В половине одиннадцатого вечера в небольшом парке крупного мегаполиса, сильно спеша и задыхаясь, пытались найти какой-то предмет двое молодых людей. С бессознательной торопливостью они продвигались по плохо освещенной тропинке, вглядываясь во все, что подозрительно контрастировало с ночным покровом земли. Кому-то вдруг могла показаться тень, соразмерная искомой вещи, и он тут же, замирая от волнительного предчувствия скорой находки, судорожно просматривал и прощупывал каждый клочок утоптанного грунта и прилегающей травы в этом месте. Ничего не обнаружив, он с раздражающим ожиданием снова принимался за поиски, совсем не замечая происходящих вокруг событий. А заметить можно было многое.
Вся окружавшая их картина излучала праздничную расслабленность и отроческую непринужденность. Гуляющие (а в отдельных случаях и гулящие) люди, своим беззаботным и эмоциональным поведением выдавали главную черту этого вечера: он был субботним.
Вопреки желанию некоторых граждан России, субботний вечер в их стране – вечер потери национального сознания. Которое и в остальные дни редко появляется на публике, а тут и вовсе самоустраняется. И чем выше интеллектуальный уровень соблюдающего этот обычай человека, тем больше площадь поверхности вероятного местонахождения потерявшегося сознания. А посему крайне интересно наблюдать за метаморфозами, происходящими этим магическим вечером с каждым «самоустранившимся» в отдельности.
Молодые люди принадлежали к большинству, придерживающемуся описанной выше традиции. Поддержали они ее и сегодня. Но беспощадная логика жизни приберегла для этого случая необычный сценарий. То, что начиналось «как всегда», закончилось «не тем как обычно».
- Ни хрена нет! – со злобой проговорил один. - И как назло батарейка села! Фонарика нет.
В его голосе, хоть и неявно, слышалось какое-то глубокое недовольство, переходящее в раздражение. Как будто сейчас решалась жизненно важная проблема.
- А у тебя что так хило подсветка светит?
- Да это старый телефон. Я свой подруге отдал. Слышь, а может не терял он его?
- А куда ж он его дел?
- Съел.
- Ага. И не подавился.
Некоторое время поиски продолжались, но вскоре были приостановлены. Тропинка пересекалась с асфальтовой дорожкой, достаточно проходимой и хорошо освещенной, поэтому здесь искать смысла не было. Они присели на лавочку. Вид у обоих был одинаковый: расстроенные, утомленные, с неприветливыми и опустошенными лицами, на которые падал оранжевый свет фонарей, придававший им оттенок сюрреалистичной загадочности. Хотя наблюдались и некоторые различия в их внешнем облике. Один из них сидел, откинув руку на спинку скамьи, и положив ногу на ногу. Взгляд его направлялся то куда-то поверх деревьев, фонарных столбов, прохожих, и всего, что попадалось в поле зрения, то рассеяно опускался вниз, наполняясь чувством непонимания и несправедливости, как будто под ногами понимания и справедливости существенно больше, нежели над ними. И куда бы не устремлялся взор молодого человека, он всегда находился чуточку выше разглядываемого объекта. Так обнаруживает себя высокомерие самовлюбленного циника, но молодой человек не был циником, он скорее интуитивно пытался отстраниться от наскучившей злободневности жизни.
Его звали Евгений Александрович Морозов. Одет он был классически, скромно, но и не бедно. Опрятность фигуре придавали черные брюки, тщательно отутюженные, с четко выведенными стрелками. Неброский кожаный ремень, по виду дорогой, с параллельно расположенными волнистыми складками на коже, придавал гармоничную полярность телу. Каштановая рубашка с небольшими продольными полосками серебристого цвета довершала атмосферу аккуратности и определенной строгости в манере одеваться. У Морозова был свой стиль, и он неукоснительно его придерживался.
В его внешности не прослеживалось такой однозначности. На вид ему было около двадцати пяти лет, но в паспорте фиксировалось небольшое уточнение – двадцать три. И что выделялось в этой связи, так это не по годам нежная кожа на лице, не тронутая ни различными дерматологическими недугами, ни суровыми отметинами, так украшающими мужчину, ни обильным волосяным покровом. Но «омолаживающего» воздействия вследствие этой особенности почему-то не наблюдалось. Может быть, короткая модельная стрижка вкупе с прямолинейным, немигающим взглядом серо-зеленых глаз создавали антураж взрослого и решительного человека.
У приятеля Морозова, двадцатидвухлетнего Александра Постина, беззаботного и безработного сангвиника, все было по-другому. Он сидел с опущенной головой, облокотившись сцепленными руками о широко расставленные колени. Одежду он имел неказистую: затертые серые джинсы, обычная недорогая футболка из Китая с гордой надписью «Adidas», дешевые простенькие туфли. На него сложившаяся ситуация имела не столь болезненное воздействие, и он при кажущейся разочарованности в глубине души не переживал. «Не пойму, что он так расстраивается. Как будто сам потерял», - размышлял он про себя, говоря вслух:
- Ну что, дальше посмотрим, до ограды?
- Да смотрели уже пять раз - с горечью ответил Морозов.
- Ну а что делать-то будем?
- Бегать и снимать штаны. Пробовал?
Постин приподнял голову и, глядя вперед, саркастично ухмыльнулся:
- Пробовал. Когда в такси приперло, и в квартиру бежал сломя голову. Но тут уж не на бегу, тут на лету снимал.
Ему откровенно наскучило печальное высиживание. Он все отчетливей ощущал желание выпить и поскорее расслабиться, а не напрягать и без того мутную голову. Но из деликатности начал издалека:
- Ну, смотри. Мы когда в магазине были, он при нем был. Потом через парк вели его. А там до дома сто метров. Ну и все, больше негде.
- В подъезде плохо смотрели - не сдавался Морозов.
- Ну а где в подъезде-то еще смотреть? В мусорку что ли провалился?
- Может и провалился.
Морозову очень хотелось найти, Постину еще больше выпить.
- А он случайно не до магазина потерял - непривычно медленно проговорил Морозов.
- А откуда же он тогда деньги доставал?
- Да из кармана.
- А там они откуда? Он их все в кошелек засунул. Я сам видел.
Постин усиливал свои пораженческие доводы пропорционально возрастающей жажде спиртного.
- У банкоматов он не мог выронить. Он же сам меня просил проследить, зудел всю дорогу: «Санек! Назначаю тебя ответственным. Смотри, чтоб я не про..ал!».
Морозов, предчувствуя крах мероприятия, подбирал последние аргументы.
- У него может с собой деньги были.
- Откуда? Он же сказал, что нет. А Андрюха врать не будет.
- Это да. Но, может, забыл или еще чего-нибудь… – и после непродолжительной паузы стал отчаянно злословить:
– Вот черт! Как бы мне эти деньги сейчас не помешали! Закон подлости!!!
Ругань пошла несусветная, как будто случилось что-то ужасное. Постин с нескрываемым удовольствием слушал многообещающие эпитеты, ласково улыбался и потихоньку раскрывал свои чакры в предвестии бурной ночи. Как только Морозов выругался за все прошлые и будущие поколения, они последовали в направлении противоположном разумной жизни.
***
Андрей Анатольевич Непрядов просыпался в муках. Из-за болезненной «перемещаемости» головы он вяло и осторожно совершал попытки передвинуть заплывшее тело по растрепанному покрывалу, выискивая облегчающую страдания позу. Получалось неважно. Полуоткрытыми глазами он осмотрел безрадостную обстановку собственной квартиры. Второй месяц шел ремонт: клеились обои, штукатурился потолок, вставлялись новые грабовые двери, менялись батареи, утеплялся балкон, и, казалось, этому не будет конца.
Прошло сорок минут, в течение которых Андрей Анатольевич накапливал силы, чтобы затем волевым рывком поднять себя с постели и попрактиковаться в прямохождении, отдавая дань эволюции. Так он смог посетить туалет, ванную, потом снова туалет, опять ванную, затем кухню, где запил стаканом воды пять таблеток активированного угля. И после недолгого перерыва, заполненного мучительным лежанием на кровати, цикл перемещения повторился вновь. «Да…перебрал коктейльчиков» - пронеслось в его голове после завершения второго цикла. Привкус во рту установился противнейший. Насколько приятно было ощущать вчера вкус химических добавок, скрашивающий неудовлетворительное качество алкогольных коктейлей, настолько же отвратительно было воспринимать его в непосредственном, так сказать, виде сегодня. Издержки алкогольной индустрии, ничего не поделаешь.
Вкратце Непрядова можно было охарактеризовать как человека, принадлежавшего к категории людей, наблюдающих жизнь со стороны, и не проявляющих активное участие в ее действе. Какие-то значимые успехи в его биографии отсутствовали. Даже заслуженное звание ветерана боевых действий он носил как-то незаметно, пристыжено. Впрочем, ветераном в общепринятом понимании он и не являлся: попросту не было за ним войны. Еще юным двадцатилетним парнем Непрядова в составе полка морской пехоты Тихоокеанского флота направили для помощи поредевшим армейским частям в непокорную Чечню. Пробыв там всего два дня, в первом же бою он был ранен и отправлен в госпиталь с последующим увольнением в запас, так и не поняв, кто, куда и в кого стрелял. Сам он иногда говорил, что «так и остался молодым пацаном, которому пуля попала в грудь, срикошетила от сердца в голову, где и благополучно обосновалась». Действительно, некоторые поступки Непрядова иначе как наличием постороннего предмета в мозге невозможно было объяснить. То он – порядочный муж - мог на всю улицу крикнуть проходящим мимо девушкам: «Девчонки! Я вчера развелся, пойдемте замуж!». То подолгу не реагировал на адресованные ему вопросы, вроде того: «Андрюх, ты масло когда менял последний раз?». А потом с наигранной серьезностью рапортовал: «Сегодня на колбасу». Одним словом странный человек, хотя понять его можно было всегда, при наличии желания и терпения. В нем уживалась непреодолимая тяга к жизни с философским к ней безразличием, в суть вещей он проникал интуитивно, созерцательно, с присущей русским людям искренностью и участием относился к бытовым неурядицам и с диогеновской расслабленностью воспринимал серьезные проблемы.
У него была жена и двое детей. Жена – суетливая и ранимая женщина, с которой они состояли в браке тринадцать лет, она была старше его на пять. То ли в силу этого обстоятельства, то ли в силу врожденной психологической неустойчивости, а может быть банально из-за рекламы, использующей женские слабости, она относилась к старению и сопутствующим ему недугам очень внимательно и тревожно. С годами все больше волновалась состоянием своего здоровья, боялась неизлечимых заболеваний. Поэтому регулярно посещала врачей, психотерапевтов, разнообразных целителей и проводила другие профилактические мероприятия, благо деньги в семье имелись.
