Спасение ефрейтора... Повести и рассказы. Сборник

От автора.
Если кому довелось прочитать миниатюру "Халява - книга - спасибо", то...
Да, именно это сборник отпечатан в издательстве тиражом в два экземпляра,
как раз к моему завтрашнему (02.05) юбилею.
Все произведения, представленные в книжке, уже были опубликованы на этом сайте и (или) в издательстве "Астер-пресс".  Автор внес определенные изменения в текст, несколько отличаются от ранее выложенных на сайт. Сам сборник тиражеироваться не будет, т.к. действительно подарок.






Владимир Митюк





Митюк В.В.

Спасение ефрейтора Районова: Новеллы и повести / В.В.Митюк – СПб
– 228 с.


И место то! В голове у меня помутилось, на мгнове-ние я потеряла контроль – сейчас ты ответишь за все! Я разгоняюсь, чтобы посильнее окатить обидчика, но не рассчитываю – меня заносит, и я слегка задеваю его, не успев вовремя притормозить. А потом в зеркало заднего вида вижу фигуру, распластавшуюся на асфальте. Это меня окончательно отрезвляет. Я подаю назад, выскаки-ваю в дождь. Он по-прежнему лежит в луже, не пытаясь пошевелиться.

......

© Copyright: Владимир Митюк, 2010


Спасение ефрейтора Районова

Рассказ

Солдат Районов никак не мог быть рядовым. Во-первых, потому, что в строю неизменно стоял первым, пра-вофланговым, обладая почти двухметровым ростом и кула-ками, что твои кувалды. Понятно, во-вторых, представляет-ся излишним. Счастливо избежав дедовщины, а кому хо-чется получить киянкой по темечку, Районов занял свою законную нишу, в которой и намеревался пробыть до окон-чания срока службы на отдаленном полигоне то ли в пус-тыне, то ли в степе. Получив недоступную для многих лыч-ку, Районов не возгордился, а продолжал нести бремя и тя-гости военной службы….
Одна маленькая неприятность мешала и отравляла существование. Ну, никак Районов не мог привыкнуть к солдатской пище,  легко усвояемой прочими сослуживца-ми…. От хронического поноса не спасали ни новомодные таблетки, ни гомеопатические средства и даже заговоры. Посему ему не доверили ни стоять в карауле, ни, тем бо-лее, возле знамени части. Никак, приспичит в самое непод-ходящее время. Кто-то попытался пошутить, но вскоре по-жалел об этом. И начальство не шибко придиралось, ибо обязанности свои Районов переносил стойко, не пил и не бегал в самоволку – а куда убежишь, когда до ближайше-го поселка….  Но это военная тайна.
И вот что приключилось:
Объявили учения. Построили, выдали задания. Рай-онову досталось провести связь в полевых условиях – за-дание ответственное, одному несколько километров, как бы маскируясь, по степи или пустыне.  А кто еще мог прота-щить катушку в несколько пудов весом на такое расстоя-ние?
И Районов приступил к выполнению задания, тща-тельно маскируясь на открытой и непересеченной местно-сти.  И вот такая незадача – его прихватило ну как раз на середине пути. Вокруг – никого, так что можно сделать де-ло и двигаться вперед. Районов откатил катушку подальше, и пристроился в открытом поле. Но вот незадача – кто-то из доброхотов спер из кармана тщательно охраняемый еф-рейтором газетный лист. Ситуация – безвыходная, в обо-зримом пространстве – ни листочка, ни лопуха, ни даже саксаула или кактуса. Районов, обнаружив такую подста-ву, переместился на полметра, пообещал оторвать винов-ному голову, безо всякой возможности обжалования. И ведь точно, сделал бы, если не получил по голове чем-то мягким, но тяжелым. Ефрейтор от неожиданности упал ря-дом, повезло, что успел сменить место, но ….   Что же могло послать его в нокдаун? Районов осмотрелся, и обнаружил возле себя новёхонькую, не распечатанную упаковку туа-летной бумаги о шести рулонах. 
Районов облегченно вздохнул, распечатал пакет с импортными надписями, достал один рулон и использо-вал по назначению…
©©©
 
А в это время, чуть раньше, самолет-нарушитель не совсем дружественной страны, совершал диверсионный разведывательный полет над территорией предполагаемого учения  с явно шпионской миссией. Наши доблестные ПВО вели самолет от самой границы, пусть себе полетает, сбить его – не фиг делать, подождали, пока минует город и лес-ные пространства – взять живым и без жертв, а степь? Если упадет на сайгака или верблюда, животного жалко, но шпион уйти не сможет, куда ж денется?
Ефрейтор Районов был не в курсе. Собрал остатки туалетной бумаги, уложил в рюкзак, про запас, понял гла-за в небо….   И тут увидел, как вдалеке дымятся остатки разлетевшегося в хлам самолета, а прямо на него планиру-ет  явно чужеземный парашютист. Вот суки, подумал Рай-онов, небось, и унитазы с собой возят, и микроволновку, жратву разогревать, подхватил супостата под белые ручки, связал стропами и запихал тому в глотку пол рулона той самой туалетной с импортными лейблами. Ишь, а то начал выражаться факами и нецензурно…
И тут его снова прихватило. Районов попробовал на ощупь парашютное полотно и одобрил.
Проложил кабель, дотащил шпиона до штаба и сдал по назначению.
За проявленные мужество, и героизм получил заслу-женную благодарность, орден Дружбы и  отпуск две неде-ли. Геройски приехал домой, героем же явился на сосед-нюю ферму, где Маруся работала в должности младшего ветеринара. Оприходовал по полной схеме, женился и ве-лел ожидать еще полгода, не то вернется и…. Про оторван-ные головы вам уже известно.
А от напасти своей избавился, что помогло – не-известно, про те рулоны никому не рассказывал. Но часто посматривал в небо. Даже когда пришивал очередную лычку к погонам.



 





О пользе игры на скрипке

Новелла


Скрипка – это такой маленький музыкальный инст-румент, сделанный из дерева, покрытый лаком и со смыч-ком. С помощью этого музыкального инструмента, особо усердные и талантливые мальчики, как гласят легенды, становились великими музыкантами и покоряли весь мир. Прошло время, но скрипка, как изощренный инструмент пытки,  все еще числится в обиходе добрых и милых роди-телей.
Скрипка живет не сама по себе, а в совокупности с окружающей средой. А также четвергом, пятницей, и так далее – все дни недели. От ее пиликанья свербит в ушах, устают руки, натирается подбородок. А смычок! О нем можно написать целую поэму. Но и пусть пишут и воспе-вают, Вове было все равно. Потому что у инструмента это-го есть особый device – футляр. Этот футляр он ненавидел еще больше, чем соседскую девочку Берту. Но об этом позже. Главное, футляр было необходимо носить с собой, через двор,  в троллейбусе, в любую погоду, вместо того, чтобы…. А не то следовал звонок учительницы, Веры Пав-ловны, и дома поднималась такая буря, что проще было терпеть, изображая покорность.… Иногда Вове удавалось исхитриться, жизнь учит. Футляр отправлялся за ворота, в безопасное место, и Вова получал редкую возможность го-нять мяч вместе с такими же пацанами. Им было невдо-мек, какой это героический подвиг. А дома – покорно иг-рать по часам, гамму за гаммой, бесконечные этюды и эк-зерсисы. Он иногда пытался на слух подобрать популяр-ную мелодию, но вначале выходило нескладно, пискляво и неинтересно. И такие пытки продолжались несколько лет. Кроме всего прочего, нужно было готовиться к зачетам, эк-заменам, отчетным концертам. Тогда мама наглаживала черный костюм, крахмалила рубашку, он надевал галстук-бабочку и выходил на сцену. Пиликал из всех сил, получал свою дозу аплодисментов, кланялся и убегал, счастливый уж тем, что, наконец, отстрелялся. И спешил в туалет – ему всегда хотелось писать перед выступлением, даже если не пил дома чай, но он терпел, надеясь, что это вскоре за-кончится. Случайно посмотрел прикольный фильм “Ширли-мырли”, смеялся над забавными приключениями – но только половину фильма, дальше было неинтересно, но не завидовал Шнипперсону, ибо не собирался становиться ни музыкантом, ни дирижером. Но, став чуть постарше, он с удовольствием ловил на себе одобрительные взгляды си-девших в зале девочек, и, понимал, что в боевой раскраске выглядел совсем неплохо, и, как-то раз, неожиданно для себя почувствовал, что его игра кому-то даже нравится, особенно, когда он солировал, гордо стоя перед оркестром.
В свое время он мог бы, конечно, забросить занятия музыкой,  упереться, но был слишком мал, чтобы сопро-тивляться, и не хотел огорчать маму. Ей было трудно с ним, потому что отец большую часть года отсутствовал, проводя время в экспедициях. Но когда возвращался…. Вот с кем можно было поговорить о футболе, сходить на стади-он, погонять мяч. А выезды за город, на лыжах! Темный, обступающий со всех сторон лес, искрящаяся лыжня, неве-роятное солнце. Это не дача, а нечто не поддающееся опи-санию.
Однажды Вова заговорил с отцом, что его достала и эта музыка, и эта скрипка. Но тот только посмеялся, мол, мама знает лучше. Да, мама всегда знала лучше, мальчику не подобает гонять во дворе, не дай бог, свяжется с дурной компанией. Отец с мамой не спорил, как же, заместитель главного бухгалтера, зато не заставлял выступать перед гостями типа «Пава, изобрази!» Потом он уезжал, и про-должались изнурительные занятия. Вова снова и снова стоял у пюпитра, перелистывал ноты, а мама делилась своими впечатлениями с Ольгой Петровной, мамой Берты. Она садилась у телефона и часами обсуждала с ней успехи детей и планы на будущее, тем более что в этом году про-клятая Берточка оканчивала музыкальную школу, и ее со-биралась поступить в музыкальное училище, дабы про-должить образование. Для чего брала дополнительные уроки, и вообще, жутко задавалась. Вова ненавидел Бер-точку инстинктивно, чуть ли ни со дня их заочного знаком-ства. “Берточка то, Берточка сё – и отличница, и лауреат какого-то задрипанного конкурса, и в обычной школе – то-же”. Он хмуро здоровался с ней, все же знакомая, но гадо-стей не делал. Не задирал, не дразнил.
Еще ему не нравилось, что Берточка была на голову выше, и относилась к нему покровительственно, как к младшему. Вымахала, жердюга, злобно думал он, ничего, подожди еще. Но ждать она не хотела – он замечал, что все больше и больше мальчиков крутятся возле нее, пред-лагая понести скрипку и портфель. Но она жеманно трясла длинными черными косичками, и презрительно смотрела на кавалеров своими голубыми, как у Мальвины, глазами.
Иногда Вова думал, ну пусть эта музыка, хотел учиться на пианино, но мама сказала, что при игре на скрипке лучше развивается слух, а для музыканта это главное. Дома было старое раздолбанное пианино, к кото-рому и настройщики отказывались подходить. Мама же, ни в какую не соглашалась на приобретение нового инстру-мента, хотя такая возможность была. Но когда папа привез синтезатор – простенький, на пять октав, с набором мело-дий, несколькими десятками ритмов, с дискетой для ввода фанеры, Вова сумел оторваться. Он почувствовал, что в музыкальной школе, где большинство составляют девочки, к нему отношение несколько особое, и, когда мамы не было дома, – она же работала и не могла следить за ним круг-лосуточно, просиживал за синтезатором, и даже получалось почти все. Скрипка действительно развила слух, и он легко подбирал мелодии. И даже Гера, друг и завзятый футбо-лист – он играл в клубе  под загадочным названием “За-става”, с удовольствием его слушал, и говорил, что ему са-мое место на фабрике звезд. Потом они, если не нужно бы-ло на занятия или тренировку, уходили во двор, Гера вста-вал в ворота, а Вова вколачивал ему с отчаянным усилием мяч за мячом. И  как-то раз мужчина, проходивший мимо – как раз наискосок через площадку шла наиболее удоб-ная дорога к соседнему дому, посмотрев на его отчаянные усилия и ловкость, сказал, что, если он хочет, то может приходить по вторникам и пятницам на стадион ”Заста-вы”, найти Виктора Евгеньевича, его то есть. А там по-смотрим.
С нетерпением он ждал возвращения мамы с работы, чтобы поделиться своей радостью, и дождался. Что было! Я бьюсь, стараюсь, все силы в него вкладываю, а он! Вера Павловна на днях звонила, сказала, что у него нет никако-го продвижения вперед, что за лето он отстал (не понятно, от кого – самого себя, что ли?), что на него возлагаются большие надежды, что ему прямая дорога в музыкальное училище, а потом и в консерваторию, и как он может. Во-вочка тупо и послушно кивал головой, все больше ненавидя и школу, и неуловимо связанную с ним Берточку. Та же была абсолютно не причем, – в их семье тоже все решала мама, у папы, строителя, вообще не было слуха, но кому хочется спорить с женой! Хоть бы сгорела она, эта школа, – в сердцах подумал Вова, со всеми ее скрипками, альтами и виолончелями, и ненавистными сольфеджио и хором!
Как назло, именно в этот день, после школы в трол-лейбусе, он встретил Берточку – она садилась на останов-ку раньше, осенью пешком ходить совершенно не хотелось.
– Привет, – буркнул он, – как никак, приличия он соблюдал. 
– Привет, – ответила она, подвигаясь на сиденье, – в это время почему-то активность пенсионерок спадала,  и в транспорте оставались свободные места, – ты, что такой мрачный? – спросила она. Доставала из уха маленький наушник, и переключилась на своего коллегу по несчастью.
– Так, мелочи, а что это у тебя?
– Это – плеер.
– Да я вижу, но что?
– А… послушай. И она воткнула наушник ему в ухо, больно зацепив за мочку.
Он услышал диалог, напоминающий урок английско-го, но ничего не понял, – иностранный язык он пока вос-принимал как нечто совершенно абстрактное, и вопроси-тельно посмотрел на Берту:
– Берка, ты что это?
– Английский учу.
Вова удивился, но посмотрел на нее уважительно, а девочка продолжила:
– Я же не всегда буду играть на скрипке. Пригодит-ся, каждому нужно.
– А я думал, что…
– Что я хочу всю жизнь проиграть в оркестре? Пи-лик-пилик…
Это рассмешило Вову, он представил, как ставшая толстой и некрасивой Берта сидит в первом ряду оркестра и грустно следит за указкой. А все скрипачки, которых ему приходилось видеть на концертах, ну, почти все, – отлича-лись необъятными размерами и не проходящей тоской в глазах,  перед ней – пюпитр с ненавистными нотами, ди-рижер с садистской палочкой.  Но ему уж очень не хоте-лось видеть Берту толстой и некрасивой, ему казалось, что, пусть и длинная, но симпатичная девочка такой участи не заслуживает. 
– Ты что смеешься, а?
– Так вот, подумал, как ты в оркестре…
– И не хочу…. Вот мама…
Да, это был аргумент.
– Но ты можешь, как Ванесса Мэй, солировать, гаст-роли там по всему миру, играй, что хочешь.
– Шутишь? Для этого талант, божий дар нужен. Или спонсоры. Но я-то знаю свои возможности, а спонсоры бес-платно не бывают, – она грустно вздохнула, – вот ты… го-ворят, что у тебя настоящий талант…
– А что я? – и он, совершенно неожиданно для себя, стал рассказывать ей и про музицирование, и про футбол, и про свои грандиозные какие планы…
Она слушала внимательно, и случилось так, что в му-зыкальную школу они вошли, чуть ли не друзьями.
До занятий оркестра оставалось минут пятнадцать, и Берта предложила:
– Давай, сымпровизируем дуэтом? – Кто бы возра-жал! Они разместились в глубине сцены, рядом с черным концертным роялем.
И, в нарушении всяких правил,  – дозволялась толь-ко классика, никаких вольностей, Вова начал играть …., и Берта, на его удивление, успешно подхватила мелодию, не солируя, но подыгрывая ему. И получилось что-то необык-новенное. Девочка даже крутилась со скрипкой, как на-стоящая суперзвезда. Они так увлеклись, что не заметили, как зал постепенно стал наполняться пришедшими на ре-петицию учениками, кто-то сел за рояль.
– Настоящий джем-сейшн! – возбужденно сказала Берта, отбрасывая длинные косы назад, а Вова кивнул, не переставая играть. Послышались аплодисменты, и они, как истинные корифеи, поклонились публике.
Но идиллия длилась недолго.
– Вы, вы, что себе позволяете! В … храме музыки… такое! – Борис Захарыч полон праведного гнева и даже начал заикаться. Однако их спасла внезапная реплика в воцарившейся гробовой тишине:
– В греческом зале, в греческом зале… – потом все заржали.
– Кто, кто это сказал? – ну, конечно, желающих по-каяться не нашлось.
Репетиция не была сорвана, но дух веселья и проти-воречия витал над залом, пусть и отдаленно не напоми-нающим греческий. И никто никого не выдал. Чтобы не на-рываться на вопросы и не предстать перед суровыми очами завуча, после окончания занятий Василий и Берта быст-ренько собрались, подхватили скрипки, куртки и помчались к троллейбусу, потому что запросто могли услышать: “Все свободны, а вы, Селиванов и Липина, останьтесь”.
©©©
Берту, как всегда, поджидали возле школы, но она только отмахнулась, возбужденная внезапной проделкой, а Вова подумал, что она не такая уж плохая и вредная дев-чонка, и с ней даже можно поговорить и вместе съесть мо-роженое.
В пятницу не было занятий по специальности, только сольфеджио, и Вова, прихватив с собою форму, отправился на «Заставу» – пять остановок на троллейбусе, и нашел Виктора Евгеньевича. Полтора часа он разминался, гонял мяч с неуступчивыми и не слишком расположенными к но-вичку пацанами. Его старались погонять по квадрату, не шибко делились мячом, обнаружив нежелательного конку-рента. В общем, было далеко не так, как во дворе. Но Вову выручали и упорство, и приобретенное с годами терпение. И роле было легким, еще не закисшим от осенних дождей. Когда же начались удары по воротам – один накатывает, а другой бьет, он не позволил себе ни разу промахнуться, а в двусторонней игре не щадил себя. И в конце тренировки, когда они переодевались после душа – хорошо, что не надо будет дома объяснять маме, почему он грязный, и где был, тренер сказал: «Вот что, в воскресенье мы играем с «Вос-ходом»,  встречаемся там, на стадионе, и ты – он отдельно обратился к Вове, – приходи тоже, и принеси две фотокар-точки и свидетельство о рождении». Вова услышал это и загрустил  –  стадион “Восход” у черта на куличиках, на другом конце города, десять остановок на метро, а утром, в десять – репетиция – ну нет бедному ребенку покоя, но от-казаться от такой чести не мог. И кто же его выручит? Смешно тащиться на игру со скрипкой, там вообще засме-ют,  и поплелся домой, напряженно думая, как выбраться из такой сложной ситуации. И вообще, как объяснить маме, что он так задержался на репетиции! О том, что он ходил на футбол, и речи не могло быть – как же, ребенок может повредить руку, а у него занятия, выступления…, и вообще он ставит под угрозу свое будущее.
Вова плелся к остановке, поглощенный грустными мыслями. Тут его догнали двое парней из команды.
– Ты куда? – он ответил, что на Космонавтов, – хо-рошо, поедем вместе. Сразу же посыпались расспросы, иг-рал ли где-то, и как сюда пришел – обычные, задаваемые из чисто человеческого интереса. Они познакомились. Од-ного звала Сережей, а другого – Олегом, как выяснилось, даже из одной школы.
– Да нет, только во дворе, и в школе на физкультуре. 
– Ну, раз тебя Евгеньич сразу не выгнал (также как и музыкальной школе, тренера между собой звали по отче-ству), то может, и на игру поставит или на замену выпус-тит. Только фотки принеси, не забудь. Прямо и заявит. А ты где играешь?
Вова понял, что не на скрипке, но амплуа предста-вить не мог:
– Ну, не на воротах, – чем вызвал громкий смех – с его то ростом!
Оказалось, что знакомиться с ребятами не так страшно, оставалось решить главную проблему – как быть со скрипкой, где достать фотки, свидетельство. Это было очень непростой задачей. А вечером нужно было объяснить маме, почему он сам стирает тренировочный костюм, чис-тит полукеды. Но маме это как раз понравилось, что сын не бросил форму в угол, а проявил самостоятельность. Все же она спросила:
– Ты где это так извозился?
– Да физкультура была на улице.
– Ты помнишь, что должен быть осторожен?
– Да, мама, – покорно ответил он, – и – «Береги ру-ку, Сеня», голосом Андрея Миронова. Мама рассмеялась, позвала ужинать и стала названивать Ольге Петровне.
А он был доволен, что все обошлось, и в голове его начал созревать удивительный план.
Девочка Берта училась в другой школе, интересы у нее были сообразно возрасту. Кроме обязательной скрипки, английского, уроков, бесед с подружками, вечной конку-ренции между девчонками, особенно обострившейся в восьмом классе. Надо быть отличницей, улыбаться, и во-обще быть лучше всех. Она знала, что была умнее и хоро-ша, и посему могла легко принимать и отвергать ухажива-ния, встречаться, и одновременно покорно пиликать на скрипке, зная, что вскоре предстоит выдержать тяжелей-шую борьбу с мамой, непременно желающей видеть ее профессиональным музыкантом, как дядя Ося. А то, что он прозябал в Житомирской филармонии, ее совершенно не интересовало, как и мнение отца. Хорошо ещё, что одна за-дачка сама собой решилась. Оказалось, что ненавистный Вова, которого ей ставили в пример, даром, что на год мо-ложе, вовсе не маленький засранец, а нормальный маль-чишка, тоже страдающий от принуждения. А все же здоро-во, что они выдали на репетиции!  Может, действительно, у нее что-то может получиться? Нет, Берта была умной де-вочкой и реалисткой, и не хотела провести всю жизнь в первом, а то и во втором ряду, среди вторых скрипок, в черном безразмерном платье фальшивого бархата, взирая на ненавистного дирижера. Так, для себя, для души. Поль-зуясь тем, что мама заняла телефон, она надела наушники, включила “Аэросмит”, взяла учебник…
Через некоторое время мама, войдя в комнату, ото-рвала ее от столь интеллектуального и позвала к телефону – “Тебя Вова Селиванов”.
В этом звонке не было ничего необычного, хотя до сих пор они в силу известных причин не перезванивались. Она ухмыльнулась про себя, но вежливо взяла трубку – у нее в комнате был свой телефон:
– Берка, это ты?
– Ну, – она протянула, как будто могла услышать нечто иное.
– Берка, это я, Вова. Слушай, у меня такое вот дело, – и он вкратце изложил свою идею.
– Конечно же, помогу, – охотно отозвалась она, – но нужно все хорошо продумать, чтобы не сорвалось.
– А ты приходи к нам завтра, ладно? Поиграем, ну, как тогда. Скажем, что готовимся к концерту…
Берта задумалась – явный просчет преподавателей, как же так, в субботу в музыкальной школе не было заня-тий скрипачей? У девочки должны быть личные дела, вы-краиваем. Мама смирилась, понимая, что девочка большая, и с неохотой, но все же шла ей навстречу, не забыв при этом попенять отцу, что тот, мол, потакает дочери. Берта же на субботу имела свои планы, соответствующие внеш-ности, возрасту и … тому, что беспокоит девушку в столь юном возрасте, и о чем Вова даже не мог предполагать. У нее намечался поход в “Кристиан Палас”, на “Ночной до-зор”, его только что начали прокатывать по городу. При-гласил ее Костя, из девятого, официально считавшийся ее кавалером, что некоторым образом, избавляло ее от ухажи-вания одноклассников, тот же пребывал в счастливом не-ведении. Берта искусно строила глазки, но была красива и недоступна. Впрочем, даже просто пройти рядом с такой девушкой многие почитали за честь.  И решила, что, во-первых, Косте будет невредно денек пострадать, чтобы не заноситься слишком высоко, а, во-вторых, она считала себя немного обязанной Вовику, которого хоть большей частью заочно, но безосновательно не переносила в течение не-скольких лет. А оказалось, что он ее собрат по несчастью. И, наконец, в-третьих, он был младше, а меленьким надо помогать. Впрочем, любая женщина, девушка, девочка, с детства привыкла легко находить сотни причин для того, чтобы что-то не сделать. А если и делала, то вовсе без при-чины, а по наитию. Итак, бедный Костик был на день от-ставлен для профилактики (в крайнем случае, пригласит кого-нибудь, Берта не была ревнивой, но показывать это по естественным причинам не желала, устроит разборку для профилактики опять же), а фильм уже папа принес на  DVD, посмотрит дома. А Вова ее заинтриговал, и нимало.
– Мам, я завтра пойду к Вовику.  Мы договорились вместе подготовиться к концерту. И ещё помогу по англий-скому, – невинно молвила девочка, прикрывая трубку ру-кой. Получив добро, сказала серьезно:
– Хорошо, Вова, я приду завтра, часов в пять, мы по-занимаемся, – чуть не прыснув от смеха. И, уже для мамы, громче, – пока, мне надо заниматься.  А занятием ее был увлекательный роман на английском, хорошо читается на ночь. Конечно же, книжка была о любви, в неприметной обложке, но маме-то, откуда знать!
©©©

Постепенно тайное сотрудничество – как же, мама, папа, никакого футбола, встречи, ожидания, превратились в дружбу, которой не удивлялся никто, и даже не посмеи-вался из-за угла.
Скрипка и музыка вообще были объединяющим, но не единственным. Так уж получилось. По крайней мере, в настоящем. О будущем мечтать преждевременно, но оно наступает с все возрастающей скоростью. Одно прикосно-вение – и они уже взялись за руки. И гены, и желания, и бешеный тестостерон, о существовании которого они не по-дозревают, неизбежно сыграют свою роль, но пока дрем-лют, и нам остается только загадывать…




 






