…Я занимался воистину ювелирной работой, которая отнимала прорву времени и нервов. Поэтому на несколько дней я был буквально изолирован от окружающего мира, даже Джулиана не заходила в лабораторию, памятуя о том, как скор я на…гм…импульсивные реакции. Жители колонии обходили мое рабочее место стороной, а если им все же приходилось идти мимо, делали они это быстро и на цыпочках, прикрывая голову обеими руками, будто им не повезло оказаться под фазерным обстрелом.
В тот день я вымотался сильней обычного и готов был упасть и заснуть хоть на гвоздях, но работы было еще слишком много, а мне хотелось закончить все как можно скорее.
- Ну, последний рывок, - подбодрил я сам себя и сменил инструмент. Как раз в этот момент…
Шшшшххх-бум! Дзыыыынь! Бряк!!! Бряк!!! БРЯК!!! Невообразимый грохот, звук бьющегося оборудования (черт побери, ценного оборудования…), рядом с моей головой пролетела колба и звонко разбилась об стену, обдав стол множеством осколков. Я вздрогнул и чуть было не погубил работу всех этих дней (черт побери, ужасных, утомительных дней…), но, к счастью, обошлось. Не было нужды оборачиваться, чтобы понять, что же происходит.
Первый порыв – схватить увесистый паяльник и запустить им в источник звука, но я сдержался (и паяльника под рукой не было…). Вдохнул, выдохнул, представил себе ласковые волны океана, затем медленно распрямился и глянул через плечо.
Как я и предполагал, он стоял, скрестив руки на груди и поджав губы с тем самым видом, который я про себя окрестил «обида на весь мир». Еще секунда – и он уже нервно прохаживается, словно зверь в клетке, затем снова замирает, но уже для того, чтобы пнуть то, что по чистой случайности было не доломано. Оценив масштабы разрушений, я досадно поморщился – так сильно моей лаборатории еще ни разу не доставалось – затем сконцентрировался на своем детище. У Лора и раньше случались вспышки гнева, но не такие бурные…и уж тем более не такие разрушительные.
- Сядь, - сказал я строго, но спокойно, указав стилусом на перевернутое кресло.
Он посмотрел на меня искоса, помедлил несколько секунд, но подчинился. Предмет мебели был поднят, водружен на пол, и вот андроид уже сидел напротив меня.
- Что на этот раз? – я аккуратно присел на краешек стола, неотрывно следя за лицом Лора.
Андроид скривил губы, нахмурился и отвернулся куда-то в сторону. Опять эта песня… О сотворенных подвигах Лор всегда говорил с неохотой. Точнее, он вполне мог кричать о них направо и налево, но разговаривать о них со мной или Джулианой начинал, только если его совсем припирали к стенке. Но на этот раз он заявился сам.. Что бы это значило?
Так или иначе, прямого ответа я не получу. Что ж, начнем допрос…
- Ты что-то сломал?
Лор отрицательно качает головой, все так же смотря в сторону.
- Ты опять шутил с гравитацией?
Опять качает головой.
- Ты с кем-то поругался?
Утвердительный кивок…
- Опять! Да сколько ж можно! В колонии есть хоть кто-нибудь, с кем ты еще не повздорил?!
- Не знаю! – он раздраженно повернулся. – Если здесь существуют люди, не испытывающие зависти ко мне – вполне вероятно! Но я бы на это не надеялся!
- Не сваливай на других свою вину!
- Я не сваливаю!!!
Воцарилось тягостное молчание. Я кипел от бешенства, Лор тоже, мы смотрели друг на друга так, будто мечтали убить сидящего напротив взглядом. Затем…
…Лор опустил голову на руки, и я невольно вздрогнул от неожиданности. Он раздраженно тер виски пальцами, хотя ему совсем не требовалась стимуляция кровообращения. Я был поражен этим жестом. Вид у него был злой, усталый…и до боли знакомый. Да-да-да…Это был мой жест, мой до мозга костей. Жест, означающий какую-то нелегкую думу. Откуда он увидел его? Мне всегда казалось, что он умер где-то в моем детстве…
Лор всегда был для меня чем-то особенным. Не просто творением. Я всегда невольно любовался его стихийностью. Джулиана постоянно закатывала мне скандалы по поводу того, что я никак не могу утихомирить своего отпрыска. Но я она, самая дорогая моему сердцу женщина, не знала одного – когда я смотрел на Лора, я видел себя. Во всех его недостатках. Во всех его достоинствах. Я словно бы глядел на свое далекое прошлое, когда заносчивость брала верх надо мной, и я был как чужой среди других людей. Они меня не понимали, но и я никак не желал их понимать. Это был замкнутый круг, выбраться из которого я сам не мог. Это была моя темная сторона, отголоски которой отдаются и по сей день.
Лор поднял голову и сощурился.
- Скажи мне, почему людишки такие глупые? Им так неспокойно жить, когда рядом есть кто-то, кто превосходит их по всем статьям...
- Я думаю…им было бы спокойней, если бы ты не демонстрировал свое превосходство столь…
- А что мне сделать?! Резко отупеть?! – андроид раздраженно всплеснул руками. – Я все делаю лучше! Я способен делать такое, что этим гуманоидам и не снилось! Не демонстрировать превосходство… Да я всем своим видом уже являю это самое превосходство!
- Люди не так плохи…
Он меня не понимал. А я не мог ему объяснить. Я просто сидел и смотрел на него, не в силах подобрать слов. Ученый, который собрал совершенное создание, не мог ничего произнести…
Лор снова отвернулся от меня. Каким-то странным взглядом он смотрел в сторону, казалось, что он отрешился от всего окружающего и был погружен какой-то мыслью. На несколько секунд лицо его стало грустным, как у обиженного ребенка, и внутри меня опять кольнуло. Но вот это мгновение прошло, словно его никогда и не было. И когда андроид снова повернулся ко мне, уголки его губ уже приподнялись в столь обычной для него язвительной усмешке.
- Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами, - нараспев произнес Лор все с тем же язвительным выражением на лице. – Так и люди остаются жалкими людьми, хоть что с ними делай…Жалкие они, а не плохие.
Он поднялся с кресла и безмолвно направился к выходу из лаборатории.
Мой отец не был гениальным ученым. Он был обычным человеком, который любил свою жизнь, свою семью. Он ничего не изобрел и не выступил ни на одном симпозиуме. Я превзошел его. Но в это момент я почувствовал себя внезапно таким ущербным…Потому что я помнил те слова, что сказал мне когда-то отец, помнил ощущение ладони на своей руке, помнил, что он однажды сделал для меня…но сам ничего не мог сделать. И не было ничего на свете трудней для меня, чем выражение тех эмоций, что хранятся глубоко в душе. Это был мой крест и самый большой изъян.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я осознаю, что упустил тогда свой единственный шанс…Если бы я тогда сделал хоть что-нибудь…Но все произошло так, как произошло…И нет ничего горше, чем осознавать, что это моя вина. Моя и только моя. И это будет вечно преследовать меня…