В тот день первый раз изо рта пошел пар. Осень. Будто ребенок, перепачкавшийся красками и плачущий от досады косым дождем. Еще пока не холодно, но кончик носа уже щекочет осенняя капелька. На остановке почти ни души. Спрятавшись под прозрачным навесом от дождя, я ждал автобус. Вот уже год, как я езжу на автобусе. Вот уже год, как моя машина медленно ржавеет в гараже, и я не в силах заставить себя взглянуть на нее, взглянуть в глаза своей трусости.
***
Ветер кружит листья, бросая в людей, впечатывая в окна автобуса, швыряя под колеса автомобилей. А листья мечутся, дрожат, бьются, подобно жалким, вымокшим мотылькам. Кажется, прислушайся – и услышишь их тихий стон.
Прижавшись виском к холодному стеклу, под мерный рокот мотора под ногами и грохот музыки в наушниках, я в который раз размышлял о том, о чем рано или поздно задумываются, пожалуй, все. Я чувствовал, что сходил с дистанции, двигался по инерции, пройдя ту точку, приближаясь к которой, впадаешь в агонию, мечешься, пытаясь выбраться из собственноручно расставленной западни, а пройдя ее, проваливаешься в апатию, вязкую, топкую, беспросветную, откуда выхода нет – равнодушие не отпускает, оно забивает медленно, но верно, чтоб наверняка, оставляя затем догорать. Вот и у меня старого сорокалетнего труса, с грудой несбывшихся надежд за спиной кончался завод, и я чувствовал, что не далек тот час, когда я пополню ряды свечей, медленно догорающих в промозглом воздухе октября. Я презирал себя за безвольность, ненавидел себя за неспособность действовать, идти вперед, менять то, что необходимо изменить, ненавидел больше, чем работу, когда-то увлекавшую, а теперь превратившуюся в мусорную корзину для времени, больше, чем друзей, рядом с которыми все равно, что один, больше всех этих книг, которые больно читать от сознания того, что в жизни никогда не будет так, и весь этот мир, мне одному совершенно ненужный и которому уж точно совершенно не нужен я, так и не нашедший своего места в его сложной системе.
***
Автобус в очередной раз остановился, открыв дверь единственному пассажиру – высокому молодому мужчине, с длинными черными волосами, небрежно собранными на затылке в блестящий пучок. Его черные восточного типа глаза скользнули по салону автобуса, задержавшись на секунду на мне. Он сел через два места впереди. Я продолжал лениво разглядывать его, но он сидел задом и, поскольку смотреть собственно было не на что, я вскоре задремал.
Автобус дернулся и остановился, впустив двух девушек с мокрыми волосами, стряхивавших с зонтов дождь. Не сразу поняв, что заставило меня нахмуриться, я перевел взгляд на незнакомца с черными волосами. У него не было зонта. Длинное кожаное пальто было совершенно сухим. Я нервно дернул плечом и снова прижался виском к стеклу. К вошедшим девушкам подошел кондуктор. Возвращаясь мимо сидящего впереди меня человека, он не обратил на него ни малейшего внимания, видимо, забыв, что тот так и не заплатил за проезд. «Человек, который не мокнет под дождем и которого не замечают кондукторы. Интересно», - ворочались мысли в полудреме.
Высохнув, согревшись, мое тело разомлело и стало легкой добычей ленивого сна. Но следующая остановка была моей. Нехотя разлепив веки, прижав теперь уже горячий лоб к ледяному стеклу, я медленно возвращался к действительности, пытаясь удержаться в ней мыслями о предстоящем рабочем дне.
