Булатная книга 2 Боль и Красота

Геннадий Петров
начало: -
http://proza.ru/2010/05/01/1393



Я бросил пить, поэтому последние два дня реальность напоминала мартеновский цех «Запорожстали» – она сверкала, грохотала, грузно ёрзала, скрипела и свистела. Люди, умелые сталевары, суетились, споро действовали, а я как школьник-экскурсант, разинув рот, изумлённо озирался, протирал глаза, дивился, оглохший, полуослепший и периодически шарахался.

Пойдём домой, Барон. Окуну физиономию в мониторо, спрячусь, нужно дописывать «Булатную книгу».

«Грустящая праздность и лирическое самомучительство.» Как замечательно Вы сказали, Машенька, мой добрый друг в виртуальном мире! Вот как я расходую творческую энергию, сидя на Прозе.Ру. Но сказавшему «а» остаётся бэкать до тех пор, пока не случиться что-нибудь ужасное или прекрасное… После обеда схожу на почту, я заинтригован этой посылкой, хотя… мерещатся какие-то рекламные акции и глянцевые буклеты. «Вы выиграли!.. Вы стали участником!.. Пошлите... Укажите…»

У нашей собаки опять обострилась кожная болезнь. Вроде псориаза. «Увы, как это слово тут подходит!» На задней части спины стала выпадать чёрная шерсть, зияют (или робко просвечивают) розовые проплешины с зеленоватыми пятнышками и алыми ранками, которые он себе нагрыз, пытаясь угомонить, унять зуд. Бедняга ты!.. «Ибо вся тварь мучится и страдает, ожидая искупления…»

Моя Добрая сводила его к ветеринару, купила ему в аптеке крем и мазала, убитого на ковре, философски неподвижного Барона. Сегодня она опять в командировке. Я, вздыхаю, говорю ему всё, что о нём думаю, засучиваю рукава и, став на колени, начинаю мазать.

Из маленьких колонок на столе хорошо поставленный, хотя несколько сонный мужской голос читает «Бесы» Достоевского. Часть третья. Как раз тот момент, когда Кириллову предстоит застрелиться, отдав на откуп пошлому негодяю и террористу свою «возвышенную», но зловещую философию…

Господи! Как близко Петров был от этого пути!..

Я вымыл руки, прогнал Барона на кухню и выключил аудио-книгу. Попробую объяснить это…

Чудовищная гармония природы… «Червь ел траву, червя клевала птица, хорёк пил мозг из птичьей головы…» Когда я впервые услышал это стихотворение Заболоцкого (в целом и общем не очень талантливого поэта), меня охватила дрожь. Значит, не я один ощущаю это. Жестокость и бессмыслица человеческого мира – это, в сущности, ерунда, и с вольтеровской усмешкой на лице можно, не зажмуриваясь, наблюдать возню и резню человечества (ведь бывали же и взлёты духа!). Гораздо ужаснее осознать нелепость и непостижимую грандиозность мясорубки, которую являет собой природа в целом. Никакого воображения не хватит… Немыслимые масштабы! Всё это – от самого мизерного жучка, в живую плоть которого заботливая мама-оса «подсадила» свою личинку – до извержения вулкана где-нибудь в Тишайшем океане, которое готовит великолепную уху на миллиард литров.

Для кого? Кто будет этим дымящимся блюдом утолять голод и тешить вкусовые пупырышки? С осой – и то понятнее. Забота о потомстве (прости, жучок, ничего личного)…

С такими мыслями я шёл на почту. На бульваре под деревьями  лежала красивая резная тень. Вверху раскинулось ослепительное небо. Нежно голубое, с пушком…

Стыдно признаться да грех утаить, но в детстве я часто думал о динозаврах. Сначала в восхищении  листал альбомы, смотрел фильмы, поражённый… Потом – думал. Много думал я о них. Хрен с ней с эволюцией, была она, не было её – безразлично. Но вы только вдумайтесь! За миллионы лет до возникновения людей на Земле ежедневно и еженощно пожирали друг друга, визжа, хрипя, рыча, воя, мыча, захлёбываясь кровью, судорожно извиваясь и корчась, раздирая, жуя, глотая, переваривая, урча, гигантские звери.