Хроника частного извоза

Новелла

– Блин! – нет, это не прилипшее ко мне выражение, просто сейчас я жарю блины, вот еще один блин покидает раскаленную сковородку, стопка растет, я промазываю его маслом, потом черпаю большой деревянной ложкой из эма-лированной миски жидкое тесто, выливаю на сковородку, она шипит, но покоряется, будущий блин расползается по тефлоновой поверхности, и теперь главное – не пропустить момент, чтобы он успел пропечься, подрумяниться, но не захрустеть. Тем временем я успеваю проделать такую же манипуляцию со второй сковородкой, не отвлекаясь от пер-вой, и погордиться – небезосновательно – своими успехами. Могу же я себе позволить хоть иногда наесться до отвала, не заботясь о фигуре, со сметаной, с рыбкой, с грибами! С этим – фигурой то есть, проблем нет. А сейчас покормить есть кого. Секретом своим делиться не буду – вот сегодня у меня блины тоненькие, почти прозрачные. А в следующий раз могут быть толстенькие, пышные оладушки – берешь такую на вилку, окунаешь в сметану, джем, мед. Прелесть! Ладно, скажу уж. Такая я вот, нежадная. Для тоненьких блинов тесто должно быть жидким, хорошо размешенным. Даже соды – только на кончике ложечки, погасить уксу-сом. И обязательно добавить масла, можно кукурузного, можно рафинированного, подсолнечного, прямо в тесто. А сковородку разогреть, пятнышко в центре покраснеет, плеснуть маслица, но чтобы не шипело, растекалось плав-но, и дело пойдет. Вот, все пора переворачивать. Я беру пластиковую лопаточку, в дырочках, упаси боже, делать это ножом! – ловко подсовываю под блин и одним мимо-летным движением переворачиваю. Готово. Отвлеклась. С грибами тоже интересно – можно, конечно, взять и шам-пиньонов – замороженных, в пакетиках, но это будет не со-всем то. Мне же повезло – в морозилке еще с прошлой осе-ни в пластиковых стаканчиках живут опята. Иногда кол-лективные выезды бывают весьма продуктивными, к тому же мне удалось счастливо избежать излишнего внимания, чтобы не сказать больше, со стороны принявших на грудь коллег, хотя, не скрою, соблазн был, да что я! Так вот, я размораживаю опят, или опята? – но не до конца, шинкую, обжариваю с луком – естественно, до золотой корочки, и, конечно, никаких сливочных масел и маргаринов, ну, это всем известно, потом выкладываю на тарелку, и, чтобы не остыло, держу на пару. Вот какая я мастерица! А потом – берешь блинчик, на него ложечкой бросаешь грибочки, сок впитывается, и хочешь – на вилку и откусываешь по кусоч-ку, но чтобы не вывалилась начинка, или же ножиком на-резаешь. Держать его надо в правой руке, вилку – в левой. Это даже Настя знает. Но предпочитает варенье или сыр-ковую массу, с изюмом или курагой, или все сразу, а потом вся перемажется, хотя уже большая – в школу мы собира-емся. В отличие от меня, она пухленькая, просто пупсик, светленькая, в своего непутевого папашу, с длинными ко-сичками, а заплетать их… И разумная настолько, что я мо-гу запросто оставлять одну, дабы посвятить время попол-нению семейного бюджета. Бабушка продолжает активно работать, да и живет на другом конце города, со своим вторым мужем, который, к тому же, моложе ее, так что по-нимаете.
Мой бывший благоверный, не выдержав тягот и ли-шений семейной жизни, слинял, оставив после себя ни-чтожные алименты и старенькую девятку, над которой пришлось потрудиться – думал, небось, что я не справ-люсь, и забыл о нашем существовании. А то, что мне на мою зарплату, да в нашей конторе… Ладно, бросим его – недостоин он моего внимания, да и отвлекаться некогда, тем более…
Ну, вот, стопка достаточно выросла, тесто кончилось, осталось помыть миску, включить чайник, заварить «Рис-тон» – никаких пакетиков! Сполоснуть кипятком чайник, засыпать заварки. Залить. Дать настояться минут пять, и можно приступать. Я сняла передник, повесила на крючок, посмотрелась в зеркало, поправила нехитрую прическу – вроде ничего, еще сгожусь, и направилась в комнату, где…
Но сначала надо поведать о том, что привело меня к такому подвигу – конечно, в книгу рекордов Гиннеса я не попаду, но стопочка сантиметров пятнадцать в высоту уж точно есть. И посуда – после известных событий я, в поры-ве благородного гнева перебила семейные сервизы, остав-шись при паре чашек и стаканов, а уж потом сменила все – не сразу, постепенно. Зато теперь у меня новенькие та-релочки, современные, без всяких каемок, почти прозрач-ные, подобранные исключительно по моему вкусу, чашки тонкого фарфора, столового серебра нет, но подать не стыдно. Как можем. Да и диван семейный я продала почти сразу, за бесценок – чтобы ничто не напоминало, не говоря уж о белье, пошедшем на тряпки и первое время спала на полу, то есть, купила матрас и все. В таком я была состоя-нии и бешенстве. Потом, конечно, все прошло, я успокои-лась, но все же осталась довольной, что поступила именно подобным образом. Менять все! И забыть. Ни возврата, ни прощения. Так я утешала себя. А потом и вовсе некогда было предаваться унынию – вытягивать себя и Настену, оставаться доброй, приветливой, быть в форме, и ни в коем случае не распускать нюни. А так иногда хотелось зареветь в подушку!  Неужели я такая, что меня можно так в раз растоптать и выбросить на свалку? Нет, не пойдет. В Гол-ливуд я не стремилась, меня туда бы и не взяли, несмотря на неплохой английский, разве что на кухню, но, глядя на себя в зеркало, я видела отнюдь не затраханную жизнью тетку, а довольно-таки миленькую женщину, с темными во-лосами, большими карими глазами, аккуратным носиком, небольшими ушками. Мой сорок четвертый размер не да-вал основания подозревать меня в обжорстве и других по-рочных пристрастиях. Правда, до ста шестидесяти я не до-тягивала, ну и что из этого! Вот Люська, та вообще метр пятьдесят на каблуках, колобком, и ничего, муж, дети и все прочее. А больше всего я боялась увидеть в отражении унылый взгляд брошенной женщины и сначала даже про-должала носить кольцо, как по привычке. Но вскоре поня-ла, что это всего лишь средство самозащиты, последний рубеж, и избавилась от него. Впрочем, гордый и независи-мый вид мне особо не удавался, но думать о таких мелочах было некогда. Отбарабанив – причем не без толку, на ра-боте (контора маленькая, все на виду), забрав дочку из са-дика, покормив, дав необходимые наставления, я оставляла ее одну в маленькой квартире, и убегала, моля господа, чтобы ничего не случилось – ни теракта, ни наводнения, ни пожара. Сама же переодевалась в джинсы, набрасывала курточку – на работе волей-неволей приходилось ходить в строгом костюме и белой блузке, садилась за руль – и впе-ред, бомбить. Если так можно сказать о миниатюрной брюнетке. Что приносило определенный доход и позволяло существовать без подаяний и не пересчитывать копейки. На большее я пока не могла рассчитывать, но девочка моя не должна была чувствовать отсутствие папаши хотя бы материально, а я же, опять-таки на время, небезоснова-тельно считала, что все мужчины – сволочи, в чем меня также пытались убедить мои немногочисленные, по стран-ному совпадению, разведенные и незамужние подруги. И посему все наши разговоры, так или иначе, сводились к од-ной теме, причем до такой степени откровенности, что мне приходилось краснеть, и мучиться, выслушивая откровения или фантазии. А вскоре произошли события, заставившие меня еще в большей степени поверить в кем-то придуман-ную аксиому. Всяко было, но в тот день. Мало того, что я получила нагоняй от шефа, - видите ли, клиент пожаловал-ся, да таких козлов и подпускать близко нельзя. Думает, если полный лопатник бабла, так все позволено – так я и указала на место, а потом, по дороге домой, колесо спусти-ло, пришлось ехать на станцию техобслуживания, менять, и пытались содрать со слабой женщины двойную цену, про-давщица в «Пятерочке» нагрубила, как при советской вла-сти. В общем, полный комплект удовольствий. А Настя не должны ничего заметить, и я старалась, напрягала нервы, расспрашивала, как прошел день. И даже думала – мо-жет, остаться дома – но ей нужно новую курточку, крос-совки к весне, и много чего. Главное, не давать себе по-слаблений, работать, чтобы жить.… Или наоборот? Тем бо-лее, где-то вдалеке маячил почти евроремонт, в Настиной комнате я уже вставила стеклопакет. В общем, я поднап-ряглась и поехала. У меня не было строго определенного маршрута, выедешь, повернешь налево – и кто-то обяза-тельно тормознет, транспорта общественного не дождешься, маршрутки есть маршрутки, а таксисты дерут нещадно. А дальше - как повезет. Всякие люди попадаются, иной раз думаешь, что зря связалась с этим делом. Вначале и страшновато было, а потом ничего, обвыклась. Заедешь в гипермаркет, набьешь корзинку, и идешь себе такая неза-висимая. Дочка уж спит, одежда на стульчике. Вздохнешь да подумаешь. Перекусишь, душ, макияж, чтоб выглядеть. Обед на завтра. Подготовить одежду на завтра, чтобы с утра не спешить, не подгонять Настю, собираясь в садик. И хоть немного поговорить, настроить. Какой уж тут теле-визор! И почти каждый день одно и то же.
Итак, я повернула налево и поехала по Ленсовета вперед, в центр. В это время народ еще возвращается в спальные районы, и я ехала в противоположном направле-нии. Конечно, выгодней бомбить возле метро, но, понятно, через мужиков фиг прорвешься – те зорко следят за кон-курентами, несложно нарваться на неприятности. Джент-льменство проявлять тут не принято. Вот и приходилось бедной женщине пробираться задворками. Я свернула на Славу, подхватила возле гипермаркета “О’Кей” молодую парочку с объемистыми пакетами – те направлялись в Ве-селый поселок. Не очень хотелось, в это время сумасшест-вие – весь проспект забит фурами, не склонными уступать дорогу и занимавшими все ряды. Куда там с шашкой про-тив танка!  К счастью, мне удалось прорваться, почти не застряв. Потом я немного погонялась по коллонтаям и со-лидарностям, даже заехала на Охту, но на Гражданку ме-ня как-то не тянуло – заберешься в Тмутаракань, век не выберешься, может, после открытия кольцевой. Тем более что сумма в моем бардачке оказалась весьма приличной, и можно возвращаться, выбирая только попутчиков. Я не слишком устала, потому что меня не доставали расспроса-ми, а уж таких пассажиров, которые могли выказать ка-кие-либо притязания или допустить поползновения, я за три года научилась распознавать буквально за версту, и никогда не останавливалась. Потом судьба направила ме-ня на Измайловский – на Суворовском подсел солидный дядечка, слегка подшофе, сделал несколько комплиментов – все в рамках, пристойно, в душу не лез, и расплатился евродвадцаткой. Я не отказывалась – мол, много, ибо сама никогда не назначала цены, не торговалась и не заламыва-ла. Как выяснилось, такая стратегия была оптимальной.   Высадив дядечку, я с Обводного повернула на Московский, немного расслабилась и ахнула – уже было почти одинна-дцать. Ничего, еде в холодильнике есть, завтра пятница, успею. А сейчас – домой. Но не успела я перестроиться во второй ряд, как прямо передо мной вырос силуэт. Я резко затормозила, проклиная незадачливого пешехода, как он уже открыл дверь, - я забыла нажать на стопор, плюхнул-ся на сиденье, и, не глядя на меня, произнес: «Шеф, за полтаху на Новоизмайловский подкинешь?»  -  видимо, ему было все равно, кто за рулем. И тут меня сгубила триви-альная женская жалость: «Ладно, коль уж сел». – «О, де-вушка! Хорошенькая, – протянул он, – как здорово! А то я...» Он достал из кармана пальто смятый полтинник и не-твердой рукой прилепил на стекло. Мне показалось, что не-званый пассажир сейчас икнет, или того хуже, но обош-лось. Я не была склонна вступать в разговор, тем более что на Московском всегда плотное движение, особенно весной, когда город наполняется выехавшими подснежниками и бесшабашными юнцами. Но мельком оглядела пассажира. Явно моложе меня, судя по всему, высокий, в длинном чер-ном распахнутом пальто, костюм, белая рубашка, галстук. «Понимаешь, у нас сегодня, – он все же икнул, – кор… корпоративная вечеринка, и мы … слегка … того». Я хотела сказать, что далеко не слегка, но почему-то вырвалось: «И что, не нашлось девушки, которая Вам составила бы ком-панию? И не пришлось бы…». Меня прервали: «На корпо-ративной вечеринке? Ты что? Там все свои, чуть что – съе-дят. Можно только.… Нет, нужно пить, и все». С этим я бы-ла согласна, но только частично. У нас тоже считалось доблестью перепить, а потом с кем-нибудь переспать, и по-делать с такой традицией ничего нельзя. Меня это короби-ло, особенно последующие рассказы, но до сих пор как-то удавалось избежать последнего и быть очередной в чьем-то ряду.  Хотя, с другой стороны, при желании и я могла бы вести свой отчет. И нарисовать звездочку на своей заднице, как на фюзеляже. Если бы захотела. От этой мысли мне стало как-то смешно, и я с сочувствием взглянула на своего седока. А что, симпатичный, но противу правил не по-прешь. Наверное, у них устраиваются и всевозможные тре-нинги, отнимающие и силы и время. Зато по западной тех-нологии, как у людей, и совершенно бесполезные на пост-советском пространстве. “Что смеешься? – спутник мой возмутился, – думаешь, я ни на что не способен, да, и только?” – “Да нет, – машинально ответила я, открывая боковую форточку, поскольку машина наполнялась запахом коньяка, хоть и дорогого. Мой бывший, та еще сволочь, лю-бил себя побаловать, так что запах был привычен, – Вы молодой, симпатичный, все еще впереди. – Мы уже свер-нули на Новоизмайловский, – где остановиться?» – «Вот туда”, – махнул он, и я ошибочно подумала, что делает он это из последних сил, чудовищным усилием воли, поскольку его повело. Наконец, мы затормозили воле подъезда. Он попытался открыть дверь, я уже начала нервничать, чуть не свернул ручку, и еле-еле выбрался из машины. Но шаг в сторону сделать оказался не в состоянии. Я прокляла все на свете – уехать просто не могла, потому что он неминуе-мо рухнул бы на асфальт, еще покрытый по причине ран-ней весны подтаявшим снегом. Что делать? Я вышла из машины, закрыла дверь, обошла вокруг и попыталась ото-рвать его от двери, а потом прислонить к чему-нибудь бо-лее устойчивому. Фонарному столбу, например. Или к подъезду, пусть потом сам разбирается, коль так неустой-чив. Первое – то есть, оторвать от машины, мне удалось. Но второе – он вцепился в меня, как в последе прибежище, так что ли, говорится? Мы сделали несколько шагов, и мне показалось, что он идет как-то более устойчиво, вроде не должен. Но моя бесконечная доброта….  Вошли в подъезд – все, сейчас вызову лифт, впихну его – и домой. Не тут-то было. В итоге мы поднялись на его этаж, он как-то ловко открыл дверь и сам впихнул меня в квартиру так быстро, что я не успела опомниться. Как будто только что не он ед-ва стоял на ногах и передвигался с трудом. Дверь захлоп-нулась, и я оказалась в ловушке.
Он же бросил пальто на вешалку, потом посмотрел на меня сверху вниз:
– Кофе будешь сначала, или потом?
Нет, все же парень был изрядно пьян, об этом свиде-тельствовал не только свежий перегар, но и покрасневшие глаза,  а взгляд, который он тщетно пытался сфокусиро-вать, нагло и последовательно раздевал меня.
– Какой кофе, – я еще пыталась отшутиться, – уже поздно.
– Растворимый или молотый, – нагло отвечал он, – или, может, дама предпочитает в постель коньяк?
– Как-нибудь в другой раз, – я дернула плечами, пытаясь пробраться к двери.
– Нет-нет, я хочу сегодня, нет-нет, я хочу сейчас, – слова детской песенки из уст пьяного молодца со сбившим-ся галстуком, звучали страшно и неестественно. Он раз-вернулся, отодвинув меня, как мешок, от двери, и что-то во мне сломалось, не окончательно, но мысли подкосились. На уровне подсознания я почувствовала, что отсюда мне так просто не выбраться. Замешательство мое длилось не более минуты, тем паче, что доставленный мною субъект пьянел на глазах, превращаясь из симпатичного полупьяного ден-ди в натурального бандарлога. Может, лучше было просто послушно соглашаться на все, вернее, делать вид и тянуть время, пока он не вырубится, а потом улизнуть, но что-то во мне взыграло, и я отчаянно бросилась, как моська, на своего обидчика. Никто, слышите, никто не мог безнака-занно помыкать мной.
– Ах ты, сволочь, тебе свои не дают, так ты, так ты…. К приличным женщинам. Я забыла НТВ-шные советы, вместо того, чтобы со всей силы врезать ему промеж ног, стала отчаянно колотить его в  непробиваемую грудь, пи-хаться, и стараться достать до физиономии. Что, кстати, мне удалось. Однако силы были неравны. Что я со своими неполными пятьюдесятью килограммами могла? Он просто отшвырнул меня, как кутенка, и я пролетела по всему ко-ридору, вывалившись из кожаной курточки за двести семь-десят баксов, между прочим. От удара у меня посыпались искры из глаз, я просто вырубилась. Но морду я ему все-таки расцарапала. Это было слабым утешением, поскольку за этим последовало нечто ужасное. Правду говорила Ве-ерка, – Если тебя насилуют, расслабься и получай удо-вольствие. Но я ничего не могла с собой поделать. Я отча-янно царапалась и вырывалась, но в итоге оказалась бро-шенной на разложенный диван – хозяину было лень засти-лать и собирать его утром, и прижатой сильным мужским телом. Весь ужас подчеркивался тем, что происходящее я могла видеть в большом зеркале напротив дивана, вернее отражение происходящего. Хоть бы мерзавец, свет выклю-чил! Мои джинсы беспомощно валялись на полу, я вся сжималась, но тщетно. На мгновение пронеслась блудли-вая мысль – а что, если? Может, так и надо с такими не-покорными, как я, и Верка права? Ведь парень действи-тельно был… ну, более чем ничего. Но вот пьянство… Он одолел, адская боль пронзила меня, я дернулась, и тут… Мужская сила оставила его, и.… Не буду мучить натурали-стическими описаниями…. Он отвалился в сторону и захра-пел. Я с трудом вылезла из-под него, схватила джинсы – было не до того, чтобы разыскивать остальные детали мое-го весьма изящного туалета и заперлась в ванной. Несмот-ря на то, что я дрожала от пережитого страха и унижения, следовало предпринять необходимые меры, дабы не зале-теть. Еще чего мне не хватало! Слезы текли по моим щекам безостановочно, под левым глазом расплывался синяк. Во, буду баба с бланшем! Я натянула на себя одежду, забежа-ла кухню – там, как и в ванной, ощущалось полное отсут-ствие присутствия женщины – никакой системы, куплено, поставлено, навалено. Грязная посуда.   Я со злостью пе-ребила ее, не оставив ни одной целой, мой взгляд упал на большой столовый нож, которым хозяин, вероятно, резал и хлеб и мясо, я сжала его в руке. Сейчас, сволочь, я с тобой разделаюсь! Даже изнасиловать, как следует, и то не смог.
А он лежал, раскинувшись, на скомканном белье, в хлам. Поникшее недостойное достоинство нагло красова-лось. Я занесла нож….  Нет, не добьешься! Из-за тебя, па-разита, сидеть не буду, и резко отшвырнула нож в сторону, он во что-то вонзился… 
Я опрометью бросилась из квартиры, не дожидаясь лифта, бегом по лестнице, пересчитывая ступеньки. И по-сле минут пятнадцать сидела, запершись, в машине, пыта-ясь прийти в себя. Руки дрожали, а бравая музыка «Эль-дорадио» казалась похоронным маршем. Все, надо ехать, ведь Настя одна дома, и в аптеку заскочить надо, хорошо, что теперь полно круглосуточных. Com back…
Как встретили меня в аптеке, повторять не буду, и как я пыталась, сбиваясь объяснить, что мне надо… Типа незапланированный половой контакт, избежать нежела-тельной беременности. Представляете, стоит такая тетка, с бланшем, трясется, заикается, заливается краской, и мелет нечто несусветное.
Дома еще час отмывалась в ванной, выбросила по-рванные колготки, и всю ночь проревела, сидя на кухне у батареи, взбадривая себя сигаретами и коньяком. К утру мне удалось убедить себя, что ничего особенного не про-изошло, я жива, правда, слегка помята, а все остальное – издержи профессии. От того, чтобы идти в милицию, я от-казалась сразу. Впарят – мол, кто тебя заставлял подни-маться в квартиру, сама дала, а теперь хочешь мужика подставить. Они все заодно. В лучшем случае, обзовут не-потребной, и погогочут. И потом, даже если пройдет – ос-видетельствования, вызовы, очные ставки. Нет, забыть все, и не вспоминать, как страшный сон. Девчонкам, даже Вер-ке, решила ничего не рассказывать.   Только идти с за-плывшим глазом в садик, а потом на работу – как ни кру-ти, придется что-то говорить и объяснять…
Шеф и спросил. Я – мол, любовник врезал. И, давеча распекавший меня шеф, отправил увечную сотрудницу в дальнюю комнату, где я благополучно просидела за ком-пьютером, корректируя клиентские базы данных.
Неделю пришлось проходить в темных очках, грими-ровать меняющий цвет синяк. О вечерних поездках при-шлось временно забыть, что наносило урон моему финансо-вому благополучию, я придумывала изощренные планы мести. Но нет, худа без добра – Настя была довольна, что мама никуда не уходит вечером, и мы проводили время за чтением книжек, телевизором, который тоже неплохо было бы сменить. Только один раз спросила, что это случилось. Я, конечно, подготовилась заранее, и, похоже, ответ ее удовлетворил – упала в темноте. Лестницы в доме практи-чески не освещались, несмотря на наличие кодового замка,  и такой вариант вовсе не исключался, то есть, был весьма правдоподобен.
Было еще одно огорчение – куда-то подевался мо-бильник, старый, но служивший мне вполне добросовестно, я тщательно обыскала машину, может, вывалился где? Безуспешно. А потом стала восстанавливать события, снова внутренне напрягаясь, чтобы не нахлынула обида. Так и есть – он лежал у меня в кармане куртки, которая, в отли-чие от меня, не понесла морального ущерба. И, наверное, выпал, когда я… подвергалась насилию. Злоба, вскипевшая во мне, сменилась ужасом – а что, если он найдет меня? Сейчас, небось, держит мои трусики, нюхает и по телефону названивает, гнусный извращенец, по всей адресной книге. А будет звонить, наверняка кто-нибудь да проговорится. Скажет, например, что вот, была у него, телефон оставила, и теперь никак не связаться. А ведь, как я поняла, сумеет представиться приличным человеком, и ему поверят! А уж подружки еще и порадуются за меня, – мол, наконец, за-вела себе, а не сидит в одиночестве без мужской ласки. Кстати, за эти три года меня уже несколько раз пытались сосватать, но я была непреклонна, вообще не люблю, когда за меня пытаются решать. Да, сама по себе. Но сейчас, на всякий случай,  решила сменить дверь. И в субботу целая бригада что-то долбила, колотила, вызывая неудовольствие соседей, и в результате мы оказались хозяевами якобы пу-ленепробиваемой, не вскрываемой, обитой вагонкой, и со сверхсекретным замком двери. Ладно, думаю, это тоже бы-ло в плане, хотя изрядно опустошило мой кошелек. Настю я еще раз проинструктировала, как отвечать на телефонные звонки, как закрывать и открывать дверь, с кем разговари-вать и прочее. В общем, между делом прочла целую лек-цию по ОБЖ.  А потом она мне сказала: «Мама, ну ты, прямо как в кино!»
В воскресенье приехала бабушка, они пошли с На-стей гулять, а я – на станцию техобслуживания, где про-торчала почти полдня, приводя машину в порядок. И те-перь моя бордовая девятка сияла, как новенькая. И я еще пару часов покаталась с пассажирами, поправляя пошат-нувшийся бюджет, а потом отвезла мать на Гражданку, и еще подзаработала. Но возвращаться по Московскому не хотелось, – я инстинктивно старалась избегать тех мест, где меня настигла неприятность. Чтобы не возникали соот-ветствующие ассоциации.  Я знала, что это естественная реакция организма, и потому не боролась с нею.
Вскоре я продолжила вечерние выезды, теперь уже не останавливаясь при виде подозрительных типов, я имею в виду, подозрительных для меня, не вступала, боже упаси, ни в какие разговоры, ограничиваясь ничего не значащими репликами, по-прежнему, не торговалась и вкалывала на всю катушку. Месячные пошли вовремя,  ничего венериче-ского я не подхватила – хоть это обошлось, весна вступала в свои права. Дороги подсохли, день увеличился, клиентов стало больше, я здорово уставала и буквально валилась с ног, едва успевая сделать домашние дела, и все чаще от-кладывая их на выходные – святое время, которое я неиз-менно проводила с дочерью, и так лишенной мужского об-щения, коего я заменить не могла, при всем старании. Поздно вечером я включала телевизор, и засыпала, забыв выключить. Как-то раз шел «Не спящие в Сиэтле», я раз десятый просмотрела до конца, а потом разревелась – ну почему я такая невезучая, почему – со всеми происходит что-то необыкновенное, конечно, обобщение неправомерное, иначе и кино не было бы, а я. Если бы не излишняя  склонность к самокопанию, стремлению пропустить все че-рез сознание, мне было бы, наверняка, проще. Но я такая, как есть. Даже тот инцидент, который я безуспешно пыта-лась выбросить из головы, не давал мне покоя. Ну что я сделала не так? Была недостаточно осторожной, хитрой, не использовала данные мне природой преимущества?  Но что можно противопоставить против животного инстинкта? Но.… И однажды мне пришла в голову крамольная, недос-тойная, и оттого реальная и ужасающая мысль. А что, ес-ли? Если бы он подошел ко мне по-человечески, то… Мне не хотелось в этом признаваться – он же мог и так получить меня… Ужас, что я думаю. Созрела, что ли, вернее, пере-зрела? Нет, подруга, давай реально. Никаких отклонений. Мысль о citification меня не покидала, но пребывала где-то на задворках подсознания. 
Но пережитые ощущения несколько смещались. Пусть я представила, как чужие руки дотрагиваются до меня, раздевают, сильное тело поднимает под себя. Разве, подруга, ты этого не хотела? Будь он…. 
Я остановила машину, дрожащей рукой вытащила сигарету, закурила, пытаясь отогнать наваждение. Успеть добраться до ванны….  Бред.  Нет, это просто доказывает, что все мужчины – сволочи, а я как-нибудь перебьюсь, мне своих забот хватает.
И тут зазвонил мобильник, – мне пришлось взамен утерянного купить новый.  Nokia, раскладушка, с цветным дисплеем, FM-радио, камерой и Интернетом. Уж его-то я не потеряю. Это была наша третья подруга, Надька. – Анька, это ты? – будто кто-то еще мог ответить, кроме ме-ня. – А ты сомневалась? – Да нет, это я по привычке. – Ну, что там у тебя? – полагалось спросить, как она пожи-вает, как дела с новым претендентом на руку, сердце и те-ло 100-70-100, а уж потом переходить к разговору по суще-ству. – Ой, и не спрашивай! – прямо как в Одессе, куда она собиралась этим летом, и не одна, уже, небось, язык учит, сибирская блонда, – Коленька приглашает на роман-тический ужин, а я не знаю, что и делать.
Коленька, о достоинствах которого я уже была на-слышана, и которого она тщательно скрывала, был ее оче-редным увлечением и вроде даже звал замуж, если она не фантазировала. – Как сердце велит, – я старалась быть нейтральной, и не давать советов, хотя велит отнюдь не сердце, – себе дороже выйдет. – Да причем тут сердце, – она захихикала в трубку, – так что мне надеть? Девушка была весьма умной. – Я вопрос поняла и ответила в том же духе: - Чтоб удобней было снимать! – Ну, тебя, – она нимало не смутилась, – ужин в ресторане, представляешь? – Угу. – Да ладно, это потом. Слушай, что я звоню. Тут тебя добивается один тип, Вова с Новоизмайловского, го-ворит, что ты у него телефон забыла,… – она захихикала, – а может, еще кое-что? Ну, ты даешь, Анка-партизанка, са-ма романы крутишь, а чтоб с подругой поделиться – ни-ни. Ладно, прощаю, потом расскажешь. Так я ему твой номер дала, позвонит. – Какой Вован, что за чушь ты мелешь? – я старалась быть невозмутимой, но сердце бешено заколо-тилось – вот, стоило только подумать, и не тебе! Выходит, даже мысли притягивают! – Все, подруга, вечерком созво-нимся, поделимся новостями. И она отключилась, оставив меня в полуобморочном состоянии. Этого мне не хватало! Действительно, как тут не поверить, что события притяги-вают друг друга, по закону парности. Или непарности, черт его знает.
И телефон действительно зазвонил. Звонок был на-стойчивым, но я все не могла решиться поднять трубку. Потом плюнула на все, включилась. – Мам, что ты трубку не берешь? – это была Настя, я ей тоже телефон купила, ребенок весь вечер один, если что случиться, чтобы могла позвонить. – Да ехала, на ходу нельзя, движение сильное. – Мам, тут тебе дядя один звонил, сказал, что перезвонит позже. А у меня все в порядке, легла и читаю «Урфина Джюса», наши победят, да? – Конечно, Настя, наши все-гда побеждают. А я скоро буду, уже еду домой. Никому не открывай, слышишь? – А то придет Фредди Крюгер? – смеется, насмотрелась фильмов! Черт знает, что детям по-казывают! Надо бы прошерстить ее видеотеку, хотя вряд ли поможет. Потому и вырастают нервными, с расшатанной психикой. И ведь не уследишь! – Пока, я спать ложусь.
Вот Надька скотина! Мало того, что дала номер мо-бильного, так еще и домашний номер! Знает же, что у меня там ребенок один! И я гнала, не останавливаясь, так что минут через десять уже парковалась возле дома,  и взбе-жала на свой третий этаж. Свет горел только в коридоре, да у изголовья Настиной кровати. Он не любила засыпать во сне, я заходила в ее комнату, гладила по головке, по-правляла одеяло, выключала лампу. Такое маленькое бра у изголовья, с криптоновой лампочкой. Я решила, что бо-роться с чтением в постели бесполезно, тем более что ребе-нок часто остается один, и постаралась сделать так, чтобы дочке было удобно. Сейчас же развитая не по годам Настя читала серию иллюстрированных книг Волкова про Вол-шебника Изумрудного города. Когда была возможность, я сама читала ей вслух, а она потом заново просматривала, читала, смешно перебирая губами, добро, что буквы боль-шие, и не надо напрягать глаза. Я помню, в наше время такие книжки были дефицитом, зачитывались до дыр, пе-редавались из рук в руки. Да…
Книжка упала на пол, я подняла ее, положила на столик и посмотрела на дочку. Та сладко спала, обняв ста-ренького оранжевого мишку, и тихо посапывала во сне. Все в порядке, от сердца отлегло. И тут я снова подумала о своей непутевой подруге – ну, как она могла! Наверное, хо-тела сделать, как лучше, помочь мне.… И снова жуткие воспоминание побежали у меня перед глазами. Меня снова стало трясти, я побежала в душ и встала под горячую во-ду, но никак не могла согреться. Да и в ванной неплохо бы провести ремонт – душ проржавел, несколько плиток дер-жались буквально на честном слове, раковина треснула. Но когда и на что? Самой, пожалуй, не справиться. А если по-пробовать? Я постаралась переключить свои мысли. Так, душ. Возьму венгерский, качество неплохое, уже присмот-рела – полторы тысячи, занавеска новая – триста, клей – сама плитки подклею, как его? –  Да, бустилат, или… со-всем вылетело из головы. Во, вспомнила – ПВА. Он вроде не сразу желтеет. Раковина – семьсот, если брать простую, полочки там – можно уложиться тысячи в три, четыре, приемлемо, если не считать, что почти десять штук при-шлось выложить за дверь. Что поделать… Бытовые мысли ненадолго отвлекли меня, я стала пересчитывать трещины на покрашенном водоэмульсионной краской потолке, при-кинув, что лучше уж будет приклеить плитки, заодно скро-ются неровности, сейчас это просто. И еще надо чем-то промазать щели меж плитками, порыжевшие от воды. Ладно, что-нибудь придумаю и выкручусь. Так я потихонь-ку согрелась и подумала, что, в общем-то, не произошло ничего страшного. Пока. Ну, позвонил. Так я с ним вообще не говорила, и кто заставляет. Меж тем подумывала – вот характер, что выскажу, если …. Именно за такими раз-мышлениями меня застал звонок. Я, накинув на себя поло-тенце – большое, вафельное – у меня с детства нелюбовь к махровым, бросилась к телефону, который непрестанно трезвонил. Разбудит Настю, блин.
– Алле? Я слушаю. – Я хочу извиниться за поздний звонок и за то, что произошло тогда. Такое начало меня обескуражило, и я вместо того, чтобы сказать заранее заго-товленную фразу типа извините, я Вас не узнаю и далее в таком же духе, чтобы прекратить всевозможные поползно-вения, почти заорала в трубку: – Да, это я, идиот! Оставь меня в покое! После того, что ты сделал, как еще смеешь звонить, подонок! И – никогда, слышишь, никогда… – «Простите, я хотел извиниться, просто так в тот вечер сло-жилось. – Да, прежде всего о себе думаешь, даже сейчас, чтобы совесть была спокойной, да, только о себе, а тогда ты думал, что делаешь с женщиной! Что после этого она не сможет с мужчиной…  – Я заплакала, передо мной снова предстала жуткая картина моего унижения, насилия ни сколько над телом – просто смешно, боль можно стерпеть, а над личностью. После этих слов нужно было сразу же бросить трубку, но я совершила еще одну ошибку.  – По-нимаешь, я вдруг подумал, что, может, ты… вдруг ребе-нок…, – в голосе звучали нотки раскаяния, он что, вообще ненормальный, но это только подлило масла в огонь. – Сделать ребенка?  Да ты ничего, слышишь, ничего не смог, жалкий импотент, … – тут я добавила идиоматическое вы-ражение, не подлежащее воспроизведению в печатном ви-де, и не вылетавшее ранее из моих уст, – ты думаешь, что что-то можешь? Да ни одна женщина от тебя не забереме-неет, потому что…, – тут поток моего красноречия иссяк, смоченный обильными слезами, я выронила трубку, беспо-мощно повисшую на крученом проводе, и зарыдала, как никогда, в полный голос, не задумываясь, что на том конце меня могут слышать.
– Мама, что с тобой, ты плачешь? – Настя стояла рядом, заспанная, в длинной ночной рубашке в цветочки….
– Да нет, доченька, устала просто, – соврала я, при-крываясь полотенцем, и это отчасти было правдой. 
– Не плачь, мамочка, все пройдет, – процитировала она меня и, с той же интонацией, видя, что не помогает, до-бавила, – до свадьбы заживет. И погладила по голове, со-всем, как я ее. От ее попытки меня утешить я разрыдалась еще сильнее, прижала ненаглядную дочку к себе, как по-следнее утешение. Раскисать я не имела права, но только молчала, пытаясь прийти в себя.
“Все будет хорошо, все будет хорошо…”, – твердила я, как заведенная. И помогло. Я снова уложила дочку в по-стель, посидела несколько минут, пока она не заснула, и пошла на кухню, покурить и выпить кофе. Мне было необ-ходимо собраться с мыслями, прийти в себя, а потом – вы-бросить все из головы.
И опять не удалось – заверещал мобильный. Пре-одолев искушение выбросить его в окно, я нажала кнопку ответа. – Алле, это я, Надя. Что у тебя с телефоном – би-тый час не могу дозвониться? Да, трубка по-прежнему болталась на шнуре, из нее доносились короткие гудки. Я положила ее на рычаг и ответила Надьке: – Плохо поло-жила трубку, отвлеклась. – Ну, ладно, я перезвоню на го-родской. Она отключилась, а я опять бессильно опустилась в кресло. Как не хотелось ни с кем разговаривать, объяс-нять, сейчас бы просто спрятаться в скорлупку, окопаться,  забыть про все, про все!  Но нельзя – за тонкой стенкой спала маленькая дочка, да и для меня жизнь, я надеюсь, не заканчивалась.
– Ну, как? – Надьку, как всегда, интересовали под-робности.
– Что – как? – я прикинулась непонимающей…. Но подругу не проведешь
– Твой-то звонил?
– Какой - такой  мой?
– Хватит прикидываться, что, я не понимаю, что ли. Да если бы меня так разыскивали и доставали, то я бы…
Врет, фантазирует. Но чувствует тонко, иначе бы не стала названивать из простого интереса. Этого у неё не от-нимешь. Хочешь, не хочешь, придется отвечать.
– Да, позвонил.
– Ну и как?
– Каялся, прощения просил. Я не позволила себе сказать ни слова неправды, и необходимости в этом не бы-ло.
– А ты?
– Послала. И это тоже соответствовало истине.
– Ну и дура. Если кается, значит, любит. Я точно знаю.
Да, знаю. Ещё одна ведунья выискалась! Но правды сказать ей я не могла, это же не “Секс в большом городе”, с отмороженными мочалками, и я отнюдь не нимфоманка, хотя у последнее время у меня на сей счет появились опре-деленные сомнения. И посему продолжила вполне ней-трально, переводя разговор на любимую и общедоступную тему.
– Ты же знаешь, что все мужики…
– Сволочи, – подхватила она, – но есть исключения.
– И какая вероятность, что тебе попадется именно такой?
– Ну, ты же читаешь кое-что, и в Интернете сидишь. Думаешь, там все редакторы придумывают? Всяко получа-ется. Видишь, сколько народу пишет?
– Я, в основном, бухгалтерские отчеты, дебет там, кредит, актив – пассив…
– А что, бухгалтера совсем не трахаются?
Да, что сказать. И еще как! Дети-то не из воздуха получаются.
– Так рассказывай, не томи, – подруга была излиш-не настойчивой, но так просто оборвать разговор не полу-чалось. Я попыталась придумать нечто, способное увести ее в сторону, но ничего не получалось. И внезапно заболела голова, уставшая от постоянного напряжения. И я стала врать, и получалось удивительно складно:
– Так вот, замуж зовет, Настю усыновить предлагает (прости меня, господи), и так далее.
– Это же замечательно! А каков он из себя? Ну, рост, вес, длина, – Надька хихикнула, – в смысле зарплаты.   
И мне не оставалось ничего, как сконструировать предполагаемое описание виртуального кавалера, тем бо-лее что особого труда это не представляло, а потом ска-зать:
– Только больно молод, на пять лет. А я практически старуха, и ещё с приданным.
– Ну и что? Вот Пугачева, или эта, как ее, – Лайза Минелли, – живут себе, и никаких проблем. А ты еще ро-дить можешь, в тридцать два-то.
И представила, как…. И мне стало страшно и стыдно, и посему я чуть не выпала из образа. И я не стала напо-минать, что Лайза то в очередной раз развелась, а Филька наверняка погуливает на сторону, при его-то внешности и бабках, и не факт, что конкретно запал на старуху, а не представляется.…. А его нынешняя найдет еще моложе, но бесполезно.
– И как ты себе представляешь? – И мы углубились в обычный бабский треп, как будто не было ни пережитого мною ужаса, ни изнасилования, ни этого звонка, вновь взбудоражившего мою жизнь.   
Однако спокойствия в тот день я так и не дождалась. Говорят, что чуть ли не половина владельцев мобильников их ненавидят. Скорее всего, мне придется примкнуть к их числу, или отключать на определенное время, ибо очеред-ной звонок вмешался в наш плавный, бессмысленный и ни к чему не обязывающий разговор.
– Да, сказала я резко, поднося трубку к левому уху, ибо правое было оккупировано Надеждой.
– Это я. Нас прервали, или произошло что-то?
Уже узнаваемый голос спустил меня с небес на зем-лю. Но я старалась быть спокойной.   
– Нет, ничего особенного, – я же не могла сказать насильнику, что от его предыдущего звонка чуть не впала в кому, что проснулась дочка, и я ревела, как белуга. И что я заявлю в милицию, (последнее – вообще бред, но вдруг на-пугает). Запал мой исчез, и я чувствовала уже не нена-висть, а только опустошенность. Лишь бы меня оставили в покое, в конце концов!
– Хорошо, а то я беспокоился.
Вот сволочь, лениво подумала я, а в телефон сказала:
– Я устала, понимаешь?  И хочу покоя.
– Понял, позвоню потом, - у меня уже не было сил возражать, и я отключилась.
– Ну что, это он?  – Надежда была неугомонна.
– Да, – мой голос слабел, и силы покидали на самом деле, – завтра расскажу... Я с трудом доплелась до ванны, приготовила прокладки, простите за натурализм, надела темные трусы, взглянула в зеркало на свою измученную физиономию и отправилась спать, зная, что ничего хороше-го мне не приснится. А утором – кроме головной боли, меня ждал очередной сюрприз.
За завтраком, уплетая манную кашу с вареньем – Настя предпочитала встать пораньше, чтобы заправиться дома и поговорить со мной, дочка внезапно выдала:
– Мама, я тебе забыла сказать, папа звонил.
Мне было трудно не подпрыгнуть от удивления. Звонки от него были нечасты, но все же он вспоминал ино-гда, что у него есть дочь, отмечался-таки. В принципе, при разводе я не выдвигала никаких условий – себе дороже, и он имел право на общение с дочерью, и пользовался этим раза два в год. После таких свиданий Настя возвращалась излишне возбужденной, и мне приходилось прикладывать нимало усилий, чтобы привести ее в норму. Возможно, во мне играла ревность, и я преувеличивала, но все же стара-лась не делать никаких комментариев. Но после того как он второй раз женился – взял, козел, жену на десять лет моложе меня, о чем и доложила Настя, моё отношение к подобным встречам стало еще более прохладным.
– И что он говорил?
– А на майские уезжает, и хотел, чтобы я… – она за-мялась, чувствуя своем детским сердечком, что такая но-вость вряд ли может меня обрадовать, и добавили скорого-воркой, – он тебе на работу перезвонит.
Я чуть не завыла – опять разборки, воспоминания. Нет, чтобы оставить меня в покое, достали, но постаралась не показать:
– Хорошо, поговорим вечером, и тут взглянула на ча-сы, – боже, мы катастрофически опаздывали. Но не стала подгонять дочку – ребенок должен прийти в садик в хоро-шем настроении.
– Мам, а ты меня отпустишь? – я поняла, что она мечтала после праздников рассказать в садике, как они ез-дили и гуляли с папой, чтобы не чувствовать себя ущерб-ной среди других детей, и как я могла запретить?
– Конечно, мы с папой поговорим и обсудим. Выхода у меня не было, меня опять загоняли в угол, а я…. Остава-лось сжимать зубы и терпеть.
Хорошо, что на работе был не приемный день, как всегда по пятницам, и я могла, пристроившись в своем уголке, заняться отчетами наедине с компьютером и непре-рывными чашечками кофе.
Но в одиннадцать позвонил мой бывший – вот сво-лочь,  и уверенным тоном повторил то, о чем утром поведа-ла Настя. Добавив, что, мол, у тебя будет свободное время, и ты сможешь заняться своими личными делами. Да не было у меня никаких личных дел, кроме Насти – мать с отчимом собрались на дачу, разбирать завалы и готовиться к посевному сезону, что меня вовсе не прельщало, подруги – вы о них уже наслышаны. Разве что… Мысль была иди-отской. Блин, что это все в последнее время как сговори-лись – озабочены, видите ли, моим будущим! Дела личные устраивать, то есть пристроить меня, чтобы одной пробле-мой было меньше. Причем у всех. Даже мама намекнула, что на майские к ним на дачу должен кто-то приехать, и у него есть определенный интерес ко мне. Достали! Но не могла же я так все высказать, и приходилось делать хоро-шую мину при плохой игре. А тем более, бывшему мужу. Пришлось подыграть, чтобы испортить малину:
– Конечно, дорогой, а я то думала, как мне выкру-титься! И Настенька будет довольна. Из его путаных объ-яснения я поняла, что они собираются на базу на Карель-ском перешейке, будут дети, хорошие условия проживания и проч. Ладно, у дочки будут впечатления, а я… Что я…. И я стала думать, как собрать ее, что взять с собой, что надо купить рюкзачок, научить его укладывать, и куртку, обяза-тельно. Завтра поедем и купим. И кроссовки тоже. Шеф се-годня пришел и каждому лично раздал конверты с преми-ей. Я внутрь еще не заглядывала. Ага, вот они, хрустящие. Раз, два, три, четыре, пять и еще двести евро, если кому взбрендит податься за бугор. Но не мне же! Расщедрился, или инфляцию учитывает? Вот и в загашник залезать не придется.
А сама отосплюсь и поработаю извозчиком. Но все равно было обидно, почему так. Я отключилась от грустных мыслей, довольная уж тем, что не сорвалась в разговоре с бывшим мужем, и углубилась в работу. Сегодня она была механическая, но требовала внимания и усердия, чтобы че-рез пару дней не хвататься за голову в ужасе. Нашла пару ошибок в расчетах, несколько неправильно заполненных формуляров, откорректировала базу, подвела итоги и от-ложила кучку бумаг в сторону. Оставалось еще три, не меньше, и я была уверена, что до конца дня справлюсь, и на законном основании сачкану часок, с Аленой в смысле расслаблюсь, и буду думать о перспективе. Взглянула на часы – ого, уже почти одиннадцать. Сейчас придет  Анато-лий, один из менеджеров, он повадился в нашу с Аленой комнату пить кофе, причем не растворимый. У нас была настоящая кофеварка Croups, из которой по капельке вы-цеживается ароматнейший кофе, как раз на три чашечки, и приносил с собою то конфетки, то шоколадку. Но я-то зна-ла, что его интересует не столько кофе, сколько то, что скрывается в вырезе моей блузки. А я и не стремилась скрывать, но насчет доступа к телу….  Однажды я так и сказала, перехватив его взгляд и посмотрев прямо в глаза, не без обворожительной улыбки: с Аленой Номер два, к сведению, а он покраснел, смутился, но, молодец, выдер-жал и ответил достойно: с Аленой. Это на вид, а на вкус? Мне не удалось сдержать смех: – С майонезом или горчи-цей? И тут же поняла, что ответ мой был двусмысленным, да еще как. Но сошло. Единственно, я поняла, что лучше будет с земляникой, вот мерзавец, готов хоть сейчас обли-зать, улыбается как кот.
 Хождения его не прекратились, но сегодня он будет явно разочарован – по случаю отсутствия клиентов я была в джинсах, и удобном бадлончике под горлышком, акку-ратно облегающим мою прекрасную стройную фигурку. Анатолий принес новость, о которой я могла догадываться, но мысли были далеко, и я не сразу отреагировала. Он си-дел напротив меня в кресле и лениво потягивал кофе:
– Ты знаешь, у нас в этом году юбилей, пять лет, и шеф решил устроить корпоративную вечеринку, будут гос-ти, поздравления.
Только этого мне не хватало! От такого мероприятия в принципе уклониться невозможно, нужно обязательно присутствовать, проявлять искреннюю радость успехами фирмы, ее благополучием. Кому-то это нравилось, а мне нет. Опять все перепьются, начнут приставать, придется увертываться, никого не обижая, поскольку я внутри кон-торы считаюсь как бы свободной, то есть, не имею офици-ально кавалера, короче – любовника, и вроде как каждый имеет право попытать счастья. Вот Анатолий… Он, по большому счету, безопасен, им можно управлять, чуть за тридцать, как и мне, жена симпатичная, я видела, она при-ходила на работу, двое детей, так что на длительную связь посягать не будет. И сам вроде ничего. А что, если? Нет уж, как решила – на работе никаких романов и романчи-ков, так до конца. Впрочем, все меняется. Уж если даже Алена. Но мне так не хотелось, чтобы меня потом обсужда-ли в курилке. Подумав об этом, я зажгла сигарету – в сво-ем кабинете мы с Аленой иногда покуривали под конди-ционером.   
– А когда, где?
– Не знаю, сегодня вечером будет собрание, навер-ное, в кабаке, а, может, и здесь, – у нас был небольшой зальчик, где можно расставить столы, а что касается мест уединения – так лучше не придумаешь, особенно для му-жиков. В казенном помещении такого раздолья не будет.
– Лучше уж в ресторане, – сказала я безнадежно, –  а так, как шеф решит.
– Да, конечно, – поспешил согласиться со мной Ана-толий, и я, помыв в туалете чашки, и услышав подтвер-ждение из уст осведомленных коллег, при этом надо было сыграть неподдельную радость, снова впряглась в работу, хотя настроение было вконец испорчено.
Перед окончанием рабочего дня, уже после собрания, – большинством голосов шефа было решено таки праздно-вать здесь, в офисе, в следующую пятницу, для чего все будут отпущены с обеда, в неформальной (смотря для ко-го), обстановке, но еду закажут из ресторана, когда я уже собиралась домой, снова зазвонил мобильник.
– Может быть, встретимся?
– Зачем? – я уже устала, и мне было все равно.
– Я буду искупать свою вину. Честно.
– Зачем? Считай, прощен, – я была готова на все, лишь бы он навсегда исчез с моего горизонта. В суд я по-давать не собираюсь, как и вообще вспоминать. Я уже ус-тала от этой истории, обойдясь без огорчительных послед-ствий, забыть, и все. 
– Но я тебя все равно найду.
– Так ведь и не узнаешь, – мне спешить было неку-да, денежки капали не с моего счета, а номер зафиксиро-вался – тот же МТС, так что давай, насилуй других дуро-чек, которые тебе попадутся.
– Извини, я в первый раз, но ты на меня… Я так ни-когда, ты понимаешь?
– Все бывает в первый раз, –  я не намеривалась вступать в дискуссию, –  потом понравится, маньяком ста-нешь. А что мне было больно…
– Я больше не буду…
Такая наивная тупость не на дурочку напал, меня не озадачила, а рассмешила.
– Если ты позволил  себе при первой встрече такое, то нет никакой гарантии, что подобного не будет в буду-щем.
– Я согласен на все, только бы….
– Да ты меня не узнаешь…
– У меня фотографическая память, весь город по-ставлю на ноги…
Ну да, опять пальцы веером. Но ведь поставит, я не сомневаюсь. Никогда меня еще не добивались с такой па-тологической настойчивостью. И у него мой мобильный.
Меня прошиб пот –  а что, если маньяк обидит мою дочку?
– А если дочка, то…. Найду, и пристрелю, как собаку, понял?  - у меня был малокалиберный, зарегистрирован-ный пистолет для самообороны, которым я так и ни разу тик и не воспользовалась, отключила телефон, в бешенстве и ужасе. А потом подумала – может, и в правду надо было тогда его того, и с концами? Найти меня было невозможно, дело наверняка бы списали – мол, в результате пьяной драки, или любовница приревновала. А трусики? Небось, с собой носит, как фетиш….  Последнее меня рассмешило. И я поехала домой, чуток приработав по дороге, провела спо-койный вечер с Настей, а утром мы отправились покупать ей куртку и кроссовки. И потратили на это полдня. Но она не жаловалась, терпеливо, как маленькая женщина, при-меряла обновки, красовалась перед зеркалом, а когда, в довершении всего, мы заехали в «Макдоналдс» – вот не понимаю, почему мелкоту туда тянет, была вообще на седьмом небе от счастья. И о себе я не забыла – пополнила гардероб элегантными темными брючками, на молнии, бла-го, что мой 44-й не является дефицитом, и блузочку прику-пила. Уж больно она мне понравилась, хотя, говорят, сала-товый мне не идет. Но мне-то лучше знать! Много пуговок, рукавчики с манжетками, воротничок жатый,  и, главное, – легонькая, но не просвечивает. А то, что пуговок много – можно и так расстегнуть, и сяк, в зависимости от обстоя-тельств. Чтобы красиво было, скромно, и тайна оставалась. То, что я давно не общалась с мужчинами близко, после развода, отнюдь не означает, что я не хочу быть привлека-тельной и нравиться. Такая я вот противоречивая натура. А брючки – если я на что решусь, то будет время поду-мать. И избежать процедуры снимания колготок….  Хотя это смешно до коликов. Всего же не предусмотришь. А ведь….  Подумав так, я поняла, что в душе уже согрешила, и покраснела, хорошо, что никто не мог этого видеть.
А утром, пока Настя спала, я побежала в парик-махерскую, гордо переименованную в салон, и терпеливо сидела в кресле, пока за мои же кровные 100 баксов надо мною проводили дикие эксперименты. Однако вышла об-новленной, с новой прической, тщательно обработанными ногтями, маникюром, который, впрочем, необходимо делать чуть ли не каждый день, и увидела в зеркале очень краси-вую – что там скромничать, обаятельную, привлекатель-ную и несчастную женщину. Зажатую и закомплексован-ную,  всем своим видом старающуюся подчеркнуть никому не нужную независимость.
Что было замечено утром – типа мое преображение, хотя я была в обычной блузке и темном костюме. Впрочем, имею право.
– Что, к вечеринке готовишься? – ехидно спросила Леночка, тоже с новой прической – длинные светлые воло-сы заплетены в косички, на красивом смуглом лице неуло-вимый макияж. Что сомневаться –  в пятницу все мужики будут у ее длинных ног, с неприкрытым, ну почти, желани-ем поместиться между. Но я не завидовала. У каждой из нас были свои определенные планы.
– А ты? – я искренне рассмеялась, – Алена была до-брым и абсолютно беззащитным существом, что не мешало ей твердо следовать своей цели.
– Мне замуж надо. – Ха, будто на мне вообще крест поставлен!
Неделя прошла, как обычно – садик – работа, с обя-зательным, начинающим по известной причине меня раз-дражать, кофе – я таки решилась. Если меня будут упорно домогаться, то….  Взыграл гормон и прочее, с вечерними халтурами, с бесцельными разговорами с Веркой, Надеж-дой и Людмилой, с их пытками относительно моего мифи-ческого кавалера, что, к моему удивлению, перестало раз-дражать, и даже становилось занимательным, с отчетами перед бабушкой, которая пообещала забрать Настю уже на следующие на выходные – тоже, небось, в плане обеспе-чения устройства моей личной жизни. И, конечно же, он опять позвонил. У них, видите ли, тоже будет корпоратив-ная вечеринка, как раз в эту пятницу, и он хотел бы меня пригласить. Я автоматически обозвала его козлом, но было смешно. Так всего много навалилось, что, казалось, не ме-сяц прошел, а целая вечность. И что-то во мне изменилось, и я не хотела себе в этом признаваться. – У вас что, все придут с женами и любовницами? – Да, и я хотел бы…. – Хотелка не выросла, – я намеренно старалась быть грубой, но он пропускал это между ушей. – Так, может все-таки? – И рассказать всем, что ты насильник, садист и импотент, так? – Ну, почему ты не хочешь дать мне хотя бы один шанс? Ведь даже приговоренный имеет право на апелля-цию.  – Вот приговорят, тогда и будешь апеллировать. А я тебя прощаю, доволен? Я была защищена расстоянием, си-дела в кресле, размягченная после душа, халат накинут на голое тело, нога на ногу, втирала крем, снимающий уста-лость, и имела намерения ни говорить, ни думать, – все, я спать пошла, номер знаешь, – я ляпнула так, сдуру. Но оз-начало ли это разрешения? Внутри поджалось, но кто об этом знает?      
…
Иногда, почти всегда, то есть, не совсем так, всегда, мужики бывают чрезвычайно навязчивыми и прилипчивы-ми. И найти повод для отказа – но не подавать же на ка-ждого в суд, с и каждым разом труднее и труднее, разве что предпочесть другого мужчину, и продемонстриро-вать явно. Но тогда тот встанет на место предыдуще-го. Ужас, не знаю, что и делать. А враг не дремлет…               
На неделе, забрав после работы Настю из садика, поднявшись на свой этаж, я обнаружила перед своей две-рью, – а чтобы попасть внутрь, нужно было открыть ещё и дверь, отделяющую от лестничной площадки бокс из моей и соседской квартиры,  корзину. Да не пустую, а с цветами – штук пятнадцать желтых роз или больше, и еще огромный пакет рядом, перевязанный оранжевой ленточкой.
–  Мама! – заорала Настя, – смотри, какие красивые цветочки, а здесь что?  Она бросилась к пакету, чтобы  первой развернуть его,  и вытащила огромного медведя, чуть ли ни с нее ростом. «Мама, какой он хорошенький»! Мишка был и впрямь, ничего. Почти настоящий, глаза – бусинки, на шее – синенький платочек в горошек, а в руках – огромная шоколадка, привязанная неизбежной ленточ-кой. –  Мама, как здорово! Это правда, мне? –  Да, конеч-но, доченька! – А кто принес? Добрый волшебник, да? – Наверное, они не только в сказках бывают, – поспешила ответить я, наконец-таки открыла дверь…. Какую легенду придется изобрести, чтобы правдоподобно объяснить Насте внезапное появление подарков. Но опоздала – на пороге появилась соседка, мать Наташки, с которой мы поддер-живали добрые, почти приятельские отношения.      
– Ох, Анечка, – сказала она, – не дождался он Вас-то. Я уж приглашала у нас посидеть, чайку попить, а он – ни в какую, дела, мол, поставлю. Придет, увидит, позвонит.
Как у Македонского – пришел, увидел, наследил, нет, победил! Но только не меня! – не оставалось никаких со-мнений относительно происхождения оставленного мне под-ношения.
– Спасибо, Марья Сергеевна, а то мы, действительно, задержались.
– А парень-то какой! Вежливый, да красавец просто. Повезло тебе, Аня! Я посмотрела в окошко – вышел, сел в машину – синяя такая, «Volvo», с места рванул и был та-ков.
– Да, он ужасно нетерпеливый, – я заставила себя улыбнуться, – молодой слишком, вот, – и виновато пожала плечами, как бы заканчивая разговор.  Но было поздно. Зацепка нашлась.
– Ну и что, что молодой! Любить будет крепче, вот у Кати, – это она из ее бесчисленных родственниц, – второй-то муж аж на семь лет моложе, и ничего, живут. А у Вали – ты ее не знаешь, так вообще, дочка за ученика вышла. Короче, зерно было брошено в благодатную почву, и не-пременно должно произрасти. Тема, как я поняла, оказа-лась злободневной. К счастью, меня спасла Настя:
– Мама, там телефон, – сердце у меня упало, неужто он, ну что я скажу? – Бабушка зовет! Дочка уже разде-лась, повесила новую куртку на вешалку, но мишку из рук не выпускала.
– Извините, мне нужно…
– Да, конечно, но парню-то позвони…
– Конечно, Марья Сергеевна. Еще раз, спасибо Вам, и я с облегчением наконец-то вошла в свою квартиру. И сразу же бросилась к телефону:
– Да, мама! – весь день сплошные диалоги, никакого покоя!
– Так мы завтра Настеньку заберем, не беспокойся, отдыхай. Голодной не будет. – Вот это точно, у мамы с го-лоду не умрешь, все время закармливает, как будто мы Гензель и Гретель, а на аппетит дочки пожаловаться нель-зя, никогда не приходилось заставлять. Оттого и пухлень-кая. Ничего, в свое время похудеет и будет как я, стройная и хорошенькая. 
– Ой, спасибо большое, – это тоже было обязатель-ным ритуалом.
– Так что отдыхай спокойно. Кстати, что, у тебя мо-лодой человек появился? Настя сказала, что вам сегодня принесли и цветы, и игрушки…. Ну, мне пришлось говорить то же самое, что и  Надьке, почти слово в слово. Короче, легенда работала. Мама слушала, вздыхала, мне показа-лось, с некоторым облегчением, – ты-то с ним будешь?
– Да, – думала я, что соврала, потому что…. Потому что в мои планы по состоянию на сегодняшний день входи-ло поддаться уговорам Анатолия, если тот не передумает меня соблазнять. Пора уж прекратить подавлять в себе ес-тественные желания. Инстинкт. А уж подать себя в выгод-ном свете мне не составит труда. 
– Ну, хорошо, только будь осторожной. Понять мож-но было двояко, – то ли она намекала, что надо предохра-няться, то ли человека узнать получше. Какая ерунда! Ко-гда… так и не думаешь,… Мои размышления прервала Нас-тя, появившаяся с мишкой в руках – шоколадку она уже отвязала, и с расспросами о добром волшебнике. Пришлось рассказывать очередную сказку, ну уж в этом в последнее время я приобрела неслабый опыт, и дочка, казалось, удовлетворилась, но потом сказала:
– Да, наверное, это высокий блондин (слов-то набра-лась), как Емеля, только не на печи.
– Как же, Емеле как раз и полагается на печи ез-дить, чтобы все – по щучьему велению.
– Мама, ну как ты не понимаешь! Емеля на печи, папа – на “Жигулях”, а рыцарь – на ВМВ или на “Volvo”. Чему их только в садике учат, или по телевизору! Скоро ни одного … не останется.
– Рыцарь не рыцарь, главное, чтобы человек был хо-роший.  Обычно риторические фразы производят магиче-ское воздействие, в силу их глобальной понимаемости, но не тут-то было. У Насти уже был свой сформировавшийся взгляд:
– Все правильно, только и человек хороший, и на “Volvo”. Я срочно перевела разговор на другую тему, а сама внутренне сжалась. Уж больно необычным и непонят-ным для меня было происходящее. 
Уложив ее, конечно же, в обнимку с мишкой, с кото-рым она не хотела расстаться ни на минуту, и даже пыта-лась кормить шоколадкой,  – сегодня решила не выезжать, я вздохнула и набрала номер, зафиксированный на моем мобильнике:
– Ты это зачем?
– Что – зачем?
– Ну, эти цветы, подарки, – у меня так и не хватило мужества выбросить их в мусоропровод, и они прямо в корзине стояли на столе в моей комнате. Розы, действи-тельно, были превосходными, только что срезанными, ис-пускали тончайший аромат. Если бы их принес вообра-жаемый и скромный поклонник, я была бы счастлива, но вот такая незадача.
– Я надеюсь…
– И зря, неужели ты можешь подумать, что я…
– Я ничего не думаю, просто надеюсь…
– Конечно, не думаешь, – я ухватилась за слово, –  ты вообще не думаешь, вот оно! Казалось, я нашла всему абсолютно верное объяснение.
– Так я могу надеяться?
– Можешь, но не сейчас… – это меня ни к чему не обязывало.
©©©

Сказать, что я выглядела сногсшибательно – значит, не сказать ничего вообще. Уже известные блузка и брючки, классические темные шпильки (за рулем я была в кроссов-ках, не очень-то рассчитывая, что меня доставят домой, а такси ловить не хотелось), минимум украшений – только золотые сережки-висюльки и тоненькая цепочка под гор-лышко, с трудом скрываемое возбуждение…
– Мать, да ты ли это? – Алена была искренне удив-лена, по её убеждению, все женщины старше тридцати бы-ли безнадежными старухами. Сегодня она тоже превзошла саму себя, но: – так, глядишь, всех кавалеров отобьёшь!
– Ежели отобью, так они того и стоят. А ты пригля-дывай получше! – я не пыталась наставлять ее, но, право, собою была чрезвычайно довольна.
Вместо расставленных столов, посадки, согласно ран-гу и должности, во главе стола шеф, по одну сторону – гос-ти, по другую – замы и так далее, сем ближе к начальству, тем почетнее, хотя некоторые предпочитали раствориться в народной массе, а уж далее – по предпочтениям, устроили фуршет. То есть, сдвинули кресла к стенкам, уставший может присесть, в центре поставили арендованные малень-кие столики, оставив место для танцев – зал небольшой, но поместились все. А на столиках – халявная выпивка и за-куска. То-то раздолье мужикам. Свет приглушенный, пол-ное освещение – только когда вышел шеф с приветственной речью, а потом – гости, с поздравлениями и подарками. Общий тост за успехи и процветания, тосты от гостей, представителей трудящихся…
Я же видела это словно в тумане, поскольку и так была возбуждена чрезмерно. Отпивала по глоточку марти-ни из казенного фужера, перебрасываясь фразами с Ле-ночкой и Аллой из аналитического отдела в томно-бордовом платьице на лямках, более походившем на майку, благо, было что предъявить, а желающих оценить по достоинству ее прелести тоже хватало, впрочем, и мне досталась своя порция комплиментов. Ибо красноречие представителей сильного пола возрастало прямо пропорционально количе-ству выпитого, ну, тут я не претендую не открытие, короче, когда начались танцы, ни одна из дам не осталась без внимания. Я тоже удостоилась внимания шефа, вполне корректного, но оттого не менее приятного. Да я и без того знала, что представляю собой, не сомневайтесь. Ибо мысли мои были глупо сконцентрированы на одном. Увы. Вечер плавно катился к своей кульминации, когда отдельные ка-бинеты и офисы непременно будут использованы, кто-то непременно заснет под столом, кто-то постарается слинять, по возможности, не в одиночку, а самый нетерпеливый уст-роится прямо здесь. Увы, именно к этой категории я могла отнести и себя. Что, стыдно? А как же! В конце концов, можно пригласить к себе…. Но – мой дом, мое гнездышко – крепость не крепость, а прибежище, и делить его ни с кем, пусть даже на время, я не собиралась. 
По залу мелькали разноцветные блики, гремела му-зыка. Вот первый упавший лицом в салат, кто-то отчаянно закусывал, думая, что это поможет, кто-то украдкой прихо-довал очередную порцию. Я заметила – уж очень наблюда-тельная, что некоторые пары исчезали на время, а потом снова вливались в круг празднующих, как ни в чем не бы-вало. Да, уж больно быстро…  Анатолий появлялся возле меня пару раз, но потанцевать вместе не получалось – он выполнял какую-то миссию, и посему был большей частью занят с гостями, но и мне пришлось уделить им внимание и в очередной раз услышать, насколько я. Впрочем, я отно-силась к комплиментам довольно-таки критически, естест-венная мужская уловка – а вдруг что-то обломится. Не ждите. Но ведь иногда срабатывает.
Мы танцевали медленный танец. Быстрые ритмы не способствовали общению. Я чувствовала, как меня обни-мают сильные руки, без наглости, но настойчиво исследуя изгибы моего совершенного тела, как мы прижимаемся друг к другу. И кровь приливает к голове, а подсознание шепчет: “Неужто, все, сейчас?”… Выгнать всех, погасить свет….
В кабинете темно, только уличный свет пробивается сквозь жалюзи, уже брючки сложены на кресле, трусики тонга – сверху, блузка аккуратно расстегнута, все двена-дцать пуговичек, груди номер два выпорхнули из укрытия и удобно помещались в ладонях, набухшие и влажные от поцелуев соски ещё более затвердели…. Глаза сами собой закрываются, сознание покидает меня. Я уже сижу на сто-ле, заранее очищенном от бумаг, попке немного скользко и прохладно, но я этого не замечаю. Меня бережно поддер-живают. Еще мгновение….   Но только он касается меня.… Пелена спадает с моих глаз. Молнией пробегает дрожь. Сознание проясняется. Нет, это не я, не я приготовилась заниматься любовью на своем же рабочем столе, не я с вожделением ждала этого момента. Я резко отталкиваю мужчину ослабшими руками,  соскальзываю на пол, тороп-ливо натягиваю одежду, застегиваюсь, отвернувшись, так что он не успевает сообразить, что произошло. Бросаю на бегу, хватая сумочку:
– Извини, не могу, дело не в тебе, – запоздало сооб-ражая, что мои объяснения ему на хрен не нужны, справ-ляюсь с неподдающейся дверью, сшибаю кого-то по дороге, сажусь в машину. Надеваю кроссовки, включаю дворники – пошел неприятный дождь, блузка моя намокла, пока я возилась с замком. Хорошо, что куртка осталась в машине. Я включаю обогрев, дрожу, но не только от холода. Двор-ники очищают лобовое стекло, но не в силах справиться с потоком, льющимся из моих глаз. Я резко рву с места, по-путно соображая, что первый же попавшийся гаишник, прости господи, может лишить меня прав, и еду в ночной город, постепенно трезвея от своей непроходимой тупости. О мужчине я не думаю, будто его вообще не было. Но все равно пропускаю поворот, придется ехать по ненавистному Московскому проспекту. И тут меня осеняет – теперь я точно знаю, в чем причина! Надо было сразу разделаться с тем …, который мне жизнь поломал, сделал бесчувственной,  невосприимчивой, довел до омерзительного ожесточения. Я чудом избегаю столкновения на повороте, но меня все рав-но заносит. Кое-как справляюсь с управлением, выравни-ваюсь, стряхиваю слезы, нашариваю в бардачке запасную пачку сигарет, пытаюсь прикурить на ходу, въезжаю в лу-жу и поднимаю кучу брызг. Быстрее, быстрее – стучит в моем мозгу, будто я пытаюсь убежать от грозящей опасно-сти. Но – некуда. Боковым зрением замечаю стоящую на обочине фигуру в светлом плаще, тщетно машущую рукой…  Что-то неуловимо знакомое…
И место то! В голове у меня помутилось, на мгнове-ние я потеряла контроль – сейчас ты ответишь за все! Я разгоняюсь, чтобы посильнее окатить обидчика, но не рас-считываю – меня заносит, и я слегка задеваю его, не успев вовремя притормозить. А потом в зеркало заднего вида вижу фигуру, распластавшуюся на асфальте. Это меня окончательно отрезвляет. Я подаю назад, выскакиваю в дождь. Он по-прежнему лежит в луже, не пытаясь пошеве-литься. Я наклоняюсь к неподвижному телу, приподнимаю голову. В нос мне шибает запах знакомого коньяка, я вижу ссадину на лице. “Уехать. Уехать! – барабанит внутренний голос, – но как же статья, номер не помню, неоказание по-мощи терпящему бедствие?” Ясно представляю, как меня выводят в наручниках в зал суда. Из-за металлической решетки я смотрю на суровые лица жюри присяжных засе-дателей, судьи, жирного адвоката, меж тем меня почти го-лую – тюремную робу еще не выдали – рассматривает мо-лодой юнец-охранник. Наваждение исчезает вместе с моей злобой. Остается только беспомощный человек и я, ангел-мститель.  Я хлопаю его по здоровой щеке – живой? Веко слабо приподнимается, дрожит, и я с трудом вытаскиваю его на тротуар. Плащ безнадежно испорчен. Пьян, прики-дывается или пострадал на самом деле? 
– Живой? – слабое мычание. Наверное, головой все же долбанулся. Господи, за что же мне это! – Идти смо-жешь? – Попытка кивнуть и приподняться. Нога подвора-чивается, и я едва успеваю подхватить его. С грехом попо-лам заталкиваю, мокрого и грязного, в машину. Снимаю плащ и закидываю в багажник. А что дальше, куда ехать? В травму? А как объясню? Домой? И я сворачиваю на Но-воизмайловский. Вот и дом, точно, возле подъезда – синяя «Volvo», я ставлю девятку рядом, открываю дверь. Дождь хлещет, не преставая, но мне не до таких мелочей. Кое-как мы добираемся до лифта. Теперь он уже не симулирует, я вижу, как гримаса перечеркивает его лицо. Наверное, ему больно и он еще не отошел от шока. Он старается прыгать на одной ноге, я с трудом поддерживаю. Уже нажав кнопку вызова, вспоминаю, что ключи, скорее всего, в плаще. При-слоняю к стеночке, возвращаюсь за плащом. Так и есть, ключи там.
Дотаскиваю до постели, все также неубранной, как мешок, сваливаю непосильную ношу. Опять спускаюсь вниз за аптечкой – надо срочно сделать укол от столбняка, под-нимаюсь. Хорошо, что взяла ключи и не захлопнула дверь…. Приподнимаю его, снимаю пиджак, подкладываю под го-лову подушку. Готовлю шприц, закатываю рукав, при этом из манжета вываливается запонка, прыгает и закатывается под диван, дрожащей рукой делаю укол. Он морщится и стонет. “Ладно, – думаю, потерпит, нам, женщинам, и не такое выносить приходилось”. Все. Теперь осмотреть по-вреждения. Расстегиваю фирменный ремень и стаскиваю с него брюки, стараясь не касаться интересного места. Так и есть – ссадины и сильный кровоподтек. Нога посинела, но, надеюсь, перелома нет. А как на спине – мы переворачи-ваемся, задираю рубашку – да, однако. Хорошо, если реб-ро не сломано. Надо срочно обработать. Спрашиваю, впер-вые называя по имени:
– Владимир, может, вызвать врача? – Он пытается бодриться.
– Нет, не надо. Объяснять придется, и всякое прочее.
– Это я и сама знаю, но не тебе же отвечать!
– Нет, помажь чем-нибудь, компресс сделаю, прой-дет. Заживет как на собаке. 
Я побежала на кухню – должна же быть в доме вод-ка, компресс сделать, да надо бы антибиотик вколоть. Вод-ка нашлась, непочатая бутылка “Дипломата”, затеряв-шаяся в баре рядом с фляжками виски, из посуды – пара разнокалиберных чашек, стакан. С некоторым злорадством я вспомнила, что это следы моей деятельности, а женщин больше здесь не появлялось. Я вылила водки в случайно обнаруженную эмалированную миску, добавила холодной воды, взяла на удивление чистое кухонное полотенце, намо-чила. Владимир лежал в той же позе, в какой я его остави-ла, и казался неподвижным.
– Володя, что с тобой? – глаза не открылись. Доста-ла из аптечки нашатырный спирт, поднесла у носу. Он вдохнул и поморщился. Жив, да что с ним сделается! Все же я была достаточно жестокой, – давай, поворачивайся, или я все должна! С трудом повернула его, положила ком-пресс на ногу, синеющую и распухающую до невероятных размеров. Потом обработала внешние раны – это просто, перекисью водорода, он, конечно, морщился – мужчины со-вершенно не терпят боли. Потом у меня еще достало сил перевернуть его, укрыть одеялом. И тут я впервые замети-ла, что сама продрогла до нитки, кофточка превратилось в нечто несуразное, брюки – ох, тоже. Я полезла в шкаф – должна же там быть рубашка. Вообще в квартире мебели было мало – кроме упомянутого дивана и шкафа, компью-терный столик с компьютером, плоским монитором и все-возможными гаджетами и device, кресло перед плоским те-левизором. В шкафу нахожу пару костюмов, вешалки с ру-башками. Ага, вроде эта, мягкая, подойдет. Да, но только в качестве платья, ладно, сойдет. В брюки не заправляя, на-деваю и застегиваю пуговки. Становится теплее. Свою блузку отношу в ванну, попутно думая, что плащ надо за-мочить и брюки мои тоже, но это потом. На рубашку наки-дываю куртку, хватаю ключи и бегу в аптеку. На машине, конечно, заранее видя злобно-радостное лицо аптекарши, тем более что вид мой оставляет желать лучшего, и не ошибаюсь – ни сочувствия, ни одобрения, тем более что я беру пару шприцов, антибиотики, вату, марлю для пере-вязки, йод, но мне по барабану. Она бормочет про себя, ти-хо, но чтоб было слышно, – мол, разбегались тут всякие, проститутки, наркоманы и алкоголики, и спасения от них нету круглые сутки. Я не реагирую.
Пациент мой скорее жив, чем мертв. И даже спит. Мою руки, готовлю инъекцию, приподнимаю одеяло, спус-каю трусы и вкалываю в крепкую задницу полную дозу пенициллина с димедролом. Молодой, выдержит. Он вскрикивает, я опять не реагирую. Наверное, ему утром будет плохо – от шока еще не отошел, действие алкоголя не кончилось. А мне-то что делать? Так бросить и уехать до-мой я не могла, ступор нашел, ну ладно, мобильник рабо-тает, дочка у бабушки, а утром видно будет. Что ж, пора заняться собой. Опять лезу в шкаф – надеть – мне – абсо-лютно нечего, кроме той же рубашки. Точно, женщины здесь не появлялись, а пятьдесят второй мне, гм, слегка ве-лик. В аккуратной стопке нахожу футболку, пойдет, семей-ные трусы – если затянуть резинку, то сносно,  не свалят-ся, носки, – вообще без проблем, хорошо, что новые и без дырок. И топаю в ванну, лучшее прибежище. Да, шампунь – только мужской,  for man, что ж, попользуемся, так и быть. И полотенца только махровые. Смотрю в зеркало и вижу свою жалкую рожу, дрожащее тело, обвисшую от на-пряжения грудь – ну, тут, может, преувеличиваю. Отвора-чиваюсь и включаю горячую воду. Усталость потихоньку уходит, но знаю, что это только временно. Потом опять на-валится. Но все же становится легче. Простирнула брюки, носки и прочее, отрезав себе путь к отступлению. Интерес-но, посмотрел бы кто на меня стороны – спокойно прини-маю душ в доме чуть не убитого мною насильника, беспо-коюсь о его здоровье, веду себя, как хозяйка.
Нахожу тазик, рассматриваю плащ. Похоже, его можно спасти. Насыпаю порошка марки «Ариэль», засти-рываю, замачиваю, и тут чувствую, как безмерно устала. На меня вдруг обрушилось все, начиная с небосвода. На-чинает знобить. Водка – нет, в баре на кухне нахожу вис-ки, свинчиваю головку, делаю несколько отчаянных глот-ков. И как только они могут пить эту гадость! Я откашли-ваюсь, но тепло разливается по моему телу, все кажется до фонаря, я плетусь в комнату, ища себе пристанища на ночь, и прекрасно размещаюсь в кресле, укрывшись пле-дом. В огромной футболке и семейных трусах.
Мне холодно, я сворачиваюсь в улитку, стремясь за-нять наименьший объем, проваливаюсь даже не в сон, а в нечто, будоражащее, дискретно-нервное, возвращающее в почти нереальную действительность.
Я могла бы соврать, что меня посетили прекрасные образы, сатиры, сатрапы, и довели до изнеможения, увы, это было бы неправдой. Я элементарно отрубилась, силы были на исходе. Плед сползал, я инстинктивно поправляла его, скукоживалась, принимая  образ улитки, и, несмотря на жуткие явления,  благополучно проспала, как мне каза-лось, несколько часов. Но, похоже, сегодня все задались целью достать меня! Даже по мобильному:
– Анька, это ты?
– А как же? Я, конечно.
– Ты как? И где? С кем? Я звонила-звонила, дома никто трубку не берет.
Самое главное, для прекращения разговора необхо-димо было сказать правду. Ту, которую так хотелось ус-лышать подруге:
– Кто же ее возьмет, когда я здесь. А он – спит, утомленный.
– И это ты его, да?
– Конечно, а кто же, – как все гладко да складно, ничего придумывать не надо!
– Ну, ты, мать, даешь!
– Стараюсь!
В словах моей подруги я слышала явное ободрение, но сама еле ворочала языком, и соврала, для пущей убеди-тельности:
– Такое, ты представляешь, даже не передать, он вырубился, и лежит без сознания, а я едва шевелю ножка-ми, – интересно, хоть слово я еще помнила, – как сошед-шийся баланс…
– Анька, знаешь, я так рада за тебя, только смотри, не увлекайся. А то они, знаешь, склонны преувеличивать свои достоинства. И гордиться. Кстати, мы тоже.
– Ну, здесь это сложно, – я отвечала, как на автома-те, лишь бы отвязаться ото всех  и погрузиться в сон. Это мне удалось. Отключив телефон, я головой укуталась в плед  и заснула.
Давно, то есть, никогда, я не просыпалась в чужой квартире. И посему сразу побежала в туалет и ванную. Сегодня я выглядела немного лучше, но объективно – луч-ше бы в зеркало не смотреть. Мой же подопечный пытался слезть с дивана, в глазах было некоторое стыдливое выра-жение – естество требовало, а попросить помощи стеснял-ся. Кое-как мы доковыляли до туалета, мне пришлось его поддерживать, но справились, он смог, пусть с моей помо-щью, дойти до ванной, умыться и почистить зубы, и даже шутил по причине своей беспомощности…
Я снова отвела его в комнату, уложила, приготовила кофе, – без этого невозможно, хотя, говорят, натощак вред-но, поправила постель и спросила:
– Ну, что будем делать?   
– Я люблю тебя.
– Нет, об этом потом, ты сам не понимаешь, что го-воришь. Сейчас сварю бульон, поешь, а потом поедем в травму – вдруг какие-то нарушения, сотрясение мозга и перелом, и с головой у тебя не в порядке.
– Нет, все нормально.
– Если бы так,… – тут я подумала, что мне все равно, как я выгляжу, что говорю, и даже где нахожусь. А рентген все равно нужно сделать, вдруг действительно перелом.
Я вернулась на кухню варить куриный бульон – по-чему именно бульон? Могла бы отбивные сделать, жарить гренки из заскорузлого хлеба. Но мне это надо, да? В голо-ве моей все смешалось. Если бы вчера я, не дергалась,  а дала Анатолию – господи,  какая пошлость, вернее, согре-шила, то сегодня, скорее всего, встречала бы утро в своей постели, возможно, довольная и удовлетворённая, в пре-красном настроении и уверенная в собственной неотрази-мости. Но мне это надо? Наверное, нет, иначе, почему же я обретаюсь здесь, неприкаянная и неухоженная?
Если бы не мой опыт, я застряла бы на кухне надол-го. Попробуй, разберись в холодильнике, где в беспорядке наставлены, наложены пакетики, бутылочки – кетчуп, со-евый соус, остатки колбасы, масла, рыбные консервы. Вот они, мужчины – вся их суть! В морозилке, однако, обнару-жились пакеты с мороженными картошкой, с овощным са-латом, на нижней полке – мама, наверное, учила – на та-релочке, к счастью, в тот раз не все успела разбить, не-сколько кусочков куриного филе, завернутых в фольгу. По-чему-то считается, что больных и травмированных нужно кормить бульоном. С грехом пополам отыскала чёрный пе-рец горошком, c верхней полки достала кастрюлю. В об-щем, включилась в работу, куда денешься. Покурила хо-зяйский “Кент”, поглядела в окошко на непрекращающий-ся дождь.… В зеркале увидела свою озабоченную физионо-мию и почему-то рассмеялась. Но прическу поправила – вроде ничего.
Приготовление бульона из куриного филе не заняло много времени, Владимир был вполне в силах держать и миску и ложку, не придуривался и не ныл, хотя нога вызы-вала серьезное беспокойство…
– Сейчас поедем в травму. И не возражать!
©©©

И вот, два месяца спустя, я стою возле дымящейся стопки блинов, уверенная в том, что вскоре она будет по-глощена усевшимися перед телевизором оглоедами…. Но я еще не сказала да… Ему еще придется ох как потрудиться, чтобы получить доступ к моему прекрасному и ожидающе-му телу.
Потом мы поедем кататься. Настя удобно устроится в новеньком детском кресле, а я – рядом. Она вертится, что-то непрерывно говорит, а мне – удивительно спокойно. – А куда мы едем? – спрашивает дочка, а я и не знаю, что от-ветить. – Правильно едем, – она соглашается, ведь мама не ошибается.  И я соглашаюсь с ней.
Хорошо, когда не нужно следить за дорогой.
 





