из Герцена: «Забросать женский образ цветами, чтобы не видно было слез»
Юлия Каганович
НЕВЫДУМАННЫЕ РАССКАЗЫ.
НЕМЕЦКИЙ СОЛДАТ И СОВЕТСКИЙ МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ.
Завершался третий год войны. Наши войска шли на Запад. Вера в победу стала уверенностью, несмотря на нарастающую ожесточенность сражений. Вместе с тем оставалась тревога. Жили от письма к письму.
Что давало силы перенести эти три года войны, всю войну? Наверное, сила народного духа, которую сумел услышать Твардовский. Его слова — «Бой идет не ради славы, Ради жизни на земле». Германия ясно заявила: право на послевоенную жизнь получит только арийская раса. Прочие народы должны покориться или, как евреи, быть физически уничтожены.
Предельно ясно, откровенно и страшно. Без всякого камуфляжа под социалистический гуманизм, столь излюбленный советской системой. Мне кажется, что идеология немецкого национал-социализма изначально содержала в себе причину поражения Германии во Второй мировой войне. Все народы, вовлеченные в нее боролись за право на жизнь. В такой войне компромиссов не бывает. Германия, все немцы без разбора были для большинства из нас воплощением абсолютного зла. Это они принесли нам немыслимые страдания, смерть. Это они виноваты в том, что гибнут миллионы. Тогда я немцев ненавидела люто.
Но судьбе было угодно продемонстрировать мне и моему мужу, что рядом с враждой и ненавистью существует великая сила любви, способная преодолеть непреодолимое. И время для такой демонстрации было выбрано самое удивительное — третий день освобождения Ленинграда от блокады.
Новый - 1944 - год наступил, когда город был еще в осаде. Мне было худо. Мама угасала в больнице. От брата долго не было писем. Он воевал в Белоруссии, где шли тяжелые бои. Правда, рядом был мой муж, младший лейтенант пехоты Вульф Пирятинский. В семье его называли Володей. Все 900 дней блокады мы часто встречались, так как 55-я армия, в которой он служил, занимала оборону в районе Колпино. От Колпино до Питера на поезде или на попутном грузовике можно было добраться за час. Увольнения давали часто, и чувство разлуки было нам почти незнакомо. Мы ждали освобождения от блокады и не понимали, вернее - старались не понимать, что тогда-то и придет разлука.
Прорыв блокады начался 27 января 1944 года. Раньше артиллерийского гула, еще совсем рано утром, я почувствовала содрогание почвы. Наступление наших войск было стремительным. Уже на третий день была освобождена Гатчина. Потом шло наступление на Лугу. Для офицеров и бойцов увольнение в город стало невозможным. Наша встреча с мужем после освобождения Гатчины была последней. Далее было общение только в письмах. Но эта встреча была особой. Впервые за время вражды и ненависти военных лет нам было дано увидеть торжество любви. Об этом чуде рассказал мне Володя. Он был буквально потрясен историей немецкого солдата и русской девушки. Потрясение передалось мне.
Солдат и девушка познакомились в начале оккупации Гатчины и сразу полюбили друг друга. Контакты с русским населением немецкое командование не запрещало, но особо близкие отношения не приветствовались. Молодые люди встречались неприкрыто. Немецкое начальство решило их разлучить. Парня отправили на другой фронт. Но он не мог жить без любимой. И решил бежать с фронта.
О дальнейших событиях стало известно на допросах, проводимых сотрудниками СМЕРШа после освобождения Гатчины. Город, как сейчас принято говорить, «зачищали». Немецкого пария быстро обнаружили и стали допрашивать как военнопленного. Допрашивали и его русскую подругу. В основном, рассказывала она. Немец, уже немного говоривший по-русски, оглушенный всем происходящим, подтверждал ее слова. (Между собой до ареста они, видимо, общались по-русски и по-немецки, которым прилично владела девушка.)
Когда стало известно, что немца переводят на Южный фронт они решили, что он должен бежать, потом пробраться в Гатчину и спрятаться в погребе се дома. Представить себе, как он сумел бежать с фронта и пробраться через воюющую страну до Гатчины абсолютно невозможно. Но так все и произошло. В одну из темных ночей он вернулся. Его спрятали в погребе, где он провел больше двух лет. Все это время он и русская семья, укрывшая его, жили рядом со смертью. Если бы немецкое командование обнаружило, что русская семья укрывает их дезертира, расстреляли бы и солдата ч прятавших его. Но никто не выдал.
