От очерков Маяковского до Эй-Би-Си
В благословенные шестидесятые, когда вздорного "кукурозовода" с треском вытурили из Кремля и на спешно созванном пленуме ЦК КПСС осеменили нового генсека, политика еще не вызывала, как сейчас, всеобщего помутнения рассудка. Происшедшее воспринималось как закономерное событие, отдельное звено в длинной цепочке повседневных житейских забот - учебы, трудовой деятельности, бытовых взаимоотношений.
Свеженький Брежнев, эффектный и энергичный, даже двадцатилетнему электорату казался выразителем их идей, говорил на понятном для всех языке и задачи ставил намного доходчивей своего малообразованного предшественника.
Прекрасное было время!
Со скромными окладами и стипендиями, но со звонкими песнями и чудесными кинофильмами; с тесными квартирами, но переполненными театрами, стадионами, тонущими в огнях парками культуры и отдыха; с бдительными парткомами, но фантастически дешевыми курортами, где влюбляться можно было почти каждый божий день. Притом без оглядки на тощий карман и опаски получить по голове обрезком трубы от завистливого конкурента.
В общем, вдыхали полной грудью сладкий и приятный дым отечества, в котором слово "эмиграция" больше соответствовало переселению на необитаемые планеты Солнечной системы, нежели массовому бегству во вражеские Израиль, Германию или Соединенные Штаты.
С таинственным зарубежьем мы общались, как с перегретым утюгом, к которому боязно притрагиваться пальцем. Государство, оберегая нашу колхозно-пролетарскую непорочность, держало при себе подобие царских псарен с базедово-гипертоническими гончими типа Жукова, Зорина, Потанина и иже с ними, как загнанного зайца, в клочья разрывавших все западное, попадавшееся им на зуб.
Поэтому большинство парламентеров для общения с противостоявшим миром рождались в элитных семьях, натаскивались в престижных учебных заведениях и с новенькими офицерскими знаками отличия, крепившимися на нижнем белье, отправлялись в длительные и, как нам внушали, мучительные заграничные командировки.
Остальные смертные, безропотно попивая завизированное властями пойло, внутреннее любопытство удовлетворяли просиживанием штанов перед саблезубым морским тигром Юрием Сенкевичем, ночными бдениями с завывавшими от натуги транзисторами или чтением "самиздата", от которого было больше душевной боли, чем удовольствия.
Приятным исключением являлись путевые заметки разных авторов, в зависимости от степени своего таланта водивших нас в увлекательные путешествия по странам и континентам. Очарованный американскими очерками Маяковского, придя в восторг от его прозы, я выбрал это произведение темой своей дипломной работы на факультете журналистики Тбилисского университета. Не думая и не гадая, что когда-то, вслед за своим замечательным земляком, пройдусь по улицам Манхэттена, прикоснусь к перилам Бруклинского моста, попаду в яркие круги света, отбрасываемого нью-йоркскими лампионами.
Репортерская служба в системе Гостелерадио СССР имела четкую градацию. Это были практически не пересекавшиеся потоки союзных новостей и зарубежной информации, творцы которых за долгие годы участия в общей программе "Время" зачастую даже не были знакомы или равнодушно раскланивались друг с другом в коридорах Останкино и Пятницкой.
Правда, лично меня это касалось лишь отчасти, так как с 1969 года как ведущий отдельных циклов сотрудничал с молодежной редакцией ЦТ, часто звучал на спортивной волне "Маяка", комментировал выпуски "Футбольного обозрения" и был на короткой ноге со многими грандами отечественной прессы и телевидения.
Первый значительный прорыв на международный канал произошел осенью 1985 года, когда Владимир Познер пригласил меня вместе с журналистом Юрием Щекочихиным и поэтом Борисом Олейником быть спорщиками-полемистами в телевизионном мосте Москва - Сан-Франциско. В процессе предэфирных прикидок американская сторона настояла на самостоятельном участии Тбилиси как третьей студии. И я срочно возвратился в Грузию собирать свою аудиторию.
В Калифорнии в те дни проводился съезд издателей крупнейших газет и журналов США и руководителей телерадиоканалов.
Камеры были установлены в зале заседаний форума, у основного микрофона восседал известный комментатор АВС Питер Дженнингс. После взаимных приветствий слово взял Познер. Владимир Владимирович подтвердил нашу полную готовность к открытому и честному диалогу и тактично призвал стороны не выкручивать друг другу руки откровенной политической агрессивностью.
Но не тут-то было. Одна из американских полемисток, шеф службы новостей "Вашингтон пост" Элизабет Таккер ринулась в бой, оборвав москвичей буквально на полуслове:
- Включите, пожалуйста, Тбилиси. Я хочу задать вопрос Тенгизу, - морзянкой трещал за кадром ее голос.
Познер пожал плечами и взмахнул рукой в сторону огромного монитора, полностью занимавшего одну из стен студии. На нем тотчас появилось мое изображение. А на тбилисском экране я увидел постное личико Таккер. Видимо, не следовало заблуждаться в ее осведомленности и заряженности на подвох.
- Сейчас в Грузии проходит судебный процесс над одним из секретарей ЦК. Могли бы вы, никого не боясь, провести самостоятельное журналистское расследование? - медленно подгребая плавниками, насадила меня на крюк вашингтонская акула.
Зачаточное развитие нашей гласности проходило в сложных биологических условиях. Геронтологические владыки все еще отчаянно цеплялись за свой любимый штурвал, а самодержавная дубинка продолжала посвистывать за ухом, заставляя допытываемых настырными иностранцами соотечественников изворачиваться, говорить штампами и с оглядкой на чинушек, заносивших все рассуждения в таинственные блокноты.
Для мало-мальски знакомого с советскими реалиями человека вопрос Таккер звучал абсолютной бессмыслицей. Но американцы всегда по-своему трактовали происходящие в мире события. И если что-то, находясь даже за тридевять земель от Потомака, не совпадало с их понятиями, тут же вносилось в разряд реакционных и считалось орудием пыток над личностью. По логике всех тонкостей социалистического реализма, впитываемых нами с материнским молоком, я должен был, не барахтаясь, осторожно увести кровожадную хищницу на мелководье и врезать ей по носу своим серпасто-молоткастым кулаком.
Но искус, вплетенный дьяволом еще в райские кущи, был выпущен на волю не только для испытания женской стойкости. Пьянящие соблазны скользкой рептилией окольцовывали и сильный пол, ищущий любой повод, чтобы подретушировать навязанные свыше заповеди.
Стараясь звучать как можно учтивей, я осведомился у Элизабет, считает ли она элементами понятия свободы еще и ответственность человека за все, что он совершает.
Она уверенно кивнула головой.
- Так вот, - продолжал я, - юриспруденция и, в частности, судопроизводство требуют не только специальных знаний, но и определенных навыков, которыми владеют далеко не все практикующие журналисты, считая и меня. По большей части, мы объезжаем двух-трех коньков, оставаясь перед тысячей других проблем обыкновенными дилетантами. Конечно, если возникнет необходимость в самостоятельном расследовании упомянутого дела, я рискну не отказаться. Но, думаю, мне придется на всякий случай попрощаться с родными и близкими...
От неожиданного пассажа в студии наступила гробовая тишина. Режиссер за пультом управления мгновенно переключился на московский канал. Но и там царила полная растерянность. Из Сан-Франциско показывали панораму слушающих синхронный перевод. И вдруг на последней фразе за океаном громыхнуло, как на пороховом складе. Восемьсот человек с возгласом "Well!" вскочили на ноги, устремив в объективы свой большой палец. Шальной снаряд, выпущенный мной из-за отрогов Большого Кавказского хребта, так тряхнул стройную конструкцию телемоста, что до конца записи и вальяжный Дженнингс, и старательный Познер чувствовали себя не в своей тарелке.
Центральное телевидение при монтаже без сожаления вырезало этот эпизод. Зато АВС сделало его стержневым, что не прошло мимо внимания "Нью-Йорк Таймс".
От Эй-Би-Си до Си-Би-Эс
Через несколько месяцев в СССР приехала большая съемочная группа CBS. Впервые в истории советского государства перед иностранными репортерами были подняты все шлагбаумы. Как утверждали американцы, план их действий был согласован лично с Михаилом Горбачевым. Фильм назывался "Семь дней в мае", съемки проходили в Москве, Ленинграде, Волгограде, Таллинне и Тбилиси. Он состоял из очерков о новом главе столичной парторганизации Ельцине, молодом морском политруке-балтийце со сторожевого корабля, поволжских хлеборобах и первых эстонских кооператорах. В Грузии свой выбор сибиэсовцы остановили на мне. Барни Гольдман, известный тележурналист, лауреат Пулитцеровской премии, не скрывал, что в поле его зрения я попал во время трансконтинентальной "переклички".
- Мы преднамеренно отказались от общения с московскими коллегами, так как считаем, что столичные средства массовой информации во всем мире очень политизированы, - говорил он. - Любые реформы, исходящие из центра, только в провинции ощутимо перевоплощаются из намерений в реальность. Расстояние от властных структур прямо пропорционально сопротивлению консервативных сил на местах решаться на изменения привычного уклада. Поэтому мы хотели увидеть результат гласности именно в глубинке страны. Ты имеешь колоссальную аудиторию почти в 180 миллионов зрителей. А значит и фильтры, которые ставят перед тобой здешние руководители, нелегко должны поддаваться продувке, - философствовал Гольдман.
