Когда-то в детстве у меня были песочные часы. Они были размером со средний термос, и я очень любил с ними играть. Это были очень старые песочные часы с чёрными пластмассовыми крышками. Мама всегда мне говорила, чтобы я был с ними предельно осторожен, потому что они очень хрупкие.
И, конечно, как-то одним тёмным вечерком я слишком увлекся, переворачивая эти часы, и случайно их уронил на пол. Часы естественно разбились вдребезги. Но шума почти не было, и родители заметили это не быстро. Я тогда взял пригоршню песка из часов на ладонь. Это был странный песок. Он был очень сухим и каким-то бархатным. И ещё он очень сильно пах стариной. Мелкой струйкой он лился у меня между пальцев, играя со светом. Казалось, что этот песок был частью меня, потому что я чувствовал, как самые верхние крупицы покидали поверхность, и наоборот не чувствовал, что на моей руке что-то было. А потом меня сильно отругали родители, и заставили прибраться в комнате...
Вы когда-нибудь чувствовали одиночество? Когда не просто ощущаешь себя единственным человеком на Земле. Когда одиночество очень сильное, начинает казаться, что вокруг тебя есть всё, но ничего одновременно. Чувствуешь, что рядом всегда есть семья и друзья, но считаешь, что никто тебя не понимает, или что они все находятся за стеклом – так близко и одновременно так далеко. Как будто ты не один на планете, но планета не твоя. И ты не знаешь, куда пойти и с кем поговорить, потому что не знаешь, надо ли тебе вообще что-то? А надо многое и многое охота. Но не охота ничего и ничего не надо. В последнее время так и есть…
- Тсс! Тихо!
- Готовы? Сейчас откроют.
- Да не толкайся!
- Всё, открывают…
Уют и теплота. Когда ты сидишь за обеденным столом, а рядом любимые родственники. Когда в комнате, освещённой жёлтыми лучами весёлых рождественских свеч, идут дружные разговоры и семейные, почти детские, перебранки по поводу того, куда поставить жареную курицу и кто куда спрятал штопор. Когда не чувствуешь себя одиноким и понимаешь, что находишься рядом с теми, кто признал тебя своим… только тогда чувствуешь себя наполненным спокойствием. Если что-то очень сильно волнует, то в кругу семьи это не имеет значения. Любые проблемы исчезают, и остаётся лишь желание отдохнуть и повеселиться вместе с семьёй.
Когда тётушка Мэг открывала дверь, то ожидала, что любимые родственники её удивят и даже разыграют. Но она не ожидала встретить четыре тёмные фигуры в чёрных балахонах разной высоты. А потом я, сестра и мама с папой скинули чёрные накидки и особенно громко поздравили тётушку с праздником. Групповое хохотание и последующие объятия. В глубине квартиры о чём-то, скорее всего спортивном, спорили дядя с дедом. Бабушка готовила что-то очень аппетитное на кухне. Мы все вошли в прихожую под замечание отца о том, что нам всем будет тесно в зале за столом.
А в зале, как раз за местом бабушки, стоял телевизор, по которому сейчас шла какая-то праздничная передача с песнями и плясками. Отец сразу же сел рядом с дедом и дядей, взял пульт и начал искать что-то более интересное по каналам. Из спальни тот час выбежал бессмертный (потому энергия в нём не иссякала ни разу на моей памяти) щенок Чип. Чип – это был уникальный пёс. Не просто потому что мы все его любим и он, как все, был неугомонным. Чип был термоядерной помесью таксы и какой-то собаки побольше. Вроде лабрадора. И поэтому он был достаточно крупным, а лапки слишком маленькими для такого тела. И жуть, каким неуклюжим! Он бросился на меня и почти повалил – ведь, мне всего двенадцать, благо родители тогда поддержали. И я сразу понял, что тишина не наступит ни на секунду, пока мы все будем вместе…
По привычке меня с сестрой (она старше меня на два года) всегда сажали рядом, также садился рядом со мной дедушка и всё время норовил потрепать мои волосы. Напротив всегда садились мама с папой и тётушка с дядей. А во главе стола всегда усаживалась бабушка, заслоняя телевизор и, тем самым, приглашая начать официально празднование. Сразу же начинались шумные разговоры на все возможные темы между всеми возможными собеседниками под пение народных артистов из телевизора.
