Глава четвёртая. Явка с повинной

Николай Николаевич Николаев
   
   
        Иван был скромным, послушным парнем, в его сердце тщеславие и гордость не то, что поселиться – мимо пролететь не могли! И подумать нельзя было, вообразить себе такое, к примеру, чтобы Ваня мог сказать: «У меня золотые руки! Я лучше всех могу справиться с ремонтом автомашины! Я лучший в своём деле!»
     Хотя он имел на это полное право, поскольку действительно стал лучшим мотористом в гараже. Но совсем не потому, что он только и делал, что стремился всех обскакать. Стать лучшим как-то само собой у него получилось.
     Когда его руки что-то делали, голова у него была занята только одним – он думал; когда работал – думал меньше, когда был без работы – больше. Правда, ему сложно было бы сформулировать, до чего же он в конце-концов додумался. Думать-то он думал и напряжённо думал, но никогда, ни в чём не мог придти к какому-то окончательному выводу. И это обстоятельство угнетало его самого. Легче ему становилось только тогда, когда он был полностью поглощен работой.
     Он был удивительно похож на Марианну. У него были те же, что и у неё, русые волосы; он был так же статен и высок.   
     Постоянное добродушное выражение на его лице делало все черты правильными и несколько сглаженными. «Идиот!» – иногда в раздражении клеймила его в своих мыслях Марианна, когда вместо бойцовского отпора и некоторой необходимой жизненной жесткости неизменно встречала в нем мягкое послушание.
     Это его послушание шло не от робости и не от глупости. Будь Иван тупым болваном, смог бы он тогда стать первоклассным, незаменимым слесарем в гараже? Нет, конечно.
     А ведь поначалу его взяли разнорабочим, убирать металлические стружки от токарного станка, подметать помещения гаража, наводить там порядок. И везде Иван работу свою выполнял с душой, выкладываясь полностью.   
     Он очень хотел быть полезным всем и в первую очередь – своей матери, Марианне. Можно подумать, что это шло от того, что Ивану не хватало материнской любви, и он старался таким способом выпросить недостающего внимания – но нет, он её чувствовал, он знал, что Марианна любит его. И он любил её, только не знал, как выразить эту любовь. 
     Единственно, что он мог – это очень хорошо и прилежно работать, чтобы мать была им довольна.

     Об изнасиловании двадцатилетней давности ему было известно от самой матери. Ивану было десять лет, когда ушел от них его отчим, капитан Максимов. Он прожил с Иваном и Марианной два года, но, видимо, разлюбил мать. Она после его ухода плакала, сидя за столом, и в сердцах наговорила тогда сыну, чему Иван был обязан появлению на свет.
     От капитана Ване остались книжки. Несостоявшийся Ванин отчим накупил их в одну прекрасную минуту, когда ему вдруг захотелось прыгнуть выше своей головы и, оставив спокойную службу, перейти в спецназ. Он понимал, что ему, вечному помощнику дежурного по городку, получить краповый берет и войти в элиту спецназа – всё равно, что из пистолета сбить летящую утку.
     Но вот решил попробовать. И первое, что он сделал – купил в военторге «Иудейскую войну» Иосифа Флавия. Он рассчитывал найти в книге описания тактических приёмов израильской разведки и спецназа. Всем ведь известны неуловимые агенты «Моссада». Иосиф Флавий, однако, оказался вовсе не ветераном израильских спецслужб, а иудейская война не описанием тактики еврейского спецназа. Читать же нудное, как ему показалось, историческое повествование о древней Иудее и Риме, капитану не захотелось, и он забросил книгу.
     Кроме того, ладное во всех отношениях тело Марианны, да качественная и недорогая водка из того же военторга, сделали эти его мечты глупыми и ненужными. А затуманенные алкоголем мозги не позволили ему не только раскрыть купленные по случаю умные книжки, но и сохранить интерес к дальнейшему постижению тела Марианны.
     Иногда мать, не в силах видеть Ивана, сидящего в задумчивости после работы на диване, совала ему в руки эту книжку, и тогда Иван так же задумчиво смотрел в книжку и, не меняя выражения лица, перелистывал страницы.
   
