8.
От тела Лыткина следовало поскорее избавиться. Молодой человек в плаще решил, что проще
всего выбросить его в окно. Тащить тело в тамбур по вагону было опасно. Правда, окно в
купе открывалось не широко, и плотный Лыткин пролазил с трудом. Спиридонову и молодому
человеку в плаще пришлось покорячиться минут десять, и только с четвертой попытки им
удалось осуществить задуманное. Когда процедура эвакуации тела из купе была успешно
закончена, молодой человек улыбнулся:
– Ну, вот и разошлись как субмарина с самолетом! – и протянул бухгалтеру паспорт
Лыткина, который он заблаговременно изъял у него из кармана. – Возьмите, может
пригодиться.
Затем молодой человек направил Спиридонова к проводнику. Он велел сообщить, что товарищ
Лыткин познакомился с молодой дамой в вагоне-ресторане, перебрался к ней в третий вагон
и просил его не беспокоить, мол, дело молодое. Поэтому Минька может занимать свое
законное место. Проводник этому известию обрадовался, ответственный товарищ в его вагоне
и мальчишка в купе ему были нужны как кошке саксофон.
Когда Спиридонов с Минькой вернулись в купе, то молодого человека в плаще и след
простыл. Словно его и не было. Об ужасных событиях только и напоминала перевернутая
рюмка с коньяком, портфель Лыткина на сиденье и открытое окно, из которого в лицо
бухгалтеру било теплой струей воздуха. Спиридонов постоял несколько минут в
нерешительности, а потом, отправив портфель в окно вслед за хозяином, стал застилать
постели.
Маленький Минька заснул почти сразу, а вот к бухгалтеру сон не шел. Несмотря на открытое
окно, в купе было душно. Вместо сна приполз и забрался к бухгалтеру под одеяло
скользкий удав-страх. Спиридонов ворочался с боку на бок, всячески пытался избавиться от
неприятного соседа, но безуспешно. Как только он закрывал глаза, перед ним всплывало
потное лицо Лыткина с большим мясистым носом. Лыткин в упор, пристально смотрел на него
немигающими лягушечьими глазами. Спиридонову хотелось закричать и бежать куда глаза
глядят, но бежать было некуда.
Спиридонов время от времени вскакивал, выходил в коридор, нервно шагал там минут десять,
после чего возвращался назад в купе. И как только он закрывал глаза, все повторялось
снова. Правда, наметились кое-какие изменения. Постепенно лицо Лыткина начало
трансформироваться. Теперь оно больше походило на физиономию Колокольниковой. Только
лягушечьи глаза и мясистый нос никуда не девались, а комфортно расположились на щекастом
лице Веры Ивановны. Она тянула к нему пальцы, на каждом из которых было два, а то и три
огромных золотых кольца со сверкающими каменьями. Свет от бриллиантов резал глаза
бухгалтера точно острой бритвой, и невозможно было эту боль стерпеть. Спиридонов словно
ужаленный вскочил на ноги и, еле переводя дыхание от страха, уставился в окно.
За темным окном замелькали огоньки провинциального городка. Такого маленького, что он не
заслуживал внимания скорого поезда. Поезда, намазывающего километры пути сливочным
маслом на зеркальные рельсы, разрезавшие, словно блестящие клинки, живую плоть
флегматичной степи.
Дрожащей рукой Спиридонов взял бутылку с остатками коньяка и прямо из горлышка одним
глотком ликвидировал содержимое. После этого, как ни удивительно, огоньки заштатного
городишки подействовали на него успокаивающе. Чем больше он смотрел на эти огоньки, тем
спокойней становилось у него на душе, и Лыткин с Колокольниковой, словно по приказу
кого-то самого, главного мигрировали из купе в этот маленький городок. И оставили
Спиридонова в покое. Надолго ли? На этот вопрос бухгалтер ответа не знал. Но пользуясь,
представленной возможностью, он улегся и под мерный стук колес, наконец, забылся сном.
Приснились Спиридонову вещи тоже малоприятные.
Снилось ему, что он оказался в какой-то узкой и темной норе. Где-то впереди был виден
свет, и он мучительно долго полз к нему и никак не мог доползти. Было тяжело дышать и
земля набивалась в рот. Спиридонов сплевывал эту жирную склизкую землю и вдруг понял,
что это совсем не земля. Это тонкие, словно бечевки, маленькие стрелки-змейки. Они были
везде, лезли в уши, в нос, в рот. Спиридонов сбрасывал их целыми клубками, но не было им
счета. А огромные змеи обвивали тело Спиридонова, как Лаокоона, не позволяя ему
двигаться вперед, к свету. Но он не сдавался. У него просто не было выбора. И он полз
вперед, сбрасывая опутывающих его скользких гадин. Казалось, это длится вечность и
конца этому не будет. Но все же он добрался до узкого выхода из норы. Спиридонов
принялся проталкивать голову и с ужасом обнаружил, что его торчащие уши не позволяют
этого сделать. Он зацепился ушами и не может выбраться наружу. Спиридонов принялся
отчаянно крутить головой, но это не помогало. Оттопыренные уши не давали ему выбраться
из норы, полной омерзительных змей. И змеи сжимали его тело и тянули назад, в сырую
темноту норы. От отчаяния Спиридонов закричал, даже не закричал, а завизжал как
беспомощный жалкий щенок. И от этого истошного визга, который слился с пронзительным
паровозным гудком, он проснулся. Поезд миновал станцию Джанкой. До конечного пункта
назначения – Симферополя – было рукой подать.