нет… Больно-то как… Больно… – шелестят синеющие губы. Разводы слёз и грязи на её лице образуют причудливый узор. Он кажется Надире даже чем-то красивым. «Ритуальный. Как будто жертва в каком-то языческом обряде» - думает она, а вслух кричит что есть сил:
- Надо, просто надо! Для Владлена, для тебя! Я знаю, что такое, когда тело подводит, когда больше не можешь держаться, я всё это знаю. Но сейчас ты не одна. Я с тобой. А Владик там совсем один, через несколько минут он погибнет, и, если ты не придёшь, он станет неприкаянно бродить в ожидании тебя. Вечность.
- Владлен погибнет…
- Это не самое страшное.
Они ползли по земле. Ползли вместе. Один раз, в продолжении этого пути Надира обернулась назад. Не зря в сказках никогда нельзя оглядываться! За ними тянулись какие-то выпавшие из раны внутренности. Надира почти физически чувствовала боль и смертельную усталость.
Каждая пядь земли – подвиг. Каждая пядь – боль. Каждая пядь – ад.
Раскалённым свинцом плакало небо.
Сырыми комьями плевала земля.
Женщина в чёрной блузке, наконец, вскарабкалась в вагон. Она добралась до купе, в котором навзрыд плакал ребёнок.
Надира хотела отступить на шаг, чтобы смотреть со стороны. Чтобы не мешать. Ведь она только наблюдатель, без всяких прав. Хотела отступить от мамы Владлена, но не смогла. Тело удерживало её. Тело, в котором была - она. Была совершенно одна. Она и не заметила, когда осталась в одиночестве, не заметила, когда другая душа покинула её. Надира одна преодолела мучительный путь, превознемогая тяжесть растерзанного, умирающего тела.
Она распахнула дверь.
- Мама! – закричал Владик и кинулся навстречу.
Рвалось пространство. Рушились стены. Их подхватило мощным потоком. Мама.
***
Мы сидели на хребте безумия. Надира болтала ногами. Ни что в этом мире не отбрасывало тени. Как можно скучать по теням?
- Значит, ты твёрдо уверена, что всё сделала правильно? – спросил я. – Может, мальчик просто убежал куда-нибудь?
- Нет. Я знаю, теперь он свободен – заявила Надира и посмотрела на меня лукавым, каким-то обволакивающим взглядом.
Этот взгляд выводил меня из равновесия.
- Будешь скучать по нему?
- Нет. Я найду его. Ведь все встречи не случайны, помнишь, ты мне говорил – она улыбалась. – Знаешь, чего я никому не рассказывала? Тот карниз… Это не было самоубийство…
- Я уже понял.
- Нет, не понял! Это было убийство. Потому, что я была беременна. Я не знала наверняка, но предчувствовала.
- Что теперь? – спросил я. – Всё ещё считаешь, что любовь – это главное в жизни?
- Да – сказала Надира. – Я ещё не знаю, как всё исправить, но я предчувствую что смогу.
На горизонте занимался серебристый вихрь. Надира улыбалась мне. Хребет безумия, на котором мы сидели, по-прежнему не отбрасывал тени. Я надеялся, что она меня всё-таки поцелует. На прощание.
Но на этом я хотел бы прервать свою историю и просто уйти.
И последнее.
Просто, потому что я говорю это всем. Просто, потому что это единственно, что я знаю доподлинно.
Все встречи тут не случайны. Может, я должен что-то сказать вам, а может уже сказал, просто не знаю об этом. Проблема в том, что никогда не знаешь, что сделано, а что ещё нет.
Куда бы вы ни шли, вы уже опоздали. И в этом нет ничего плохого. Запомните это, и идите на все четыре стороны.
Не отбрасывая тени.