Мне было тогда 10 лет. Мы с мамой летели в отпуск из нашего заполярного поселка. И там всегда была пересадка в Якутске, которая из-за погоды и особенностей советской авиатранспортной системы могла затянуться на несколько дней. Чаще всего приходилось останавливатья в аэропортовской гостинице, где на стенах бурыми мазками были начерчены сотни оборванных клоповьих жизней. Грязный щелястый пол, продавленные койки, депрессивные постояльцы и вонючие туалеты. И это считалось везением. За это стоило сражаться. Потому что если не хватало места в гостинице, приходилось спать на лавочках в здании аэровокзала. За лавочки тоже сражались. Потому что если не хватало лавочек - мы спали на чемоданах...
А в тот раз мы остановились на пару дней у своих старых знакомых, которые переехали в Якутск из нашего поселка несколько лет назад. Они жили на краю города, и мы поехали к ним в автобусе. В Якутске не бывает трамваев и троллейбусов - только автобусы. Обычный оранжево-помятый ЛИАЗ. Полупустой. Половина сидений не заняты. На остальных публика среднего и пожилого возраста, один милиционер стоит, и на задней площадке - девушка лет 17-18. Мы с мамой сидели на задних сиденьях, лицом к площадке, где стояла девушка и смотрела в черное, почти ночное, окно.
На остановке зашли четверо парней. Помню, они были коротко стриженые, наглые на вид, молчаливые. Почти сразу они подошли к девушке, и один из них начал ей что-то тихо говорить. Потом положил руку ей на талию. Она отодвинулась. Он снова положил руку, уже крепче, придерживал ее этой рукой и что-то говорил. Она стала с возмущением отпихиваться, что-то отвечала вроде "Отстань от меня". Было видно, что она сильно испугана и возмущена. У нее были длинные русые волосы, которые тяжело рассыпались по плечам, когда она толкала этого парня от себя.
- Пошли с нами! - смеялся парень громко. И остальные парни, глядя на это, тоже смеялись.
- Я никуда не пойду, я вас не знаю! - девушка отскочила в угол площадки, а они хватали ее за руки.
Кроме этих звуков в автобусе была тишина, только мотор где-то рычал. Я повернулся и обвел глазами пассажиров. Некоторые с возмущением смотрели на заднюю площадку, другие смотрели в окно. Милиционер стоял, держась за верхний поручень.
Стриженые парни схватили девушку за талию и тащили к дверям, а она вцепилась в поручень и кричала "Помогите! Кто-нибудь, помогите!"
Парни громко смеялись.
Тогда милиционер, у которого лицо шло желваками и пятнами, шагнул к ним на заднюю площадку и что-то тихо сказал. Они отпустили девушку, которая сразу отскочила в дальний угол, к поручням, и смотрела на милиционера затравленно и благодарно. Парни подошли к милиционеру, тоже что-то сказали ему тихо, он отошел обратно и снова стал смотреть в окно и держаться за поручень. Многие в автобусе смотрели на него.
Девушку подтащили к дверям, и когда двери открылись на остановке, они стали вытаскивать ее. Она держалась руками за поручень у выхода, а вся ее задняя часть и ноги уже были на улице. Ее тянули за ноги и за одежду так, что ее тело было параллельно земле. Руки ее срывались и она кричала от страха, громко, жутко и пронзительно, как кричат перед смертью зайцы.
- Они ее изнасилуют, - сказал моя мама, у которой лицо от увиденного стало красным.
- Помогите! - последний раз крикнула девушка и ее выдернули в черноту, наружу. Там она сразу замолчала. Стало тихо-тихо. Лязгнули двери и автобус поехал. По салону побежал людской ропот.
А я снова смотрел на эти лица, на взрослых сильных людей, мужчин и женщин, на милиционера с кобурой на ремне, и почему-то чувствовал себя виноватым, остро, почти до слез, чувствовал, что я виноват в том, что не помог этой девушке, что не встал между ней и этим злом, которое забрало ее от нас и уже никогда не вернет такой как прежде. Это глумливое, наглое, сладострастное и жадное зло, которое действует перед моим лицом, в моей жизни...
Это чувство вины сидит во мне до сих пор. И я все время, уже 17 лет, жду повторения этой ситуации. И думаю - если снова придут они, эти четверо, и снова будет она, какой бы она ни была - смогу ли я встать между ней и ими, между своим страхом и этим злом, буду ли я стоять до конца, и что будет дальше.