Хроника пребывания

Глава из романа “Грубые хроники”


1.
Несколько глухих предупреждающих ударов, на-столько тихих, что грудная клетка полностью поглоща-ла слабенькое эхо. Потом – внезапная остановка, чуть дернешься – и опять бесплодная попытка. Горячая, бью-щаяся, вязкая жидкость, застывала, безмерный холод на-стойчиво проникал в каждую клетку. Еще немного – и она погрузится в вечный мрак. Но что-то сжалось, толк-нуло из последних сил. С трудом приподняв веки, она взглянула на бесстрастный монитор. Острая зубчатка теряла свою амплитуду, постепенно затихала, пока не превратилась в жалкую сплошную линию. Нет! Она мет-нулась к ручке настройки, повернуть, вдруг село напря-жение, и она ничего не видит.… Но ослабевшая рука не по-виновалась, она поплыла в пространстве, раздавленная и невесомая, неведомая сила сковывала движения, грудь сда-вило…. Попыталась вздохнуть, но тяжесть была непере-носимой. Непостижимым образом ей удалось сбросить оцепенение и вернуться в реальность. ”Ух, черт, так ко-гда-нибудь раздавит, – пробормотала она про себя, от-ходя от ночного кошмара, – собственник хренов”.  Ей стало невмоготу находиться рядом, смотреть – хотя, в темноте, конечно, не разобрать – на его сытую и до-вольную физиономию. Она была и участницей этого про-цесса и объектом наслаждения.
Она буквально выползла из-под придавившего ее сильного, крепкого тела молодого мужа – тот любил за-сыпать, прижав ее, подмяв под себя, удовлетворенный и счастливый в неведении. Она постепенно привыкла, ей было приятно чувствовать его объятия.
Откуда он здесь? Ночной кошмар еще несколько ми-нут не отпускал ее, она задыхалась….
С трудом встала с неудобной постели – в последнее время ей многое казалось неудобным, привычные вещи раздражали, аппетит.… А ведь ей нужно полноценное пита-ние.…  Вышла на кухню, распахнула форточку – не обыч-ное окно, стеклопакет, тройной, настоящий массив с каким-то газом между стеклами. Прохладный воздух ворвался в помещение, она с наслаждением вдохнула свежести, по-стояла, укутавшись в халат. Но сердце не прекращало биться учащенно, выстукивая одному понятную дробь, кровь приливала к голове. Открыла холодильник, достала бутылку минеральной… несколько глотков, обжигающая жидкость устремилась вниз, возвращая ее к жизни. Упала в кресло, кухня была достаточно просторной, все по выс-шему разряду, и кресла, и журнальный столик, и даже плоский телевизор, не говоря уж о кухонной утвари и ком-байнах. Родители вполне современные люди, и могли себе позволить.
©©©

Вскоре дышать стало немного легче, но ее не покидало ощущение тревоги. Оно шло откуда-то из глубины, из под-сознания, и она не могла найти объяснения, вернее, боя-лась себе в этом признаться. Ей стало не по себе. Сначала – такой ужасный вечер, просто трагедия – вот чем оберну-лись их игрища, потом… крышу снесло…. Она заснула, и такие кошмары…. И никому не нужна такая, никто не лю-бит, и…. 
…
Родительская квартира, куда он позорно сбежала пол-года назад, не устроив мужу сцены, а было за что, ее ком-ната, с останками плюшевых мишек и наклеек, ее собст-венные фотографии – окончание школы, диплом, аспиран-тура, подруги, светленькая Б –  особо… Старательно от-фильтрованные фото – мальчики только на общих, не вы-числишь, кому отдавала предпочтение.  И только муж, вче-ра подала на развод, показалось, так будет честнее.

©©©
А. может, она просто животное, и попала под влияние доминирующего самца? 

©©©
Одна сумасшедшая встреча, и после этого мир обру-шился?  Любовь застигла, а она тщетно пыталась избе-жать.
А если неспроста этот ночной кошмар? Вдруг что-то случилось, а она сидит здесь спокойно, ну, не совсем, курит “Salem”, ей привычно, уютно.… Если не считать уехавших на дачу родителей, вместе с бабушкой, пластиковых карто-чек с новыми поступлениями… кажущегося безразличия ок-ружающих.
Родители не приветствовали ее пристрастие к куре-нию, даже в их отсутствие она не могла позволить себе расслабиться. В бабушкиной квартире она чувствовала се-бя свободнее, да. Флора Тимофеевна умела хранить тайны, а уж что касается любимой внучки…. Поехать к ней?
…
Хлопнуло окно. Мелкие брызги застучали по подокон-нику, стремительно ворвались в помещение. “Осень, блин, – подумала она, холодрыга, и дожди. А он, наверное, мир-но спит с законной женой, а я это, тут, нервничаю, как по-следняя дура, к тому же беременная”. Татьяна разозли-лась на себя, заварила кофе.  “Или с Танькой? Он же по-ехал ее провожать, а подруга…. Мы же ничем не отличаем-ся, а любви хочется, и он не исключение”. 
Еще раз хлопнуло окошко. Разве я его не закрыла? Татьяна как бы вновь очнулась и осмотрелась. Что с ней происходит? Подошла, закрыла, проверила. Норма. Старые рамы скрипели.
Татьяна не могла точно определить свое место поло-жение. Где она находится? Оцепенение охватило ее…. Врач намекал, что такое случается в определенный месяц бере-менности. А как же? Девушка рванула в комнату…. Одно-спальный диванчик, с небрежно накинутой простыней и съехавшее на пол одеяло. В другой…. Круглый стол, покры-тый кружевной скатертью, в центре – вазочка с засохшими цветами. Телевизор – она подарила бабушке “Самсунг”, древние стулья, плюшевое кресло, трельяж, уставленный бутылочками…. А третья комната, спальня. И там – нико-го…. Она – одна одинешенька в пустой квартире. И ее ве-щи – те, что успела перевезти…. В маленькой девятиметро-вой комнате, ноутбук на маленьком столике, какие-то бу-маги, косметика…. Татьяна облегченно вздохнула.

©©©
Выходит, никакого мужа, возвращения домой, грезы. Внезапно навалилось на ее сознание, неуверенность…. Она что, умирает? Все спрессовалось и вывалилось на нее сра-зу. Затошнило, в совмещенном санузле ее вывернуло нару-жу. В зеркало страшно смотреть…. Поставила голову под воду – теплую, холодная в ее состоянии могла вызвать спазм, предупреждение свыше, фен…. Десять минут меди-тации – то есть, никаких мыслей. И облегчение. В холо-дильнике нашла лимон и съела без сахара….
Так, значит, я все-таки приехала к бабушке.
 Взглянула на часы – четыре пятнадцать, именно то время, в которое происходит непоправимое…. Она или чи-тала, или ей рассказывали….  А почему он медлит? Ведь что-то случилось, случилось с ним.  Татьяна слышала и о ментальной связи между близкими людьми….
Рука машинально потянулась к мобильнику – “Блин, а где он, оставила, что ли, в коридоре?” Рефлекторно вы-шла, не включая света, нашарила серебристый телефон, ухитрившись не наткнуться в темноте на ставшие незнако-мыми предметы, автоматически набрала знакомый номер, пусть сама звонила редко….
…
Пошлю SMS. Но ведь не прочтет, ночью-то. Интересно, мой бывший к Верке ходит по-прежнему? Она инферналь-но ревновала его к виртуальной любовнице, как полагалось приличной женщине, но сейчас подумала только вскользь, всякая белиберда мозг засоряет. “Нет, SMS не буду посы-лать, – решила она, сейчас.…Какой нормальный человек в такое время кинется читать сообщение!” Она набрала но-мер, секунд 20 ожидала ответа, но трубку никто не брал. Он его в кухне оставил, в кармане, туалете, или где еще? Набрала номер еще раз, и опять с тем же успехом. “Ну и дура, ты, Танька, – сказала она себе, – спит себе человек, выпил, или в туалете. Ну и что, у него могут быть свои де-ла, а я, как последняя Б, достаю”.
Успокоиться не удалось. Еще одна чашечка кофе и си-гарета, вредные, но что до того. Действие было обратным предполагаемому – незнакомо, как во сне, защемило серд-це, и все предыдущее показалось неправильным – она предполагала и раньше, но боялась себе признаться. А он? Позвонила опять – длинные и безнадежные  гудки. Тогда она позвонила на обычный, городской – ну его-то он дол-жен взять, или хотя бы жена – в крайнем случае, извинит-ся, мол, ошиблась номером. Но и здесь ее ожидал крутой облом. Ровные длинные гудки. Что ли, назло ей не берет трубку? Куда же он делся? На дачу уехать не мог, завтра рабочий день, он говорил, что будет загружен под завязку.

©©©
Пока… несколько минут она ходила маленькой бабуш-киной уютной, кухне, бесцельно открывала дверцы, окно, холодильник, переставляла стаканы.…А если, если…
Она снова набрала номер, но уже другой, по которому ей тоже доводилось посылать SMS, его друга. И он тоже ее.… Фу, какая гадость, что они придумали. Да что гово-рить. Он-то хоть возьмет трубку? Она вспомнила, что тот должен был уехать в рейс, и, сейчас уже вне зоны, если нет роуминга. Однако на сей раз ответили мгновенно, она ус-лышала спокойный,  а как он мог! – уверенный голос, и фон – играла музыка, в рейсе нельзя заснуть. Она при-крыла дверь плотнее – ей не хотелось, спящий в комнате, ее благоверный, не должен услышать.
– Алло, это я, Таня Б, темненькая, узнал, да, ты где?
– Да там, за рулем, подъезжаю к, … – он назвал ме-сто, ничего не говорившее ей, – Новгород как проехал с полчаса.
На душе у него было не менее паршиво, чем у собе-седницы, не передать. С девчонками все ясно, с женой – тоже. В дальних рейсах, когда напарник отдыхал, времени для размышления было предостаточно. Да, он понимал, и был более чем уверен, что жена ему изменяет, но ведь и сам не был ангелом. 
А страшно было то, что она его разлюбила, – меди-цинский факт,  конец размеренной нормальной и, при-знаться, устраивающих обоих семейной жизни. И кума – в тот, последний раз, она как бы попрощалась с ним. А дальше – пустота, неопределенность и бесконечная дорога.  Но сейчас волноваться он не имел права. Скоро переберет-ся в Калугу, практически насовсем, освободит от своего присутствия, другая жизнь…. 
– А-а…, – она подивилась его спокойствию, или он то-же такой бесчувственный? – слушай, ты случайно не зна-ешь, где он?
– Дома, наверное, спит…
– Да нет, я звонила, никто не отвечает.… И по мобиль-нику, и на городской номер.
Она нутром почувствовала, как тот напрягся и сбро-сил скорость, и даже, как ей показалось, тоже разволно-вался…
– Продолжай, пожалуйста, – и удивилась, какой жа-лобный и просящий у нее тон, – не говори ничего, только скажи, что с ним?
– Ну, наверное, выпил, спит, живет-то один, на съем-ной квартире, – он пытался ее успокоить, – завтра будет все в порядке, – неприятности у него…  Последнее он ска-зал про себя, чтобы не добавить – и у меня тоже…
Про неприятности она поняла. Все сходилось. Никто ни с кем не ссорился, каждый предпочитал не замечать выкрутасы супруга, деньги, квартиры, работа…. Если нуж-но, каждый откликнется помочь. Все перемешалось, и вы-пала единственно возможная комбинация. И любовь за-тмила все…. А для нее еще и будущий ребенок. Оставалось признаться в этом. Себе. Полиграф может отдыхать. 

Но, боже, как ей было плохо, после того, что про-изошло в игровой квартире, давно, в последний раз, не-возможно оставаться равнодушной и бесчувственной, ко-гда твой друг, в которого ты уже готова.… Все равно, не признаюсь. Почти у тебя на глазах, пусть за стенкой – но все равно слышно – занимается любовью….  Нет, сво-лочь, имеет твою лучшую подругу, хоть из твоего же по-зволения – опять-таки, по договоренности. И она почув-ствовала, что он другой, именно такой, как представ-лялся ей, когда не прятался под оболочку, и что иная близость бывает сильнее, и не нужно ни выпивки, ни секса (хотя, что скрывать, порой бывало полное опустошение), а только смотреть друг на друга и говорить бесконечно. То есть, что она могла назвать одним секретным и все-могущим словом. Прозрение наступило, но она осознать не смогла. Или боялась?  Увы, она опять потеряла чув-ство реальности, ведь сегодня, нет, уже вчера….  Одни разговоры, а подруга не занималась любовью, а плакала и медленно напивалась. Но к чему….   Несколько мгновений, и она вернулась к прерванному разговору…
– А что, если я к нему приеду? У меня ужасное пред-чувствие. Как будто,… – она замялась, не в силах закон-чить предложение.
Он тоже ответил не сразу, а вопросом на вопрос, оста-ваясь меж тем невозмутимым, она почувствовала это, не-смотря на огромное разделяющее их расстояние. Водитель… он за рулем просто не имеет права на эмоции.
– Ты думаешь, он будет рад тебя видеть?
– Я готова на все, упаду в ноги, только простите нас, – она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, – теперь понимаю, что мы наделали. Ведь только хотели … немного пошутить, – она тщетно пыталась оправдаться, понимая, что оправдания их поступку нет, и ее откровения никому на хрен не нужны. Поверить же в то, что все произошло слу-чайно, опять-таки, по совпадению…. Ну, они же не совсем идиоты…
– Попробуй, на машине недалеко,  – он намеренно не заметил ее раскаяния, – только предупреждаю….  Он вы-ругался про себя, на мгновение ослепленный ярким встреч-ными светом, и неуверенно добавил, – а не лучше ли по-звонить утром, мало ли что.… То есть, намекнул, что друга лучше не беспокоить…
– Нет, ты не понимаешь, что-то случилось, а я…. – она не могла выговорить “люблю его”. Но абонент понял:
– Хорошо, я попробую позвонить сам, а потом, если что, сообщу тебе. Лады?
В его голосе почувствовалась тревога, не заглушенная сотнями километров,  и это еще более утвердило ее в наме-рениях.
Татьяна, темненькая Б, надела джинсы, кофточку, курточку, кроссовки; взяла сумочку, ключи от “Нивы”, проверила, не забыла ли закрыть дверь, …..
На пустынных улицах светофоры не были преградой. Большинство вообще не работало, остальные мигали жел-тым, мутным цветом. Татьяна  не смотрела на спидометр, с трудом удерживала машину на мокром асфальте, несколь-ко раз чуть не вылетела на тротуар, но ангел-хранитель тщательно оберегал ее. Дом, да, этот. Замерла перед за-крытой дверью. Кодовый замок не хотел поддаваться, не-смотря на ее усилия. Ждать, пока кто-то выйдет из подъез-да, и ей удастся проскользнуть – не реально. Несколько минут она стояла в растерянности, затем стала ощупывать кнопку за кнопкой. Вот, три нажимаются с меньшим уси-лием. Значит, ими пользовались чаще. Да, их надо нажать одновременно. Комбинация, замок скрипнул и поддался, защелка отошла в сторону. Путь свободен. В подъезде тускло горела лампочка, пахло кошками, невесть как про-сачивающимися сквозь неприступную дверь. Лифт не ра-ботал. Взбежала на пятый этаж, и, сориентировавшись, подошла к темной металлической двери с золотым номер-ком. Та ничуть не отличалась двух таких же, расположен-ных в отдельном закутке.  Не колеблясь, нажала на кнопку звонка и услышала переливающуюся трель. Да, такой зво-нок должен был бы разбудить любого. Но – никакого дви-жения.
 “Какая же я дура, – подумала Татьяна, – наверное, он просто спит, или ласкает жену. Я тут стою, непри-каянная, – но жалость к себе возникла только на мгнове-ние, – а вдруг человеку плохо, или как? А если сейчас встанет его заспанная жена, недовольная странным по-явлением названной ночной гостьи, и каково будет?”
Приникла ухом к двери…. Тишина. Вот черт, а вдруг он просто отключился и поехал к какой-нибудь другой ба-бе? Так, с обиды. Просто расслабиться и забыть неприят-ное происшествие, а она торчит здесь. В отчаянии дернула за ручку. Дверь не заперта. В прихожей включен свет, ра-достно журчит вода в туалете…. Но на ее вторжение никто не обратил внимания.
– Эй, добрый вечер! Утро, – сказала она, не слыша своего голоса, – есть кто дома? – с надеждой, разве он не могут просто выйти на минутку к соседям, и не закрыли дверь? Ведь так бывает, – пыталась она уговорить себя. Но в пять утра?
Никто не ответил. Постояла в нерешительности пару минут на коврике у входной двери, не закрывая ее, и ок-ликнула громче. Дрожа от страха, она сделала пару шагов вперед. Хозяева должны были уже спать, какая ванная, кухня, или телевизор. Тот был включен, но перед мельте-шащим экраном никого не было. Силы покинули ее, но Татьяна, с трудом передвигая вдруг ставшими свинцовыми ноги, пошла на кухню…
©©©

Татьяна не задумывалась о том, что номер ее мобиль-ника зафиксирован и в службе 03, и на его мобильнике, и на городском телефоне – неотвеченный вызов. И что неиз-бежно обнаружатся следы пребывания. Она слышала вой скорой помощи, но все это проходило вне ее сознания. И бегущие, а потом не спешащие люди с носилками были как бы из другой жизни.
Она не помнила, как спустилась вниз, расталкивая невесть откуда взявшуюся толпу, на автомате открыла дверь машины. Отключилась, и это ее спасло. Очнулась, когда уже совсем рассвело. Непонятно резало в боку, но Татьяна не обратила на это внимания. Ей нужно было – она не представляла, чего именно, только приткнуться ку-да-нибудь, где никто не станет беспокоить. Странно, но все последние события буквально вылетели из головы, будто некто поставил защитный экран. Татьяна отправилась до-мой, к бабушке, мгновенно вырубилась и проспала полные сутки…

2.
Мне казалось, что я нахожусь здесь уже второй или третий день, если счет времени в моем случае имеет хоть какое-то значение. Однако я заметил, что дни таки сменя-ются – по свету за окном, несмотря на белые, слегка за-мутненные, ночи, по определенным действиям, происходя-щим с определенной регулярностью в месте моего обита-лища. Протягивалась рука, включала освещение – не-сколько рядов люминесцентных ламп, одна из которых, прямо надо мной, противно жужжала, что вызывало недо-вольство обитателей. Днем начиналось хаотическое, но не-ким образом упорядоченное движение. Становилось много-людно, то есть, к постоянным обитателям добавлялось еще несколько. Начиналась суета, что-то приносили, подходили к моим соседям, они сами перемещались, покидая обитель, через выкрашенную в белый цвет дверь. Появлялись де-вушки со странными приспособлениями, напоминавшими, колбочками, трубочками, баночками, бутылочками, каки-ми-то хромированными инструментами, отражавшими свет, и что-то колдовали над не успевшими выбраться. Из моего укрытия было видно почти вся палата, небольшой угол за-гораживало препятствие – неподвижная стена, и заглянуть за нее не было никакой возможности. Но ограниченный об-зор не мешал внимательно следить за происходящим.
Невольно я оказался в роли независимого наблюдате-ля, эксперта, если можно так выразиться. Это меня до не-которой степени устраивало. Я не испытывал никаких не-удобств, ко мне никто не подходил и не трогал, как будто меня вообще не существовало. Меня просто-напросто не замечали. Сначала мне было немного обидно – я находился в алькове, нише, отделенной чем-то прозрачным от осталь-ного пространства. А кому придет в голову заглядывать? Нет, скорее полупрозрачным – то есть, я мог видеть все, а меня – нет. Но все равно было странным, что меня не за-мечали, ибо я каким-то образом оказался здесь, в своей нише. Я – существовал. То есть, мыслил и наблюдал. Более того, ощущал прикосновение к своему телу. Но – странно, попытки поправить покрывало – я почему-то находился над ним, оканчивались неудачей. Оно как бы проскакивало меж моими пальцами, невесомое. Но мне было просто не-обходимо его поправить – у изголовья оно было неровно, примято, стрелки сбиты, и вообще один угол неровно за-гнут. Это портило все впечатление. И даже белая рубашка на мне – длинная, до пят – не давила, а свободно обтекала мое тело. Она тоже казалась невесомой. Иногда она зади-ралась, но и ее поправить я тоже не мог. Наверняка по той же причине. Значат, мое тело практически невесомо. Вна-чале меня это раздражало, но вскоре я смирился и привык.  Пищи для размышлений хватало, а других потребностей у меня не было, или же они пока не проявились.
Иногда я взмывал высоко над своим ложем, тогда угол обзора увеличивался. Получалось это не просто – как буд-то плывешь и паришь в невесомости, если позволительно подобное сравнение.  На эту учебу ушло дня два, я даже чувствовал напряжение мышц, пытаясь овладеть доселе неизведанным мне способом передвижения. Объем был ог-раничен, но я достиг верхнего предела, и там опять на-ткнулся на преграду. В последний день я даже попытался заснуть на потолке, но потерял управление, и очнулся уже внизу – на меня таки действовало притяжение, g=9,8м/с2.  Потом я провел еще один опыт – неподвижно замер ввер-ху, а затем плавно опустился вниз. По-моему, прошло ми-нут пять – десять. Значит, меня как-то удерживало сопро-тивление воздуха. Жаль, я не имел секундомера! Хотя это вряд ли бы помогло мне -  плотность воздуха и  свой объем я не знал тоже. Учите физику, детки! Несколько раз я по-пробовал покувыркаться в воздухе – сначала было весьма занятно, так, зависать в пространстве, менять ракурс обзо-ра, управлять своим телом. Но, видно, и ранее у меня было не все в порядке с вестибулярным аппаратом – появились несколько неприятные ощущения, желудок даже пустой – наверное, его содержимое растворилось вместе с моими физическими потребностями, неприятно прижимался к хребту и жил независимо от меня. Что ж, и того пока ока-залось достаточно. Из других ощущений – это ветер, дос-тавляющий мне массу неудобств. Иногда даже легкое ду-новение его отбрасывало меня к дальней, сплошной стенке. Такова была реальность. Зато я смог сделать вывод о том, что мое убежище не совсем герметично, и связь с миром не потеряна. 
Я пытался укрыться, когда окна открывали для про-ветривания, но не мог, не то, что лежащая перпендикуляр-но мне дама. Наверняка, меня хотели извести, ибо при этом открывали и двери, и начинался ужасный сквозняк. Не мо-гу понять, почему его надо устраивать? Наверное, из неких садистских соображений – хотите воздуха – так получите ветер. Перпендикулярной даме было лень двигаться, или она не могла – только поворачивалась на другой бок, пы-таясь вдавиться головой в подушку. Нет, скорее еще не бы-ло сил. Однако она не роптала, по крайней мере, в первые дни, или же вообще смирилась. Я же, повторяю, был толь-ко сторонним наблюдателем, потому что мог передвигаться только в ограниченном пространстве, а вне его - разве что силою своего воображения.
Странными были, пожалуй, только два обстоятельства – окружение мое, я имею в виду, постоянное, составляли исключительно женщины, причем определенного, дважды бальзаковского возраста. Для непосвященных напоминаю – это где-то 33х2, то есть, 66, одной цифры не хватает для числа дьявола. А если это и есть мой ад? Но почему тогда меня не бросают в кипящий котел, и где маленькие черте-нята с остренькими вилками ходят и тыкают несчастных, как мясо в бульоне – готово, или еще подварить? Среди дамского населения были две или три помоложе, и пошуст-рее. Вопрос – “где я нахожусь?” – ответа не имел. Ибо предыстории я не помнил. Несколько раз я попытался док-ричаться до соседок, но, наверное, голос мой был слаб, или же, что тоже вполне вероятно, я вообще никого не интере-совал. Тем более, ну кто бы мог подумать, что среди поч-тенных или не очень, бабушек, может оказаться некто с пиктограммой “М”? Свою сущность я понял, она была при мне, на надлежащем месте. Так или иначе, я понял, что для них, окружавших меня, я как бы и не существовал. Иначе, какой бы визг поднялся, ибо мне приходилось быть невольным свидетелем…. Хотя бы могли подать утку – раньше, я помню, это было необходимым атрибутом. Но за-чем мне она? Пищи я не поглощал, пить не пил, так, в об-щем-то, и не нуждался. Потребности такой не возникало, как и желания насытить свой желудок. Что заставило ме-ня, вернее, подвигло, к решению сделать вывод, что здесь присутствует только мой образ, или нечто вроде голограм-мы, а сам я. Нахождение себя в пространстве и времени – недоступная для меня задача. Некоторое вероятностное предположение, не более. Ибо, где находится моя вещест-венная ипостась, я не ведал. Пусть не витал в эмпиреях,  но был лишь ограничен в пространстве. Надеюсь, не во времени. Кстати, его течения я вообще не замечал, и ори-ентировался только по происходящим событиям и сменам декораций. Воспоминания меня вовсе не тревожили, что и когда было со мной, в какой реальности – не имело значе-ния. Я, несмотря ни на что, ощущал свою материальность, хоть и в не вполне понятном качестве. Состояние мое было достаточно комфортным, а возможность к наблюдениям – беспредельной.  Уж точно, ангелом я не был – что-то гово-рило мне, что я случайно присутствую в этом мире, а все остальное – временно. Приходилось мириться с определен-ными ограничениями и неподвижностью, но, напоминаю, мне все это представлялось временным.  Именно об этом я постоянно напоминаю себе, и повторяюсь невольно. Время от времени я погружался в сон, свободный от образов, мыслей и воспоминаний. В этом есть свой плюс – я не представлял, что мог увидеть – либо нечто аморфное, либо какие-то отрывные пробившиеся воспоминания. Но я вряд ли мог отличить одно от другого, что могло отрицательно повлиять на мою психику – впоследствии, когда я покину свое ложе. Кстати, простыни, взявшиеся невесть откуда, хрустели, будто бы их перед этим сурово накрахмалили. Я чувствовал больше подсознательно, переворачиваясь с боку на бок, принимая удобную позу. Все было ничего, но поки-нуть свое убежище не мог, заточенный под колпаком. Осоз-нав сей прискорбный факт, я смирился и стал ждать. И еще больше погрузился в наблюдения. По утрам мне хоте-лось побриться – наверное, сей ритуал я, как полагаю, проделывал неоднократно. Как-то неприятно предстать пе-ред обществом заросшим. Но, странное дело, кожа моя ос-тавалась гладкой, будто бы я только проделала сию проце-дуру. После этого я сделал вывод, что все-таки жив, по-скольку у покойников.… Ну, не будем о грустном. Хотя в данной ситуации мне все равно.
Утром меня разбудила медсестра, принесшая градус-ники. Типа утренней поверки – никто ли не скочеврыжился за ночь, какие там произошли изменения. Мне градусника не досталось. Я уже не удивился такой дискриминации, од-нако попытался привлечь к себе внимание. Тщетно, меня не замечали. Ну и бог с ними. Обойдусь. Кому интересна моя температура! По состоянию окружающего воздуха я опре-делил, что где-то в районе нормы, а не комнатной темпера-туры. Это вселяло надежду. Теперь о медсестре. Я, нако-нец, начал запоминать их имена. Эту, по-моему, звали На-деждой. Весьма подходяще. Только сегодня, по-моему, она не выспалась. Неужели в нашем отделении – видите, я уже начал делать обобщения, – много тяжелобольных, раз к нам она не заглядывала.
Она была облечена в почему-то зеленый халат, как и ее коллеги, по летнему сезону вряд ли под ним что-то было. Я определил, когда она приходила к моей ближайшей со-седке, и нечто весьма привлекательное для взора, недос-тупное для ощущения…. Если приподнялся…. Увы, скудость обзора мешала мне рассмотреть ее несомненные прелести. Потрогать же вообще нереально. И это подтверждало мою живость. Жизнь? Если мне удастся вернуть полностью не-достающие качества, то непременно.… А если халатик со-всем расстегнуть? И….
Итак, половина седьмого. На некоторые тумбочки по-ставили маленькие кюветки с лекарствами – каждому свою дозу. Ну что ж, дело хорошее. Здесь-то не слишком весело, как я понимаю. Девушка Надя уходит. Возвраща-ется она минут через пятнадцать, собирает прозрачные баллончики, наполненные ртутью, внимательно осматрива-ет, записывает в книжечку, таков порядок. Я приподнима-юсь – заранее наметил позицию, с которой могу рассмот-реть получше. Да,  рассмотрел, но вам не скажу. Большего не заметить, поскольку они, как правоверные мусульманки, ходят в длинных зеленых брюках. И еще на головах шапоч-ки наподобие пилоток, с белой каемочкой. Оригинально. Надежда – тоненькая, высокая, темненькая, с короткой стрижкой, неизменно приветлива. Интересно, как это она ухитрилась при такой внешней худосочности приобрести? Я слаб в номерах, но мне бы хватило. Кого же она напомина-ет? Наконец, девушка уходит, и я снова переключаю свое внимание на обитателей. Скоро, наверное, придут две Ири-ны. Но от них столько шума, а толку – только позвать де-журного врача. Они тоже, как я полагаю, прикреплены к этой палате. Какие-то ленивые, одинаковые, хоть внешне не схожи. Одна вообще тоща, самой бы на койку, зато полно колец золотых на пальцах. Не думаю, что все это приобре-тено на скудную зарплату медсестры. Вторая, наоборот, плотная и стройная блондинка, с неопределенным взгля-дом, вечно озадаченная. Я вздохнул – у меня будет доста-точно времени во всем разобраться. Если меня и впредь не будут замечать, то хотя бы остается поле для исследова-ний.
©©©

Через некоторое время появляется блондинка Ирина. После завтрака – ходячие что-то принесли из столовой, се-бе и лежачим, кое-кто подкреплялся домашним кормом, принесенным заботливыми родственниками, по случаю ут-ра – кефиром, актимелями и прочими молочными и диети-ческими продуктами.
Итак, две Ирины прикатали капельницы – я, наконец-таки вспомнил, как называются эти сооружения, и стали втыкать иголки в исколотые вены рук пациенток. Те не со-противлялись, покорно выполняя указания, сжимая и раз-жимая пальцы. Что ж поделать, болеть кому приятно. А коль попал.…
Уж лучше болеть, нежели чувствовать себя отчислен-ным из реальности…
С грехом пополам медсестры завершили эту процеду-ру, и двинулись к последней койке, у самой двери. Кто там находится, я мог только предполагать, потому что она была скрыта от моего обзора. Полагаюсь на собственный слух. Сейчас же в том не было необходимости – она так завопи-ла, что впору затыкать уши. Интересно, кто-нибудь мерил силу вопля испуганной женщины, и не мышью?  Да, заво-пила она здорово, и я понял, что кто-то склеил ласты. Нет, в данном случае более подходит – преставилась. Навер-ное, та, которая прошедшей ночью не давала заснуть, во-рочалась и кашляла. По моим ощущениям, звук исходил именно из того места, возле которого началась суета. От нее и родственники ушли поздно, как я предполагаю, хоте-ли успеть на последнюю электричку в метро. Вот скоро придут, и что их ждет? Отмучалась, и они тоже. До сле-дующего…
Конечно же, поднялся шум, ходячих выгнали из пала-ты, те потихоньку – а кому могли мешать, поздновато, вы-ползли в коридор. Лежачих – а их оставалось трое их семи, нет, теперь – шести, не считая меня, укрыли покрывалами. Открыли настежь окна, благо, что на дворе лето, включили кварцевые лампы. Это такие лампы, которые якобы убива-ют бактерии в помещении, и насыщают воздух озоном.… Запахло, даже я почувствовал – органы чувств не атрофи-ровались. Всего я видеть не мог, но пропустить процесс нельзя, я максимально приблизился к преграде, отделяю-щей меня остальных, и уперся лбом в нечто, напоминающее стекло – твердое и прохладное. Я чувствовал температуру. Однако обзор загораживали спинка кровати с накинутыми халатом и полотенцами, непрерывно суетящиеся вокруг те-ла люди в зеленых халатах. Через распахнутую настежь дверь въехала каталка. Я понял, что сейчас начнут пере-гружать усопшую. Сам процесс мне был чрезвычайно ин-тересен с познавательной точки зрения, ибо я, повторяю, не испытывал никаких эмоций. Если бы мне сделали кардио-грамму, то подивились бы, насколько она ровная и, в неко-тором смысле, идеальная – стук своего сердца я слышал, особенно ночью, когда в моем обиталище устанавливалась относительная тишина. Тук-тук, тук-тук. Днем же моя ближайшая соседка (о ней позже) не выключала телевизор, благодаря чему я мог оставаться в курсе происходящего за сими стенами, пусть и не весь экран был доступен. Но сей-час не об этом.   
Две медсестры Ирины, даже полненькая, тщетно, как я понял, пытались переложить остывающее тело на катал-ку. Однако почившая, наверное, и при жизни очень полная, после кончины стала и вовсе неподъемной, тело провисало, и упорно не хотело покидать последнее ложе. Интересно, меня тоже так будут пытаться утилизировать, как мешаю-щий и никому не нужный хлам? Бедные сестрички совсем замучились, седая и безмолвная голова несчастной перека-тывалась, стукалась о поручни, пока те не догадались под-вязать ее полотенцем. Наконец, пришла помощь в лице темнокожего – откуда здесь они, надо выяснить – ордина-тора, и дело пошло на лад. С тела сняли сорочку, прикры-ли простыней, и выкатили из помещения. Затем с постели сняли белье, свернули в узел…
Постепенно обитатели вернулись в палату, заняли свои места, деваться-то некогда, я понимаю. Еще долго в помещении стояла гробовая тишина – бьюсь об заклад, каждый вольно или невольно думал, что так будет и с ним. В свое время…
Я отвлекся. Пытался думать о чем-нибудь, но никаких намеков и воспоминаний. И хорошо, ибо сейчас изменить что-либо не в моих силах. Могу только размышлять, на-блюдать и фиксировать. Последовательность абсолютно не важна, по крайне мере, для меня. Вот я и буду описывать то, что находится внутри обители, тех, кто волею судьбы попал сюда, и, наверное, и тех, кто посещает сей приют не-мощных. Итак, с чего же начать, в смысле, продолжить. Остается ждать родственников усопшей. Всяко должны прийти. Им сообщат, или же они сами придут. Что ж, по-дождем.
Ждать пришлось не долго. То есть, после завтрака, ко-торый обитатели поглощали после сей трагической проце-дуры, притихшие и настороженные, пришли посетители. Дверь тихонько открылась, и в нее осторожно просочилась, по-моему, дочка, или невестка? Так можно было опреде-лить по внешнему виду – уже пенсионный, но не очень, воз-раст, наверное, где-то еще работает, на пенсию-то не про-живешь….  Итак, она вошла, в синенькой кофте, с пакетом, в котором наверняка был приготовленный  завтрак. Кури-ный бульон, сок, йогурт,… Брошенный взгляд на пустую кровать, с которой уже сняли матрас, и немой вопрос в воздух – где? Неужели ей не сказали? Никому не хочется брать на себя столь скорбную миссию…
С минуту она стояла неподвижно, но тут, на счастье, в палату вошла Надежда, и мягко обняла согбенную фигуру – пойдемте, сейчас Вам скажут, как произошло, документы оформят. Та не произнесла ни слова, и покорно пошла вслед за сестрой. Да, никому не известно, где он (она) за-кончит свой срок.… Поразмышляв на эту тему, я решил вернуться к своему первоначальному плану.
Итак, в палате, не считая меня, было семь коек. Не роскошь, однако. Зато кто-то сможет помочь в случае чего. Я не беру сегодняшнего – здесь уж никто не властен. Я не могу не отметить, что даже на такой площади кровати бы-ли расставлены оптимальным способом. Четыре – в ряд со мной – одна, потом две рядом, потом опять проход, и еже одна – возле окна. Потом, одна по центру, к стене, перпен-дикулярно этому ряду, и возле другой стены две парал-лельно. И еще одна, пустующая, та, с которой сняли белье и матрас, тоже вдоль моей стены, ближе ко входу, возле раковины – она была вне поля моего зрения, к ней подхо-дили с бутылочками, чашками, тарелками, журчала вода…. Рядом со мной, как я уже сказал, располагалась женщина, помоложе других, не очень определенного возраста. По всем признакам, она шла на поправку, уже ходила, немно-го переваливаясь с боку на бок, изредка покуривала, – я заметил пачку “Кента” на тумбочке. Интересно, я курил раньше? Во всяком случае, я не прочь бы заняться этим прямо сейчас. У женщины был принесенный из дома ма-ленький старенький телевизор, и она непрерывно смотрела его, когда же надоедало, читала детективы в мягкой об-ложке. Когда шел фильм, или новости, к ней подсажива-лась одна из не шибко больных, в длинном больничном ха-лате, из-под которого выглядывала длинная белая сорочка. Соседка моя ухитрилась где-то отморозить ноги, это летом-то, наверное, работала в холодильнике, у нее началась ган-грена, и еще чуть-чуть, ходить всю жизнь на протезах. К ней приходила товарка с работы, они что-то обсуждали, ругая, в основном, начальство, которое доводить бедных трудящихся. Откуда-то мне это было известно, и посему я старался не прислушиваться, но, вольно или невольно, сло-ва проникали сквозь мембрану, за которой я находился.
Как самая выздоравливающая, он открывала окно, подавала воду, звала дежурную сестру, когда заканчива-лась очередная порция в капельнице. Но и сама могла пе-реткнуть иголку. Конечно, не в вену. Устройство, которое используется для капельницы, на медицинском жаргоне называют системой. Собственно система состоит из трубоч-ки, длинной примерно полтора метра (я вспомнил – похо-жую на работе мы ее называли “хлорка”), с иголками на концах, и краником, располагающимся ближе той иголки, которая втыкается не в пациента, а в бутылку с лекарст-венным раствором. Иголка прокалывает пробку, потом другая – вену пациента, и краник открывается. И жид-кость по трубочке капля за каплей падает, и доходит до пациента. Как я вспомнил, когда жидкость заканчивается, надо непременно краник закрыть, не то капелька воздуха попадет в вену, а там – пиши пропало. И больные тща-тельно следят за процессом. Ближняя подходит, закрывает краник и зовет сестру. Та либо меняет бутылочку, либо вы-дергивает иголку из вены, зажимает и прикладывает к месту укола ватку, смоченную каким-то раствором. Или не смоченную? Да, что-то стало с моей наблюдательностью. Ну, а потом увозит в процедурную штатив с использован-ной тарой. И так – ежедневно, два, а то три раза, и от это-го избавляются только выздоравливающие, ожидающие своей выписки.  Кроме этого, некоторым делают уколы. Вредная Ира, светлая, ворчит – вот, опять не принесли шприцов. Я, по наивности, полагал, что шприцы должны быть в больнице, по определению и в избытке,  но, нет. Пригляделся и заметил, – родственники, кроме еды, прино-сят лекарства, шприцы, перевязочные средства, подгузники и подкладки.  А если кто не имеет возможности, элемен-тарно – нет денег, так, значит, лежи и помирай? Соседка моя ходит в халате, накинутом на домашнюю пижаму, ос-тальные же, в основном, лежат в рубашках, которые им меняют приходящие родственники. Медперсонал не слиш-ком-то подвинут к этому, да и поднять больных им зачас-тую не под силу. Разве что уж у совсем немощных, с помо-щью выздоравливающих, заменят подстилки, перестелют белье и поправят подушки. Совсем слабым и утку подадут, приподнимут с трудом. И то немало. Народ тяжелый, ниче-го не просит. Санитарки  чувствуют себя несколько ущерб-ными, – вроде и медработник, но даже не медсестра, так, помыть пол, проветрить помещение, перестелить постель.… Определенное разграничение функций, и отношений тоже.
К следующей соседке приходит, наверное, ее сестра и дочь. Посидят, тихо поговорят, помогут, накормят, а потом убегают по своим делам. Я слышал, что младшая из них что-то говорила про внучку, или дочку? По возрасту как-то непонятно, ибо обе женщины неприметны. Интересно, а как я это узнал? Или же все, ступающие под больничный кров, теряют свою индивидуальность и превращаются либо в па-циентов, либо в покорных сиделок. Подать, принести. Эта, похоже, выздоравливает – сама ходит в столовую, взгляд осмысленный, пусть сползание с постели вызывает напря-жение, прогуливается по коридору с родственниками.… Мои предположения подтвердились, через пару дней, ближе к двенадцати, пришла внучка, сказала, что папа с машиной ждет во дворе, сейчас они соберутся и поедут домой. Да, дама поправилась буквально на глазах – пару дней непод-вижности, которых я не застал, потом – капельницы, по-пытки сесть и встать. А теперь – щеки порозовели, появил-ся голос, командные фразы – видно, что домашним покоя не будет. Да те и тому рады, что получили мамашу не в виде “груза 200”.
Увы, то не суждено ее соседке, третьей от меня. Как я понял, чем ближе к окну, тем тяжелее больной. В какую-то из ночей я был разбужен, воем, ужасным воем. Как будто бешеные койоты воют в небо с голодухи. Я не слышал их воя, но даже волки, уж приходилось, не могут выдать…. Или же очередной фантом? Нет, определенно койот.… Про-снувшись, она упорно требовала хлеба. “Хлеба, дайте мне хлеба. Не прячьте от меня!” Соседки с обеих сторон пыта-лись успокоить, но, воспоминания полностью задавили ре-альность. Ей вкатили недостаточно успокаивающего, или она чувствовала приближение конца? К третьей обычно приходила  маленькая старушка, наверное, самой около восьмидесяти. Сидела часами, поправляла подушки. Но передвинуть не могла, хотя бедная уже совсем потеряла в весе. Я понял, что изнутри ее точил какой-то недуг. И съел полностью. Старушка напоила ее чаем, та даже села на постели, глядя вокруг невидящими (я уже думаю так после того) глазами, а потом легла и заснула. А навещавшая уш-ла по делам в аптеку и магазин, обещая вскоре вернуться, тут же медсестра Надя привезла капельницу, попыталась поднять руку, но та безвольно упала. Несчастная была еще теплой, ко рту поднесли зеркальце. Оно осталось чистым. Какая уж тут реанимация! Сразу прибежал доктор, за ним несли поднос со шприцами – атропин, и еще какая-то хрень, простимулировать сердце. Врач наклонился, сделал несколько пассов. Приложил к груди дефибриллятор, я не отвернулся, мне хотелось запомнить каждое мгновение. Вот он выпрямляется, фонендоскоп болтается на груди, как ма-гический орден, и он сам кажется мне могущественным ма-гистром, хотя кандидат наук,  об этом говорили в палате, – снимает белую пилотку и выходит из комнаты. Все.
Она вернулась через полчаса, когда все процедуры были закончены. Только покачала головой, и стала соби-рать вещи. Никто не утешал ее – из посетителей был толь-ко мужчина возле средней, и тот старался отвлечь свою больную от происходящего. Но ничего не поделаешь – только отвернуться, и смотреть в противоположную стену, если не можешь выйти. Старушка укладывать рвань в мешки. Ну, кому они нужны там, на воле? Но ведь и не ос-тавишь… Койка опустела, вскоре будет занята ожидающей в коридоре…
Я занялся самоанализом. С одной стороны, я должен был проявлять какие-то чувства, волноваться, переживать, раз уж такое происходит – ведь когда-то косая придет и за мной. Но ничего подобного – я был будто робот, наблюда-тель и все. Эмоции и желания пропали. Я подумал вдруг – а что, если и меня давно уже вывезли, и теперь лишь мой дух обитает здесь, найдя временное пристанище. Но собст-венная судьба меня не взволновала – как ни пытался я напрячь клеточки мозга, ничего из прошлого, ни одного на-мека. Но я был уверен, что прошлое есть. Значит, я просто потерял память, и лежу в коме. А между палатами не-большая стеклянная стенка. Ну, лежит тело, и что? Вроде живой, не выбросишь, но и ничего поделать невозможно – наверное, родственники то ли не объявились, то ли не за-требовали. Нет, ежели в коме, то должны быть какие-то аппараты, поддерживающие дыхание, питание и прочее. И, тем более, я мог поднять руку, переместиться внутри отве-денного мне пространства. Вот, смотрю – рука непрозрач-ная, и я ведь слышу практически все. Однако на мои по-пытки позвать хоть кого-нибудь никто не откликается. Как это – я мыслю, следовательно, я существую. А что значит – “существую” – я или мой образ, и, собственно, в каком из-мерении. Мое агностическое – я точно помню – мышление не давало возможности поверить в существование потусто-роннего мира, и, тем более что в нем можно существовать. Но существование ли при невозможности реализации ос-новных чувств – дыхание, движения, слуха, зрения? Еще что-то, забыл. Я, несомненно, потерял не все…. Чувствовал например, движение воздуха, слышал произносимые рядом слова, звук телевизора, и все.  Спал, но без сновидений. Но сам не мог ничего. Кстати, о родственниках. Если меня не нашли, то, что это значит? То кто – я? И искали ли? Я не мог вспомнить, есть ли у меня семья, друзья, любовницы, коллеги,… Что я делал и чем занимался. Но все остальное – мир и его восприятие – были со мной. В моем коконе… Мне повезло, кокон был частично изолирован, и я лишен обоня-ния. Посему ужасные запахи пота, мочи, экскрементов, ле-карств и просто смерти не доходили до меня. Ибо процеду-ра подачи утки или смены памперсов и подгузников (я впервые узнал, что они могут использоваться и для взрос-лых – то есть, не надо сидеть с ними круглые сутки и от-кликаться на каждый зов), требовала определенного муже-ства, и не всякому мужчине под силу. Нужно приподнять тело, которое после операции – я не говорил, что ли, что здесь послеоперационная палата, напичкано болью, непод-вижно, неподъемно, подсунуть утку. И, не дай бог, прольет-ся (просочится) мимо, потом. Я не сторонник натуралисти-ческих описаний. На следующем этапе – вынести в туалет, помыть, вытереть насухо. И пристроить под кроватью на специальную полочку. Если повернуть ручку сбоку, кровать можно приподнять, тогда голова несчастной будет выше. Но повернуть набок. Я присматривался, как это делается.    Иногда приходилось поднимать кровать, вращая ручку сбоку – тогда голова несчастной тоже приподнималась, и немного изменялась поза. Долго лежать в одной позе нель-зя, то могут образоваться пролежни,  а это плохо – я слы-шал, как говорил врач, регулярно совершающий обход и внимательно беседующий с пациентами. Иногда он просил родственников выйти вместе с ним в коридор. Вряд ли он говорил им радостные вещи, но те держались.
Да, очень сложно перевернуть больную и провести хоть какие-то гигиенические процедуры – то есть, раздеть и обтереть, если у той не достает сил сделать это самостоя-тельно. Зрелище, скажу вам, не слишком эстетичное, но неизбежное. …
На каждой тумбочке – запас минеральной воды, соки, мензурки, стаканы с недопитым чаем, салфетки, пилюли, ложки, газеты, полотенца, забытые посетителями сигареты и зажигалки, листочки с записями на память… . Приходя-щие родственники с завидным упорством обновляют их, не-сут каши, бульоны и все – непрерывно. Вечером зажигают свет, в палате становится чуть светлее, но горит он недолго – в одиннадцать его выключают, и палата погружается в сон. Кто-то стонет, кто-то похрапывает, но, наконец, все ус-покаиваются, с надеждой, что завтрашний день начнется и принесет перемены. Все, кроме меня, остающегося бесстра-стным наблюдателем…
Сегодня, на седьмой день пребывания, если я точно веду отсчет времени, с утра никого не было. Обе мертвые кровати пустовали, то ли не было операций, то ли больных вообще не довозили до палаты. Шучу. Только ежедневные процедуры. После двух дней отсутствия появилась Надеж-да, глаза у нее были красные, и выглядела она утомленной, как будто не отдыхала. Ничего, молодая, все пройдет. Но – странно, это уже во второй раз. А интересно, я-то какой? Поскольку я стал относиться к происходящему философи-чески, и погрузился в не полностью принадлежащее мне сознание.
Мне уж никак не менее сорока. Спрашиваете, откуда я это знаю? Знаю, как будто какая-то программа во мне за-ложена, оттуда, откуда и остальное. Седьмой день, да. Но почему мне не меняют белье? Пусть оно по-прежнему оста-ется девственно чистым, ибо я до сих пор ничего не потреб-лял, и, соответственно, ничего не выделял. И даже стал по-смеиваться по этому поводу – аки ангел. Без пищи, без воспоминаний. Я попытался передвинуться, и мне это опять удалось, но только в пределах своего ложа. Незримая сте-на, отделявшая меня от остальных, не отталкивала, но и не пропускала, стучаться бесполезно. Она немного поддава-лась, а дальше  – отталкивала, я совершал очередной по-лет и приземлялся на ложе. Да, я забыл сказать, что с других трех сторон были обычные стены, выкрашенные в светло-бежевый цвет, как и во всей палате. Я уже стучал по ним – и вот здесь явно чувствовал сопротивление. И ложе занимало всю отведенную мне территорию, не просо-чишься. Даже встав на ноги, что требовало немалых уси-лий, особенно – удержать равновесие, я не мог дотянуться до высокого потолка, разве что подплыть к нему и повисеть на манер плафона. Однажды, сдвинувшись к краю, под кроватной сеткой, там, где матрас был отодвинут, я увидел линолеумный пол, с небольшими следами пыли. Ага, зна-чит, все нормально, и я нахожусь в каком-то боксе, и обо мне просто забыли. Или подкармливают через воздух ам-брозией. Я дышу, и потребляю питательные вещества, а ко-гда засыпаю, проводят вентиляцию и заполняют мой бокс питательной средой и чистым воздухом. Я внимательно ос-мотрел гладкие стены – нигде никакого выступа. Интерес-но, как они это устраивают? И держат все в тайне. Неуже-ли я носитель какого-то опасного вируса, раз ко мне не пускают родных и близких, не то, что к соседкам. А сегодня к перпендикулярно соседке просто нашествие. Сначала, раньше всех, прибежала запыхавшаяся девушка, в черном свитере с белой блузкой, воротничок выпущен наружу, сво-бодных темных шелковых брюках – наверное, на улице по-холодало, да и когда открывали окна, обитательницы пала-ты старательно укутывались с головой. Лето, называется. Она выглядела очень мило – я о той девушке, –  сразу же начала суетиться, выкладывать принесенное.  А потом принялась менять белье, подстилки, сменила на той ночную сорочку – я не смотрел, видимо, какая-то стыдливость во мне еще присутствовала, поправила постель, взбила по-душку. А та немного ворчала, но – простительно любому после операции.
Она выпила бульона – я резко почувствовал его вкус – вкусовые рецепторы еще не отмерли, что утешало, и жутко захотелось попросить –  ну покормите и меня, где моя пайка? Она лишь взглянула в мою сторону, будто что-то заметила, подернула плечиком, у нее, как и у всех посе-тителей, забот хватало. Но если она что-то почувствовала? Я присмотрелся внимательнее – да нет, ей не двадцать пять, и что-то шевельнулось. Неужели я был с ней знаком? А она сказала, что вечером придет внук. То есть, тот пар-нишка, которого я видел пару дней назад, ее сын. Он был в белом халате, сначала я принял его за медбрата, но, по-скольку тот практически все время просидел возле перпен-дикулярной и терпеливо сносил ее просьбы, понял, что это какой-то родственник. Сколько лет перпендикулярной, я не мог предположить, ибо болезнь накладывала на все неиз-гладимый отпечаток… Девушка обошла всех в палате, ко-му-то помогла, поговорила с врачом в коридоре – на ее ли-це я ничего не смог прочесть, мило распрощалась со всеми и ушла. Дочка, наверное, или невестка… Парнишка пришел вечером. И с той произошла перемена – будто собралась и напрягла силы. Села с трудом, оперлась на него. Набросил халатик на слабые плечи, помог застегнуть. И она, превоз-могая боль, нетвердой ногой ступила на пол. Это сделать было неимоверно трудно – спуститься с высокой кровати. И пошла, заботливо поддерживаемая.  Всего лишь не-сколько шагов по палате. Потом силы оставили ее, но шаги были сделаны. И я подумал – через несколько дней, су-мевшая сохранившая некоторую грацию, красоту и власт-ность, абсолютно седая женщина, наверняка поедет домой, а ее место займет очередная несчастная.
Днем выписали еще одну, параллельную, у второго, дальнего от меня окна,  – там, наверное, вообще обошлось без операции, насколько я смог расслышать. Приходил па-ру раз муж, не очень бритый и, наверное, не совсем трез-вый, в помятом пиджаке поверх свитера. Он садился рядом с кроватью на больничную табуреточку, держал за руку. Не долго, быстро убегал на работу – женщина говорила, что муж водитель, постоянно в разъездах. Ее первоначаль-но собирались резать, но потом оказалось, что это обычные колики, и она, довольная, как-то легко встала, собралась и была такова, с обещанием больше не вернуться. Пусть так и будет. Оставила пару не открытых бутылок воды, наот-рез отказалась брать с собой. Диалоги я приводить не бу-ду, ибо мне важнее общее впечатление, а не то, что кто сказал, какой кому поставили диагноз.
У ближнего окна ситуация не менялась. У нее тоже постоянно были посетители, однако сама больная не попа-дала в поле моего зрения, ее закрывали три кровати, тум-бочки, штативы с капельницами, постоянно снующие люди. Самостоятельно есть она не могла, проблемы с пищеводом, ей вводили пищу  прямо в желудок. А потом та снова ло-жилась на кровать, безмолвная и беспомощная. Прихо-дившая к ней девушка – внучка, наверное, в тугих обтяну-тых джинсах, коротеньком топике, обнажающем полоску загорелого тела, когда она, довольно-таки высокая, нагиба-лась к болящей.… Нет, моих эмоций не было, я просто кон-статирую факт – выглядела чрезвычайно привлекательно. Я начал ждать ее прихода, полюбоваться на привлекатель-ную девушку даже в моей ситуации не грех, некое и прият-ное разнообразие. Я чуть было не начал придумывать ее виртуальную историю. Но – к чему? Это ни в коей мере не помогло мне разобраться с собственными проблемами. Тем более что другая, постарше, была мне более интересна, и кого-то напоминала. Смутно. Я попытался напрячь память, заставить работать клетки мозга, но – тщетно. Вот скоро перпендикулярную выпишут, и та больше не придет. Ну ладно, все равно смена впечатлений. Но сколько выдержу, не сойдя с ума? А, вот что сказала внучка четвертой, при-сев на кровать возле моей соседки. Да, это у нас – мне по-нравилось, что она обобщает, именно – у нас, третья опе-рация, и завтра ее выпишут, потому что бесполезно. Ее уже съел рак, и будет доживать дома, сколько получится. А хоспис? – Да, там уход, но свои последние дни, – вздох и смахивание слез батистовым платочком, – она должна быть с нами. – Понятно. И первая не стала спрашивать, сколько осталось. Ну, подумал я, – скоро отмучаются, до очередного заболевания, что неизбежно, увы. Не всем судь-ба уйти тихо. Вот я, например.… И тут меня бросило в пот, если можно так выразиться в моем положении. Наверное, меня ищут, по всем больницам, моргам, тюрьмам, ходят на опознание.… Ведь должен же остаться хоть какой-то след, или же я просто растаял в воздухе для остальных. Ну, если не родственники, то хотя бы с работы. Но где я работал? Чем занимался? И здесь – полный провал. Я наверняка что-то делал, пилил, водил машину, копал, в конце концов, землю, выступал в цирке, работал за компьютером, крыл крыши, проводил проводку, продавал мясо. Нет, последнее вряд ли.
А где мы находимся территориально? Я не мог спро-сить, но заметил, что в окна стучатся высокие тополя, с яр-кой зеленой листвой. На окраине или в центре? Наверное, больница старая, стены толстые и потолки высокие, недав-но был ремонт – скромный, но достаточно чисто. Санитар-ка, поворчав, все равно с завидной периодичностью и упор-ством протирает пол китайской шваброй. Но лишь в цен-тре, посетителей много, главное – первое впечатление, чис-то, а что там, под кроватью, не видно. Открывает окна и проветривает палату. 
Так какая же все-таки? Я, в другом измерении, знал всего три – четыре, в одной даже лежал.… Откуда я это помню? Я в очередной раз пошевелил рукой и внезапно по-чувствовал, как во мне реально бежит кровь.  Именно так, как должна. Часов на мне не было, но я все-таки попытал-ся посчитать свой пульс, замерив время по телевизору. Пе-ред информационной программой стрелки бегут, но телеви-зор стоял на тумбочке, экраном ко входу. То есть, с обыч-ного места не слишком удобно смотреть. Тогда я, перемес-тившись в противоположный конец кровати, ухитрился за-сечь необходимый момент. Да, как всегда – 60 или 72. По-моему, это норма. И спокойно заснул… 
На следующий день утром – вот почему я выделяю его особенно, началось нечто невообразимое. Ни свет, ни заря появились все дежурные медсестры, с градусниками и ка-пельницами, недовольная санитарка яростно орудовала шваброй, больным, кто мог, приказали убрать лишнее с тумбочек, выдали новые покрывала и постельное белье, поменяли полотенца – так хотелось сказать – а мне? На-верное, ждали какую-то комиссию. Первая соседка сходила на завтрак, принесла второй, поскольку третья и дальние боковые койки пустовали, а четвертая и перпендикулярная обходились домашним провиантом. Четвертая чудом ухит-рилась спуститься с кровати, я видел, как ей это было сложно, даже больно, накинула халат и, поддерживаемая первой – родственники еще не подошли, к девяти-то часам, прошествовала в коридор. И появилась усталая, но доволь-ная совершенны подвигом. Я слышал, она говорила, что обязана все это выдержать, иначе не стоило вообще ло-житься на операцию. К десяти лечащий врач совершил об-ход, сопровождаемый ординаторами, среди которых выде-лялись два темнокожих. Наверняка индусы, ибо смуглая кожа соединялась с арийскими, если не европейскими, чер-тами лица. Все были в накрахмаленных и отутюженных зе-леных халатах, как я понял, являвшихся особенностью хи-рургического отделения, и очень внимательно осматривали каждого больного. Ага, еженедельный генеральный обход, подумал я, когда к делегации присоединился довольно-таки пожилой врач, которого уважительно называли профессо-ром. Он говорил немного, но к каждому его слову внима-тельно прислушивались. Да, значит, я попал в приличное заведение, где грамотные врачи, подобран персонал. Толь-ко вот условия могли быть и получше. Или, как у нас – будете мыть руки с мылом, зато пить чай без сахара. По-степенно возня спала, подтянулись родственники, практи-чески одновременно. Первой пришла упругая девушка к четвертой старушке. Села рядом, подержала за руку. Не-смотря на свою немощь, та живо отвечала на вопросы и рассказывала об утреннем посещении. Девушка внима-тельно слушала, потом спросила, что та будет, достала из объемистой сумки два термоса, поставила на полку. Про-терла влажной салфеткой лицо и руки болящей, достала странное приспособление – шланг с воронкой. Откинув одеяло и простыню, вытащила затычку, и приступила к кормлению. То есть, медленно наливала бульон в воронку, а потом тот просачивался внутрь. Не знаю, насколько про-цедура была неприятной и болезненной, но переносила мужественно. Как я уже говорил, пищевод умирающей не работал, но та оставалась в полном сознании. Заберите меня, – говорила она, все ж последние деньки побуду дома, посмотрю сериал.… И я представил, как она полулежит в кресле, с пультом, и всматривается в совершенно чужую, незнакомую жизнь, с ненатуральными страстями. Но – красиво, ничего не скажешь. Юг, постоянное солнце. Но и у нас сейчас.… Пожалуй, даже жарковато. Больные укрыва-ются только простынями, обмахиваются сложенными газе-тами. На тумбочках снова появились бутылочки с водой и соком… так, и хочется встать и помочь, однако преграда непреодолима.
Санитарка приносит белье на свободные кровати. На-верное, их скоро займут новые страдальцы, сегодня опера-ционный день. То есть, будут проводиться плановые опера-ции, и выживших – к нам. Жестоко, но суть. Пока что счет не в нашу пользу, двое уже того, а на выписку. Нет, ос-тальные наверняка поправятся. Ближняя даже прихора-шивается, сходила в душ, высушила волосы. Ждет молодо-го человека? Сомнительно, за все эти дни навестила только подруга. Но тут уж ничего не изменишь. Скорее всего, про-сто не хочет представать в больничном, пусть и выздорав-ливающем виде.
Ближе к двенадцати появляются еще посетители – ко второй сегодня пришла внучка, совсем девчонка. За этой ухаживать не надо, нужно принести белье и еду. Та боль-шей частью лежит, но молодой организм требует действия, она встает и сама себя обслуживает. Что-то рассказывает бабушке, я не прислушиваюсь. Меня больше интересует мужчина, пришедший к перпендикулярной. Наверное, сын. Я тут всегда говорю в сослагательном наклонении, по-скольку могу делать выводы только по наблюдениям. Пер-пендикулярная называла его по имени. Он приходил регу-лярно, и всегда в одно время. Сидел около часа, поднимал мать, вытирал, выносил утку, приносил продукты. Вы гово-рите, что я повторяюсь? Конечно, а разве больничная жизнь изобилует разнообразием? Подъем – градусники – уколы – завтрак – капельницы или процедуры – обед – капельницы, уколы – гости днем или вечером – утки – не-решительные прогулки по коридору – осмотры врача – консилиумы - приговоры – операции – ЭКГ – флюорогра-фия – анализы - выписка.… Фу, устал перечислять. Что де-лал этот мужчина – да то, что обычною. Но он посмотрел в мою сторону, и мне показалось, что мы встретились взгля-дами. По крайней мере, мне этого очень хотелось. Он за-держал внимание на гладкой стене – я представлял, что со стороны мое обиталище закрыто стеной, ибо в противном случае, меня кто-нибудь да обнаружил. А если на какое-то время она становится прозрачной и с той стороны, просто никто в этот момент не обращает внимания?
Посидев часок, сын перпендикулярной ушел, сдав де-журство своему сыну, и они снова пошли гулять. И уже го-ворили о ближайшей выписке. Того гляди, палата совсем опустеет и мне будет совершенно нечем занимать свое бес-конечное время. Если не привезут других. А там – новые впечатления, лица. Какая-то жизнь. Интересно, а как жил я?  Но память натыкалась на глухую стену, как я на стены бокса.
После тихого часа – а у нас тихо, соблюдают режим, в палату привели еще два тела, с небольшим интервалом. Значит, рассудил я, здесь две операционных и больница большая. Тела, однако, подавали признаки жизни, слегка постанывали. После реанимации, это точно. Потому что так полагается – и, выходит, операционный день был не сего-дня, а вчера. В реанимации вряд ли будут держать больше суток – либо сюда, либо.… И тут меня прошиб холодный пот. А что, если за стенкой, прозрачной с одной стороны, и находится часть того заведения, и меня просто забыли в со-тах? И я лежу, невостребованный и случайно очухавшийся. А надо мной, подо мной, рядом, справа, еще десятки по-добных жмуриков?  И если это не жизнь, а то пограничное состояние, пока тебя не востребуют – не тело, а душу – на страшный суд! Такая перспектива меня не обрадовала, на-до ждать, какой ни есть приговор, какая и есть, а опреде-ленность. А сохраню ли я способность если не участвовать, то хотя бы воспринимать и осмысливать, вернут ли мне память? Кого надо попросить, или все само разрешится?
Ладно, перебьемся. Последняя мысль привела меня к выводу, что ранее я был пофигистом, то есть, позволял со-бытиям течь спокойно, своим чередом, не слишком задумы-ваясь о происходящем вокруг и не заботясь о будущем… Что ж, согласен, вернусь к своим наблюдениям. На третью койку положили полную женщину, и сразу же – они что, ждали за дверью, прибежали двое молодых людей – то ли два сына, толи сын с племянником, или… неважно. Она го-ворила слабым голосом, пыталась их утешить, обнадежить. Потом пришла сестра, лечащий врач, тоже что-то говорил, и один из парней побежал в аптеку закупать необходимые лекарства. Они просидели до вечера, ободряя ее своим присутствием, наблюдали за сменой капельниц, выходили курить. Потом пришли  женщины, с твердым намерением остаться на ночь, сменили подстилки, подали утку. Мне становится лениво перечислять….
Часов в десять вечера их тактично отправили домой, мол, все по плану, присмотрят, никаких осложнений нет, приносите питание, хотя и здесь больным хватает, ухажи-вайте, побудьте рядом…. Те с видимым облегчением поки-нули палату с твердым намерением прийти ни свет ни за-ря. Но мне было интересно, кто же занял вторую койку в дальнем ряду – да, вы правы, из праздного любопытства, ибо воспоминаний у меня не было, а чем я мог заполнить пропасть свободного времени?
К этой больной никто не пришел, она неподвижно ле-жала, иногда постанывала. Сердобольная ближняя подо-шла, подала воды… Села рядом и стала что-то рассказы-вать, утешая бедняжку. Я употребляю уменьшительное, по-тому что там оказалась совсем молодая девчонка, с диагно-зом острого перитонита. То есть, ей вырезали аппендицит, забрали в больницу так внезапно, что она не успела нико-му сообщить, а сотовый сел.  Ничего, – говорила она тихим голосом, – а я прислушивался, – завтра – послезавтра встану, позвоню, и ко мне придут.  Родители – в отъезде, бабушка на даче…  Ничего страшного, сегодня беспокоить особо некого. Только помоги дойти до туалета. Она встала, поддерживаемая ближней, и пошла, согнувшись, держась рукой за бок – надо беречь свежие швы, иначе разойдутся. Я мог видеть ее лица, но длинные темные волосы падали на белую больничную рубаху. Наверное, девчонка была со-всем молоденькой, – посочувствовал я, – только проопери-ровали, и  побежала. Вот что значит молодость. Но тут мое внимание опять переключилось на девушку, пришедшую к перпендикулярной. Та перестелила постель, прогулялась с ней по коридору, и сказала, что приедут завтра, и она по-едет к ним, она хотела домой, – я так понял, но смири-лась…
С чем? 
Я еще полюбовался темненькой – имя говорить не бу-ду, она не персонал, и отвернулся. Но внезапно почувство-вал какое-то движение. Девушка присела на кровать к ближней, и стала что-то говорить. А потом вдруг спросила: “А что это у Вас здесь за стенкой?” – я стал весь внима-ние. – “Наверное, соседняя палата” – “Да? А мне кажет-ся, нет, я явственно ощущаю какое-то присутствие, будто кто-то неведомый находится рядом”, – “Это вряд ли, разве что в соседней палате, –  усмехнулась ближняя, – или же, я тоже иногда чувствую, наверное, в воздухе носятся души усопших, еще девять дней-то не прошло, и они пока не по-кинули своего последнего обиталища, ждут”. – “Да нет, – упрямо сказала темненькая, – здесь есть еще что-то или кто-то. Разве Вы не чувствуете?” И провела рукой по стен-ке. Я синхронно следовал за ней, отражая ее ладонь. Каза-лось, что я уже ощущаю прикосновение…. Но преграда бы-ла непреодолима…
Женщины еще поговорили, но уже о менее существен-ном, и вскоре темненькая ушла, оставив меня с определен-ной надеждой. Вдруг и впрямь обо мне забыли, а тонкие натуры могут ощущать мое присутствие…      
Часам к десяти все угомонилось, ближняя выключила телевизор, и палата погрузилась в сон. Кто-то кряхтел, кто-то постанывал, но это естественно и неизбежно.
Я же не мог заставить себя заснуть….

