Тяжелые судьбы. Часть 8

Сусанна Давидян
Эстер тихо вошла в дом Йосифа, отмечeнный глубокой печалью. Не было того звенящего  веселья, с которым переступила этот деревянный порог первая сноха.
Молодые, работая дома или во дворе, встречаясь глазами, вспыхивали, как маков цвет, стесняясь своих чувств и боясь показать их окружающим. Радость их изливалась подобно вулкану, который вот- вот должен был выбросить свою огненную лаву. Нередко завистливая улыбка соседей бросала их в неловкое смущение.
Нема был благодарен своему отцу, без напутствий которого он бы никогда не женился после того страшного опустошения. Отец оказался провидцем, а может просто настоящим любящим отцом, который, заглядывая в будущее своих детей, надеялся подгадать и найти для них в этой непростой жизни место получше, потеплее. Хотя, кто сказал, что еврею есть место потеплее под этим солнцем? Кто же поверит, что дневное светило одинокого для всех распределяет свое тепло?
Нема вместе с Эстер раз в неделю ходили на могилу Йосифа и Шевы. Молодая невеста грустно сидела возле холодных плит, под которыми покоились останки родителей мужа. Она их никогда не видела. Ее руки бережно и острожно поправляли цветы на могилках, дотрагиваясь кончиками нежных, тонких пальцев до надгробья, до полустерших надписей, которые были выбиты на потемневших от времени камнях. Там, среди серых неотшлифованных камней стояли неровной стеной полустершиеся мацейвы (надгробья). На некоторых, особо старых еле виднелись надписи, которые с трудом можно было разобрать.
Цви- Гирш, сын реб Шлойма, умер в младенчестве, Авигдор, сын равина реб Менахема и его жены Рахель, умер от болезни, Мендл, сын реб Йосла и Леи, утонул, Ицхак- сын реб Янкеля, был убит, Мойша, сын реб Нахмана, погиб при пожаре...
На плоской поверхности мацейвы едва выделялись темные полустершиеся буквы- кривые и неровные, как и сама жизнь евреев, буквы, которые почернели от времени, от холодных зим и лучей жаркого солнца, от дождей и снега, но больше от печали и тревог за тех, кто еще остался на этой бренной земле, и кому предстоит со временем укрыться под холодной каменной плитой от разгульного мира, от жестокости и мракобесия  людей, уйти под грустное песнопение, под плач и слезы близких.
Здесь, среди деревьев была иная тишина- притихшая, наполненная эхом ушедших голосов, , которых больше никогда было не услышать. Камни- памятники врастали в землю, как растения- корнями, покрываясь осенью ковром сухих и сморщенных листьев вперемежку с  промозглым дождем, а зимой они засыпались снегом. Пыль  времени, да наносимый ветром песок отгораживали молчаливой и плотной стеной тихий мир ушедших. Но песок тот не был красным, проженным и прокаленным солнцем, как в долине Иордана, он не был таким сыпучим и легким, какой был у подножья Первого Храма. Здесь не было даже крохотной песчинки, которую бы залетный ветер мог донести через горы и моря, через чужие страны, через реки и озера к одинокой еврейской могилке, чтобы смягчить тяжесть утраты близким.
Жить в своей стране, умереть на своей земле ... Не об этом ли мечтало каждое новое поколение евреев, свято веря, что уж им -то все- таки выпадет такой желанный шанс -быть похороненным на своей родной земле, где никто и никогда не будет осквернять могилы усопших, и где только красный песок будет рассыпаться в ложбинках надписей и тут же разлетаться во все стороны от дуновения прохладного ветерка с Мертвого моря, который приносил вечное успокоение покинувшим этот бренный мир.

Однажды Нема увидел, что Эстер что- то шепчет бледными губами, прикрыв глаза, не замечая никого и отдавшись страстно и целиком молитве. Он не стал ее об этом спрашивать. Вечером, перед сном, когда Эстер с распущенными волосами стояла перед ним в одной рубашке, он, возбужденный от ее близости, от аромата, исходившего от тела, лица и  волос женщины, которая была для него самым дорогим существом на земле, вдруг замер от ее отказа подойти к нему.