Переубеждать или спорить не имело смысла. Правда, конечно, свята. Особенно в своем чистом, незапятнанном виде. Но как объяснить уважаемому лауреату, что мы еще в совершенстве владеем и языком аллегорий, целой акустической энциклопедией интонаций и нюансов, проходящих через натренированный слух наших обывателей. И уже оттуда попадающих в мозг очищенными от эзоповского камуфляжа.
Отдельную оду можно было сочинить о реакции заокеанских гостей на бытовые проблемы и наши внутриплеменные отношения. Барни приехал в Тбилиси с очаровательной супругой Нэнси. И когда увидел в гостиничном номере "Иверии" две односпальные кровати, пришел в жуткое замешательство. Мой одноклассник, начальник сервис-бюро Костя Беришвили на великолепном английском терпеливо объяснял расстроенному постояльцу, что в любом отеле "Интуриста" отходящих ко сну, по санитарным нормам Минздрава СССР, должны разделять тумбочка с ночником и неработающим громкоговорителем. Видимо, в Америке врачи-гигиенисты считали, что мужчина должен утопать в завитых кудрях свой любимой, и Барни, как лев, бился за возвращение утерянного блаженства.
В конце концов у Константина лопнуло терпение:
- Я с удовольствием притащил бы вам такую кровать из дома, но, к сожалению, сам сплю на лежанке, - закончил он диспут и ушел в свою конторку.
А Гольдман еще долго ходил по вестибюлю кругами, наверное, просчитывая, с какой стороны узкого ложа ему удобней будет пристроиться к своей статной жене.
С ужасом воспринимала вся съемочная группа и знаменитую грузинскую народную традицию каждый завтрак плавно переводить в обед, а затем так же ненавязчиво и в ужин. А уж когда мои друзья после нескольких десятков литров кахетинского закатили многоголосую, да так, что зазвенел хрусталь, слегка позеленевший от кишечных колик Барни отрешенно пробурчал:
- Хорошо, что вы живете не в джунглях. А то бы на деревьях не осталось ни одного листочка. А звери все оглохли б.
Зато камерами и микрофонами американцы орудовали на высочайшем уровне - без нервотрепки, суеты и лишних слов, мгновенно ориентируясь в меняющейся обстановке.
Хотя в работе со мной ничего сверхъестественного не было - утренняя пробежка вокруг Черепашьего озера, потом съемки, монтаж, перегон материалов по релейным линиям в Москву, - очень кстати на площади Республики, где мы снимали, пятикратная чемпионка мира Нона Гаприндашвили давала сеанс одновременной игры на 150 досках. И за одним из шахматных столиков ей противостоял легендарный футболист тбилисского "Динамо" Борис Соломонович Пайчадзе.
Моим спутником наши кумиры были знакомы, как алеутам или чукчам кенийские носороги. Но они широко улыбались, всем пожимали руки и похлопывали по плечу.
Небольшие творческие трения с Гольдманом случились в последний съемочный день, во время основной, вернее, итоговой беседы. В моей квартире шел ремонт и нас приняла в своем доме Кэти Долидзе, дочь патриарха грузинского кинематографа Сико Долидзе и сама поставившая несколько значительных картин. Интерьер выглядел музейно-антикварно, а на кухне гремела утварью целая бригада поварих, готовивших нам еду.
- Что, и здесь тоже? - страдальчески простонал Барни, поглаживая ладонью все еще бунтующий живот.
- Только после съемки, - обнадежил его я. - Мы ведь в гостях, а в Грузии это обязательно...
- По-моему, вы постоянно угощаетесь, даже не видя друг друга. И куда только это в вас вмещается, - продолжая причитать, рухнул в кресло помятый интервьюер.
Освещение ставили так тщательно и в таком количестве, словно собирались снимать сенсацию об оживлении Тутанхамона. А когда установили целых четыре видеокамеры, у меня вдруг затряслись поджилки. Пытаясь немного облегчить свою участь, я шепнул Барни на ухо:
- Давай за минуту до команды "Мотор!" скажи, о чем будешь меня спрашивать. Поверь, от этого содержание разговора только выиграет.
Гольдман поморщился и отрицательно замотал головой.
- Может быть, так работает советское телевидение. А у нас это считается дурным тоном и среди профессионалов не практикуется.
- Ну и давись своими экспериментами, а проглотить себя все равно не дам, - облаял я его в душе, хотя на лице выдавил понимающую улыбку.
Как и следовало ожидать, первый же свой вопрос Гольдман направил в солнечное сплетение.
- В США существуют различные мнения о правах и свободах людей в Советском Союзе. Может, это уже устаревающие стереотипы, но нам кажется, что если репортер, допустим, вашего положения и возможностей совершит грубую идеологическую ошибку, то его сошлют в Сибирь. Разубедите, пожалуйста, меня.
- Мой друг, то, о чем вы говорите, не стереотип и даже не анахронизм, а сущая ерунда. За болтовню и инакомыслие у нас, слава Богу, давно уже не сажают. Я, например, знаю наизусть огромное количество анекдотов, большинство из которых остро политические. Но в Сибири довелось побывать только один раз, когда снимал фильм о Байкало-Амурской магистрали. Так что над подобной белибердой мы с вами можем посмеяться вместе.
Американец приосанился, как боксер, чуточку меняющий свою стойку, чтобы следующий удар получился еще более сочным и адресным.
- Тогда расскажи мне анекдот о Горбачеве.
От подобного нахальства во рту появился неприятный сладковатый привкус. Надо же быть столь безразличным к своему герою, чтобы топить его и млеть от удовольствия! Да, многое изменилось к лучшему, но ведь и ежу понятно - за длинный язык везде можно схлопотать по морде, не только в СССР. Поэтому, тоже расправив плечи и выпятив грудь, я довольно жестко отверг коварное предложение своего губителя.
- Я анекдоты по заказу рассказывать не привык. И не надо смотреть на меня так осуждающе. Я не девица, мечтающая выйти за тебя замуж, и совсем не ломаюсь. Просто всему есть свое место и свое время. Чтобы понимать это, необязательно прилетать на Землю из созвездия Гончих Псов. Возникнет повод, ситуация - выполню твою просьбу, даже при десяти включенных камерах. Но предупреждаю заранее - в отличие от всех наших предыдущих вождей анекдоты о Горбачеве очень доброжелательные.
Гольдман приказал погасить софиты и устало закрыл глаза. Потом поднялся с кресла и увел свою группу в смежную комнату. О чем они там судачили - не знаю. Но следующий дубль, гладкий и спокойный, был сделан с ходу. И только в Нью-Йорке, просмотрев у друзей записанный с эфира фильм, я обнаружил трюк, которым часто пользуются со дня изобретения звукового кино, - после вопроса и первой фразы текст микшируется и за кадром диктор наговаривает то, что сочинили сценаристы.
Слава Господу, что в середине восьмидесятых лубянские аналитики, выуживающие в американских средствах массовой информации антисоветскую крамолу, либо уже были отозваны в Москву, либо переброшены на другие участки невидимого фронта.
Следующей встрече с американцами суждено будет стать началом конца всей моей прежней жизни. Грядущие изменения оказались настолько непредсказуемыми, что, заикнись о них даже великая ясновидящая Ванга, я все равно покрутил бы пальцами у виска.
Друзья зовут за океан
Роберт Уолш, президент оргкомитета Игр доброй воли "Сиэтл-90", прибыл в Москву в воскресенье, в понедельник подписал с руководством Гостелерадио СССР пакет документов о предстоящих трансляциях. А так как обратный билет в США у него был на самый конец недели, заместитель председателя комитета Генрих Юшкявичус, случайно встретив меня в коридоре Останкино, мгновенно решил "сплавить" гостя на все рабочие дни в Тбилиси.
Мы ближайшим рейсом отправились в столицу Грузии, где не привязанные ни к какой официальной программе, смерчем пронеслись по ресторанам и винным погребам.
Уолш оказался на редкость способным, даже талантливым учеником и быстро натаскался не только провозглашать по любому поводу витиеватые тосты и осушать до дна сосуды разных емкостей и конфигураций, а и ловко подбрасывать их из-за спины и ловить высоко над головой, что по аттестационной шкале матерых городских забулдыг считалось признаком высшего пилотажа.
Несмотря на небольшой рост, в целом природа скроила Боба с изысканным аристократическим вкусом. А красиво стриженная борода и небесно голубые глаза делали его удивительно похожим на последнего российского императора.
Всеми загульными мероприятиями верховодил мой друг Мириан Кезели, врач-психиатр, которого обожали сумасшедшие не только в Грузии, но и во всех соседних регионах. Если в компании из более чем десяти человек не гремел голос Кезели, она не имела права именоваться пиршеством и ее рейтинг девальвировался до статуса дежурной трапезы.
Приглашать его заранее или специально не имело смысла, так как домашние и близкие никогда не посвящались в тайны мириановских маршрутов. А те, у кого не все в порядке с головой, даже если и знали что-то, под смертной пыткой не выдали бы своего любимчика.
