Она ехала.
Всю жизнь на вопрос «А чего вы боитесь больше всего» она затруднялась ответить .Чего она боится? Высоты? Скорости? Темноты? Утраты? Утраты, потери. Она вообще никогда не могла понять, что это значит. Потерять ключи, сумочку. Но ведь это все мелочи. Она всегда понимала, что слова утрата и потеря явно не об этом.
Сегодня она потеряла.
Она ехала по трассе.
Утренний будильник, ванная, кофе. Кофе… Вот с чего все началось. Как только она его заварила… Этот странный, ранний звонок. Алле. Что? Она засмеялась. Нервно или истерично? Или это просто такая психологическая защита? Часто у нас выплывает странная улыбка или нервозный смех, когда мы слышим какую-то ужасную и страшную новость. Прошел этот нервный смех, и она еще раз переспросила у голоса в трубке, что он только что сказал ей так невозмутимо, так холодно, так официально. НЕТ! Она не могла умереть. Она не могла. Это ведь самый близкий и дорогой человек. Это… Её дочь.
Она ехала по трассе, мало что видя перед собой.
10 лет. Боже, как это мало. Прожить на этом свете 10 лет! Истерика. Как она вообще способна куда-то ехать? Она уже несколько раз чуть не попала в аварию. Слезы застилали глаза, руки не слушались, ноги нажимали педали лишь на автомате. Она ехала за своей маленькой дочкой. За своей малышкой в школу. В школу, где эти чертовы учителя не смогли ее уберечь. Ей казалось, что она сейчас перебьет всех классных руководителей и директоров.
Детей повели на физкультуру на стадион соседней школы. Как же так получилось, что этот идиот-физрук не обернулся и не посмотрел, все ли перешли дорогу. Как он мог не увидеть, что у одной из его учениц развязались шнурки на кроссовках, что она посреди дороги наступила на один из них, споткнулась, упала. Заплакала. Как он мог не услышать визг тормозов, детский крик. Да как его вообще взяли работать в школу?
Больше всего угнетала безысходность. Как ей теперь жить, что делать? От отчаяния хотелась лезть на стену, рвать на себе волосы, орать до потери голоса.
Кто-то сказал ей эту циничную фразу. В этой ситуации больше жаль не того, кто покинул этот мир, а себя за то, что его больше с тобой нет. А может, этот конченый циник прав? Почему мы плачем, о чем мы думаем, когда кто-то близкий умирает? О том, что мы уж не спросим у него как дела, мы больше его не обнимем, не поцелуем, не возьмем за руку, не поговорим с ним.
Боже, гнать прочь эти циничные мысли, эти ужасные рассуждения. У нее умерла дочь. Что страшнее, чем пережить своих детей? Зачем дальше жить?
Она уже никуда не ехала.
Она стояла. Уже после похорон. Стояла недалеко от кладбища. Чтобы всегда быть рядом с ней, со своей малышкой. Больше у нее никого не было. Родители уже умерли, муж бросил. Она шагнула. Шагнула навстречу своей дочери. Она уже открыла рот и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы с ней поздороваться. Она летела к ней. К своей маленькой девочке. Не бойся, родная, скоро мама вечно будет с тобой!
С экрана вещала молодая женщина с зачесанными волосами и в строгом брючном костюме: «Сразу после похорон свей десятилетней дочери, погибшей в дорожно –транспортном происшествии при походе на урок физкультуры, сороколетняя мать покончила жизнь самоубийством, спрыгнув с крыши десятиэтажного дома. На месте трагедии работает наш корреспондент. Павел?»