-Подожди,- зардевшись, сказала она,- мне надо бы тебе кое- что сказать…
Удивленный необычным тоном и измененным от волнения голосом, Нема только и сказал:- Хорошо, говори…
Она все никак не могла собраться силой, чтобы промолвить те несколько слов, которые так и рвались с языка. Они жгли и обжигали ее тело, щекотали небо и волновали кровь, которая бурлила и бросала в краску нежные щеки. Она боялась произнести их, не зная- какой будет реакция ее молодого мужа. А он ждал и в нетерпеливом ожидании смотрел на нее.
- Нема, знаешь, я хотела сказать, что... что у тебя, вернее, у нас скоро будет ребенок.
Она увидела, как у него подкосились ноги. Он осторожно сел на край кровати.
-Что ты говоришь? - не сразу понял он смысл сказанного.
Она испугалась.- Боже спаси меня!- тихо вновь прошептали бледные губы.- Неужели я сделала что- то не так? Но как же я могла не сказать ему об этом?
-У меня будет ребенок?- повторил он ее слова, перебивая ее мысли и лихорадочно думая о том, что же надо сказать в таких случаях, что ответить, но губы, казалось, сами произнесли и без его участия:- Так ты об этом говорила сегодня на кладбище? Ты у родителей моих  просила благословения?
-Да, я просила благословения у твоих родителей.- прошептали едва слышно ее губы.
-Считай, что ты его уже получила. Поверь. Жаль, что ты не знала моего отца и мою мать.- Он вздохнул. Образы родителей, как легкий туман предстали перед взором Немы. -Ты знаешь, о чем мне сейчас подумалось? - увидев послушный кивок головы жены, он продолжил,- Мой отец всегда говорил нам, что мы должны жениться на еврейке. А я тайно любил младшую девочку наших соседей- Оксану, да ты ж ее знаешь, Микола, взял ее в жены. Уж очень она мне тогда приглянулась. Мой отец знал об этом, но не пугал меня тем, что прочтет по мне кадиш, как по умершему или забудет мое имя навсегда, но и мириться с этим он не собирался. Об этом всегда думала его умная голова. - он грустно улыбнулся.
-Отец говорил, что на старости не просто услышать от жены слова оскорбления, а уж когда задевают твою веру, когда сметают то, во что верил всю жизнь, тогда и прожитые вместе долгие годы не могут быть оправданием, а в немощной старости особенно больнее почувствовать укол. Обида, накопленная годами, труднее выползает из души, ведь память этот упрек задерживает в уставшем от жизни мозгу. 
-Почему ты об этом вспомнил?- Эстер коснулась его лица, убирая его густые темные волосы со лба. Он обнял ее, прижал к себе, пытаясь уловить и вдохнуть в себя аромат родного тела.
-В ней сейчас живет мой ребенок! -безумно радовался он. -Моя плоть, моя кровь! Продолжение моего отца, сильного и умного Иосифа, продолжение моей матери- благородной, мягкой, но требовательной Шевы, продолжение моего рода, моих далеких предков. Боже, какое же это большое счастье! Неужели я этого достоин? Неужели после всех мытарств и мучений, мне придется увидеть светлый луч надежды в жизни?
А вслух он только добавил:- В свое время Эстер спасла еврейский народ от полного уничтожения, а сейчас ты, моя Эстер продлеваешь наш род.

Фрида, узнав, что Эстер беременна, пыталась, насколько это возможно, огородить ее от тяжелой работы по дому, предупредив, что лучше родить живого ребенка, чем выкинуть раньше времени мертвого, а потом уже убиваться по нему. Казалось, что в доме после стольких месяцев горя и тяжких воспоминаний наконец- то наступил долгожданный покой. Сыновья даже забыли последние слова отца перед смертью, вернее старались не вспоминать об этом. Затишье расслабляет, заставляя верить, что все в конце- концов образуется, но неприятности в доме Йосифа поджидали их совсем с другой стороны, откуда их особенно никто и не ждал.
Они начались с родов Эстер, вернее с того момента, как ребенок появился на свет и возвестил об этом своим криком. Родилась девочка.
Наверное, если бы родился мальчик, Фрида отнеслась бы иначе, но рождении девочки все перевернуло в доме с ног на голову.