Всюду он появлялся, как Марадона перед воротами - неожиданно и в самый нужный момент. Поэтому в певческо-выпивальческих кругах его окрестили именем этого напористого и темпераментного аргентинца. Так вот, Мириан-Марадона сразу раскусил истинный потенциал заморского миллионера и выдал очень точную и колоритную характеристику:
- Мало того, что этот стервец действительно смахивает на Николая II, - царство ему небесное, - так оно еще и хлещет, как Гришка Распутин. А ведь с его антропологическими данными одежду и обувь можно покупать в нашем "Детском мире". Представляю, какой урон был бы нанесен грузинскому виноделию, вымахай наш Робин под твой калибр!
Всегда одетый с иголочки, Уолш, чувствовалось, обладал и всеми деловыми качествами достойного предсказателя высших кругов американского истэблишмента. Выпускник-отличник одной из самых престижных юридических школ страны, после нескольких лет успешной частной адвокатской практики ушел в большой бизнес, где достиг значительных успехов. Имелась в трудовой биографии Роберта и изюминка - несколько сезонов он был генеральным менеджером баскетбольного клуба NBA. А потом лукавая судьба свела этого непоседу и плейбоя с выдающейся личностью - Тедом Тернером, который, как никто другой, умел набирать команду единомышленников и исполнителей для своих многочисленных глобальных проектов.
Я никогда не расспрашивал Боба о его делах при "дворе любимчика Фортуны". Но тот факт, что именно Уолш возглавлял организационный комитет тернеровских игр с многомиллионным бюджетом, говорил сам за себя. Когда почти четыре года спустя на их открытии он усадил меня в ложу почетных гостей, ведущие из соседнего сектора прямой репортаж на Москву известные комментаторы российского телевидения Анна Дмитриева, Сергей Чискидов и Александр Гурнов чуть не попадали на свои микрофоны, увидев бывшего коллегу восседающим, как марципан, среди Джесси Джексона, Арманда Хаммера, Арнольда Шварценеггера, Барбары Буш.
Но пока мы с Уолшем находились в Тбилиси, где дни и ночи непрерывных возлияний, к счастью, подошли к финишу. Прощаясь, Роберт заламывал руки и говорил о неизбежности скорой встречи. Привыкший к водевильным клятвам отъезжающих гостей, круглый год посещавших Грузию, я сдержанно принимал крепкие объятия и жаркие поцелуи. Но очень даже напрасно! Потому что ровно через две недели звонок из Москвы снова погнал меня в аэропорт. На этот раз наш друг прилетел вместе с такой же миниатюрной, как и он сам, подружкой Николь. От рождения влюбчивый и впечатлительный, он хотел и даму сердца увлечь в пучину своей новой страсти, которой, кстати, остался верен и сейчас, спустя более пятнадцати лет. Роберт постоянно бывает в Тбилиси, где наладил выпуск вкусного и дешевого мороженого, отреставрировал старую гостиницу, привез на гастроли в США фольклорный хореографический ансамбль.
Главное, чем он пытался сразить Николь, - жонглирование различной винной посудой от лабораторных мензурок до хрустальных лодочек. Но вынужденный простой, вызванный поездкой на родину, плохо сказался на его спортивной форме. Из-за частого технического брака уже на четвертый день пребывания весь парадный гардероб Уолша пришлось тащить в химчистку, больше работавшую в режиме крематория, чем комбината бытового обслуживания. Костюмы и сорочки нам вернули с расплавленными пуговицами и молниями и намертво пришлепнутыми бирками, которые ничем невозможно было отодрать. Срочно встал вопрос об аварийной экипировке. Самой реальной в наших убогих условиях была попытка облачить Боба в ученическую форму 5 - 6-х классов. Но она сразу отпала, как вздорная и постыдная. А когда, ради шутки, я притащил из Дворца пионеров и школьников черкеску с декоративным кинжалом и мягкими азиатскими сапогами, он радовался так, словно этот традиционный кавказский прикид прислал ему в подарок сам имам Шамиль.
В течение оставшихся нескольких месяцев 1986 года Уолш регулярно маячил на нашем горизонте, и, чтобы не мозолить глаза московским чиновникам, до Грузии добирался через Хельсинки или Стокгольм.
Как-то в середине осени он приехал вместе со своим заместителем по оргкомитету, первым вице-президентом крупнейшей мировой монополии "Bell" Юджином Пфайфером, руководившим в ней всем тихоокеанским направлением. Сиэтлская штаб-квартира корпорации занимала в даун-тауне красивый небоскреб с эмблемой-колокольчиком на фронтоне. С непосредственной деятельностью Юджина я познакомился позже, когда готовил серию американских репортажей для программы "Время".
А пока этот немолодой, но пышущий здоровьем янки был моим новым гостем, и спасовать нельзя было никак.
По вопросам, которые задавал Пфайфер, чувствовалось, что он основательно готовился к поезде в незнакомую страну, тщательно проштудировал не только историю Грузии, но был в курсе многих специфических особенностей. Знал, например, о подвиге председателя меньшевистского правительства Ноя Жордания, вынужденного в 1921 году эмигрировать во Францию. Он и его соратники вывезли с собой уникальный Золотой фонд с древними произведениями искусств. Несмотря на крайнюю нужду и немецкую оккупацию Парижа, сохранили все до последнего экспоната и после войны возвратили бесценное достояние своему народу.
Мы провели в музее целый день. Гостю разрешили не только фотографировать сокровища, а и рассматривать вблизи, прикасаться к ним. Искреннему восторгу американца не было предела. Не менее эмоционально реагировал Юджин на полотна Нико Пиросмани, Ладо Гудиашвили, скульптурные композиции любимого ученика великого Огюста Родена Якова Николадзе.
Существует поверье, что японцы, как никто в мире, любят дарить подарки. К сожалению, не могу подтвердить эту версию собственным опытом. Во-первых, потому что был в стране восходящего солнца один раз проездом из Сеула. А во-вторых, инцидент, произошедший с делегацией советских телерадиокомментаторов, говорит совсем об обратном.
Уезжая из Токио, некоторые мои коллеги по "рассеянности" прихватили из гостиничных номеров льняные кимоно, аналоги европейских банных халатов, и директор отеля прямо на тротуаре у центрально входа устроил досмотр отправляемого в аэропорт багажа, выдергивая из чемоданов и сумок пропавшее казенное имущество.
Зато могу привести тысячу примеров генетической готовности грузин отдать заезжему путнику последнюю краюху хлеба или штаны, без которых он потом долго не может высунуться на улицу.
В случае с Юджином до таких крайностей не дошло. Но подобающий его персоне сувенир найти удалось не сразу. Помогла информация от знакомого кутилы-искусствоведа, шепнувшего, что в доме пожилого учителя Сандро Капанадзе в окрестностях древней столицы Мцхета хранится уникальный раритет - трехлитровый рог, из которого, по преданию, пил вино великий грузинский царь Ираклий II.
Седовласый педагог, выяснив причину моего визита, вышел в соседнюю комнату и вынес оттуда восхитительный сосуд почти в половину человеческого роста. Основанием рога служила обвивавшая его со всех сторон кованая серебряная лоза с прекрасно выделанными виноградными гроздьями. Оказывается, семейная реликвия прошла через восемь поколений мцхетского старца, доставшись ему от прадеда, который, уходя на фронт Первой мировой, завещавшего ее еще не родившемуся потомку.
- Вы хотите показать рог по телевидению? - поинтересовался хозяин.
- Нет, мне надо сделать подарок другу, и я купил бы его у вас...
- Почти двести лет рог никто не продавал. Не имею такого права и я. Кто ваш друг?
- Американец. Очень достойный человек.
- Американец? Я никогда не видел американцев живьем, хотя как учитель географии часто рассказываю ребятишкам о них. Естественно, в рамках школьной программы. Когда они полетели в 68-м году на Луну, я каждую ночь выходил сюда, на середину двора, и, глядя на светило, молился за их благополучное возвращение.
- Вы верите в Бога?
- Не очень. Но мой дедушка, тоже наполовину атеист, наказал мне на всякий случай не портить с ним отношения. Вот и стараюсь, - пряча улыбку в пушистые усы, закончил разговор Капанадзе.
На широкой веранде, опоясывающей дом, буйствовала щедрая осень. Среди сваленных грудами оранжевых тыкв, зубастых початков кукурузы, ароматных яблок, женщины стали проворно накрывать на стол. Пока я и мой водитель Тариел возились у рукомойника, Сандро куда-то отлучился, но вскоре вернулся с большим куском холщовой мешковины, в которую аккуратно начал заворачивать массивный кубок.
- Забери его с собой, - бросив исподлобья грустный взгляд, произнес старик. - Пусть оставшиеся годы он проживет на другом конце земли, где из нашего рода никто никогда не бывал. Но ты должен выполнить одно обязательное условие. Этот рог потеряет свою волшебную силу и скоро истлеет, если его отдать просто так, без благословения. Поэтому тебе следует наполнить его до краев и осушить не отрываясь. Сможешь - значит твой друг получит его по праву. Споткнешься - вези рог обратно. На его привычное место.
Ошарашенный, я сидел в мчащейся в сторону Тбилиси машине, прижимая к груди драгоценный и неожиданный подарок.
Прощальный ужин, приуроченный к отъезду Уолша и Пфайфера, проходил в уютном банкетном зале ресторана "Калакури" ("Городской") на набережной Куры. Здешний шеф-повар входил в тройку лучших кулинаров Грузии, часто представляя нашу республику на международных конкурсах. Создаваемая им из зелени, овощей и закуски яркая палитра всегда вызывала восхищение посетителей.