Где-то после тридцати лет, не взирая ни на какие ухищрения и уловки, призванные умилостивить беспощадно улетучивающееся время, договориться с ним ей фатально не удавалось. Можно было «подтягивать» внешность у косметологов, регулировать обмен веществ у диетологов, ходить босиком без посторонней помощи, обливаться холодной водой, заниматься голоданием и делать массу других полезных вещей. Но в этот же самый момент всевластные биологические часы безостановочно тикали и с пугающей невидимостью подвигали ее к тому, отчего она так заботливо убегала – смерти. И в надежде защититься от вездесущего молчания небытия, она бежала еще стремительнее, не понимая, что смерть как бешеная бездомная собака: нападает на того, кто быстрее движется.
Непрядова озабоченность жены нисколько не расстраивала, а наоборот веселила. Он постоянно подшучивал над ней, делал пакости, злорадствовал, провоцировал и совершал иные поступки различной степени вредности, недостойные высокого звания мужа и джентльмена. И вообще, патологическая страсть к «приколизму» в самых изощренных формах и проявлениях бороздила просторы его нервной системы, не давая покоя ни ему, ни окружающим. К слову сказать, вышеописанная история с потерянным бумажником оказалась делом его рук.
В тот вечер, изрядно подвыпивший Непрядов, очутился в парке в компании молодых людей, среди которых присутствовали и Морозов с Постиным. С последним Андрея Анатольевича связывала совместная трудовая деятельность: они работали в одном цехе на целлюлозно-бумажном комбинате, являющимся одним из крупнейших предприятий города. Затем Постина забрали в армию, и на два года их знакомство прервалось. Теперь же, имея общих друзей, работающих на комбинате, они часто виделись во время коллективных попоек. Непрядов, к тому же, настоятельно рекомендовал Александру бросать тунеядское существование за спиной родителей и восстанавливаться к нему в цех, в котором за эти два с лишним года он успел стать начальником.
После шумного продолжительного шабаша вся компания разбрелась, и они остались втроем. В дальнейшие планы Постина с Морозовым в принципе не входило таскать с собой пьяного Непрядова, но он как-то дружелюбно и неназойливо увязался за ними, что выбора у них не оставалось. Тем более, он попросил их отогнать на стоянку машину, оставленную у подъезда, так как ему уже не представлялось возможным сесть за руль. Проехать требовалось около четырехсот метров внутри квартала. Настырный Морозов принял брошенный вызов и совершил правонарушение, караемое изъятием прав на долгие два года. Растроганный дружеским жестом Непрядов объявил пир на весь мир за его, разумеется, счет. Но для этого необходимо было снять наличные с банкомата. Подойдя к будке с деньгами, как называл банкомат Андрей Анатольевич, в его голове созрела обманчиво трезвая мысль: «С утра с женой собиралась за покупками. Мое участие в этом уже не актуально. Поэтому сниму сразу много и отдам ей, чтоб не приставала». Решено было снять всю зарплату, полученную тремя днями ранее, а это ни много, ни мало двадцать шесть тысяч рублей за вычетом налога, плюс остаток в виде четырех тысяч, итого – тридцать тысяч рублей. Снимать пришлось в двух местах, ибо на выдачу таких сумм единовременно будки с деньгами оказались неспособны.
После этого вся счастливая троица направилась в магазин для закупки спиртного и сопутствующей различным его видам закуски. Приобретя все необходимое, страждущие приятели расположились неподалеку от закупочного магазина. В момент употребления шестой за вечер банки коктейля, в окончательно пьянеющей голове Непрядова замаячил сюжет очередного коварного розыгрыша: сообщить новоиспеченным товарищам о пропаже своего кошелька со всем многотысячным богатством, при этом выронить его пустым и так, чтобы они смогли его найти. Зачем - ему пока было неведомо, но в любой ситуацию, даже самой неоднозначной, Андрей Анатольевич знал, что его поступки имеют смысл, пусть и скрытый, а посему не подлежит сомнению необходимость и этого, пока еще неосмысленного. Сообщить о пропаже он решил в конце, после неминуемой «доставки на дом» себя любимого.
Во время посещения отхожего места, он переложил деньги из кошелька в наружный закрывающийся карман жилетки. Затем, допив остатки коктейля, беспорядочным вращением туловища изобразил крайнюю степень опьянения, и раздосадованные приятели были вынуждены прервать столь чарующее занятие и проводить его до дома. Движение через парк сокращало расстояние в два раза, но это выглядело небезопасно: доблестная милиция не преминула бы воспользоваться слабостью отдельных граждан к спиртному и ее последствиями, и увести всех троих в известном направлении. Но избран все-таки был именно этот путь, решающим аргументом в пользу которого стало наличие суммы, способной удовлетворить требования как минимум пятнадцати патрульных экипажей, с обоюдовыгодным вежливым предложением со стороны последних о транспортировки уставших путников до места назначения.
По сюжету кошелек должен был «выпасть» по дороге домой, и вроде бы все так и произошло, но данный эпизод напрочь потерялся в памяти Непрядова, и для его восстановления (равно как и всех остальных подробностей прошедшей ночи) требовалась посторонняя помощь, которую незамедлительно оказал лучший друг человека – мобильный телефон. Он завибрировал, зазвонил, и высветил для ясности буквы в строго запрограммированном порядке: Постин Саша.
- На связи – утробным сипом вышел на эту связь Непрядов.
- Привет. Спишь? – бодро отреагировал Постин.
- Сплю. И снится мне, что ты звонишь и говоришь: «Привет. Спишь?».
- А ты мне отвечаешь: «Сплю. И снится мне, что ты звонишь и говоришь: «Привет. Спишь?»».
Было заметно, как самочувствие собеседников полярно различается.
- Короче Склифосовский. Мозг не железный. Что надо?
- Это мне что надо?! Это тебе должно быть надо.
- Мне ничего не надо – отрезал Непрядов. Он не любил когда его, находящегося в упадочном состоянии, беспокоят и донимают.
- Кошелек ему вчера полночи искали, старались. Еще и недоволен остался.
- Кошелек?
Внезапно у Андрея Анатольевича всплыл в памяти центральный эпизод прошлой ночи, с подстроенной им утерей кошелька. Но он совершенно не мог вспомнить, для чего это сделал. Что-то вроде амнезии логического обоснования поступка: тут помню, тут не помню.
- А, да! – оживился он, - черт, у меня ж там вся зарплата была.
- Была и перестала – разочарованно перебил Постин. - Все пролазили, нигде нет. Ты дома-то смотрел, в одежде?
- Когда?! Я от тебя только сейчас слышу об этом. Тем более не оклемался толком.
- Ну, давай, просыпайся и ищи! Попозже тогда созвонимся.
- Ладно.
Взбудораженный загадочностью собственных действий, Непрядов пустился в отрезвляющие размышления.
«Так. Что сделал – помню, зачем – нет... Вот же занесло. И кошелька теперь нет». Незаметно для себя он сначала надел шорты, а затем машинально выбирал футболку в шкафу. «Ну, если я нарочно потерял пустой кошелек, значит, хотел, чтоб они его нашли. Но смысл? Проверка на тухлость? Глупо. Нашли б они его и что, принесли мне пустой, сказав, что не было денег. Тогда в чем проверка заключается? Вот если б он с деньгами был… А так, просто поставил бы людей в неловкое положение, как подозреваемых из отряда грызунов».
Переместившись на кухню, он принялся готовить обеденный завтрак, столь традиционный для воскресного дня в этих широтах. Нарезал поперечно два ломтика хлеба, намазал на них масло и накрыл сверху соблазнительными кусочками сыра. Включенный чайник начинал привычно шуметь, а высушенные листья черного чая в стакане ждали своего последнего часа.
«Но они его не нашли. Хотя найти обязательно должны были, ведь я его где-то по дороге выронил, а там всего метров триста. По-любому пролазили все, жадные ведь. Значит, испугались подозрений из-за пустого бумажника, и просто сказали, что не нашли.. М-м... Занятный получается анекдот... «Нам хоть и хотелось украсть, Ваша Честь, но мы этого не сделали». Ну, а с другой стороны, чего еще было ожидать от них. У Морозова на лбу написано, что он за деньги удавиться, а Постин мямля: куда течет, туда и я. Жиденькие ребята».
Подытоженное рассуждение благотворно повлияло на настроение Непрядова. Исчезла и похмельная разобранность, и звенящие от своей скорострельности мысли, не связанные ассоциацией, и прочая рассредоточивающая мишура. Упоенно и неторопливо он вкушал приготовленный завтрак.
И все же в глубине его души засело неясное ощущение, что как-то все нескладно и неуклюже получилось в этой истории. Зачем он так строго осудил людей только лишь за то, что они ушли от неизбежного подозрения в поступке ими не совершенном? Не все ведь могут быть такими открытыми и естественными как он. Да еще и несуразная логика собственных действий усиливала чувство абсурда произошедшего.
Завершив чаепитие, Непрядов решил полюбоваться утаенной многотысячной суммой, находившейся, по его мнению, в одном из карманов вчерашнего одеяния. Для начала он решил проверить джинсы. Денег в них не оказалось. Затем была проверена однотонная светлая рубашка с короткими рукавами, в которой денег не оказалось снова. Шансы таяли на глазах. Оставалась жилетка. Обыскав ее и даже прощупав, Андрей Анатольевич присел на кресло, на котором собственно и находились все перечисленные вещи, безобразно разбросанные и непригодные для употребления без стирки, глажки и заботливого обращения.
«Так-так… Вторая часть занятного анекдота… Ну и где деньги, Зин? О! Жена, наверное, и забрала. Вот сейчас мы ей и позвоним». Сказав последнее предложение вслух, он уже держал в руке телефон и набирал номер.
После томительного ожидания, как всегда вызванного поисками мобильника в дамской сумочке, в трубке появился утомленный женский голос:
- Алло.
Непрядов без раскачки и без привета начал сразу о наболевшем:
- Слушай, а ты зачем деньги взяла? Вместе же собирались ехать.
- Какие деньги взяла? Я ничего не брала.
- Не понял шутки юмора. Ты где вообще?
- На пляже. Жду тебя, когда ты продрыхнешься и будешь в состоянии за покупками отправиться. Я уже поездила по магазинам, присмотрела тут кое-что. Знаешь, тут в одном та…
Общение было бесцеремонно прервано уже приступившим к поискам Непрядовым. «Давай ты мне полчаса будешь рассказывать, что ты там присмотрела! А я потом скажу одну известную фразу: «Денег нет!»» - негромко приговаривал он, одновременно отодвигая диван. Ни за диваном, ни под диваном ничего не оказалось. Затем он обыскал все в прихожей, ванной и на кухне. В оставшейся комнате их двухкомнатной квартиры смотреть не имело смысла, так как в ней полным ходом шел ремонт на стадии выравнивания потолка гипсокартонном, и все вещи были вынесены. Единственно не вызволенные ввиду своих крупных габаритов двуспальная кровать и громоздкий комод были накрыты полиэтиленовой клеенкой, усеянной белой строительной пылью, поэтому комната просматривалась как на ладони
«Ну и где?» - прозвенело в обескураженной голове Андрея Анатольевича. Варианты имелись следующие: либо он потерял деньги по дороге домой, либо их вытащили Постин с Морозовым, либо взяла жена, либо произошло что-то экстраординарное, чего он не помнит.
