«Являясь обычными людьми,
мы не в состоянии оценить наиболее важный аспект знания,
доступного человеческим существам:
наличие точки сборки и факт, что ее можно сдвигать.»
— Карлос Кастанеда «Колесо времени»
Впереди был коридор желтых стен. Таблетки брошены в карман, халаты спят. Впереди желтый коридор в плинтусную полосочку. Катушка шла, не замечая своей тени, наматывая нитку, подбирая ее с пола и наматывая. Нитка была тонкая, меняла свой цвет и, иногда, резала пальцы. Ноги Катушки проваливались в пол, и она с трудом их вытягивала из вязкой массы. Ей нравилось, что можно держаться за свисающие с потолка чужие руки - так было легче идти. Как она оказалась в желтых стенах, память закрыла картонкой, картонку Катушка отодвигать не хотела: боялась, что пропадет нитка - а как же она без нитки? Но теперь главное выйти из желтых стен. Это главное. Спустившись по ступенькам, она вышла в небольшой сад, состоящий из кустов сирени. Приятно пахло маленькими ее цветками, было темно, влажно и спокойно. Нить меняла свой цвет, а Катушка наматывала. Пройдя через сад, она ступила на асфальт. Мокрый. Серый и весь в крапинку сказал, что недавно был дождь. И как она могла не знать этого? Желтые стены. Они не рассказывали, они молчали. Всегда. С тех пор, как она к ним попала. До этого стены были более дружелюбны.
Я точно знала, что там внутри что-то есть. Я взяла нож и начала резать. Надрезала грудину. Немного испугалась. Испугалась, что может не хватить сил, что нужны мужские руки. Оказалось, что все просто. Я развернула плоть и начала вытаскивать ее потроха. Она раньше была темненькая и высокая, а сейчас ее потроха совершенно другие: мягкие и темно-бардовые. Вот только светятся. И руки от них отталкиваются. Но я держу крепко. Сильные они. Я всегда говорила ей, что ее надо надрезать, что в ней слишком много сдержанности. Надо выпустить все наружу. И вот эти потроха - тоже... Я ела. Меня тошнило, но я продолжала есть. То, что выходило из меня обратно, уже не светилось, а было пережеванным и бесформенным. Оно мне и не надо.
Катушка кралась по улицам, наматывала красную нить. На мгновенье ей показалось, что нить красная от порезанных пальцев, но нет - она была ярче, гораздо ярче, к тому же уже на следующей улице стала зеленой. Иногда встречались фонари, которые Катушке приходилось обходить вокруг и только потом продолжать идти вперед по улице. Фонари, которые она знала, потому просто не могла пройти мимо. Мысли в голове путались и норовили выскочить через глаза. Она боялась этого, потому что в желтых стенах ее оставляли одну, когда мысли вот так выбирались из головы через зрачки разными плетеными узорами. Наверное, никому не нравились эти узоры, не мысли же... В затылке слева билась одна, о том, как душа находит новое тело, о том, что и отец вот так пришел обратно, и что 12 и 16 - это знаки начала нового. Хотя, кто знает, кто был ее отцом. Она и сама уже не помнила. Перепутала и свои тела, перепутав чужие.
— Покажи мне.
— Смотри. Сделай это сама.
Сама. Стоять вертикальностью посреди горы и чувствовать лестницу, идущую вниз, внутри. А там…Нет. Сюда. Здесь. Вокруг густой серый ватный туман. Поводя по нему рукой, увидеть поток вперед, открывающий куда-то в реальность другую,…что? А зачем? Все видят только начало и конец.
В той реальности — девушка в темноте. Она ищет пути. Находит дверь в нигде, в никуда. И войдет. Как странно: где она? Сантиметры — и перед ней еще одна дверь. Дверной коридор. Миллиметры вперед и сотни опусканий ручек вниз.
Профиль коридора с подвижным нутром вижу. Из дверных проемов он, ребрами к глазам; и ее шаги, ее руку открывающую осязаю пальцево.
А потом вижу больше, чем она и чем я тогда, миллиметрами назад: коридор — ребра кошки и шаги в нее.
Открывает дверь... Открывает дверь... Глаза большие спокойные — их не видит она из-под кожи кошачьей. Не знает, что рассыплется в буквы, к горлу подходя.
Строчки из кошачьих глаз текут — это тело ее, это тайны ее, тайны игры пластилина. Переплетаются змеями две нити глазные, устремляя движенье вверх, как ветви ствол, распускаясь китайскими цветками мелкими.
— И что же?
— ?? Она была внутри своей кошки.
Катушка увидела кошку, уходящую за поворот. Кошка ушла, поняв, что нитка не ее, что игры не случится. Обиженно вильнула хвостом, лапами по воздуху ушла за угол. Катушка знала, что кошка уже видела ее однажды, ведь фонари были знакомыми, значит и кошка ее знает. Это бессмысленно отрицать.
Сил идти больше не было. Ноги все так же увязали на некоторых улицах, но свисающих рук уже не было, не за что было держаться. Она упала. Упала и покатилась по улице, отскакивая от бордюров. Меняла направления, катилась, отскакивала, не меняла пути. Продолжала наматывать свою нить. Ударялась и катилась. Она не думала о том, куда. Катилась, впитывая в себя улицы, мокрый асфальт и фонарный свет. Она не знала, куда. Она знала только то, что нитка должна закончиться. И на этом будет "все".
Когда мне горячо, ты меня вдыхаешь. Никто не может попасть в тебя так, как я . И струиться по твоим внутренним паутинам и освобождать твоих связанных чертей. Тебе нравится моя белизна и легкость, и спокойствие, которое я тебе несу. Ты обманываешься видимостью, потому что спокойствие несет лишь первая моя минута и наблюдение за моим танцем в воздухе. Я танцую по твоим рукам, по твоим мозгам, растаптывая в них последнее. Только воздух может быть так обманчив в своей легкости. Только ты можешь быть так слеп в своем желании. Наш поцелуй - и ты заглатываешь меня целиком в нетерпении. Я обволакиваю твой рот своими языками. А потом иду икать твои секреты. И тебе все еще кажется, что эта сказка с добреньким концом. Когда ты выгоняешь меня из себя, ты уже мечтаешь, чтобы я опять вошла, подарила то, что тебе нужно, а главное, чтобы об этом никто не знал. Ты боишься делиться и осуждения. И даже сам не знаешь, чего больше. Ты медленно выдохнешь остатки меня, уйдешь в сон и там перестанешь дышать. Вот так я и стану не твоей.
Катушка все неслась по шершавому, по гладкому, по теплому, по железному.... Удар. Она остановилась, она поняла, что все! Все! Это значит, все сделано так, как надо. Но. Катушка посмотрела на нить и осознала неосознаваемое, осознала то, что не должно было открываться, что не должно было быть знанием: нитка уходила в никуда... нет, она не заканчивалась, а уходила в никуда, переставала быть здесь, в этой действительности.
Нить наматывалась на катушку. Это был ее путь, это была ее спираль. И здесь путь и спираль закончились, перейдя в другое.
(12 февраля - 30 апреля 2010 Greta Coques)