ДОЛГ РОДИНЕ.
65-летию Великой Победы посвящается.
…
Весной Пелагея всё-таки решила пойти в военкомат и попросит за сына….
За Митеньку….
За последнего….
Её многие отговаривали….
Все знали: с этой властью шутки плохи. Война идёт. Большая Война. Война Народная….
На всех висит Долг. Долг Родине. И заплатить его должен сполна каждый, безоговорочно, из последних сил, столько, сколько бы Родина не потребовала. Даже ЦеКовские своих сыновей Отдали, никто не отсиделся, никто не посмел увильнуть от уплаты этого Долга.
Сам Хозяин сына Отдал…. Сына на фельдмаршала не разменял!..
Долг Родине, когда идёт такая война – СВЯТОЕ ДЕЛО.
Соседка слева была настроена категорически:
- Ох, не рискуй, Пелагея, никуда не ходи, не буди лихо, пока оно тихо, того и гляди, беду накличешь. Слыханное ли это дело, чтобы с фронта солдата вернули по мамкиной прихоти? Не гневи начальство, Пелагея. Да за такие просьбы головы не сносить. Мало ты горя хлебнула?
Всякий раз, слыша что-то подобное, Пелагея горестно кивала головой.
- Да я же только за Митеньку, за последнего попрошу, война скоро кончится, дело к победе идёт, без маево Митеньки авось справятся…. – Оправдывалась Пелагея.
Соседка справа, напротив, была настроена менее категорично.
Ей были свойственны сомнения….
И, когда она толковала с Пелагеей, на её лбу появлялись невероятно глубокие, выразительные, скорбные морщины, на которых невольно акцентировалось всё внимание:
- Надо попробовать, Пелагея…. Ты долг Родине сполна отплатила; и трудоднями, и здоровьем, и всем прочим. Попробуй, попроси. Может быть, и вернут Митьку домой. Война скоро кончится, военкомовское начальство сейчас должно быть добрым, если попросишь, как следует, может и замолвят они словечко за Митьку. Иди, проси, а то ведь совсем одна на белом свете останешься….
И весной Пелагея все же рискнула пойти попросить за сына….
За Митю. За последнего….
До района Пелагея добиралась на попутке. К военкомату она приехала задолго до начала рабочего дня и терпеливо просидела целый час на лавочке, под агитационным плакатом «Родина Мать зовёт». Странное совпадение, но черты лица женщины, изображённой на плакате были словно списаны с Пелагеи. Или так только казалось? Или сходство им придавал лишь одинаковый платок на голове? Словом, было что-то общее.
За всё время своего ожидания Пелагея так ни разу не сменила позы и глаза её были устремлены куда-то вдаль, в абстрактную точку, а губы невнятно шептали что-то иступлённое, раз за разом проговаривая те слова, которые она сейчас намеревалась сказать военкому.
Пелагея очень сильно волновалась. Всё-таки она посмела просить за сына. Хоть и за последнего, но просить. ПРОСИТЬ!.. ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ!.. Последствия этого могли быть самыми непредсказуемыми. С колхозниками ведь тогда никто особо не церемонился.
Перед кабинетом военкома она также просидела около получаса, не решаясь войти туда без приглашения, хотя народу в военкомате практически не было: не сезон, перед посевной никого не призывали и понапрасну не дёргали, насчёт этого Система работала безукоризненно.
Наконец, побледневшая и вспотевшая от волнения Пелагея поднялась со скрипучего стула, осторожно приблизилась к двери и, несмело постучавшись, неловко втиснулась в кабинет районного военкома….
…. У райвоенкома была репутация человека вспыльчивого, жёсткого и принципиального до беспощадности. Некоторым он казался даже злым. У райвоенкома не было кисти на правой руке, правого глаза и правой ноги до колена. Немногие могли выдержать пристальный, дотошный взгляд его единственного левого глаза. Свою нынешнюю работу военком ненавидел. Он вообще ненавидел любую канцелярщину и своим единственным призванием считал участие в боевых действиях в составе регулярной армии. Военком по духу был настоящим воином. Военком рвался воевать против фашистов и за этим крылось много личного; и родные – погибшие в Белоруссии на оккупированных территориях, и брат – без вести пропавший на Ленинградском фронте. Фашистов военком ненавидел даже больше чем бюрократов и только это придавало ему силы заниматься порученной канцелярской вознёй.