Самой правдоподобной Непрядову казалась вторая версия. Ибо.
Жена не была замечена в подобных злодеяниях, да и грехов на душу она не любила брать. Экстраординарное если и могло случиться, то ему незамедлительно сообщил бы об этом Постин, который обожал распространяться обо всех приключениях, происходивших в нетрезвом состоянии с ним и его знакомыми. Вариант с выроненными деньгами казался вполне реалистичным, но в этом случае подозрения опять-таки падали на вчерашних собутыльников Андрея Анатольевича, которые с превеликим удовольствием, по его мнению, воспользовались бы подаренным шансом разбогатеть на тридцать тысяч.
Но больше всех остальных в голове маячила версия с кражей. Непрядов, зная о ценностях этих двух молодых людей, и учитывая их жадность и беспринципность, сделал вывод, что так и произошло. Тем более, подобного рода действия с их стороны уже имели место, и Непрядов находился в числе немногих, знавших об этом.
В одиночку кто-то из них вряд ли мог это сделать: ни организованности, ни силы воли, ни достаточного опыта для самостоятельного претворения в жизнь преступных замыслов им явно недоставало. Один казался слишком трусливым для этого, другой слишком чистоплотным. А вот совместными усилиями данное предприятие вполне могло быть осуществлено. Получалось такое взаимовыгодное партнерство бессовестности и решительности: у Морозова не хватало первого, у Постина второго.
К тому же, Андрею Анатольевичу пришла на ум мысль, что наверняка он и затевал весь этот необязательный цирк ради затравки двух потенциальных мародеров, закулисно потешаясь над их бесхребетной алчностью и с мефистофелевским великодушием утоляя их слепую жажду: преодолеть собственную никчемность за счет чужого кошелька. Пустота которого должна была стать оплеухой неуемному гедонизму и меркантильности.
Но бумеранг вернулся к метателю, а капкан сработал не по инструкции.
***
Вечером по приходу домой жена устроила ревизию ценностей обанкротившемуся Непрядову. Как только она перешла порог квартиры, он подскочил к ней с пластмассовым горшком, в котором ее же заботливыми руками была выращена распустившаяся герань, и с идиотской улыбкой заявил: «Дорогая! Я обеззарплатился! Надеюсь, эти прекрасные цветы развеют твою печаль от необходимости влачить нищенское существование ближайший месяц». Она поменялась в лице и без выяснения подробностей обрушилась на него всей тяжестью своей нелегкой женской доли.
В его уши потекли громкие слова об испорченных выходных и потерянном воскресенье в частности, о вульгарном поведении с женой и огрублении семейной жизни в целом, о пьянстве и его побочных эффектах, об отсутствии запаха у денег, особенно в их отсутствии, и о многом-многом другом. Непрядов воспринимал критику стоически. Дождавшись-таки первого конструктивного вопроса о том, что значит «обеззарплатился», он спокойно и лаконично рассказал о содеянном.
Признание как таковое смягчило атакующий пыл супруги, но отсутствие угрызений совести в вербальных и невербальных проявлениях супруга во время признательных показаний прощению не подлежало. Его легкомыслие, его наплевательское отношение к жизни, его дуракаваляние, его необъяснимое молчание – все было подвергнуто громоподобной критике и вменялось ему в вину. Наказанием же служило прослушивание набивших оскомину упреков и тривиальных претензий. Ужесточением наказания являлось прослушивание их в безапелляционном режиме.
Она негодовала и колоритно жестикулировала. Он сидел, облокотившись, за кухонным столом, вложив голову в мило слепленный ладонями бутон. Взглядом провинившегося щенка он просил ее снисхождения, а она даже и не думала об этом. Она говорила: «Когда ты, наконец, изменишься?», а он отвечал: «Хочешь, я повиляю хвостиком?». Она просила его быть серьезным, а он просил ее улыбнуться.
«Я не могу больше так» - сказала она с намокшими глазами. Он встал, поцеловал ее в щеку, попрощался и ушел.
***
. Позднее, долгожданное угасание сжигающего июньского дня приветствовалось всем живым. Все предвещало спасительный закат и сумерки. Медленные молодые пары с колясками и бессемейная молодежь всех мастей хозяйничали в благоухающем парке в этой воскресной вечереющей безмятежности. Люди лениво потягивали пиво: кто на лавочках, кто за столиками летних кафе, а кто и просто на гостеприимно зеленеющих газонах. Не было ни ветра, ни облаков, ни привычного шума будней – ничего, что в этом затишье приближало бы беспокойство.
Только ни кому не нужные, износившиеся старые аттракционы пребывали в унынии. Кряхтя как глубокие старики, мучимые самыми разными недугами, они катали, вертели и поднимали редких пассажиров, развлекающихся от скуки или окунающихся в ностальгию. И доживая свой затянувшийся век, они, на радость людям и их детям, ржавели и скрипели, словно поломанные из-за рокового контакта с водой роботы из советских фильмов.
На одной из лавочек сидели Постин с Морозовым. Они только что расстались с двумя очаровательными дамами, одна из которых душой и сердцем принадлежала Постину, а вторая являлась ее подругой, которой срочно потребовалось идти домой. А за компанию с ней пошла и подруга Постина, чему он совсем не расстроился.
Они по неписаному обычаю употребляли ароматный хмельной напиток из пластиковых стаканов, вяло перекидываясь фразами о несущественном и надоевшем. Преследовавшая весь день апатия и выпитое пиво делали свое убаюкивающее дело.
- А что еще надо в жизни? Квартира, машина, зарплата нормальная. Сиди, не жужжи – без особого увлечения говорил Постин. – Капает и капает. Вон как у Андрюхи: спокойненько, неторопливо живет человек, а все есть.
Морозов поддакнул, и оба участливо вздохнули.
- Вот так, дружище: втихоря живут некоторые, а успевают и в армии побывать, и в Чечне, и институт закончить, и жениться, и детей настругать.
- И квартиры непонятными способами заработать - не дав договорить, пренебрежительно вставил Морозов.
- Да способами понятными. Девяностые годы были, все крутились, вертелись, как могли.
- Но кто-то получше провернулся, а кто-то похуже.
- Это да.
У Постина зазвучал телефон.
- Опа! Про хорошего человека вспомнишь – он и всплывет. Да, Андрюх. Здорово. Да ничего интересного, в парке с Женьком сидим, пиво попиваем от ничегонеделанья. Тебя? Возьмем. А ты ж вроде в воскресенье не пьешь? Ха. Ну и шутки у вас товарищ полковник. Ну, мы, короче, где обычно. Давай.
- Что говорит?
- Бить нас сейчас будет.
- За деньги-то? Которых мы не брали… На нас значит хочет повесить. Да пошел он на …! Сам виноват. Я за его деньги не в ответе.
- Че ты температуришь-то? – недоумевая парировал Постин. - Андрюха не такой, это он в шутку. Пожурит нас просто за то, что не доглядели, и всего делов. Ты, думаешь, он за эти деньги жаться будет? Да у него и покруче неприятности были. А ему все до …
Морозов сделался напряженным и возмущенно заметил:
- Блин, вообще, поражаюсь. Как можно так к деньгам своим относиться?
Непрядов не заставил себя долго ждать и показался на горизонте. Издалека он выглядел хмурым, как будто хотел сорвать на ком-нибудь нервы. А когда приблизился, похорошел лицом и бросил трем идущим навстречу смазливым барышням:
- Девчонки, вы тут крокодила не видели с поводком на шее? Не пробегал?
Девчонки смутились и не нашли ничего лучше как хором произнести застенчивое «Нет». Дяденька удовлетворился одним вопросом, сбросив тем самым напряжение с ожидавших дальнейшего приставания девчушек, и пройдя еще пятнадцать метров, присоединился к лавочке с пивом и более востребованными мальчиками.
- Ну что скажешь, вчерашний герой? – приветственно съехидничал Постин.
- Да что сказать, сами все знаете.
- Как ты умудрился-то?
- Да х его з. Сам не пойму.
Непрядов простецки улыбался, виновато поглядывая по сторонам. На лице у него была вся нелепость случившегося. Начали вспоминать подробности происшествия, возможные места пропажи. Больше всех суетился Морозов, настырно разбирая по полочкам весь предыдущий вечер. Предположения от него сыпались одно за другим:
- Я думаю, в подъезде - усердствовал он.
- Я тоже иногда думаю в подъезде – пошутил Непрядов.
- А некоторые в подъезде не только думают, но и действуют – подхватил Постин.
Морозов продолжал настаивать:
- Ты из квартиры потом не выходил?
- Не должен вроде. Хотя не помню. Да ладно, парни! Потерял – потерял. Новые заработаем.
- Ну ты, Андрюх, даешь! Мне б так жить – искренне недоумевал Морозов.
- Как сказал один поэт: Не верь, не бойся, не проси. Тьфу ты, черт, не то! А! Во: не жалею, не зову, не плачу – засмеялся Непрядов, ободрив грустью Есенина себя и остальных. Этим он окончательно расколол трагикомичность ситуации на две составляющих, одна из которых исчезла до худших времен.
- Слушайте лучше анекдот. Рассказывает английский джентльмен.
Он приподнял брови и вздернул нос, изображая рассказчика.
- Так вот. В один прекрасный день, когда я с моей уже бывшей женой стоял на палубе, за борт, вдруг, свалился мальчик, сын мультимиллионера. Несчастный отец, как оказалось, не умел плавать и умолял спасти его сына, но море в том месте просто кишело акулами, и никто из матросов и пассажиров не осмелился прыгнуть в воду. И тут вдруг в отчаянном порыве моя жена бросается в воду и спасает мальчугана, едва успев забраться на сброшенный ей трап, а внизу уже кружила стая голодных акул. Отец мальчика был на седьмом небе от счастья. Он тут же выписал ей чек на несколько миллионов долларов и предложил неплохое место в своей фирме, а теперь, кажется, хочет жениться на ней. Моя бывшая жена стала в одночасье знаменитой, раздаёт направо и налево автографы, а со мной вот развелась, и ни цента мне не дала из полученных ею денег. Вот она, женская благодарность! А ведь это я столкнул её за борт!!!
