Чувство волшебного и неиспользованного бытия? Давайте по-честному, мой сюрреализм не обманывает никого на свете. Я чешу сам себя за ухом, но мне никто не отламывает краюху хлеба, меня даже сахарком не угостят, а почесать брюшко все и подавно брезгуют.
Все равно, вправду, все равно, я пользуюсь всего несколькими пальцами, чуть больше, чем половиной от дарованных мне природой пятнадцати. Однако сути дела это не меняет: меня по инерции еще будут называть существом сильной воли, пока я по-настоящему не сопьюсь. Видимо, это сильная воля чересчур ядреная для осьминогов. Вот! - тут-то я и прокололся.
«Не прекращаем бега, господа, не прекращаем, товарищи, не огорчаем своего сердца, не утомляем свою печень!..» И никто не вздумает включить в ход дела кусок мозжечка, чтобы ориентироваться в задымленном пространстве, все равно абсурд приведет туда, откуда вышел сам и вывел нас с тобой за ручку: из темного и холодного подъезда, с сырой лестницы, пахнущей мышами, на солнечную и пыльную улицу, бьющую бензином по порам кожи носа. Как по мне, так лучше бензин, чем мыши, хотя бензин в темноте все равно лучше мышей на солнце. « Мы принесем бензин туда, где есть огонь», - говорят одни. А другие в это время проходят мимо, а третьим и кусочек рыбы в баланде за подмасленную душу, за полгруши в тонне туши.
Несомненно, мир словно бы агонизирует. Никогда еще такое количество идиотов не вырывалось на волю.
Однажды один одинокий и одиозно одетый, одурманенный одеколоном, однако, как будто бы одаренный грязный поэт пел в подворотне на проспекте Энтузиастов, залечивая вывихнутые зубы наконец-таки водкой:
«Смерть нагрузила мое внеабсурдное бытие пулеметом,
Но никто не умеет познать ее средь живых,
Кто нажрал себе пузо, тот и славит портовый
и ****ский город,
Ну а я все урчу и смотрю в облака, ввысь, на звезды...»
- Так и затих.
На века.