В маленькой крохе Фриде виделись черты своей умершей Рахели. Каждый плач малышки, а позже, ее неосознанные улыбки, первый лепет, первые шаги- все отзывалось болью в истерзанном материнском сердце. Она то осыпала крошку поцелуями, прижимая к себе, то резко отталкивала ее от себя. Девочка плакала, не понимая перемен, а Фрида убегала к себе в комнату, стараясь забыться.
Мира (Эстер назвала малышку в память о своей матери) было четыре года, когда Фрида все –таки не выдержала. Ее нервы были истощены до предела. Все боялись лишний раз что- то сказать друг другу, а молодые родители стеснялись проявлять свои чувства к любимому ребенку, боясь разбудить очередные кошмарные воспоминания Фриды.
Все изменилось после того, как мельник Мендл и Йосл Шерл, который держал магазин скобяных изделий, пришли попрощаться, сообщив, что уезжают в Америку. Они и внесли новую трещину. Фрида стала напоминать всем слова Йосифа, плача и обвиняя мужа в том, что он не сдерживает слова, данного отцу. Ей было все равно куда уезжать, главное для нее было избавиться от того кошмара воспоминаний, который преследовал ее днем и ночью.
На семейном совете решили, что семья старшего брата первой тронется с места. Хоня уже вслух мечтал увидеть Родину и те самые масличные деревья, о которых говорил отец.

Заселение Эрец- Израиля началось еще в 1880 году, когда первые поселенцы, бросив свои дома, наделы, работу, привычные о обжитые места, покидали Европу в поисках лучшей жизни для себя и для своих детей. Спустя несколько лет, усилиями вождей сионистского движения, в 1909 был основан Тель- Авив, город, в который стекались толпы переселенцев со всех сторон света, стали открываться гимназии, поселения. Уже через пять лет население Израиля насчитывало 85 тысяч человек.
В это же время миллионы евреев покидали Европу и Россию, чтобы обосноваться в Америке. Они не обращали внимания на то, что их называли дикими и продолжали всячески отторгать местные законы, как и изучение английского, они рьяно следовали своим религиозным обрядам, перебиваясь случайными заработками, но постепенно, задумываясь о том, как прокормить семью, они взялись за дело, к которому были привычны- занялись торговлей, преоборудуя маленькие комнатки в магазины и мастерские, торговали всем, вплоть до нижнего белья, которое шилось в соседней комнате. Чуть позже уже открылись большие магазины, такие, как «Блумингдейл», «Сакс», «Мэйси», а еврейская мафия, которую, правда, потеснили ирландская и итальянская, была не менее жестокой.
Но когда большинство чистильщиков обуви все еще были итальянцы, дети из еврейских семей уже шагали в медицинские и юридические колледжи и университеты, чтобы спустя некоторое время стать известными специалистами. Все эти новости из -за океана будоражили сознание местечковых евреев, которые стали все чаще поговаривать об отъезде, не веря в свой спокойный завтрашний день на этой земле. Как и 2000 лет они должны были снимались с места. История повторялась на своих новых витках.

В день отъезда Хони и Фриды с Яковым, больше всех плакала Эстер. Она чувствовала себя, хоть и косвенно, но виноватой в этом. Для Фриды вопрос о том, как они будут добираться, какими путями, с какими сложностями не вставал. Она готова была на любые лишения и испытания. С большими трудностями они добрались до Турции, намереваясь затем пароходом отправиться дальше, на запад. Но судьба распорядилась иначе...

Напрасно Эстер с нетерпением ждала регулярных вестей от них. Последняя весточка, которую они получили, гласила о том, что они осели в Турции, нашли приют у евреев.            
Вторая беременность Эстер внесла изменения в планы. Они решили повременить с отъездом. Когда родился мальчик, Нема плакал от радости, не стесняясь своих слез. Оказывается в жизни, пусть даже самой серой и монотонной находится минута, когда можно ощутить счастье сполна и даже потрогать его руками. Мальчика назвали Йосифом и дали знать Хоне об изменениях, попросив их подождать.
Гражданская война принесла новые бедствия. Вот тогда уже бросив полыхающий дом, подоженный чьей- то жестокой рукой, побросав все, что успели на телегу, Нема со своей семьей отправился в долгое путешествие на запад. Они хотели спасти своих детей, но не уберегли маленького. В дороге он заболел сыпным тифом и умер. Дальше они уже двигались втроем, потеряв веру и желание жить, и только Мира, сама того не понимая, поддерживала их. Теперь у старого Йосифа оставалось двое внуков.
