С утра выползло ленивое июньское солнце. Эраити проснулся от солнечных лучей, подошел к окну. Кот мяфкнул, недовольный тем, что его скинули с одеяла.
В работах, заботах, в ворохе ненужных бумаг и бесчисленных картин, он и не заметил, как наступило лето. В целом, пасмурное холодное, не такое, как в Аките или Токио, но - все же - с теми редкими днями, когда от жары можно было спастись только в офисе или машине. Это был сезон безумных виражей стрекоз, плавящегося асфальта и липкой пыли. Эраити открыл окно и, втянув в себя воздух, поднял глаза в раскаленную синь.
Святые отцы! Он так долго не видел этого бездонного неба! не слушал гула города... и почти забыл, что художник не тот, кто рисует портреты и пейзажи, а тот, кто созерцает жизнь, изучая ее, выплескивая отражения на холсты. Он, как опальный поэт, писал «в стол», отходя от того, что столько лет называл своей целью. Сергей вдруг стал его вдохновением, его смыслом и образом жизни. Эраити и сам не заметил, как перешел грань зависимости.
Впервые за столько времени он вновь достал дневник. Желание выговориться терзало.
«И что страшного в том, чтобы быть честным с самим собой? Признать — тебе нравился лучший друг, ты часто, сам не ведая, давал поводы сенсею. Прямодушно и наивно хочешь собственного шефа... да и не только он может вызвать твой интерес. Но он сильнее, откровеннее. И не хочет покидать твои мысли. А после той ночи, когда ты мечтал, чтобы этот блондин был чуть настойчивее, — чувство причастности к тем самым несчастным пяти процентам перекочевывает из бессознательного в сознательное. Явное. И столь правильное».
***
Вечер. Солнце окрасило Северный город рыжим. Золотые отблески цеплялись за свежий холст.
Резкой трелью мобильный:
- Moshi-moshi?
- Кирюш, - голос шефа. – Я сейчас заеду к тебе, подкину кое-что по работе.
«Сам?» Такие вещи делались через курьера.
- Конечно, но....
- Отлично! Ставь чайник.
Тени домов кофейными пенками набегали друг на друга, скрывая от немощного светила лица и мысли жителей.
- Но меня не убрано, и …- «только не сейчас, не домой!»
- Поздно. Я уже внизу.
Он кивнул, озвучив невольное согласие тщетным «so».
Томное солнце сгустком налипло на крыши и неотвратимо стекало за горизонт.
Дверь оказалась не запертой.
Квартира-студия пропускает любопытные взгляды во все углы. В последних лучах света, у окна, он — хрупкий, потерянно-грустный.
Подойти к нему, обнять, целуя в шею и жадно дыша, но…
- Кирилл…Кирилл!
- Сергей? Ой, извини, - встрепенулся Эраити, - не думал, что не услышу стука…
- Да ладно.
- Я сделаю чай.
- Что-то случилось?
- Нет… - он попытался улыбнуться, но вышло фальшиво.
- Кирилл, я уже достаточно тебя знаю, что бы понять, когда ты врешь.
- Все хорошо, правда,… я сделаю чай.
Эраити скрылся за аркой кухни. Сергей остался один. Он так давно не был в этой квартире для «неофициальных встреч». Сейчас она стала просторна, чиста.
Целомудренна?
Ворохи карандашных набросков, составленные стопками картины. Комната вылизана до стерильно-хирургической чистоты. Ниша между стеной и встроенным шкафом уставлена ароматными палочками в специальных подставках и какими-то буддийскими примочками, между которых затерялась старая черно-белая фотография женщины. Сходство с Кириллом очевидно.
Он подошел к картинам. Подрамники грубой работы, холсты из старых наматрасников и мешковины. Изнанка ужасна, но изображения на холстах были не рисунками, а действительно картинами состоявшегося художника. Удивительно, но как необычно, как красиво смотрелась традиционная живопись, так, что весь современный пост-постмодернизм становился детской мазней. Алла прима, заключающая в себя легкость изящества, была и серьезна, почти трагична, и тонка до прозрачности, с налетом «корявости», которая отличала европейский классицизм от японской полуграфики. Сергей видел много картин, и на улицах города, и на великосветских выставках. И те, и другие часто были хрестоматийно правильны, плюнуть некуда; но они не цепляли так; не были столь правдоподобны, честны; резки в своих неровных, но уверенных мазках; серьезны и ранимы одновременно. Под проливным дождем старинного японского города, где многочисленная толпа одинока, а редкие дома-додзи величественны и просты, на улицах, ничем не отличавшихся от других улиц Японии, художник оставлял след в сердце своей грустью, чей-то чужой жизнью и какой-то необъяснимо невероятной близостью. Сергей с трудом оторвался от этой картины, чтобы встать и заглянуть за этюдник, на котором – незаконченный холст с обнаженной беловолосой девушкой в голубых простынях.
- Это твои картины? – спросил он, когда появился хозяин.