3.
На следующий день все резко изменилось. Видимость почти полностью пропала, я мог слышать только звуки и ориентироваться по пробивающемуся, меня не бросили в одиночке, – свету. Будто кто-то покрыл полупрозрачную стенку каким-то напылением, отгородив меня от окружаю-щих. Дискриминация, - возмутился я, но жаловаться было некому. Я попытался приподняться, но не смог. Как будто нечто приковало меня к моему ложу. То есть, мое состояние изменилось. Легкой невесомости как будто и не было! Я немного огорчился этому факту, зато мог поправить по-стель, сдвинуть одеяло и укрыться им. Мне было немного жаль потерять способность парить в невесомости, без труда управлять своим телом…. Огорчаться чему бы то ни было, в моем  положении было нелепо.  Я постепенно привыкал к своему изменившемуся состоянию, двигал руками, ногами, ощупывал и осматривал себя. Потом залез под одеяло и с наслаждением укрылся. Что ни говори, это более привычно, и дает определенное ощущение защищенности… 
Наконец, справившись со своим телом, я почувствовал приятную усталость и задремал. Видел сон. Ко мне при-ближалась женщина, такая же невесомая, как я. Он хотела что-то сказать, но ветер уносил ее слова. По губам я читал вопрос: “А это ты?” Он был смешным, а кто же еще мог быть кроме меня? И женщина была чем-то знакома. Похо-жей на ту, что приходила к перпендикулярной. Темные во-лосы развевались, образуя ореол вокруг ее головы. Она та-инственно улыбалась. Я протягивал к ней руки, прикос-нуться и почувствовать ее реальность, но она ускользала, исчезала в мутных волнах пространства. И так повторялось несколько раз. Мне казалось, что от этого повторения я сойду с ума, как тот мужик, которому во сне нужно было тащить поезд до Бологого. Но мучения не могли продол-жаться бесконечно. Я точно знал, что это – сон.
Рука с трудом повиновалась мне, как будто состояние невесомости сменилось неимоверной перегрузкой. Сумрак вокруг меня сгустился. Теперь я с трудом мог разглядеть происходящее в палате, только приникнув к отделяющему меня от ее обитателей стеклу. Звуки не доходили, мои ор-ганы чувств ослабли, или же вовсе атрофировались за про-веденные в изоляции несколько дней. Для совершения лю-бых действий нужно прилагать значительные усилия. И большей частью я находился в забытьи.
В этом был свой положительный момент – непрестан-но быть свидетелем чужих страданий даже для независи-мого наблюдателя весьма непросто. И я мог сосредоточить-ся на основном – осознании своей сущности и изменивших-ся обстоятельств. То, что я постепенно материализовался,  не подлежало сомнению. Значит, наступил некий этап, ко-торый еще предстоит пройти. Я с размаху стукнул кулаком по противоположной стенке, и почувствовал резкую боль в кулаке, и услышал глухой стук. Наверное, его слышал не только я. Но кто здесь будет икать сигналы инопланетных цивилизаций? Не больные, и не медсестры. В середине дня я почувствовал жуткий голод. Если в предыдущие дни меня это не сильно беспокоило ввиду отсутствия потребностей, то сейчас я был не на шутку обеспокоен. Того и гляди, подоб-ная голодовка не пойдет на пользу, ведь меня по-прежнему никто не замечал. Такие вот грустные мысли посетили ме-ня, и мне уже не было дела до остальных…
В середине дня меня мое внимание привлекли необыч-ные посетители. Они не пришли вообще ни к кому. Просто стояли в палате, недоуменно оглядываясь по сторонам. Он – высокий крепкий мужчина, наверное, чуть за тридцать, лысоватый, в джинсах и белой обтягивающей рельефные мышцы футболке, одной рукой крутил барсетку, а другой осторожно поддерживал свою спутницу. Она чем-то неуло-вимо напоминала приходившую давеча к перпендикуляр-ной, и показалась мне знакомой. Будто нас нечто связыва-ло в прошлом. Вот почему та меня так заинтересовала, – догадался я, – именно похожестью и плавностью движений. Только эта была более напряженной, будто искала нечто. Но что здесь можно найти? И вдруг внезапная мысль пронзила меня – наверное, активизировались клеточки моего мозга, хранившие помять. И мне захотелось закри-чать во весь голос: “Я здесь, слышите?” Но почему – я осознать не мог. Они постояли несколько минут, и она по-прежнему неотрывно глядела в мою сторону. “Нет, такого быть не может. Но мне кажется, что он где-то здесь!” – в ее тихом голос я почувствовал надрыв. Глаза женщины были красными, похоже, она несколько дней непрерывно плакала. Я закричал еще раз, но мой тихий голос пропал в окружающем вакууме…
Высокий успокаивал спутницу, и делал это так нежно, будто обращался со случайно доставшейся ему драгоцен-ностью. “Если ты чувствуешь, что он где-то рядом, нужно обязательно продолжить поиски”. - Ага, искали именно ме-ня! Значит, есть жизнь во вселенной!  - “В соседней палате, или этажом выше?” Она покачала головой: “Нет, именно здесь, и ни в каком другом месте. В свое время у нас была с ним подсознательная связь, я всегда чувствовала его на-строение, даже на расстоянии. Ежели что случалось, то я понимала это прежде его самого. Потом…. Потом я все са-ма испортила”. Он обнял ее, не стыдясь присутствующих, которые деликатно отвернулись. Кроме последней девушки, которая привстала на кровати и внимательно прислушива-лась к происходящему. Она была бледна и слаба, но по движению ее губ можно было понять, что она хочет что-то сказать, но не в силах выдавить из себя ни слова… “Нет, ты ни в чем не виновата. Просто ушло время, все изменилось. И…” … И он стал расспрашивать больных, но кто им мог что сказать? Только моя соседка как-то неуверенно произ-несла. “Вы знаете, наверное, что-то в этом есть. Я тоже ощущаю присутствие постороннего, но не могу объяснить этого. И началось примерно неделю назад, а я здесь уже месяц”. – “Вот видишь, - сказала высокая с надеждой, – я знаю!” И она, как сомнамбула, медленно пошла в мою сто-рону. С каждым шагом я все явственно ощущал ее при-ближение, в сердце появилось непонятное жжение, а мозг стал постепенно наполняться воспоминаниями. Теперь я был точно уверен, что знал эту женщину! Но парень… Он как-то не вязался с ее обликом. Хотя вряд ли был ее бра-том, их наверняка связывало нечто большее. Женщина провела рукой по стене, совсем как темненькая перпенди-кулярной, я симметрично отражал ее движения. Наконец, она в полной прострации опустилась на койку ближней. И я почувствовал, как ее дрожат ее плечи. “Вы долго ищете? – сочувственно спросила ближняя?” – “Да, и уже отчая-лись. Где мы только ни были, – ни малейшего следа. И только здесь… Он должен быть здесь”. – “Давай, разворо-тим все, я договорюсь, каждую щелочку, каждую клетку!” – Голос мужчины излучал уверенность, и, по идее, должен был успокоить ее. “Да нет, - устало ответила женщина, – уже бесполезно. Спасибо тебе, любимый! Пойдем.  Ты и так со мной намучился”. Она тщетно попыталась улыб-нуться, – извините нас, мы отчаялись”. И, распрощавшись, странная пара ушла. Но я заметил, как новенькая при-стально поглядела им вслед, а потом опустилась, прижи-мая руку к больному месту. А она-то что? И опять нечто прорезалось…
После обеда перпендикулярную выписали, приходила стройная, со своим сыном и опять посматривала в мою сторону. Что за наваждение! Наверное, у них обеих в роду были колдуны или маги, или же они обладали экстрасен-сорными способностями, и могли чувствовать некие волны, создаваемые моим невидимым присутствием.… И у той за-бот было достаточно. Перпендикулярная шла более-менее уверенно, поддерживаемая внуком, и, попрощавшись, по-обещала выздороветь окончательно. Во всяком случае, цвет лица ее внушал определенную надежду. Еще одна кровать опустела в ожидании очередной мученицы, а я в изнеможе-нии погрузился в забытьё. Последний визит совсем выбил меня из сил…
Вскоре, несмотря на возрастающее чувство голода, я обрел способность мыслить и анализировать. Но только что? Сущность окружающего, увы, не подлежала анализу. Процессы, проходящие вне моего убежища, или места за-ключения, терминология не играет особой роли, шли своей чередой, большей частью не задевая ни меня, ни моего не-видимого присутствия. Мне стало скучно…
… Обретя немного сил, я приник к окну, и обратил свое внимание на вторую от окна, в дальнем ряду. Имени ее я не знал, более того, сейчас и не мог рассмотреть. Пусть она будет второй, ибо следующие, занявшие свободные крова-ти, мало чем отличались от своих предшественниц. Те же бледные лица, без кровинки, безнадежный взор, суетящие-ся родственники, капельницы, эпикриз, анамнез. Я освоил немало прежде незнакомых терминов. И я был уверен, что все, так или иначе, выкарабкаются, несмотря на все при-входящие обстоятельства. И я не смотрел, переключив внимание на вторую. Она, после ухода перпендикулярной, еще некоторое время смотрела в мою сторону, или же мне этого хотелось? Длинные, но неухоженные – условия, пони-маешь, волосы, жалко висели вдоль ее плеч. Она была сла-ба, но пыталась все  сделать сама. Наверное, это было и проявлением воли, и нежеланием кого-то обеспокоить. Но – странное дело – уже шел третий день со дня ее появления в палате, но никто к ней не приходил. Я стал домысливать. Нет, такая девушка, я представил ее до того, не могла быть одинокой. Разве что родственники и приятели разъехались по случаю лета, и она вдруг осталась одна. Такое вполне могло быть. Но только не для нее, ибо даже сейчас в ее чертах прослеживалась необыкновенная притягательность, ум сочетался с особенной, пусть и не очень выразительной, красотой. Что не часто встречается у блондинок. Откуда я это знал? – Такой вопрос был примитивным, но внезапно остановил меня… Стоп, однако. Да, черты девушки были правильными, и опять-таки что-то напоминало мне. Что, они сговорились, что ли? Приходят, заставляют мучиться,  напрягать не отвечающий на призывы мозг. У меня засело в подсознании – не реагировать на блондинок. Или реаги-ровать? Между различными уровнями моего подсознания возник конфликт. Но кто же прав? Бледность девушки от-нюдь не делала ее привлекательной, как и остальных оби-тателей палаты скорби, но что было в действительности, и почему она – я еще раз убедился в этом – неотрывно смотрела в мою сторону, когда была в состоянии это де-лать. Я попытался представить ее здоровой, нарядной и ухоженной.  Примерил на нее мини-юбку, коротенький то-пик, туфли на высоком каблуке… Волосам предал пыш-ность и естественный блеск.
И опять меня пронзило током, будто я был подключен к высоковольтной ЛЭП. Или мне делали – как это называ-ется? Электрошок?
Я точно знал ее, когда. Когда был в состоянии пользо-ваться всеми органами чувств и свободно перемещаться. Теперь мне было не трудно раздеть ее, задрав топик  – она должна вытянуть руки вверх, он будет скользить плавно, постепенно обнажая нежное и вожделенное тело. Лифчик? Пусть будет – процесс раздевания продлиться чуть доль-ше, спешить  некуда. Итак, лифчик свободно облегал не-большую, но идеальной формы, грудь. А застежка сзади. Я медленно, растягивая удовольствие, продолжал процесс. На очереди – юбка. Молния – тоже сзади, на ощупь нахо-жу застежку, и сдвигаю ее вниз. Непокорная юбка остается на бедрах. Как действовать дальше? Это лишняя деталь…. Но изящные бедра мешают. Ага, она снимается через верх, но я…  Достаточно немного задрать  ее, что я проделываю мысленно. Появляются беленькие, с оборочками, трусики. Они-то зачем?  А что если? Ну, допустим, моя попытка оканчивается удачно, и что из этого? Я даже не представ-ляю, что делать дальше, нежели только любоваться совер-шенными – иначе и быть не могло, – формами? Увы, на этом мои знания и возможности иссякли. Инстинкт услуж-ливо подсказывал, что сейчас моему взору предстанет еще более восхитительное зрелище…. Но потом – только мрак, и темнота. А далее мои познания заканчивались.  Все, хва-тит. Я и так слишком много уделил внимание неизвестной мне персоне. Пора задуматься о себе. Я напрягся, но ниче-го проясняющего сущность не обнаружилось. Кроме осоз-нания, что и эта девушка мне знакома. Едва ли бы я мог, то рассердился бы непременно. Они что, сговорились? Смотрят в мою сторону, подают знаки надежды, и ничего? Ведь я уже здесь девятый день, без хлеба и пищи. И это число мне тоже что-то напомнило, хотя некоторые – я по-дозреваю – клетки моего мозга находятся в состоянии ам-незии.
Она лежала совершенно спокойно, и никого не беспо-коила. По надобности, с трудом, вставала. На помощь при-ходила ближняя, та сдержанно благодарила, но выражение ее лица – напряженное, и даже отчаянное, не менялось…
 Во второй половине дня в палату вошел молодой че-ловек, высокий, симпатичный и растерянный. Он обвел взглядом находящихся в палате, тщательно вглядываясь в лица… Он точно искал кого-то. Кого именно – сомнений у меня не оставалось, поскольку в одной руке он держал роскошный букет роз, а во второй – доверху наполненный объемный пакет….
Сомневаться, к кому он пришел, не приходилось…
– Таня, это ты? Я едва тебя нашел, - сказал он, наги-баясь над неподвижно лежащей девушкой…
– Да,… – ее голос был слаб, и она даже не поверну-лась в сторону красавца – высокого, яркого брюнета.… Даже слишком яркого, на которого не могла не обратить внимание ни одна женщина. Он сел на стул рядом с ее кроватью, потом вскочил, осмотрелся, нашел где-то пустую банку, налили воды – я слышал журчание, повторяю, умы-вальника видеть я не мог. Сердце мое забилось сильнее, я как бы что-то предчувствовал, и внезапно почувствовал ревность к неизвестной мне девушке и пришедшему к ней. Как будто меня что-то связывало с ними! Мой лоб покрыл-ся испариной, я из своей полутьмы пытался не пропустить ни одного мгновения столь необычного свидания.
– Танюш, я еле тебя нашел, – он попытался взять ее за руку, но та по-прежнему была безжизненной, будто она вообще не реагировала на появление мужчины. Он еще го-ворил что-то о том, как искал ее, как растормошил всех со-седей, соседей ее бабушки, обзвонил все больницы, и вот…. Так что же случилось?
Она только едва заметно повела плечами, и снова ни-чего не ответила…
– Ты… в натуре, надо чего? Как себя чувствуешь? Тебе операцию сделали, аппендицит...
– Да вот, бывает, - наконец, вымолвила она… Ничего…
– Я беспокоился. Ну, как ты?
Она не ответила, и, более того, не посмотрела в его сторону… Озадаченный, он сказал:
– Я говорил с врачом, пока нет возможности отдель-ной палаты. Или тебя в другую больницу перевести…
– Ничего не надо. Зачем… Я … – она с трудом подби-рала слова. Не надо приходить. Я справлюсь.
– Тебе плохо, да? – молодой человек тщетно пытался достучаться до нее.
– Нет, ничего не надо, – слабо повторила она, я … ты это зря…
– Не понял…
– Приходить не надо… ты понимаешь… – она пыталась что-то донести до него, –  нет, ты все равно не поймешь…
Парень на самом деле не понимал, что такое случи-лось, и перешел к действиям – выставил на тумбочку при-несенные продукты, которыми легко можно было накор-мить не то что палату, а все отделение… Она же не реаги-ровала. Он налил минеральной в пластмассовый стакан, поднес к ее губам… Она только слегка пригубила и отвер-нулась…
– Тебе лучше уйти…
Однако он сидел еще полчаса, не обращая внимания на возможную реакцию остальных обитателей. Я подумал – неужели он так обидел ее, что она не хочет видеть его, даже находясь в столь плачевном состоянии.… Нет, дело, наверное, гораздо сложнее. И, в подтверждение моих мыс-лей, девушка сказала:
– Прости, но все кончено. Так просто и тривиально. Я больше не могу, понимаешь? И дело не в тебе… просто я, наконец, осознала. Ты не виноват….  По опыту, извлеченно-му из закоулков сознания, я знал, что “не в тебе дело” го-раздо хуже самых жутких обвинений, и означает конец.   
– Ну, как же?  Я же… – он замялся…
– Спасибо, что пришел. Но … больше не надо, я не вернусь, – несмотря на слабость, голос ее звучал твердо….
Ужас, что происходит! Ох, не хотел бы я находиться на его месте. А я сам? Сие неведомо, но отнюдь не исключено…
Скрипнула дверь, и высокий красавец покинул пала-ту…  Никому не было дела до произошедшего, все были за-няты своими болячками, капельницами, перевязками. В по-слеобеденный период сестры проявили невиданную актив-ность, катали системы, делали уколы, поправляли постели. Даже из своего затемненного угла я видел, как в окно ярко светило солнце, не спасали даже задернутые занавески. Свет побуждал к жизни тех, кто мог еще надеяться на ее продолжение, заставлял мобилизовать силы безнадежных, и активизировал уставшие гормоны.… Сестры казались ми-ленькими, даже недоброжелательная Ирина, наверное, и в ее жизни что-то наладилось. Она легко порхала, управля-ясь с больными, и никто не смог бы узнать в ней вечно на-дутую буку. Играй, гармонь! Я смутно помнил это сочета-ние, мои же гормоны послушно дремали, будто чувства на-всегда покинули меня… 
Я задумался, пытаясь привести в порядок свои новые наблюдения. Увы, у меня это совсем не получалось… раз-дробленные впечатления не выстраивались в гармоничный ряд. Я не мог получить цельной картины, собрать puzzle, и даже не представлял, что из этого могло получиться. И, главное, не понимал, чего хотел. Скажу по правде, мне бы-ло приятно, что Татьяна, если кто не помнит, так звали вторую девушку, отправила красавца восвояси. Кто же он? Но мое ли это дело? Возможно, вскоре мое сознание совсем растворится в пространстве, мозг потеряет возможность не то, что анализировать, но даже накапливать новые впечат-ления. Неужели это навсегда? Внезапно картина резко сменилась. Я почувствовал, как мои руки пробегают по те-лу девушки, шелковому и податливому. Она изгибалась под моими прикосновениями, становилась не только зри-мой, но явственно ощутимой, ее тело переплеталось с моим, мы вместе взлетали в неведомые ранее эмпиреи, мне каза-лось, что я, наконец, вырвался из замкнутого пространства, и полетел в неизведанное…
Или хорошо забытое? Приложил палец к виску – жилка надувалась и стучала, кровь приливала к голове. Я попытался отключить свое сознание и принять горизон-тальную позу. Неправильно, я стал поддаваться эмоциям и перестал заботиться о поддержании сил. Перед глазами побежали бесчисленные стада овец, вытаптывающих по-жухлую растительность. Поля простирались до горизонта, заканчивающегося покрытыми низкими облаками верши-нами. И кто-то неслышно парил над ними. Я попытался слиться с ним. И воспарил. Бескрайние просторы… нет, я точно видел изгородь, простирающуюся до небес. Бараны и овцы скопились возле нее, и жалобно блеяли.  Задние на-пирали, прорываясь вперед по упавшим, и падали сами, растоптанные напирающими… Я встряхнул головой, пыта-ясь отогнать болезненное видение, стоны бедных животный больно резали сердце и отдавались в глубинах моего соз-нания. Будучи богом, я посылал кондоров прекратить му-чения несчастных. И небо заполнилось черным облаком, еще более бесконечным, чем небо…
Вскоре сознание возвратилось ко мне. В очередной раз я был вынужден смириться. Но положение становилось не-выносимым. Мне до жути хотелось кричать, орать, требо-вать, чтобы надо мной прекратили жуткий эксперимент. От отчаяния я мог закричать, но кто меня услышит!
Я попытался успокоиться, вернуться к заведенному распорядку – наблюдению и обдумыванию. Вторую увезли на перевязку, она сама забралась на каталку. Зачем, спрашивается, ведь она сама ходит, иди здесь такой поря-док? Или, наоборот, что-то случилось, а я прозевал?
Пошли очередные посетители. Всех описывать не ста-ну, ибо между ними было общее, роднившее их, в не зави-симости от пола и возраста – озабоченность, терпимость, иногда – обреченность. Как я понимаю, тяжестью состоя-ния подопечных. Иные просто ждали конца, неизбежного, но затянутого, им было трудно смотреть на своих подопеч-ных, родных и близких, они тайком отворачивались и ук-радкой смахивали слезы. Увы, эвтаназия у нас далеко не приветствуется. Надеяться на чудо в наш якобы  просве-щенный век нереально.
Я стал ждать возвращения второй. Но прошло при-мерно полчаса – теперь я мог определять время по капель-ницам – большая бутылка опустошается примерно за со-рок минут. Если присмотреться, то можно увидеть тонкий срез, показывающий уровень… Дверь в очередной раз от-крылась, и в палату вошли высокая девушка, в джинсах и футболке. Раньше я ее тоже не видел. Я пригляделся, – она была точной копией второй, только со здоровым цветом лица, немного пополнее, и темненькая.
– Скажите, – спросила она приятным мелодичным го-лосом, достоинство которого я мог оценить, несмотря на приглушенность, – здесь … девушка… Татьяна…?
– Да, здесь, – ответила ближняя, которая, в силу са-мой старинной обитательницы, была в курсе всего, – ее по-везли на перевязку, а потом на рентген. Так что подождите, она скоро вернется. Все в порядке. А я пока буду соби-раться. Ближняя пошла куда-то с документами, минуты через две возвратилась, и начала собирать вещи. То есть, что-то доставала из сумочки и складывала в полиэтилено-вый пакет. Мне же это было подавно неинтересно, и я пе-реключил внимание на вновь пришедшую.
Ей было тоже около двадцати пяти, но уж никак не тридцать, ухоженная, аккуратная, легкий макияж только подчеркивал ее привлекательность. Она сидела, забросив ногу на ногу, смешно покачивая голубыми бахилами, натя-нутыми на легкие туфельки, прислонившись к бортику вы-сокой кровати – у белой больничной табуретки не было спинки, изредка исподволь оглядывая палату. Ее взор так-же остановился на моей стенке, и мне даже показалось, что я его перехватил, потому что…. Нет, это уже мои грезы. О чес только не задумаешься, находясь в столь нелепом по-ложении!  Но странно было не это – мне опять показалось, что я знаю и эту девушку! В висках застучало, я с силой сжал их руками. Но кровь не переставала пульсировать… Видимо, я нахожусь в чьей-то безграничной власти, меня постоянно преследуют образы, наваждение какое-то… Ми-нут через пятнадцать дверь открылась, и в палату вошла, поддерживаемая медсестрой, вторая. Увидев подругу, пришедшая встала, и бросилась к ней навстречу, весьма осторожно, ибо та была бледна и измучена своей, я наде-юсь, временной немощностью, и перенесенными только что процедурами.
– Танька, ты? – голос ее был слаб, – видишь, какая. Аппендицит.
– Я знаю, Андрей (я понял, так звали парня, прихо-дившего ко второй) мне позвонил. Знаешь, такой из себя. Что у вас произошло, он ничего не сказал…
– Да, я,  – она говорила тихо, мне не расслышать. Ви-деть лицо прооперированной девушки я не мог.   
Пришедшая же стала говорить тихо, склонившись к подруге.
Через некоторое время вторая поднялась с помощью гостьи, оперлась на нее, и они пошли в коридор, оставив меня в полной неизвестности…
Зато я мог представлять, могла выглядеть вторая, ко-гда оклемается.  Но для такой юной особы, не страшно, ни-чего, пройдет. Здесь и не таких вытаскивали.  Но это пред-ставление, – я не раздевал, наоборот, попытался одеть ее в цивильное, –  блузку, джинсы, туфельки, наносил макияж, – утомило меня. Я закрыл глаза, попытавшись сосредото-читься на собственной персоне. И вдруг меня в очередной раз пронзило воспоминание. Причем в нем присутствовали обе девушки, и, несмотря на мои старания, образ размы-вался…
Отключившись, я не заметил, как она вернулась в па-лату…
©©©

Горло пересохло. Я облизал рассохшиеся губы.  На них появились безобразные трещина –  ага, я страдаю обезво-живанием. Разве что к вечеру, когда станет прохладнее, ос-татки влаги скопятся на полупрозрачной стенке, и тогда….  Я смогу слизать капельки, и продержаться еще какое-то время. Меня внезапно охватила апатия, – это было следст-вием излишнего перенапряжения, и все же новая интрига не давала покоя. Я снова погрузился в бессознательное со-стояние, не знаю, сколько времени отсутствовал, час, два, сутки…. В палате стало сумрачно и прохладно. Я размял затекшие конечности, сменил позу и отвернулся к ровной противоположной стенке. На ней мутно отражались слу-чайные отблески, и моим единственным развлечением было наблюдать их причудливую игру. Внешние звуки – покрях-тывания, постанывания, редкие шаги, меня давно уже пе-рестали раздражать и стали неизбежным фоном, как шум одинокого троллейбуса посреди ночи. Я потерял счет вре-мени, это мне совсем не нравилось. Неужели опять терпеть до утра, до прихода первых медсестер, завтраки, недоступ-ного мне, капельниц… Посетителей, наконец.
Прошел час или два. Мне надоели отражения, и я сно-ва перевернулся на другой бок, прикоснулся губами к про-хладному стеклу. Увы, влаги не ней не скопилось, и сухой язык почувствовал только равнодушную стенку, за которой я находился в заточении…. И вдруг, прямо перед собой, я увидел лицо второй. Она что, поменялась с ближней? А ко-гда ту выписали? Неужели я отсутствовал так долго? И как же теперь я буду вести отсчет времени? И зачем же вторая переместилась сюда? Неужели для того чтобы быть ближе ко мне – тщетная надежда, или же потому, что это наиболее спокойное и уютное место, если такое возможно в данной ситуации…. Некоторое время вторая всматривалась в мое пространство, я даже чувствовал ее взгляд, и произ-нес, да здесь я, здесь. Но был ли слышен мой голос? Даже я чувствовал, как он ослаб, и если и прежде, когда силы не покинули меня, никто не мог его расслышать, то о чем го-ворить сейчас? 
Губы девушки напротив шевелились, я напряг остатки сил, я должен услышать хоть что-нибудь… Мне казалось, что это чрезвычайно важно, и повлечет последствия для меня. Для восстановления памяти и осознания сущности.
“…миленький мой, я знаю, ты где-то рядом, а не только в моих мечтах, – шептала девушка, – и обяза-тельно вернешься ко мне. Боже, прости меня, грешную, прости мой самый тяжкий грех – нерешительность. Да, я привыкла к уюту, размеренной жизни, к удовольствиям, и мне искренне казалось, что так и должно быть, что я счастлива, ухожена. И ты, всевидящий,  знаешь, до того я не позволила прикоснуться ко мне никому, кроме мужа. И начало мне показалось спонтанным, мы с Татьяной (ага, они опять Татьяны, или это бред?) совершенно не помышляли ни о чем. Так, зашли посидеть и поболтать, хотя до ее бабушки, на Бармалеевой, всего-то минут де-сять ходьбы. Сели в уголке, никому не мешали, избави-лись от возможных приставаний – две красивые девушки в подобном заведении…. Сидели мирно, никого не трогали, легко отшучивались при попытках завязать с нами раз-говор, и тут появились вы. Вы были немного необычными, вежливыми, и даже не пытались вступить с нами в раз-говор. То есть, самодостаточными, как и мы в тот мо-мент. Нам показалось это прикольным, и…. Когда Вы вы-звались нас проводить, у нас синхронно, абсолютно не-осознанно, возникло желание пригласить вас в гости и продолжить знакомство. Я не могу сказать, что сразу же выделила тебя, это было бы нечестно, ты понима-ешь?” – К кому она обращается? Не ко мне ли? Теперь я был уверен, что девушка была раньше мне знакома, как и приходившая к ней, и та, другая, высокая, которая была с молодым человеком. Но что нас связывало, вот в чем во-прос. Увы, об этом я смог думать гораздо позже, сейчас же старался не пропустить ни одного слова, произнесенного девушкой. Я осознавал, что восприятие мое гипертрофиро-ванно в силу особенностей моего пребывания в заточении, и все же ее слова глубоко проникали в мое сердце.
©©©

Да, мне было приятно, как нежные мужские руки ласкают меня, осторожно, опасаясь перейти еще не ус-тановленную границу, как вы оба, сменяя друг друга – нет, это мы решили, что так будет, смогли доставить ни с чем не сравнимое удовольствие.  И случайная ин-трижка, которой можно было не придавать особого зна-чения – перепихнулись к обоюдному удовольствию разок-другой, продолжилась. И тут случилось непредсказуемое, – я стала с нетерпением ждать очередной встречи, со-всем потеряв голову, как шестнадцатилетняя девчонка, впервые открывающая для себя неизведанное. И привязы-ваться к равнодушно относящемуся ко мне мужчине, ведь для него я – только живая и теплая кукла…. С Татьяной творилось то же самое.   Мы обе пытались чередоваться, боялись увязнуть слишком глубоко, наши занятия не должны были перерасти в нечто большее, вызвать чув-ство привязанности. Тогда – очередной тупик, из кото-рого выходя нет по определению. Увы. Мы жестоко про-считались. И в этой, искусственно и искусно созданной нами ситуации, неизбежно возникновение чувств и пред-почтений. Так уж мы устроены, и ничего не поделаешь. Впервые в жизни я почувствовала ревность, и к тебе, и к своей подруге, когда ты оставался с ней, и даже к неиз-вестной мне твоей жене. И я боялась признаться в этом даже Татьяне. Мне стыдно, но я несколько раз проследи-ла за тобой, и заметила тебя с невысокой пухленькой блондинкой, тон и… не знаю, как выразиться, не вызывали сомнения в ваших отношениях. Но так же было заметно, как они идут на спад, или мне именно это хотелось уви-деть? Твоя блондинка достаточно мила, вру, привлека-тельна, но это не означало ровно ничего. Ее мимолетные стрелки в сторону, твой уставший и неопределенный взгляд. Я это придумываю, да? Просто вы не смогли до-говориться, я права?
Признаюсь в очередном грехе – я почувствовала жгучую ревность, слезы застилали мне глаза. Я была го-това уничтожить и тебя, и ее на месте. Но поняла, что не имею никакого права.  Ты не помнишь, и, наверное, не заметил, но в следующий раз я избегала тебя, отдав предпочтение твоему другу, а ты вполне удовлетворился Татьяной.  Она умеет привлекать мужчин, но, как и я, ограничивается кокетством, в лучшем случае – легким флиртом, ибо ей – она говорила так, вполне достаточно того, что было у нас, и я ей верю…. А Танька сказала, что вы просто мирно побеседовали. Мне же представил….
Я не смогла совладать с собой, и два месяца показа-лись мне вечностью, я хотела тебя целиком, полностью, и было ужасно, что ты этого не понимаешь. Первое вре-мя я не осознавала сего прискорбного факта, но что мог-ла поделать, если мои мыл были заняты только тобой? Вернее, не понимал первое время, несмотря на все мои ухищрения. Но был регламент, нарушить же договор, и встретиться с тобой только вдвоем, я не могла. Не мог-ла переступить через свои дикие принципы и сделать первый шаг. Но, помнишь, когда мы ходили в Мариинский театр, и на выставки – боже, чего мне пришлось натер-петься! Встретишь кого из знакомых – тогда. А что из этого? Нет, значит, тогда я еще не была готова к ре-шительному шагу… ты сам, первый, брал меня под руку, меня, а не Татьяну, а друг твой – вы что, сговорились и поделили нас, не отказываясь от обоих?  Я тебе прощаю, слышишь милый? Если ты можешь меня слышать, отзо-вись. И ты был напряжен, тебе было трудно не огляды-ваться по сторонам, – я понимаю, испытывала то же самое, но все равно ты старался шутить, весело ком-ментировать развешенные по стенам картины. Помнишь ту, у которой мы остановились? В зале было прохладно, и картина – бегущие в никуда люди на белом искрящемся снегу, от нее стало немного жутко, и я прижалась к те-бе, меня охватил озноб.  И ты, уже не обращая ни на ко-го внимания, обнял меня и не отпускал, пока мы не обош-ли всю выставку. Нас – ты не заметил – даже сфото-графировали, и ты был мой, и я позабылась тоже. Меня потом спрашивали – что за мужчина был с тобою? – а я могла только что-то промямлить, покраснеть и сму-титься. Ты тогда отключил мобильник, нас ничто не должно беспокоить, но у меня не было сил остановить время. Боже! Ну почему я все испортила! Я виновата пе-ред тобой, перед всем миром. Даруй ему спокойствие, а мне покой! Прошу тебя, если ты можешь слышать, подай знак”…
Я не знал, к кому она обращается, но закричал изо всех сил.
“Вот видишь, ты подаешь знак. Значит, ты спасешь его, да? Возьми мою грешную душу”…
Я снова закричал от отчаяния, прижимался губами к стеклу, которого касалась девушка с другой стороны. Но…
“Если не можешь говорить, подай хотя бы знак!”
Безумные глаза смотрели на меня, девушка твердила одно и то же…. Я постучал по равнодушному стеклу, и вне-запно девушка замерла…
“Господи, ты меня слышишь! Я чувствую, ты рядом, ты где-то здесь! Ну почему я не могу тебе помочь”…
Наша беседа продолжалась целый час, пока девушка не обессилела.
“Господи, возьми меня, но только спаси его!”
Ее отчаяние было беспредельным.
И вдруг – я все вспомнил! Но знание стало последним, уносящим мои силы…
©©©

И я не позвонил, как обещал, темненькой. Уехал в Мо-скву, в командировку, принимал какие-то жизненно-необходимые решения, подписывал документы. И тихо пил. Много. А потом вернулся в Питер и завязал. Совсем.   
А Татьяне было достаточно сказать лишь одно слово, чтобы вернуть все на круги своя. Или не говорить вовсе, а просто взять меня за руку, сесть рядом и помолчать.
И она это знала….




 





БУЛЬВАР

Повесть - фэнтези

Глава 1.