-Мы крепкие. Нас так просто не согнуть. Упорство наше передается по наследству. –любил повторять Йосиф. Как же зло посмеялась над ним судьба за его уверенность! Жизнь евреев как непрекращающаяся панихида.
Колесо истории скрипело на пыльных дорогах их скитаний, налетая на камни и скалы...

Проходили дни, заполненные заботами. Эстер убиралась в доме, готовила обед, стирала, кормила с ложечки Хоню. Наум только улыбался краем губ, видя, как брат начинает приходить в себя.
Но кажется, больше всех радовался чудесному превращению Мовсес. Его глаза лучились от счастья, он только смотрел на Эстер, ожидая любого ее слова, чтобы немедленно выполнить и тем обрадовать своего Хоню. Ни один ребенок не смотрит так на свою мать, стремясь помочь и облегчить ее работу. Хоня, в свою очередь, едва садился есть- тут же бросал взгляд на тарелку, чтобы увидеть- не обделила ли Эстер мальчика, положила ли ему достаточно еды, не остался ли мальчик голоден.
Какая же жестокая судьбы бросила их- совершенно разных по возрасту, по вероисповеданию, по происхождению в объятья друг друга, тем самым спасая каждого от одиночества и верной гибели?
Проходило время. Новая неделя наступала на пятки уходившей.
Однажды, Эстер возилась во дворе, когда к ней подошел Нема и молча встал рядом. Дети игрались, а Хоня дремал полу-сидя в кровати. Эстер поняла, что муж хочет поговорить. Она выпрямилась и вопросительно посмотрела на него.
-Что -то случилось?- глаза ее тревожно смотрели. Она все это время жила в ожидании непонятного страха.
-Нет, ничего.- нерешительно ответил муж, явно не договаривая.
-Говори. Скорее! Я же вижу, что ты для этого и пришел.
-Ты знаешь, что Мовсес- армянин?-
-Да.- не понимая, почему он стал говорить о мальчике, ответила Эстер.
-Всех его родных убили. Он- сирота.
-Я поняла.- Что она могла сказать. Мало было сирот на земле? Или она не осталась сиротой? Или этим можно было кого- то удивить в это трудное время? Эстер понимала, что муж приготовил еще одну новость, но бережет ее нервы, потому начал издалека.
-Нашего Якова убили потому что приняли его за армянина.
-Ой!- она прижала руку к губам, чтобы никто не услышал ее крика.
-Здесь убили всех армян и бедного нашего мальчика, сына Хони приняли за армянина.
-За что, Нема? За что же их убивали?
-Разве для этого всегда нужна причина?- ответил он скорее самому себе.
-Бедный мальчик.- тихо прошептала Эстер. Но Нема не понял- кого же пожалела жена- Мовсеса или Иосифа. -Откуда ты узнал об этом?- Она спросила, хотя знала, что кроме как от своего брата, как он еще мог бы узнать.
-Мы долго говорили сегодня. Ты с детьми уходила...
-Мы ходили на кладбище.- добавила жена.
-Да?- удивился Нема, -А я думал, вы просто погулять вышли. Хоня рассказал, как убили Якова, как Фрида бегала, искала его тело, потому что турки вывели всех за деревню, чтобы не слышно было и не видно. А бродячие, голодные собаки потом поедали мертвых.
Эстер вздрогнула, понимая, что это еще не все, что ей предстоит услышать.
-Два дня она прочесывала всю местность, переворачивая трупы и отгоняя от них злобных собак, пока нашла то, что осталось от ее сына. Его приняли за армянина.- опять повторил Нема. -Он пытался сказать, что он -еврей, но ему прикладом разбили челюсть, а потом бросили в толпу тех, кого вели на смерть. Он уже не мог говорить. А Фрида умерла на его могиле. Это было два года назад.- Он сказал и замолчал.
-Неужели на земле уже больше нет места, где можно жить, не боясь, что тебя убъют? -разрыдалась Эстер. -Нема, скажи, куда же нам идти дальше? Нема, что ты молчишь? Как же наша девочка, мне страшно за нее? Нам надо ее спасти. Что будем делать?