Собственно с войной у военкома не задалось с самого начала…. Сначала их долго везли в эшелоне куда-то на запад, потом ещё несколько раз перебрасывали с места на место, потом приказали пешим порядком передислоцироваться ещё куда-то и, наконец-то, отдали приказ занять позиции, которые до этого обороняла другая дивизия.
На войну военком собирался исключительно для совершения подвига и другой прерогативы для себя он не видел, поэтому….
Когда он увидел истерзанные ошмётки частей, покидавших позиции, которые предстояло занять его роте. Уцелевшие…. Выжившие…. Девяносто процентов потерь….
Когда он увидел эти серые, измождённые силуэты, больше похожие на обескровленных призраков, чем на людей. Когда заглянул в глаза этих опустошённых морально и физически призраков. Когда увидел перепаханное воронками от взрывов поле. Обгорелые раскуроченные танки. Распухшие почерневшие трупы. Грязные, окровавленные бинты. Ужасные, невероятные раны. Когда услыхал стоны раненых….
Когда пошли первые потери….
Когда пережил первый авианалёт….
Когда поднял в первую атаку личный состав….
Будущий райвоенком понял, что подвиг тут придётся совершать регулярно, то бишь, не исключено, что ежесекундно и не суть, что этот обыденный для всех присутствующих подвиг вдруг зачтётся тебе как нечто из ряда вон и как что-то шибко выдающееся. Тут все наперечёт герои. Каждому на грудь орден лепи – не ошибёшься.
Любой, кто в этом Аду побывал, местечко себе в Раю забронировал.
Провоевал военком недолго…. Уже ночью они пошли в следующую бесполезную, но так необходимую, БЕСПОКОЮЩУЮ противника атаку. Когда их начали обстреливать, они залегли и укрылись. Военком оказался в огромной воронке, с тремя бойцами, один из которых был ранен в живот. В воронке уже было несколько трупов и, почти наполовину она была затоплена водой. Военком даже попробовал острить, хотя дело было – швах, слишком близко фрицы их подпустили. Вопреки расхожей истине о том, что в одну воронку снаряд дважды не попадает, именно здесь их и накрыла крупнокалиберная миномётная мина….
Наглушняк….
Лазарет…. Госпиталь…. Гангрена…. Ампутация кисти…. Гангрена…. Ампутация ноги…. Потеря глаза…. Истероидные расстройства на фоне сильной контузии…. Депрессия…. Тревожная бессонница…. Психозы…. Неврозы…. Полностью негоден к строевой….
Вот так и отвоевался военком, хотя в атаку в одном и том же беззвучном, бесконечном, чёрно-белом навязчивом сне он теперь ходил каждую ночь. И каждую ночь он свою роту поднимал в атаку лично! Немым, беззвучным криком. В замедленном, бесконечном кошмарном кинофильме. Который мучил его до самого утра. И просыпался он лишь после того, как его накрывало убийственным разрывом крупнокалиберной миномётной мины. Наглушняк.
Война в нём так и продолжалась до самой смерти….
С войны он вернулся полностью седым….
В кабинете было очень сильно накурено: военком выкуривал в день не меньше двух пачек папирос. Слева от него на столе лежал пистолет: военком всегда клал его под единственную левую руку и, можно было не сомневаться, что в случае необходимости он бы им воспользоваться незамедлительно. Военком раздражённо листал какую-то папку. У него как обычно было серое, уставшее лицо и скверное настроение. В правом углу его рта болталась потухшая папироса.
- По какому вопросу? – Поинтересовался у Пелагеи сидящий за столом военком.
- Сын у меня на фронте…. Последний…. Хотела бы попросить…. – Залепетала Пелагея.
Все заученные фразы, которые она перед этим неоднократно тщательно репетировала, сейчас почему-то улетучились из её головы.
Единственный уцелевший взгляд военкома прицельно уставился на неё как жерло крупнокалиберного осадного орудия.
Пелагея содрогнулась. Пелагея почувствовала себя совершенно беспомощной и глупой. Ей даже захотелось бежать отсюда сломя голову.
- О чём попросить? – Голос у военкома стал совершенно казённым: всё-таки эта работа научила его кое-чему новому.
- Сын на фронте…. Последний…. Хотела бы попросить…. – вновь залепетала Пелагея, беспомощно комкая отвороты телогрейки.
- О ЧЁМ ПОПРОСИТЬ?
Жерло осадного орудия точь-в-точь нацелилось на Пелагею.
