Однажды я ни с того ни сего выиграл в шахматы у мастера спорта. Он мне показывал, как в шахматы играть: какая фигура как ходит,что такое шах, что такое рокировка, и не успел объяснить, что такое мат, как я ему это самое, еще не известное мне, и поставил. Он обрадовался, улыбается, хвалит меня, мол, вон какой способный, но предупреждает, чтобы я не обольщался - шахматы - это дело сложное, и что в них всякое бывает. Я слушаю его внимательно, головой киваю, соглашаюсь, и снова ему ставлю мат. Но он не сдается. Сыграли еще десять партий - результат тот же. Мастер спорта уже не улыбается,
с него пот течет, руки дрожат. Количество партий уже за полста завалило, а я все выигрываю и выигрываю, и ничего с собой поделать не могу. Жалко мне мастера, ведь он меня из самых добрых побуждений играть научил, а я так ему отплачиваю. После 61 партии он в досаде смахнул фигуры с доски и говорит мне:
- Ты или жулик, или гений - одно из двух. Я думаю, что жулик.
Разволновался я, мне -то известно, что это не так. Но и гением себя считать неудобно, ведь я по сути дела в шахматы только что научился играть.
А мастер спорта, когда успокоился, потащил меня к знающим людям. Вот тут-то все закрутилось, завертелось. Из района в область меня повезли, а оттуда в Москву. По телевидению показывают, сеансы одновременной игры проводят. И везде я, ну как заколдованный, выигрываю и выигрываю. Однажды говорят:
- Выпускаем тебя на гроссмейстера. Играть нужно по всем правилам. И ходы записывать будешь.
Хотел было я спросить, как это делается, но меня не слушают
а настаивать неудобно. И вот сидим мы друг против друга за шахматной доской. Вокруг суетятся фоторепортеры с камерами. Гроссмейстер, привыкший к славе, воздушные поцелуи в объективы посылает, бодро держится. А я ни жив, ни мертв, листок бумаги, который передо мной лежит, тереблю.
Началась игра. Гроссмейстер по получасу над каждым ходом думает и что-то записывает. Я же хожу быстро без всяких записей.
- А почему вы ничего не пишете? - спрашивает он сердито.
Дрожащим голосом отвечаю:
- Да я и так запомню.
А сам про себя думаю, как хорошо было бы проиграть, ведь все же гроссмейстер.
А тот поблескивает очками, губы дрожат.
- Нет уж, - говорит. - извольте записывать.
Стал я перечислять на бумаге фигуры, которыми хожу, и вдруг начисто забыл, как одну из них называют. Спрашиваю осторожно у гроссмейстера:
- Скажите, пожалуйста, как эта штука зовется?
Он молчит, только зубами скрежещет. Чувствую, дело плохо, видно перевес на моей стороне. Расстроился, и неожиданно мат ему поставил. Гроссмейстер вскочил со стула, раскричался, мол, ему понятен стиль игры этого идиота, то есть меня: сначала доводит до нервного расстройства, а потом добивает...
Теперь я не притрагиваюсь к шахматам, даже просто так.
Гроссмейстеру обещал, когда ему в больницу яблоки носил. И вас прошу, никому не говорите, что умею играть. Хорошо?