                ***
     Оглушенная выстрелом и, судя по всему, сильным ударом головой об угол платяного шкафа, Марианна медленно приходила в себя. Над ней, сидя на корточках, склонился сын и пытался приподнять её за плечи.
     –Ты как, мама? – с тревогой спросил Иван.
     Марианна медленно, держась рукой за голову, села. Голова раскалывалась. Видимо, удар был сильный. Она посмотрела на сына, затем на лежавшего на паласе Коломийца. Ей казалось, что движения у неё стали неестественно замедленными. Она никак не могла понять, почему пистолет выстрелил?
     – Вот, сынок…, – Марианна показала рукой на валявшийся на полу пистолет и не смогла закончить фразу.   
     Иван помог матери сесть на диван, и тогда она устало произнесла:
     – Вызови, дежурного, Ваня, – и, указав на пистолет, попросила:
     – А это отнеси…
     Когда Иван ушёл, её взгляд упал на Коломийца, и ей стало невыносимо страшно. Она осторожно перешла на кухню.
     Только здесь до нее вдруг дошло, как током ударило – она же отдала сыну оружие! Оружие, которое может точно так же неожиданно выстрелить!
     Марианна порывисто, ощутив при этом волну боли в голове, поднялась с кухонного диванчика, кое-как оделась и поспешила за Иваном следом.
     Но страх за сына и только что пережитое вдруг подкосили ей ноги, она поняла, что сейчас упадет. Марианна присела у подъезда на скамейку, чтобы прийти в себя. Ей казалось, что с того момента, как она рассталась на работе с Василием Петровичем и ушла от него с цветами прошло не каких-то несколько часов, а целая жизнь.
     Когда она, собравшись с силами, поднялась со скамейки, то увидела дежурную машину, уазик темно-зеленого цвета, с белыми буквами на борту. Из подъехавшей машины неторопливо, удерживая на ней свой пристальный взгляд, выбрался, держа в руках фуражку, высокий офицер – капитан Евсеев. Он сегодня дежурил по военному городку. Это был исключительно добросовестный, скромный офицер. Марианне всегда казалось – ему бы не военным быть, а учительcтвовать в школе. 
 
     –Что случилось, Марианна? – спросил он, одевая фуражку.

     – Ваня у вас? – в свою очередь произнесла она тревожно.

     – Да-да, он в дежурной части. Что с Коломийцем? Жив?

     До нее вдруг дошло, что Коломиец может быть всего лишь ранен. На какую-то секунду она вдруг увидела эту картину, эту желанную и возможную реальность – нет никакого убийства, и всё заканчивается более или менее благополучно.
     Она с надеждой посмотрела на капитана, как будто это в его силах сейчас устроить как надо хорошо и сказала торопливо:
    
     – Н-не знаю.

     Когда они вместе с водителем направились к ней в квартиру, она мысленно попросила Коломийца: «Ладно, скотина, я тебя прощаю. Только будь живым!»

     – Мёртв, – бесцветным голосом произнёс Евсеев, поднявшись с корточек и вытирая свои пальцы носовым платком.

     – Вызывай по рации следователя, - велел он водителю, а я тут с Марианной пока побеседую.

     И он цепко посмотрел на неё.
     Марианна физически вдруг ощутила  беду. Ноги у нее подгибались. Шея вдруг не захотела держать голову, тело ее стало как тряпка. Евсеев, не сводя с неё своих глаз, взял её за плечи и усадил за кухонный стол, на диванчик. Налил ей в стакан воды из чайника.

     – Марианна… Марианна… – позвал он её. – Выпей!

     Марианна словно в ступор впала, голос Евсеева доносился да неё как через толстую подушку.
     Она выпила воды и, облокотившись о столешницу, уставилась потухшим взглядом в стол.

     – Что у вас тут случилось? – спросил капитан.

     – Вот, убила… - произнесла почти равнодушно Марианна.

     – Стрелял Ваня?

     – Нет, я.