Разумеется, что военком сразу же догадался, о чём будет просить эта простая русская баба – чья-то мать и чья-то жена – на плечи которой со всей суровой жестокостью обрушилась эта страшная война.
Нельзя сказать, чтобы такие просьбы военкому приходилось слышать впервые. И жёсткий отлуп на такие просьбы военкому тоже давать было не впервой. Разговор здесь был беспощадный….
«НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ…. ИДЁТ ВОЙНА…. ДОЛГ РОДИНЕ….»
- Последний он у меня…. Последний у нас в роду…. Последний из Масальских…. – Пальцы Пелагеи намертво вцепились в ватник. – Не дай Бог сгинет…. Род прервётся…. Навсегда….
- Ну и что? – Равнодушно поинтересовался военком.
Нельзя сказать, чтобы он сказал это с искренним равнодушием. Эту с-сучью, бесчеловечную фразу нужно было вымучить. Выдавить из себя. И эти слова НУЖНО было сказать именно таким тоном….
Война идёт. Война – везде. Все – в той или иной мере – воюют; личное дело листаешь – воюешь, бабы в роддоме рожают – тоже воюют, мешки с картошкой носишь – считай, как в атаку пошёл. Все вокруг – воины. Каждый по мере сил воюет – даже мёртвые немым укором в бой подымаются. Всё – для фронта, всё – для Победы. И это должен каждый панимать, твою мать!
Окопайся и займи оборону здесь, каждый на своём месте. Ни шагу назад! И тогда победим!
Любая жертва не напрасна….
Попусту не бздеть!
- Сокол, дело-то кажись к победе идёт…. Может, сдюжат без маево Митьки-то?.. Последний он у меня…. Может, хоть Митьку-то с фронта вернёте?
- Ты что удумала, колхозница? – Военком отбросил в сторону папку. – Война идёт! Отечественная! Все из последних сил надрываются. Все последнее отдают. Не одна ты такая.
- Да я всё понимаю, сокол….
- Ты хоть понимаешь, женщина, что это – Долг Родине?
- Да как же не понять, сокол….
- ДОЛГ РОДИНЕ, колхозница! Победа нужна любой ценой!
Райвоенком не собирался с этой частностью церемониться. Откровенно говоря, он хотел избавиться от Пелагеи поскорее, рассчитывая, наорать и привычно окрыситься. Обычно после такого отлупа, наткнувшись на столь вопиющее хамство и равнодушие, проситель сам убирался подобру-поздорову.
В данном случае военкому даже лень было тратить силы.
Военком вновь демонстративно уткнулся в папку.
- Всё понимаю, сокол…. Только вот кажется мне….
- ЧТО ТЕБЕ КАЖЕТСЯ, КОЛХОЗНИЦА? – Военком среагировал таким тоном, после которого, как правило, улетучиваются последние иллюзии.
Ему ой как не хотелось тратить своё время на это.
- Кажется мне, что мы этот долг сполна заплатили…. – Едва дыша, промолвила Пелагея.
- Что? Что ты сказала? ПАВТАРИ!
Рука военкома непроизвольно дёрнулась к заряженному пистолету, единственный левый глаз страшно выпучился и выкатился из орбиты.
И здесь очень остро, необыкновенно настойчиво Пелагея поняла, что терять ей больше – НЕЧЕГО.
Во рту мгновенно пересохло. Какой-то новый блеск появился в глазах. Руки вдруг престали дрожать. Голос окреп. А движения стали расчетливыми и уверенными.
Нужно было – просить. Требовать!
Терять – нечего….
- ЧТО ТЕБЕ КАЖЕТСЯ, КОЛХОЗНИЦА? – Вновь прикрикнул военком.
- КАЖЕТСЯ МНЕ, ЧТО МЫ – МАСАЛЬСКИЕ, ЭТОТ ДОЛГ СПОЛНА ЗАПЛАТИЛИ, МОЖЕМ РАССЧИТЫВАТЬ И НА СНИСХОЖДЕНИЕ….
- Ты отдаёшь себе отчёт, колхозница?.. – Военком начал реально свирепеть.
- Посуди сам, сокол…. – Пелагея бесстрашно приблизилась к столу.
В её руках появилась стопка каких-то документов.
Военком немедленно осёкся. Он узнал эти бумаги. Это были – ПОХОРОНКИ.