Откуда взялись силы победить страх смерти? Выдержать столько времени непрерывного напряжения, когда каждый звук, особенно ночью, мог явиться сигналом беды? Возможно, это и была сила любви, соединяющая вопреки всему, что разъединяет людей.
На допросах русская держалась очень стойко. Даже чекисты, призванные быть абсолютно циничными, были поражены их историей.
Единственная просьба, с которой обратилась после допроса русская девушка - «в тюрьму, в ссылку, на смерть, но только вместе. Не разлучайте нас». Немец протянул ей руку. Как рассказал Володя, присутствовавший на допросе, на какой-то момент все замолчали.
Имена русской девушки и немецкого солдата остались для моего мужа неизвестными, также, как их дальнейшая судьба. Верное всего, сгинули они в ГУЛАГе. А я до сих пор помню - «в тюрьму, в ссылку, па смерть, но только вместе».
...Младшему лейтенанту Вульфу Пирятинскому после Гатчины оставалось жить два месяца. В похоронном извещении после стандартных слов «верный воинской присяге», сообщалось, что он умер от ран в медсанбате 10 апреля 1944 года, похоронен в братской могиле в деревне Погост-Чирский. В эти же дни умерла мама. Те дни запомнились как болевой ожог.
Прошли годы. Многое скрытое стало известным. Я поняла, что Володя был обречен на гибель. Перед наступательными боями руководители СМЕРШ готовили замену младших чинов (ротация кадров в карательных органах - дело регулярное). Средний период жизни сражающихся солдат составлял от недели до месяца. Начальству было нужно свежее пушечное мясо. Вот причина непонятного поначалу перевода Володи в части СМЕРШ. Человек он был открытый, совершенно не подходил для организации, где все подчинено поиску врага. Реального и выдуманного. Но в армии не рассуждают, а подчиняются. Так Володя незадолго до своей гибели стал кем-то вроде чекиста.
Офицеры СМЕРШ в звании капитана и выше непосредственно в боевых действиях, кажется, не участвовали. Их специализацией было ловить шпионов, если удавалось, но главное - выявлять инакомыслящих в рядах Советской Армии.
Конечно не только уполномоченным СМЕРШ, но и многим воинам и офицерам Ленинградского фронта была уготована гибель. Вся операция взятия Пскова «с ходу» была трагическим просчетом командования. В тех мемуарах генералов и военных историков, с которыми я сталкивалась, об этом не упоминается, это не признается. Истинное положение дел осветил командир роты (или батальона), где служил Володя. Этого командира удалось вывезти после ранения в один из ленинградских госпиталей еще в начале марта. Володя тогда был жив. Положение наших частей под Псковом было просто ужасным. В середине марта началась распутица. Дороги размыло. Снабжение продовольствием, боеприпасами, медикаментами стало фактически невозможным. Раненые гибли в передвижных медсанбатах, численный состав дивизий чудовищно сократился. Наступление на Псков захлебнулось.
Только в июне, обойдя Псков с северо-запада, наши выбили немцев из города. Я много читала о разрушении пушкинских мест, о боях под Святогорским монастырем. О множестве убитых в марте-апреле - ни слова.
После войны я бывала в этих местах. Деревни Погост-Чирский уже не существовало. Так же как братских могил в этих местах. С помощью местного военкомата удалось узнать, что летом 1944 года все братские могилы были объединены в одну общую близ поселка со сходным названием Черский. Это в 18 километрах от Пскова по дороге к городку Остров.
Удалось разыскать участницу перезахоронения. По ее рассказу неопознанных трупов здесь тысячи. Школьники поселка ухаживали за братской могилой. Посадили березки, цветы. Но попытки официально оформить этот участок как свидетеля трагической участи частей, пытавшихся весной 1944 года с ходу овладеть Псковом, окончились ничем. Пока я физически могла посещать Псков, конечно, посещала братскую могилу. Смею надеяться — это были мои свидания с Володей. Перечитывая его последние письма с фронта, почти физически слышу Володин голос.
7 марта 1944 года. Письмо начинается строчкой из Герцена: «Забросать женский образ цветами, чтобы не видно было слез». Потом Володино: Я уже далеко от тебя... Хожу в морском кителе, который мне подарили ребята... Мы теперь на освобожденной территории... Всюду следы немецких зверств...