-Думаю, нам надо идти дальше. Там наша родина. Ради Миры мы должны идти. Мы не должны  оставливаться. Видишь, и брат мой об этом говорит. -Нема не стал говорить, что он и сам давно об этом думает, но как же ему оставить брата? Переезд, да такой длительный ему не по силам. Так что же делать? Опять ждать?
-А что они сделали?- спросила Эстер, вытирая слезы.
-Кто?- не понял вопроса Нема.
-Ну эти армяне. Почему их убивали?
-Приказ был, вот и убивали. Разве солдат спрашивает генерала?
-А кто они такие армяне? Может, была причина убивать, хотя...
-Брат сказал, что они пострадали за свою веру...
Их разговор перебил раскатистый смех дочери. Она так звонко смеялась! Родители обернулись. Дочь сидела на земле и что- то говорила своему новому другу. Мальчик показывал Мире плоские разноцветные камешки, то убирая их, то снова вытаскивая из- за спины. Дети были увлечены игрой и не видели встревоженных глаз взрослых.
-Господи, - Эстер даже закрыла глаза, чтобы уши надолго запомнили этот взрыв искренней и детской радости у дочери. -Как давно я не слышала, чтобы кто -то так смеялся.
Эстер повернулась к мужу, ожидая увидеть и на его сумрачном и озабоченном лице проблески радости, но оно было серым.
-Послушай, Эстер, я еще не все тебе сказал.
По его тону она быстро поняла, что может самого главного он ей и не рассказал. Он приберег его напоследок, подготавливая ее заранее. Но она не выдержала и первая задала ему вопрос:- Что и здесь тоже убивали евреев?
Женская интуиция оказалась на уровне провидения.
-Они убивали армян, а кого не смогли уничтожить на месте, отправили в пустыню.
Эстер закусила губы.
-Весной 1917 года, -продолжил Нема, - все было подготовлено и для евреев. Всем им предстояла такая же участь и та же судьба. Все должно было проходить тихо и незаметно для всего остального мира...
В это время к ним подбежала Мира, взволнованная и радостная:- Мне здесь так хорошо. Давайте уже не будем больше никуда переезжать. Мы останемся здесь навсегда, правда, мама?- она заглядывала в глаза матери.
Эстер погладила дочь по голове:- Иди, играйся, моя девочка.
-Нет, мама, ты скажи! Правда же, мы никуда отсюда не уедем? Он тоже не хочет, чтобы мы уезжали.
-Я не знаю, Мира. Ты не шуми, дядю разбудишь, знаешь ведь, что ему спать надо.
-Он совсем, как маленький, мама. Все время спит.- пожала плечами девочка и выскочила. У нее были свои дела. Ее ждал первый в ее жизни друг. Он не обижал, не обзывал ее и не толкал в спину. Удивительным было то как они прекрасно понимали друг друга. Детский ум был свободен от предрассудков.
-Послушай, Нема, может твой брат что- то напутал? Может у него...
Она не договорила, но муж ее понял.
-Нет, Эстер, у него все в порядке с головой. Даже несмотря на то, что произошло. В этом доме раньше жили евреи. Они узнали о предстоящих событиях, затем Соломон отдал достаточно золота, собранного у всех евреев и отправил одного из них, думаю самого толкового, в Швейцарию. Там уже забили тревогу, ну ты сама понимаешь, там где евреи- там всегда шум и переполох. Они подняли такой крик, что он докатился до папского нунция в Мюнхене.
-Кто это, нунций?- не поняла Эстер. Ну да ладно, говори дальше.- поторопила она мужа.- И что он?
-А он уже действовал через баварское правительство. В этот период только немцы могли повлиять на изменение решений, принятых верховной властью Турции.
-Почему?
-Это политика, Эстер. Она настолько сложная и запутанная, что ее не всегда поймешь.
-Ну хорошо, а что сделали немцы? Они действительно помешали?
-Ну конечно.
-Но почему же твой брат тогда не предупредил нас? Для чего мы приехали сюда? Мы же попали в мышеловку. Разве ты этого не понимаешь?
-Хоня передавал письма через людей, но видно они до нас не дошли, а здесь пока тихо.- пытался возразить Наум.