Я чувствовал великое счастье, но не понимал, почему оно меня вдруг охватило? Где-то под животом что-то сильно защекотало, будто бы я высоко качаюсь на качелях. И я даже не замечал, как Чип под столом играл с пальцами моих ног. Я сидел и оглядывал весь зал в поисках причины беспричинного счастья. Всё тот же ковёр на стене напротив меня, а под ним был диван, к которому были предельно прижаты стулья папы и мамы. Слева был балкон. За мной шкаф с множеством старых книг и фотографий на дверцах - ещё такие чёрно-белые, почти скрутившиеся в трубочки, если бы не факт крепления, и сильно выцветшие. Я всегда удивлялся, откуда бабушка столько книг насобирала и зачем? И у нас дома всё так же.
И всегда нас с сестрой учили уважать книги больше, чем любимых людей. Потому, что книга всегда открывается тебе полностью и доверяет тебе абсолютно. И в ответ надеется получить то же самое. Нельзя выбрасывать книги, потому что прочитанная книга хранит в себе частичку тебя, а непрочитанная может открыть в тебе что-то новое. Наверное, поэтому у меня под кроватью всегда лежала стопка книг и учебников, даже если я их ещё ни разу не открывал. Я всегда стаскивал несколько книг наугад из библиотеки в зале в нашей квартире и просто клал их рядом с собой. А потом, в конце недели, когда начиналась уборка, мама всегда бережливо их клала обратно и никогда меня за это не ругала…
За окном была тёмная ночь, однако снега не было, что очень странно в рождественские праздники. Но было жутко холодно. Стояла тихая безветренная погода, и на улице совсем никого не было. Напротив нашего окна не было видно ни одного дома, поэтому иногда казалось, что мы одни в городе справляем праздники.
Тётушка Мэг встала и весело с намёком посмотрела на меня, подняв бокал с вином. А потом глубоко вдохнула и начала свою речь:
«Охота рассказать вам об одном большом мальчике. Он всегда был очень грустным и одиноким, потому что у него не было семьи. Он всегда ходил мимо людей с опущенной головой и никогда ни с кем не заговаривал. И в один обычный для всех день он стал не просто грустным – он сильно и громко плакал, что было сил. Все люди спрашивали его: “Что случилось?”, а он им всем отвечал, что у него день рождения скоро, но ему не с кем его справить. У него спрашивали, сколько же ему лет исполняется? А он отвечал, мол, тринадцать. Но никто ему не верил, потому что на вид ему было не меньше двадцати. Все ему говорили, что он бессовестный лгун, и он плакал всё сильнее с каждым человеком. А всё дело было в том, что в двенадцать лет он остался один без семьи, и ему стало не с кем справлять свой день рождения. И так он и оставался двенадцатилетним, пока не нашёл друга, который его и поздравил с днём рождения. И всё сразу стало на свои места. Мальчик вновь стал счастливым, и со временем у него появилась собственная семья. Дорогой Джимми, желаю, чтобы у тебя всегда был хотя бы один человек, которого ты мог бы с уверенностью назвать другом, и чтобы всегда у тебя были мы – твоя семья. Чтобы каждый год нашлись бы люди, которые поздравят тебя с днём твоего рождения!».
На этом поздравление закончилось. Да – у меня день рождения в рождественские праздники и я этому очень рад. Я всегда любил представлять себе то, что весь мир справляет мой день рождения, а не какое-нибудь там Рождество.