–  Шарик! – позвал Федор, однако, заигравшись, пес явно не слышал его. А, может, просто возмущался – уж больно не подходящим было имя для столь основательного, хоть и добродушного ротвейлера. Тот имел обыкновение убегать и носиться по всей территории, не выбегая на трамвайные пути, и в то же время постоянно посматривая – на месте ли хозяин. Некоторые прохожие, имея счастье столкнуться с Шариком нос к носу, кляли его хозяина, вполне обоснованно предполагая, что такая здоровенная псина…. И были отчасти правы, мало ли у него на уме. Именем своим ротвейлер обязан тому, что в младенчестве, если такое применимо к собакам, был абсолютно пуши-стым, кругленьким, и ловко перекатывался по линолеуму казавшейся ранее необозримой квартиры. Конечно, столь позорное имя было издевательством, но пес о том не ведал, и откликался, вводя в недоумение случайно оказавшихся рядом прохожих.
Гулять с Шариком было почетной обязанностью всех членов семьи. И, в силу своего возраста, тот любил вдоволь поразмяться после дневной отсидки взаперти. У Федора же часто не было особого желания бегать наперегонки со псом, и посему отпускал того на вольные хлеба, в полной уверен-ности, что задрать его никто не посмеет, ибо тот легким движением лапы нехотя поставит незадачливого соперника на место, а псу надо только порезвиться, вырваться из че-тырех стен, волею прихотливой судьбы определенных ему местом обитания. Поэтому при первой возможности они выезжали на дачу, там уже псу предоставлялась абсолют-ная свобода. Сейчас же Федор, поеживаясь, поглядел на часы – уже почти час он выгуливал собаку. Пора уже и честь знать. В иное время, Федор, конечно же, с удовольст-вием и сам побыл на свежем воздухе, дожидаясь, пока его женщины – жена и дочь-студентка, доберутся-таки домой, и приготовят ужин. Уж чего-чего, а готовить Федор органи-чески не любил. Стоять у плиты – для него была настоя-щая мука, и он с радостью соглашался выполнять любую подсобную работу. Прогулка же с собакой для него была чем-то вроде отдыха после работы. Он надевал на Шарика ошейник, дабы не вызывать возмущение встречных, спус-кался на лифте с седьмого этажа, доводил до бульвара – всего-то обогнуть дом и перейти неширокий проезд возле открытой автостоянки. Потом же он отпускал его на волю, а сам  по обсыпанной гравием дорожке направлялся прямо к Бухарестской. Поглядев сначала налево, а затем – на-право,  переходил трамвайные пути по зебре, и покупал привычную бутылку пива. Причем делал это после тща-тельного обзора, ибо цены в соседних ларьках отличались рубля на полтора. Он мог рубль-другой переплатить впол-не безболезненно для своего бюджета, но осознание того факта, что его не прокатили, приятно согревало сознание. Он просил открыть бутылку, но не до конца, чтобы за-ткнуть пробку, и к этой его слабости продавцы уже при-выкли. Ларьки менялись, вместо обшарпанных железных коробок появлялись другие, более цивилизованные, пиво дорожало, появлялись новые сорта, но Федор придержи-вался двух-трех, знакомых ему еще с тех времен, когда бу-тылка стоила….  Это, в принципе, не важно. Он делал пару глотков, пиво неизменно приживалось, затем переходил трамвайные пути в обратном направлении, присаживался на скамейку в центре бульвара, – если та не была покра-шена или сломана не до конца, и медленно потягивал ян-тарный напиток. Именно янтарный, ни в коем случае не крепче пяти с половиной градусов, ибо дальше крепость достигается только добавлением спирта, и тепло медленно разливалось по телу. Бытовые проблемы на время отступа-ли, а мозг не затуманивался. Иногда он перебрасывался ничего не значащими словечками со своими коллегами по выгулу, также приобщенными к легкому хмелю, не особо распространяясь ни о своих делах, ни, тем более, о досто-инствах питомцев. В компании и бутылочку пива выпить было приятно. Он, как правило, оставлял ее возле скамей-ки, а потом та исчезала самым невероятным образом – каждый зарабатывал на жизнь, чем мог. Это когда было тепло. Но сейчас дело обстояло несколько иначе. Заканчи-вались последние, теплые осенние деньки, когда еще наде-ешься, что это продлится бесконечно, и только желтеющие, краснеющие неизменно облетающие листочки, покрывав-шие узорным слоем еще живую, но пожухлую траву, напо-минали о неизбежности прихода бесконечной осени. И вот она наступила – утром было еще тепло, и, казалось, ничто не предвещало быстрой смены погоды, но внезапно подул северный пронизывающий ветер, смел цветной ковер в куч-ки, выгнал прохожих под укрытие каменных стен. Ветер хитро менял направление, задувал из-за всех углов, разго-няясь на открытых пространствах.
Федор по инерции надел легкую курточку, и теперь только ежился, немного сетуя на свою непредусмотритель-ность. В самый раз было укутаться в ватник, да и ушанка не повредила бы. Какое уж тут пиво! Прохожих практиче-ски не было – только быстро пробегал народ с трамвайной остановки, так же легко одетый и не совсем готовый к сме-не погоды. Как не хотелось после холодного, но все-таки ле-та, опускаться в бесконечную осень.
Он снова огляделся и позвал Шарика. Безуспешно. Что ж делать, и нехотя пошел вдоль бульвара. Пес резвил-ся неподалеку, устроив перегонки со здоровенным пуделем, и, заметив Федора, виновато поджал хвост – извини, мол, заигрался. Можно, я еще побегаю? «Такова карма моя, –  усмехнулся Федор, –  ладно, еще немного померзну». Уже смеркалось. Так, как это бывает только в Питере, когда медленные суровые облака постепенно затягивают небо, отблескивая сталью, а позже – свет поглощая свинцом, и солнце садится в красный горизонт, предвещающий ветре-ный день. Сгущение туч – явная примета дождя. Но уже не летнего, быстротечного, а затем развеются облачка,  хоть на какое-то время появится солнце, а целой череды нескончаемой мороси, растягивающейся порой до весны. То ли дождик, то ли невесть что. Мелкие октябрьские капли постепенно переходили в крупу, падающую на еще теплую землю, и тут же таяли. Еще не время. Ну, а потом – пред-сказать погоду на завтра было совершенно невозможно. Ибо могло таки проглянуть солнышко,  люди, как грибы, вылезали на свет божий, уловить теплый лучик, и неизмен-но оказывались обманутыми. И все длилось годами. Похо-же, что дело обстояло именно так, и вот-вот должен был совершиться неизбежный переход, что невольно навевало безразмерную тоску.
Лениво зажигались маяки окон –  возвратившийся с работы народ устремлялся на кухни. Федор почувствовал, что в животе забурчало. Все, пора, решил он – и его окно тоже светилось. Сейчас поужинать, к телевизору, а потом – в душ, и спать. А на выходные еще раз съездить на дачу, пройтись по пролеску, подобрать последние груздочки и жирные волнушки, и потихоньку готовиться к зиме. Ну, а ежели повезет с погодой, то и шашлычки устроить на при-роде. Федор подумал, что этим летом опять не перекрыл крышу, придется подлатать, положить рулона три-четыре рубероида, чтобы не залило совсем. Он невольно поежился. А сейчас – пора домой. Шарик теперь крутился неподале-ку, и Федор повернулся, чтобы позвать его. Однако что-то внезапно привлекло его внимание. Какая-то несуразность проявилась в окружающем пейзаже, настолько знакомом и привычном, что любое изменение невольно привлекало внимание. А пейзаж этот практически не менялся в течении нескольких лет. Разве что на углу Бухарестской строили, с одной стороны, высокий дом, говорят, с элитными кварти-рами, но временно стройку приостановили, и теперь это был просто дом с черными глазницами, а с другой – сверх-новый новый супермаркет, явно по московскому проекту – «Лента», пока что обнесенный забором. Ежели встать ли-цом к дому – то слева, как и справа, будет Бульвар. С пе-ресекающими его дорожками, проложенными изначально, как будто провели толстым карандашом по линейке, и дру-гими, вытоптанными нетерпеливыми прохожими, спешив-шими однозначно наискосок, и уж потом на западный ма-нер засыпанными гравием и укатанными муниципальными катками. Вдоль дорожек постепенно подрастали посадки, ровненько подстриженные кустики соседствовали с самоса-дом, и даже роскошные пушистые елочки по совершенно непонятной причине оставались целыми и невредимыми по-сле новогодней путины. Теперь же только они стояли почти не поблекшими. Как и недавно – к юбилею, наверное, вы-крашенными фонарными столбами. Что-то подлатали, мес-тами положили асфальт поверх рассыпавшегося старого, даже мусора стало заметно меньше, но все равно ощуще-ние окраины и заброшенности оставалось, особенно для по-сетившего сию округу в первый раз. Аборигены же ко все-му привыкли, глаз замылился. Левее дома – открытая ав-тостоянка, с проржавевшей вышкой и ларьками по бокам, на берегу мелкого, но коварного озерца. Озерцо это не-сколько раз пытались засыпать, уж на памяти Федора, но как-то неудачно получалось – подземные воды упрямо стремились наверх, и размывали навезенный грунт. Кое-где из озера торчали куски арматуры, обломанные бетонные плиты, большей частью затаившиеся под водой. Несмотря на небольшую глубину, в озерце не переводились карасики, а бережок зарастал камышом. Особо продвинутые умель-цы из местных даже ухитрялся изловить пару-тройку ры-бешек – кота покормить, и вообще, для удовольствия. Но чаше всего на маленьком холмике собирались мужички, желавшие слегка выпить и охолонуться опосля. И зачастую это купание оказывалось последним. Может, кто-то просто хлебнул лишнего, а кто и зацепился о железный прут ар-матуры. Или еще за какую-нибудь мерзость, ибо под по-кровом ночи все, кому не лень, сваливали в озерцо всяче-ский хлам, дабы на тащить на помойку. И еще поговарива-ли, что в озере завелся кто-то вроде водяного, и тот был весьма недоволен, когда тревожили его покой. Федор тоже слышал об этом, однако считал пустыми враками. Но сам и не думал о том, чтобы окунуться в этом роковом озере. Наверное, все же не зря об озерце этом шла дурная слава. Даже вездесущие пацаны обходили его стороной, а о том, чтобы благоустроить его, и речи не было…. Несколько лет назад пруд пытались осушить, но потом бросили это беспо-лезное занятие –  потому что оно то ли подпитывалось под-земными водами, то ли было частью русла проходившей здесь некогда реки. Так и жило он по своим законам, нику-да не исчезая и не пересыхая. Однако недавно с дальней стороны озерца появился забор. Значит, нашелся некто, по-зарившийся на незастроенный участок. Свято место пусто не бывает.
Сам же бульвар, вполне приличный – никто уже и не помнил, что в недавние времена там была свалка,  тянулся от улицы имени болгарского коммуниста Димитрова аж до самого роддома, соседствовавшего с трамвайным кольцом, а еще дальше проходила окружная железная дорога, вдоль которой собирались построить кольцевую автомагистраль. Бульвар пересекали две широких автострады, и посему он был как бы нарезан прямоугольниками. 
Да, что-то изменилось на самом деле. Впрочем, Федор мог почувствовать это только шестым чувством, поскольку ни стоянки, ни поверхности озерца он видеть не мог.
Федор находился почти в центре бульвара, возле того едва обозначенного заросшей травой круга, раздававшего лучами разбегающиеся дорожки, и как раз на полдороге от трамвайной остановки до ближайшего дома. Его дома. Главная аллея рассекала бульвар пополам, по краям же бульвар скатывался вниз, к водостокам. И теперь уже об-зор закрывали выросшие за несколько лет деревья. Справа – те же елочки, перемежающиеся со стройными лиственни-цами, а впереди – то ли липы, то ли тополя, уже достаточ-но высокие, чтобы создавать впечатление замкнутого про-странства. Федор всегда сомневался в их идентификации, но в начале лета белые пушинки разносил ветер, покрывая набравшую силу траву. Здесь Федор тормозил еще больше, его знания, к сожалению, ограничивались осокой, о кото-рую он в детстве не раз резал руки, прикладывая потом подорожник, да люпином, с его синенькими и розовыми цветочками, похожими на разноцветное помело. Еще Федор знал ромашки, васильки, георгины и даже нарциссы и пио-ны, но когда растения только пробивались среди сорняков, он вполне естественно пасовал.  Жена, со свойственным ей терпением объясняла ему, что есть сорняк, а что – специ-ально высаженное растение.   Особенно после того, когда он повыдергал чуть ли не все побеги свеклы.  Еще он нау-чился различать осоку и порей. Но не лук, а ужасно про-тивное растение, заполонившее собой дачные участки. На бульваре же высадили какую-то специальную газонную траву, но и она была для него просто травой, пожухлой сейчас, хотя еще некоторые травинки упорно сопротивля-лись неотвратимо наступающей осени.
Какое это имело значение сейчас? Разве что в созна-ние его въелись определенные образы, и любое их наруше-ние вызывало дискомфорт, и беспокойство.
Федор развернулся, чтобы вглядеться тщательней, и чуть не поскользнулся на невесть откуда выкатившейся бу-тылке. Это опять отвлекло его внимание. Он чертыхнулся беззлобно, пнул ее, и та откатилась в сторону, застряв в траве, там, где дорожка встречалась с газоном. «Наверное, ее прикатило ветром», –  подумал Федор, –  отворачиваясь от сильного порыва.
Внезапно потемнело, облака закрыли умирающее солнце, и еще более отчетливо проявились невесть откуда взявшиеся фигуры как раз над тем озером. Казалось, они наступали ниоткуда, но было впечатление неотвратимости. Очертание постоянно менялись, и уже почти все простран-ство было заполнено чем-то невообразимым. Нечто смутное проявлялось на гигантском экране, закрывая стоящие по сторонам озерца длинные девятиэтажки. Контуры его дома еще проступали, но как бы в дымке, можно было видеть только отблески зажженных окон. Невесть откуда появив-шиеся фигуры внезапно материализовались – теперь это был лес, почти реальный, но разросшийся почти до гори-зонта. Верхушки деревьев колыхались под ветром, и неот-вратимо надвигались. Федор стоял, как завороженный, не в силах сдвинуться с места. И вдруг над лесом возникла ги-гантская фигура. Даже не фигура, а просто голова, в бле-стящем шлеме, с закрытыми глазами, и усами, седой пеле-ной ложащимися на крыши теперь уже неведомых домов. Федор потряс головой – неужели ему это привиделось? На несколько секунд закрыл глаза, досчитал до десяти – но явление не сгинуло. Он заставил себя обернуться – нет, с другой стороны ничего необычного не происходило. По Бу-харестской пробежал одинокий трамвай, он даже не понял, остановился ли тот, и по-прежнему весело горели огни не-давно открывшегося магазина «Копейка», сумрачные глаз-ки одиноких ларьков. И никакого движения. Бульвар мгно-венно опустел, никто не проходил поблизости, Федор вне-запно ощутил, что он совершенно одинок и беззащитен. Это чувство обступало его со всех сторон,  парализовало созна-ние. И даже мощный пес, вынырнувший из темноты,  дро-жал от страха, терся об его ногу и тихонько поскуливал, совершенно не понимая происходящего. Федор машинально погладил упругую щетину, успокаивая своего друга, но сам…. Отворачивайся, не отворачивайся – все равно явле-ние не пропадало. Неясный низкий звук заставлял вибри-ровать барабанные перепонки, почти инфра – из тех, что завораживают, не дают пошевелиться и вгоняют в паниче-ский страх. Он имел некоторое представление о таком воз-действии, был несколько информирован о всяческих пара-нормальных явлениях, но лишь теоретически…. А инфразвук постепенно набирал силу, синхронно со все более прояв-ляющимися изображениями. Этот звук заставлял трепетать все клеточки тела, и застывать в полной недвижности. И Федору казалось, что он чуть ли ни один во Вселенной, и он был не в силах не то чтобы сдвинуться с места, но и вооб-ще пошевелиться.
Федор все же заставил себя повернуть голову навстре-чу невесть откуда-то взявшемуся образу, хотя был почти парализован страхом. Сквозь глазницы гигантской головы пробивался сочный розовый отблеск, как будто она враща-ла суровыми очами, озирая подвластный ей мир. Она будто она грозила всему сущему, бессильному перед ее безгра-ничной властью. Федор же по натуре был неисправимым прагматиком, и не верил во всякие проявления сверхъесте-ственной силы…  «Ничего, –  подумал он, –  это всего лишь облака, да, облака, сейчас они рассеются. Они всегда соз-дают причудливые образы, ничего необычного в этом нет».  Федор и сам не верил – но ведь нужно успокоить себя, от-ражение как раз соответствовало закатному времени, и предвещало холодный и ветреный день. И вполне реальное было ближе – он основательно подмерз, ему уже просто-напросто захотелось немедленно отлить, и он вполне есте-ственно посмотрел в сторону ближайших елочек, где смог выправить свое дело, не попадаясь на глаза случайным прохожим, но откуда они могут объявиться. Облегчившись и торопливо застегнув ширинку, Федор вытащил из пачки смятую сигарету и нервно закурил.  Он по-прежнему неот-рывно смотрел на переливающийся дивным светом образ. Пес же, ни на шаг не отходивший от него, внезапно поднял голову вверх и совсем непривычно заскулил, вытянув мор-ду кверху, опасливо выражая свой страх и, в тот же время, стыдясь перед хозяином за проявленную слабость. И они вместе следили за изменяющимися образами.
Меж тем мираж начал потихоньку рассеиваться, сли-ваясь со сгустившимися облаками,  фигуры меняли свои очертания, и вот, наконец, голова моргнула, сквозь пустую глазницу пробился ярко-синий луч. Остатки образов сами собой бесследно растворились в наступивших, наконец, су-мерках.  И вроде  ничего и не было. По Бухарестской снова прогромыхал трамвай, двери растворились, и пассажиры торопливо разбежались – кто налево, а кто-то пошел через бульвар – наверняка, это были соседи из близлежащих до-мов.
Мимо прошло несколько знакомых, с ними он давно уже привык раскланиваться, не знал их по имени, и те то-же только кивали, дабы побыстрее пересечь рассекаемый ветром бульвар. Ничто не мешало Федору последовать их примеру. Шарик же был тем более не против. Но Федору все же не терпелось хоть с кем-нибудь поделиться, и, когда его нагнал давний Знакомый, он едва не удержался, чтобы спросить, не видел ил он чего странного.  Но тот был оза-бочен лишь тем, чтобы поскорее добраться до дома, и толь-ко посетовал, что, мол, как внезапно похолодало, и все уже, лета не будет….  И Федор понял, что ничего необычного Знакомый не видел, и, если бы он начал рассказывать, то его могли почесть за психа. Но, скорее всего, тот сказал бы, что в такую дерьмовую погоду мало ли что может причу-диться.
Все стало на свои места – заморосил дождик, переме-жающийся с мелкими крупинками, еще не снега, но его предвестника. Они быстро засеменили, и вскоре уже вхо-дили под арку, где ветер терял свою силу. Вот уже Федор возле подъезда, открывая дверь, он чуть не споткнулся о бетонный порожек – кто-то выломал кусок, или тот сам выкрошился от времени.  Шарик же, привыкший взбегать по лестнице и ждать хозяина у двери квартиры, на этот раз послушно стоял рядом и вопрошающе смотрел умными глазами, пока не подошел лифт…   
Дома было тепло, их уже ждали. Шарик, послушно вытерев лапы о коврик, поздоровался с хозяйкой, с Дочкой, и направился к своей миске. Голод давал себя знать. Фе-дор было хотел поделиться с Женой увиденным, но та ска-зала: «Федя, раздевайся быстрее, и ужинать, остывает!» А потом сама стала рассказывать что-то, но он слушал нев-нимательно, отвечал односложно, и безуспешно пытался проявить заинтересованность. Ужин был действительно бесподобным – запеченные в картошке колбаски, с гриб-ным соусом, посыпанные зеленью, с помидорчиками и сме-таной. А в завершение – блины с творожной массой с изю-мом. Это он мог поглощать в неимоверных количествах, и даже на некоторое время отвлекся, а потом что-то кольну-ло, и он решил не посвящать Жену, пока не разберется сам. И краешком глаза поглядывая на стоящий на холо-дильнике меленький телевизор – может, что-нибудь пока-жут в новостях? Ведь не может быть так, чтобы только он один заметил Явление? Вряд ли кто специально подверг его, избранного, гипнозу. Да и Шарик – он-то бессловес-ный, но тоже чувствовал. Однако ничего похожего не было. Федор остался даже мыть посуду, чем несказанно удивил своих женщин,  чтобы спокойно попереключать каналы – большой телевизор был оккупирован сериалом. Разве что в дни футбольных матчей Samsung переходил в его моно-польное владение. Но это было нечасто. Впрочем, сегодня домашние все же обратили внимание не несколько рассе-янное состояние Федора – он несколько раз отвечал невпо-пад, как будто был отрешен от происходящего. Однако очередное ток-шоу отвлекло женщин, и вечер прошел впол-не нормально.  Он сидел на кухне, периодически погляды-вал в окно. Кухня как раз выходила на бульвар, но там, кроме редких огоньков плафонов вдоль дорожек, и мутных огней Бухарестской ничего не было. А из остальных окон был виден только двор, с детским садиком, скрытым вы-росшими за двадцать лет деревьями. И все.
Около двенадцати Федор лег спать, дочка засела за компьютер, а Шарик, вопреки обыкновения, пристроился рядом на коврике. «Смотри-ка, –  сказала Жена, –  не за-болел ли он? Имея в виду пса, –  Шарик, а ну, иди на ме-сто!» –  «Ладно, не трогай, –  примирительно сказал Фе-дор, пусть разок поспит здесь, –  порядок-то он знает». – «Ладно, спите. А я еще посмотрю «Вероятную неочевид-ность». Жена любила иногда посмотреть что-нибудь мисти-ческое, и Федор, хотя посмеивался, не противоречил, а от-носился к этой слабости вполне терпимо – так же, как она к пиву и футболу. Жена всегда спала с краю, ей не хвата-ло воздуха, и открывала настежь окошко. Он же отворачи-вался к стенке, укутывался с головой и засыпал момен-тально. Но на этот раз ему осуществить свой замысел не удалось…   
До него доносился негромкий звук работающего теле-визора, на полированной поверхности шкафа мелькали от-блески сменяющихся картинок, но перед его глазами вста-вал совсем иные образы, пытаясь найти мало-мальски ра-циональное объяснение. Не получалось, и он уже начал за-сыпать, и тут…
По телевизору шла обычная программа "Вероятное – не очевидно", вел ее, как обычно, заросший бородой Право-слав Закидонов, – скорее всего,  псевдоним, зато звучный и донельзя безвкусный. Однако рейтинг, как писала, переда-чи был достаточно высок – ибо с какой стати в такое время давали столько рекламы! Аудиторию все же составляли почти сто процентов женщины – это легко определялось – никакого «жилета», пива или автомобилей…. Но уж очень интересовали их всякого рода паранормальные явления.
Православ вещал заунывным тоном – под него засы-палось обычно хорошо, но на этот раз Федор не успел. Тот перешел к очередной рубрике – типа ответов на вопросы в прямом эфире…
«Вы думаете, что все, что происходит необычного – хо-тя вполне ординарного, для сведущих людей – где-то дале-ко, и нет никакой возможности связаться с очевидцами, по-говорить, пообщаться. Ан нет. И в нашем, хм, краю случа-ются чрезвычайно интересные происшествия и явления. На сей раз мы приберегли, так сказать, на закусочку. Чтобы спалось лучше. Ха-а! Слушаем вместе». И Федор невольно прислушался, но пока не разворачивался к телевизору.
“Я звоню из Купчина, –  послышался взволнованный женский голос, –  Вы меня слышите?”
“Да, Вы в прямом, так сказать, эфире. Говорите, это будет ну чрезвычайно занимательно!”
“Вы знаете, я, сегодня, как всегда, гуляла вечером по Загребскому Бульвару. Есть такой, Загребский, парал-лельно Бухарестской. Собака у меня, эрдельтерьер, и в лю-бую погоду…”.
Голос был искажен телефоном, и посему Федор не мог его идентифицировать – и эрделей, и их хозяев на бульваре всегда бывало предостаточно. С кем-то Шарик играл, а ко-го гонял так, из любви к искусству. Может, это жеманная дамочка средних лет, всегда элегантная, как будто собра-лась на торжественное мероприятие. Нет, вряд ли. Такие звонить не будут, хотя кто знает? Или девчонка, чуть мо-ложе его дочери, которая и за собакой-то не приглядывает, а все вертится с такими же пацанами, или ее мать? Нет, гадать бесполезно, – бульвар длинный, и, скорее всего, яв-ление было видно со многих точек. Но Федор некогда было углубляться в размышления – женщина начала тарато-рить,  стараясь побыстрее изложить суть произошедшего. 
“Вы понимаете, гуляю я с Джерри, поеживаюсь, – Вы знаете, какой сегодня был паршивый день, и вдруг – пред-ставляете, над горизонтом поднимается такое, такое – ну, сущая голова, из Черномора. То есть, Черномор из Пушкина, да. Как раз над автостоянкой. Знаете, на Пловдивской, возле озерца. Когда же его засыплют и по-чистят, наконец. Уже больше двадцати лет живем, а все заброшено. И дела никому нет. Говорят, небоскреб стро-ить будут, Вы не в курсе?”
Федор был согласен с женщиной – менялась власть, не менялась, а участок этот никто и не подумал привести в порядок. Что-то там было намечено по генеральному плану, который никто не видел, а воз и ныне там. Но ведь постро-ят, не для людей. А женщина продолжала:
“Такая, с огромной бородой, в шлеме, глаза – что те плошки, и смотрит прямо на тебя, и еще подмигивает. Я тут чуть было сознания не лишилась, хотела побежать, но ноги как будто приросли  к земле, будто гипноз. И, как назло, никого вокруг – все куда-то подевались, и...  А потом она исчезла. Я побежала домой, стала всех спра-шивать – но никто ничего не видел. Посчитали, будто я не в себе. Еле дождалась Вашей передачи”.
Ведущий отключил звонившую, состроил важную фи-зиономию, пряча ухмылку в усы: “Вот видите, наглядный пример, – непознанное, действительно, рядом. Ну что, послушаем еще звонки? У нас – прямой эфир, так что без обмана. Да, я Вас слушаю”.   
  Следующий говорил почти то же самое, и тоже чувст-вовалось, как он взволнован. Но Федор не слушал его – сердце внезапно начало биться сильнее, вырываясь из ос-лабшей груди, рвалось наружу. Ему трудно было сдержать свои эмоции. Но рядом была Жена, внимательно следящая за экраном, и старающаяся не пропустить ни слова. А вни-зу экрана бежали цифры, и Федор услышал комментарий ведущего. Православ был явно в ударе:
“Что, думаете, сейчас получите разгадку? Нет, до-рогие мои. Помучайтесь, подумайте.  Звоните друг другу – телефоны на экране, обсуждайте. А мы, в свою очередь, постараемся дать вполне научное объяснение. За сим прощаюсь, наше время в эфире истекло, с Вами был  Пра-вослав Закидонов. Живите”!
А цифры эти, номера телефонов, отпечатывались в мозгу Федора, как будто некто покрасил мозги темно-бардовым, и сложил в свиток. Начала нестерпимо, до тош-ноты болеть голова. Он тихонько откинулся на подушку, закрыл глаза, стараясь заснуть, но строчки все бежали и бежали. Теперь экраном служили веки. Федор с силой за-жмурился… 
– Федор, ты спишь? – спросила жена, слыша его не-ровное дыхание.
– Не совсем.
– Ну, значит, ты слышал! Какие чудеса, и прямо ря-дом с нами. Федор предпочел отмолчаться, однако Жена спросила:
– Послушай, а ведь ты сегодня гулял. И ничего не ви-дел? Объяснять, пока не разобрался сам, Федор не хотел, и он недовольно пробурчал, отворачиваясь в сторону:
– Звонят тут всякие, а другие слушают. Ложись, зав-тра утром рано вставать, – Федору часто приходилось по-вторять эту фразу любившей посидеть за полночь Жене.   
– Нет, ты что-то скрываешь, да? Я же чувствую, – любимая Жена умела достать, и, мало того, прекрасно чувствовала даже незначительные нюансы, так что скры-вать от нее было бесполезно. Однако сейчас Федор был намерен твердо стоять на своем.
– Господи, ну, позвони сама этому Православу, ежели тебе интересно. Федор знал, что Жена ни за что не будет звонить, тем более, что эфир закончился. Второй час. 
Неожиданно Жена согласилась, и погасила свет. Фе-дор привычно обнял ее, и, к своему удивлению, почти мгно-венно заснул, чувствуя слева тяжелое дыхание Шарика, так и не вернувшегося на подстилку. Но бегущая строка врывалась в сон, будто его использовали в качестве реци-пиента, выжигая в мозгу последовательности семизначных номеров. Да иногда бессловесный поскуливал Шарик…
Утром Федор, по обыкновению, повел Шарика на ули-цу. Он машинально повернул налево, к бульвару, но тот что-то заупрямился, и потащил хозяина в противополож-ную сторону.  Федор оставалось последовать за собакой, времени у него было немного. По правде сказать, направо было совсем неинтересно – бугристые кучи хлама, зарос-шие травой, битые бутылки… Шарик со знанием дела избе-гал опасные места, сделал свои дела и несколько рывков, чтобы размять мышцы, после чего резко вернулся и умо-ляюще взглянул на Федора – мол, пора домой. “Неужели он что-то почувствовал?” – подумал Федор, и взглянул в ту сторону, где давеча появился диковинный образ. Ничего. Только серое небо, еще не густо-свинцовое, с синими прога-линками, оставляющими надежду на проблески солнца. Ёкнуло внутри, и Федор поспешил домой, дабы запустить пса и помчаться на работу. И опять споткнулся возле поро-га. Ему почудилось, что трещина в ступеньке стала шире –  камешки, что ли, вывалились? Он машинально сдвинул их в сторону и постарался переключиться на рабочие мысли.
Сегодня придется ехать на транспорте – его девятка стояла в гараже, и надо было срочно что-то делать с зам-ком зажигания, чтобы к субботе она была на ходу. Федор планировал договориться с мастером. Он мог бы попробо-вать починить и сам, но, сколько это займет времени. А ве-чером придется переться аж к самой Южной ТЭЦ. Нет, чтобы поставить машину рядом с домом. Но что подела-ешь, гараж.
Федор поспешил на трамвай, и безо всяких проблем доехал до Московских ворот, причем на Славе ему даже удалось сесть на случайно освободившееся в уголке место.… А люди ехали совершенно спокойно, и никто не обсуждал вчерашнее событие. Это было несколько странным, и даже подозрительным.

Глава 2.
 
Днем было совершенно не продохнуть, Федор вдруг оказался нужным абсолютно всем, что бывало совсем не часто. Едва успел договориться с мастером и назначить время встречи в гараже, позвонить Жене, чтобы она или Дочка выгуляли Шарика. Тот уже привык к режиму, и, ес-ли по какой-то причине хозяева задерживались, возмущал-ся, и целый вечер не разговаривал – забивался в угол, на-сколько позволяли его габариты,  и отворачивался, оби-женный.
И еще Федор прислушивался, о чем поговаривали на работе. Но большинство коллег были мужчины, и уж никто из них точно не смотрел передачу Православа Закидонова. И посему Федор оставался один на один со своим вчераш-ним миражом. О том, чтобы поделиться увиденным, Федор уже не думал. Уж если Жене ничего не сказал, то и на ра-боте сам бог велел молчать. И какое-то время бегущая строка не донимала его. Однако он с нетерпением ждал конца рабочего дня, чтобы вновь оказаться на бульваре,  и не пропустить явление, если оно повторится. О его реально-сти не было никаких сомнений – ведь не зря на передачу было столько звонков…
Федор вышел с работы и направился прямо к метро – сначала он хотел заехать в «Домовой», кое-чего прикупить, а потом сразу в гараж. Но, едва вступив на эскалатор, по-чувствовал смутное беспокойство…. Осторожно он оглядел-ся по сторонам. Нет, ничего необычного. Люди пробегали мимо, проезжали вверх, читали газеты, засматривались на девушек – город жил своей жизнью, обычной жизнью,  буд-то не ведал, что творится невообразимое. “А, может, и впрямь, все не так просто, или, наоборот? Было видение, и все. И я только один из многочисленных реципиентов?”  Федор тоже достал из кармана купленную в киоске газету,   пробежал глазами – тоже ничего. “Значит, это видение сознательно замалчивается, – подумал он, – но как же то-гда со звонками?” И тут снова перед глазами побежали строчки. Федор несколько раз сморгнул,  чтобы не спо-ткнуться на сходе с движущейся лестницы, повернул на-право, втиснулся в набитый трудящимися вагон. Тут уже было почти не до чтения. Однако ухитрился достать газету и углубиться в хронику спортивных событий. И вдруг пря-мо на полосе стали проявляться те же буквы, неумолимо складываясь в слова….. Теперь они были большими и ярки-ми, выступающими из общего текста. Но, кроме номеров, мигал призыв – “ПОЗВОНИ… ПОЗВОНИ… ПОЗВОНИ…”. И грозный указательный палец – “А ты позвонил?” Федор испуганно свернул газеты – но никто не обратил внимания. “Неужто они ничего не заметили?” – но все были заняты своим и делами – кто-то читал, кто-то выходил, или про-тискивался на свободные места.  И более ничего. Федор почувствовал внезапный зуд – Да, сейчас выйду, и обяза-тельно позвоню”! – “И молодец, правильно сделаешь”, – голос явственно проникал в его подсознание. Однако в по-лупустом вагоне – поезд приближался к конечной станции, никто этого не говорил вслух. Но он явно слышал произне-сенное. “Сейчас, сейчас!” – Федор не мог дождаться, когда покинет вагон. Телефоны-автоматы стояли прямо на плат-форме. Нащупал в кармане мелочь. Как раз хватит на зво-нок. Почему-то он не вспомнил про мобильник, лежащий у него в кармане. И даже про телефонную карточку. А голос звучал все сильнее, и Федор с трудом сдерживался… 
Однако у всех полуоткрытых, защищенных лишь пла-стиковым козырьком, кабинок скопилось по два-три чело-века. Федор пристроился в одну из очередей, нетерпеливо позвякивая мелочью, стараясь ничем не выделяться из чис-ла окружающих….  Очередь не продвигалась, и он стал не-заметно рассматривать стоящих перед ним. Если он прак-тически не выделялся, то  об остальных этого сказать было нельзя. По телефону разговаривала, судя по относящимся обрывкам фраз, молодая девушка, или женщина, в не по сезону розовой куртке, мятой, в нахлобученной на голову вязаной шапочке, из-под которой выбивались светлые воло-сы, на ногах у нее были короткие сапожки, с заправленны-ми шароварами, поверх которых надеты полосатые, красно-желтые гетры. Сей прикид не сочетался, никакой гармонии,  однако выглядело даже элегантно по сравнению с нарядом стоявшей перед ним дамы необъятных размеров. Та вообще была укутана в длинный измятый плащ грязного серо-желтого цвета, со следами грязных пятен на подоле, поверх плаща – цветастый платок, закрывающий крупную голову и почти всю спину. На ногах –  тяжелые, видимо, мужские, башмаки со шнурками, но абсолютно новые, будто только что извлеченные из коробки. В руках бабища держала ма-ленькую красно-черную сумочку, и постоянно сморкалась в носовой платок. Между дамами затесался высокий, выше даже Федора, и очень тощий мужчина в кожаной кепке и коротенькой курточке…. Все трое показались Федору со-шедшими с карикатурной картинки.  И какая-то озаренная мысль внезапно прорезала сознание Федора – да так про-сто не должно быть. Однако он не дернулся с места – вы-нув газету, как бы пробежался по строкам – нет ли чего еще необычного и подозрительного?
Прибывший народ растекался по направлению к вы-ходам, создавая толчею, останавливался возле киосков, пристраивался в очереди. По платформе лениво бродили милиционеры, переговаривающиеся по рации, и одним сво-им видом дающие понять – не шалить, а то мы вас, не на-рушать. Для профилактики. И еще Федор приметил двух молодых людей, прислонившихся к перилам. Раньше они, помнится, ходили в серых плащах, костюмах с неизменны-ми белыми рубашками и галстуками, аккуратно подстри-женные, как будто вышли от одного мастера, теперь же выглядели более непринужденно, однако распознать их не представляло особого труда. Обычно Федор просто сколь-зил взглядом, пропуская и фиксируя, но сейчас, выудив из подсознания, припомнил, что давненько не видел этих субъектов. Торговые центры возле метро охранялись теперь не крупными бритоголовыми субъектами, а, большей ча-стью, вышедшими в отставку или запас гражданами, кото-рые часто паслись и в метро, но эти… «Спецоперация, что ли? – подумал он, да нет, ничего супер криминального, ра-ди чего стоило затевать ее, в городе не произошло, так по-чему они?» Он постоял еще минуту, и вдруг заметил, как к отошедшему от телефона мужчине подошли два милицио-нера, откозыряли, и тот послушно пошел рядом с ними. Тут же от перил отделился один из молодых людей, и, кивнув напарнику, последовал за троицей. Федору тут же расхоте-лось звонить, тем более что девица все также верещала в трубку, он машинально взглянул на часы, покачал головой, делая вид, что спешит, и, смешавшись с вышедшими из по-езда людьми, благополучно миновал заполненный людьми подземный переход, вышел на улицу. Моросил дождь. Фе-дор простоял минут пятнадцать, дожидаясь маршрутки, потом прошел еще с полкилометра, и, наконец, добрался до гаража. Неисправность оказалась пустяковой – Федор удивлялся, как он не заметил раньше, что всего-навсего отошел проводок, и домой добрался уже на машине.
Как ни странно, голоса перестали его преследовать, никто настоятельно не требовал позвонить, и оставалось одно желание – поскорее смотаться из города, благо уже завтра пятница, и ничего сверхсрочного на работе не ожи-далось. 
Его красавицы уже были дома. Дочка сказала, что уже погуляла с Шариком, и Федор облегченно вздохнул. Но только сначала, – она добавила, что вел тот себя как-то странно – не стал проситься на бульвар,  а немного побе-гал во дворе, и домой.
– Что ж, такая погода, и самому-то не хочется лишний раз выходить, и пес тоже, как человек.
Дочка согласилась, и они сели ужинать.
А потом…. Потом Федор снова почувствовал необъяс-нимую потребность позвонить – перед глазами непрерывно бежал отпечатавшийся в мозгу список. Голова раскалыва-лась, а рука сама потянулась к телефону. Но тут зазвонил он сам. Дочка взяла трубку и пошла в свою комнату – это надолго, и посему у Федора появился тайм-аут. «Неужели я… –  подумал он, –  у меня крыша едет? Нет, если бы ехала, я бы об этом не думал, а считал себя совершенно нормальным. Значит, что-то или кто-то внедряет мне это в сознание?» В это поверить Федор, выросший в атмосфере безверия и прагматизма, не мог. Как не верил он ни в два-дцать пятый кадр, в Дэвида Копперфильда вместе с Чума-ком или обещание сладкой загробной жизни. Не верил по определению. Через полчаса дочка освободила телефон, но к этому времени Федор пришел к решению, что звонить из дома чрезвычайно неразумно. Чтобы отвлечься, он стал думать о происшествии в метро. Собственно, ничего осо-бенного – забрали мужика менты, так каждый день не од-ного забирают, ну, странные личности – возможно, и он сам кому-то может показаться не совсем. Но вместе со вче-рашним происшествием составляло непонятную мозаику.
Дома от назойливых и мрачных мыслей отвлекла Же-на, и они стали обсуждать, что необходимо сделать перед поездкой на дачу, и в этом самое непосредственное участие принимал Шарик, усевшийся в ногах, и  положивший свою умную морду на диван. Они с Женой поочередно поглажи-вали собаку, и было все тихо, патриархально, мирно и спо-койно. Потом к ним присоединилась Дочка, и они решили выехать вечером в пятницу, чтобы не тратить половину субботы на неизбежные сборы. По ящику фоном шли ново-сти, затем очередной латиноамериканский сериал, потом опять местные новости, но ничего, что могло прояснить суть давешнего видения….
Кроме Жены, упорно сидевшей перед телевизором.
– Ты можешь ложиться, –  сказала она, а я посмотрю  “Вероятное – не очевидно”, включу тихо, чтобы тебе не мешать. Вдруг что скажут про вчерашнее.
– Да не забивай себе голову ерундой, –  досадливо произнес Федор, он неосознанно боялся, что еще одной та-кой передачи ему не выдержать, но жена ответила, что она не мешает ему смотреть футбол или формулу, так пусть и он не мешает. Федору пришлось согласиться, тем более что сегодня – он посмотрел в программке, Православ собирал-ся начать вещать в 23-50, а это не так уж и поздно. Пере-дача выходила три дня в неделю – со вторника по четверг, и он не мог противостоять маленьким слабостям своей Же-ны.
Закончились региональные новости, Жена погасила верхний свет и устроилась перед телевизором, и тут в оче-редной раз на экране появилась надоевшая до коликов в печенках на всех каналах физиономия бессмертного Петро-сяна. Искусственно изображая радость по поводу встречи с дорогими зрителями, мэтр выдал очередной перл, от кото-рого, по его наивному разумению, публика должна быть в большом восторге.
– Федор, а где программка?
– Да здесь, рядом  телевизором.
– Посмотри, пожалуйста, я очки уже убрала. Насту-пала дальнозоркость, и Жена пользовалась очками для чтения.
Федор послушно взял телепрограмму и пробежал гла-зами – да, передача была должна уже начаться.
– Да, точно, в это время.
– Я так и знала, как только происходит что-нибудь ин-тересное, так у них на телевидении…
– Ну, может, не успели подготовить, покажут после, –  намеренно лениво ответил Федор, однако что-то екнуло у него в сердце. Сегодня, не признаваясь Жене, он, как нико-гда ранее, сам хотел увидеть эту передачу, рассчитывая, что она, может быть, прольет свет на непонятные события, начавшиеся накануне.
Они еще с полчаса смотрели на экран, потом Петрося-на сменила «Синяя гостиная», и стало ясно, что «Вероятное – не очевидно» сегодня в эфир не выйдет…
Ночью Федор спал плохо, вертелся, ему, впервые за много лет снились кошмары… Кто-то упорно колотил в дверь гигантской телефонной трубкой, он пошел открывать, и на пороге оказалась голова, в серебряном шишаке, и спросила настойчиво: «Мастера вызывали?», шевеля ог-ромными губами. Федор чуть не закричал от ужаса, про-снулся, встал, стараясь не потревожить Жену, выглянул на лестничную площадку. Никого. Принял холодный душ, чего не делал давно, стараясь развеять остатки сна, – благо было около шести, ложиться снова бессмысленно, тщатель-но растерся, глотнул кофе и позвал уже сидевшего наготове Шарика гулять…
Шарик сразу же рванул на бульвар – значит, сегодня ничего необычного не произойдет, собаки чувствуют. Пес резвился во всю, пытаясь за положенные пятнадцать минут набегаться на весь день, растратить накопившийся заказ энергии. Федор без опаски посмотрел на запад. Почти все небо затянуло тоскливо-серыми облаками. Не было ни ма-лейшего намека на произошедший пару дней назад катак-лизм. Скорее всего, то же самое чувствовал и пес, удиви-тельно спокойный. Если животные чувствуют острее, –  по-думал Федор, – но почему тогда он среагировал с запозда-нием? Хотя внешне никакой опасности не было, только не-что необъяснимое, будто кто-то спроецировал на облака живую или мультипликационную картинку, как в недавнем лазерном шоу, да подключил генератор инфразвука для пущей важности, чтобы вызвать угнетенное состояние у ре-ципиентов. Ну и что? Тьфу на них, незачем забивать себе голову всякой фигней, сам ведь Жене говорил. А тут – ис-пугался, растерялся – Федор пытался найти более-менее приемлемое объяснение, отогнать наползающие мысли, но ничего не мог поделать с феноменом проявления телефон-ных номеров.
Про не вышедшую в эфир передачу старался не ду-мать, даже запрещал, однако в конце рабочего дня, когда все уже собирались домой, предвкушая провести два дня вне надоевших за неделю стен, и урвать последний кусочек теплых, пусть не очень, дней, началось…
Сначала перед глазами пробежали уже знакомые строки, неверующий Федор перекрестился, как бы отгоняя злого духа. Но не помогло. Знаки появлялись в какой-то непонятной последовательности, группами. Он, было поду-мал, что неслабо засечь время, попытаться построить зако-номерность, но внезапно наваждение исчезло. Однако ему потребовалось еще минут десять, прежде чем он смог сеть за руль. Но, едва он проехал пару кварталов по Москов-скому, как знаки появились снова. Прямо на ветровом стекле, будто некто неизвестный наклеил их, пока он стоял у светофора. Федору повезло, что проспект не был заполнен автомобилями, как обычно, он свернул к тротуару, припар-ковался и постоял минут десять на углу Благодатной, за-крыв глаза, прежде чем сумел продолжить путь. Но номер был новый, которого раньше не было в бегущей строке, ма-ло того, он отличался и номером АТС… 
На сегодня видения закончились, и Федор спокойно заехал за женой, забрал сумки с провизией, выгулял со-всем осмелевшего пса, посмотрел “Евроспорт”, пока жен-щины возились на кухне, а потом, усевшись в кресло, вы-писал на память, ни разу не сбившись, все номера телефо-нов. Его ничуть не удивило, что все номера начинались ли-бо с 172, 173 и 178 – то есть, тех АТС, к которой был под-ключен и он. Значит, звонили исключительно из его микро-района. И ни одного мобильного. Тот же номер, который проявился на ветровом стекле, тоже показался ему знако-мым, и он решил, что, наверное, кто-то был в гостях, или проезжал случайно, а потом позвонил из дома. На всякий случай он записали его, и поставил вопрос…. Блокнот он отложил в сторону, а затем, подумав некоторое время, по-ложил в барсетку, – он не решился оставить его дома… 
Быстрый ужин, и семейство успешно загрузилось в де-вятку. Жена села рядом, а дочка – она тоже решилась со-ставить компанию родителям, устроилась рядом с пред-вкушающим полноценный отдых Шариком. Уже стемнело, машину пришлось вести осторожно. Московское шоссе, обычно плотно забитое летом, было относительно свободно. Встречные машины, приближаясь, переключали свет на ближний, Федор отвечал тем же, и девятка мягко катила по гладкому, успевшему просохнуть после ночного дождя шоссе. Километров через пятьдесят, не доезжая до райцен-тра, они свернули на проселок, проехали деревушку и вскоре тормозили возле освещенного только фарами доми-ка. Федор вышел, чуть опередив Шарика, включил фонарь перед входной двери, вернулся, открыл ворота, завел ма-шину во двор. Гараж ему в этом году так и не удалось до-строить.
Остывший дом встретил их холодом. Федор растопил печку заранее заготовленными дровами, спустился в сарай, принес еще пару охапок – ночь, похоже, будет холодной – на непривычно ясном небе проявились звезды. Над обла-стью стоял антициклон, приносящий неизбежные морозы. Хорошо, что урожай был надежно укрыт в утепленном теп-лом подвале.
Они пили кофе, ели бутерброды, и Федору думалось, что хорошо сидеть с семьей на даче, посматривать старень-кий телевизор, и не задумываться ни о каких телефонных номерах и паранормальных явлениях. А потом выпить за-конных граммов пятьдесят и заснуть в тепло натопленной комнате, рядом с женой….  Но ведь парадокс – именно об этом думал Федор в последнюю очередь, лишь на несколь-ко минут отвлекаясь от полностью поглотивших его мыслей.
Два дня ничто не мучило Федора. Он занимался неиз-бежными дачными делами, колол дрова, топил печь, пра-вил забор, качал воду, прибирался на участке. И получа-лось как-то легко и весело. Даже первую ночь он спал спо-койно, давешний кошмар не повторился.  И ни разу за два дня в его мозгу не проявились яркие бегущие строки…. Он даже подумал, что вдруг забудет номера. Посему, выбрав момент, записал их на бумажку и сравнил с текстом в блокноте. Нет, все правильно. “А и хрен с ним, – обозлился Федор на себя, –  незачем забивать себе голову всякой фигней! И так забот хватает”. И порешил на этом.
В субботу они устроили шашлыки, пили припасенное женой сухое вино, утеплились, чтобы не замерзнуть на улице – прогноз подтвердился, ночью был заморозок, и пожухшая трава покрылась серебристым налетом.
Вечером Федор отвез дочку на станцию, посадил на электричку – у нее срочно образовались неотложные дела в Питере, –  он видел, как она разговаривала по мобиль-нику. Его же мобильник молчал, ибо использовался почти исключительно для дачных переговоров, и того, чтобы уз-нать, что с драгоценным ребенком все в порядке. “А не по-звонить ли мне отсюда?” – подумал Федор, но быстро за-давил в себе эту мысль. Еще не хватало на даче, да еще, когда они остались вдвоем, устраивать себе сложности? Впрочем, и навязчивые цифры его больше не беспокоили.
… Все началось в понедельник, когда Федор, отвезя Жену, почти подъезжал к своей работе. Опять нагло побе-жали цифры, ему пришлось ехать с максимальной осто-рожностью – выбраться из потока машин и подождать бы-ло довольно-таки сложно. О том, чтобы подсчитать интер-валы между сообщениями, и речи быть не могло. Федор покрылся холодным потом, два не врезавшись в подрезав-шую его девятку, чертыхнувшись, он продолжал путь. И в течение дня его еще несколько раз терроризировали надо-едливые цифры. Он даже приспособился не обращать на них внимания.  Но что-то все же насторожило его – сооб-щения показались ему чуть короче, чем обычно. Он с не-терпением стал ждать очередного цикла, но оно последова-ло только по пути домой. На этот раз ему удалось выру-лить к тротуару и остановиться. Но следующего сообщения пришлось ждать еще минут двадцать. Теперь Федор поста-рался быть как можно внимательнее. Побежала строка, и он начал считать и запоминать каждую группу цифр – и вот, вместо двадцати, как обычно, их осталось всего шест-надцать… Он сравнил свои записи со сделанными ранее. Отсутствовало пять из прежних, зато появился один новый номер. Кроме того, начинавшегося с ХХХ номер вновь на-чал проявляться на лобовом стекле, но изображение стало блеклым, будто кто-то потихоньку вытирал его. Дело нача-ло принимать другой оборот. Почему номера стали исче-зать?  Может, потихоньку все сойдет на нет, и его мучения прекратятся? Внезапно Федор почувствовал жгучее жела-ние тотчас же позвонить по одному из исчезнувших номе-ров, рванул вперед, свернул на Белградскую, и резко за-тормозил у телефона-автомата на углу Бухарестской и Турку. Выбежал из машины, едва успев щелкнуть пультом, вставил в прорезь автомата пластиковую карточку и дро-жащей рукой начал набирать номер. Но, набрав первые цифры, он как бы почувствовал внутренний голос, едва пробивающийся из подсознания: “Не делай этого, не делай этого…”. Рука замерла, он резко бросил трубку. Его всего колотило. Машинально стер отпечатки пальцев, сел в ма-шину, схватился руками за руль, но не мог сдвинуться с места…  Минут через десять снова перед глазами побежали телефонные номера, их было, как и в прошлый раз, пятна-дцать, а на лобовом стекле появилось…  Нет, не номер, а та же самая голова, сначала – всего лишь точкой, но посте-пенно увеличивающаяся в размерах… Она беззвучно шеве-лила губами, как бы пытаясь что-то сказать Федору, а гла-за оставались мертвыми и неподвижными. Федор обхватил голову руками, закрыл глаза, пытаясь избавиться от нава-ждения… “Неужели я совсем рехнулся? – подумал он, –  никто вокруг ничего не замечает, и только я? Нет, а те но-мера? Люди все-таки звонили, пытаясь выяснить, а потом номера стали пропадать”. Постояв еще некоторое время, он потихоньку сдвинулся с места – женщины его грозились прийти поздно, а дома ждал оставшийся в одиночестве Шарик…
А прогулка прошла спокойно.  На бульваре было пол-но народу, разномастные собаки вовсю резвились, выпле-скивая накопившуюся энергию, и обнюхивая друг друга. Он тоже поздоровался с несколькими знакомцами, получил по мобильному указание Жены заехать за ней в 10 вечера, – она зашла в гости к подруге, потоптался на месте еще минут пятнадцать, и пошел ужинать вместе с наигравшим-ся в волю Шариком.
Наскоро перекусив и оставив собаку на попечение до-чери, Федор спустился вниз по лестнице. Лифт не работал, и он мерил ступеньку за ступенькой. Пару раз он едва не поскользнулся – то ли кто-то разлил нечто скользкое, то ли ступеньки и на лестничных пролетах раскрошились от ста-рости – ремонтом вообще не пахло. Федор завел девятку, включил музыку и поехал в город – так давно назывался центр в отличие от их окраины. Он машинально проехал поворот на Славу, и лишь потом вспомнил, что опять при-дется ехать по Благодатной.  Мимо того самого телефонно-го аппарата. И заставил себя проехать мимо спокойно, не ускоряясь и не притормаживая, но предательский пульс не преминул напомнить ему. Федор чертыхнулся – ничего страшного не произошло, и вскоре благополучно выехал на Московский проспект.
Оставалось минут двадцать, и он решил забежать в метро купить газету, чтобы почитать, пока не подойдет Жена. Народ входил и выходил, стоял в очереди за карточ-ками и жетонами, покупал желтую прессу, сигареты и от-крытки. Взяв газетку с кроссвордами, Федор направился к выходу, но тут что-то знакомое привлекло его внимание. У одного из телефонов возле входа, стояло трое. Один – зво-нил, а еще двое стояли в очереди. Или имитировали…. По-тому что двое из троих были теми же самыми, которых он видел в купчине. Не хватало только субъектов в сером. Все это Федор успел заметить, взглянув мельком, и не задер-жавшись ни на секунду, несмотря на внезапно задрожав-шие руки.  Ибо вряд ли в городе нашлась такая же баби-ща в грязном плаще, другой же была девчонка, молодая девушка, и в той же куртке. Но с ними, третьим, был дру-гой мужчина, не менее колоритный. Он был полной проти-воположностью предыдущего – маленький, кругленький, как Лужков, но не в кепке, а высоком карикатурном ци-линдре. Не оглядываясь, Федор дошел до машины, и сразу же рванул с места. Ему стало по настоящему страшно – такого совпадения просто не могло быть.
По “Маяку” передавали спортивные новости, он не-много отвлекся, потом переключился на FM. Но что-то под-толкнуло его, и Федор решил проехать до Московских во-рот, там можно легко развернуться. Телефонные аппараты тоже были расположены под козырьком, и не надо заходить в метро.  Только  посмотреть со стороны. Он припарковал-ся, вышел из машины, размялся, неспеша закурил, стал посматривать на часы, как будто ожидал кого-то, и с тру-дом удержался от искушения, чтобы не снова не сесть за руль и мчаться прочь….  Возле таксофонов стоял отсутство-вавший на прошлой станции мужчина. Тот, высокий. Федор не мог не узнать его.
Теперь же мужчина был одет в коротенькую модную дубленку, держался свободно и вальяжно. Тот тоже курил, поглядывая на выходящих. На этой станции таких было мало – рабочее время закончилось, вокруг нет жилых до-мов, а сесть на маршрутку или автобус, чтобы добраться в сторону от Московского проспекта, так это проще на “Электросиле”. Через пару минут мужчина достал мобиль-ник – сегодня он не был склонен имитировать разговор, что-то сказал, отвернувшись в сторону, бросил сигарету. Федор сел в машину и стал наблюдать оттуда. Через пару минут появилась следующая знакомая – все та же тетка. Но теперь ее было почти не узнать. Куда-то делся грязный плащ – ага, в объемный пакет – который она легко несла в руке, и перед ним – он не видел лица, предстала элегант-ная женщина в длинном кожаном пальто с распущенными волосами. Лица ее он не разглядел, как и в прошлые разы. Она прошла мимо высокого мужчины, он последовал за ней несколько поодаль. И они направились к скромной сереб-ристой десятке, стоявшей чуть далее машины Федора.  Мужчина открыл дверцу, и дама – теперь он не рискнул назвать ее бабой – элегантно подобрав подол, легко про-скользнула на первое сиденье. «Ничего себе! –  подумал Федор, к чему такой маскарад? Наверное, неспроста. А как же…. Но где третья, или они работают сами по себе? Или их вообще не счесть?».  То, что это какая-то акция, не оста-валась никакого сомнения. Машина рванула с места, Фе-дор некоторое время следовал за ней по другой полосе, но у “Электросилы” десятка перестроилась в левый ряд, резко развернулась и ушла вперед, к центру. Преследовать ее Федор не стал…, тем более что было уже без пятнадцати десять, повернул направо, выехал на Новоизмайловский, и стал ждать жену. Вскоре она появилась в сопровождении мужа подруги – вечерами в городе было небезопасно,  он поздоровался ним, почувствовав легкий запах алкоголя, и пожалел о том, что не может сам вмазать граммов так сто пятьдесят.
Жена села на переднее сиденье, пристегнулась, попро-сила выключить радио – она не переносила шума, прику-рила от зажигалки, и сказала:
– А ты знаешь, что сегодня случилось?
– Откуда? – пожал плечами Федор, не отвлекаясь от дороги.
– У Кати на работе есть Маша, помнишь, я тебе рас-сказывала?
Федор кивнул, хотя если Жена и говорила об этом, то сия информация не задержалась у него в голове.
– Так вот, представляешь, она пропала.
– Может, уехала куда? Или у любовника где-то.
– Она? У любовника? – Не смеши, с ее-то…. И собаку, куда денешь… Федор не стал уточнять, иначе неизбежно пришлось бы выслушать что он, мол, никогда не слушает ее внимательно, потом переспрашивает, а она …. Ну нужна ему эта Маша! Но, к счастью, Жена продолжила:
– Она живет на Бухарестской, знаешь, у “Пятерочки”, где раньше был универсам.  Федор насторожился. И, на-верное, ты мог ее видеть. У нее такой пудель, стриженый белый. Так вот, сегодня она не пришла на работу. Стали ей звонить, а телефон не отвечает.  И вечером мы звонили. Она обещала прийти посидеть с нами.
– Какой номер? – машинально спросил Федор, прояв-ляя заинтересованность.
– Да почти как у нас, только начинается со 178, и па-ры цифр переставлены. Тут я не могла напутать. И Жена назвала семь цифр. И, пока она произносила цифру за цифрой, Федор стал покрываться холодным потом. Номер оказался из тех, которые были в первоначальном списке, а потом исчезли…. Но как это он не обратил внимания на почти полное совпадение! Однако Федор постарался сохра-нять спокойствие, и сказал:
– Может, к родственникам поехала, и завтра все про-ясниться – и говорил это. Будучи полностью уверенным в том, что Маша эта не вернется ни сегодня, ни завтра. Ни-когда. Хотя объяснить этого не мог – разве что пробуди-лось какое-то подсознательное чувство.
– И потом мы еще позвонили на студию, –  ну, по по-воду передачи, и там сказали, что Православ тоже исчез…
– С этим понятно, он, наверное, склонен к мистифика-циям. Иначе бы не вел “Вероятное…”. Потерял популяр-ность, и решил на некоторое время смыться. Федор созна-тельно пытался увести Жену в сторону от подобного разго-вора, сбить с мысли…
– Нет, знаешь, сколько было звонков, писем, после той передачи? Такой шанс упускать никто не будет.
–  Ладно, бог с ним, расскажи лучше…. И они перешли к другой, более приземленной теме, а дома вообще говори-ли только о текущих бытовых делах.
Лишь перед сном Жена сказала:
– А знаешь, дорогой, мне это не дает покоя – сначала это видение, – я его не видел, (Жена пропустила фразу мимо ушей), – потом закрыли передачу, Маша звонила ту-да, в пятницу она говорила Лене, и мы, поэтому решили сегодня собраться, переговорить. Заодно выпить бутылочку “Martini”, –  подумал Федор.
– Ладно, завтра разберемся. Давай лучше…  – он по-пытался приласкать жену.
– Не, я устала, разве тебе вчера… –  и уснула. Он да-же не огорчился, а попытался заснуть. Но не получилось…
Федор встал, вышел на кухню, поставил кофе и заку-рил. Слишком много навалилось непонятного, не связанно-го между собой. Но только внешне. Все же была некоторая цепочка событий, пока разорванная и не собранная в puz-zle, да, но как же узнать адреса? Интересно, есть ли у Дочки диск? Сейчас спит, наверное, а завтра, непременно завтра нужно посмотреть. Он посмотрел в окно. Только что выпавший снег – полежит пару дней, и сойдет – отражал свет еще горевших окон и редких фонарей. На улице – ни-кого. Трудящиеся расползлись по квартирам, спят, зани-маются любовью, болеют, курят на кухне, смотрят в окно. И не видят ничего, кроме осенней пустоты и стандартных дворов. Из оконных щелей поддувало. Непременно надо за-делать окна – в шкафчике лежала еще с весны упаковка поролона, но как-то не доходили руки. Сейчас, что ли, за-няться, коли сон не идет? Федор, полез в шкафчик, достал несколько полосок, примерил, и распахнул окно. Холодный ветер ворвался в кухню, но не такой, от которого нужно бежать. Пара минут – и все закончено. Федор привстал, чтобы приоткрыть следующую створку, сдвинул занавески, и вдруг заметил, как возле соседнего подъезда останови-лась машина серебристого цвета – но не давешняя десят-ка, а небольшой фургон. Таких возле его дома не наблюда-лось – жили небогато, в основном – Жигули, да подер-жанные иномарки. А эта выбивалась из общего ряда. По-явление такой машины на фоне происходящих событий вставало в тот же ряд, Федор погасил маленькую лампоч-ку, теперь он сидел вообще в полутьме, и приник к холод-ному стеклу. Погасли фары. Из машины, напоминающей минивэн, только с кузовом повыше, вышли двое, в темной одежде, сливающейся с окружающей темнотой. В этом не было бы ничего необычного, разве что в такое время незна-комые машины не часто останавливались в столь непритя-зательном дворе. Над соседним подъездом фонарь не горел. И в этом не было ничего примечательного – периодически и фонари, и лампы, даже новые, гасли, и алгоритм их вы-ключения не был подвластен никому. Теперь Федор начал прислушиваться. Явственно слышался шум лифта, остано-вившегося этажом ниже. Холодок пробежал по спине – но подъезд-то был соседний. Что-то явно происходило, не впи-сывающее в обычную жизнь дома. Время ночных разборок давно уже кануло в лету вместе с бывшим президентом, и такие очные визиты были ну абсолютно нелогичными. Ме-стный мафиози Гриша, из цыган, держал всего-то пару ларьков, не враждуя с заполонившими район азербай-джанцами – пришлые уважали, не зная, чего от него ожи-дать, да и прибыли особой не было. А больше никого, пред-ставляющего интерес в плане изымания денег или шанта-жа Федор не знал. И посему сидел, всматриваясь, и стара-ясь не прикасаться к стеклу – на всякий случай.
Их комнаты, шкрябая лапами по паркету, приплелся Шарик. Жена уснула, и пес почел долгом составить компа-нию сидевшему на кухне в одиночестве Федору. Тот  погла-дил мощный загривок, пес благодарно улыбнулся и поло-жил лапы на тощий подоконник, подражая хозяину. Потом посмотрел в ту же сторону, и начал выть – тихо, чтобы не разбудить спящих. Что обеспокоило пса?
Во дворе по-прежнему было тихо. Все обитатели давно спали, и Федор подумал, было, что в появлении новой ма-шины нет ничего необычного – может, кто-то действительно приподнялся, и обзавелся новой тачкой. Хотя это малове-роятно. “Сейчас из подъезда выйдут двое, и будут нести нечто завернутое в ковер или черный пакет”, –  подумал Федор, и не ошибся – минут через десять дверь соседнего подъезда распахнулась, в тот же момент из кабины маши-ны выскочил водитель, открыл заднюю дверь, и двое про-толкнули в кузов увесистый черный же пакет. Шарик пару раз пролаял, пока Федор не прикрыл его пасть дрожащей рукой. “Тише ты, псина! –  прошептал он в сердцах, –  не видишь, что…”, но объяснения дать не мог. А тем временем фургончик мягко двинулся с места, развернулся, и, с поту-шенными фарами, тихо выехал из двора.
Несколько минут Федор сидел в прострации, прислу-шиваясь к ночной тишине, а верный пес тихо скулил,  не отходя от него ни на шаг.
Скрипнула дверь, и в кухню вошла Дочка, протирая заспанные глаза.
– Папа, что случилось, почему ты не спишь? – она ус-пела натянуть шорты и футболку, но достаточно было бро-сить на нее беглый взгляд, чтобы понять, что и ее мучает бессонница. Только совершенно иного порядка. Наверное, опять не поладили с Сережей, которого Федор уже стал примерять в качестве зятя. Но в данный момент, к стыду, Федору было не до ее переживаний.
–  Да так, иногда бывает. Вроде хочешь уснуть, а гла-за не закрываются, будто спички вставлены.
– Ага, – посочувствовала Дочка, –  бывает, а вы с мамой, случайно, не поссорились? – она еще не понимала, что может происходить многое, разводящие людей если не по жизни, то по разным комнатам. Федор уточнять не стал.
– Может, кофе попьем? – я мороженое принесла, и мы с мамой не доели.
– Хорошо, поставь. Дочка включила электрочайник, открыла холодильник, залезла в морозилку, достала све-жий брикет, сняла фольгу и разложила мороженое по ро-зеткам, одновременно отводя в сторону голову любопытного пса.
– Ты тоже не спишь? Ну, хорошо, посиди вместе с на-ми, только не лай и не суйся под руку, – но умный Шарик-то знал, что и ему кое-что перепадет…
Засыпала кофе в джезву, залила кипятком  и постави-ла на газ – в их квартале в квартирах еще был газ, и пли-та с электрическим поджигом – в свое время Жена на-стояла, и они купили недорогой, но надежный «Indesit». И стиральная машина той же марки стояла на кухне и вы-полняла функции разделочного стола.
Кофе зашипел, но не убежал. Дочка разлила его по чашкам и села напротив.
– У вас с мамой что-то неладно, да? – забеспокоилась она, примеряя свои ощущения к происходящему в доме.
– Да нет, ты же знаешь, что все нормально, –  на оп-ределенные темы Федор распространяться никогда не лю-бил, все было нормально, если такие отношения можно считать нормой. По крайней мере, стакан воды и аспирин Дочкиной маме ему носить не приходилось. Сейчас же он был далек от того, чтобы подвергать анализу эту часть сво-ей жизни.
–  Вкусный кофе, –  похвалил он Дочку, –  как это те-бе удается!
– А ты знаешь, надо варить на медленном огне, и, как только начнет закипать, сразу выключить. И потом на не-сколько секунд опустить турку  в холодную воду, чтобы по-лучить дополнительный аромат. И сразу же разлить по чашкам. Правда, быстро остывает.
Но Федор этого почувствовать не успел – зацепив се-ребряной ложечкой крем-брюле из розетки, он запил его обжигающим напитком.
– Пап, я покурю, да? Пока мамы нет. Он знал о при-страстии дочки, но строить из себя строгого отца не стал.
Она закурила тоненькую темную сигарету, сделала пару затяжек и приоткрыла окно, чтобы дым не распро-странялся по квартире.
– Ой, пап, что это? –  воскликнула Дочка, приникнув к окну, и он замер – не дай бог, опять что-то начнется, и  ему придется объяснять, выдумывать, чтобы оставить ее в счастливом неведении. Но началось. В темном пасмурном, слегка подсвеченном вечными городскими огнями, начали проявляться контуры фигуры. Теперь почти параллельно горизонту. Как будто в Paint или Photoshop некто вырезал выделенную область, и начал заполнять неясными мазка-ми. Впечатление было такое, что фрагмент сориентирован таким образом, что мог быть виден только под определен-ным углом, как на старом мониторе.
Федор, стараясь уже в который раз не потерять само-обладания, сказал, как бы раздумывая:
– Наверное, Дочка, что-то готовят к празднику – седь-мому ноября или новому году, и репетируют ночью, чтобы не узнали в раньше времени, не то будет не так интересно. Наверное, лазерное шоу, помнишь, было на юбилее города? И картинки проецируются на небо, как на гигантский эк-ран. А мы видим только отражение. Федор даже удивился, насколько ему удалось сохранить спокойствие. Это не отно-силось к Шарику, расплющившему нос о стекло. Тот начал слегка подвывать… 
– Да? – с сомнением проговорила Дочка, –  что-то не слишком похоже. Там-то все картинки вычерчивалось лазе-рами, и сменяли одна другую, а здесь иначе. Видишь, как будто вырезало часть неба.
– Ну, наука тоже не стоит на месте, –  пошутил Фе-дор, – давай допивать кофе, пока не остыл.
А между тем …. Очерченный контур открыл новое про-странство, объем, уходящий вглубь, туда, где не было не-проглядной октябрьской ночи. Больше ничего не происхо-дило, только пространство рваным конусом устремлялось в  бесконечность. За видимый горизонт, как будто из космоса смотрел глаз Франзуотера.  “Еще не хватало кочерги!” – подумал  Федор, и его чуть не передернуло от этой мысли.
- Нет, папа, что-то не так! – воскликнула Дочка, не отрываясь от окна, –  смотри, знаки побежали! Действи-тельно, из конуса, как их рога изобилия, побежали символы – они немного напоминали нарисованные на клавиатуре компьютера, стоящего в комнате у Дочки. Разноцветные символы менялись в размерах, изгибались, вываливались в небо и таяли, растворяясь в низких облаках. Федор не за-метил, как чашка задрожала у него в руке, и капли ос-тывшего кофе упали на матовую поверхность стола. И с трудом удерживал разволновавшуюся собаку.
– Тогда, наверное, военные испытания проводят. Это тоже было вариантом, но по-прежнему ничего не объясня-ло. Только он вдруг заметил, как значки сменились цифра-ми, и те стали принимать какую-то, еще не совсем ясную, закономерность. И отпечатываться в мозгу Федора. Он взглянул на Дочку – но та ничего не заметила или не об-ратила внимания. Да, это были те же самые номера, кото-рые транслировались ему на протяжении последних дней. Только теперь не было еще одного номера, отличавшегося их собственного только двумя последними цифрами. “Зна-чит, я – некто вроде реципиента,  принимающего сигналы. Но кто тогда их посылает, и почему именно мне?”
– Пап, может быть, маму разбудим? – спросила Доч-ка, но он покачал головой:
– Нет, завтра рано на работу, и что ее беспокоить. Разволнуется еще – ведь ты знаешь, как мама относится ко всякому непонятному…
– Наверное, ты прав. Ой, посмотри! – Дочка испуган-но прижалась к нему – видишь, прямо к нам летит!
И впрямь – один из лепестков летел прямо их окно, приближаясь с несусветной скоростью. Он как бы трепетал на лету, однако попал не в их окно, а где-то по соседству, возможно даже, пролетев над утыканной антеннами кры-шей.
– Нет, все в порядке. Пронесло… –  теперь ты видишь, что этот просто Фантом!
– Да, а что бы ты сказал, если бы он… Они …. К нам?
– Тогда бы и решали, что делать. А так – никакого шума, треска. Наверное, нам пригрезилось, и все.
И впрямь – пока они наблюдали за полетом, окно – так окрестил его Федор – закрылось. Равнодушное черное небо, подсвеченное умирающими городским огнями, не су-лило ни хорошей погоды, ни ясного дня. Как будто ничего и не было. Кроме вновь отпечатавшегося в мозгу Федора но-мера и настойчивого желания тут же набрать его. Чтобы отвлечь Дочку, он неосторожно спросил ее о Сереже, с ко-торым она встречалась некоторое время, чем вызвал  не-удержимый поток слез и чуть не нарвался на грубость. Пришлось тривиально посоветовать ей забыть о негоднике, ни в коем случае не давать прощения, и заняться учебой, потому что такой красавице вообще не о чем грустить. Не-сколько минут уговоров, разговоров – так, ни к чему не приведших, но вполне обязательных со стороны родителя. Дочка утерла слезы, потом отправилась в ванну – ну кто их, женщин, разберет! А я подумал, что ей действительно не о чем беспокоиться – высокая, стройная, с длинными русыми волосами. В общем, комсомолка и просто красави-ца. Федор задумался о превратностях семейной жизни, на какое-то время отвлекся, а потом последний номер снова стал свербеть у него в голове. Дочка вернулась к себе в комнату,  в мыслях о неверном приятеле, а я остался у ок-на, с некоторым страхом ожидая повторного явления. Часы отсчитали половину третьего, я немного успокоился, и тоже отправился спать. Но номер – я не мог не связать его по-явлением серебристого фургона.  И выносом тела. В том, что в тяжелом мешке находилось обездвиженное тело, я не сомневался.  А телефон – этот точно…
Успокоился и Шарик – он устроился на полу, вытянув лапы и положив на них лохматую голову.
Федор проскользнул в комнату, забрался под одеяло и, пригревшись около привычно подвинувшейся жены, заснул. Ибо работу никто не отменял… 