10 марта 1944 года. ...Тебя увижу не скоро. У всех к немцам ненависть. Они устраивали оргии с проститутками па новый 1944 год... Но год этот будет для них смертным... Теперь о своей любви. Я полюбил здесь одну Ниночку. Ей пять лет. Думаю о ней часто. Люблю ее как собственную дочь. Ты не ревнуешь? Буду отдавать ей свой паек.
15 марта 1944 года. ...Проверил свой характер. В нем ни капли трусости. Ты как-то говорила, что восхищаешься теми, кто не уклоняется от фронта. Можешь мной гордиться.
Март 1944 года (без даты). ...Прибыл в корпус одной дивизии, где буду работать... Предлагали ранее демобилизоваться... Решил воевать, не будем обсуждать этот вопрос... Стоят солнечные дни. Кругом грохот и свист снарядов... Все призывает уничтожить зверя-немца... В лесу бродят остатки разбитых немецких частей. Боятся сдаться. ...Здесь есть целые деревни, где хозяевами были партизаны... Прошу тебя ждать меня, я хочу вернуться...
Март 1944 года (без даты). ...Я па новом месте, чем объясняется мой перевод - не знаю... Работаю уполномоченным одного из батальонов... Ждем отправки в полном снаряжении... Был момент - я пал духом — новая обстановка, новые лица... Совершенно не понимаю, в чем провинился... Вызвали в отдел кадров и сообщили, что па меня нет штатной должности... Предложили демобилизоваться, но с большим креном в сторону принятия нового объекта... Решил воевать до конца...
Март 1944 (без даты). ...На повое назначение добирался своим ходом... Прошел 40 километров. После уснул в сарае под музыку катюш и рокот самолетов... Часть ведет бои... Немецко-эстонские сволочи сопротивляются отчаянно. Особенно эстонцы.
Март 1944 года (без даты). ...Когда вздремнешь, то ноги почти немеют. Увидел во сне мою мамочку. Какая она бледненькая, худенькая... Она говорит: «Ничего, сынок». Потом мы сидим в театре, она говорит: «Володя, скоро тебе выступать. Уже прослушали программу». Руки у меня коченеют. Кончаю. Какое-то движение, скоро вперед.
Март 1944 года (без даты). ...Ночью спать ужасно холодно... Спим в лощинке под снегом... Увижу ли тебя вообще? Жди меня. Уцелевшие дома занимает начальство. Получили распоряжение уйти па пополнение. Сколько продлится эта передышка? Не знаю. Милая моя душенька! Жди меня...
Апрель 1944 года (без даты). ...Нахожусь в бою. Ждем команды для новой атаки... Моя шинель пробита в нескольких местах. В лучшем случае буду ранен. Я уже сменил восемь человек (на моем месте) с начала операции.. Сплю в воронке от снаряда возле растерзанного трупа солдата... Твой телефон сообщил нескольким раненым. Если они демобилизуются, может быть тебе позвонят... Клянусь я отдал бы свою жизнь, чтобы быть с тобой. У меня нет никакого страха...
Апрель 1944 года (без даты). ...Не могу тебе описать все подробности. Я всю жизнь поступал благородно, но иногда это ни к чему... Живу в стрелковом батальоне на передовой. Живу и сплю в ямке. Пью из лужи. Кругом черно от разрывов. Прибыл вместо убывших и сам убываю. Завтра в бой. Целую тебя моя милая почти холодеющими губами. Люблю тебя, не изменял тебе, но теперь, прости, у меня нет веры, что буду жить. Мое последнее (слово?) будет - Юля и мама, это тождественно.
...Это последнее письмо от Володи, которое я получила.
Немецкий солдат, советский лейтенант, бывший военнопленный... Мои воспоминания стали частью моей (сегодняшней) судьбы. Оценка описываемых мною событий — признание моей ответственности за все, что произошло. К концу жизни мне стало ясно, что за все плохое или хорошее, случившееся с нашей страной, мы должны отвечать сами.
Ответственность и покаяние превратили Германию в демократическую страну. Для нас это пока, увы, только пример.
Есть доля лукавства в моих воспоминаниях о муже. Он писал, что перед ним стоял выбор демобилизоваться или служить в СМЕРШе. Выбрал второе, зная мое романтически-непреклонное — честные люди должны быть на войне. Вот так он стал уполномоченным в батальоне СМЕРШа. Обреченным на гибель. В этом есть и моя вина.
.agentura.ru/culture007/history/ww2/ussr/counter/
© Юлия Каганович, 2002
Литературная запись В. Садовского