     – Иван другое говорит.
     Она, вдруг очнувшись, удивлённо вскинула голову и  посмотрела на Евсеева. Но капитан молчал.

     –Что? Что он говорит?! 

     Евсеев прикрыл своей ладонью ее ладошку и сказал:

     – Успокойся, Марианна. Расскажи мне сейчас всю правду – а там разберемся, что как…

     Выслушав ее рассказ, он сказал тихо:

     – Так всё следователю и говори. Стой на своём. В ванную сейчас не ходи, следователь отправит тебя на освидетельствование.

     Подъехала машина дежурного следователя из города. Прихожая вскоре заполнилась людьми в форме. Понятые тоже были из числа военнослужащих. Все негромко переговаривались между собой, зачем-то начали ходить по всем комнатам. Следователь и судебно-медицинский эксперт остановились возле трупа и стали его осматривать. Следователь, молодой офицер с заспанным видом, оформлял протокол осмотра места происшествия. Казалось, он на всех смотрел не щелочками глаз, а своим нагловато длинным носом. Он же потом, сев на диван, на котором Коломиец насиловал Марианну, записал её объяснение.

     – Надеюсь, меры приняли по сохранности отпечатков пальцев на орудии преступления? – спросил он Евсеева, строго уставившись на него своим хобото-носом. 
   
     Капитан кивнул.

     – Вы, – следователь повернулся к Марианне, – оставайтесь пока дома. Скоро придет машина, заберет труп. Вот направление на ваше освидетельствование. Машина освободится – пришлю за вами.

     Он посмотрел на Евсеева: – Ну, где у вас подозреваемый – едем работать с ним!
 
     Марианна поднялась из-за стола и спросила тревожно:

    – Какой ещё подозреваемый? Я же вам сейчас всё рассказала!
     – Успокойтесь! – усадил ее обратно следователь.–Разберемся!

     И квартира разом вдруг опустела.
               
                ***

     После того, как приехавшая машина забрала труп прапорщика, Марианна отправилась в дежурную часть. Следователь был занят, допрашивал её сына. Когда следователь освободился, то, выйдя в коридор, сказал:

     – В общем, так, Мария Ивановна. Сейчас вас отвезут на освидетельствование. А завтра с утра – жду вас у себя в прокуратуре. Адрес – в повестке.
     И он протянул ей синий бланк.

    – А как с сыном? Почему его держат?

    – Он пока посидит. Двое суток. А там определимся.

    – Ну, а со мной что же? Ведь я же убила! Причём тут сын!

    – Успокойтесь! Мы разберемся. Обещаю вам.

     И следователь уехал.

     Она же зашла к Евсееву.

    – Григорий Павлович! Ну, хоть вы мне скажите, что творится?! Причём тут Ваня?

     Капитан встал из-за пульта и прошёл к ней навстречу.

     – Марианна, сын твой написал явку с повинной. Ты ещё не поняла? Вот потому-то он и главный сейчас подозреваемый.
     Евсеев виновато посмотрел на Марианну, будто это он сейчас выбил здесь, в дежурке, явку с повинной от ее сына. 
   
     – Твоя версия, похоже, серьезно следователем не воспринимается.

     – Я только правду говорила!

     Он усадил Марианну на стул, продолжая держать свою руку у нее на плече.

     – Будем надеяться, что следователь завтра все проанализирует, проведет очную ставку между вами – всё и прояснится!

     – Ой, хоть бы так и было, Григорий Павлович!

     Евсеев принес из смежной с дежуркой комнаты чашку горячего ароматного кофе и подал его Марианне.