- Да, конечно, - Эраити поставил на стол чашки и подошел к Сергею, – но вот эти картины пойдут под холст.
- Что?! Это же гениально! Ты… тебе нужно спонсорство. Кирилл, у тебя действительно огромный талант.
Эраити скептически посмотрел на него:
- Знаешь, в чем сейчас измеряется талант?
- В чем?
- В евро. А я пока за свои картины получаю 500 русских денег… в лучшем случае - тысячу. Вот весь мой талант. Амбициозная бездарность.
- Ты не бездарность, ты дурак. Считаешь, что приехал в Россию, и все сразу пало к твоим ногам? Я год пороги обивал, чтобы моя первая группа получила возможность выступить где-то еще, кроме пивнух. Современное искусство – это тот же шоу-биз. И пока ты ждешь добрую фею, остальные рвут задницу на американский флаг, чтобы выбиться в люди.
- Я это уже давно понял,… но жизнь в России оказалась несколько труднее, чем я мог себе представить. Я выставлялся уже в бесплатных галереях, но там такая… порнография. В нормальных галереях на мои предложения хозяева только интересуются, от кого я или сколько могу заплатить. Это бред.
Сергей искренне рассмеялся наивности парня.
- А твой… этот…
- Сан Саныч? Я не могу просить его об одолжении, он слишком много сделал для меня с тех пор, как умерла мать.
- Я поражен.
- Чему?
- Я не знаю, что тобой движет, но Кирилл на работе – это умный, ответственный, деловой. А Кирилл дома – это наивный паренек, застрявший со своей моралью где-то в периоде благородных самураев. Извини, конечно, я не знаю, что было до того момента, когда мы встретились, но ты живешь в реальном мире, а он не настолько благороден, как ты….
- … и надо жить по его законам, - закончил за него Эраити.
- Я, видимо, не единственный, кто читает тебе морали?
- Видимо, нет.
Кирилл улыбнулся первый раз за вечер по-настоящему:
- Так что надо сделать?
Через некоторое время Сергей уехал, чтобы успеть на свою сторону широководной Невы. А Эраити остался наедине с легким ароматом его дорого парфюма, теплом электрического света и котом, который еще хранил тяжесть ласковых рук гостя.
***
Понедельник — день спокойный. В понедельник рок и шоу спят.
Эраити в добровольно-принудительном порядке составлял компанию Колесникову на репетиции «ТН».
Продюсер сбил своим появлением солиста.
Заставил нервничать всю группу и их менеджера — все не нравилось: ни неожиданная сбивчивость Виктора, ни музыка, ни инструменты:
- Я за этот бред должен деньги выкладывать?
- Но Вам же все нравилось, - несмело возражал менеджер.
- Когда последний раз?
- Эмм... Вы же говорили, что будем писаться.
- То, что есть сейчас — писаться не будет. Это уныло. Дом Культуры в Забобруйске.
- Мы добавили проигрыши фортепиано.
- Так уберите.
- Но....
- Сергей Всеволодович, - вмешался со сцены солист, - давайте мы проиграем все заново.
Сергей потер переносицу. Или утро такое мутное, или он просто придирается, но что-то в этом «хите» с которым они должны были стартовать не вязалось.
Ребята сыграли ее.
Хорошая песня. Но у них не было времени играть много хороших песен, не было времени вылезать в хит-парад «Нашего», нужна была одна, но такая, которая дала бы фору для полной работы: клипа, альбома, рейтинга. А эта песня цепляла, но не рвала.
- Ну как?
- Думаю... Чего-то не хватает.
- Может быть, заменить фортепиано на скрипку? - впервые за утро высказался Эраити.
- Это невозможно! - оскалился солист.
Ассистент проигнорировал этот выпад, не дав его развить:
- Вписать сюда что-то из классических инструментов — хороший ход. Но тут надо соло, а фортепиано не сможет дать такого сильного соло, как скрипка.
- Скрипка только усреднит песню, все вставляют скрипки!
- Виктор, не зарывайся.
Сергей смотрел на солиста строго и жестко.
Солист не сдавался:
- Но у нас никто не играет на скрипке.
- Еще не известно, как вообще она тут будет звучать, - добавил менеджер.
Сергей молчал, что-то сейчас решать бесполезно. Надо слушать.
Завязался спор между ассистентом, менеджером и певцом.
- … хорошо, - Эраити встал, выходя на сцену. - Скрипка есть?
Ему вынесли и подключили инструмент.
Десять минут на настройку, две — на прочтение нот.
Он поднял инструмент. Взял ноту.
От ненависти темнело в глазах. Скрипка действительно была прекрасна, как и само исполнение… феерично, бесконтактно, сексуально до ломоты в паху. И Сергей, сканирующий ассистента взглядом, облокотившись на ручку кресла, задумчиво теребя кончик косы. Виктор полжизни отдал бы за такой взгляд. Вторую половину – за ночь.
Сергей глянул на часы.
- Оставляем скрипку. Кир, будешь писаться с ребятами.
