Без имени. Ее и правда мало кто знает. Плюс ко всему грим, с которым прекрасна на сцене, с тюлями-кулисами перед залом, если не пустым – пьяным. Любит замш (носит то, что на него похоже) и много бриллиантов (на деле – стекло).
Кристина на сцене…видела во всем прекрасное, умела видеть существование каждого небесполезным. Видела в сером городе буйство теплых красок., такое множество, что сквозь радужную оболочку Кристины другие поверили бы в сказку.
Нет больше детства… Нет милого папы, воскресенья, сладкой ваты и больших красных воздушных шаров… маленьких деревянных лошадок…карусели… О своем прошлом вспоминала редко, потому что тогда себе противоречила в понятии «прекрасное». Воспоминания об этом вливались в ее существо вместе с алкоголем.
Счастья нет. Со сцены по крайней мере его не видно. У Кристины сопрано, но так красиво… пусть грязные и ломанные саксофона его стараются испортить (хозяин и возраст), фортепьяно расстроено и ля западает… И рассказывает, рассказывает о том, что еще не все потеряно, что еще можно измениться, надо только захотеть. Желать всем сердцем, ну и конечно хоть что-нибудь для этого делать. В этом грязном месте, этим существам, слегка напоминающих людей…по внешним признакам. В пьяных глазах она ангел:
– Раздевайся!!!
– Да! Да! Пусть раздевается!
Кристина на сцене. Стоит. Одинока. Сколько же еще нужно лет провести ей в этом «забытом богом месте», где никогда не появится человек, который захотел бы услышать, а не рассказать, сколько лет, чтобы понять всю ложь собственных слов.
Не сопоставляла образы. Свой (все, что она любила носить), окружающей действительности и внутреннего мира.
Вот она на сцене, в черном узком платье чуть ниже колена. Плечи спрятала в боа ее матери. Поет. Так лирично.
К ней подошел мужчина в приличном костюме, галстук ослаблен, чтоб легче дышалось (слишком много выпито). Подошел, уперся локтями в край сцены:
– Милая, подойдите поближе, – в голосе не было ничего. Но Кристина, она же умела видеть во всем необычное, смогла увидеть в пустом все.
Подошла:
– Что же вы здесь делаете? – мило улыбаясь. Сопрано и улыбка сократили расстояние.
– Вы такая красивая…Ближе.
Красивая. Каштановые волосы переливаются и без софитов, любое искусственное действительно испортило бы ее. Высокая, стройная (потребность больше к духовному – книгам, душевному – одежде, на прочее не хватало денег), матовая кожа. Красивые зеленые глаза, цвет которых дороже всяких камней. И сейчас они были дороже топазов.
Она подошла ближе. Мужчина схватил ее за ногу, рывком – в сторону, так что Кристина едва могла удержать равновесие. Даже не вскрикнула. Но сильный испуг был во всей ее внешности, хотя и не испортил лицо, так даже очень мило.
– Я только хотел посмотреть, какого цвета трусики, – ее испуг только возбудил аппетит.
Ее слез никто не видел. В гримерной. Нервно переставляла флакончики с косметикой. Одинока. Сигарета за сигаретой… Да! Она хочет подарить кому-то новую жизнь, она не знает пол этой жизни. Не столь важно, не столь важно также от кого начнется жизнь.
С этой идеей полетела… Все вокруг так же прекрасно… За девушкой, с опухшими от слез глазами, последовал тот мужчина… Грубо схватил за руку (улыбка, испуг тогда сильно сократили расстояние), в темном переулке, недалеко от «забытого богом места», «подарил новую жизнь» .
И наутро, полоса в газетах… Имени актрисы так и не узнали…
А она была довольна тем, что имела…Ведь так прекрасно – свобода… Пусть не было у зрителей желания спорить о прекрасном…Поэтому и верила, пусть даже зрителей и вовсе не было…