Какая панорама! Сколько ящеричьей боли! Если бы болевой импульс был подобен вспышке ярко-красного света, то наша планета была бы охвачена алыми и багряными зарницами, словно на ней идёт ядерная война. А людей ещё нет.

Помню, я об этом бабушке рассказывал…

Неужели это светопреставление, этот гипертрофированно кровавый театр, эти триллионы челюстей, перемалывающие гигантские кости, эти горы парующего мяса и чешуи, эти реки и ручьи крови, эти оглушительные горловые вопли, это страшное, бешенное, предсмертное вращение безмозглых глаз, неужели всё это – лаборатория по созданию гомо сапиенса?

Если у Барона болит лапа, прокушенная зимой соседским бульдогом (будь он не ладен!), то можно вспомнить слова Апостола. Может быть это я, сын Адама, несу ответственность за боль всех живых существ, это из-за меня, из-за окаянного, непослушного человека они плачут и скулят.

Но тот молодой гипсилофодон, которому пасмурным утром на склоне крутого каменистого холма возле высохшей речки ровно 223 миллиона сорок три тысячи сто восемь лет назад четырёхметровый дейнонихус по прозвищу "страшный коготь" оторвал сначала левую лапу, потом вырвал кишки… Глупость.

Фантазия – вот мой самый любимый друг и самый страшный враг.

Впереди по-мужски размашисто шагала девушка. Современные девушки совершенно не умеют женственно ходить, это грустно. Или вышагивают циркулем, или, копируя телевизионных блондинок, шутовски семенят, прижав локти в торсу и живенько помавая оттопыренными в стороны ладошками.

Впрочем, она очень мила.

Что меня всегда утешало в моих страхах и в моём отвращении перед мирозданием, так это красота. Не смотря на свою грешную сладострастность, я всегда подсознательно чувствовал, что красота – это нечто более высокое, нежели чувственное восхищение. В подлинной красоте, как мне кажется, есть некая отстранённость, дистанция.

Помнишь Неземное? По глазам было видно, что моя внешность ей тоже запомнилась, но никогда я не увидел хотя бы полуулыбки. Я много встречал в жизни надменных стерв и холодных гордячек, но в их вздёрнутых носиках как раз всегда было что-то сексуальное. Презрительный взгляд, вызывающая ленца в движении – это часть игры с мужчиной. А тут – совсем другой случай. Просто это Неземное…

Неземное… Где она сейчас? Неужели она живёт обычной мирской жизнью?!

Я совершенно не мог себе этого представить.

Но если есть красота, значит всё не зря! Вся эта боль, все эти ужасы… Кровавые столетия… Всё, что мой воспалённый разум нагородил бессонными ночами и похмельными утрами.

О! Красота! Ты заставляешь вспомнить нас о том, что мир загадочнее, чем он кажется. Ты даришь дивную радость ребёнку, будоражишь юношу, утешаешь старика. Ты нарочито непрактична, ты – «мимо будничного», ты отблеск красоты Первозданного мира, где никому не было больно или стыдно, ты «останавливаешь мгновение», – гениев заставляешь взмолиться об этом!

Что это я несу… И вообще, вылез на красный свет. Эдак можно погибнуть.

Мимо промчался роскошный белый роллс-ройс. Один иностранец, гость из США, когда ехал в такси по нашему проспекту Ленина, то и дело вскрикивал что-то невразумительное. Он не мог понять, откуда здесь столько дорогих автомобилей…

Я открыл дверь и вошёл в душное помещение почтамта.

Напутал ты, Гена. Та красота – далека и непостижима, как Млечный Путь, как свет Полярной Звезды, как призрачная искристая радуга над рекой в селе, как горизонт, красиво обманывающий алчный взор ребёнка.

Мне выдали тяжёлый кирпич в упаковке со штампами. Днепропетровск. Тэ-э-экс. Я торопливо, деловито, даже грубо распаковал. Это была она – Стальная книга.


Продолжение: -
Булатная книга 3
http://proza.ru/2010/05/21/1319