В ту ночь я был самым счастливым мальчиком на свете. Настолько счастливым, что хотелось, чтобы время остановилось, и я навсегда остался тем самым двенадцатилетним именинником, которого от своего нового года отделял лишь подарок дома под кроватью. Охота было остаться навсегда за этим столом рядом со своей семьёй. Однако кто я такой, чтобы останавливать время?
Выходя из квартиры, мы обменивались объятиями и дружескими поцелуями. С дядей и тётей, с дедушкой и бабушкой. И я всё равно был сильно счастлив. Настолько, что просто обнял свою сестру, а она быстро вырвалась из моих объятий и сказала: ”Дома обнимешь, как подарок получишь”. И улыбнулась. И я улыбнулся, потому что знал, что она подарит мне. Я уже за два дня до сегодняшнего застукал её, прячущую подарок мне.
Мы вышли из квартиры и стали дожидаться, когда выйдут мама с папой. И тут, вдруг мне сунули какой-то странный ящичек, напоминающий чемодан для инструментов. Там была пара семейных фотографий, исписанная старая тетрадка, наручные часы, пара книг и перочинный ножик. Как всегда.
Сестра превратилась в статую из пепла и мгновенно разлетелась по коридору дома, создав очень мрачный снегопад. И родители. Дверь уже не была такой яркой и ухоженной. Ободранная обшивка, вырванный наполовину замок и пробитый глазок совсем не прикрывали то, что осталось от квартиры. Я снова шагнул в давно уже переставший быть таковым мой дом. Здесь почти ничего не осталось с момента моего последнего посещения этого места.
Как ни странно, зеркало в прихожей ещё сохранилось. Возможно специально для меня. Я провёл ладонью по поверхности зеркала и взглянул в тусклое и пыльное отражение реальности и увидел такого же двенадцатилетнего ребёнка, как и много лет назад, только грязного и в жалком подобии одежды. Перемазанное грязью детское лицо, рванная чёрно-красная шапка из которой то тут, то там выглядывали блондинистые волосы. Я всё ещё тот же ребёнок, только глаза выдают то, что я родился в прошлом веке. Что со мной не так, я до сих пор не знаю, и мне приходится жить лишь со своими воспоминаниями. Потому что я не помню, когда в последний раз видел живого человека.
Я тогда, на дне рождения так и не получил свой подарок от сестры – мне пришлось его взять самому, потому что вернулся домой только я один. Телефон дяди не отвечал. Я уже не помню, что случилось, но с той ночи Солнце больше не вставало ни разу. Одна сплошная ночь. И всегда было жутко холодно. И никогда не падал снег. Наверное, у мира сели батарейки или ещё что-нибудь…
Я пригладил мягкий и тёплый шарф на своей шее, который и был подарком от сестры на свой день рождения. Удивительно, но столько времени он прожил вместе со мной и почти не истрепался. Как будто живой. Он чертовски тёплый. И мягкий, но я на нём никогда не сплю – храню. Самая дорогая моя вещь. А, ведь, тогда на свой день рождения мне так и не удалось обнять свою сестру. И отца с матерью. Я им не сказал, что люблю. Хоть они это все и знают. Знали…
Должно быть тогда, в детстве, играя с песочными часами я их разбил, чтобы они перестали отсчитывать время. Может быть. Я мог уже тогда испугаться, что когда-то я вырасту. Сколько мне тогда было? А не двенадцать ли? Что ж, я точно уверен в одном – мои часы разбились, и собрать в одиночку их мне не удастся.
Что ж, может, где-нибудь подальше отсюда я найду себе поесть. Или, может встречу кого-нибудь живого. Может, кто-нибудь неожиданно поздравит меня с днём рождения, который проходит в один день с Рождеством. И тогда, может быть. Может, я смогу вырасти. И, наконец, умереть. В нашем мире легче всего умереть. Особенно, когда настал Конец Света. Поверьте, бессмертие звучит желанно, но отнюдь не счастливо.