Я уже хотел было встать и направиться к дверям автобуса, как вдруг тот самый мужчина с черными волосами обернулся, уставив на меня взгляд своих раскосых глаз, невесело улыбнулся уголками глаз и покачал головой. Я замер, дико вращая глазами в поисках того, кому эти улыбка и движение головы было адресовано. Позади меня автобус был пуст. Справа дремал мужчина, а рядом с ним девушка увлечено читала книгу. Я сглотнул и, все также не в силах пошевелиться, снова посмотрел на мужчину, но тот уже отвернулся. Автобус остановился. Я в ужасе наблюдал за тем, как открылись, двери автобуса, как осторожно спускаясь по скользким о дождя ступеням вышли три пассажира, и понимал, что и мне еще не поздно. В автобус зашли трое мальчишек, и голос в моей голове, надрываясь, кричал: «Ты еще успеешь выскочить! Давай же! Ну! Чего же ты ждешь?!» Но я мотнул головой, двери закрылись, автобус тронулся, а я так и не вышел, ни на этой остановке, ни на следующей. И только когда перед очередной остановкой мужчина внезапно поднялся, направившись к выходу, я вышел за ним. Автобус остановился у небольшого скверика, этакого приюта тишины, вокруг которого шумела жизнь. Мужчина шел, не оглядываясь. Я молча шел следом. Только сейчас я заметил, что дождь уже закончился, а может, здесь его и вовсе не было? Ступая след в след за моим таинственным провожатым, я оказался на безлюдной тропинке скверика, которая, пару раз изогнувшись, круто свернула, закончившись у скамейки, притаившейся между двумя высокими темными елями. На скамье сидела девушка в темно-зеленом пальто и ярко-зеленых резиновых сапогах. Я все никак не мог оторвать взгляд от этих зеленых сапог. Казалось, закроешь глаза, и на внутренней стороне век останется ярко-зеленое пятно. Мой провожатый, бесшумно ступая по опавшей листве, подошел к девушке, мягко провел рукой ее волосам и исчез. Во второй раз за последние тридцать минут я не мог пошевелиться. Вспомнил, что нужно вздохнуть, моргнуть, выдохнуть. А девушка, улыбаясь, смотрела перед собой. На краю сознания мерцала маячком мысль: «Он исчез! Исчез! Растворился! Рассеялся! Исчез!» Но я все никак не мог оценить невероятность произошедшего, потому что сама эта девушка была еще большей невероятностью. А точнее то, что я встретил ее здесь, при таких обстоятельствах. Поборов оцепенение, я опустился на скамью рядом с ней. От нее пахло дождем и прелыми листьями. В ее волосах цвета осенней дубовой листвы торчали бурые хвоинки. С черного зонта, который она держала в руке, прислонив его к скамье, капал дождь. Мерный стук капель и шелест развевающихся на лету волос заглушали грохот музыки в наушниках. Я все пытался разглядеть цвет ее глаз, но она опустила голову, прикрыв их длинными ресницами, сквозь которые струилось золотое тепло. Я почувствовал во рту вкус кленового сиропа. Выдернув наушники из ушей, я открыл рот, но она меня опередила:
- Ну вот мы и встретились. Я знала, что ты придешь. Проснулась утром и поняла, именно сегодня и именно здесь мы и встретимся.
Краем глаза я следил за выражением ее лица. Она подняла на меня взгляд своих янтарных глаз и, улыбаясь, смотрела не прямо на меня, а по косой, которая касалась кончика моего носа и левой скулы. Меня охватило непонятное и неприятное чувство. Страх. Я боялся этой девушки и того, что мне сулила встреча с ней. Я уже видел однажды эти янтарные, глаза год назад, с тех пор моя жизнь или точнее отношение к ней круто изменились, не в лучшую сторону, мягко говоря.
Между тем девушка поднялась со скамьи и, повернув голову в мою сторону, сказала:
- Может, наконец, погуляем? – и не торопясь пошла по той же самой тропинке, что привела меня к ней.
И я молча отправился за ней. Почему? Потому же, почему не вышел на своей остановке. Не мог сопротивляться.
- Красиво, правда? Печально, но красиво.
Я кивнул. Девушка улыбнулась. Она шла не торопясь, время от времени поводя головой в мою сторону, как будто бы прислушиваясь.
- В той стороне озеро. Утки еще не улетели?! - Я не понимал, спрашивает она или удивляется. Дюжина уток медленно скользили по мутной поверхности зацветшего озера. На всякий случай я мотнул головой. Те временем мы вышли на центральную дорожку парка, бежавшую на возвышении, так что с обеих сторон от нее были видны просторы парка до самой его ограды.
- С какой стороны больше красных листьев? – задумчиво спросила девушка.
Это был явно вопрос, странный по своей сути, но не сегодня. Кивком головы уже не отделаешься и, быстро окинув взглядом растущие по сторонам дорожки деревья, я хрипло выдавил:
- С правой.
- Ну вооот. – Она разочарованно протянула. – Всегда было больше с левой.
Мы молча вышли из сквера и остановились на широком перекрестке. Светофора не было, но и машин, на сколько видел глаз, тоже. Переходя дорогу, девушка приотстала. Я был уже на середине, когда позади послышался визг тормозов. Похолодев, я обернулся и увидел ее, стоявшую посреди дороги, уставившуюся невидящим взглядом потемневших от ужаса янтарных глаз на успевшую затормозить машину. Шагнув к ней, схватив за руку, рывком притянул к себе, обнял, прижал. И страх отпустил: и отупляющий – старый и отрезвляющий – новый. Так мы и стояли, молча, на краю дороги. И я знал, что снова сяду за руль, снова буду читать книги, снова буду жить. А еще, еще я стану ее глазами. Глазами моей осени.