Все смеялись от души. На этой волне, взявший инициативу в свои руки Непрядов рассказал еще пару анекдотов. А затем, ни с того ни с сего, задал щекотливый вопрос:
- Пацаны, а хотите, скажу что делать, чтоб счастье привалило?
- А кто ж не хочет? – согласились пацаны, заметно оживившиеся с приходом Андрея Анатольевича.
- Ну, тогда слушайте – обнадеживающе, как будто начиная долгий сказ, возвестил Непрядов. Но неожиданно сменил тон на цинично-осуждающий и молниеносно выпалил:
- Тебе пива поменьше надо пить, а тебе,- он показал головой на Морозова,- пыжиться поменьше.
В воздухе повисла недружелюбная пауза, которую определенно можно обозначить поговоркой «началось за здравие, кончилось за упокой».
Морозов пробубнил что-то невнятное, а Постин оскорблено произнес:
- А тебе, Андрюх, в таком случае, для счастья надо глумиться над всеми исподтишка пореже, да коктейли свои хлебать поменьше.
Непрядов отреагировал с непоколебимым выражением:
- Мне для счастья ничего не надо делать. У меня оно есть. И счастье есть, и семья есть, и квартира, и деньги, и уверенность. А пока этого не было ничего, я не пил ни коктейли, ни пиво. А ты даже не хочешь подумать об этом. Вернее боишься.
Самолюбие Постина было задето. Он справедливо возмутился:
- Чего это я боюсь?
- Ответственности.
- Причем здесь ответственность и квартира?
- А ты за квартиру когда последний раз платил?
Осмелевший было Постин одернулся, и невольно двинул головой в сторону, отводя взгляд.
- Да причем здесь это! Ты знаешь мою ситуацию.
- Возможно даже лучше чем ты, - и тут же ехидным и проницательным голосом спросил, - а подскажи-ка мне: тебе сколько возрасту-то, Сашь?
Постин разочарованно улыбнулся:
- На возраст давишь…
- И все-таки – рикошетом бросил Непрядов, не меняя вопрошающего выражения лица.
- Ну, двадцать два.
Мгновенно сняв маску заинтересованного человека, Непрядов размеренно и четко проговаривал слова, отделяя паузами каждое предложение:
- Нет, Саша. У тебя возраст не двадцать два года. У тебя возраст - двадцать два ноль-ноль, - ударение было сделано на последнее слово, - а все что до и после тебе до большой яркой лампочки.
Тут выдвинулся вперед Морозов, расправив плечи, и нагловато жестикулируя, вмешался в спор:
- Андрюх, ну а что ты такое умеешь, что мы не умеем. Думаешь, мы к тридцати пяти годам не сможем так же как ты устроиться?
Непрядов впал в очередное раздумье, сжав губы и покачивая головой из стороны в сторону, при этом глаза его находились в верхней точке и двигались так, как будто он пытался что-то припомнить.
- Нет, ребят. При данном раскладе нет. Кишка тонка – ответил он, и, вздохнув, опустил голову.
После этих слов парни заулыбались так, как улыбаются несправедливо осужденные. Непрядов поднял голову и с оттенком печали произнес:
- У вас заряженности нет на жизнь. Пропеллера вам на спине не хватает.
- А у тебя его хватает? – сатирическим тоном сказал Морозов.
В этот момент Непрядов окончательно погрустнел и смотрел уже на Морозова холодным пронизывающим взглядом.
- У меня всего хватает. Или ты думаешь, если я вечно расслабленный хожу, то у меня пропеллера нет? – он презрительно хохотнул и, потирая ладонью затылок, как бы показывая свое превосходство, нехотя добавил:
- Я им просто редко пользуюсь.
- А что так? – язвительно заметил Постин.
- А зачем? С пропеллером, Саша, не тот, кто из джипа набыченный выходит, а тот, кто без напряжения свою силу показывает. С запасом. А у того, кто тужиться, у него не пропеллер – у него рога.
После этой реплики спор начал затихать, и встреча стала плавно подходить к своему завершению. Всем хотелось домой, поближе к компьютеру, телевизору и постели, и поэтому продолжать подобные диспуты ни у кого не было желания. Решив расходиться, стали жать друг другу руки. Морозов при рукопожатии заметил Непрядову:
- Ты мне, Андрюх, сегодня с пропеллером, наверное, приснишься.
Все трое засмеялись. Ответ Непрядова не замедлил себя ждать.
- Главное, чтоб не с рогами, а то тогда, сам понимаешь…
И уже после того, как, повернувшись, начал уходить, обернул голову и на ходу добавил:
- Тут, как говориться, к Фрейду не ходи.
***
В квартире Непрядова после его ухода воцарилась печаль и опустошенность. Дети были у бабушки, их папа с мамой поругались, а в семейном бюджете образовался дефицит в тридцать тысяч. Разоренный улей, одним словом. На стенах тускнели солнечные прямоугольники, столь любезно раздаваемые заходящим светилом через незанавешенные окна. На подоконниках красовались изнеженные эгоистичные растения. Одно из них своей причудливой формой напоминало прическу одиозного мультяшного героя: торчащие вверх и вбок косички-листья, напоминавшие клубок змеек, только что вылупившихся, но не расползающихся по сторонам, а в вертикальном положении тянущихся к свету.
На диване, уютно расположившись, вела импульсивный разговор с подругой по телефону супруга Непрядова. В ее поджатых под себя ногах расслабленно лежала большая пушистая кошка кремового окраса. Она мелодично мурлыкала, как бы соглашаясь со всеми репликами хозяйки, и только изредка, потревоженная ее хаотичными телодвижениями, приоткрывала свои зажмуренные породистые глаза, и не обнаружив опасности, тут же их закрывала. Когда сонное безделье ей окончательно надоело, она приподнялась, с характерным кошачьим зевком выгнулась дугой, разминая свое залежавшееся тело, и спрыгнула на пол. Немного посидев и осмотревшись по сторонам, ею было принято решение начать наблюдение за потусторонним заоконным миром. Своими белоснежными лапками она вспорхнула на подоконник, компактно уместилась между горшками с растениями и принялась вести кошачий дозор. Вела она его как-то нехотя, безынициативно, и если б могла говорить, наверняка сказала бы: «Какая скука! Все так однообразно, безвкусно, ничего нового». А отчего, собственно говоря, наблюдать ей станет интересней, если поделиться увиденным все равно не с кем. В отличии, например, от ее хозяйки, которая имела такую возможность.
- Не знаю, меня какая-то тревога гложет. Может зря я все это затеяла? Ему ведь пофигу, как с гуся вода. Я просто в шоке от его реакции! Толку никакого! Зачем я, дура, решилась?! А сказать уже поздно. Или как ты думаешь? Да. Да. М-м.
Последовала цепочка взволнованных, одобрительных междометий, отделяемых короткими паузами.
- Нет, правильно, правильно. Вон по первому показывали недавно в этой-то передаче. Бабы как хотят мужиков обманывают: и деньги тащат, и гуляют, и стравливают, и беременеют. Там стервозность высшей пробы! А мы мужей боимся проучить. Плевать: как получилось, так получилось. В конце концов, может хоть капельку задумается. А не задумается, ну и фиг с ним: меньше денег пропьет.
Проговорив еще полтора часа, она отключила трубку и принялась смотреть телевизор.
***
Этот день у Морозова предстоял насыщенный. Им был намечен поход на собеседование к потенциальному работодателю, совершение ряда важных покупок на остатки зарплаты с последнего места работы, а также первое свидание с очаровательной девушкой, постоянно откладывавшееся в силу различных обстоятельств. Первым по списку шло трудоустройство.
С предыдущей должности – администратора салона красоты – его уволили из-за нежелания расширять круг профессиональных знаний. Он и попал-то на эту работу с большим кредитом доверия. Все предшественники Морозова были женщинами, по тем или иным причинам вызывавшие недовольство и гнев привередливой собственницы. Она регулярно увольняла сотрудниц, выдумывая самые разные предлоги: то за излишнюю пассивность и мягкотелость, то за невнимательное отношение к клиентам, то за недисциплинированность, а то и просто из-за падения доходов или незначительных разногласий с начальством. Каждый раз хозяйка сама садилась за администраторский стол, с твердым намерением покончить с частой ротацией кадров собственными силами. Но ей это быстро надоедало, и она возвращалась к своему любимому занятию: управлению своим детищем из отдельного кабинета, сидя в грозном кресле директора.
В один прекрасный день в салон зашел подстричься один из постоянных клиентов. Он сразу же понравился хозяйке, начинавшей уставать от очередного этапа самоличного администрирования. У него был вкрадчивый обольстительный голос, изящность в движениях и искушающая улыбка. «А почему бы и нет?» - решила начальница и пригласила размечтавшегося молодого человека к себе в кабинет.
Побеседовав с ним и окончательно решив «сменить пол» проблемной должности, она предложила выгодные условия стажировки.
- Молодой человек, я плачу хорошие деньги, - так она говорила всем новичкам, - а учитывая небольшой список обязанностей, мое предложение представляется оптимальным. От вас мне требуется красивая улыбка и грамотная речь. Ведь большинство клиентов, как вы понимаете, женщины, и не самые юные. Поэтому от вас необходимо максимум внимания и учтивости.
«Это я умею» - передергивал в уме слова хозяйки приглашенный клиент.
- Но предупрежу сразу: никакого флирта. За это я буду увольнять.
«А если они сами будут приставать?» - глумился в душе будущий администратор, и, умиляясь собственной удаче, нагло врал:
- Но мне надо с предыдущей работы уволиться.
- Увольняйтесь, я вас не тороплю. Так значит, вы согласны? Хорошо, Евгений Александрович. Желательно приступить к работе до начала месяца. Обязанности более детально разберем позже.
А обязанности были не такие уж сложные: работа с кассой, ведение учетной записи и статистики, консультации клиентов, прием телефонных звонков, соблюдение чистоты и порядка, работа с недовольными (да и с довольными тоже), открытие и закрытие салона.
Дела у новоиспеченного сотрудника пошли в гору. Используя свою гардемариновскую внешность и дар красноречия, он завоевывал сначала уважение, а потом и расположение вновь пребывающих клиенток. Разве не проникнется симпатией к молодому обходительному мужчине женщина, если он ей, возможно одинокой или несчастной в браке, медленно и благородно пропоет: «Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Я – новый администратор салона. Меня зовут Евгений. По всем возникающим вопросам можете обращаться ко мне и т.д.». Он даже иногда - особо надоедливым тетенькам - в легкой форме хамил, но делал это так хитро и незаметно, что они принимали это за комплимент и оставались вполне довольны.
