«Что такое война? Да кто ж знает-то? Война она не снаружи, она внутри. Каждый день – война. Я вот сейчас, чтоб с кровати встать, и то воюю сама с собой».
Со старой, выцветшей и потрескавшейся фотографии на меня смотрит статная красавица. К ее ногам прижался вещмешок, правая рука, держащая автомат, вскинута вверх. Лицо девушки освещает белозубая улыбка. Ей идут шинель и шапка-ушанка.
Фотография лежит на кухонном столике покрытом потертой клеенкой, а за столиком на жестком, деревянном стуле, с прямой высокой спинкой, сидит тощая старуха с морщинистым лицом и седыми волосами. Во время разговора, воспоминания согревают старуху и она вспыхивает бликами былой красоты.
«В сороковые годы я была молодой, во мне царили мир и гармония. Война пришла со старостью. В молодости я могла делать все, что захочу. Захотела и сделала. Я была свободна, не то, что сейчас».
- Так уж и все? Война же шла. Да и помимо войны запретов хватало, одни сталинские репрессии чего стоили.
«О чем вы? Какие репрессии? Сталин воспринимался нами как мессия, пророк. Нет, даже не так. Его действительно любили и любовь эта, была всенародной. В нас, комсомольцах, было полное согласие с тем, что он делал. Не было внутреннего сопротивления. Вера нами правила. Была вера и была свобода. Свобода для свершений. И ведь были, эти самые, свершения.
Сегодня каждый городит, про то время, что в голову взбредет. Ученые всякие, политологи…. А не предал бы Хрущев Сталина жили бы мы сейчас в, действительно, счастливой стране. Репрессии с приходом Хрущева начались. И война, тогда же. Потому что после съезда каждый понял, что он не Вождя предал, а себя. Каждый понял, что перечеркнул все ранее сделанное, свою жизнь».
Слова, произнесенные непреклонным тоном, оказались тяжелыми настолько, что пришло неуютное молчание. Механический будильник, не согласный с таким положение дел, отсчитывал время - тик-тик-тик-тик….. С улицы доносились голоса, звук проезжающих машин. Панельная девятиэтажка, в одной из квартир, которой и установилось тишина, тоже не была ей рада: хлопали двери подъезда, лифт бренчал чем-то в шахте, соседи переговаривались на площадке.
Видимо и хозяйке это молчание не нравилось:
«Для того чтобы понять сказанное мной, надо многое, очень многое сделать в жизни и, желательно, то, чего действительно жаждешь. Жадным до жизни, до действий, до любви, до свободы – Сталин был вождем, а жадным до жратвы, теплого сортира, мягкого дивана – он был врагом. И давайте к этому вопросу уже возвращаться не будем. Примите как есть. Я, с момента вступления в комсомол, - а тому минуло уж, больше 60-ти лет - взяла себе право говорить то, что думаю и делать то, о чем сказала. И будь нас, таких как я, мало, закончился бы СССР еще в 39-ом.
Лето 41-го года было ранним, теплым и ласковым. Мы с однокурсниками часто на речку бегали. Днем учишься, вечером на берег. Мы тогда малоразговорчивыми были. Все чем-то заняты, что-то делают.
Когда было объявлено, что войска фашисткой Германии перешли наши границы, мы сразу для себя определили, кто и что будет делать. Ребята, а у нас на курсе было мало девчат, в военкомат отправились. Но в 41-ом они получили отказ. А в 42-ом мы все оказались на фронте.
Мы хорошо свою работу знали. Очень хорошо, поскольку понимали как никто другой, что без связи бои не выигрываются. Связь - это нервные окончания боя.
Так и работали. Установить и поддерживать связь – первоочередное, а стрелять можно в свободное, от основной работы, время. Не скажу, что у меня этого времени было много, но стрелять научилась практически из всего имевшегося на вооружении. Винтовка, автомат, пулемет, зенитки…. Из пушек палить приходилось. Раз даже из парабеллума стреляла. Вот только уже не помню, откуда он у нас взялся. Это где-то в Польше было.
Рассказывать про боевой путь, что-то мне не хочется. Прошла от Ленинграда до Берлина. И про блокадный город рассказывать не хочу. Об этом пусть сами блокадники говорят. Я знаю только, что ленинградцы работали каждый день, каждый час, каждую минуту. Они никогда не останавливались, даже за мгновения до смерти. Они все время что-то делали: копали рвы, ставили ограждения, точили детали, кипятили воду, тушили зажигалки, читали лекции, писали картины, шили, штопали…. Они работали и работали, как заведенные. Ленинградцы – это сильные духом люди. Больше мне к этому факту прибавить нечего".
Снова пауза, но более короткая и:
"А вы думали я вам расскажу, что-то жалостливое и пафосное, или что-то ужасное? Нет. Ничего подобного не ждите, все уже сказано, рассказано, показано. И мерзкое, и ужасное – все. И что это изменило? Отучило кого-то хвататься за оружие? То-то и оно, что нет.
Так что война – это разлад внутри души, а все остальное – жизнь, даже если в этой жизни приходиться стрелять. Жизнь…
Так хочется жить.
Умерла летом 2007 года