Пелагея начала спокойными, расчётливыми движениями выкладывать их на военкомовский стол по порядку…. В той очерёдности, в которой они приходили с фронта…. Глаза её исступленно блестели, движения были – точными и бесстрашными, на лице была – странная, далёкая улыбка. Теперь она решилась идти до конца. Никто не проронил ни слова….
В зловещей тишине на военкомовский стол легла первая похоронка….
Затем….
Вторая….
Третья….
Четвёртая….
Пелагея остановилась, чтобы смахнуть липкий пот с лица. Затем продолжила. В красноречивый скорбный ряд перед военкомом легли:
ПЯТАЯ….
ШЕСТАЯ!
СЕДЬМАЯ!!!
ВОСЬМАЯ!!!!!!!
ВОСЕМЬ!.. ВОСЕМЬ ПОХОРОНОК!!!..
- Это что? – Шарахнулся в сторону военком.
- Это все мои Масальские. Всё что от них осталось. Петруша…. Муж мой – Михаил Васильевич…. Васенька…. Федечка…. Коля…. Семён…. Венечка и Пантелей…. Вся семья моя здесь, кроме Митеньки….
Пелагея поочерёдно тыкала пальцем в каждую бумагу, показывая, где кто есть.
Военком заворожено следил за этим пальцем.
- Это что…. ВСЕ ТВОИ? СЫНЫ?! – Военком неловко ёрзнул и командирский голос его в этот момент непроизвольно дал петуха.
- Мои, сокол. Мои…. Повезло мне на сыновей. Ни одной дочки так и не родила. Одни сыновья так и шли друг за другом, все как на подбор, Бог здоровьем никого не обидел….
Военком вновь неврастенически ёрзнул.
Сказать, что он – изменился в лице, значит – ничего не сказать. Оно у него стало – другим. Оно у него больше не было способно ни на какую другую мимику, кроме удивления. Теперь это был – другой человек.
Военком зашарил по столу. Схватился за спички. Попытался прикурить единственной левой рукой, но у него ничего не получилось кроме какой-то судорожной возни, хотя этот навык у него был отработан безукоризненно. Коробок выскочил из его руки и упал на пол.
Пелагея неспешно подняла с пола вывалившийся коробок и дала прикурить военкому.
…. И дала прикурить военкому….
- Спасибо, мать…. – Буркнул военком.
- Не за себя, сокол, прошу…. – Голос Пелагеи зазвучал убийственно ровно и рассудительно. – Род ведь прервётся. Митенька – последний из Масальских в живых остался, на мне всё и кончится. И даже могил на родной земле не останется, все на чужбине, за тридевять земель погребены. Даже на погосте преклонится некому будет.
- Не надо, мать, не начинай…. – Скрипнул зубами военком.
- Я всё понимаю, сокол, война идёт. Долг Родине нужно отдать. Но кажется мне, что мы – Масальские с лихвой его заплатили. Я мужа, семерых детей отдала, хоть Митеньку-то, последнего, оставьте….
- И что…. Всех убили?!
- Всех, сокол…. ВСЕХ…. Прошлым летом аж пять похоронок пришло, всё лето проплакала не переставая. Митенька последний в живых остался. Боюсь я этой последней потери уже не переживу.
- НЕ НАЧИНАЙ, МАТЬ….
- И Михаил Васильевич, муж мой, там же, на фронтах, ещё в сорок втором сгинул. Усе как один – смертью храбрых, никто из Масальских не смалодушничал, не уклонился. Да там в гумагах усё написано….
В гумагах «усё» было написано….
Военкому показалось, что он сейчас поседеет по-новому.
Военкому в очередной раз захотелось ясности. И вновь захотелось ему сменить этот тёплый кабинет на раздолбанное пулемётное гнездо, в котором есть: холодная ярость, остатки боезапаса, маячит напирающий на тебя враг и где предельно ясно, что на этом огневом рубеже ты окопался за святое, правое дело. И даже смерть твоя навеки останется вкладом во что-то великое.
Так вдруг захотелось этой предельной, кристально честной ясности военкому, что он едва не застонал.
- И ты, мать, молчала всё это время?
- А об чём тут говорить, сокол? У нас в Купалово – все такие, никто по лесам не прятался, на призывной пункт – все добровольно явились. У Степаниды – пятеро полегло, у Евдокии – четверо, у Харламихи….
- Всё! Мать!.. Тихо…. Помолчи…. – Стиснув зубами мундштук папиросы, попросил военком.
