Я понимаю, что трудно признаться, но попытайтесь чуть-чуть удивиться. Я был матросом веселым тогда. И счастлив и здравен я был в те нелегкие времена. Шла война, что забыть то деяние невозможно было, даже обмывши тысячей литров отборного виски. Шел на корму я на крейсере бравом и повстречал я товарища снова, который в ответе был за ключи от каюты своей. И сказал мне приятель, что в море дорога не повстречалась ему никогда.
Я мыл паруса и увидел собаку, которую не видел я дней двадцать пять, а может шестнадцать. И спросил я ее, что не видела ли она шар от бильярда, а то потерялся, пока нас штормило от спирту разбавленного и медицинского. Собака ни слова не сказавши ушла в то местечко где все эти дни пропадала.
И не записывался в секты моряцкие я, потому что знал, что будут говорить мне речь с повышенными тональнастями. Поэтому был чист я перед родиной и перед братьями неоскверненными матросами и мичманами.
Долго размышлял я насчет того, почему мы уже второй год не пристаем к берегу. Ведь хотелось уталить не только жажду и зов плоти, но и постоять на сырой земле, ощутить ее под ногами. Мучало и терзало это меня и всю остальную матросню.
Уточки веселые и славные в прыжках заставляли улыбаться матросов и капитана, так как прыгали они очень славно и мило. Вискарь с ромом заканчивался, и уточки прыгали уже не так эффектно как раньше. Когда изошла уж последняя капля горючей жидкости, было невесело и грустно всем служащим морского флота.
Уж светалось. Совсем поплохели люди на воде, повисшие на перилах, блюя в морские пучины, воспоминали день и вечер предыдущий с неприязнями и блевачем. Уточки … уточки были настолько неприятны компании сией, что начали они их отстреливать из ружей и пистолетов крупнокалиберных. Бедные птицы в страхе пытались скрываться, но было безуспешно сие деяние, ибо моряки были парни меткие и четкие, и стреляли хорошо.