     – Успокойся, Марианна, успокойся,– он погладил её по плечу. – До этого дежурного следователя сейчас не докричишься. Труп лежит в морге. Убийца, вроде бы, тоже в наличии. Вот он и ушёл спать. Но ничего, дело-то ведь не один день расследуется!
     Но, похоже, он сам был немало смущён таким поворотом дела. С одной стороны, он верил Марианне. Но с другой – Иван-то ведь сделал явку с повинной, признался, что это он убил прапорщика Коломийца. Да и следователь, видно, не первый день работает.
     Он глянул через окно на улицу.
     – Вот передадут завтра материалы конкретному следователю – он и поставит всё на свои места. Так что, Марианна, успокойся. Поедешь сейчас на освидетельствование, а потом сразу домой отдыхать!
     Когда она допила кофе, он проводил её до машины.
     После освидетельствования Марианна стояла перед дверями своей квартиры вся вымотанная. Она никак не могла решиться вставить ключ в замочную скважину.   
     Словно сейчас она попадет из своего, опостылевшего, но привычного и даже удобного и в чем-то приятного как сон мира, в жуткую реальность, в которую никак не хотелось просыпаться!
     Уже сейчас сквозь входную  дверь видела она убитого Коломийца, покачивающегося на каблуках своих отполированных сапог и осклабившегося в пьяной ухмылке:

     – Припозднилась, женушка? Не знаю, не знаю, приму ли твои извинения!

     Марианна заставила себя все-таки открыть дверь и войти в квартиру. На неё сразу дохнуло не родным и привычным ароматом её жилья, её мира – в лицо ей ударил необычный, резкий запах мужчин, застарелый запах табака и крови. 
     Нерешительно постояв с минуту у порога, она прошла на кухню. У нее уже выработалась привычка – делать что-то по дому, одно дело за другим. Так она и переживала тяжёлые для себя мгновения жизни. И когда её бросил муж, с которым она прожила трудные два года семейной жизни, и когда сын оказался в больнице в областном центре с тяжелой пневмонией, и когда она видела своего начальника, Василия Петровича, счастливого, в обществе дочери, внука и жены.
     И сейчас, помыв на кухне чашки, она решительно прошла в комнату и свернула с пола  пропитанный кровью палас. Затем вынесла тяжелый рулон на лестничную площадку и поставила его в углу.  Налила ведро теплой воды и, щедро плеснув туда пахучего моющего средства, с остервенением стала мыть полы.
     Краем глаза она видела Коломийца, развалившегося в кресле. Закинув ногу на ногу, он покачивал носком сапога.

     – Затираем следы преступления!– слышала она его насмешливый голос. – Затирай! Затирай! Посмотрим только, поможет ли это твоему Ване!

     «А что с ним может случиться?» – подумала она, выкручивая половую тряпку. Здесь в дежурке его все знают. В камере он один, под наблюдением дежурного. А завтра всё встанет на свои места, и его отпустят. У нас, в военном городке он не один, пропасть ему не дадут. Работа есть, квартира тоже есть. Парень он уже взрослый. Глядишь, и внуки уже меня встретят, когда выйду из тюрьмы».

     – Вот дурёха! Сорок лет бабе, а не знает нашу систему бюрократическую! Пока разберутся следователи, пока то, да сё, вот и выдадут труп сына-то! Дура! Где такому пацану в тюрьме, среди волков прожить, даже день!

     Коломиец обхватил руками свой затылок и, выгнув спину, широко зевнул и зловеще произнёс:

     – Злодеи злодействуют и злодействуют злодеи злодейски!

     «Завтра! Завтра всё и разрешится!» – думала она. Что может этому помешать? Я расскажу всю правду, и сына отпустят».

     – Вот потому-то и живёшь одна и с уродом! – уже сзади неё ходил Коломиец, засунув руки в карманы брюк. – Вот так и дал бы тебе пинка под зад, такой дуре! Что нового-то завтра может появиться? А? Следователь уже слышал, как ты тут похвалялась – меня она, видишь ли, завалила! А Ваня-то твой, тоже самое говорит! Да ещё и пистолет сам принёс! А на пистолете, как ты думаешь, чьи отпечатки пальцев? – Коломиец наклонился и с веселой ухмылкой заглянул ей в глаза.

     – Дура! Конечно же, сына, а не твои!

     «Но Ваня же, не такой дурачок! Завтра меня увидит и образумится! Всё расскажет, как было».
     Закончив уборку, она не просто заснула, а впала в забытье.


Продолжение:http://www.proza.ru/2010/05/01/304