И в голове его мысль промелькнула лишь одна….
«Они бы нас все равно не победили…. Ни за что! С таким народом мы не проиграем никогда и никому! Любую тёмную силу одолеем!»
Пелагея помолчала, пытливо взирая на военкома. Как и у любого необразованного человека, у неё была отлично развита интуиция: она почувствовала внутренний перелом и колебания, наступившие в военкоме.
- Помоги мне, сокол. Ведь ты же поможешь мне, сокол? На старости лет одну-одинёшенку не оставь, зачтётся тебе это доброе дело. Помоги, сокол, это же в твоей власти….
- Не причитай, мать!
- Я и не причитаю, сокол, но ты войди в положение: уж больно он для нас Масальских неподъёмным, этот Долг Родине оказался. Сыновья мои – никто от воинской обязанности не уклонился, муж мой – Михаил Васильевич всем строго-настрого наказал идти на войну. Петруша, Васечка, Коля, Семён и Венечка с первым же призывом ушли, если бы сейчас Михаил Васильевич был бы жив и узнал, что я просить пошла за Митеньку, думаю, что сильно недоволен был бы, так что это моя – бабья инициатива и если что, только я, единолично, готова за неё понести ответственность….
- Почему ты сразу, мать, не пришла? До того, как его призвали?!
- А как ты себе это представляешь, сокол? Митя сказал, что за братьёв мстить пойдёт, он своего прИзыва дождаться не мог, вприпрыжку побежал, кады повестку получил….
- Ты понимаешь, мать, что сейчас его отозвать очень сложно!
- Я всё понимаю, сокол. Но и ты пойми: Митенька навоевался маленько, честь не запятнал, дело к победе идёт, а если он ещё и никогда не узнает, что я за него просить ходила….
- Сложно сейчас это всё будет сделать, очень сложно…. – Райвоенком отвлечённо посмотрел куда-то за окно, прикидывая, с чего и как тут придётся начинать.
- Сокол, ну согласись, из восьмерых сыновей – семерых я уже схоронила, муж мой – там же, на фронтах, смертью храбрых. Согласись, что мы – Масальские Долг честно отдали и Митьку маево вам мне вернуть, это – по справедливости. По справедливости или нет, сокол?
В глазах Пелагеи появились слёзы.
Военком перестал таращиться в окно и рискнул посмотреть в глаза Пелагеи.
Красноречивый состоялся обмен взглядами, военком трудно вздохнул и вновь отвернулся к окну.
- Мать, мне этого повторять не нужно. Или ты добиваешься, чтобы я тоже слезу пустил? – Отрезвляющим тоном попросил военком.
- По справедливости или нет, сокол?
- Я тебе обещаю, мать, прямо сейчас займусь этим делом. Предприму все меры, которые есть в моей компетенции.
- Так вернёте Митьку или нет? А то я в обком поеду….
- МАТЬ, Я ТЕБЕ КЛЯНУСЬ, Я ПРЯМО СЕЙЧАС ЗАЙМУСЬ ТВОИМ ВОПРОСОМ. СДЕЛАЮ ВСЁ, ЧТО ОТ МЕНЯ ЗАВИСИТ. – Эти слова военкома прозвучали хоть и тихо, но невероятно убедительно.
- Так по справедливости или нет, сокол?
- Успокойся, мать, всё по справедливости.
- Только нужно, чтобы Митенька никогда не узнал, что я за него просила.
- Не волнуйся, не узнает….
…
Как только Пелагея вышла из кабинета военкома….
Военком снял трубку телефона и, дождавшись ответа телефонистки, сухо попросил:
- С обкомом соедините…. По срочному….
Не дожидаясь, пока его соединят, бросил трубку обратно и, выйдя в коридор, смачно проорал в открытую дверь напротив:
- Масальский Дмитрий Михайлович, 1926 год рождения, деревня Купалово – личное дело мне принесите! И поживее!
Затем военком подошёл к столу, вытащил следующую папиросу, прикурил и, подойдя к окну, глубоко затянулся, внимательно высматривая что-то на улице….
Когда Пелагея вышла из дверей военкомата….
Почему-то эта старая, огромная бродячая собака со впалыми боками и печальными глазами увязалась именно за ней?