Окончательно закрепившись в должности и получив официальный статус, Морозов не спешил изучать деятельность салона и вникать в профессиональные тайны стилистов, массажистов, мастеров маникюра, педикюра и прочих гламурных умельцев, что в его случае представлялось недальновидным. Вскоре все приевшиеся коммуникабельные плюсы Морозова превратились в крестики, а затем и нолики, и прельщать посетительниц стало не чем. От него все больше требовалось осведомленности и профессиональной смекалки, которые в его арсенале практически отсутствовали. Начали возникать неловкие ситуации, заминки, недовольства, и к тому же клиентки не особо спешили делиться своими деликатными женскими тревогами и радостями с мужчиной-консультантом, что значительно уменьшало шансы на их «вербовку» и дальнейшую «раскрутку». В общем, идея себя исчерпала, и Морозов последовал за своими предшественницами в состояние временной нетрудоустроенности.
На этот раз он решил попытать счастья в дилерском центре известного автомобильного производителя на вакансию продавца-консультанта. Путь к работе предстоял нелегкий - на окраину города. На такси добираться было накладно, а от остановки требовалось пройти чуть меньше километра вдоль цепочки других дилеров, разросшихся здесь как грибы, так как земля в этом месте стоила дешево, а за покупкой дорогой иномарки люди проедут в любую глушь. Ведь один раз, как говорится, не страшно, можно и проехать, зато потом… Морозов решил воспользоваться общественным транспортом и прогуляться.
При подходе к зданию дилерского салона весь респектабельно-лучезарный вид его модернового фасада вселял в Морозова робкие сомнения: «А получится?». Он прошел через калитку пункта охраны с декоративным шлагбаумом, перед которым на небольшой парковке красовались различные нерусские машины. Далее просочился сквозь широкую площадку с подержанными фирменными авто, попутно любуясь их завидной недоступностью. И перед ним открылась громадная, перекроенная серебряным решетчатым каркасом, витрина, над которой помпезно висел пластиковый щит с названием знаменитой марки. Рядом, на шестиметровых стягах развевались какие-то флаги с эмблемами, словами, людьми и их автографами. Морозов зашел через главный вход.
Тут его встретили любезные молодые люди, пожелавшие продать очередному богатенькому сыночку весь спектр товаров и услуг любимого автоцентра, но наткнувшись на непонимание, с пропавшей улыбкой указали ему дорогу к отделу кадров. Там Морозов был сдержанно встречен начальником этого отдела – женщиной средних лет, строго одетой, с завитыми по бокам волосами, пухлыми съеженными губами и маленьким аккуратным носом. Он обрадовался, что решать его судьбу будет представительница прекрасного пола, и обнадеживающе подумал: «Сейчас я ее приболтаю». Самонадеянность подкреплялась фактами: опыт работы был, высшее образование имелось, подвешенный язык - при себе, правдоподобно наплетенные небылицы – всегда пожалуйста.
Выяснив цель визита, кадровичка, как мысленно обозначил ее смелый соискатель, предложила заполнить анкету, а затем, изучив ее, задала неожиданный вопрос:
- Как ваша деятельность на предыдущих местах работы была связана с нашим брендом.
- Непосредственно никак.
- А что, как-то опосредованно?
- Опосредованно… У меня у отца была машина вашей фирмы. Я в ней неплохо разбирался. Вот, пожалуй, и вся связь.
- И что вы думаете, после работы в салоне красоты сможете с успехом работать в автомобильном салоне?
- Думаю, да. Функции достаточно схожие.
- Как это схожие? Там услуги, здесь товар.
- Но главное, по моему мнению, умение и желание продавать – пустил пыль в глаза Морозов, но встретил неожиданное сопротивление:
- Вы мне нашего мэра напоминаете. Тому тоже все равно, чем управлять: страной, городом или магазином. Главное уметь.
Морозов не мог вспомнить, кто сейчас является мэром города. Знал, что недавно прошли выборы, но кого выбрали, не имел представления.
- Я в принципе, на всех других работах изучал информацию практически с нуля. Я бы мог подготовиться, если бы вы мне указали, какие конкретно знания необходимы.
- О наших автомобилях знания необходимы все, из любых источников. Я не могу вам ничего конкретно посоветовать. Посетите наш сайт, поищите информацию в интернете, изучите отличительные особенности, историю марки…
«В объеме большем, чем отечественную и мировую вместе взятые» - он уже чувствовал, что зря пришел.
- А после этого приходите на тестирование, - упоительно продолжала настырная дама,- тестирование у нас проходит с профессиональным психологом. Поэтому советую подготовиться как следует – гордо резюмировала она.
Морозов встал и уже проходил в дверь, как был остановлен кадровичкой:
- И вот еще что. На тестирование приходите, пожалуйста, в костюме – намекнула она на его «легкомысленную» одежду: джинсы и футболку.
- Я подумаю - нахамил-таки Морозов, потеряв после этого все шансы на трудоустройство. И с облегчением выйдя на свободный от кондиционеров воздух, подумал: «У вас и без костюмов тут жарко».
После того, разочарованный, он отправился за покупками, проездив по торговым центрам и магазинам добрых четыре часа. На машине осуществить это можно было гораздо быстрее и удобнее, но после того, как месяцем ранее он разбил свою, а две недели назад «утратил права» еще и на отцовскую (вследствие ссоры), то приходилось перемещаться на общественном транспорте. Спор между ним и отцом произошел как раз из-за того, что Морозов-младший не торопился восстанавливать своего битого четырехколесного друга, беззаботно пользуясь семейным фордом. Отговоркой служило безденежье и временная безработица, на что вторая сторона конфликта предъявляла простейший аргумент: «На гулянки деньги есть, а на ремонт машины - нет». Правда и власть были за собственником, поэтому нерадивый сын лишился последнего индивидуального средства передвижения.
Морозов любил ходить по магазинам, выбирая себе одежду, компьютерную и бытовую технику, средства гигиены и прочие нужные вещи. Он с какой-то врожденной скрупулезностью относился к качеству приобретаемых вещей, ценам на них, и соотношению этих двух параметров. Наверное, поэтому владелица салона красоты в свое время интуитивно почувствовала в нем черты аккуратности, педантичности и внимательного отношения к себе, и как следствие к окружающим. Не исключено, что, например, выбирая одежду, он подсознательно стремился быть обласканным неизбежным в таких случаях женским вниманием, столь эффективным в борьбе за клиентов.
В этот раз Морозов, то ли от радости, то ли с горя, так «напокупался», что не заметил как растаяла и без того скромная сумма. Осталась только одинокая тысячная купюра, да незначительные придатки в виде полтинников, червонцев и звенящих своим безнадежным бряцанием монет различного достоинства. Для намеченного романтического вечера было не густо.
Вернувшись домой, он прилег поспать, а когда проснулся начал спешно собираться: времени до свидания оставалось мало. Быстро принял душ, погладил брюки с рубашкой, начистил туфли, на ходу выпил чашку кофе и стал уже готовиться к выходу, как, вдруг, мимоходом взглянул на часы. Имевшийся лимит исчез на глазах. О передвижении на маршрутке теперь не могло быть и речи (хотя изначально этим предполагалось сократить расходы), поэтому он вызвал такси. Вдобавок нагнетала обеспокоенность погода: после удушающей недельной жары, она резко изменилась, и яркое солнце на безупречном небе зашторилось порывистыми дождевыми облаками.
Дождь не входил в планы Морозова. Не только из-за отсутствия машины. Он его попросту не переносил и всегда падал духом при его приближении, не находя в нем ни поэтичности, ни просветленной печали, ни романтики одиночества. Ничего, кроме сырости, слякоти и испорченного настроения. Может быть, он его невзлюбил, когда в детстве они с мальчишками вынуждены были все лето отыграть в футбол под нескончаемым проливным дождем, утопая в лужах и забираясь по колено в грязь. Эта неприязнь отпечаталась у него по сегодняшний день.
Во время поездки, тревожась за успех мероприятия, он прикидывал, в каком приличном заведении можно отужинать с девушкой на тысячу рублей. Он осознавал всю рискованность намерений, но дороги назад уже не было. Ограниченность финансов вынуждала балансировать между недорогим местом досуга (и как следствие снижением шансов на расположение девушки), с одной стороны, и приличным учреждением, но вкупе с иезуитски поджидающим конфузом из-за возможной нехватки средств, с другой. Морозов нашел неожиданный консенсус, который и решил применить на практике.
Дождь все-таки полил. Хорошо, что они договорились встретиться у ее подъезда, иначе встреча могла получиться обескураживающей: под зонтами, с растерянными выражениями на лицах, совершая застенчивые движения в непривычной обстановке, и произнося путаные фразы в эти самые нелюбимые, бестолковые первые минуты первого свидания. Может быть, в прежние времена подобные обстоятельства показались бы милыми и романтичными, но не теперь и не для этого поколения.
Остановившись у ее подъезда, пришлось немного подождать, но как только она вышла, Морозов понял, что такую девушку можно было ждать и всю оставшуюся жизнь. Она подходила к машине, кокетливо оглядываясь по сторонам, и как-то очень хрупко и обессилено сжимала зонт, что не совсем было понятно: то ли она его держит, то ли он ее. Морозов как по приказу выскочил на улицу и распахнул перед ней дверцу:
- Привет, Лен. Как настроение?
- Погоде не нарадуюсь.
- А мне-то как нравится! – захлопнув за ней дверь, он лихо нырнул на пассажирское сидение, и после возобновления движения, развернулся полубоком и стал приставать к Лене с вопросами на самые разные темы.
Собственно говоря, его интересовала не столько ознакомительно-разведывательная беседа, сколько любование внешним видом своей попутчицы. На ней была полосатая удлиненная кофта, с треугольным вырезом на груди, соблазнительно обтягивающие талию и ноги синие джинсы, темные вечерние туфли на шпильке. Как и полагается благовоспитанной леди, безразличной к мужской согревающей взаимопомощи в зябкую погоду, она взяла с собой теплые вещи – легкую летнюю куртку. Ее живые темно-синие глаза трепетно бегали из угла в угол, а накрашенные перламутровой помадой розово-бежевого оттенка губы с такой самоотдачей произносили красивые и правильные фразы, что казалось, слова рождаются именно в этих прелестных губах, а не в одном из полушарий головного мозга.
В общении Лена представала современной, знающей себе цену девушкой, с определенными аппетитами и видами на жизнь. Путь к ее сердцу казался Морозову теперь не таким простым и свободным, как первоначально, а посему личный автомобиль и постоянная, хорошо оплачиваемая работа значительно облегчили бы движение по этому пути. Но впереди еще маячил чарующий вечер их знакомства, и этот шанс Морозов должен был использовать на все сто.
Оказавшись внутри уютного семейного ресторана, изобилующего деревом и настенными картинами, он решил осуществить задуманный компромисс. Сразу же после того, как они присели за столик, он отпросился у нее:
- Пойду, спрошу, Леха сегодня работает или нет. У меня здесь одноклассник музыкантом подрабатывает.