Когда все расселись, я извинился за речи до избрания тамады и спросил у американцев, не будут ли они возражать, если пригласить за стол шоферов, все эти дни обслуживающих нас. Уолш, не поняв, в чем проблема, промолчал. А Пфайфер, вдруг разволновавшись багровыми пятнами, стремительно подошел ко мне.
- Вы серьезно хотите разделить застолье с водителями? - спросил он отрывисто.
- Да, - ответил я, удивившись такой эмоциональной реакции гостя. - Мой водитель - человек, с которым я провожу большую часть суток. И считаю его ближайшим партнером. Не было еще случая, чтобы я эпикурействовал, а он торчал за дверью.
Юджин с усилием вобрал воздух и совершенно неожиданно... поцеловал меня в лоб.
- Свою самостоятельную жизнь я начинал шофером большегрузного автомобиля и останусь им до самой смерти. Спасибо за ваше понимание. Это подарок, который я не мечтал получить здесь.
Я обнял расчувствовавшегося Юджина.
- Очень приятно, что вы с таким уважением относитесь к простым людям и их нелегкому труду. А что касается подарка, то я хотел бы передать вам что-нибудь более материальное, полнее отвечающее духу моего народа, - и дал знак официантам внести в зал капанадзевский рог.
Объяснив Юджину условия, на которых исторический сосуд мог уехать с ним в Соединенные Штаты, я безукоризненно выполнил процедуру трехлитрового благословения, обговоренную с мцхетским учителем, и передал сосуд Пфайферу.
Американец, смущенный и растерянный происшедшим, долго рассматривал неожиданный презент. Потом осторожно поставил его рядом с собой на стул и заговорил твердо и убедительно:
- Через мои руки постоянно проходит колоссальное количество денег, банковских документов, других ценностей. Я давно перестал реагировать на их магическую силу и влияние, так как понял, что существуют другие вещи и человеческие отношения, стоящие над любым богатством, пороками и желаниями. И сегодняшний день - один из самых прекрасных моментов в моей жизни, подтверждающих эту истину. Я клянусь сделать все для того, чтобы наше взаимопонимание, скрепленное таким чистым и благородным символом, честно служило самым высоким идеалам. Приехав в штат Вашингтон, вы убедитесь, что не ошиблись в своем решении именно нам доверить дальнейшую судьбу этой реликвии. Даю вам слово джентльмена, - ей будет очень хорошо в новом доме.
Сиэтл, Сиэтл
Стратегия и тактика любой задумки, запускаемой в действие Тедом Тернером, строго прорабатывалась заранее и должна была иметь несколько степеней защиты от любых неожиданностей. Конечную цель мог знать только он, автор идеи, для осуществления которой у него всегда имелись неограниченные материальные ресурсы.
Внешне придуманные им Игры доброй воли никак не могли стать альтернативой Олимпиадам. Погонять священных быков своей хворостинкой не позволялось никому. Но, заполнив собой естественную четырехлетнюю нишу между главными спортивными форумами, он мог хитро развернуть колесницу в свою сторону, направив ее в родную Атланту, что и произошло несколько лет спустя, когда над столицей штата Джорджия вспыхнул факел, доставленный с родины мифологических богов.
Но пока до Атланты в живой очереди стояли Сеул и Барселона. А Тернер методично наращивал давление в перегонах, пробивая невидимые ходы к своей вотчине, где уже начал замешивать крутое тесто для вожделенного пирога с пятью кольцами.
Важную роль в своих планах Тернер отводил кооперации с Советским Союзом. В частности, с Центральным телевидением как мощным рупором в формировании выигрышного паблисити. В пространном документе о сотрудничестве, подписанном Уолшем и Юшкявичусом, отдельным параграфом значился документальный фильм, который накануне стартов в Сиэтле должен был быть показан по первому каналу Останкино.
Зубры международной тележурналистики, всегда первыми узнававшие о выгодных загранкомандировках, плотным кольцом осадили управление кадров, прорываясь в ряды комплектуемой в Москве съемочной группы. Конец их инициативам положил Боб Уолш, заявивший на одном из совместных пленарных заседаний, что, лично просмотрев многие передачи, считает собственного корреспондента ЦТ в Грузии лучшим кандидатом на поезду в США.
Огромное здание телевизионного центра, хорошо знакомое всем зрителям по популярной заставке и именуемое в народе "Стеклянным зверинцем" или "Кораблем дураков", от такого предложения заходило ходуном. Сперва мне отказали в аппаратуре (нет свободных видеокамер), потом в финансировании. Но американцы упорно стояли на своем. В итоге они одержали верх, взяв все расходы на себя. С единственной уступкой нашей стороне - в группу зачислили двух молодых людей в темных очках, значившихся в официальной заявке редакторами-консультантами.
Вся бюрократическая тягомотина заняла почти шесть месяцев. Нервное напряжение спало лишь в самолете "Пан-Америкен", резко оторвавшемся от взлетной полосы и взявшем курс на Атлантику.
Уолш подтвердил свою исключительную репутацию словом и делом. Рабочий график был расписан до мелочей и схронометрирован по минутам. Американцы заранее подготовили и перечень объектов, доступ на которые для советских граждан открывался впервые. В частности, на авиастроительные заводы "Боинга". Сиэтл всегда считался особо охраняемой зоной, и представители дипломатических миссий коммунистического блока посещали его по специальному распоряжению Госдепартамента США.
После пересадки в Нью-Йорке в Сиэтл мы прибыли на рассвете следующего дня. От самолета до главного вестибюля аэровокзала пассажиров доставляли комфортабельные вагоны скоростной подземки. Встречать нас пришли не только те, кто побывал в Тбилиси, а их жены и дети. Приветствия, объятия, цветы - незабываемые мгновения искреннего гостеприимства!
Пфайфер утащил меня в свой автомобиль. И когда кортеж направился в морскую гавань на первый неформальный завтрак, Юджин вдруг свернул в даун-таун и притормозил у огромной яркой витрины старейшего торгового гиганта "Frederik and Nelson", где на высоком постаменте красовался выставленный на всеобщее обозрение винный рог из небольшой грузинской деревушки.
Покои нам отвели в апартаментах недавно отстроенной сорокаэтажной гостиницы "Шератон", постояльцем которой я оставался почти два месяца. Помимо получасового фильма для Главной редакции спортивных программ я снял два десятка репортажей о семье докера, строителях небоскребов, буднях полиции и "скорой помощи", работе мэрии, музее аэронавтики. Все, что могло не только заинтересовать зрителей, но и лишить отвергнутых Уолшем всезнаек-обозревателей возможностей придраться к провинциальному выскочке за уведенный у них лакомый кусочек.
Поездка в США, несомненно, была вехой в моей скромной творческой биографии. Но, оказывается, все еще было впереди.
Над пропастью во лжи...
Трудно найти человека, со спокойной душой навсегда закрывающего за собой двери родного дома. Испокон веков миграцию вызывали катастрофические стихийные бедствия, кровопролитные вооруженные конфликты и оголтелое политическое противостояние или беспредел. Если хотя бы два из вышеупомянутых факторов еще и сливались вместе, история фиксировала трагические катаклизмы, сравнимые с библейским побегом грешников из ада.
Вторая половина двадцатого столетия тоже отсчитывала свой ход под печальный скрип дешевых чемоданов, умываясь горькими слезами миллионов эмигрантов, устремившихся в чужие края.
Карта мира, перекроенная победителями в последней войне не только по географическим меридианам, но и по судьбам всех оставшихся в живых людей, неминуемо превратилась из гимна триумфаторам в реквием обманутым поколениям, в который раз ставших заложниками своих принципов и идеалов.
Наивная вера в справедливость и всепрощение, ветреной девчонкой промчавшаяся над израненной землей, была сграбастана грубыми солдафонами и загнана в канаву между жухлыми листьями степной крапивы и сухим плетнем, снова превратившими города и села в охраняемые казармы.
Самодовольные янки, под аккомпанемент губной гармошки переплывшие Атлантический океан и с музыкой Глена Миллера форсировавшие Эльбу, ужаснувшись от вида расчихвощенной Европы, быстренько смотались назад массово внедрять у себя цветное телевидение, под яркую картинку которого надеялись, вопреки законам оптики, совместить все белое с черным и наоборот.
В поисках одного, общего для всех солнца, человечество вдруг снова оказалось стоящим спиной друг к другу. Как будто светило могло взойти не с востока, а с любой другой стороны и для каждого в отдельности.
Тень, которую отбрасывал этот частокол, превратилась в приполярные сумерки раздора, рождавшие вместо оливы морошку, а вместо благородного лавра - олений ягель.
Но нет такой ночи, которую не взорвал бы наступающий рассвет. Хотя подкрадывался он не спеша, десятилетиями, осторожно ступая на плечи тех, кого не пригнули стропила бараков, корявые буквы анонимок, многопудовый вес овирской татуировки - "Отказать!"
Коммунально-кухонная статистика, самая верная и объективная, так как подбивалась под столом на пальцах, а передавалась шепотом, утверждала: если на каждые пять тысяч законопослушных граждан уродится один бунтарь, которому для выхода из лабиринта не нужна нить Ариадны, то следом за ним, не жалея хребта, потянется еще пара сотен отчаянных.