Несколько раз Пелагея оборачивалась, а голодная собака так и шла за ней, словно привязанная, на почтительном удалении. Пелагея даже пригрозила ей пальцем, хотя было понятно, что никаких агрессивных намерений у этой псины не возникнет. Так они и шли по аллее, ведущей к шоссе: Пелагея и вслед за ней, старая бродячая собака.
Только вот почему собака увязалась именно за Пелагеей?
Немного погодя Пелагея остановилась и посмотрела на собаку. Собака тоже остановилась и в свою очередь посмотрела на Пелагею. И этот красноречивый собачий взгляд был повыразительней, чем у некоторых людей.
Пелагея снова пригрозила собаке пальцем.
Собака заведомо признательно помахала хвостом.
Ну почему эта собака увязалась именно за ней?
Над этим вопросом Пелагея не стала долго раздумывать. Пелагея достала из кармана ватника платок, в который была завёрнута луковица и краюха чёрного хлеба – весь её паёк на сегодня. Над тем, что это – весь её паёк на сегодня, Пелагея тоже не стала размышлять слишком долго: она просто переломила хлеб пополам и протянула одну половину собаке.
Собака, продолжая смотреть прямо в глаза Пелагеи, осторожно приблизилась и, прежде чем взять кусок хлеба в пасть, несколько раз благодарно лизнула руку Пелагеи….
…. В этот момент военком, который наблюдал за Пелагей сквозь оконное стекло своего кабинета, в свою очередь подумал….
«Ну почему эта собака увязалась именно за ней?»
Однако сформулировать какого-то законченного ответа на этот вопрос он так и не успел, поскольку в голове его внезапно вызрела следующая невероятно сильная и необыкновенно чёткая мысль, которая напрочь заслонила собой всё остальное….
Военком даже перестал курить, настолько глобальной, фатальной и сакральной показалась ему эта мысль….
Настолько мощно он её ощутил….
Военком подумал следующее….
«Вот она – Родина-Мать безо всяких метафор. Оживший символ. Никогда и никому не проиграем. Пока у нас будет такая Мать. Пока у нас будет такой Народ. Пусть хоть кто сунется, снова до Берлина дойдём. Кровью умоемся, но дойдём. За Родину – любую жертву заплатим!»
Военком даже не понял, как и откуда это сейчас пришло ему в голову, с такой невероятной ясностью и силой. Он будто бы услыхал эти слова откуда-то извне, со стороны….
Военком даже невольно зыркнул глазом по укромным углам, словно рассчитывая обнаружить в кабинете незримое присутствие ещё кого-то….
И в этот момент зазвонил телефон….
Военком немедленно протянул единственную руку за телефонной трубкой и, сняв её, уверенно заговорил:
- Да…. Да…. Всё хорошо…. Есть у меня тут один вопрос…. Не терпит отлагательства…. Была у меня сегодня женщина из Купалова….
…
Не сработала бюрократическая машина….
Не успела раскрутиться….
Не провернулся механизм….
Митька Масальский на гражданке был трактористом, а судьба всех трактористов на фронте – быть танкистами. Танкистов на фронте так и называют – трактористами.
Они в тот день шли в наступление. А это всегда азартно – идти в наступление. Смелости столько появляется, что даже чересчур. Даже девать её некуда эту смелость и этот азарт.
Разумеется, были в куражах и на подъёме. Когда они напоролись на артиллерийский заслон, танк, которым управлял Масальский, полез обходить вражескую позицию слева, прикрываясь куцым редколесьем. Эту раскисшую плешь заболоченную они рассчитывали проскочить с ходу, на предельной скорости, по киношному эффектно, но вместо того забурились в торфяную жижу по самые брови. Начали суетливо елозить туда-сюда, выписывая виртуозные кренделя, судорожно пытаясь сманеврировать и выкарабкаться, смекая, что с каждой секундой превращаются в лёгкую мишень….
Но тут по ним ударила первая болванка.
А чуть погодя – вторая.
Заглох двигатель.
Машина наполнилась угарным чадом.
Застонал раненый стрелок.
Захрипел умирающий командир танка.
И тут по ним шарахнули третьей болванкой….
Сдетонировал боезапас.
Танк разнесло в клочья.
…
Через три недели в Купалово пришла похоронка на последнего Масальского….
Смертью храбрых….
Военком понёс её лично….
Было это на Пасху. Христос воскрес, а Масальский Митька погиб. Кому что предначертано. Так что в целом, жизнь продолжается. И сказать тут больше нечего.
Во имя отца, сына и святого духа. Аминь.