Он подошел к барной стойке, за которой расслабленно скучал бармен, и заговорил очень вежливым и доверительным голосом:
- Молодой человек, у меня к вам будет деликатная просьба. Тут непредвиденные обстоятельства случились: гаишники тормознули, ну и огорошили меня на хорошую сумму. Осталась вот тысяча рублей, – он указал головой на приготовленную для большей убедительности в руке банкноту, - а я так хотел на девушку внимание произвести! Можно вас попросить: если она там что-нибудь назаказывает дорогое, вы мне тогда блюда подешевле сделайте или урежьте там как-нибудь. А если вино начнет дорогое заказывать, скажите что нету. Что б, в общем и целом мне в тысячу рублей уложиться. С вашими чаевыми разумеется. Хорошо?
Бармен расплылся в улыбке, и успокаивающим жестом отправил посетителя обратно к столику.
За ним, нисколько не соскучившись, изучала меню Лена, делая это сосредоточенно, но непринужденно, будто выполняя каждодневное занятие. Морозов попытался ее сбить с толку шутками, но ничего не получилось. В конце концов, он так и не понял, что она заказала у подошедшей накрахмаленной официантки, а вернее на сколько заказала. И в пристальном наблюдении за лениным выбором он напрочь забыл о своем, наугад тыкнув в первое понравившееся название напротив щадящей цены. Вся надежда была на мудрого бармена.
В ожидании еды они начали расспрашивать друг друга. Морозов все больше интересовался личной жизнью, Лена социально-бытовыми вопросами.
- А у тебя вроде машина была?
- Да прав лишили на два месяца – пояснил он, и тут же спохватился: «А у нас на два месяца-то лишают прав?». Но Лена успокоила его:
- А, да! Сейчас многих лишают.
- А у тебя вроде прическа была… другая? – паясничал в ответ Морозов.
- А эта что, плохая?
- У такой красивой девушки не может быть плохих причесок.
Лесть, юмор, интеллект – все пускалось в ход Морозовым. За увлекательным разговором он не заметил, как принесли аппетитные блюда, как от выпитого вина он все больше раскрепощался, ловко переходя дозволенные границы в пикантной полемике между мужчиной и женщиной, как Лена, постепенно увлекаясь его искушенными монологами, все меньше поворачивала голову для придания своему образу ареола неприступности. И когда съеденные и выпитые угощения ненавязчиво указывали на выход и продолжение свидания в другом месте, в непринужденной атмосфере льющегося вечера вдруг зазвучала барабанная дробь. Услышал ее только один Морозов. С приближением официантки, несущей в миниатюрной коричневой папке расплату за все удовольствия и чревоугодия, дробь становилась отчетливей, а сердечные сокращения увесистей. Он медленно раскрыл предложенную папку:
«Девятьсот двадцать пять рублей… Фуф!!!» - как после экзамена обмяк Морозов. «Есть, оказывается, справедливость в этом мире!»
Только вот как теперь можно было распорядиться этой справедливостью. По всему чувствовалось, что Лена не против продолжения досуга, но денег совсем не осталось, а продолжать под неприветливым пасмурным небом как-то не очень хотелось. При выходе из ресторана Морозова стали посещать различные фантазии, могущие послужить отговоркой запутавшемуся донжуану: «Может сделать вид, что кто-то звонит и сообщает пренеприятнейшее известие, и поэтому надо срочно ехать… А может просто как-нибудь неловко поскользнуться, а там закрытый перелом, гипс…». Но он даже не мог представить, что спасительные садо-мазохистские фантазии осуществятся с пророческой неминуемостью.
Беспечно идя по улице и определяясь с дальнейшими планами, они, забывшись, неосмотрительно близко подошли к проезжей части, где их вероломно поджидала большая дорожная лужа, шипящей волной кинувшаяся на них из-под колес пролетавшего мимо свирепого джипа. Точнее сказать, кинулась она только на Лену, принявшую на себя всю ударную мощь скопившейся дождевой воды, и закрывшую своим нежным телом спутника от разлетающихся брызг.
«Да!.. Не везет мне сегодня с женщинами! Черная полоса» - упивался в мыслях трагикомичностью ситуации Морозов. Он попытался как-то помочь: засуетился, задергался, попытался и сам выглядеть обрызганным, но все старания были напрасны.
- Вызывай такси! – с горечью воскликнула вытиравшая испорченную одежду Лена.
Вызвав такси, Морозов торопливо придумывал причину отсутствия денег. Под предлогом размены крупной купюры, он заскочил в ближайший магазин, немного там подождал и, вернувшись, сконфуженно сообщил, что оставил деньги дома.
- Давай сначала ко мне заедем за деньгами – предложил он, зная наверняка, что она откажется.
- Да я заплачу! Такси хотя бы вызови – сказала она это одновременно и с укором, и с пониманием, давая понять ему, что нечего так стыдиться и изворачиваться, мол, не до того сейчас. Поэтому Морозов нисколько не обиделся, и стал послушно дожидаться вызванной машины.
Когда она подъехала, Морозов открыл заднюю дверцу и, галантно придерживая девичью руку, пытаясь сгладить печаль оборвавшейся встречи, усадил Лену на сиденье, а сам сел спереди. Хотя можно было примоститься рядом с ней, он не стал этого делать, беря во внимание неприглядный вид ее одежды, на которую он вынужден будет глазеть во время обязательного, амортизирующего ситуацию диалога. Она это оценила.
Когда подъехали к дому, он сочувственно произнес:
- Я позвоню.
- Звони. Только не в дождливую погоду. Тебе куда ехать? – спросила она, доставая деньги.
- Я сам расплачусь.
- Тогда пока.
- Пока.
За углом дома он попросил таксиста остановиться и пошел на остановку.
Там он сел в маршрутный микроавтобус китайского производства – нечто среднее между резвой газелью и вместительным слоном-автобусом. В этом ехалось и поспешно, и просторно. Заняв одиночное место по правую сторону, он уставился в загрязненное от дождевых подтеков окно. Дополнительно полноценному обзору мешал приклеенный к стеклу листок в файле, на котором отображались расценки за проезд. Незамысловатое приспособление это предназначалась для граждан снаружи, но шрифт был небольшим, и к тому же бумага вся измялась и пропиталась пролитой на нее желтоватой жидкостью сомнительного происхождения, поэтому вряд ли данная информация могла кому-то помочь. А вот гражданам изнутри, желающим насладиться живописным видом, она мешала вполне реально. Морозов, отметив про себя это недоразумение, почувствовал какую-то тревожную, необъяснимую устремленность. Его поглотила волна желания, одновременно знакомого и далекого, притягательного и запретного. Желания девственного и свежего, но свежести уже не первой, испробованной. И тут, словно раскрывшаяся пружина, ему пришла в голову мысль: А что если напакостить? Вот так взять, и по-мальчишески что-нибудь исковеркать, испортить, порвать. Или нет. Лучше вместо вандалистского рукоделия написать какое-нибудь непримиримое, оппозиционное послание окружающему миру. Такое подростково-бескомпромиссное, неистовое. Например: «…». Или: «…». Не суть важно, главное, чтоб ух!
В это время в автобус вошла компания из трех человек. Полноватая девушка лет тридцати, с правильными и достаточно привлекательными чертами лица, скрашивающими ее полноту, и два молодых человека с довольными жизнью физиономиями. В их прищуренных игристых глазах высвечивалась звонкая, как соударение пластиковых стаканчиков, биография вместе со всеми судимостями, драками, терками, разборками, нервотрепками и бутылками об голову. Как законопослушные двоечники, они разместились на задних сиденьях салона, причем на всех пяти сразу. Разговор пошел такой:
- Да х..и, братан, ты же знаешь меня. Я, е..ть, если пошел на принцип то все, п…ц. А они зацепились. На х.. спрашивается?
- Да ты подожди. Че, б.., думать-то об этих п…х. Решим вопросы.
В общем, цитаты для целей, только что обозначенных Морозовым, сыпались как из рога изобилия, даже редактировать не надо. Но его бунтарский пыл «благодаря» полемике новоприбывших начал утихать, и когда огонь революционного порыва был дожжен дотла, на ум начали приходить иные выражения, менее радикальные и более возвышенные. Какие не пишут в общественном транспорте, подъездах, лифтах, а пишут, к сожалению, такие, которые обычно не пишут.
Тоска и обреченность овладели Морозовым. Он почему-то подумал о девушке, зашедшей с этими двумя субъектами. Когда она проходила по салону, то, беззастенчиво улыбаясь, посмотрела на него. Ему почудилось, что в ее легком проникновенном взгляде заключено какое-то важное послание для него. Это не было типичным флиртом или вызовом для знакомства: нечто более глубокое. Она показалась ему успокоившейся, смирившейся со своей участью женщиной, так и не сумевшей переступить через общественные стандарты красоты, но жаждущей жизни, эмоций, бурных отношений, и поэтому вынужденной довольствоваться тем, что в ее положении достигалось наименьшими усилиями. Она пошла кратчайшей дорогой.
Морозов испытывал к ней одновременно и симпатию, и сочувствие, что в целом выливалось в жалость. Судьба ее, казалось, предрешена: либо сопьется, либо сядет, либо отморозки вроде этих прирежут. И в этой жалости его подмывало какое-то более значимое, первородное чувство. Что-то о себе. Ведь и он точно также дрейфовал в беспросветности, не имея ни сил, ни желания сопротивляться. Вся его внешняя нацеленность была дутой: он самонадеянно делал шаг вперед, не зная, что ожидает его под ногами. Наверное, прав оказался Непрядов: все, на что был способен Морозов в жизненной борьбе, так это пыжиться и выдувать из себя мыльные пузыри, так элегантно отвлекающие своей эфемерностью окружающих. И последним в размышлениях Морозова ютился вопрос: «Так на что опереться в этой жизни?»
Некоторое время он просидел неподвижно, с потупленным взглядом. Затем медленно и уверенно достал шариковую ручку из своей сумочки и, обводя каждую букву по два-три раза, размашисто написал на вынутом из файла листе: «Много писать не буду. Сообщу лишь, что бумажка эта здесь, как и обычно у нас – ЧЕРЕЗ ЗАДНИЦУ». Вставил лист обратно, дождался своей остановки, вышел, и с ветхозаветной перспективой о том, что все пройдет, он пошел в заинтересованное одиночество.
***
Насытившись за целый день женским обществом, Морозов решил попасть в мужскую компанию. Стал набирать номера друзей, прежде всего тех, которые могли бы ссудить немного денег, ибо их у него осталось ровно на две бутылки пива. Обзвонив все возможные кандидатуры, и не найдя взаимопонимания, он решил позвонить Непрядову, заодно предложив ему попить пиво на одалживаемую сумму. Тот неохотно согласился, и обозначил местом встречи недорогое летнее кафе в их районе.