-Вот именно, пока. Мы должны уезжать, немедленно, нам надо спасать нашу дочь.
-Знаешь, что мне брат сказал вчера вечером? У него были слезы в глазах, когда он говорил:
-Избиение младенцев в Вифлиеме по приказу царя и вопли Рахили- это ничто по сравнению с тем, что творилось здесь.
-Не говори! Прошу тебя! -Эстер закрыла глаза руками.- Я не могу это слышать.
Прошло несколько минут, пока наконец она подняла голову и сказала: -Ах, как же твой отец был прав! Надо жить только на своей земле! Что же с нами будет? Мира, девочка моя...
Наум обнял жену.- Успокойся, Эстер, все будет хорошо.
-Ты мне говоришь, чтобы я успокоилась? Ты потерял родителей, племянников, я потеряла всех своих, нашего маленького сына и ты хочешь, чтобы я успокоилась? Я не смогу спать, пока не покину эту землю. Я не смогу успокоиться, пока моя дочь не будет спасена! Мы должны, ты слышишь, мы обязаны ее спасти.- она умоляюще посмотрела в глаза мужу. -Пожалей свою дочь, Нема, подумай о ней!
-Я все понимаю, но...
Он не стал ей объяснять, но Эстер поняла все недосказанное.
-Лучше бы ты мне не рассказывал. Как мне теперь жить?
-Я не хотел тебя обманывать, да и лучше будет, если мы будем готовы ко всему. Да, брат сказал, что у него много денег и он нам все отдаст. Он сказал, что это для Миры. Нам хватит и на дальнюю дорогу и на то, чтобы обустроиться потом.
Эстер закусила губы. Ей так хотелось спросить- когда же будет эта дальняя дорога? Она понимала, что надо ждать. Другого пути у них не было. Надо набраться терпения, хотя где же его отныне взять? Никому на этой земле больше верить нельзя.

С того дня ей везде мерещилась кровь. Она выходила за пределы дома, здоровалась с соседками, которые с кувшинами ходили за водой, принимала их угощения, к которым правда не притрагивалась. Улыбчивые женщины приглашали ее к себе, но она делала вид, что не понимает их. Они заносили ей сдобренную специями еду, праздничные угощения, сладости, которые особенно любила  Мира, Мовсес никогда к ним не притрагивался. Несколько раз Эстер пыталась его заставить, но он отворачивался и уходил.
Эстер понимала, что Хонон выжил только благодаря мальчику, ребенок был предан ему, как собака, определяя по малейшему движению любое желание. Он мог часам сидеть рядом, слушая обрывистые воспоминания, выучивая язык, чтобы ответить единственному ставшему ему близкому человеку. Проходили недели, месяцы, они настолько привыкли друг к другу, что Хоне иногда казалось- это его родной сын сидит рядом с ним. Перед неожиданным приездом Немы Хоня сильно заболел и был на грани смерти. Мальчик не отходил от него ни на шаг. Его не по детски серьезные глаза смотрели на небо с надеждой. Хоня в эти дни для него был дороже матери, которую убили, дороже сестры, которую увезли неизвестно куда, намотав на волосатую черную руку ее длинные косы, дороже отца, чье тело мясник на базаре разрезал на части.
Эстер все понимала и если сначала, она старалась дочери положить лучший кусок из обеда, то привыкнув к этому ребенку, прочувствовав его горе, она стала все делить для детей поровну. Кто еще его приласкает на этой земле? Кто протянет ему руку помощи? А может в нем она видела в нем образ своего невыросшего сына? Кто может понять сложную женскую душу, если она сама себя не понимала?

Никто не предполагал, что через несколько дней, ночью, тихо умрет Нема и сразу же после этого они, взяв с собой армянского мальчика, отправятся в свой дальний путь...


На масличной горе, Иисус, прикрыв рукой глаза от слепящего солнца, смотрел, не отрываясь на Иерусалим- город земли обетованной, на людей, которые вышли за городские стены, чтобы увидеть мессию.
На крутой серпантинной дороге росли старые, как жизнь оливы. Они пережили разрушение первого Храма на священной горе Мориа, новое строительство и повторное разрушение второго храма. Они были и остаются немыми свидетелями горькой истории древного народа.