Основную часть жизни я провел, как большинство сознательного населения одной шестой суши: сторонился крамолы, верил услышанному, вводил в заблуждение себе подобных.
Диссидентом не стал, хотя, попав в первый же загон, мог проявить характер и принять вызов карательной машины, прихватившей своим цепким щупальцем. Но какой спрос с девятнадцатилетнего юнца, доставленного на допрос в дом с задраенными окнами за выпуск рукописного студенческого журнала? Когда за "распущенность" грозятся исключить из комсомола и вуза, а всех близких друзей перепуганные родители сами посадили под замок.
В общем, запруду, в которую я угодил, сами же "санитары" общества разобрали по бревнышку на воскресный шашлык, и водный поток вяло покатил дальше, не выплескиваясь за края указанного ими русла.
Голова одинокого пловца по имени Дэвид Сейби, которому суждено будет расчистить для меня новое устье, еще скрывалась за далеким невидимым горизонтом. Но неподвластные времени планеты уже выстроились звонкой стрелой, начертав на небосводе магистральный путь - строго на Запад!
Бог Мидас с долины горы Рейнир
Я никогда не верил в оккультные силы и сверхъестественные явления, но все, что связало меня с этим человеком, безусловно, направлялось чьей-то неведомой волшебной рукой, как в замысловатом пасьянсе, когда карты ложатся в ряд вопреки всякой логике и наперекор тому, что может сулить тебе реальность в своей самой безудержной фантазии.
Постоянно задаюсь вопросом: а как сложились бы обстоятельства, не явись передо мной в лице Дэвида Сейби добрый ангел-хранитель, ради нашей встречи преодолевший дорогу длиной в половину экватора?
Первая реальная неизбежность - в хаосе братоубийственного кошмара, охватившего Грузию, в числе его многочисленных жертв обязательно значился бы еще один репортер, уложенный снайперским выстрелом рядом со своей видеокамерой. Второе тоже очевидно - мама, которой в ноябре исполнится восемьдесят восемь лет, из-за невзгод и лишений, как и большинство ее оставшихся там подруг, тоже давно отошла бы в мир иной. И, наконец, третье безоговорочное - мои родившиеся в Нью-Йорке внуки Тина и Лука, без которых я не представляю ни минуты своего существования, - тоже прямое следствие переезда в США.
Разве недостаточно мотивов, чтобы ежедневно бить поклоны и воздавать хвалу Всевышнему за его посланника, бескорыстно выполнившего волю Божью?
Итак, прошел почти год, как президент организационного комитета Игр доброй воли "Сиэтл-90" Роберт Уолш ввел в традицию каждые 15-20 дней на неделю засвечиваться в Грузии. Визит, состоявшийся в декабре, по всем признакам должен был быть последним минимум до середины весны. Так как перегруженный рабочий график Боба давно трещал по швам, а мне в административно-хозяйственном управлении Гостелерадио СССР уже зарезервировали авиабилет на февраль из Москвы через Нью-Йорк до крупнейшего города штата Вашингтон. Короче говоря, январь обещал некоторую передышку, которую я мог обстоятельно использовать в своих планах: ликвидировать старую задолженность по сюжетам перед программой "Время", защитить в корсети заявку на будущий квартал, спокойно упаковать дорожные баулы.
Была еще одна проблема, но меня она не беспокоила. Сразу после Олимпиады в Лос-Анджелесе, которую большинство соцстран бойкотировали, началась активная подготовка к Играм в Сеуле. Для поездки в Южную Корею ЦТ отобрало двадцать комментаторов и распределило между ними виды спорта, которые они должны были освещать. Мне выпало вести телепередачи о соревнованиях по греко-римской борьбе, дзюдо и радиовключения с турниров велосипедистов, штангистов и фехтовальщиков. В течение четырех лет я ездил на соответствующие чемпионаты страны, обкатывал в эфире всевозможные ситуации, знакомился с кандидатами в сборные команды Союза.
Как раз в январе планировалось первенство СССР среди борцов-классиков. Впервые за последние 34 года оно должно было вновь состояться в Тбилиси. Будь иначе, я уехал бы в другой город, и тогда прощай интрига, скрутившая в замысловатую спираль всю мою последующую жизнь! Потому что вы правильно догадались: как черт из табакерки, снова появился Роберт Уолш!
Позвонив поздно вечером и извинившись за вероломство, он быстренько продиктовал имена двенадцати очередных спутников и сразу повесил трубку. Ни свет ни заря я кинулся в секретариат премьер-министра Нодара Читанава просить помощи в организации приема гостей. Словно смазанный кем-то толстым слоем елея, глава правительства великодушно распорядился поселить делегацию в резиденции "Крцаниси" и выделить транспортные средства - две "чайки" и микроавтобус.
Список, который я ему подсунул, содержал мизерную информацию о прибывающих. Лишь после фамилии Джимми Уиттикера стоял короткий, но весьма почетный титул - первый американский альпинист, покоривший Эверест. Остальные шли через прочерк: "бизнесмен", "банкир", "госслужащий".
Видимо, тонкое чутье чиновника высшего ранга подсказало Читанава, что их расшифровка может таить неожиданные сюрпризы, и оказался совершенно прав. Например, Макполанд оказался руководителем одной из крупнейших в мире туристических компаний "Holland-America", Киган - владельцем ресторанов в трех тихоокеанских штатах, а Сейби...
Легко сбежав по трапу, атлетического сложения мужчина направился в мою сторону.
- Привет, я Дэвид Сейби. А тебя Боб Уолш называет "Диди бичи" - "Большой мальчик"? Мы обязательно будем дружить.
- Да, сэр, с удовольствием, - в тон ему ответил я.
Дэвид громко рассмеялся и толкнул меня кулаком в грудь.
- Вот и прекрасно. Нам не о чем будет жалеть…
С середины следующего дня мне надо было находиться во Дворце спорта на установке камер. И я решил рано утром заехать в Крцаниси пообщаться с гостями.
В просторном вестибюле на кожаном диване сидели два представителя грузинского иновещания, под видом экскурсоводов еще исполнявших и надзор за американцами. Они не заметили моего появления и продолжали беседовать.
- Я видел мидовскую распечатку на визитеров. Состав очень солидный, - молвил один из них. - Особенно Дэвид Сейби. Кстати, завтра у него день рождения. Исполняется сорок один год. Может, преподнесем какой-нибудь сувенир?
- Подарки пусть делает тот, кто едет к ним в Америку, - раздраженно ответил другой.
Я мгновенно развернулся и пошел к машине. Что это, мистическая случайность или знамение, на которое обязательно следует отреагировать?
"Второе, второе", - шептал внутренний голос, мобилизуя голову на адекватное восприятие услышанного.
Я поехал на разливочный завод "Самтреста" к его тогдашнему директору Левану Деметрадзе и выпросил из подземной винотеки замшелую бутылку "Цинандали" урожая 1947 года. Потом дома достал из маминой шкатулки старинный серебряный пояс и до блеска надраил его специальной бархоткой. Спозаранку, прихватив с собой дочь Лизу, купил на цветочном рынке сорок одну гвоздику, и в таком виде мы предстали перед иностранцами, завтракавшими в резиденции. Они удивленно уставились на нас. Только Сейби, густо покраснев, двинулся навстречу. Мой спич стал для присутствующих волнующей неожиданностью.
- Дэвид, - обратился я к имениннику. - Прими, пожалуйста, эти цветы. Их ровно столько, сколько тебе сегодня исполнилось лет. Все розовые и один только алый - чтобы ты запомнил, в какой стране справил эту дату. Бутылка вина тоже твоя ровесница. Прошу откупорить ее, когда родится еще один Дэвид Сейби, твой внук, продолжатель вашего рода. Серебряный пояс всегда считался на Кавказе символом мужества и чести. Прими его от моей дочери, не состоящей ни в какой партии, имеющей чистые руки и доброе сердце.
"Тигр скал" Джимми Уиттикер, бегая вокруг стола и беспрерывно щелкая фотоаппаратом, разогревал атмосферу громкими восклицаниями:
- Потрясающе! Изумительно! Фантастика!
Сейби, будто боясь расплакаться, часто заморгал глазами. А после долгой паузы напряженно произнес:
- Я ничего не хочу говорить. И с нетерпением буду ждать того дня, когда ты приедешь в Сиэтл...
А сейчас, думаю, настало время приоткрыть завесу таинственности и поведать о человеке, перекинувшем для меня мост в новый мир.
Предки Сейби происходили из поволжских немцев, еще Екатериной переселенных из Германии на берега великой реки. В конце девятнадцатого века они подались на Украину. Сперва в Киев (Дэвид показывал мне фотографии прабабушки и прадедушки, снятые в ателье на Николаевской улице), а затем в Одесскую губернию, где вели натуральное хозяйство. В 1902 году семья эмигрировала в США. Отец Дэвида всю жизнь проработал механиком на заводе "Боинг", два его сына успешно закончили общеобразовательную школу. Старший решил пойти по стопам родителя. А наш герой выдержал экзамены в престижную военную академию в Вест-Поинте. Но, прослушав два курса, уволился и поступил на факультет английского языка и литературы университета Джорджа Вашингтона в Сиэтле. Параллельно играл за профессиональный футбольный клуб и выступал в общенациональных чемпионатах по вольной борьбе в тяжелой весовой категории. Став дипломированным специалистом, отказался от педагогической деятельности и, взяв в руки молоток, подался в строительный бизнес.