Было уже темно, когда Морозов подходил на встречу. Непрядов пришел первым и сидел за столиком, попивая пиво и записывая что-то в вынутый из сумочки блокнот.
- Как дела? – задал дежурный вопрос Морозов, подсаживаясь к нему с купленным в павильоне стаканом пива.
- Дела более-менее: иногда более, иногда менее. Вот сел за мемуары. Жизнь-то уже к концу подходит.
- А у меня еще не начиналась.
- Не успеет начаться, как закончиться – подбодрил Непрядов. - Я смотрю, у тебя деньги, когда есть – ты по ресторанам, бильярдным. Денег нет – по лавочкам, кафешкам. Когда у тебя опять начнется клубный сезон?
- Не знаю, я не принципиальничаю – отнекивался Морозов.
- Какая разница, где напиться, да?
- Типа того.
Непрядов поднял стакан и возвестил:
- Ну что, дадим бой кариесу?! Чтоб жизнь сладкой не казалась?
- Всегда готов – вторил ему чокающийся Морозов.
И они повели разговор: спокойный, злободневный, касающийся последних новостей и событий из жизни собеседников. Пиво регулярно докупалось, и когда его выпитое количество спровоцировало большую откровенность и драматичность, Морозов спросил:
- Андрюх, а как тебе удается такой пофигизм? Ты и деньги вон теряешь, и с женой ругаешься, а ни черта не переживаешь. Научи.
- Как я тебя этому научу? Я могу тебе только рассказать один казус из своей жизни на эту тему.
И он начал повествование, вдохновенно откинувшись на спинку стула.
- Ты знаешь, у меня в юности был друг. Лучший друг. Как ни странно, мы были не похожи. Прежде всего, в действиях и поступках. То, что получалось у меня, не получалось у него, а то, что делал он - не делал я. Еще он любил браваду, я - нет. Лишний раз хвастануть в компании, повыпендриваться, для него было обычным делом. С людьми он общался натянуто, сложно. Он вообще был человек резкий и злой. И так получалось, что к примеру с теми, с кем он конфликтовал, я находил общий язык. Те девушки, которые ему отказывали, со мной очень даже неплохо проводили время… Ну не обязательно в этом смысле, – вставил он комментарий как бы в противовес усмехнувшемуся Морозову.
- Постепенно мы стали расходиться. Я все больше сближался с людьми, он все больше отдалялся. Не было никаких взаимных претензий, споров. Мы оба чувствовали, что происходит, и все было нормально. Видеться мы стали гораздо реже. И уже потом, после армии, на какой-то шальной вечеринке у меня дома, когда я был пьянющий в дым, зазвонил телефон. Я лыка не вязал, поэтому не стал брать трубку, опасаясь, что звонят родители. Как потом выяснилось, это звонила его мать, чтобы сказать мне, что он утонул. Похороны проходили на следующий день. Я на них не был.
Он остановил рассказ. Возникла довольно любопытная пауза, глубокая и томительная, не заполненная привычным музыкальным дребезжанием сотового или просмотром нескончаемого потока клипов на нем же. Музыка и шум кафе не в счет - тишина наступила между ними двоими. Непрядова это, кажется, не волновало. А вот Морозов почувствовал неловкость, заерзал на стуле, торопливо схватился за пиво, чуть-чуть отпил и уже подыскивал слова для прекращения невыносимого молчания, но как загипнотизированный, не смог ничего из себя выдавить. Ему хотелось застыть и слушать дальше. И Непрядов, услужив ему, продолжил. При этом повернул голову направо, отстраненно рассматривая попавшую в поле зрения обстановку.
- Эта смерть как будто оторвала меня с тепленького места. Все вроде шло хорошо, гладко, я радовался буйной молодости, а тут, бац! Прошлое ворвалось в мою жизнь.
Как-то сразу же после этого я сидел на лекции по архитектуре в институте. Преподаватель рассказывал что-то про точку опоры. А я сидел и думал. Думал об этом событии, о том, почему оно меня так взбудоражило. Этот же человек исчез из моей жизни. Ну, умер, жалко конечно, ну и что теперь? И тут мне в голову пришла фраза, смысл которой я сразу не понял, но запомнил ее на всю жизнь: точка опоры уходящего мира. Почему-то она меня зацепила. Сначала подумал, препод сказал, но нет - причем здесь уходящий мир? И меня внезапно осенило. Это он являлся точкой опоры! Точкой опоры уходящего мира. Прежний мир уходил, но я еще не выпрыгнул из него: ушла юность, постепенно уходила молодость, но я еще не стал другим, взрослым и самодостаточным. Я был еще в том мире, и мне казалось, что так будет длиться вечно. Тем более, когда меня в Чечне не убили, а только ранили, я вообще жил с мыслью, что мое будущее настолько хорошо и отлично, что чхать на все и всех. И тут вот это.
Словно выполняя необходимый обряд, он хлебнул пива, и съел пару фисташек.
- Я бы, наверное, никогда ему не позвонил. И он мне. Но возможность такая и у него и у меня была. Я всегда знал, что он где-то здесь, в этом мире. Ну, понимаешь, это как заначка: тебе она пока не нужна, но ты знаешь, что она есть, и это тебя греет. И меня грело то, что где-то он есть, существует - человек, с которым связана моя юность. А его не стало, и юности вроде как тоже не стало.
Непрядов замолчал. Наступил очередной перерыв, и Морозов на этот раз попытался его заполнить:
- Андрюх, так, а что вас связывало? Вы как вообще подружились?
Непрядов заглянул ему в глаза. И с видом интеллигентного человека, которого только что перебили, но нисколько этим не обидели, он заговорил тепло и доверительно:
- Это был мой первый и последний покойный друг. Да и с годами все меньше было таких, которых можно было назвать лучшими друзьями. Теперь их практически нет. Все в прошлом. Я как будто вернулся к тому, с чего начал - к этой нашей дружбе. А точнее к тому моему состоянию. Тогда, как и он, я тоже переживал какое-то отчуждение, настороженность, недоверие к людям. Вот на этом, наверное, и сошлись. Вот этой вот стороной в нас. Во мне скрытой, в нем – явной. Ну а со временем какие-то наши стороны «отпадают», какие-то «отрастают»…
Морозов вновь доброжелательно улыбнулся.
- Ну, я не психолог, говорю, как могу – с разыгрываемым недовольством заметил Непрядов. – А вообще все гораздо проще: мы с ним в одной группе играли. Вернее пытались играть, - и высокопарно пояснил:
- Вот тебе и история про пофигизм.
- Не понял??? – эмоционально удивился Морозов и стал шутливо прочищать правое ухо указательным пальцем.
- А что тут не понятного, - издевательски зажмурился Непрядов, - сейчас мне это пофигу, я пережил все, стал сильней, безжалостней. У меня просто нет потребности сожалеть.
- Ну ты же о нем сожалеешь?
- Сейчас нет. Что о нем сожалеть: он жил упрямым человеком и умер упрямым. Ему никто не мешал измениться. Я не удивлюсь, что и утонул он из-за своей твердолобости. Может утопили.
Морозов оторопел. Как будто не об этом человеке так проникновенно сейчас рассказывал его собеседник. Непрядов продолжил с несгибаемой убежденностью:
- И редко кто изменится. Вот за этим столиком никто не изменится – он скосил глаза на удаленный столик с шумной компанией, - и за этим. И за этим. Так и помрут все, перебираясь от столика к столику. И что их жалеть?
Эти слова поразили Морозова еще больше. Хоть он и привык к переменчивости тона Андрея Анатольевича, но такого не ожидал. Его сознание моментально проветрилось. Теперь он решал, что сказать на все это, потому как Непрядов по обычаю умолк, предоставляя трибуну всем желающим. Непривыкший к подобным затяжным диалогам на вечные темы, Морозов начал стеснительно и робко:
- Андрюх, а у меня тоже подобное было в жизни. Я когда подростком был, футболом серьезно занимался, ну и просто был влюблен в Роналдо. Ну, знаешь такого. Зубастик. Тогда в него весь мир был влюблен, он гремел на всю Европу. Потом у него травма случилась серьезная, и он пропал на полтора года. Кстати, у меня тоже тогда травма случилась: миниск выскочил, и я так же с футболом завязал. Роналдо потом вернулся, выиграл Чемпионат мира и стал лучшим футболистом второго года. Я так радовался этому! Следил за каждым его передвижением, все интервью читал. Может под влиянием его возвращения, и сам потихоньку начал поигрывать, ну так, там раз в месяц.
Но Роналдо не стал прежним. Хоть он и забивал много, но таких сумасшедших голов, как раньше, он уже не было. Да и критиковать его стали за то, что растолстел. Меня всегда это обижало, и я искренне рад был, когда он в шестом году стал лучшим бомбардиром всех времен на чемпионате мира и обтер всем нос. А потом опять случилась ужасная травма, как семь лет назад, и он снова выбыл на год. Все его уже списали со счетов, забыли, но он опять назло всем вернулся и сейчас играет в Бразилии. Конечно он совсем не тот, в сборную его уже не возьмут, и ничего он не сделает великого. Но я по-прежнему за ним слежу, на сайте постоянно бываю, и это для меня уже стало как наркотик.
И вот как-то недавно сидел в машине, ждал кого-то и думал, так же как ты тогда в институте: почему я не могу от него оторваться? Как приклеенный. По-любому он через год-два закончит карьеру, и все. Но как только подумал об этом, как-то резко расстроился, без особой вроде бы причины. Я вспомнил его образца девяностых: быстрого, юркого, молоденького. И мне резко врезалось в голову: как про себя вспоминаю! Как будто и я должен был вот также играть, забивать, побеждать, но этого не произошло, не случилось. Получается, я следил не за Роналдо, а за своей несостоявшейся мечтой, отождествляя себя с ним. Чтоб нереализованность ожиданий не давила так сильно.
Непрядов рассматривал что-то вдалеке и постукивал пальцами по столу. Спустя некоторое время он отреагировал на рассказ:
- Вот так, Женек. У всех одна и та же песня – сказал он это в такой манере, в какой маленькому ребенку сообщают, что у него получился хороший рисунок.
Морозов почувствовал это и расстроился. Тогда, в машине, он посчитал, что открыл нечто важное, особенное. Ему казалось, что столь блестяще им развязанный узел внутреннего мира мог бы заслуживать большего внимания. Но реакция Непрядова стала приговором казавшейся значимости и уникальности собственных мыслей. Так происходит со всеми, и Морозов не стал исключением: нахлынувшие надежды о собственной важности были смыты приливом многомиллионного человеческого моря.
Да и что, в сущности, этот ребус с Роналдо по сравнению с потерянным другом. Роналдо – это наклеенная мечта, вектор мальчишеских стремлений. А тут живое, близкое.