Встал и вышел. Виктор инстинктивно рванул за ним, сам не зная зачем. Как писаться? И здесь он тоже влезет?!
- Сергей Всеволодович! Подождите.
- Мм? – тот кивнул, сбавив шаг.
- Э… Вы… Вы не… останетесь на концовку?
«Придурок, ничего умнее не нашел сказать?!»
- Какие-то проблемы? – Сергей замер на минуту в дверях, ища ключи от машины в кармане брюк и зажимая в зубах сладкий фильтр «Richmond».
- Нет-нет! Что Вы. – Виктор мило улыбнулся.
Тоже достал сигарету. Поджечь не успел - она была вырвана из его рта и выпотрошена на душный асфальт.
- А!
- Еще раз я увижу тебя с сигаретой – вылетишь вон, на хрен. Усек?
Витя кивнул. Вздохнул, поднимая большие виноватые глаза.
Принц молча докурил и укатил, оставив только дотлевающий окурок в уличной пепельнице. «Любовь зла». А этот ко.. Колесников пользуется…. И чем ближе был к нему японский мальчишка, тем меньше шансов на достижение желаемого результата. Витя не понимал одного – по глазам парня прекрасно читалось отношение к боссу, а они до сих пор не переспали. Это было видно по самому Сергею, на блюдо, которое уже попробовал, смотришь совершенно по-другому… что-то не вязалось… но это и был тот самый шанс….
Виктор вернулся в репетиционный зал. Ребята играли одни и те же проигрыши, как заведенные. С Кириллом он столкнулся в дверях.
- Прости.
Ассистент хотел пройти мимо, но солист схватил его за руку.
- Стой. - они замерли в коридоре: он — от ненависти и желания съездить по морде метису. Метис — от борьбы с асфиксией и паникой этого прикосновения. - Кирилл, я тебя предупреждаю: не смей писаться с нами.
- Отпусти.
Виктор отпустил его, неспособного самому вырвать запястье. Это дало повод для наглости:
- Не смей лезть к нам. К Сергею. Ты понял?
- Я не собираюсь с вами писаться.
- Тогда для чего ты играл? Что ты рисуешься перед ним?
- Перед кем?
- Ты сам понимаешь! - у солиста нарастала истерика. - Не лезь к нам! Пожалеешь!
Эраити изогнул бровь, снисходительно улыбнулся:
- Успокойся.
- Я серьезно, фашистская дрянь.
- Так, тебя неприязнь из-за патриотических соображений?
- Послушай, ты, - Виктор сошел до шепота, навис над парнем. Желание придушить его становилось нестерпимым, - думаешь, это игрушки? Я бы не был на твоем месте так спокоен.
- А что мне делать? Встать на четвереньки и начать лаять? Считаешь, я опущусь до уровня соперничества с тобой?
Одна из самых скверных ссор — ссора с начальством, к которому неравнодушен. А когда при этом собственные желания совпадают с желаниями условного противника, то становится совсем тошно. Из-за записи они с Сергеем разругались в пух. Каждый в этом странном треугольнике преследовал свои цели: Виктор — не допустить соперника, снизить его присутствие и влияние, Сергей — максимально быстро найти скрипача для записи, Эраити — не афишировать свое местонахождение перед отцом и его людьми. Запись предполагала за собой и последующие выступления.
Для Эраити был поставлен срок — неделя — за это время он или начинал писаться с ребятами, или находил скрипача, достойного на запись. В конце концов, Колесников согласился с очередным претендентом лишь из-за настойчивости ассистента, разрешив ему рулить и дальше проектом. Виктор поочередно впадал в депрессию, панику и злобу. С катушек его бы сорвало раньше, если бы не грядущий «великий последний шанс» - по окончанию записи альбома должен был состояться корпоратив в карельской базе отдыха.
***
Вечер каленым железом выжигал следы на стенах Петропавловской крепости. Последние ноты тепла, от воды уже веет холодом. Туристы отступают в глубь гостиниц и баров, оставляя масленый берег его жителям. У края воды, где волны бьют о песок — чьи-то бумажные сердечки-конфетти. Обрывки свадьбы и чужого веселья. Бутылочное стекло, чайки. Парочки. Свиданья-поцелуи.
Противно.
Странно — раньше такой реакции не наблюдалось.
Сергей.
Крышу рвет от одного только имени.
«В последнее время оно значит больше имени отца. С вязь с ним — Сергеем — перерастает в близость, которой, в общем-то, нет. Я — сексуальный объект. Но для самого меня — все куда серьезнее. Вызвано ли это «предупреждениями» Виктора? В который раз — без противостояния не могу понять и решиться. Я не имел отношений — не имел права чувствовать, и теперь от свободы затуманивается рассудок и не хочется отвечать за собственные поступки. Возможно, приходит время, когда надо определяться — или добиваюсь его, или перестаю давать поводы для двусмысленных взглядов. Ведь он тоже чувствует то, что я больше не в силах скрывать».