Не раз и не два баба Враня пожалела, что слово не воробей! – Насколько проще было бы жить болтливым старушкам на дачах, если б слова уподобились пташкам и исчезали в голубом небе безо всякого следа. Но нет – слова исчезли, а их театральные последствия топали сейчас прямиком к бабушке.
- Я долго думал… (Петька закатил глаза выше чёлки) и решил наверно… (боже, какое чудное ударение!).
- Петенька, ну в чём дело? Мы же всё с тобой обсудили, обо всём договорились и свой текст ты уже почти выучил…
- Нет, бабуля (голос полон печали, рука, согнутая в локте, ушла за спину, левая нога в потёртом, ещё бабой Враней, кеде, отставлена в сторону, правая рука невольно нашаривает на боку эфес шпаги, но, естественно, не находит, а лишь оттягивает резинку трусов), не могу я быть графом Глостером! Это противу моих правил!
- Каких ещё правил? Он же хороший, Глостер! Почему?!
- У меня не может случиться внебрачного сына, никоим образом!
- Откуда ты знаешь! – Хотела воскликнуть баба Враня, но слова застряли у неё в горле – никак нельзя подрезать крылья мужчин в их наилучших намерениях, пусть даже таких наивных и несколько преждевременных.
- Никто тебя не осуждает за это, и потом, твои личные моральные предпочтения не имеют значения, ты актёр – должен справляться с ролью, играя правдиво, пусть и не очень хорошего человека.
Неизвестно, сколько бы продолжалось это ни к чему не ведущее препирательство, если бы к бабе Вране не подкатили Одуванчики – им не нравилось их положение «бури». Это была катастрофа – баба Враня с великим трудом убедила их работать шумовыми эффектами, садовой лейкой и всякими осветительными штуками с помощью фонарика, ведь ролей, им подходящих, не было никаких! Выручала великая диалектика – Петьке очень быстро надоело слушать хныканье Вики и Ольги, и он гордо удалился, милостиво оставив себе роль Глостера. С Одуванчиками Баба Враня решила не мудрить – прямой подкуп вполне уместен в случае с близняшками. Она повела их на кухню и незаметно сунула по маленькому сладкому пирожку. Если так пойдёт дальше, то нечем будет отмечать премьеру!
Под предлогом осмотра сцены и зрительного зала, баба Враня отправилась к ручью. Место было идеальное. Просторные мостки – чем не сцена! Спуск, при должном воображении – амфитеатр! А кусты, замечательные ольховые кусты – так это не что иное как кулисы, святая святых! Всё это так, но баба Враня, помимо какого-то странного беспокойства, которое можно было отнести к естественному, ведь и она никогда в жизни не разыгрывала спектакли, претендующие на настоящее театральное действо, испытывала гнетущее чувство стыда. Да – самого настоящего стыда, сходного с тем, какой наверняка испытывал сам гениальный драматург, когда вынужден был в угоду обстоятельств безжалостно кромсать великие пьесы древних, а чаще собственные. И ставка была не малая – возможно, на кону были не только деньги, но и плаха, то есть голова на ней, ведь времена были суровые.
Отсутствие в перспективе плахи, в моральном отношении ничего не меняло – пьеса была до такой степени искорёжена Враней-цензором, что и знатоки не смогли бы её узнать. Все сцены насилия, все ругательства, все подлости – всё было удалено из текста. Что же осталось от Короля Лира? Имена… и буря. Никто бы теперь не смог сказать откуда она тут взялась, скорее всего, точно по воле природы, а не в угоду драматургии, но это ещё как-то объяснялось – Илье пророку указать трудно – но вот что в этой буре делал Лир? Он из-под пера Врани вышел превращённым в чокнутого, взбалмошного старца, которого чёрт знает за чем вынесло из дома в плохую погоду и только-то.
Всё же на природе, вдыхая вольный ветер и ощущая благость простора, усиленного водной поверхностью, баба Враня постепенно находила себе оправдание – зачем я буду открывать глаза внукам на несовершенство жизненного устройства? Почему именно я? А родители? Где они в этом неблагодарном, но необходимом процессе? Свалили всё на Шекспира? Нет – лучше я порадуюсь, вместе со своими восторженными крошками очаровательной, да что там! – Гениальной находке: все персонажи появляются на сцене из лодки – чёрной от смолы, тяжёлой плоскодонки! В каком Лире вы это видели?! А в моём – пожалуйста! Где, в каком Глобусе вы услышите от графа Кента (Вовки):
- Ну Лир, ты попал! Не сахарный, но из дождя в капель – поберегись!
И тут Лир нагибается, чтобы лить на него воду из лейки низкорослым Одуванчикам было легче, но ситечко выпадает из старого садового агрегата, шлёпает Лира по голове, со звоном откатываясь по мосткам, а на короля со всей силой обрушивается «капель» - тугая струя, с ползущей зелёной водорослью – плодом процесса заболачивания бедного ручейка, из которого нещадно выбирают воду для полива дачники. Но действие будет продолжаться… А пока, есть неожиданная проблема:
- Бабуля! Всё готово, ну, просто – всё! Даже вместо кольца будет твоя брошка! А зрители?! Кто на нас будет смотреть! Никто не знает, что мы будем давать на ручье Короля Лира! О, ужас, ужас, ужас! – Закончила монолог растрепанная Катька (Регана), не подозревая, что слова Шекспира, правда, из иной пьесы, накрепко вошли в её лексикон.
- Не стоит публика твоих забот, это такая безделица, моя великая актриса. Пусть фургон консервного гения доставит нам детей из местного интерната – это мой долг!
Холм перед мостками заполнен до отказа. Для верности публику охраняют два полукольца взрослых. Одно не позволит ей ринуться на помощь актёрам, другое, позади, не даст разбрестись по окрестностям.
Поздно ночью баба Враня делала обход своих спящих отпрысков. Она подтыкала одеяла, поправляла подушки, вытирала капельки пота со лба её Корнелии. Она больше не переживало о том, что испортила пьесу. Так уж ли испортила? То ли делают в Голливуде? Разве плохо, что старшие сёстры помирились, что они изгнали тайный предмет своей общей страсти, удалили в ольховые кусты коварного Эдмунда, что войска Британии и Франции не встали друг против друга, не ринулись в кровавую битву, что Король вовсе не сошёл с ума, а просто спал, немного разморившись после замечательной прогулки со своими дочерьми и так далее и далее, вплоть до радостного момента, когда состоялась свадьба… Баба Враня запуталась: кого и с кем была свадьба, но она отлично помнила, каким весёлым был хоровод, смешавший весь холм, вместе со всеми зрителями и актёрами в единую пёструю толпу….
- Прости меня, Вильям! Чёрт возьми! Куда же подевалась моя брошь? Надеюсь, мой тигровый глаз не лежит на груди у Офелии….