Глава 3.

Утром Федор вышел на улицу не без робости и зата-енного желания обнаружить следы. Он отпустил рвущегося на волю пса и осмотрел место происшествия. Подошел к соседнему подъезду, постоял возле двери с кодовым зам-ком. Все тихо. Может, кто-то уже выходил. Но асфальт был сухим – ночью подморозило,  в маленьких лужицах засты-ла вода, покрывшись тонким слоем даже не льда, а про-зрачного, незамутненного стекла. Он нагнулся, тщетно пы-таясь разглядеть хоть что-нибудь. Ничего. Дверь как будто и не открывалась вовсе, никаких повреждений. Значит, ночные визитеры знали код. Впрочем, хитрые коды ни для кого не представляли секрета, постоянно нажимаемыми кнопки с цифрами отполировались пальцами трудящихся, вдавились внутрь. Федор, оглядевшись по сторонам, нажал три кнопки. Замочек ожидаемо щелкнул, и дверка подви-нулась. Ну и что из того? Ночные визитеры наверняка, ку-да и зачем. Знал это и Федор, только боялся себе при-знаться в этом.
©©©

В обеденный перерыв он проехал несколько остановок на трамвае, соблюдая конспирацию, зашел в комок и ку-пил подержанный сотовый телефон, уже зарегистрирован-ный на чужое имя. Он уже не сомневался, что все облада-тели телефонов с номерами, начинающимися на 172 и да-лее уже под колпаком. Оставалось только  узнать фамилии абонентов, чьи номера так настойчиво возникали у него в мозгу. И это не представляло труда – пиратский CD уже давно  занимал свое место в дискетнице дочери. Только дочке незачем знать об этом его интересе. Вернувшись до-мой, Федор сразу же включил компьютер…. Через несколь-ко минут ему удалось выяснить несколько ближайших ад-ресов. В мозгу щелкнуло, и ему показалось, что он напал на след. Хотя бы это. Память его чудесным образом стала почти фотографической – не нужно было ни запоминать специально, ни записывать.  Особенно те четыре номера, исчезнувшие из списка. Он быстро оделся, потеплее, надел на Шарика ошейник и вышел на улицу, не обратив внима-ние на чуть изменившийся колер покрашенных стен на ле-стнице – освещение было слабым, и это скрадывало и на-копившуюся грязь, и обшарпанную краску, не то, что ка-кие-то полутона. 
У подъезда его ожидала сюрприз – около соседнего подъезда стоял милицейский газик, несколько женщин и старичок что-то горячо обсуждали. Федор не утерпел и по-дошел поближе:
–  Случилось что, обворовали? – их дом, как и сосед-ние, периодически подвергался  нашествию мелких вори-шек, легко взламывающих слабые и не очень, двери, и во-прос был вполне логичным, не привлекающим внимания – так спросил бы абсолютно каждый…
– Да, вроде, только Василий Егорыч исчез, дверь на-стежь (видно, так спешили, что не аккуратно захлопнули замок, – подумал Федор, но ничего вслух не сказал), все выпотрошено,  вещи разбросаны, будто что-то искали. А что найдешь – богатство никакого. А жена его уехала в Новгород, на недельку к детям. Женщина продолжала что-то рассказывать, Федора не интересовало нечто иное.  Так вот, позвонили на работу ему – там он не появлялся, вы-звали милицию…
– А он не мог, например, к жене поехать?
– Нет, он доцент, (откуда они все знают?), у него лек-ции. Такой приличный человек, и знает много. Как и его соседи, – подумал Федор. … И не стал больше слушать, выяснив все, что было необходимо, лишь сочувственно по-качал головой – бывает, мол, жизнь такая. От дальнейшего участи в беседе его избавил Шарик, решивший таки порез-виться на просторе.
И Федору стало ясно, что звонить по этому телефону бесполезно. И он пошел на бульвар, поближе к следующе-му адресу, кварталом южнее его дома. Прогуливающийся вдоль бульвара собачник никак не мог вызвать подозрения. Однако излишняя предосторожность не повредит, Федор направился к своем у привычному месту в центре бульва-ра. Не мешало дополнительно осмотреться, примелькаться. Он отпустил Шарика, открыл купленное по дороге пиво – так, неприметный мужичок, выгуливающий собаку и, вти-харя, чтобы жена не особенно возмущалась, выпивающей неизменную ежедневную бутылочку. Небольшой минус не был тому помехой. Уже было темно, но никаких видений и образов. А окружающая его картина изменилась – незна-чительно, но все же. Наблюдательный глаз заметил бы конкретно, Федор же следовал лишь своим ощущениям. Да и были изменения?  Только конфигурации, как будто некто заново собрал puzzle. И лишь чуток изменил детали. Но Федору сконцентрировался на своей цели. «Вот сейчас я, –  подумал он, решусь,  – подойду…».  Не выпуская из рук поводка, придерживая недопитую бутылку, он направился ближе к вычисленному дому. Интересно, куда выходят ок-на? Если квартира трехкомнатная, то на обе стороны…. Не-смотря на серийное производство, дома чуть отличались, оставалось только гадать. Стемнело. Он сделал еще один глоток из наполовину опустошенной бутылки, и, наконец, преодолев неизбежный страх, достал  сотовый телефон и набрал предварительно записанный в память номер. Труб-ку подняли почти сразу. Федор услышал приглушенный, явно немолодой  женский голос. “Алле!” – “Здравствуйте, Виктора Дмитриевича можно?” – “А хто его спрашивает?” – ни в тоне, ни в самом вопросе не было ничего особенного, но Федору послышался какой-то посторонний шум. Но он решил продолжить разговор: “Знакомый, давно не виде-лись”. – “А хто-й? Его нету, что передать?” – “Да ничего, я перезвоню”. – “Телефон оставьте, я ему передам»”. Это – после небольшой паузы – было такое ощущение, что ста-рушка прикрыла трубку рукой, и что-то сказала в сторону. “Спасибо, не надо, не беспокойтесь”. – “Тогда через часик, может, объявится”. – “Сейчас, –  подумал Федор, ждите”. А в трубку произнес: “Спасибо, обязательно перезвоню”. И отключился. Весь разговор не занял и сорока секунд, но Федор не знал, достаточно ли этого, чтобы его могли засечь – можно было предположить, что микрорайон находится под контролем, и вычислить место, откуда шел звонок, мог-ли по трем точкам, если и сотовые сигналы перехватывают-ся. А в том, что сообщения легко можно раскодировать, со-мнений не было. На всякий случай Федор обнулил список звонков, вынул аккумулятор, и спрятал телефон – он соби-рался воспользоваться телефоном еще несколько раз. “Ин-тересно, –  подумал он, –  если все-таки засекли, то, как будут окружать? Прочешут весь бульвар, или что?” Со-мнений не было, на том конце отнюдь не простаки. Потому что, как он узнал из справочника, в данной квартире про-писано трое – тот самый ВД, его жена, 1956 года рожде-ния, и сын, 1978. Так что старухе было взяться неоткуда – разве что  теща приехала…. Он пожалел, что не провел полного исследования, но все же рискнул, и, подозвав Ша-рика, подошел к интересовавшему его дому. Навстречу шли двое. Как-то целеустремленно, вывернув из-за угла. Что-то неуловимо особенное, специфичное присутствовало в их облике Федору, но он спокойно пошел навстречу, с тру-дом удерживая внезапно зарычавшего Шарика. «Тише ты, псина проклятая! Ну, никак не могу понять, вроде нагулял-ся… –  это Федор обратился к поравнявшимся с ним муж-чинами, –  видишь, люди идут!» –  он потрепал Шарика за холку и натянул поводок. Присмиревший пес отвернулся к хозяину, а Федор продолжал наслаждаясь своей проница-тельностью: “Вы уж извините, сейчас намордник надену”. Двое как-то синхронно кивнули, Федор же сделав еще один глоток, свернул в противоположную сторону – продолжать исследования ему в раз расхотелось. И опасно.
И тут раздался звонок – по его старому мобильному.  “Папа, это я. Тут тебе звонили”, –  Федор осмотрелся, – мужики почему-то остановились, полезли в карман – мо-жет, у них тоже мобилы? Или какие-то другие устройства, улавливающие звонки в определенном радиусе? Но почему сейчас? “Да, дочка, иду! Как, мясо остывает? Тогда вообще бегу. И пиво, пожалуйста, поставь в холодильник!” Он го-ворил нарочито громко, чтобы его было слышно. – “Папа, ты слышишь? Тебе звонили”. – “Ну, иду, конечно. Шарик, за мной!”– “Да нет, они просили твой телефон, но я не да-ла”. – “И все отлично, молодец”. Федор с трудом сдержи-вал волнение – значит, они его все-таки засекли! Вычисли-ли, и позвонили домой. Или для профилактики? На всякий случай проверяют всех, кто каким-то образом засветился. Нет, у них же есть возможность и так отслеживать все звонки с АТС. “Папа, я не понимаю, о чем ты говоришь”. –  “Правильно, доченька, а то мы с Шариком загулялись и немного продрогли” – “Пап, ты что, говорить не можешь?” – “Да, идем, идем”. И подогнал пса: “Домой!” Тот было развернулся в привычную сторону, но Федор тихонько, но резко дернул поводок, и они пошли. Но в обход. И тут Фе-дор совершенно неожиданно для себя услышал. Нет, ко-нечно, не звук, рядом никого не было, но голоса явно вос-принимались его мозгом… “Может, он?” – “Вряд ли. Ви-дишь, сколько народу вокруг”. – Действительно, было са-мое выгульное время, трудящиеся возвращались с работы, сходя с трамвая и пересекая бульвар, парковали машины. “А если он специально с собакой вышел?” –  “Тут их сот-ня, не меньше”. – “А тот номер засекли?”– “Да, только он не обозначенный, левый. А по какому телефону был звонок сейчас – тоже, нет проблем. Все звонки с подозрительных номеров проверяются, и по владельцам установим номера”. – “Давай тот, по какому он говорил сейчас”. – “|Проверим. Четвертый, четвертый, я зеро-эф-два. Как слышишь?” – “Слышу”. – “Передай номера”, – и Федор опять услышал последовательность цифр, однако на этот раз были только мобильные номера, в том числе и его. Только зарегистриро-ванный. Неприятный холодок пробежал по спине, и ему за-хотелось прибавить шагу,  поскорее вернуться домой, в те-плую квартиру. Но было понятно, что и там не сможет быть в безопасности. И тому было подтверждение. Меж тем разговор, внезапно ставший ему доступным, продол-жался. “Включи камеру – посмотрим, не пошел ли он ту-да”. – “Уже. Вот, смотри”. – “Да, пожалуй, этот ботаник  ничего из себя не представляет. Так, нужно проверить еще несколько человек, а то все разбегутся”. – “Наверное, у них где-то установлена камера возле дома или в подъезде”, – от этой мысли Федору стало еще тоскливее. А куда де-нешься. Он дошел до конца квартала, поменял только что выпитую бутылку на новую, доплатив в ларьке червонец, открыл, и потом степенно повернул назад, – скрываться смысла не было, раз его вычислили.
Он решил пройти наискосок, мимо садика, который закрывал интересовавший его дом. Лишний раз засвечи-ваться было совершенно излишним. Если его считают ло-хом, то это только выгодно – даст возможность действовать еще какое-то время. Наверное, они сейчас окружат весь бульвар. Но ведь и у них возможности не беспредельны. Кто такие «они», ему было неведомо, впрочем, и получен-ной информации было достаточно, чтобы понять – над его головой сгущаются тучи.
Тучи сгущались и над городом – и так темное небо за-тянуло мрачными свинцовыми облаками, не отражающими, а полностью поглощающими вечерний свет города. Все же тоненький слой выпавшего днем снега отражал свет окон, и Федор вместе с шариком смог срезать часть пути, мимо начавшего замерзать озерца. Подул сильный ветер, ему пришлось приподнять воротник, заткнуть бутылку, чтобы не расплескивалось пиво и прибавить шагу. Пес послушно семенил рядом, не рвался вперед – теперь уже скоро дом, еда, тепло. Оставалось метров сто пятьдесят до спаситель-ной подворотни, как вдруг…. Почему-то все происходит именно вдруг. 
Сильный порыв ветра чуть не сбил Федора с ног, он пригнулся, удерживая Шарика на поводке, но тот остано-вился, и, подняв голову,  заскулил. Внезапно стало свет-леть…. Федор машинально повернул голову, и…. Почти как вчера, но не поздней ночью, а в “prey times”, когда на улицах еще полно народа, когда город еще живет, а не спит. «Очерченный контур открыл новое пространство, объем, уходящий вглубь, туда, где не было непроглядной октябрьской ночи. Больше ничего не происходило, только пространство рваным конусом устремлялось в  бесконеч-ность», –  вспомнил Федор. Теперь контур был очерчен жирной оранжевой линией, изгибался, принимая  дребез-жащую овальную форму, но под совершенно другим углом. Но Федору казалось, что исходящий из его воображаемого центра луч направлен прямо на него. И скрыться некуда.  “Пойдем, Шарик, пойдем домой”…
Они почти бегом преодолели последние метры, вот и подворотня с бетонными блоками, преграждающими въезд машин. Но… теперь вместо них был горизонтальный рельс, об который Федор чуть не разбил лоб. Пришлось пригнуть-ся. Переводя дух, Федор подошел к своему подъезду. А овальное кольцо пропало, продержавшись не более минуты. Федор готов был поклясться, что уж это наверняка видели еще сотни горожан. Правда, по дороге он никого не встре-тил. И что, теперь, их тоже? Нет, он стал слишком мни-тельным. Но и дома становится небезопасно. Он-то что, уже засветился. А жена, дочка? Но его «Жигули» все так-же стояли у подъезда, чуть припорошенные снегом.
Дверь в подъезд открылась с трудом, неприятно скрипнула. Федор придержал ее, пропуская пса, но тот по-чему-то уперся, не желая заходить в подъезд. Федор осмот-релся – ничего подозрительного, никто не прячется за уг-лом. “Им прятаться ни к чему, они и так все контролиру-ют”, –  подумал Федор в очередной раз, но Шарику-то это-го не скажешь. “Пойдем, Шарик, –  убеждал Федор, –  со-греешься, тебя покормят, – и ласково потрепал по шее, – пошли, псина упёртая!” Бедному псу ничего не оставалось, как покориться воле хозяина.
Вот и лифт. Федор нажал на кнопку, дверь открылась,  и ему опять пришлось тащить Шарика силком. “Ну что с тобой! Ты же здоровый, сильный пес”. Федор автоматиче-ски нажал кнопку вызова этажа, и отдернул руку – вместо черных, пластмассовых, со стертыми цифрами, он ощутил металлические, с цифрами выпуклыми. И они имели такой вид, будто были здесь чуть ли ни с момента постройки до-ма – такие же вытертые, с перевернутой цифрой «7». Раньше была перевернута пятерка, уж это Федор помнил на все сто. «Может, я перепутал подъезд?» – но лифт оста-новился на их седьмом, и дверь была его. Федор открыл ее своим ключом, уже не зная, что его ждет.
Однако его ждала Дочка и приготовленный ею ужин.
– А мама где?
– Она звонила, что задержится, – у них сегодня соб-рание.
– Какое такое собрание?
– Да их секты, она что-то говорила, но я не вникала. Дочка также скептически относилась к маминому увлече-нию оккультизмом, и именно благодаря этому в  доме от-сутствовали сопутствовавшие этому предметы. Никаких артефактов, мнимых или подлинных…  Федор не очень по-нимал, что такое артефакт, но ничего напоминающего это название не видел. – Ладно, садись ужинать. И оба – и Федор, и нагулявшийся Шарик, приступили к приему пищи – ужин был действительно готов…
– Пап, а что ты так странно говорил по телефону. Это что, был нежеланный звонок?
– Да, –  Федор прожевал кусок мяса, –  весьма.
– И посему ты изъяснялся таким образом? Что, звонок кто-то засек?
– Угу, –  я должен был что-то говорить.
– А что они к тебе привязались? Так спрашивали но-мер мобильного. Это связано с ночным… видением?
– Некоторым образом. Надеюсь, ты никому об этом не говорила?
– Что ты, и, представляешь, народ как язык прогло-тил. Ни в институте, ни в метро.
– Да, действительно, странно. У меня такое же впе-чатление.
– А, может, все боятся?
– Не знаю, дочка. Если бояться, то чего?
– Тоже не знаю. Наверное, все думают, что это сек-ретные испытания, и процесс вышел из-под контроля? И надо, чтобы народ ничего не узнал.
– Ну, это вряд ли. Если, например, представить, что не спало в это время тысяч пятьдесят, один процент насе-ления, то хотя бы один из ста наверняка что-нибудь заме-тил. Выходит, минимум пятьсот человек. И уж хотя бы кто-то расскажет. Нет, непохоже.
– Чай пей, остынет. Или кофе?
– Кофе. И дай, пожалуйста, сигарету, … – Федор по-чувствовал жгучее желание закурить, – мои куда-то заде-вались.
– Папа, ты же почти бросил, –  в голосе дочери чувст-вовался укор, но все же он стал обладателем длинной мен-толовой сигареты.
– Так вот, сегодня, – и Федор, медленно затягиваясь, рассказал дочке почти все, что случилось сегодня, кроме одного, что он звонил по мобильному на определенный ад-рес – тогда бы пришлось рассказывать и о первом случае, о появлявшихся в его мозгу номерах. О своих подозрениях. На это он пойти не мог. Пока. Он еще не знал, как будут разворачиваться события.
Дочка сидела, подперев щеки кулачками, и ее большие глаза стали вообще бездомными.
– Папа, мне страшно. Наверное, ты еще что-то зна-ешь, раз за тобой уже начали следить.
– Да нет, может, я просто оказался случайно, мало ли, кого они выслеживали. А вот еще – ты в окно смотрела?
– Нет, возилась, готовила ужин.
– Так вот, сегодня повторилось вчерашнее, когда мы переходили поле. Только длилось всего минуту.
– И, кроме тебя, никто не видел?
– Не знаю, время-то самое, когда народ возвращается с работы, ходит по магазинам. Наверняка были еще свиде-тели.
– Значит, их всех? Как соседа нашего?
– А ты все знаешь?
– Да, во дворе только об этом и говорят. Жене позво-нили, завтра должна приехать.
– Зря. Опасно. Состояние тревоги не покидало Федо-ра. А теперь уже и дочка волей-неволей стала свидетель-ницей. Возможно, нежелательной. 
    Они проговорили еще около часа, но все попытки от-клониться от основной темы не имели успеха. И молчаливо согласились, что маму посвящать и в сегодняшнюю исто-рию не стоит.
Потом позвонила Жена, и Федор собрался, было одеться и поехать за ней, но она сказала, что ее подвезут, и чтобы он не беспокоился. Он спросил, будет ли она ужи-нать, но и от этого Жена отказалась, сказала лишь, чтобы к ее приезду приготовили кофе. В чем сложность. Они на-мололи кофе, вскипятили воду, а потом залили в кофейник и поставили настаиваться.
Вот и звонок.
Обычно ждущий каждого прихода хозяйки Шарик ос-калился, и забился в дальнюю комнату.
– Джек, ты что, не встречаешь? – это было первым удивлением – как это, Жена позабыла имя собаки? Но она совсем не обратила внимания на свою оговорку.  Ладно. Гуляли? –  сказала жена с порога, подавая Федору курт-ку. Она предпочитала спортивный стиль одежды, и куртки, свитера и джинсы составляли ее основной гардероб в осен-нюю пору.
– Да, конечно. Долго, устал, бедняга. Все время бегал, –  соврал Федор.
– Хорошо, кофе хочу, просто умираю! 
– Уже почти готово.
– Хорошо, – она тряхнула волосами и отправилась в ванную, – только руки помою. А Федору показалось в ее облике что-то необычное.
– Ты что, постриглась, или как? – волнистые волосы сменило энергичное  каре.
–  Что-то ты стал невнимательный в последнее время. Уже две недели. Странно, но уж этого Федор не мог не помнить. Уж ни при каких обстоятельствах. Но предпочел не задавать лишних вопросов. И смени, пожалуйста, эту нелепую рубашку. Ты же знаешь, я не переношу клетку. Это показалось Федору еще более странным – ведь она бу-квально месяц назад купила ее! Тогда ей не нравилась ста-рая полосатая фланелевая. Еще несколько дней назад он не преминул бы ей об этом напомнить, но сейчас предпочел держать язык за зубами. И даже успел подмигнуть дочке, чтобы и та помалкивала. Он решил перевести разговор на другую тему.
– Ну, что у вас сегодня было интересного?
– На работе, сам знаешь, текучка и запарка, – Жена махнула рукой, – он взглянул на нее, и увидел в глазах внезапный, почти фанатический блеск.
– Господи, ведь ты же ничего не знаешь! Совсем зара-ботался, с машиной возишься, а тут такое происходит!
– Что? – невинно спросил Федор, – сделав круглые глаза, и даже отставив чашку в сторону.
– Все, совсем оторвался от жизни! – голос жены стал каким-то чужим и незнакомым. А здесь такие дела творят-ся!
– Вот мы сегодня, – помедлив, то есть, не решив, вид-но, окончательно, стоит ли говорить мужу, но, после се-кундной паузы, продолжила.
– У нас в городе, – сказала она, появились какие-то странные люди. Они распространяют всевозможные слухи, по инопланетян, вторжение, какие-то опыты,  нарушают порядок.
– Послушай, ничего не замечал. И Наташа тоже.
– Куда Вам! А вы посмотрите! Даже Православ Заки-донов, и тот.
– Что Православ? – Федор прекрасно помнил, как от-носилась к Православу Жена, старавшаяся не пропускать ни одной передачи.
– И он, он самый главный закоперщик и смутьян! – Жена пылала праведным гневом, совершенно искренна, –  ну, его мы уже ликвидировали! Теперь не будет мутить во-ду.
– Как, ликвидировали, и кто такие «мы»? – Федора передернуло, а Дочка сидела, неотрывно глядя на мать, в полном изумлении, но, уловив ситуацию, не произнесла ни слова. Она-то видела все, и теперь, слушая мать, наверное,  испытывала нетерпение, но решила помолчать. Потому что тоже почувствовала некоторую необычность в поведении матери.
 – Элементарно. Не бойся, он не мучился. Так мне сказали. Федора передернуло – он, вообще-то, был совер-шенно равнодушен и к Православу, и его маразматической передаче, но от произнесенных Женой слов ему стало не по себе.
– То есть вы, как вас там называть, присвоили себе право судить и миловать?
– Да, каждая капля должна отмыть…
– Постой, какая капля?
– Фейри, конечно. И каждая капля очищает наш мир от скверны.
– Значит, вы… – Федор едва удержался, чтобы не рас-смеяться – ему на ум пришла фраза из старого глупого фильма «Бакенбарды»: «Вы кто?» –  «Мцыри!» –  так представилась таинственная группировка… в противовес бакенбардам –  пушкинистам…. И вот как повернулась. Здесь уже была совсем не комедия.
– Да, мы – Фейри. И будем продолжать свое дело. Кстати, не забудь купить завтра, а то у нас заканчивается – она посмотрела на бутылку – действительно, в ней оста-валось не более четверти.
– Послушай, а ты, часом, не того? Может, врача вы-звать, или полежишь пока? – выпалил Федор автоматиче-ски.
Жена смерила его уничтожающим взглядом…
– Мы. Абсолютно здоровы. Больно – общество. Взгляд ее стал чужим и надменным, как будто она говорила с ка-ким-то низшим существом, коему недоступно понимание мира, и его сущности. На это Федор и не претендовал.
– Ну, милая, –  он старался говорить ласково, –  ко-нечно, жизнь сейчас не простая, ты переутомилась. Ви-дишь, и мы здесь, и тоже бьемся в меру своих сил. Ничего страшного, отлежишься…
– Не говори со мной, как с больной! Я-то тебя пони-маю! Ты вообще отгородился ото всего своим защитным панцирем, и никогда меня не слушаешь. Постой-ка, а ты часом не…? – и она бросила на него полный подозритель-ности взгляд, как бы стараясь просветить до самого спин-ного мозга.
– Мамочка, ну что ты! – Дочка тоже говорила ласко-во, –  давай, я тебе еще кофе налью. И у нас есть твой лю-бимый зефир в шоколаде.
– Да, вы все заодно! И даже не представляете, что нам приходится выносить!
– Извини, действительно, совсем зашились в делах. И, наверное, что-то упустили. Так расскажи нам, пожалуйста, что происходит. Федор успокаивающе положил ладонь на руку жены, и начал медленно поглаживать ее запястье.
– Ладно, – Жена, кажется, снизошла до простых смертных. – Помнишь, была передача и много звонков? Ты еще пришел с гулянья и хотел спать?
Федор понимающе кивнул.
– Так вот, почему-то в этот день народ стал звонить на студию, а Православ, вместо того, чтобы успокоить людей, призвать к спокойствию, начал подзуживать, заводить тру-дящихся. Отвлекать от общего дела.
– Ну, я всегда… –  Федор хотел сказать, но вовремя осекся. Вернее, беседа была прервана телефонным звон-ком.
– Передай мне сумочку, –  попросила, нет, приказала жена, и достала совершенно новый мобильник.
– Да, это я, слушаю… –  Федор даже и не подумал спросить, ибо мобильник был совершенно новый, серебри-стого цвета и раскладной, последняя «Моторола» с цвет-ным дисплеем и встроенной фотокамерой. Он чуть не при-свистнул от неожиданности. И, хорошо, что не успел. Жена встала, на ходу сделав последний глоток, и вышла из кух-ни. Наверное, разговор был не для всех.
– Пап, что с мамой? – голос Дочки дрожал. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, –  она, что, того? И откуда новый телефон, навороченный. Ты пред-ставляешь, сколько он стоит?
– Хуже, дочка, я даже не представляю, что случилось. То есть, могу только догадываться, по косвенным призна-кам, по тому, что сейчас происходит в городе. И мобильник тоже появился неспроста. 
– И почему она назвала Шарика Джеком? Это что, то есть, кто, почему? Разумная девушка сбилась, но Федор лишь мог сказать, что мама заработалась, напряжение и прочее, но врать не стал – очевидно, что все последние со-бытия связывались в одну цепь, было еще слишком много недостающих звеньев. И сказал то, чего говорить был не должен, как отец молодой девушки сложного возраста.
– У вас как в институте, с посещениями?
Дочка удивленно посмотрела не него:
– Пап, ты о чем?
– Ну, если ты не всегда будешь ходить на лекции, се-минары и прочее? Совсем забыв, что у той уже пятый курс, и в культурном институте все не совсем так, как в других вузах, и что она уже сама себя во многом обеспечивает, и не всегда даже ночует дома.
– Да я уже и не хожу, лекции закончились, практика.
– А ты не можешь, –  он таки замялся, –  некоторое время пожить не дома, ну… у молодого человека?
Это было последней каплей –  она недавно рассталась со своим кавалером, переживала сей момент, но ведь Фе-дор был так далеко от этого. И их глаз Дочки непрерыв-ным ручьем потекли слезы. Ведь именно поэтому она, когда тот предложил пожить вместе, отказала, и в резкой форме, и перестала отвечать на его звонки. Может, и потому, что Он был на десять лет старше, а она еще не готова, И вот теперь отец…
– Ну, прости, доченька! Я сказал не то, но боюсь за тебя – мне кажется, что, оставаясь дома, ты подвергаешься опасности. Я,… наверное, я некоторым образом могу отно-ситься к тем, против кого … Ты знаешь, что я имею в виду. Конечно, о том, что видел, я не говорил никому, даже маме. И даже тебе не сказал бы ничего, если бы ты не была сви-детельницей.   
– Нет, это исключено. И к бабушке не поеду – а вдруг? И сидели они друг напротив друга, и Федор боялся, как бы снова не начались явления, и совершенно не пред-ставлял, что с ними будет потом…
– Пойдем, посмотрим, что там  пишут в Интернете …. И они пошли в детскую…
Шарик занял место на полу, рядом с компьютерным столиком, положив морду на лапы, и закрыв глаза. Но бы-ло заметно, пес вздрагивал от любого движения и тяжело дышал…
Федору пришлось рассказать Дочке и о номерах, про-жигающих его мозг, и о странных людях, стоящих в очереди к телефонам-автоматам. Дочка слушала с широко раскры-тыми глазами, но, сосредоточившись, ловко бегала пальца-ми по клавишам компьютера.  Адрес за адресом, и вскоре у них был готов весь список. Да, и Федор не ошибся.
– Так что? – спросил он.
– Нет, папа, я останусь дома.
– А ты не боишься, что с нами может быть? Ведь со-сед…  Василий Егорыч. Наверное, это они его тоже, того… 
– Спросим у мамы, а? – голос дочки звучал неуверен-но, будто она ожидала получить от отца отрицательный от-вет.
– Нет, лучше вообще не затрагивать этой темы. Но вряд ли об этом она в курсе. Но я, по крайней мере, рас-скажу ей об этом, будто для самого неожиданность.
Но та была абсолютно недоступна. Звонок следовал за звонком, и Федор понял, что у нее неограниченный кредит. Время перешагнуло за полночь. На какое-то время звонки прекратились, жена направилась в душ. 
– Ладно, давай спать. Но постарайся завтра вести се-бя так, будто ты вообще ничего не знаешь, в общем, как обычно.
– А к нему … идти?
– Разве только, если любишь, –   Федор был абсолют-но серьезен, – но это никто за тебя не решит.
И он пошел в гостиную, взял книгу и пристроился на диване. Но ни воспринимать текст, ни понимать того, что шло по телевизору, был не в силах.
…
– Вставай, ты что здесь устроился?! – голос Жены был требовательный и настойчивый, хотя в этом не было ничего необычного – когда шел ночной футбол или бокс, Федор усаживался в гостиной, чтобы не мешать ей, и, бы-вало, так и засыпал. И прежде ей не приходило в голову, вставать среди ночи и будить его.
– Ой, зачитался и уснул, –  попытался оправдаться Федор.
– А что, супружеская постель тебя не устраивает? – голос ее был таким, какому противоречить нельзя ни в ко-ем случае – беспристрастным и не терпящим возражений, мы, как капельки, должны сливаться и быть едиными.
В этом было нечто знакомое и оттого не менее ужас-ное. Будто он попал  во времена третьего рейха, где каж-дому было прописано, когда, чем, и как заниматься. Так его приучили думать.
– Сейчас, дорогая, я только умоюсь… Федор надеялся, что, пока он будет пребывать в душе, жена уснет.
Жена ждала его в постели, и, как этого не было уже давно, притянула к себе. Однако в ней не было той нежно-сти, которую она неизменно дарила ему в те нечастые те-перь ночи. И оставалась какой-то чужой, страстной, но за-водной куклой. Потом повернулась, и моментально заснула. С удовлетворением и чувством выполненного долга.

Глава 4.
 