Первая собственная фирма, созданная Сейби, занималась проектированием и монтажом наклонных крыш и конструкций, быстро захватив лидерство в этой области. Постоянно расширяя диапазон своих коммерческих интересов, она вскоре превратилась в мощнейшую многопрофильную корпорацию, делающую погоду в экономике северо-запада США. А когда "Боингу" срочно понадобился суперсовременный производственный корпус со сверхчистыми вакуумными линиями, Дэвид оказался единственным, кто рискнул и выполнил заказ от чертежей до пуска за сто двадцать рабочих дней. И стал главным подрядчиком авиагиганта, доверявшего ему строить все, что требовалось создателям самолетов от цехов и ангаров до комплексов социально-бытового назначения.
Заняв все главные высоты в строительстве, молодой бизон ринулся и в другие сферы предпринимательства, нигде не ведая поражений. Его компания "San sportsweare", выпускающая в год более 150 миллионов спортивных маек, считалась крупнейшей в мире.
Оперируя недвижимостью, он только в Сиэтле поставил под свой контроль 35% всех гражданских и промышленных зданий и сооружений. А в конце восьмидесятых почти за три сотни миллионов долларов прикупил себе один из старейших торговых домов страны "Frеdеrik and Nelson", восемнадцать многоэтажных магазинов которого всегда успешно конкурировали с такими гигантами, как "Мэйсис" и "Норстрем". Согласитесь, что не зря журналисты и биржевые аналитики окрестили Сейби богом Мидасом, так как все, к чему он прикасался, действительно превращалось в золото.
Но до самого приезда в Америку я ничего этого не знал, меркантильности за собой не чувствовал и видел в Дэвиде ровесника, лишенного рисовки и снобизма. Его жена Сандра, мать троих прекрасно воспитанных мальчиков, была под стать мужу, очаровывая всех простотой и коммуникабельностью.
В аэропорту среди встречающих Сейби я не заметил. Не появился он и на званом ужине в ресторане "Дом старого адмирала" в заливе Пьюджесаунд, принадлежащем Кигану. Ближе к полуночи ко мне подошел метрдотель и передал сообщение:
- Только что с борта своего самолета позвонил господин Сейби. Он прервал командировку в Чикаго и летит назад. Через час будет здесь и просил вас дождаться его.
От услышанного я похолодел. Согласитесь, что подобный дивертисмент может вызвать у советского служащего с окладом в 400 рублей лишь дикое изумление, перерастающее в панический ужас.
Однако супруги-мультимиллионеры вели себя так, словно молва об их финансовом могуществе - всего лишь легкомысленная шутка, которая их тоже очень веселит.
Дэвид еще не представил нас друг другу, а Сандра уже висела у меня на шее, целуя в обе щеки, как возвратившегося с фронта кузена:
- Что ты сделал с моим мужем? Он приехал из Грузии совершенно обалдевшим, будто влюбился там в восточную султаншу.
И не позволив мне вставить ответную реплику, приказала:
- Хватит рассиживаться по темным углам и пялить глаза на молоденьких официанток. Поехали к нам!
Процесс акклиматизации пока не начал издеваться над организмом. Мои биологические часы плавно тикали по московскому времени. А там в разгаре был день, поэтому я чувствовал себя бодро и целеустремленно, как удалой драгун при переходе с шумного офицерского сборища в ароматные будуары светского салона мадам Шерер.
Особняк четы Сейби производил оглушительное впечатление не только своими габаритами и изысканным убранством. Он был очень функционален и гармонично вписывался в окружающую территорию. Из уютного бара с каминным залом можно было попасть во внутренний двор с огромным плавательным бассейном и вертолетной площадкой, примыкающей к пирсу для личной флотилии.
Сейби жили на берегу озера Вашингтон, где у самой кромки под пестрым навесом поблескивали никелем несколько водных мотоциклов.
"Сон в зимнюю ночь" с фонтанами, волшебниками, феями, ковром-самолетом и скатертью-самобранкой сквозь густой утренний туман, навалившийся на свинцово-синюю рябь озера, медленно пересекал границы царства Морфея, растворяясь в его молочной мгле.
Лупоглазая золотая рыбка, прижавшись носом к толстому стеклу аквариума, зависшего над стойкой бара, немигающим взором провожала этот сказочный караван, наблюдая за ним через широкий проем раздвижных дверей. Беспрерывно шевеля беззубым ртом, она как будто произносила слова, которые слышал только я:
- Проснись и радуйся, проснись и пой! Это не мираж, а явь, которая навсегда пришла к тебе...
Вариации на отвлеченные темы
Зимняя феерия в Сиэтле длилась два месяца. Но февраль и март в штате Вашингтон совсем непохожи на наши вьюжные колючие "снегопредставления" - соседство с Гольфстримом делает климат и людей в его зоне мягкими, спокойными, уравновешенными. Под стать обитателям здешних мест и их размеренный неторопливый житейский уклад. По сравнению с вечно бурлящим Нью-Йорком Сиэтл кажется заселенным даже не на половину, а на четверть своих истинных демографических возможностей.
Перед выходными, в пятницу вечером, меня увозили из "Шератона" в Бельвю к Сейби и все уик-энды мы проводили вместе. Рыбачили, купались, жарили шашлыки, сплетничали. И в духе неазартной деловой игры обсуждали возможные перспективы внедрения "рычагов агрессивного свободного рынка во фригидную плоть советской экономики".
Хлебосольный дом молодых супругов всегда с радостью принимал многочисленных гостей. Сандра охотно занималась стряпней, хотя американская кухня, по сравнению с нашей аскетичная и выхолощенная, не требовала особого напряжения. И львиная доля времени хозяйки уходила на расшифровку рекомендаций, украшавших упаковочную тару полуфабрикатов.
В исключительных случаях, когда ранг визитеров зашкаливал за аварийную отметку, к плите становился пиренейский маг Марио, которому Дэвид помог открыть ресторан "Сатабелло". Шеф-повар всегда привозил с собой несколько землячек-официанток, поразительно похожих то на Стефанию Сандрелли, то на Орнелу Мутти, то на Клаудиу Кардинале.
В этой части кулинарной науки мастерство Марио мне нравилось больше, чем при работе с продуктами. Его коронное блюдо - кусочек дыни, завернутый в тонкий срез сырой говядины, у англоязычных дегустаторов вызывал гастрономические поллюции. А я, не имея сил проглотить столь вычурный деликатес, подолгу держал его за щекой, чтобы потом незаметно сбросить в салфетку.
Самыми именитыми сотрапезниками, с которыми мне довелось не только чокаться, а и сыграть несколько партий в нарды, были тогдашний председатель сенатской комиссии по вооружениям Сэм Нанн и земляк Сейби по Сиэтлу Том Фоли, позже возглавивший Сенат США. Ни один из них не носил на себе печать исключительности и высокомерия, оба были просты в общении и порой ребячились, как завсегдатаи припортового паба. А Фоли оказался еще и страстным любителем армянского коньяка "Арарат", которому слагал восторженные оды. В течение почти трех лет сам, лично через Дэвида или с оказией я регулярно отправлял спикеру в Капитолий этот действительно божественный напиток, искренне радовавший далеко не рядового государственного мужа.
Однажды при сборе очередной посылки произошла история, лишь чудом завершившаяся без жертв.
Советский Союз, уже агонизируя, доживал последние месяцы своего существования. Смута тяжелым недугом расползлась по всей необъятной территории, поражая метастазами республики и народы. Особенно жестоко лихорадило Кавказ с его "горячими точками" и "варикозной непроходимостью" сосудов, закупоривавших горячую кровь горцев.
Сейби философски относился к происходящему, считая, что любая хворь имеет свой определенный инкубационный период и карантин вводится как организационный довесок, на который всегда можно чихнуть и забыть. Поэтому появился в Тбилиси в очень напряженные дни, когда иностранцев в городе можно было сосчитать по пальцам. Мы стояли у входа в гостиницу, в паре сотен метров от которой бушевал очередной стихийный митинг. Вдруг со стороны улицы Арсена Джорджиашвили (анархиста, бросившего бомбу в царского наместника) послышался грохот боевой техники и на проспект Руставели вползла колонна тяжелых танков. Армия пока не ввязывалась в прямой конфликт с бузотерами и только обдувала их плотные ряды выхлопными газами.
Проводив взглядом лязгающую вереницу, Сейби, как лихой полевой командир, тотчас привел пример из собственной практики.
- Я посетил более ста стран мира. Некоторые по много раз. И очень часто становился свидетелем военно-политических конфликтов и кризисов. В Перу, где тоже была заваруха и пахло паленым, мне рассказали трагикомичный анекдот, очень характерный для подобных ситуаций. Там ввели комендантский час и за несколько минут до его начала уличный патруль остановил водителя "Мерседеса". Проверив документы, задержанного отпустили. Но не успела машина отъехать на несколько метров, как один из солдат сдернул с плеча автомат и выпустил в несчастную мишень весь рожок.
- Зачем ты стреляешь, ведь пока нет одиннадцати, - вскричал офицер.
- Я знаю, где живет этот сеньор, - спокойно ответил его подчиненный. - И за оставшееся время он не успеет доехать до дома.