- Да надо тоже как ты, Андрюх, относиться – скривил лицо Морозов и махнул рукой. - И плевать тогда на все! На всю осточертевшую компанию - на этих Постиных-Мостиных, на эти пивные вечера, на эти мечты об обеспеченной жизни, на всех этих мудаков, на все!..
- Плевать, Жень, в жизни вообще ни на что не надо – можно обрызгаться.
- Ну ты же плюешь?
Пропустив этот вопрос мимо ушей, Непрядов отстраненно заметил:
- Ты живешь с постоянно сбивающимся прицелом. Поэтому нужная цель всегда остается в стороне от тебя. Справа, слева или, не знаю, в какую сторону он там у тебя сбивается. Просто закрепи прицел, и плевать перехочется.
- Легко сказать.
- Если легко сказать, то и говори легко, а не напрягайся – сказав это, он допил пиво и поднялся.
- Ладно, мне идти пора.
Но почему-то поднявшись, Непрядов не спешил уходить. Посверлив немного взглядом Морозова, он лукаво спросил:
- Скажи честно: кошелек нашли или нет?
Морозов растерялся, но попытался это скрыть.
- Нет.
- А если б нашли, себе оставили?
- Да – поникшим голосом произнес Морозов и, сжав губы, согласно покачал головой. Непрядов доброжелательно протянул ему руку.
***
Домой Морозов шел в упадочном состоянии. События прошедшего дня его измотали, и совершенно ничего не хотелось, разве что выпить чашку любимого кофе и скорее лечь спать. Посидев немного на лавочке перед подъездом, переваривая состоявшийся разговор, он в не самом трезвом состоянии поднялся в квартиру. Родители спать ложились поздно, по обыкновению смотря телевизионные передачи, ожидая повышения их интеллектуального качества, возраставшего только ближе к полуночи. Зачастую они делали это в разных комнатах, не сойдясь в предпочтениях или поссорившись из-за какого-нибудь пустяка. В этот раз жена смотрела телевизор на кухне, а муж в зале.
Мать Морозова была умной, прозорливой женщиной, начитанной, с тонким складом ума. Сына она очень любила и всегда с готовностью шла ему на встречу. В отличие от надменного отца, который знал ответы на все жизненные вопросы, и свободно раздавал эти знания в колкой и насмешливой манере, из-за чего в семье часто случались стычки и словесные перепалки.
Морозов проследовал на кухню, желая выпить немного кофе. Там он попал под пристальный взгляд матери.
- Может, с отцом помиришься, он сегодня вроде в духе – говорила она ему, не обращая внимания на его нетрезвое состояние. - Что тебе сложно подойти извиниться? Ты же знаешь, ему это нравиться.
- Да, и еще прощения на коленях попросить – буркнул Морозов, насыпая кофе в чашку. И в ожидании кипяченой воды, он присел за стол напротив выжидающе молчащей матери.
- Да у него что проси, что не проси – все равно придуриваться будет – немного заплетаясь, сообщил недовольный сын.
- Жень, а я вот сейчас подумала. Интересно, а кто больше виноват: кто не простил, или кто не попросил прощения?
- Я думаю, кто не услышал прощения – вмешался в разговор, вошедший на кухню отец. Он явно был в хорошем настроении.
- Папу не спрашивают – мгновенно среагировала мама. - В мой огород не надо камни бросать. Ты никогда и не просил у меня прощения.
- Ну вот, как всегда. Один не просил, другая не простил… - сымитировал кавказский акцент ерничающий муж. И как бы обращаясь к большой аудитории, вызывающе спросил у сына:
- Так кто прав, Жень?
- Не знаю, пап – глухо произнес Морозов, осматривающий в это время дно кофейной чашки.
- Узнаешь - заходи. И ты бы завязывал на кофейной гуще гадать, у нас в семье никто этим не занимался.
Как только он вышел, мать обратилась к Морозову вкрадчивым полушепотом:
- Иди, поговори, пока он в хорошем настроении.
Морозов знал, что если не пойти в ближайшее время, то можно нарваться на светский вариант анафемы. Отец не любил предлагать дважды, поэтому, не откладывая в долгий ящик, возжелавший перемирия сын, после запозднившегося «кофепития» проследовал в зал, где перед телевизором с отображаемым на нем футбольным матчем неспешно пил чай отец.
- Пап, я, конечно виноват, но знаешь… – замялся Морозов.
- Знаю, – утвердительно подхватил отец, - ты не виноват.
- А кто виноват? – задал Морозов вопрос так трепетно, как будто ответ отца должен был явиться решением всех проблем.
- Зильберман.
- В смысле?
- В смысле Абрамович – сказал отец и рассмеялся. - Без чьей либо вины уже нельзя прожить что ли?
Морозов смущенно улыбнулся, и решил продолжить откровение:
- Ты мной, пап, недоволен, и я считаю справедливо.
Но, не успев закончить мысль, был холодно перебит отцом:
- Поделюсь с тобой секретом, Жень. Я когда чем-то остаюсь недоволен, задаю себе один заковыристый вопрос: если то, чем я недоволен, исчезнет - станет лучше?
Морозов окончательно запутался, и теперь не знал, о чем можно еще разоткровенничаться, не натыкаясь на иронию отца. Еще более затуманившаяся от примирительных разговоров голова не желала продолжать подобные дискуссии. Отец, почувствовав тупиковое положение, сказал:
- Если машина понадобится, документы у меня в куртке возьмешь. А теперь пьяным раскольникам пора спать, - и бросил вдогонку:
- Аккуратней, не гоняй.
***
На следующий день Морозов решил воспользоваться вернувшейся в его распоряжение машиной. Сразу после того, как вечером отец «освободил» водительское сиденье, он незамедлительно его занял, и наскоро проверил боевую готовность надежного трехлетнего форда: подрегулировал зеркала, передвинул сиденье в нужное положение, вставил панель от магнитолы, попутно доставая компакт-диск из сумочки. Единственной заминкой было то, что он не знал куда ехать. Но это не имело особого значения, а посему, включив любимого Цоя на всю катушку, он резвым нажатием педали газа устремился вдаль.
Свободная дорога и громкая музыка кружили голову, и, поматывая ею, он начал подпевать. Но чтоб никто не услышал, делал это мысленно:
Муравейник живет,
Кто-то лапку сломал - не в счет.
А до свадьбы заживет.
Ну а помрет, так помрет.
Красный сигнал светофора не только поломал все удовольствие, но и обломал весь кайф. Что в машине громкость без скорости? Недорогой прок - кажется, так говорят в народе…
На одной из оживленных улиц замелькали обворожительные девушки, прилежно соревнующиеся в уличном конкурсе сексуальной обнаженности и обнаженной сексуальности, главный приз в котором – подкаблучно упакованный в шиншилловую обертку мужчинка в самом расцвете бизнеса. Причем количество главных призов не ограничено.
Морозов ощущал энергетический подъем. Повсюду он отмечал великолепие окружающего мира, затерянное в рутине городских будней. Ему казалось, будто бы вместе с этой ритмичной песней и ее простой философией он парит по дорогам красивой жизни, устремляется к манящим праздникам любви, процветания и благополучия. Как мало, оказывается, надо для счастья: только красивый пейзаж за окном мчащейся иномарки, которая подобно удавшейся жизни несет тебя в ослепительное будущее. Будущее твоих побед и свершений.
Одухотворенный, он запел во весь голос:
Я не люблю, когда мне врут,
Но от правды я тоже устал.
Я пытался найти приют,
Говорят, что плохо искал.
В это время послышалась другая песня Кино – звонил телефон. Морозов наклонился, чтобы взять его с нижней консоли, и, вытащив двумя пальцами, пижонски подкинул в воздухе, чтобы затем поймать его. Но трюк не удался: трубка брякнулась на резиновый коврик, и, не унимаясь, продолжала перебивать одного Цоя другим. Морозов опустил голову, ища трезвонивший аппарат, и в этот момент произошел сильный глухой удар, поэтому он бессознательно вдавил педаль тормоза. Автомобиль качнуло влево, но метров через тридцать он послушно остановился на правой обочине. «Неужели в яму въехал?! Все, хана подвеске!» - терялся в догадках ошарашенный Морозов. Растерянно бегая глазами по салону, он заметил две большие трещины на лобовом стекле с множеством мелких ответвлений. Его затрясло. Окаменелыми руками он стал нащупывать дверную ручку, но схватив ее, остановился - его все больше схватывало оцепенение. С бестолково открытым ртом и шальными глазами он заглянул за лобовое стекло: в капоте была большая фронтальная вмятина и множество царапин и деформаций с верхней стороны.
С улицы начали доноситься громкие голоса, сбегались люди со всех сторон, останавливались машины. В этой сгущающейся суматохе отчетливо прозвучал истеричный женский голос: «Девочка-то еще жива!!! Ручкой пошевелила! Дыши, дыши, милая!». К машине подошли двое мужчин, один резко открыл дверцу и крикнул:
- Че сидишь, ездюк! Смыться что ли решил?! Я те смоюсь, номера запомнили!
- Да мне хреново, меня мутит – даже не заговорил, а заблеял Морозов.
- Тебе хреново???
- Вылазь давай!
От этих слов его грудь стала заполняться щемящей болью. Конвульсивными движениями он выкарабкался из машины. Сзади в плывущей полуреальности он увидел две кучки толпящихся людей, одна из которых находилась чуть ближе и была менее плотной, поэтому он смог разглядеть внутри ее лежащее на асфальте тело молодого человека. Его левая рука безобразно торчала изогнувшейся локтевой частью вверх, обуви на ногах не было. По всем признакам он был мертв. В другой, находящейся в десяти метрах от первой, он ничего не смог увидеть, только отметил здесь большее оживление. Не выдержав этого зрелища, он в невыразимом остолбенении пошел зачем-то на противоположную сторону, не обращая внимания на сигналы недовольных водителей, вынужденных приостанавливаться из-за его медлительности.
Там он присел на корточки с краю тротуара, закрыл голову руками и стал мять ладонями виски, надлобье, брови, щеки, поочередно перескальзывая с одной части на другую. Будто по замкнутому кругу, он с возрастающим ожесточением вдавливал руки в лицо, как бы желая втереть в него все свою боль, свершая возмездие самому себе. Подходили люди, что-то говорили, а он в беспамятстве раскачивался на носках. Где-то глубоко-глубоко слышался голос его мечущейся души. Что случилось? Что его ждет? Тюрьма, позор, смерть?
Так он и сидел. Сидел, когда приехали экстренные службы. Сидел, когда его пытались привести в чувство. Сидел, когда все уже было кончено. Сидел и тихо всхлипывал. Не имея даже малейшего представления о том, что будет с ним через час, день, месяц, год...