Утренняя прогулка не принесла никаких новостей. Фе-дор не рискнул звонить ни по одному из телефонов, Шарик же, вырвавшись на улицу, отнюдь не стремился домой. И тому была своя причина – Жена снова назвала его Дже-ком, и, когда попыталась погладить, тот отшатнулся и за-рычал. Это было еще одним звонком. Звоночком.
Дочка к завтраку не вышла, утром можно не спешить, и Федор подозревал, что ей просто не хотелось встречаться с мамой. Задумавшись, Федор в очередной раз не заметил, что с домом произошли изменения, да и думать было неко-гда – Жена с порога позвала его завтракать, уже одетая. Привыкший к ложке овсянки и чашечке кофе, Федор был искренне удивлен, увидев на столе дымящийся омлет с вет-чиной. Однако выражать свое удивление не стал.
–  Садись, ешь! – чуть ли не приказала Жена, –  ты с утра должен быть готов выполнить свой долг! – это звуча-ло патетически, и возразить Федор не мог, только отшутил-ся:
– Я, вроде, уже выполнил.
– Не ерничай. Ты будешь выполнять долг перед обще-ством.
«За такую зарплату, – подумал Федор, – еще долг». Впрочем, омлет оказался действительно вкусным, и он уп-лел его единым духом.
В машине неверующий Федор молил бога, чтобы виде-ния не повторились, и не побежали цифры перед глазами. Жена немного расслабилась, но, выходя, бросила:
– Я сегодня опять задержусь, позвоню, если за мной нужно будет заехать.
– Где? Снова с этими Фейри? – не удержался и съе-хидничал Федор, за что был смерен уничижающим взгля-дом и не удостоен ответа, и даже не успел, а, может, про-сто побоялся спросить про исчезнувшего соседа.
©©©

Едва жена скрылась за дверью, Федор резко нажал на газ и рванул с места.  И тут же чуть не врезался в проез-жавшую “Ниву”. “Нет, так не годится, нужно держать се-бя в руках, не то…”.  Он предпочитал не думать о том, что могло произойти, если бы он предался панике и отчаянию. Посему он постарался ехать медленнее, осторожно, следить за светофорами. Он и так не опаздывал. Но…. Через не-сколько минут перед глазами снова побежали буквы “ПОЗВОНИ… ПОЗВОНИ… ПОЗВОНИ…”, и потом – еще более сократившийся список телефонов. Голова просто рас-калывалась. Федор чувствовал, что необходимо что-то предпринять, срочно, иначе загадочные и беспощадные «Фейри» бесконтрольно уничтожат все не подходящее под их стандарты. Но как его разумная, грамотная и образо-ванная жена попала под их влияние? Это было вообще уму непостижимо. Значит, такое мощное влияние они способны оказывать даже на вполне здравомыслящих, пусть и увле-кающихся, казалось бы, вполне безобидными вещами…. И это было по-настоящему страшно. Номеров осталось всего пять. Позвонить, предупредить? Или сначала все же про-верить номера выбывшие? 
На работе полдня пришлось, не отрываясь, возиться с приборами, а потом все внезапно оборвалось – их увезли, а Федору пришлось мчаться в другую контору, встретиться с коллегой, передать и подписать документы. И все – после этого он был абсолютно свободен. И еще пару дней – зав-тра суббота, и….  Несмотря на поздний октябрь, мороз еще не подступил своей железной хваткой к городу, и остава-лись незамерзшие надежды. Из машины он позвонил Дочке – она была на практике, то есть, в библиотеке, и разбира-ла новую литературу. «Как у тебя, нормально?» – «Да, работаю, зарылась в книгах. Составляю каталоги, с базой. Уже глаза устали. Но, кстати, ничего похожего нет». Федор хорошо понял недомолвку, и не стал расспрашивать. Толь-ко спросил: «Ты погуляешь с собакой?» – это был как бы кодовый вопрос и предполагал ответ, который незамедли-тельно последовал: «Да, но не слишком рано». Что означа-ло: «Я еще не решила, приду ли домой. Если не приду, то, значит». Беззвучный вопрос – как он отнесется? А потом она добавила: «Ну, если ты не успеешь, то придется мне…». Значит, она еще не решила. Ко всем проблемам прибави-лось беспокойство о Дочке. Как она, какие чувства испы-тывает, и не подвергается ли опасности. Может, если мама из Фейри, «капелька», то ей пока что ничего не грозит? Утешение было слабым, но вполне обоснованным. Поэтому он должен….
Прежде всего, перекусить – он почувствовал жуткий голод и сосание под ложечкой, поесть, а потом – немного расслабиться и попытаться… Может, еще раз проехать на метро, пока есть возможность. Он остановился на Загород-ном напротив Витебского вокзала, рядом с «Макдонал-дсом», взял пару гамбургеров, колы, кофе. Пристроился за столиком и осторожно, как привык за последнее время, стал рассматривать посетителей. Большинство из них – молодые люди, студенты, школьники, несколько мамаш, за-веденных туда детьми, желающими оторваться, да не-сколько случайных посетителей вроде него. Вот, например, озабоченный мужчина средних лет куртке из нубука, с бе-лым шарфом, с дорогим дипломатом. Он нервно погляды-вал на часы, видимо, спешил на встречу. Высокий пожилой мужчина, с простом вытертом пальто, медленно откусы-вающий и тщательно прожевывающий каждый кусок. Не-приметная женщина средних лет с задумчивым взглядом.  Нет, скорее, молодая, не старше тридцати, в кожаной куртке с воротничком опушкой. Рядом с ней стояла объем-ная сумка.
Что привело их сюда? Таких разных людей? Ни ма-лейшего следа беспокойства. Волнения. Как будто ничего не происходило, не пропадали люди, не появлялись в небе над городом чудные и жуткие объекты. Или только избран-ные неведомой силой оказались втянутыми в водоворот? Но Федор был уверен, что, рано или поздно это коснется всех. Если не остановить. Но как – того он не знал. Единствен-ное, на что он был способен, лишь предупредить тех, чьи номера еще прорезались в его воспаленном мозгу. А меж тем официанты разносили гамбургеры, колу, кофе, стреми-тельно проносясь между столиками, не задевая при этом посетителей. Федор подумал, что и его кто-то тоже разгля-дывает, и усмехнулся про себя. Но женщина его чем-то за-интриговала – в ней было что-то неуловимо знакомое, и Федор мог поклясться, что видел ее ранее. Но где, при ка-ких обстоятельствах – он не мог припомнить. Это стало раздражать. Ну не мог же он подойти и спросить!   
Меж тем женщина доела гамбургер, вытерла губы бе-леньким платочком, подхватила сумку и направилась к двери с табличкой Ж.
Федор проводил ее взглядом, стараясь, чтобы никто этого не заметил, но так и смог вспомнить. Иногда некото-рые лица запоминаются, может, из-за своей ординарности, и кажется, что ты где-то встречал этого человека, а потом, если он чуть изменит облик – все, совсем другой. Возмож-но, так произошло и на этот раз. Однако Федор решил по-дождать еще. Вернее, не решил, а что-то буквально заста-вило его это сделать. В последнее время он часто подчи-нялся интуиции, и не изменил этому правилу.
Минут через пять – семь означенная дверь открылась, и из нее вышла женщина. Но совершенно другая, и уже знакомая Федору. Молодая девушка, или женщина, в не по сезону розовой куртке, мятой, в нахлобученной на голову вязаной шапочке, из-под которой выбивались светлые во-лосы, на ногах у нее были короткие сапожки, с заправлен-ными шароварами, поверх которых надеты полосатые, красно-желтые гетры. С виду - типичный хиппующий пе-реросток. Одна из тех троих возле телефонной будки. Он вряд ли смог бы признать ее в предыдущем облике, если бы не пакет, другой, но достаточного объема, чтобы вме-стить верхнюю одежду.
Женщина спокойно прошла к двери, немножко рас-слабленно, вихляя, глянула в дверное стекло – очевидно, чтобы посмотреть, не двинется ли кто вслед за ней. Но это было бесполезным – группа молодых люди, закончив обе-дать, покидала “Макдоналдс”, доставая мобильники, и за-куривая на ходу. Федор, закончивший свою трапезу, едва не рванул за ней сразу – ему было жизненно необходимо выяснить причину столь странной метаморфозы. Однако же приходилось быть осторожным – вдруг за женщиной следят. И посему он только посмотрел вслед. Девушка ос-тановилась, пропуская поток машин, потом пересекла За-городный и направилась прямо к метро. “Опять к телефо-нам?” –  подумал Федор, следуя стереотипу. Он выждал пару минут, спокойно вытер губы, поправил шарф, и по-шел. В дверях он притормозил, вежливо пропуская того самого пожилого мужчину, удостоился благодарности, и внезапно отметил, что безучастный взгляд того стал целе-устремленным и сосредоточенным.  “Вот это да! Неужто се-годня все вокруг принялись меня удивлять и ставить за-гадки?” Но внешне не прореагировал, только улыбнулся мужчине и встал на переходе. Тот же успел перейти про-спект, и направился в метро. Ну, мало ли людей следуют тем же путем? Федор не спешил. Если девушка направи-лась к телефонам, то он всяко успеет, пока она ждет или ведет переговоры. А там. У него не было никакого плана действия, он мог только быть пассивным наблюдателем.
Старик, как назвал его Федор, стоял возле входа в метро и курил длинную сигарету, явно не из дешевых. Это как-то дисгармонировало с его потертым пальто, однако ж башмаки фирмы “Ecco”, вызывали дополнительные вопро-сы. “Может, я стал просто подозрительным, и старик не подкарауливает девушку, а ждет какую-нибудь молодуху, или свою бабку. Или, если он из той же компании, то про-сто присматривает, на всякий случай. Впрочем, вскоре так или иначе все разрешится”. Если бы так!
Девушка и впрямь разговаривала по телефону, при-крыв трубку рукой. Федор подошел к кассе, купил карточ-ку, жетоны бросил в карманы куртки. Он не знал, поедет ли девушка на метро, или нет, однако решил продолжить слежку и последовать за ней, бросив машину возле “Мак-доналдса”. Если она из этих ”Фейри”, капелька, то бишь, он постарается выяснить, где у них гнездо или…. Федор по-дошел к спасительному киоску и купил газету, с намерени-ем встать возле эскалатора, будто ожидает кого-то. “Нев-ское Время” еще подвезли, и он купил “КП в СПб”. Про-листнув газету – девушка по-прежнему оставалась в поле его зрения, –  он не нашел ничего, что могло привлечь вни-мание – его-то интересовала одна тема. Значит, все проис-ходит в неком замкнутом пространстве, на ограниченной территории, либо выявляются и устраняются свидетели, фильтруется информация. Предательская мысль – а не бросить ли все к черту – на мгновение посетила уставший мозг Федора,  но тут девушка закончила разговор, неспеша огляделась, взяла сумку и пошла к выходу. Значит, поезд-ка на метро откладывается. Федор последовал за ней на-встречу потоку. Только что подошла электричка, и при-бывшие с Витебского направления, поспешили в метро. Он извинился, столкнувшись в болтающихся дверях с входя-щими, и чуть не потерял ее из виду. Оглядевшись по сторо-нам, Федор решил повернуть за угол, в сторону Загородно-го. Толпа сама собой рассосалась, трудящиеся устремились к трамвайным путям, где только что столкнулись два жи-гуленка. Это было ему на руку. Но то, что он увидел через несколько секунд, повергло его в шок. Невысокую девушку с большим  пакетом в руке заслонял тот самый старик. Внезапно он подошел к ней, и резко схватил за руку. Де-вушка пыталась вырваться, но тщетно. Он потянул ее за собой направо, в аллею вдоль проспекта. Почему-то де-вушка не кричала, и вокруг никого не было. Дальнейшее происходило как во сне. Федор рванулся вперед, и попы-тался оттолкнуть старика, но тот железной хваткой держал свою жертву, а на Федора посмотрел, как на мелкую ни-чтожную помеху. “Молодой человек, отойдите”, – в голосе звучала сталь и непреклонная уверенность. Взгляд сделал-ся жестким и суровым. Федор двинул его под коленку, но тот даже не пошатнулся, а ответил резким ударом. Не от-клонись Федор в сторону, его голове пришлось бы неизбеж-но столкнуться с асфальтом. Воспользовавшись тем, что у него были свободны обе руки, он схватил противника за пальто и резко потянул на себя, проведя подсечку. Тот по-шатнулся, но не выпустил девушки, мало того, в руке его появился короткий нож с откидным лезвием. Пугаться Фе-дору было некогда, и он резко толкнул старика на скамей-ку. Тот поскользнулся на замерзшей лужице и внезапно рухнул. Рука его подвернулась, и Федор из последних сил нажал на  кулак с зажатым с ним ножом. Острое лезвие прорезало ткань и вошло в тело. Старик как-то странно дернулся и затих на скамейке. Со стороны можно было по-думать, что вот, притомился, бедолага, присел отдохнуть, но Федор чувствовал, что это не совсем так. Его трясло. Девушка, также в прострации, стояла рядом. Федор под-нял брошенную сумку, подал ей руку: “Пойдемте”. Та по-слушно последовала за ним, как сомнамбула. Они перешли Загородный, не оборачиваясь. Федор открыл дверь в ма-шину. “Садитесь”. И случайно увидел свое отражение в зеркальце. Зрелище было не из приятных. Губы дрожали, лицо исказила гримаса. Пульс зашкаливал, несколько ми-нут он не мог сдвинуться с места, хотя понимал, что необ-ходимо как можно быстрее скрыться с места происшествия. О том, что он, скорее всего, только что лишил жизни чело-века, Федор старался не думать.
– Куда мы едем? – спросила девушка, когда они мча-лись по Обводному в сторону проспекта Газа.
– Не знаю, – честно ответил Федор, – сделаем не-большой круг, а потом уже видно будет. Выедем на Ленин-ский, потом, наверное, вдоль него…
– Мне надо переодеться, – сказала девушка, я пере-сяду на заднее сиденье. Она стащила себя нелепый наряд, оставшись в темных колготках и футболке, достала одежду, переоблачилась, посмотрелась в зеркало, наложила момен-тальный макияж. Нелепый же наряд сложила в пакет и откинулась на сиденье, прикрыв глаза. И оказалась весьма милой женщиной, русые волосы рассыпались по плечам, обрамляя четкий овал лица, и черные глаза внимательно поглядывали то на дорогу, то на Федора. Но было заметно, что она еще находится в состоянии стресса.
– Куда теперь? – спросил Федор, проезжая под же-лезнодорожным мостом платформы «Ленинский проспект».
– Не знаю, – неуверенно сказала женщина, пока не знаю. А Вы кто? – внезапно спросила она, как бы очнув-шись от шока.
– Просто Федор, – сказал он, да и стоило ли говорить больше.  А Вы?
– Лиза. А почему Вы? – она не продолжила вопроса, но Федору стало ясно. Однако в его планы не входило де-литься с кем-либо информацией и своими соображениями.
– Так получилось, – такой ответ можно было принять, согласившись, либо расспрашивать дальше – почему полу-чилось, почему он оказался там…
Наверное, женщина тоже была не склонна расспра-шивать дальше, и так поняв, что ее спутник там очутился неспроста. Возможно, и она пыталась что-то вспомнить, но, как и большинство людей, промелькнувшее – а он старался особенно не показываться на глаза, лицо могло показаться знакомым.
Зазвонил телефон. Федор притормозил, достал трубку. Звонила Жена.
– Ты где?
– Я? Только съездил, – он произнес название конторы, переговорил, еду домой (что было правдой, ибо он действи-тельно приближался к дому), заеду в магазин. Как всегда. А ты?
– У меня дела.
– Все нормально? – он почувствовал по голосу, что жена явно расстроена.      
– Разберемся. Видишь ли, –  хотела она продолжить, – да нет, не надо. Просто сегодня у нас один. Да нет, ты не поймешь.
– Что, несете потери? – не удержался Федор и тут же пожалел об этом.
– Откуда ты?
– Да уж чувствую по твоему голосу, за двадцать три то года. Федор блефовал, пытаясь вытянуть из Жены ин-формацию.
– И ничего не понял. Ладно, из дома позвони, я буду разбираться. И отключилась. Федор посмотрел на послед-ний номер – она звонила по своему старому сотовому те-лефону, видно, новый предназначался только для специ-альных звонков. Но все же интересовалась. Однако ж ниче-го не спросила про дочку. Может, и к лучшему. Он уверен, что та пока в безопасности.
– Это кто? – спросила женщина, внимательно при-слушивающаяся к разговору.
– Жена, –  односложно ответил Федор.
– Она что? – типа скажи, не связана ли она с если бы он знал, с кем на самом деле. Но время для откровений не пришло, он ведь пока не представлял, кем на самом деле является его невольная спутница.
– Так, что-то по работе. А Вы? И, кстати, где Ваши коллеги?
– ?
– Я имею в виду метро, телефоны.
– Их … вытерли, –  автоматически ответила женщина.
– Кто? Фейри, что ли? – также на автомате спросил Федор
– А откуда Вы знаете?
– Я могу только предполагать.
– Высадите меня здесь. Они уже выехали на проспект Славы, и Федор был в раздумье, куда ехать и что вообще делать дальше. И внезапно опять побежали буквы перед глазами. Но теперь еще и мозг сдавило, будто железным обручем. Федор чуть не выпустил руль и едва не врезался в припаркованный «Москвич», занесенный легкой порошей. Пошел снег, и менялось давление. На какое-то мгновение Федор почувствовал, что теряет сознание, а когда очнулся, ни женщины, ни ее пакета в машине уже не было.  Однако Федор был уверен, что при встрече, ежели та состоится, непременно узнает ее, даже если она опять изменит внеш-ность.
 Он медленно тронулся с места, и вдруг, подняв глаза, заметил огромный транспарант, перекрывающий проспект Славы. Синие буквы буквально впивались в мозг.
ФЕЙРИ! НАВЕДЕМ ЧИСТОТУ! ТОЛЬКО ФЕЙРИ!
И чуть ниже, залезая на печатные буквы, курсивом: КАЖДАЯ КАПЛЯ!
И еще символ F, курсивом, как знак Фантомаса. А сбоку – маленькая зеленая бутылочка, из которой вылива-ется струйка жидкости, расползающаяся зеленой лужицей.
Это могло выглядеть пародией, если бы ни было диким и страшным. Ведь только пару дней назад, проезжая по проспекту, он не видел никакого транспаранта! Значит, они уже успели. За каких-то несколько дней! Но кто они?
Федор свернул, проехал дальше. Но почти на каждом углу его встречали маленькие плакатики “Фейри – за чис-тоту!”, карикатурно напомнившие слоган выборной кампа-нии “Народный контроль – за…”. Тогда это казалось Федо-ру маразмом – невесть откуда появившаяся организация, с несчетными и никому неподконтрольными средствами. И вот, теперь… добрались! Неужели им не хватало? Впрочем, Федор мог ошибаться, но казалось невероятным, что неве-домые силы внезапно взяли под контроль весь город… Мало того, Федору представлялось, что его уже ищут – вряд ли днем обошлось без свидетелей. Но это его уже не беспокои-ло. Так или иначе, он уже ввязался в дело, и теперь пути для отступления не было. Прежде всего, необходимо было навестить хотя бы один из пяти оставшихся адресов.
Он выехал на Бухарестскую, проехал пару кварталов. Оставив машину возле универсама, переоборудованного в “Пятерочку”, он не пошел в магазин, а прошел дальше – там как раз был дом с интересующим его адресом. Да, вот и нужный подъезд. Федор уверенно подошел к металличе-ской двери. Конечно же, кодовый замок. Но такой же бес-полезный, как и у них в доме.
Федор вошел в подъезд, умеренно чистый, с разбро-санными возле частично разодранных почтовых ящиков рекламными листовками. Интересующая его квартира на-ходилась на шестом этаже. Значит, надо подняться на седьмой или восьмой, затем спуститься вниз, и, если не бу-дет ничего подозрительного, позвонить в дверь. Он еще в школьном возрасте начитался шпионских романов, и мог действовать, только следуя стереотипу. Нащупал в кармане пугач – стреляющий шариками пистолет, купленный по случаю для самообороны, специального разрешения не требовалось. Пистолет лежал у него в бардачке, и помочь почти не мог, но, на всякий случай…
Федор поднялся на восьмой, и тут вспомнил, что в до-мах 137 серии можно либо ехать на лифте, либо воспользо-ваться боковой, выходящей на улицу, лестнице. Он чертых-нулся про себя и вышел в тамбур. Подморозило, но сту-пеньки еще не успели покрыться наледью, и он вполне ре-ально спустился этажом ниже, придерживаясь за перила. Удивительно, на этаже было чисто, и даже горели лампоч-ки.
Аккуратные номера квартир блестели. Он без колеба-ний свернул направо и нажал кнопку звонка. За дверью должен быть Олег Кувандышев, или его жена, мать.
 Пришлось подождать пару минут, пока не открылась внутренняя дверь, потом откинулся глазок – его рассмат-ривали, потом, наконец, дверь внешняя слегка приоткры-лась, оставшись на цепочке, даже двух. Народ основатель-но забаррикадировался…
– Вы кто?
– Простите, – понятно, в наше время так просто нико-го в квартиру не пускают, – могу ли я видеть Олега Гали-мовича? – нервно теребя в руках пустую бумажку, вроде как с адресом.
– Кого-кого? – с ним разговаривала пожилая, даже очень, женщина. И тот же голос, как и в прошлый раз…– Олега Галимовича.
– Да нету таких тут.
– Так  как же? – Федор изобразил искреннее удивле-ние. Посмотрите, тут написано – Бухарестская, дом ХХХ, корпус 1, квартира 427. Все совпадало, кроме номер корпу-са.
– Нет, вы ошиблись – такие здесь не живут. Это здесь корпус 2.
 – Ох, извините, у нас все путают. Обычно первый корпус выходит на улицу. Так как, Вы говорите?
– А вот, выйдите (если удастся – подумал Федор, здесь засада!),  повернете налево, обойдете – там и будет первый корпус.
– Спасибо, извините за беспокойство, у нас все так напутано…
Федор покачал головой, мол, доставил беспокойство, повернулся и пошел к лифту, безо всякой уверенности, что сможет доехать до первого этажа. Осмотрелся, прежде чем выйти на улицу. Все было спокойно, его никто его не под-карауливал. Он спокойно вышел из подъезда, несколько минут покрутился возле домов, а потом зашел в магазин, спокойно, как будто ничего не случилось. В том, что его в очередной раз фотографировали, Федор не сомневался. То есть, не сегодня – завтра, его непременно вычислят. Ему припомнилось, что в фильме “Ангар-1”, он не был уверен в точном названии, один из героев начал расследование, но, когда пошел по знакомым адресам, оказалось, что там жи-вут совсем другие люди. Все произошло в один день, почти мгновенно. И здесь тоже. Значит, методы не меняются. Вне зависимости от места и обстоятельств. И ему вынуждено придется стать героем. Он усмехнулся. На героя он явно не тянул, но что оставалось?
В универсаме взял тележку, почти на автомате наки-дал в нее продуктов, и позвонил Дочке. Однако абонент был временно недоступен. То ли кончилась зарядка, то ли едет в метро. Оставалось только гадать.
Федор загрузил покупки в машину, сел за руль и пе-ресчитал деньги. Кроме «семейных», у него оставалось око-ло пяти неподконтрольных штук и полутора сотен зеленых загашника. На какое-то время, если придется скрываться, может хватить. Но податься абсолютно некуда.
Больше визитов на сегодня Федор не намечал, проехав квартал, сбавил скорость и достал запасной телефон. Ос-мотрелся. Вроде хвоста не было, он рискнул, и набрал еще один номер, из тех. И ему ответили.       
–  Николай Тимофеевич?
– Да. Слушаю Вас внимательно. Голос был ровный и спокойный. Как будто ожидали звонка.
– Это … Алексей Матвеевич, – он назвался вымыш-ленным именем. – Я могу с Вами встретиться?
 – А на предмет? – спросили его мягко и заинтересо-ванно.
– Ну, есть общий, интересующий вопрос. Ваш адрес …?
– Да.
– Я смогу зайти?
– Незачем. Я человек занятой, и не жду гостей.
Врешь, – подумал Федор, их ты, конечно, ожидаешь. И тебе не пятьдесят лет, думаешь, по глоссу не определить? Максимум сорок. И сознательно затягиваешь разговор, чтобы опять могли меня засечь. Вот они, побежали по бульвару. Федор не видел, но явно чувствовал, как пере-двигаются в наступающих сумерках бесшумные фигуры, с аппаратами, из разных точек. То есть, у него не более деся-ти секунд.
– Извините за беспокойство. Я думал, у нас найдется общая тема, – сказал Федор с сожалением, и отключился. За время разговора он проехал метров двести, не больше, и сейчас чуть прибавил скорости, но, как и в прошлый раз, поехал не домой, а обратно, по направлению к центру. Хотя этот маневр выглядел достаточно прозрачным…
Заехал на заправку, залил полный бак. Потом развер-нулся, опять поехал, по Бухарестской. Вернулся домой, сделав небольшой круг. Все, становлюсь настоящим кон-спиратором, – подумал он, а что поделаешь. Все это время Федор думал и о странной девушке по имени Лиза. Вернее, не собственно о ней, а о той роли, которую она играет в этих событиях. Ее таинственное исчезновение  могло гово-рить как о причастности к пресловутым “Фейри”, так и о совсем обратном. Федор склонялся к последнему варианту, как-то не верилось, что девушка могла быть капелькой. Или просто не хотелось, чтобы она тоже оказалась по дру-гую сторону баррикады. Возможно, единственная и послед-няя ниточка. И еще Федор подумал, как вести себя в том случае, если его фотографии разосланы по отделениям ми-лиции – нельзя сбрасывать со счетов, что у них и там были свое агенты.
Он не совсем уверенно заехал в свой двор, и опять, во-преки ожиданиям, возле дома его никто не поджидал. Зато изменился сам дом. Он, конечно, не помнил, какая плитка и когда отвалилась, где отремонтировали швы между эта-жами, зато все ямки и выбоины на асфальте знал, как об-лупленных. Однако сейчас он чуть не провалился во вновь образованную ямку. Чертыхнувшись, Федор переставил де-вятку на другое место, и пошел к своему подъезду. Приго-товился набрать привычный код, однако дверь сама рас-пахнулась перед ним, будто сработал фотоэлемент, или ка-мера, сличившие его внешность с записанными в базу дан-ными. Он нерешительно шагнул вперед, все одно, некуда податься,  каждый шаг его будет зафиксирован.
Но это был далеко не первый сюрприз – изменился и колер стен. Если вчера только очень внимательный жилец смог бы заметить изменение оттенка, то сегодня… Стены стали зелено-ядовитыми, как будто только что были вы-крашены нитрокраской. Поверху были сделаны белые бор-дюры, отчего внутренность напоминала некое казенное уч-реждение. Федор машинально провел пальцем по стене. Было…. Краска уже давно высохла, более того, покрылась тоненьким слоем пыли. И пыль была какая-то застарелая. Значит,  стены были покрашены достаточно давно. Стоп, сам себе думаю. Дом – тот же, квартира. И он не стра-дал дальтонизмом…
Если подняться на этаж. Свой ли? Однако лифт подо-шел, и Федор благополучно доехал до своего этажа. И, бо-лее того, сумел открыть двери своими ключами. И сразу наткнулся на почти беззвучно скулящего Шарика. Каза-лось, слезы так и текли из умных и все понимающих глаз. Он не прыгнул навстречу, как любил делать при встрече, а только потерся о ногу Федора – видишь, мол, что происхо-дит? Тот потрепал пса по холке, погладил слегка. Да, все понимаю.
Федор сложил покупки в холодильник, посидел минут пять, не раздеваясь, и пошел гулять с собакой. Его почему-то охватила апатия, и от намерения нанести еще один ви-зит он отказался. Просто не было физических сил. Он пол-ностью вымотался за день, и, наверное, его можно было брать голыми руками.
Пошел снег. Минус потихоньку набирал силу, остав-шаяся листва уходила под снег. Рельефные ботинки остав-ляли четкие следы, перемежавшиеся с собачьими, люди выбирали дорожки, шли след в след. Пока тропинки были узенькими, следы почти сразу же заметались порошей, и создавалось ощущение полного одиночества. Это чувство-вал и Шарик, не отходивший от хозяина ни на шаг. Прав-да, смущенный, он пристроился возле заиндевевшего топо-ля, приподнял лапу – посмотри, я не забыл, зачем мы вы-шли. И ему было спокойней рядом с собакой. Конечно, ни о каком пиве речи не шла. Федор пытался сосредоточиться, но мысли разбегались – от полного отчаяния – деваться-то некуда, до полного отупения – да провались все! Он то  ог-лядывался – не едет ли машина, не бегут и за ним люди в пятнистой униформе, то нервно искал в кармане сигарету. Потом все же прошел ближе к Дунайскому, откуда был виден дом, который он посетил час с небольшим назад. Его так и подмывало позвонить, но он сдержался.  Завтра, зав-тра. Сегодня – поесть, покормить Шарика и спать, спать. Если ничего не произойдет сверхъестественного. Шарик, наконец-таки решивший немного поразмяться, бегал вокруг него кругами, все же решаясь удаляться на приличное рас-стояние. И круги становились все меньше, радиус умень-шался. Наконец, Шарик устроился рядом, сел на задние лапы и поднял морду кверху, как будто прислушиваясь….  И снова, как несколько дней назад, Федор почувствовал нарастающее состояние страха и потерянности, как будто его окутывал плотный слой гудящего, непрозрачного возду-ха. Но ведь снегопад прекратился, и снег начинал скрипеть под ногами. Ему хотелось зажать уши, закричать. И спря-таться куда-нибудь, где не будет этого ужасающего гула. Неслышного, но полностью подавляющего волю. Лишь на мгновение Федору удалось вырваться из жуткого плена, но и этого оказалось достаточным – да, это все тот же инфра-звук, ничего страшного. Подумаешь. Сейчас опять появятся образы, ну, чего бояться – ты же не испугался, когда замо-чил старика, а уж что может быть страшнее! И он повер-нулся лицом на запад,  ожидая, что с мгновения на мгно-вение снова появится неведомый образ, пугающий и преду-преждающий одновременно. И не ошибся – на черно-сером хмуром небе появилось бледное пятно, будто некто невиди-мый подсвечивает небо лазерным прожектором. Вырисовы-вая некое подобие овала, яркое в воображаемом центре, и расплывающееся к неровным краям. Федор, не отрываясь, вглядывался в проявляющийся образ. Что это – опять ви-дение, предупреждение или угроза? И больше никто не за-мечает этого? Федор огляделся. Вокруг – никого. Бульвар будто вымер. А что, если все, кто выходил сюда в роковые дни, уже замылены, ликвидированы вездесущими Фейри? 
Федор поднял воротник, защищаясь от ветра. Может, просто его вывели сюда, чтобы установить контакт? – Бред, чушь! Наверное, в голове смешалось все, настолько неоднородное, что и свихнуться недолго – и прочитанная в детстве фантастика, и фильмы про вторжение, и тупая, не-объяснимая реальность. Ну не мог он быть избранным, и даже его номер телефона не значился в выжженном списке. Но тут неведомая боль так прихватила, что он невольно сжал виски. Это было приземление, возвращение к реаль-ности. Вокруг по-прежнему никого, будто люди обходили заколдованное место. Только Шарик, дрожащий и прижи-мающийся к нему всем телом. Федор погладил его холод-ной рукой – перчатки надевать он так и не привык. «Ну ладно, песик, не беспокойся, сейчас посмотрим, что нам по-кажут – Федор был уверен, что грядет очередное видение, – а потом пойдем домой, поужинаем, все будет в порядке». В последнем он был не особенно уверен – они, конечно, по-ужинают, если доберутся, но что потом? Однако еще минут десять, показавшихся Федору бесконечностью, они были не в состоянии сдвинуться с места. Овал на западе увеличи-вался в размерах и медленно, но неуклонно, приближался. Пространство втягивалось в образовавшуюся дыру, уходя конусом в бесконечность. «Сейчас, –  подумал Федор, меня втянет, и все». Он представил, как летит меж свинцовых облаков, все далее удаляясь от земли, в никуда. Ладно, по-дождем. Федор стряхнул оцепенение, пойдем, пора ужи-нать. Но, не успели они сделать несколько шагов по на-правлению к дому, как в небе, окутанная золотистым сия-нием, с в черном обрамлении вновь появилась та же голо-ва, в блестящем шлеме, с закрытыми глазами. И опять один глаз приоткрылся и вперился прямо в Федора. Тот застыл на месте почти в смертельном ужасе. Медленно, как у Вия, открылся и второй глаз, губы что-то беззвучно за-шептали. Федор чувствовал, что голова обращается непо-средственно к нему. Оцепенение вдруг пропало. Огромные усталые глаза смотрели на него с укоризной. Мол, тебя предупреждали, а ты… – А что мог я сделать? –  Что? Тебе должно подсказать сердце. – Но я боюсь, не знаю. – А ты преодолей, борись. – Я пытаюсь…. Слова сами воз-никали в воспаленном мозгу Федора, и ему оставалось только отвечать. – Ты хочешь, чтобы всех замылили?  И снова пробежали огненные номера, оставшиеся три номера. И перечеркнутые символы F. – Нет, но что, что я могу и должен сделать? Теперь Федор осознал, что это было предупреждением.  – Но есть люди, которые пытаются. И у тебя был шанс. – Но найти? И понять? – Но ответа не услышал. Видение постепенно рассеялось, вечерняя мгла погасила меркнущий ореол, и снова на город опусти-лась промозглая осень, длящаяся чуть ли не половину года.
Шарик превратился в неподвижную статую и тихо выл в бесконечность.
–  Пошли, друг. Завтра у нас тяжелый день. И поду-мал про себя – если переживем вечер и ночь. Они медлен-но двинулись по заснеженной дорожке. Появились прохо-жие. Чуть ли ни в каждом встречном чудился агент или со-глядатай.  Но Шарик вел себя спокойно, не рвался и не лаял. Значит, их время еще не пришло.  Но, чем ближе они подходили к дому, тем незнакомее и подозрительнее стано-вился его облик. Дом как бы изгибался в пространстве, или же само пространство разрушало связи. Но деваться было действительно некуда. И Федор думал. Нет, неспроста он встретил Елизавету, его действия тоже направлялись, и он не мог не прийти в кафе, и не узнать женщину. Но наводка на старика? Ведь он сам определил, что…. А что, собствен-но? Пришел женщине на помощь и все тут? Не так просто. И она, и всея звонившая непонятно зачем  троица, заме-ченная им в метро, и этот старик – все они неким образом вываливались из общего ряда, несмотря на свою непохо-жесть. Что-то несуразное, неизбежно привлекающее вни-мание было в их облике. Том, в котором они предстали ему. Несоответствие деталей одежды, взглядов, манеры. Сейчас подобное не в диковинку, но – явный перебор. И на чьей, собственно, стороне он должен быть? И где Дочка? Он по-лез в карман за телефонном, чтобы позвонить ей, но зазво-нил другой, тот, по которому он сам сделал всего-то пару звонком. Он похолодел. Если это случайный звонок, то…. А если нет? Если его таки выследили, и уже встречают возле подъезда? Что он сделает, имея в кармане пугач, да соба-ку, пусть устрашающего вида и готовую защитить хозяина. Однако он не выбросил трубку, более того, нажал на кноп-ку связи и поднес к уху. “Да, слушаю”. – “Хтой это?” –   Голос тот же, старушечий. Выходит, его предположение оказалось верным, холодок пробежал по спине. Но – вы-числили его или только номер, с которого был сделан зво-нок, не более. Ведь телефон был зарегистрирован под вы-мышленным именем. И на несуществующий в природе ад-рес. “А, это Вы, Марья Семеновна! Я Вам сегодня звонил, как самочувствие? Врач приходил?” На том конце, вероят-но, тоже все предвидеть не могли, потому что, на несколько секунд, воцарилось молчание. До него, правда, доносились какие-то звуки – то ли работающий телевизор, то ли опре-делитель. Все, игры закончились, надо сматываться. Сейчас появятся те же самые двое, в намерениях которых сомне-ваться не приходилось, и с его фотографией. Интересно, его сразу замылят, или будут пытать? Скорее всего, второе. “Нет, так просто у вас, друзья, не получится, усмехнулся Федор, – попробуйте угощеньица, а потом ищите. Если сработает микросхема”. А она должна сработать, не зря он вставил дополнительный чип, и еще малюсенький гостинец. Свою функцию телефон уже выполнил, осталось сыграть еще одну маленькую роль….
Федор аккуратно вытер телефон платком, чтобы не ос-талось отпечатков, и зашвырнул подальше. Даже если кто и видел, то ничего особенного – ну, бросил палку или мя-чик, и тут же пес сорвется с места, чтобы принести пред-мет хозяину и заслужить благодарность. Шарик действи-тельно, рванулся, но Федор удержал его за поводок. “Нет, песик, в другой раз”. И спокойной, неторопливой походкой направился к дому, пусть и непонятно изменившемуся. Из его окна пробивался свет. Возможно, он сам его оставил, ил кто-то уже пришел? Он решил позвонить дочке из дома, пока же дождаться развития событий. Дошел до перегоро-женной арки – металлический рельс как появился вчера, так и сегодня был на своем месте, он свернул за угол, что-бы его не было видно издалека, вытащил свой мобильник и позвонил по одному ему известному номеру. Который вы-звала старушка – резидент. Он почти на сто процентов был уверен, что телефон подберут именно те люди, которые следили не только за ним, а если нет? Что ж, можно счи-тать, не повезло, такова судьба. Но кто будет специально искать телефон в такой вечер, разве что наткнется случай-но.
Шарик не рвался домой, и Федор решил подождать несколько минут. Сработает или нет? – почему-то именно это волновало его более всего, а не то, каков будет эффект. И услышит ли он среди неизбежных городских звуков, те-левизоров, трамваем, машин? Да, машин. Он огляделся – его девятка по-прежнему стояла недалеко от подъезда, его ли подъезда? И никого во дворе. Только спешащие домой с работы граждане, и все. Внезапно Федор подумал, а что будет, если не сработает, и они сумеют определить номер его легального телефона? А, будь, что будет! Все равно он объявил войну.
Во двор со стороны детского садика выехала машина. Простая десятка, и в ней не было бы ничего необычного, если бы не свежий серебристый цвет и тот самый символ…. Сбоку, на дверце. Будто реклама.
Машина затормозила возле него, вышел водитель в такой же форменной куртке, своим видом напоминающий не то охранника, не то телохранителя. Он огляделся вокруг, обошел машину спереди, открыл переднюю дверцу, и подал руку выходившей из машины женщине. В ней Федор не без удивления узнал свою жену. Та же принял жест охранника как само собой разумеющееся, удостоила его легким кив-ком, и скомандовала начальственным тоном: “Завтра в де-вять. Здесь”. Тот открыл багажник, достал сумку и остано-вился в нерешительности. Типа, мол, поднести, или как? “Не надо, – отрывисто бросила жена, меня муж встреча-ет”. – Жена не могла не заметить его, стоящего у подъезда вместе с собакой. В иной момент он просто залюбовался тем, как элегантно его жена покидает машину, легко и не-принужденно, но сейчас смог только подойти и принять у громилы – водителя сумку. Шарик же по-прежнему не проявил никакого интереса к хозяйке – не подбежал, не стал ласкаться, а остался сидеть поодаль. Сегодня он не рычал, но и не высказывал собачьего одобрения.
– Что это с ним? – спросила Жена.
– Набегался, решили тебя подождать, – честно соврал Федор, не совсем представляя, как должно вести себя в данной ситуации.
– Ну, хорошо, – Жена просто приняла это, но голос ее не смягчился. И вообще, она показалась Федору чужой и отдаленной. Или он ошибался? Меж тем машина начала разворачиваться, намереваясь выехать из их тесного двора.
– Что, у тебя появился персональный шофер? – пошу-тил было Федор, но Жена не успела ответить.
Раздался громкий хлопок, будто что-то взорвалось. Ничего ребята, быстро сработали – ведь не прошло и пяти минут – значит, давно были наготове, и только искали удобного случая. Хм, теперь их задача существенно услож-нится, если даже вообще будут в состоянии. Федор не мог рассчитать заранее эффект от взрыва, и тот что он услы-шал, обнадеживало. Сейчас начнут прочесывать окрестно-сти, может, и до меня доберутся. Хотя, если Жена как-то связана, то…. Об этом лучше не думать. Но связать взрыв и прогуливающегося с собакой мужчину…. Сколько времени потребуется на это?
– Ой, что это? – вскрикнула Жена.
– Не знаю, – Федор соврал опять, – наверное, опять пацаны на бульваре петарды взрывают.
– Почему?
– Да, наверное, к празднику готовятся. Скоро – 7 но-ября, или четвертое, кто разберет.
– Пойдем, посмотрим, – в голосе Жены не было ни уверенности, и, что самое странное, ни доверия к словам Федора.
– Пойдем, если не боишься, – здесь лучше было не  показывать, что он как-то причастен ко взрыву, или чего-то опасается, – неизвестно, что ждать от малолеток.
–  Ладно, – Жена внезапно передумала, –  наверное, ничего особенного, и так сегодня…
– А ты что, завтра работаешь, да? – спросил Федор, не надеясь на откровенный ответ.
– Да, придется, дел накопилось. И потом это…., – она, наверное, еще не привыкла не доверять мужу, инерция действовала, но уже старалась недоговаривать. А он и не стал продолжать.
У подъезда она достала из новой сумочки – Федор ус-пел заметить серебряную накладку, маленький пультик, и нажала кнопку. Дверь почти бесшумно отворилась, но Фе-дор начинал ко всему привыкать. Когда же это только ус-пели? Он гулял с Шариком не более часа, в такую погоду, или все у них автоматически перестраивается? Он уже ду-мал «они», как синоним некоей непонятной силы и органи-зации. И сам подъезд опять изменился.  Теперь стены были не просто покрашены, а выложены чем-то, напоминающем изразцы. Мало того, при входе красовалась оригинальная фигура. Причем отнюдь не характерная для подъездов, но несущая глубокий смысл – простая, скромная тетка в фар-туке, напоминающая изображения Кустодиева. Но не с чашкой, наполненной ароматным напитком, а со шваброй и тряпкой. “Блюстительница чистоты, –  с ехидством поду-мал Федор, – только здесь “Фейри” не хватает”. Но хвати-ло – внизу стояла скромненькая бутылочка с неприметной этикеткой. Буква F явно просматривалась. Но ничего не сказал, нажимая хромированную кнопку лифта. Спросить о чем-либо Жену Федор не решился. Ее явление – такие люди, и без охраны! Она таки была. Разве можно принять … за простого водителя! Но почему у его Жены появился охранник? Другого варианта не было, это было связано с ее деятельностью…
А пес – он чуть ли не скулил, старался отодвинуться от хозяйки, а та совсем не обращала на него внимания.  Подождала, пока Федор откроет дверь – естественно, из-менившуюся тоже. И не заметила, как у Федора дрожали руки. Но в квартире было все по-прежнему, те же светлые обои, темные плинтуса, двери с наклеенной полосатой бу-магой. И холодильник, и стиральная машина, и диван, и телевизор. И даже Жена показалась не изменившейся – также легко сбросила куртку ему на руки, повернулась пе-ред зеркалом. И они стали ужинать….
Федор не расспрашивал Жену, да и зачем? В нем еще теплилась надежда, что наваждение, охватившее Жену, за-кончится, и все вернется на круги своя. Хотя он понимал, что такой поворот невозможен. И за ужином они особенно не разговаривали. Правда, Жена спросила:
– А Дочка где?
– Не знаю, дело молодое, гуляет, наверное.
– Вечно ты так! Все у Вас не знаю, не ведаю. А дол-жен, – она сделала акцент на последнем слове,  – впрочем, скоро этот бардак закончится.
– Какой бардак? – удивился Федор, – время идет, все меняется, да и дочка уже выросла.
– Да. А ты, отец, и не заметил, и не повлиял. В словах Жены нарастало раздражение. Мы все построим по-другому, правильно.
– А что означает «правильно»? – не сдержался Федор, и кто возьмет на себя смелость сказать, что и как должно быть? Что, это соборность, демократия, свобода слова, пе-чати, действий? Взгляд на запад с востока, терпимость, инь, янь… Федор сознательно мешал и слова, и понятия, чтобы выяснить реакцию Жены.
– Ты все путаешь, –  уже спокойно сказала Жена, как неразумному, – правильно – когда все знают свое место, осознают свой долг по отношению к детям, семье, обществу.
– А кто не осознает, что с ними?
– Ну, замоем, конечно, поставим на путь истинный.
– То есть, замочите, прямо в сортире? – процитировал Федор Президента.
– Зачем же так? Но примем адекватные меры, когда растут террор, мафия и наркомания, нагло попираются ис-торические ценности.
И Федору стало жалко Жены, она если не окончатель-но, то весьма серьезно свихнулась. То есть, не только Коз-левича охмурили ксендзы. А она продолжала:
– Ты зря иронизируешь. Мы начали сложное дело, и уже несем жертвы, – голос был не  ее, какой-то надмен-ный, всезнающий и не терпящий возражений.
– Что, кого-то не удалось? Или некто забыл вымыть руки перед едой? 
Жена гордо не ответила, а отправилась в комнату – к телефону, Федор же остался на кухне мыть посуду…. И па-раллельно смотрел телевизор, новости. Только ли их город затронула такая напасть, или уже в стране началось…. То, что в стране было действительно неладно, понимали все, и каждая новая напасть уже воспринималась как нечто дан-ное и неизбежное. Привыкли.
И сейчас, занимаясь необходимым делом, Федор вос-принимал телевизор только как неизбежный, привычный фон, ибо мозг его сумел бы без посторонней помощи вычле-нить необходимое. Но все было как обычно. Где-то терро-ристы взрывали автобусы, Чубайс отключал электричество, в отношениях между странами возникала напряженность, правящая партия клялась в любви к народу, а наши фут-болисты в очередной раз упорно готовились к грядущим победам. Погода обещала мокрый снег и похолодание, обычное в конце октября.  Новости почти закончились, и перешли к репортажам с мест. Не последнее место зани-мала северная столица, ставшая к тому же и криминаль-ной.
– Вот и сегодня, – равнодушным голосом сообщала диктор как бы федерального канала, не забыв легким дви-жением поправить  элегантную челку, но не запахнуть ма-нящий вырез, ее не только слушают, но и смотрят, – почти в центре города, среди бела дня, неподалеку от Витебского вокзала и станции метро, был обнаружен труп пожилого мужчины с ножевым ранением, оказавшимся смертельным. Прокуратура ведет расследование, но не оставляет сомне-ния, что это очередное убийство. Возбуждено уголовное де-ло по статье убийство. – У Федора громко забилось сердце, кровь прилила к голове, он приник к экрану, надеясь уви-деть видеокадры, но дикторский текст не сопровождался съемкой. – Как всегда, представители органов правопо-рядка прибыли на место происшествия с опозданием, и ве-дет безуспешные поиски свидетелей. Однако остаются во-просы – кому мог помешать пенсионер, тем более что из личных вещей ничего похищено не было? Орудие убийства тоже не найдено. – Врете, подумал Федор, – специально вводят в заблуждение. –  Из информированных источников нам стало известно, что Воробьец, Андрей Пантелеймоно-вич, жил один, близких родственников не имел, а после вы-хода на пенсию сотрудничал в районной ветеранской орга-низации, и к криминальным кругам отношения не имел. Мы надеемся, что с избранием нового губернатора ситуа-ция в городе изменится, и будет наконец-таки положен ко-нец разгулу преступности, вандализма и беззакония… Сю-жет закончился. Но диктор поднесла наушник к отягощен-ному маленьким бриллиантиком ушку, состроила суровую физиономию:
– Как только что нам сообщили, в результате взрыва неизвестного устройства мощностью – предположительно до двухсот граммов в тротиловом эквиваленте – врут, там и пятидесяти не было, у нас зачастую преувеличивают. Ну и хорошо, двое мужчин доставлены в больницу. Их со-стояние вызывает серьезное опасение…. Как мы видим, властям северной столицы никак не удается взять ситуа-цию в городе под контроль…
Теледива покачала головой, улыбнулась миллионной аудитории и продолжила чтение новостей, никак не связан-ных с предыдущими. Мол, знайте, кто тут самый…
“Значит, не все у них получается, –  с некоторым зло-радством подумал Федор, на мгновение отвлекшись, – вот кого напоминал ему Старик! Такой же высокий, абсолютно лысый и с торчащими в разные стороны усами. Почти ко-пия! И он чуть было не рассмеялся. Однако нужно быть еще более внимательным. Хотя вряд ли они смогли все за-снять. А Елизавета? Интересно, сумела ли она посмотреть этот сюжет? А жена? В курсе? Или под словом жертвы она подразумевала безвременно почившего Воробьеца? А как же Елизавета? Она ведь тоже подвергалась опасно-сти».
Стыдно сказать, но в данный момент Федор более бес-покоился о почти незнакомой и не слишком привлекатель-ной Елизавете, нежели о супруге. Хотя и причину того, что вызвало такие резкие изменения в ее психике, необходимо выяснить срочно. Простым зомбированием не пахло, навер-ное, механизмы воздействия были гораздо сложнее, навер-ное, сначала находили людей, склонных к внушению, к мистическому восприятию, потом привлекали их к работе, давали им почувствовать свою важность и значительность. Он же ничего не заметил. Но ведь и о его видениях никто и не подозревал. Возможно, он тоже был реципиентом, но другого источника.
Федор вернулся в реальность, переключил телевизор на спортивный канал, пусть новости останутся с ним, и сделал звук погромче. Шел баскетбол, арены буйствовали, Шакил О’Нил забрасывал очередной мяч сверху, но для Федора это был только фон… Он приготовил кофе, позвал Жену, и уселся с таким видом, будто бы полностью погло-щен спортивным зрелищем.
– Как ты можешь слушать так громко, –  она убавила звук, –  когда такое происходит, – она замялась…
– Ну, это же НБА! – патетически воскликнул Федор.
– Что-то я не замечала твоего пристрастия, – скепсис жены был вполне объясним.
– Да вот, включил, и как-то затянуло, – он как бы признавал свою вину, но, с другой стороны, Жена помнила, значит, не все потеряно? Или ее память тоже стала выбо-рочной? Может, рассказать ей? Нет, такое невозможно. Даже намек на ее странную деятельность введет жену в ступор, и тогда пиши пропало.
– Нет, давай лучше посмотрим новости.
Что бы ни показало местное ТВ, для Федора не стало бы неожиданностью, в некотором роде он был подготовлен, и мог реагировать вполне адекватно.
Федор с интересом смотрел на экран, неужто пока-жут? Передача почти закончилась, но ничего интересного….
И тут диктор произнес:
– В нашем городе опять совершено невероятное по своей дикости преступление. Убит заслуженный и уважае-мый человек, пенсионер, ветеран. Правоохранительные ор-ганы ведут расследование, – после некоторой паузы, – мы представляем слово президенту и генеральному директору ЗАО “Фейри” Сидору Тумаркину. М-да, сам себе думаю, эти уже здесь. Выходит, я прав? Осознание сего факта не принесло успокоения Федору, но, казалось, кое-что прояс-нило.
Следующие кадры по всему, были видеозаписью, про-веденной прямо в офисе. Жена неотрывно смотрела на ма-ленький экран кухонного телевизора, не решаясь сделать несколько шагов, чтобы вернуться в комнату, дабы не про-пустить самого главного. Но ведь она знала, знала. Чашка с кофе зависла у нее в руке….
На экране показался кабинет, не роскошно, но по де-ловому обставленный, с тремя знаменами в углу, среди ко-торых выделялось бело-зеленое с известным символом, на стене – портрет старика с черной лентой… Камера сначала показала общий вид, а потом сфокусировалась на главном действующем лице.
Как ни странно, сидевший за огромным столом, запол-ненным всевозможной оргтехникой, и никакой бумажки, внешне мог вызвать даже симпатию. Чуть за сорок, акку-ратная стрижка, не волевой, а располагающий подбородок, коротенькие усики. Немного усталый и, видимо, поэтому прикрывающий глаза полутемными очками. Руки спокойно лежали на столе, не дергались, он не мельтешил перед ка-мерой. И голос, не властный, а, скорее проникновенный. И для многочисленной аудитории – как-никак, pray time, ус-покаивающий и проникающий до глубины души. Если бы Федор не знал! Тогда и он почти неизбежно подвергся бы его влиянию, и, что потом?
– Сегодня, – мягко и жестко одновременно, проникая до глубины сознания, – в нашем городе совершено очеред-ное злодеяние.  Наемный убийца (ишь, как закрутил), хладнокровно расправился с почтенным стариком – я не боюсь этого слова (заигрывает, сволочь, –  возмутился Фе-дор, но состроил сочувственную физиономию), среди бела дня, при полном попустительстве властей!  Да, наше ЗАО «Фейри», признанный борец за чистоту – не только посуды, одежды, но и нравов, понесло тяжелую утрату. Трагически погиб борец, многие годы (Ого!) отстаивающий наши идеа-лы, вице-президент, Андрей Пантелеймонович Воробьец. Превратившийся из скромного пенсионера в столь значи-тельную персону, ничего себе. Мы не намерены оставить это гнусное преступление без ответа, не можем спокойно взирать на бездействие прокуратуры. Мы начинаем собст-венное расследование. Никто не сможет уйти от ответст-венности. И мы, продолжая его дело, будем еще более упорно бороться за чистоту дел, мыслей и помыслов. Свет-лая память нашему другу!
Все! Сидор скорбно наклонил голову, сжал сильные кулаки. Камера уехала в сторону, программа пошла далее своим чередом. Как все рассчитано! Краткое сообщение, никаких комментариев, угроз, но открытая демонстрация силы. Именно такое воздействие на зрителей является наи-более действенным. Вроде бы и не угрожают, только скор-бят, – но за этим чувствуется некоторое предупреждение, смысл которого пока неясен, и вызывает, если не сочувст-вие, но уважение. А в совокупности с развешенными по го-роду транспарантами – тут уж каждый может сделать свой вывод, если задумается. Кое-кому это будет сигналом. Но каким? Что, завтра толпы народа выйдут на улицу с зелеными знаменами, требуя? Что? Или же опять в мозгу побегут цифры, начнут исчезать люди, Жена снова будет смотреть на него отсутствующим взглядом, а дом менять свой облик и контуры? И невесть откуда взявшиеся ка-пельки образуют туманное облако, окутывающее весь мир? И будет ли он? Федор хотел стряхнуть оцепенение, но не успел – Жена взяла его за руку, расплескала кофе:
– Видишь, разве я не права? Наступает абсолютный беспредел, уже гибнут невинные люди, прямо в центре го-рода! Ничего, мы обязательно найдем мерзавцев, – она по-вторяла слова своего иерарха, не ведая, что участник дан-ного события стоит рядом с ней, и, мало того, обнимает за плечи, и даже в чем-то сочувствует.
– А ты считаешь, что сосед, он вообще не человек, и в чем-то виноват? – Федор не сдержался, и тут же пожалел об этом.
– Вот видишь, тебе совершенно безразлично, а твоя дочь? Кто убережет ее от дурного влияния, приобщит к мировым ценностям? – По мнению Федора, Жена несла сущий бред, но он подозревал, что остановить ее невозмож-но, и предпочел перевести разговор в другую плоскость, благо представилась подобная возможность.
–  Да, дочка-то выросла. Небось, скоро и замуж вый-дет. Оглянуться не успеешь, – Федор старался найти об-щие точки соприкосновения, отвлечь ее. Но это оказалось тщетным – кроме общих фраз – ничего, как будто он гово-рил в пустоту. Казалось, Жена впала в сомнамбулическое состояние – губы дрожали, она пыталась что-то произне-сти, а глаза – он никогда не видел их такими. Будто некто невидимый управлял ее мыслями и действиями. Он попы-тался обнять ее, но жена как будто этого не заметила. Фе-дору стало страшно. Закричать, встряхнуть? Вызвать ско-рую помощь? Федор был в растерянности. И в ненависти к тем, кто так нагло и беспардонно манипулирует ее созна-нием. Все же ему удалось усадить жену и поднести ей оче-редную чашечку кофе.
Пара глотков привели ее в себя.
– Ой, что со мною было?
– Наверное, от переутомления, неделя была тяжелой. Сейчас отдохнешь, и все будет в порядке.
– А где Шарик? – вот, некоторая подвижка.
– Здесь, в коридоре лежит, на подстилке. Шарик! – позвал Федор.
На удивление, тот подошел сразу и начал тереться го-ловой о ногу Жены…
У Федора на мгновение отлегло от сердца – значит, не все потеряно, и наваждение может исчезнуть? Но он не знал, что это всего-навсего ремиссия, шок, вызванный пе-редозировкой…
– Ты прав, я действительно устала, – согласилась Жена, – надо сегодня пораньше лечь. Все бегаешь, но-сишься…
– Конечно, милая, сейчас, – начал Федор, но почему-то не смог продолжить, им снова овладело непонятное бес-покойство, –  а вдруг сейчас все пройдет, и Жена станет далекой и недоступной сознанию? Он подумал так, но при-чина была совсем в другом. Ему снова почудился низкий, угнетающий и предостерегающий звук, заставляющий виб-рировать предметы, проникающий до глубины сознания. И то, что мягкое плечо Жены прикасалось к его сильной руке, отнюдь не придавало спокойствия и уверенности. Он вы-глянул окно, и то, что он увидел, заставило его заслонить изменяющееся пространство, но было поздно.
–  Ой, что это? – воскликнула Жена, –  ты видишь, Федор?
А посмотреть было на что. Во всю глубину неба расхо-дились концентрические окружности, разбегающиеся в сто-роны и заслоняющие небосклон. Как и предполагал про-гноз, стало холодать, тучки развеялись, и – редкий случай – в конце октября над городом раскрылось ясное, даже звездное небо. И посему разливающееся сияние было чет-ким, прорисованным, не размывчатым. Круги разбегались, сменяя друг друга, растворялись в ночной тьме, становясь одновременно все ярче и ярче. Они заполняли собою все обозримое пространство, не теряя четкости очертаний, вдруг превращаясь в направленные конусы, пронзающие собой все, что попадалось на их пути. Дома становились прозрачными, несчастные путники превращались в неви-димок, машины растворялись, оставляя за собой светящие-ся остовы,  и движение замирало. Федору чудилось, что острия направлены прямо в сердце. И невозможно ни спрятаться от них, не заслониться. Было ли это реально-стью или грезами?    
Федор был почти полностью парализован. Не вымол-вить ни слова, не объяснить Жене. Та словно окаменела под воздействием жестокой управляемой стихии. Федору удалось на какое-то время сбросить оцепенение – не сиг-нал ли ему? Или же очередной эксперимент? Задумав-шись, Федор едва успел подхватить Жену на руки, – для нее такое воздействие было внове, и ослабевшая психика не выдержала невиданного зрелища – светотени падали на стены кухни, свет начал мигать, лампочка с грохотом раз-летелась. Федор ни на шутку испугался – не за себя, ибо Жена почти не подавала признаков жизни. Он внес ее в плотно зашторенную спальню – и внезапно, стоило ему сделать несколько шагов, как все прекратилось. Только на-стала необычная тишина. И темнота. Прощально щелкнул телевизор, только фосфоресцирующие часы обозначали причудливые цифры. Не горели фонари на улице, окна за-мерли, свет одиноких  звезд уходил внутрь, как будто их поглотили черные дыры. Но, какое знание, предзнаменова-ние предназначено именно для него? Или же это деятель-ность неуемных Фейри, превратившихся в капельки тума-на? И где Дочка? Собственные тревоги заполнила и эта. Федор укрыл Жену покрывалом, подложил под голову по-душку, поправил, а потом бросился к телефону. Трубка молчала. Город погрузился во тьму…
Кромешную тьму. Лишь точечки фосфоресцирующих цифр на электронных часах. Единственный источник света во всем мире. Нет, еще работал мобильник – хорошо, что Федор успел его подзарядить. Он судорожно стал набирать номер, однако авария захватила такую большую террито-рию, что даже и ретрансляторы не работали. Без связи, без времени. Федор сел рядом с женой, взял ее за руку – пульс едва прощупывался, и стал думать. Сейчас он не мог ее ос-тавить ни на минуту, ни пойти, ни побежать на поиски, ни позвонить. Но вскоре Жена сладко потянулась, легко вздохнула, и он успокоился – она просто спала, утомленная длинной неделей, своей сектой, и ничего более – так Федо-ру хотелось верить…. И тут он допустил роковую ошибку.  Ему нужно было устроиться рядом, одарить Жену любо-вью, искренняя близость отправила бы все остальные по-мыслы на второй план, ибо любовь не могла уйти мгновен-но…. Однако Федор в очередной раз проявил роковую сла-бость….   
Он вышел на кухню. Чайник был еще горячий, снова налил себе кофе, нашел сигареты жены, закурил. Свет за-жигалки был странен в этом ночном кошмаре. Федор на-шарил свечку на второй полке в пенале, – у них был не-большой запас, запалил фитиль и поставил в старую чаш-ку с отломленной ручкой. Выглянул в окно. Темнота. Но постепенно в окнах стали появляться слабые огоньки, люди почти синхронно начали зажигать свечи. Изредка проезжа-ли запоздавшие машины, прорезая мглу светом фар. Неко-торые пристраивались возле дома, он не мог различить вы-ходящих, и стал тупо ждать. И ожидание продлилось не-долго. С лестничной площадки раздался шум, он зажег еще одну свечку, стараясь не шуметь, открыл дверь. Неяркий огонек трепетал на сквозняке. Федор прислушался. Стук шел из лифта, сопровождаемый криком. «Эй, кто-нибудь!» Слава богу, не Дочка. Ну, что-то они сразу застучали – почему-то ему показалось, что в лифте по меньшей мере двое. Федор спустился на пару лестничных маршей. «За-стряли, да?» – «Ага, – послышался голос, – вызовите, по-жалуйста, лифтера». Голос был требовательный, отнюдь не просящий. «Бесполезно, света нет ни в доме, ни в городе. А Вы из которой квартиры?» – «Лифтера вызовите!» – «Да говорят Вам, – Федор едва сдерживал раздражение, –  света совсем нет. Ни в одной квартире, и телефон не рабо-тает. Как только свет дадут, так и вызовем. А пока – в лифте не курите». – Сквозь плотно закрытые двери – лифт застрял между этажами, потянуло дымком. «Но все же, ко-го Вам позвать?» – «Да ладно, мы в гости. Что беспоко-ить». Федор не стал отвечать, и потихоньку поднялся к се-бе. Кроме него, никто не покинул пределы своей квартиры. В такое время свои не ходят, особенно в их район. Значит, чужие. У него бешено заколотилось сердце, – никак, и до него чуть не добрались, разве что обнаружился еще один чудак. Или просто проверяют всех после взрыва? Скорее всего, второе. Методом научно-технического тыка и перебо-ра. А эти, в лифте? Что с ними  делать? Ну, пусть пока по-сидят.
Федор тихонько вернулся домой, чуть не споткнувшись о поджидавшего его у двери Шарика.
– Ну что, пес мой верный, за нами, думаешь? Тихо си-ди, не лай. Понимаешь? Всякие тут ходят. Охраняй, но не рычи. А сам на всякий случай достал из барсетки пугач и положил возле входа на полку, прикрыв газетой. Если бу-дут ломиться – а дверь двойная, металлическая, то уж ус-пеет отреагировать. Или же вообще не подавать вида? Во-прос.
Прошло полчаса. Город по-прежнему был поглощен во тьму, даже вездесущие подростки разошлись по домам, и стало совсем тихо. Федор еще раз попробовал прозвониться по мобильному. Бесполезно. Включил газ – как ни пока-жется странным, голубое топливо поступало исправно, по-ставил чайник – старый, они давно перешли на электриче-ский, и стал ждать. Думать ни о чем не хотелось. Внезапно его охватило полнейшее равнодушие, он выпил кофе, зная, что это не помешает заснуть, умылся и пошел в комнату, где мирно посапывала Жена. А рядом, на полу – бдитель-ный Шарик, положивший голову на лапу. Значит, Жена еще находилась в его привычном мире, и требовала любви и защиты.
 