Короче говоря, несмотря на предгрозовую атмосферу, мы не теряли присутствия духа и желания шутить. Хотя решение кое-каких текущих вопросов значительно осложнилось. В частности, в тбилисских гастрономах и на базах исчез янтарный напиток, который должен был прихватить с собой Дэвид.
Пришлось ехать на Серебряную улицу к известному городскому колориту Серику (Сергею Сергееевичу Акопяну), придумавшему и себе же присвоившему почетное звание "Заслуженный армянин Грузинской ССР". Во все века такие люди подпитывали отношения двух соседей-единоверцев живительной энергией. И их от Куры до Раздана оберегали, как священных коров из стада мифологических братьев-близнецов Картлоса и Айоса - прародителей Грузии и Армении.
Серик жил в симпатичном двухэтажном особняке, на фасад которого специально навесил небольшой балкон, как он объяснял, для “приема заявлений граждан и жалоб трудящихся”. Стоило только нажать на клаксон - и “канцелярия” начинала работу. Театрально облокотившись о перила, региональный Дон Винченцо с высоты внимал массам.
Сегодня, из-за раннего часа, он появился в атласном халате и пестрой шапочке, как беспородный щенок, смахивающей и на ермолку, и на тюбетейку.
- Вах, Тенгиз-джан, поднимайся, благословишь новый день, - явно обрадовавшись потенциальному собутыльнику, начищенным пятаком блеснул Серик.
- Извини, очень спешу, у меня гости.
- Аствац, эта программа "Время" никогда не имеет время, - будто обращаясь к зрителям, рассевшимся на облаках, воздал к небу глаза лукавый хозяин.
- Потому что из-за Серика у многих женщин истерика, - преднамеренно задел я его больную мозоль, заодно смахнув с фривольной волны, на которой он обожал кататься. Благодушная улыбка вмиг исчезла за мексиканскими усиками моего собеседника.
- Послушай, из-за твоего отравленного языка моя теща уже пять лет ходит к психиатру Кенчошвили на иглоукалывание. Ты что, хочешь, чтобы здесь открыли филиал сумасшедшего дома? Заруби у себя на носу: я признаю только одну женщину - мать своих детей, - повысил голос Серик, осторожно поглядывая в сторону выходящей на балкон двери в надежде быть услышанным супругой или покалеченной мной "второй мамой".
- Давай, не порть настроение порядочным людям и выкладывай, зачем приперся.
- Мне нужен ящик коньяка "Арарат", - будто испугавшись посуровевшего женолюба, ответил я заискивающе.
Безусловно, маэстро был в ударе и, виртуозно владея богатым актерским арсеналом, мгновенно преобразился из возмущенного семьянина в отъявленного трезвенника.
- Что, шампанское уже все вылакал, остановили заводы?
- Нет, отправляю в Америку, в подарок.
- Заходи через неделю. Сейчас в Армении у всех в голове Карабах. Даже не знаю, кому звонить. Если хочешь, подарим твоим американцам миномет. Через три часа доставят.
Потом, подумав, добавил:
- Если очень срочно, поезжай в Ереван сам. Тебя в дороге никто не тронет. Доберешься, остановишь на улице любого, скажешь, что от Серика, тебе все сделают, - еще раз сменив маску, уже с нескрываемым апломбом завершил прием мой благодетель.
Я выпустил последнюю шпильку:
- Если ереванцы пронюхают, что мы знакомы, меня сразу утопят в поющем фонтане напротив оперного театра. И тогда американцам вместо коньяка придется пить валерьянку.
- Валерьянку они пьют с того момента, как увидели тебя. И спасти их от кошачьего алкоголизма может только армянский коньяк. Давай не топчись здесь, езжай в Ереван. По этой улице направо, потом налево и все время прямо, - перегнувшись через перила, указал направление Серик и с довольным видом скрылся за тюлевой занавеской.
Что не все подсказки и советы, с виду даже дельные, приводят к добру, я понял, когда, миновав красный мост, мы въехали на территорию Азербайджана. Было 12 января. До чудовищной бакинской резни оставалось меньше суток. Но предчувствие большой беды висело в воздухе над головами митингующих, распалявших в себе первобытные инстинкты беспощадных охотников.
Вместе со мной в поездку за коньяком отправились друг детства, один из лучших сейсмологов страны, главный геофизик республики, человек необыкновенной души Петр Манджгаладзе и чемпионка мира по художественной гимнастике Венера Зарипова, ташкентская красавица, часто приезжавшая погостить в Тбилиси.
У стоящего поперек трассы бронетранспортера нас окружила огромная толпа вооруженных пикетчиков. Не церемонясь, вытолкали из машины и, отобрав документы, начали дотошно допрашивать:
- Кто? Куда? К кому? Зачем?
А когда в паспорте у Манджгаладзе обнаружили загсовский штамп с фамилией жены - Погосова, со всех сторон защелкали затворы. От неминуемой расправы нас спасла отчаянная смелость Венеры - сорвав с себя медальон со звездой и полумесяцем, эта зеленоглазая татарка рысью кинулась на захватчиков, угрожая им всеми карами Корана и проклятьем Аллаха.
В итоге, нас не только с извинениями амнистировали, а даже проводили до армянской границы, где все повторилось с точностью до наоборот: уже мне с Петром пришлось выручать знаменитую спортсменку, чья принадлежность к исламской вере привела в ярость бородатых ополченцев.
С горем пополам достигнув конечного пункта и отоварившись дефицитом, мы, как лазутчики в тылу врага, окольными дорогами пробились на Большую землю.
Письмо в Белый Дом
Приношу извинения за очередные нарушения хронологии повествования - партизанская вылазка за выпивоном увела меня на несколько лет вперед. Поэтому я возвращаюсь обратно в Сиэтл к посиделкам на зеленой лужайке у дома моего американского друга.
Постоянный тренинг и всеядность корреспондента программы "Время" очень пригодились в "интеллектуальных" беседах с Сейби, который рискнул и стал соучредителем первого в Грузии совместного предприятия с участием заокеанского капитала. Но и это произошло чуть позже, спустя один год. А пока я, навьюченный видеокассетами, отправился в Москву отчитываться перед высшим руководством за проделанную работу.
Денег Центральное телевидение в мое турне не вкладывало, поэтому просмотр фильма о подготовке Сиэтла к Играм доброй воли и репортажей для выпусков новостей прошел без замечаний и требований что-либо перемонтировать.
Но один сюжет, несмотря на разгул перестройки и хмельные испарения гласности, уже в эфире попал под хвост все тому же одиозному Лигачеву - строитель в каске на мой вопрос, в чем секрет их быстрой и качественной работы, честно ответил:
- Секрет - капитализм. Каждый обязан в точности выполнять свои обязанности.
Сразу после передачи Егор Кузьмич мощно выстрелил из окон своего цековского кабинета в направлении Останкино. В иные времена такие залпы пригибали к асфальту знаменитую телебашню, осыпали витражи "Стеклянного зверинца" и укладывали на больничную койку несколько десятков членов разных коллегий и худсоветов. Но к данному моменту убойная сила партийного гороха подыссякла, и я отделался легким щелчком на редакционной летучке.
Посткомандировочные отношения с Дэвидом получили новое развитие - он перехватил инициативу у плотно засевшего в оргкомитете Роберта Уолша. И не так часто, но не реже, чем каждые два месяца, приземлялся в Тбилиси. А так как круг его интересов не ограничивался музейными экспозициями и банкетами, мы объездили значительную часть Грузии - винодельческую жемчужину Кахетию, курорты Абхазии и Аджарии, другие промышленные и сельскохозяйственные центры. Сейби не стеснялся спрашивать, дотошно вникал во все мелочи, охотно ввязывался в спор с местными специалистами, когда чувствовал свою правоту или не разделял их точку зрения.
В Гагра произошел случай, подтвердивший, что в этом мощном и уверенном в себе бизнесмене бьется сердце романтичного и тонкого человека. Мы приехали глубокой ночью и только в середине дня попали на пустынный осенний пляж, раскинувшийся прямо под окнами санаторного корпуса. Дэвид вдруг занервничал и, к изумлению окружающих, прямо в выходном костюме по колено вошел в холодную воду. Потом, зачерпнув ее ладонями и окропив лицо, повернулся к нам и со слезами в голосе произнес:
- Я первый из поколения Сейби, который через сто лет вернулся к берегам этого моря. И думаю, что надолго.
В конце 1988 года, накануне президентских выборов, Дэвид, очень серьезно относившийся к политике, активно включился в избирательную круговерть, отменив все зарубежные поездки и перемещаясь лишь внутри США. Но взял с меня слово сразу после рождественских праздников приехать с моей дочерью на зимние каникулы.
Второго января мы с Лизой стартовали из Москвы в Сан-Франциско. Сейби на личном самолете вылетел навстречу, подобрал нас в главном калифорнийском аэропорту и перевез на какой-то закрытый ведомственный аэродром, где в полной готовности находился его экипаж.
Дни следовали быстрой чередой, впечатлений было с избытком, благо в Сиэтле под патронажем Сейби было куда пойти и что посмотреть. Несколько раз на вертолете Дэвида мы с Лизой облетали небоскребы в даун-тауне. Его главный пилот Руди, ветеран вьетнамской войны, лихо выписывал на воздушной машине виражи, после которых на земле долго приходилось искать дополнительные опоры.