Глава 5.
 
Труднее всего было преодолеть страх, накатывающий-ся со всех сторон. Мифические капельки были далеко и не совсем реальны. Но те, в лифте, не давали покоя. Убедив-шись, что Жена по-прежнему сладко спит, Федор нашарил фонарь и решил снова навестить нежданных гостей. Он предусмотрительно надел мягкие тапочки, и, стараясь не хлопать дверью, вышел на лестницу. Тихо. Отрезанные от мира люди мирно допивали водку, спали, занимались лю-бовью, с раздражением мерили свои квадратные метры. Но никто больше не высовывался из квартир. Это было Федо-ру на руку. Неслышно он спустился на полтора этажа вниз, где между шестым и седьмым этажом застрял лифт. Как раз посередине. По всему было видно, что незваные гости находились там. Дверка была немного раздвинута, но блокировка мешала раскрыть их полностью. Они оказались невольными узниками. Но, меж тем, переговаривались меж собой.
“Слышишь? – Да вроде, никого. – Федор замер. – А он не подозревает? – Откуда? Ему кажется, что мы не смогли его засечь, но уж сегодня… –  Но какой ценой? – Жертвы неизбежны, ты прекрасно знаешь сам. Особенно в нашем деле. – А что он там заложил? – Точно опреде-лят в лаборатории, но какой-то новый заряд. Ха, если бы они знали, насколько примитивно поступил Федор. – Они живы – Вряд ли. И черт их дернул наклониться одновре-менно. Сопляки, в общем. – Да, приходится брать, кого не попадя. А нам потом мочить. – не мочить, а отмы-вать. Мы же капельки! – Голос звучал ехидно. – Один хрен, –  говоривший грязно выругался, –  не все ли равно, от чего они склеят ласты! Ты прав, главное – замочить. – А если не он? – Ты сомневаешься? Все равно будет чи-ще. Ладно, давай, покурим. – А не заметят? – Ну и что? Мы же обычные жители, попали, застряли. Да и какого мы должны объяснять?”.
Чиркнула зажигалка, и в тонкое отверстие потянулся дымок. 
“Курят, сволочи”, –  подумал Федор, и такая лютая ненависть охватила его, но он решил задержаться еще на пару минут, послушать.
«А наши, из 52-го? Они тоже застряли, как ты дума-ешь? – Хрен его знает, –  после некоторой паузы, –  надо замыть еще пару домов, а людей не хватает».
«Значит, в случае чего их не скоро хватятся, –  поду-мал Федор, и мешкать нельзя – а вдруг дадут свет, и тогда уже не посмотрят на то, что Жена – не последняя из капе-лек. Как известно, чужих среди своих быть не должно. Чего бы это ни стоило». Решение созрело, и теперь было необхо-димо его выполнить.
Федор также тихо поднялся в квартиру, полез в шкаф, стоящий в прихожей, и в очередной раз посетовал на то, что не привел инструмент в надлежащий порядок. Так или иначе, минут через пятнадцать он был полностью воору-жен. Ножовка по металлу, плоскогубцы, разводной ключ, монтировка, опять-таки связка ключей – он не знал зара-нее, что ему может понадобиться. Также тихо поднялся на верхний, технический этаж, не зажигая света и передвига-ясь буквально на ощупь.  Пару раз он довольно-таки чув-ствительно стукнулся о ступеньки, но не позволил себе да-же чертыхнуться. Вот и решетка. Замок. Он дернул его, но тот не поддавался. Пришлось включить фонарик. Конечно, он только захлопнут. Чуть повернешь – и все. То ли ключ был потерян, то ли работники ЖЭКа считали, раз в доме дверь с кодовым замком, то остальные закрывать вовсе нет необходимости. Следующие шаги Федор делал по гравию, предательски хрустящими под ногами. Но сама лифтовая шахта была под замком. Федору пришлось изрядно потру-диться, чтобы, наконец, сорвать его. Ему казалось, что ка-ждое движение отдавалось грохотом, и оставалось молить бога, ежели тот в действительности  существовал, чтобы ненароком не включилось электричество. Но неведомые по-кровители выдерживали время. “Неужели это все затеяно ради него – город погрузился во тьму, чтобы Федор смог спастись?” Такое предположение было невероятно абсурд-ным. Нелепым. Но все же…
Лифтовый трос, не перетертый ни в одном месте, кре-пился на крепком стальном блоке, который, в свою очередь, висел на толстом стержне. А стержень закреплялся в под-шипниках, недавно смазанных – пыль еще не накопилась, и были видны свежие следы машинного масла. Подшипни-ки же стояли в пазах, наглухо притороченные огромными гайками. Перепилить трос? Да, возможно. Но тогда он спугнет находящихся в лифте, и уж тогда они нарушат свое инкогнито. Или? Федор зажал гайку разводным ключом. Нет, не идет. Он навалился своим немалым весом, та сдви-нулась. И пошла. Если бы ни недавняя профилактика!  И все равно, Федору казалось, что он производит невероят-ный шум. Возможно, так оно и было, поскольку из лифта – а до него всего-то два этажа – послышались крики, потом раздалось пару выстрелов. Федор на мгновение замер – не выскочит ли кто из квартиры? Но люди были опасливы, и отнюдь не настроены встревать в передряги. Федор на-прягся, и гайка пошла быстрее. Он отжал подшипник мон-тировкой, чуть не проткнув себе живот, и ссадил руку. На такую мелочь он не обратил внимания, пройдет, необходи-мо еще небольшое усилие. Мышцы напрягись до предела, он упирался коленом во что-то острое, чуть ли не проты-кающее кожу. Брюки были безнадежно испорчены. Нако-нец, блок освободился, и полетел вниз, с ускорением 9,8 метров в секунду. Еще один выстрел, дикий крик… Грохот, разнесшийся по всей окрестности. И все смолкло. Но ни одна дверь не скрипнула, никто не выскочил на площадку выяснить, что же случилось. Федор выждал пару минут, тихонько спустился вниз, не заботясь о заметании следов. Сейчас надо было любыми возможными способами поки-нуть дом…
Но Жена уже не спала.
– Ты где был? – спросила она строго, – хорошо, что Федор  успел засунуть инструменты в шкаф.
– Да там, что-то в лифте, – промямлил Федор, – на-верное, кто-то застрял, и я выскочил.
– Так надо вызвать монтеров, лифтеров, –  раздра-женно сказала Жена, запахивая халат. Сейчас она опять не была прежней. А той, которая находилась с другой сто-роны.
–  Так телефон не работает, света нет.   
–  А мобильный?
–  Бесполезно, я несколько раз пытался дозвониться до Дочки, наверное, и ретрансляторы не работают.
–  Да? – на лице у Жены вновь появилась так пу-гающая Федора улыбка. Серебристый телефон был извле-чен из сумочки, клавиши фосфоресцировали в темноте. И, через несколько мгновений, Федор услышал ответный писк. Выходит, ее телефон был с секретом? Вырвать телефон – как он не догадался об этом раньше? Разбить, сломать, или отключить батарейку – что бы то ни было, от чего-то он должен питаться? – но звонок уже принят, теперь любое движение и действие вызовет большее, нежели простое по-дозрение. Но разве он мог подозревать, что у них своя, спе-циальная линия связи, не зависящая ни от спутников, ни от приемо-передающих станций…. Зашло слишком далеко.
Жена отвернулась, зашла в другую комнату и при-крыла за собой дверь, так что Федор не мог слышать раз-говора. И опять пошел на кухню и включил чайник. Пламя было слабым, наверное, все в городе приникли к последне-му источнику энергии, но надежда на то, что чайник вски-пит, оставалась.
– Все, –  произнесла Жена, –  договорилась. Сейчас приедут наши мойщики, и все вопросы решим.
– Какие? – прикинулся ничего не понимающим Федор. Какие вопросы, какие мойщики?
– А, – бросила Жена, –  группа зачистки по-вашему. Хорошо, что она не видела лица Федора. – Ну, пойдем, предупредим.
– Кого? – еще более удивился Федор, и у него засоса-ло под ложечкой.
– Мойщиков, они в лифте.
– А что они делают здесь, в нашем доме? – Федор, как ему казалось, искусно изображал неведение.
– Акция, –  равнодушно ответила Жена, –  пятна сти-рают. А ты что, думаешь, после всего сегодняшнего мы могли остаться в стороне?
– И ты, ты их вызвала?
– Ну… – голос ее зазвучал неуверенно, –  не только. Ой, врешь, – подумал Федор, и ему пришла на ум совер-шенно нелепая аналогия – пожарные приезжают разжи-гать пламя, а мойщики – замывать…, – общественное должно быть важнее личного.
Подобного предательства Федор не ожидал. Он словно погрузился в атмосферу 451 градуса по Фаренгейту, но ему стало зябко. 
– Не думаю, что у вас, – он уже не стал таиться, имел в виду всей мойщиков, их прачечные, Фейри, Мэри…–  что-то выйдет. Видишь, кто-то уже недоволен, кто-то понимает, а кто и перешел к прямому действию. Вложить в чужой мозг свои мысли не всегда получится, и даже те, кто так глубоко зомбирован, … – Федор запнулся, –  сумеют вспом-нить все… 
– Кто зомбирован? – Жена яростно возмущалась, –  я? Просто до вас еще не дошло, на краю какой глубокой пропасти мы находимся, и что каждый шаг приближает общество к гибели! И пытаемся остановить…
– Любыми способами?
–  Да, любыми, даже радикальными, я тебе говорила…
Федор начинал понимать, что периоды в поведении Жены чередуются, и, чем дальше, тем продолжительней период «Фейри». Какое-то излучение, поле? Но почему ока-зался невосприимчивым? Наверное,  первоначальная уста-новка дается только при непосредственном контакте, а уж затем достаточно просто поддерживать. И поощрять дейст-вия.
–  И что, даже собственного мужа можно запросто сдать?
–  Если потребуется для общего дела.… Федор пере-бил:
–  Не капельки вы, а Павлики, Павлики Морозовы, –  он вырвал у жены телефон и грохнул об пол. Трубка в по-следний раз запищала, развалилась и замолкла. Жена в ярости бросилась на Федора, но вдруг остановилась – Ша-рик грозно зарычал и бросился между ними….  Он схватил Жену за руки, та послушно обмякла, взгляд ее потускнел, и Федор едва успел подхватить ее. Шарик заскулил. Федор с трудом донес послушное тело до постели, укрыл…
Последние мгновения что-то ему разъяснили. Вот, зна-чит, телефон. Или похожее устройство позволяет управлять капельками, заставляя их послушно выполнять чью-то во-лю! А он сам? Кто управляет им – ведь он тоже бегает. Волнуется, читает бегущие в его мозгу символы? Может, он сам тоже пешка в чьей-то большой игре, и тоже не понима-ет происходящего? Да, но ведь он только пытается защи-титься, выяснить причину, и, если что-то и предпринимает, то для самозащиты…. Или не так? Однако время на раз-мышление не оставалось – при такой оперативности они могут появиться с минуты на минуту – и тогда…
Он выглянул в окно. Ни проблеска. Только редкие ав-томобили да маршрутные такси. Все-таки жизнь не остано-вилась. Конечно, у него есть пока что шанс скрыться. Од-нако что-то не позволяло оставить Жену одну, на растерза-ние. Пусть и не мог предположить, как глубоко распро-странились метастазы, поразившие ее сознание. И минуты прояснения –  это только попытка безуспешной борьбы ци-вилизованного организма против всепроникающего вируса.
Он вернулся на кухню и подобрал останки телефона. Да, вот и встроенный модуль – приемник, работающий на определенной частоте. Каков принцип его действия, разби-раться у Федора не было ни малейшего желания. Впрочем, и он сам устроил подобную штуку, в результате чего…. И, возможно, есть еще что-то – ведь она уже не рядовая ка-пелька, раз за ней присылают машину, и, значит, получив сигнал, уже выехали. Если не заняты на замывке. Но сколько у него осталось времени? Они наверняка не будут ждать, пока дадут свет. Возможно, бригада мойщиков уже в пути. Но раз те, в лифте, не могли вызвать – такого уст-ройства, как у Жены, у них не было. И только по ее сооб-щению…. Значит, минут десять у него есть, и надо ждать, и попытаться сыграть на факторе внезапности. Только ото-гнать машину от подъезда, чтобы.… Чтобы попытаться удержать ситуацию под контролем. Да именно так, а что будет потом, Федор не представлял. Далеко не надо, чтобы в случае чего успеть добежать. И обязательно взять Жену. Заехать за Дочкой, потом – на дачу. А Елизавета? Навер-ное, и ее соратники не бездействуют, может, они специаль-но выключили свет? И теперь ждут, что Федор и ему по-добные, успеют скрыться, или как-то попытаются связаться с ним? Бред, невозможно, чтобы столкнулись две незави-симых стихии, и он…. Размышлять было некогда. Федор бы-стро оделся, рука по-прежнему саднила, аккуратно закрыл дверь, и тут же заметил, что Шарик, без намордника, по-следовал за ним. Ничего, –  подумал Федор, –  пусть про-гуляется. Мы быстро. Он запер дверь, подождал пару ми-нут. Никого. Тишина. Он стал осторожно спускаться вниз по лестнице, не зажигая фонарика и прислушиваясь, не хлопнет ли входная дверь. Ему казалось, что каждый шаг отдавался грохотом, хотя двигался очень тихо.
На первом этаже он остановился у раскуроченного лифта. Часть его конструкции проломила тонкую дверь, и направляющие выпирали наружу. Ему показалось, что он чуть ли не наступил на кровавую лужу. 
Перед выходом на улицу он снова постоял несколько минут, никакого звука подъезжающей машины. Вряд ли его будут ждать под дверью. Наверняка у них указание действовать быстро и оперативно, без промедления. С мо-мента разговора с Женой прошло не более десяти минут, но Федору казалось, что время бежит с неимоверной быст-ротой.
Машина была припорошена снегом, а перед домом об-разовался свежий накат. Плохо. Следы протектора ясно отпечатаются. Да вот и Шарик свои оставил. Но делать не-чего. Минуты через три-четыре мотор прогрелся, Федор тронул машину, объехал дом и выехал на Загребский. Там его следы смешались с другими,  все-таки движение не ос-тановилось совсем. Федор развернулся и поехал обратно. Встал у соседнего дома, в ряду таких же девяток. И уже почти не выделялся среди них. От подъезда можно добе-жать минуты за три, и, если машина заведется сразу, то можно буквально рвануть с места. 
Потом – к деду, за Дочкой. Ему казалось, что она именно там, а не у своего мифического кавалера, забрать всех, и мчать из этого города, бросив все. И никакого ге-ройства.
Федор пошел домой, пытаясь ориентироваться в тем-ноте, надо было бы обзавестись фонариком. Все же абсо-лютной мглы не получилось. Какие-то отблески позволяли продвигаться вперед. Правда, несколько раз он чуть не споткнулся, но что это было по сравнению с той опасно-стью, которая могла его ожидать. Он не дошел до подъезда метров пятьдесят, как внезапно его чуть не сбил с ног яр-кий свет. Он автоматически бросился в сторону, увлекая за собой пса, и спрятался за углом дома. Машина же сверну-ла к его подъезду, не снижая скорости, и резко затормози-ла. Да, та же серебристая десятка, что привезла его Жену. Оперативно! Но, попытался успокоить себя Федор, – хоть ей-то ничто не угрожает. Это было слабым утешением. Из десятки синхронно вылетели двое. Замерли у подъезда с оружием наготове, потом резко рванули в подъезд. Федору стало смешно. И было приятно видеть их испуг и опаску. Как-никак, на его счету уже пятеро! Сейчас они выйдут…. Или будут ждать, пока он вернется?  Предположения, по его мнению, были равновероятны. Возможно, они оставят засаду, или сначала постараются освободить своих или за-брать тела? Он представил, какое кровавое месиво в лиф-те, и содрогнулся. Но жалости не почувствовал. Ведь и те, и эти приехали за ним. Именно за ним, в этом не было ни-какого сомнения. Но, значит, тем самым он отвлеку их внимание, и кто-то сумеет спастись. Не так ли?
Во дворе стало светлее. Эти, уходя, оставили включен-ными фары, не боясь и не опасаясь никого. В принципе, и оснований для маскировки не было, все же жизнь замерла не совсем. Окошки то и дело светились, кто-то запасливый, жег свечки, газовые светильники, но носа на улицу народ не совал. Но Федор предпочитал оставаться в своем укры-тии. Пока. Подобраться к машине незаметно невозможно – любой пешеход, как ему небезосновательно казалось, вызо-вет подозрение, а он – тем более, и, на всякий случай, за-моют. Куда ему с его пугачом!
Стало холодать. Федор переминался с ноги на ногу, и подумал – хорошо, что догадался тепло одеться. Через пять минут его терпение стало иссякать – а вдруг, не найдя его, они примутся за Жену? Он было сделал решительный шаг вперед, как в мозгу снова пробежали три отчетливые по-следовательности – оставшиеся телефоны – и предупреж-дение: «Не ходи, не ходи…».  Федор повертел головой – от-куда это? Послание было столь внезапным, как будто некто незримый неустанно наблюдал за его действиями. Остался на месте и оказался прав – буквально через минуту дверь подъезда распахнулась, и, в сопровождении двух головоре-зов, энергично, как будто полчаса назад не была полностью обессиленной, вышла его Жена, целая и невредимая. Она огляделась по сторонам. В полнейшей тишине он услышал: «Машины нет. Далеко он не мог уйти.  Я знаю…». Телохра-нитель услужливо распахнул переднюю дверцу рядом с во-дителем, и десятка мощно рванула с места. И он понял, о чем она говорила – единственным местом, куда он мог на-правиться, была квартира деда, где, скорее всего, были их Дочка.
«Только бы успеть!» Федор бросился назад, к машине. Через две минуты, набирая скорость, он уже несся по пус-тым улицам, наплевав на всяческие правила. Светофоры не работали, и отчаянным водителям представилась возмож-ность самим разбираться в случае чего – даже гаишники попрятались по домам и базам.
Дорога была пуста, и Федор не включал дальний свет. Только бы догнать! Выехав на Ленинский проспект, он за-метил вдали красные точки – похоже, он таки догонял де-сятку. “Что-то у них с двигателем, или водила тормозной? Да нет, наверное, они сначала проехали по дворам”. Федор выжал аж сто пятьдесят. Машину заносило на скользком покрытии, но он каким-то чудом ухитрялся держаться на дороге. Наверное, и те, кого он догонял, испытывали анало-гичные сложности, и посему не могли развивать макси-мальную скорость. Ну, он обгонит, а дальше? Все равно не успеть, и не позвонить…
К повороту на проспект Народного Ополчения он поч-ти поравнялся с десяткой, и вдруг вспыхнул яркий свет. Зажглись фонари, светофоры, светильники, окна, звезды. Загудела, зазвенела сигнализация брошенных автомобилей. Он увидел перед собой темную громаду трейлера, и резко свернул влево, заехав на обочину, чудом перескочил бор-дюр, впилился в придорожные кусты, отгораживающие проезжую часть от тротуара… 
И остановился, чтобы перевести дух. Шарик перелетел с заднего сиденья на переднее, и заскулил, ударившись о ветровое стекло.
Водитель же десятки запоздал на какую-то долю се-кунды. Удар, оглушительный взрыв… Пламя взметнулось вверх…
Федор выскочил из машины, побежал, спотыкаясь, к горящей десятке. Но было поздно – машина превратилась в сплющенную консервную банку, и была охвачена огнем. Даже криков и стонов различить было невозможно. Все, конец…   
Дрожащей рукой он попытался набрать номер. Но связь не работала. Дальше оставаться не имело смысла. Федор не замечал, как слезы сами собой потекли, и только смахивал их, когда они мешали видеть дорогу. Через не-сколько минут он уже заезжал во двор, где среди покосив-шихся хрущевок стояла красная кирпичная точечная девя-тиэтажка. Несмотря на поздний – или ранний – час – бы-ло около трех, почти все окна были освещены. Федор бегом взбежал на третий этаж, даже обогнав Шарика. Толкнул дверь. Та сразу поддалась. Он сделал всего один шаг. “Па-па!” – позвал, и тут же понял, что ответа не будет. Тот по-лулежал на диване, прислонившись к подушке, но поза бы-ла неестественной. Федор потрогал руку. Та выбивалась из пижамной куртки, была еще теплой, но пульс не прощупы-вался. И тут Федор заметил маленькую красную стрелку, с оперением и толщиной с иголку, торчащую из стариковской шеи. И бирку, с символом F. Он опять опоздал, и не смо-жет помочь. Прикрыл веки и набросил на тело плед. Все остальное скорбное придется оставить на потом, а сейчас –  только разобраться с происходящим, и с теми, кто это все затеял.
Федор тщательно осмотрел квартиру. Никаких следов пребывания посторонних. На кухне, в раковине – две та-релки и ложки, на столе – недопитые чашки кофе, окурок в пепельнице. Он взял его, как настоящий криминалист, пин-цетом. Точно, “Vogue” –  такие курила его дочка. Но где она? Наверное, ее увезли. Или, каким-то чудом, она смогла скрыться? Так или иначе, разгадка могла находиться в Купчине.
Состояние горя сменилось гневом. У него уже отняли самых близких людей –  и Жену, и деда. А он в очередной раз не успел, и теперь уже пора действовать незамедли-тельно. О своем спасении и судьбе мира задумываться не приходилось.
Федор знал, что у его деда, отставного полковника, хранился револьвер. И даже знал, где именно. Он выдви-нул бельевой ящик – на месте. И с полной обоймой. Теперь пригодится.
Обратный путь в Купчино не занял и десяти минут. Но Федор ехал не домой, а по еще светящимся адресам. Он не обращал внимания ни на развевающиеся транспаранты, фосфоресцирующие от света фар, ни на редкие мигающие ближним светом, машины. Стояла глубокая ночь. После аварии, как могло предположить большинство, никто носа на улицу не совал. И посему обратный путь не занял много времени. На месте аварии догорали остовы автомобилей, никакого ГИБДД, ничего. Возможно, ночные странники то-ропливо проезжали мимо, не испытывая желания впослед-ствии быть свидетелями или вообще причастными, а их коллеги еще не успели проехать по всему маршруту. Или им тоже недосуг? И Федор только слегка притормозил, пы-таясь справиться с защемившим сердцем. А потом резко рванул вперед. Но на углу Димитрова силы оставили его, и он заснул, уткнувшись в руль. “Всего несколько минут, –  убеждал он себя, всего несколько минут…”. И провалился в сон….   И сон был не освежающим. Федор не был ни Штир-лицем, ни Вольфом Мессингом, и контролировать себя не мог …
… Ему снилась весна, и он весной. Но, присутствуя, как бы видел все со стороны – он одновременно был и уча-стником действа, и наблюдателем…
Вот он, в белой рубашке, с красным галстуком, с горном – он в жизни не держал его в руках, впереди от-ряда, и они маршируют по широкой аллее, оставляя за собой вытоптанную дорожку, за ними следует каток. Огромный вал утрамбовывает все в асфальт, и догоняет толпу пионеров. Те в ужасе разбегаются, и вот каток почти наезжает до него. И он видит со стороны…. Каток исчезает. По асфальту марширует уже другая группа. Те же белые рубашки, но галстуки другого цвета – зеленые, но подвязанные абсолютно также, и развеваются на ветру. Группа сменяется другой, галстуки, пилотки – яблочного, лимонного, апельсинового тонов. Толпа рас-ступается, и вперед выходит знаменосец. Знамя непонят-ного, но до боли знакомого цвета. И он не понимает, от-куда ему это известно…. Они поют, но звука нет, марши-руют, и вот знамя разворачивается. Ему страшно, он пытается закрыть глаза, но от рокового символа не уй-ти. “И как они успели? Ах, да – уже весна. Или лето?” Федор пытается пошевелиться, но его охватывает ужас.   И снова бегут буквы – опоздал, опоздал.…
Он просыпается в ужасе и холоде. Прошел, наверное, час. Еще темно и холодно. Только теплый бок Шарика со-гревает правую сторону. Федор выходит из машины, раз-минает затекшие ноги. Шарик убегает в сторону к бетон-ному столбу уличного освещения, и поднимает лапу. Он следует его примеру, продолжая дрожать. И внезапно осознает, что произошло необратимое. Он пытается совмес-тить произошедшие события, избавиться от наваждения. Но реальность давит. Он проезжает сотню метров и смотрит на свой дом. Одиноко горят все три окна, выходящие на бульвар, как будто хозяева и не ложились спать.  И выгля-дит это странно. Или же все остальные затаились? Федору страшно, он опять оставляет машину неподалеку. Идет медленно, тщетно пригибаясь к земле, будто это поможет. Пес копирует хозяина. Они резко выделяются на фоне только что выпавшего белого снега, и отбрасывают тени взошедшей луны.
Федор смотрит на часы – три двадцать. Выходит, он спал минут пятнадцать-двадцать. А что, если? Он подъез-жает к соседнему дому, ставит машину на прежнее место и бежит к своему подъезду. Входит, видит раскуроченный лифт. Выломанные дверцы валялись рядом, их просто бро-сили рядом, за ненужностью. Но тела уже убрали. На це-ментном полу – ни капельки крови. «Фейри» в действии, –  ехидно думает Федор, прислушиваясь к малейшим шоро-хам. Но засады нет. А в квартире? Они медленно подни-маются на восьмой этаж. Шарик не скулит, не лает – вер-ный признак, что все в порядке. Дверь в квартиру заперта. Федор достает револьвер и взводит курок. Открывает дверь и отскакивает в сторону. В квартире – полная иллюмина-ция, как будто хозяева и не покидали ее вовсе. Ему хочется закричать: “Лена, ты где?” Но слова застревают в горле. Закрыв дверь, он обошел квартиру. В ней было все, как и он оставил. Ведь даже мельчайшие детали отпечатываются в памяти, особенно когда проживешь столько лет. Здесь – брошенный пиджак, здесь – стопка газет, посуда, сумки, мусорное ведро. Стоп. На нем, свесившись вниз – старень-кий шарфик, который обычно одевала Дочка под куртку, пока к осени не купила новый. Федор точно помнил, что он раньше лежал в общей стопке, послушно дожидаясь, когда его либо наденут, либо, за ненужностью, отвезут на дачу или выкинут. И Федор понял, что это был единственный знак ему – Дочка была здесь, и хотела, чтобы он об этом знал. Но куда она направилась? Что, если ей тоже было видение, она разгадала тайну бегущих строк?   
Федор включил чайник. Через пару минут он уже об-жигался горячим кофе, пытаясь если не восстановить силы, то хотя бы взбодриться, а Шарик уминал огромный шмат колбасы. Перед уходом Федор смотрит на часы – три два-дцать, но не обращает на это внимания. Может, потому что время для него прессуется, с каждым днем вмещая все больше событий. Федор бросил поверх шарфика свой пла-ток, ответный знак, погасил свет…
Бояться поздно…. Он понимает, что мысль о страшной гибели его любимой Жены будет преследовать его вечно. И почему он не заметил раньше, а посчитал лишь глупой женской прихотью?
©©©

Теперь его ждал адрес на Дунайском. Он выехал на Загребский, не разгонялся, а проехал спокойно мимо сто-янки – у будочки смотрителя неярко горел фонарь, потом – мимо дома, возле которого в первый раз встретился с бое-виками «Фейри», и успел заметить горящий свет в тех са-мых окон. Значит, там ждут. Но не сюда устремлялся Фе-дор. На Дунайском он свернул налево, удивляясь, что ни-кто его не преследует. Или же он такая незначительная, маленькая блошка, что будет запросто раздавлен вместе со всеми остальными? До нужного дома он доехал без при-ключений. Остановился на свободном месте. Несколько машин терпеливо ожидали своих хозяев. В какой из них за-сада? Нет, они не будут действовать так примитивно. Ско-рее всего, наблюдатель, если таков есть, пристроился где-нибудь за углом, и контролирует все въезжающие транс-портные средства. Главное, как найти побыстрее нужный подъезд? Таблички с номерами квартир были практически не видны, оставалось ориентироваться, основываясь на здравом смысле. Только два выходящих во двор окна, на шестом этаже, светились яркими пятнами. Да, –  подумал Федор, это они. Теперь определить подъезд было проще. Федор выключил фонарик, приказал Шарику молчать, и начал пробираться, стараясь оставаться незамеченным. Путь ему преградила дверь с кодовым замком. Он попы-тался понажимать на кнопки – бесполезно. Никакого щелчка. Что же делать? Федор легонько отжал дверь мон-тировкой, и та сразу же поддалась. Просто замок не рабо-тал вообще, отключившись после выключения света. Не работал и лифт. Федор поднялся по темной лестнице, оста-навливаясь на каждом этаже, настороженно прислушива-ясь, и сжимая дедов пистолет. Но ни малейшего шороха не раздавалось из-за закрытых дверей, будто все вокруг вы-мерли.
Вдруг он услышал звук спускаемой воды, загудела фановая труба. Это был обычный ночной звук, без которого невозможна жизнь города. Но сейчас даже это насторожи-ло Федора. Он замер и прислушался. Почти наверняка для него – ну, не для него, а для любого посетителя приготов-лена ловушка. Они могли поставить машину и возле подъ-езда, демонстрируя силу, или же поодаль, чтобы лишь кон-тролировать процесс, и вмешаться при необходимости. По-лучили условный сигнал, и ждут. Но на каком этаже? И знают ли, что вместе с ним собака?
Скорее всего, засада либо на седьмом, если проникно-вение в квартиру нежелательно, в сознательном состоянии, и его втащат туда уже готовенького. Он поддал Шарика – мол, поднимись, нет ли чего подозрительного? Умный пес понял, и вскоре вернулся, мягко потерся о ногу – мол, да-вай, вперед. Сдерживая дыхание, Федор поднялся на седь-мой, чтобы самому заняться наблюдением. Увы. На шестом не дремали. Вызвать бы группу спецназа, рвануть дверь к чертям собачьим. А что потом? И кто даст гарантию, что и спецназ не замылен? Примерно полчаса Федор сидел не шелохнувшись, как умудренный разведчик. Если за это время никто не сунулся в квартиру, то они могут посчи-тать, что вернулся обычный житель, застигнутый аварией, и ослабить внимание.
Федор услышал, как открылась входная дверь, и кто-то неслышно стал подниматься по лестнице. Один? Двое? Он увидел, как тонкий луч фонарика ощупывает стены. Значит, пошел проверить. А второй стоит внизу, в подъезде. Как и положено. Это могло сыграть на руку. Федор зата-ился за шкафчиком в боковом коридорчике седьмого этажа. Если это проверка, то тот наверняка поднимется этажом выше – это постулат. Да ведь и он сам так сделал.  Ша-рик, осознавая своим собачьим чутьем, особенность и важ-ность ситуации, замер, но шерсть ощетинилась. Он был го-тов броситься вперед и защитить хозяина. И тут в мозгу Федора снова побежала яркая строка. Но теперь был пря-мой текст, а не цифры. Да, его тоже используют, но даже это теперь не могло остановить. Разобраться в замыслова-тых ярко-желтые иероглифах ему было не под силу, однако смысл был предельно ясен – он должен сделать все, чтобы добраться до квартиры. И это указание полностью совпа-дало с его намерениями.
Предположения Федора оказались правильными. Луч фонарика приближался, ощупывая стены. Вот он совсем близко. Федор взвел курок. Щелчок показался громким, но не остановил поднимающегося. Сначала тот проверил ле-вый коридор, потом свернул направо, выставив перед собой пистолет. Это его и сгубило – Шарик перехватил руку, вцепившись мертвой хваткой, а Федор приставил пистолет к виску, и заткнул рукой рот. “Тихо, ты попал, –  более ни-чего не пришло в голову, – одно движение. Понял?” Куда уж более чем убедительный аргумент, подкрепленный вне-запно озверевшим псом, которого даже приходилось оса-живать.… Федор забрал пистолет. “Вниз, потихоньку, сам позвонишь, – он старался казаться спокойным, хотя сердце буквально вырывалось из груди, – и стучи правильно, ина-че…”.  Он не сомневался, что не побоится нажать на курок.
Четыре длинных и два коротких стука. Из-за двери по-слышался голос:
– Бобан, это ты?
– Да.
– Ну, как?
– Нормально, все в порядке.
Ключ повернулся, лязгнула цепочка, дверь начала от-крываться, и на площадку вырвался неяркий свет. Пламя свечи дрожало.
Федор, как и полагалось в данной ситуации, отключил первого ударом рукоятки пистолета в ухо, тело осело. Он сказал “Фас”, пригнулся, ударил открывшего дверь дулом в живот, упал на пол и ворвался в квартиру. Шарик ухва-тил бандита за горло и только ждал приказа.
Он подумал, что засада не сработала. И тут он полу-чил оглушительный удар по голове, автоматически нажал на курок, и отключился. Если бы не Шарик…
Голова гудела. Федор с трудом приподнялся, ощупы-вая пострадавший череп. Нет, удар был сильным, но скользящим, обошлось без повреждений. Шарик стоял над ним и лизал голову шершавым и влажным языком. Федор выругался про себя, пеняя на собственную несообразитель-ность, и осмотрелся. Сколько же он пролежал? Открывший дверь лежал недвижно в луже крови, другой, успевший на-нести удар, составлял ему компанию, и тоже  без движе-ния. Тот же, в серой куртке и с неизменной буквой «F», ти-хо стонал, придерживая прокушенную руку, и боялся сдви-нуться с места. На всякий случай Федор связал его рем-нем, и для острастки чувствительно пнул в бок, искренне желая сломать пару ребер…. Тому было не более тридцати, обычного телосложения, и наверняка, недавно завербован-ный и безо всякого опыта.  Он втащил его внутрь и запер квартиру. Теперь он в любом случае сумеет какое-то время продержаться. Ведь наверняка, оставшийся внизу подель-ник поднимет тревогу, и вскоре сюда нагрянет толпа мой-щиков. Или нет. Если он такой не один, а у него были ос-нования не считать себя уникумом, и хотя бы некоторые действуют, то и…. Размышлять было некогда. Осмотреться, и вперед. Вот только куда…
Щелкнуло, и – да будет свет! Включилось электриче-ство.
©©©

Квартира была большой даже по нынешним меркам – четыре комнаты, обжитой и ухоженной. И повсюду горел свет. Как условный знак. В прихожей – ничего лишнего, светлые обои, высокий, в тон им,  шкаф для одежды, пу-фик, на котором валялась брошенная форменная куртка мойщиков, двери по последней моде – под дерево, или же вообще натуральные. Они были закрыты. И за одной из них он надеялся найти дочку. А если нет, то остаются еще два адреса. Федор осознавал, что в следующий раз ему уже не сможет так повезти, как обычно везет новичкам в каждом деле. Он не спешил – сначала обыскал повержен-ных врагов, никаких документов, кроме карточек «Фейри» с идентификационными номерами. Оружие – обычные ТТ, почти как новенькие. Он машинально положил их в шкаф между шапками и шарфами, не забывая прислушиваться к происходящему снаружи. Как ни странно, даже звуки вы-стрелов не привлекли обывателей. Может, кто и вызвал милицию, и те приедут? С одной стороны, это было на руку Федору, а с другой? На кого теперь они работают? Если процесс зашел далеко, ему предстояло превратиться в из-гоя. Подобная перспектива Федора явно не прельщала, а мысли проносились в голове стремительно, он открывал од-ну дверь за другой. За первой ничего интересного не было, так ему показалось. Обычный рабочий кабинет, с горящей лампой под зеленым абажуром. Не разобранный диван, компьютерный стол, заваленный бумагами, часть из кото-рых спланировала на пол, толстый свитер на спинке крес-ла. Нет, пусто. Прошли всего-то несколько секунд, а Ша-рик уже ухватил его за штанину и тащил за собой к другой двери в глубине квартиры. Федор повернул круглую ручку, но та не поддалась – защелкнулся замочек. Но Шарик встал на изготовку и залаял на дверь. «Боевик, – горько усмехнулся Федор, – но я же не Шварц», и двинул по зам-ку монтировкой. Но удар был недостаточно сильным. При-шлось отжимать ее, срывая с петель. Федор отпрыгнул в сторону, пропуская вперед Шарика. И не зря – за углом притаился, направляя на него нечто похожее на широкий духовой пистолет, тощий субъект в зеленом форменном ха-лате. В отличие от остальных помещений квартиры, в этой комнате царила полутьма. Но Федор успел различить две фигуры, привязанные к стульям, с заклеенными скотчем ртами. Одежда на них была разорвана, они, заметив его, тщетно пытались освободиться. Однако противник все же успел нажать на спуск, но, то ли руки у него дрожали, то ли от сильного толчка бросившегося вперед Шарика при-цел сбился, и тонкая стрела пролетела мимо, вонзившись в дверной косяк. Через секунду он уже лежал на полу, а Шарик подбирался к его горлу. “Тихо, Шарик, он нам еще пригодится”, – Федор для острастки двинул того в челюсть башмаком. Подождал, пока тот чуть оклемается, – Вста-вай, сволочь. Развязывай”.
Тот послушно выполнил приказ. Дрожащими руками перерезал липкую ленту, связывающую запястья, потом снял скотч со спеленатого рта.  И обе жертвы чуть ли не одновременно упали на укрытый толстым ковром пол. Фе-дору показалось, что они обе в бессознательном состоянии. “Шарик, охранять!” –  дал команду Федор, и поспешил на помощь.
Дочка слабо дышала, бледное лицо не выражало ни-каких эмоций. Пульс едва прощупывался. Он взглянул на руки – кисти затекли от перетяжки, внимательно посмот-рел выше – вот, след от инъекции с фиолетовым ореолом, накрывающим вену. Какую дрянь ей вкололи? Мгновение он был в растерянности. Меж тем другая девушка просто-нала, приподнялась на стуле. Федор обернулся к ней:
– Лиза? Ты как здесь? – вопрос был глупым и неуме-стным. Скорее всего, та пыталась найти Дочку, но откуда знала, где искать? Их выследили, или же знали заранее, впрочем, сейчас это не имело значения.
– Помогите подняться.
Федор подал девушке руку, та встала, с размаху вре-зала носком в испуганного эскулапа:
– Ты, сволочь, где антидот? Пошевеливайся, капель вонючий, слышишь? И побыстрее!
Какой антидот? Федор слышал этот термин, но в ме-дицине был абсолютным профаном. Елизавета вытащила у него из-за пазухи револьвер, ткнула в бок:
– Ну?
 Тот встал, опасливо озираясь по сторонам, и подошел к столу, на котором лежал открытый саквояж. А в нем – несколько отсеков с боксами, в них уложенные рядками шприцы, заполненные препаратами различного цвета – от оранжевого до зеленого. И здесь же – тоненькие стрелки с оперением, точно такие Федор видел в квартире деда.
– Пошевеливайся, быстрее! Федор держал дочку на руках. Лицо ее бледнело на глазах, казалось, жизнь утека-ла тоненьким ручейком.
Дрожащей рукой эскулап достал шприц и нагнулся, чтобы сделать укол.
– Нет, сначала себе, понял?
Эскулап помедлил секунду и резко воткнул шприц се-бе в предплечье.
– Садись, – Лиза толкнула его в кресло, – посмотрим, что ты…
Тот послушно последовал приказу, и сидел абсолютно безучастно, глядя в одну точку.
– Что с вами было? – Федор не мог найти нужных слов, – и как вы обе оказались здесь?   
– Звонки были отслежены. Дело в том, что реципиент – в данном случае, Вы, то есть, не могли видеть своего но-мера, как и другие. Но мы знали.… Это просто – берутся два списка, сравниваются. И тогда получается недостаю-щее звено, тот номер, а дальше – дело техники, предупре-дить. Кого-то успели, и спрятали в надежном месте. А не-которые… Лиза замолчала. – Сигареты есть?
Федор нетвердой рукой вытащил пачку и протянул де-вушке.
Елизавета закурила.
– Подождем еще пару минут. Если он вколол не то.… Так вот, уже было известно. Я была в Купчине, и наблю-дала за вашим домом. Я видела, как приехала Елена, Ва-ша жена, через час подошла дочка. Но те, в десятке, не уе-хали совсем, а стали кружить по Купчину, объезжая квар-тал за кварталом, и заехали на бульвар, где Вы замочили парочку боевиков, будто я не знаю, и, судя по всему, участь Ваша была решена. Только вот жена. Она, похоже, важная птица у этих “Фейри”, не речка, конечно, но уже ручеек. Это вроде полковника. Да, не удивляйтесь. Но на близких это не распространяется – ни на Вас, ни на Лену. Жена его и Дочка были тезками. И, когда Лена появилась, я сумела ее перехватить. А дальше…
Федор сидел на полу, держа дочку на коленях, пыта-ясь передать ей свою энергию. Дыхание ее совсем ослабе-ло…. Федор перебил девушку:
– Послушай, может пора? Я боюсь, что можем не ус-петь…
И не успели. Эскулап мешком свалился с кресла, без-вольно стукнувшись головой о пол. Елизавета нагнулась к нему.
– Все, готов, сволочь. Он себе вколол… Камикадзе. Это яд. Теперь… Что делать…
Она стала лихорадочно рыться среди шприцов. Но у “Фейри” не предусматривалась возможность реанмации.
– А этот, этот? Может, он?
– Нет, – покачала головой, Елизавета, –  таких обыч-но не посвящают…. Федор был в отчаянии.
В момент улица озарилось ярким светом. Побежали концентрические окружности, вновь заполняющие собой го-ризонт, и острие конуса, пронзая пространство, врывалось в комнату. Федор подхватил Дочку и поднес ближе к окну:
– Посмотри, это наш свет, наше спасение, – ему так хотелось в это верить, но слезы безвольно катились из его глаз. На мгновение ему показалось, что спасение действи-тельно пришло, но тут Дочка, потянувшись к свету, дерну-лась, откинулась назад и замерла. И в тот же миг нечто неуловимое, почти прозрачное, вылетело из ее тела, и пом-чалось вперед, уносимое меркнущим светом… Конус стран-но съежился, закрутился вихрем и исчез.
Федор стоял в оцепенении, бессильно вглядываясь в потухшие глаза дочери, и не мог осознать происшедшего. Шарик улегся рядом и тихо скулил. Елизавета взяла его за руку:
–  Давай, положим ее сюда и укроем. Они освободили место на диване, положили под голову подушку…
Зачем все, зачем, если так? Жить зачем? Федор сидел, обхватив голову руками, и почти полностью отключился от внешнего мира. Существование потеряло всяческий смысл. И не заметил, что девушка тоже еле передвигается. 
–  Федор, попробуем кое-что успеть. Голос Елизаветы ослаб, –  антидота нет, и мне осталось не более получаса, и все ляжет на тебя. Ты должен будешь выбраться отсюда, и найти двух человек. Они скажут, что делать, допроси этого. Она села в кресло, отодвинув тело эскулапа. – Воды при-неси, пожалуйста, а потом приволоки того. Мне уже не дой-ти.
Федор послушно пошел на кухню. Связанный лежал на полу и смотрел на Федора полными от ужаса глазами. Рядом с ним растекалась естественная лужа.
–  Жив? Сейчас тобой займемся!
Тот что-то промычал, и нагло, предвидя конец, сказал:
–  Да пошел ты!
Федор постимулировал его очередным пинком, и на-ступил на яйца, давая понять, что, в любом случае ему лучше не рыпаться.
Девушка уже не смогла взять стакан. Он поднес его к губам, зубы слабо стучали о край, вода проливалась…
– Завесь зеркало, и переведи часы… – она еще пыта-лась дать указания, –  и запоминай телефон. И стала дик-товать цифры, мгновенно запечатлевающиеся в мозгу Фе-дора. Он уже не понимал, почему еще сам живет, двигался, как автомат, но был предельно собранным. Вытащил из комода плед и накинул на зеркало, успев заметить чужого, разбитого болью человека…
В этот момент в подъезде послышался шум, кто-то бе-гом поднимался по лестнице, уже не таясь и не скрывая своих намерений.
– Скорее, часы, – произнесла девушка слабеющим го-лосом.
Федор снял со стены электронные часы. Они показы-вали по-прежнему 3:20. В дверь забарабанили, он, было, рванулся вперед, схватив пистолет, но Елизавета останови-ла его. Федор не понимал, что нужно делать, и бессмыс-ленно перевернул часовую стрелку на несколько оборотов.
Раздались выстрелы, дверь, сорванная с петель, рух-нула на пол…
Стены стали расплываться, терять очертания, искрив-ляться. Пространство необъяснимым образом изменилось. Он уже на первом этаже, на улице еще светло, где-то идут люди и едут трамваи. Как будто все вывернулось наружу.
Он огляделся. Холодный воздух пронзал тело. Мимо проходили люди, останавливались в сторонке, и вскоре об-разовалась небольшая группа. Они что-то живо обсуждали.   И Шарик тянул его в эту сторону за штанину. Федор по-правил куртку с пятнами запекшейся крови и пошел за псом. На обочине в грязной и пожухшей траве лежала де-вушка в разорванной блузке, одна штанина задралась, чуть ли не до колена, волосы спутались, на щеке – огром-ная ссадина, переходящая в гематому. И никто не потру-дился хоть чем-то помочь.
Федор нагнулся – девушка дышала, но была в шоке. Он набросил на нее куртку и приподнял.
– Елизавета, ты жива?
Она с трудом приподняла веки и прошептала:
– Да, но помоги…
Федор подхватил девушку на руки и остановился в не-решительности. Куда идти? Вроде, он где-то рядом оставил машину…. Сейчас, сейчас. Должна быть за углом. Он шел осторожно, постоянно поглядывая под ноги, стараясь не по-скользнуться – тротуар был покрыт талым, мокрым сне-гом, под ним – не растаявший лед.  Федору было не до рассуждений – как да что. Он вообще слабо представлял, что происходит. Но – на руках у него была девушка, кото-рую нужно донести до автомобиля, если он еще на месте.
У его девятки было слегка помято крыло, наверное, кто-то въехал и смылся, но в остальном все было в порядке. Дверца открылась, он усадил Елизавету на переднее сиде-нье, включил зажигание, подождал пару минут, пока мотор не прогреется, развернулся и поехал спокойно. Вперед. Ру-ки у него немного дрожали, к тому же он не знал, куда держать путь. Федор обернулся к девушке, она дрожала, но постепенно приходила в себя. Он все же принял реше-ние и сказал, больше для себя:
– Поедем домой.
– Нет, – сказала девушка, – туда нельзя. И дома нет.
– Как нет? – Федор чуть не притормозил.
– Посмотри…
Федор взглянул налево, но ничего не понял. Еще не успевшие вырасти до своего природного максимума дере-вья обычно закрывали два-три первых этажа, если глядеть с угла Дунайского. Но сейчас…
Ясно просматривался и боковой корпус, и автостоянка, и внутриквартальный садик. А дома не было – как будто некто могущественный вырвал его с корнем и перенес не-ведомо куда, или просто развеял в пространстве.
Федор повернул на Загребский, медленно, опасаясь приблизиться исчезнувшему дому. А вдруг сейчас проявят-ся его контуры, он обретет реальность, и все пойдет по-прежнему. Они не будут вызывать врача, Елизавета помо-ется в ванной, а потом ее укутают в теплый махровый ха-лат, дадут чаю с малиной. Она поправится, поправится, они подружатся с Леной, и все будет хорошо, хорошо. Но чуда не произошло. Не было даже фундамента, только ров-ная площадка, покрытая по-петербургски грязным снегом. На забытом бревнышке сидел взвешенный мужичок с не-допитой бутылкой пива.
 Их никто не преследовал, и Федор проехал мимо. В другой мир, где их ждали.
А Шарик на заднем сиденье обернулся назад, встал на задние лапы, приник к стеклу и тихо подвывал, недоуме-вая, почему они не остановились здесь, а поехали дальше.
 













Оглавление


Спасение ефрейтора Районова. Рассказ ………………………………….3

О пользе игры на скрипке. Новелла .…………………………………………6

Хроника частного извоза.  Новелла……………………………………………18
 Хроника пребывания.   
Глава из романа  “Грубые хроники”  ………………………………………61

Бульвар Повесть  ………………………………………………………………………….114




 






Литературно-художественное издание


Митюк Владимир Владимирович


СПАСЕНИЕ ЕФРЕЙТОРА РАЙОНОВА


НОВЕЛЛЫ И ПОВЕСТИ