По традиции, 20 января должна была состояться инаугурация старшего Джорджа Буша. За четыре дня до торжественной церемонии, во время вечернего чаепития, я полушутя спросил Дэвида, как он думает: если отправить письмо Бушу, то можно ли рассчитывать на ответ? Сейби, плохо переносивший банальности, тяжело вздохнул:
- Смотря чем ты поинтересуешься: сколько он может выпить вина или какие девочки ему больше по вкусу?
Но мысль, родившаяся как причуда, вдруг стремительно стала перевоплощаться в дерзкую идею, которую мой добрый друг обозвал чистейшей авантюрой, и... без колебаний записался в соучастники.
Попросив разрешения уединиться, я заперся в кабинете Дэвида, прихватив два привезенных с собой сувенира, - очень красивое деревянное пасхальное яйцо с изображением святого лика, купленное в магазине народных промыслов на Кутузовском проспекте, и серебряный пояс с позолотой, инкрустированный бирюзой, опять-таки выуженный из многострадальной маминой шкатулки.
На сочинение послания ушло около тридцати минут. Даже сейчас, спустя четырнадцать лет, я без труда восстановил его по памяти. Буквы и слова так уверенно ложились на бумагу, словно с детства только тем и занимался, что рассылал конверты главам государств.
Белый дом
Вашингтон, США
Уважаемый господин Буш!
К Вам обращаются Тенгиз и Елизавета Сулханишвили, отец и дочь, приехавшие в Сиэтл в гости к своим американским друзьям. Это стало возможным после исторической встречи руководителей наших государств Рональда Рейгана и Михаила Горбачева в Швейцарии, где были заложены совершенно новые принципы сосуществования наших стран.
Мир знает, как трудно политикам идти непроторенной дорогой. Но верим, что Вы достойно примите эстафету больших преобразований и вдохнете в этот процесс новый импульс, так как являетесь первым президентом в истории Соединенных Штатов Америки, который еще до вступления в свою высокую должность совершил в отношении нашей родины акт доброй воли, послав со специальной миссией в пострадавшую от землетрясения Армению своего сына. Простые люди по достоинству оценили Ваш гуманный поступок.
Позвольте искренне поздравить Вас со знаменательным событием и подарить два скромных сувенира, привезенных из Советского Союза. Это пасхальное яйцо, созданное прекрасными современными русскими мастерами и символизирующее первичность добра и вселенской любви. А также старинный серебряный пояс, сработанный много веков назад грузинскими умельцами и всегда призывающий к благоразумию и справедливости, потому что на нем крепится острый кинжал.
До поможет Вам Бог во всех великих деяниях, направленных на благо всего человечества.
Наш толмач и постоянный партнер во всех обсуждениях Вэл Поллак, даже сны видящий на двух языках, одним духом перевел написанное на английский.
Внимательно ознакомившись с текстом, Сейби как угорелый заметался по комнатам, спешно пяля на себя одежду и громко отдавая распоряжения по телефону. И с такой скоростью выскочил за дверь, словно узнал о пожаре в башне "Спейс Нидл" - геральдическом символе города Сиэтла.
Письмо из Белого дома
Было далеко за полночь, когда темно-синий "мазератти" Дэвида подрулил к дому.
За время его отсутствия оперативная обстановка в гостиной не изменилась. Сандра по-прежнему сидела у экрана огромного телевизора и в пятьсот сорок третий раз повторяла комплекс специальных упражнений для разглаживания морщин на шее и укрепления подбородка, рекомендованных женским журналом, из которого она еще со студенческой поры вырезала всякие полезные советы.
У Вэла тоже были свои рефлекторные особенности, но иного клинического характера. Каждые полчаса он хватал телефонную трубку, набирал домашний номер и произносил ровно семь слов:
- Да, пока здесь, еще нет, хорошо, бай!
Его жена Зоя, профессор славистики местного университета, в научных кругах слыла добротным филологом. Выросшая в Грозном, долгие годы прожившая в Черновцах и нахватавшаяся в Америке феминистических идей, она считала, что любая наложница, прожившая с одним мужчиной три десятка лет, в дополнение к основной специальности обязана быть хорошим кинологом и постоянно контролировать длину поводка своего легавого сожителя, чтобы в старости не оказаться одной в холодной и пустой конуре. Поэтому Вэл, если не находился в поле ее зрения, регулярно должен был оповещать драгоценную, где он обитает, что дымится у него в миске и кто рядом с ним гложет сахарную кость.
Я тоже находился в легком коматозном состоянии, за многие годы беспорядочного режима приучив организм спать с фактически открытыми глазами, немного манипулировать конечностями и даже отвечать на простые вопросы.
В общем, как сказал бы мой друг психоаналитик Мириан Кезели, мы были похожи на отложенную шахматную партию между Крабовым и Кальмаровым, оставшуюся недоигранной на филиппинском острове Багио, где за кулисами местного театра пылится доска с несколькими забытыми фигурами.
Но снежная лавина по имени Дэвид Сейби разметала вязкую дремоту, заставив нас, как всадников под пришпоренным конем, приосаниться и подтянуться. Согнав всех к бару, он дал полный свет и положил на стойку кожаную папку с красиво набранным текстом письма и деревянную полированную коробку с прозрачной крышкой, драпированную бирюзовым бархатом. Более изысканного декора для пасхального яйца и серебряного пояса невозможно было представить - два совершенно случайно оказавшихся предмета вдруг стали единым целым, утопив в неожиданной гармонии и различную жанровую принадлежность в искусстве, и огромную разницу в возрасте.
Насладившись произведенным эффектом, Дэвид тут же накатил на нас следующую волну информации. И, безусловно, был бы удостоен, при наличии соответствующей аудитории, шквальных аплодисментов, переходящих, как говаривали у нас, в продолжительные, долго не смолкающие овации:
- Я успел съездить в Олимпию, столицу нашего штата. Несмотря на неурочное время, сенатор Гордон был на рабочем месте - завтра он улетает в Вашингтон на праздничные мероприятия. И поэтому гонял по этажам весь аппарат сотрудников и внештатных добровольцев. Послание Бушу и подарки ему очень понравились, и он пообещал, что непременно передаст их лично президенту на торжественном вечере в Белом доме, когда официальная делегация Сиэтла будет приветствовать нового главу государства.
Азарт, с каким Сейби осуществил эту молниеносную операцию, не оставлял сомнения в его уверенности на адекватную реакцию адресата, которая непременно должна будет вылиться в ответную акцию на наш "вызов". Надо было ждать.
Прошли январь и февраль. Мы с Лизой побывали в Сан-Франциско у нашего однофамильца, 95-летнего Александра Сулханишвили - единственного оставшегося в живых воина меньшевистского легиона, в 1921 году покинувшего родину. У него хранилось знамя Демократической республики Грузия, объявившей независимость в 1918 году и под натиском Красной Армии павшей через тридцать месяцев. Несмотря на более чем солидный возраст, дед был полон энергии и на предельной скорости раскатывал нас по горбатым городским улицам, все время препираясь с пешеходами и споря с таксистами. Кстати, флаг этот от доставил-таки в Тбилиси, передал его восседавшему тогда на троне Звиаду Гамсахурдиа и через неделю после своего возвращения скончался в родном селе недалеко от Телави, откуда уехал ровно семьдесят лет назад.
В начале марта я засобирался домой. Столь продолжительные каникулы больше походили на декретный отпуск, и вряд ли стоило злоупотреблять терпением московского начальства, и без того искоса поглядывавшего на мои самовольные отлучки без точных дат отбытия и явки на работу.
Но Лизу Сейби решил оставить в Сиэтле, чтобы она начала подготовку к поступлению в католический университет Гонзага, который Дэвид поддерживал щедрыми финансовыми вливаниями.
Сразу после Международного женского дня, будто желая продлить праздничное настроение, раздался звонок из министерства иностранных дел республики. Возглавлял ведомство молодой ученый, доктор филологических наук, профессор Тбилисского университета Георгий Дмитриевич Джавахишвили, с которым у меня были особые отношения и свои счеты. Он был научным руководителем моего дипломного проекта по американским очеркам Маяковского. Но отношения между нами больше походили на дружеские, чем общепринятые научные, академические.
Еще учась в аспирантуре, он пригласил группу близких и симпатичных ему студентов на свадьбу с красавицей Тамуной. Но как раз накануне бракосочетания наша неразлучная тройка - гагринский пляжный сердцеед Гоги Надарейшвили, саркастический оптимист Николай Дроздов - внук первого председателя Закавказской Федерации Мамия Орахелашвили, репрессированного в 1937 году (Коля родился а лагере в Караганде), и я попали за "самиздат" на знаменитую улицу Шевченко. И были выпущены из мрачного дома аккурат за час до начала пиршества. Ну и, конечно, явились по нужному адресу, так всполошив счастливого жениха, что если бы не его собственное торжество, будущий министр, как беглый большевик, не мешкая, схоронился бы в глухих аулах Дарьяльского ущелья или за перевалами труднодоступной Сванетии. Он долго не хотел впускать нас за порог. А когда мы пригрозили актом самосожжения прямо в его подъезде, сломался и распорядился усадить в маленькой комнатке вместе с дальними родственниками и непрошеными гостями, которым еду подавали в последнюю очередь и сильно облегченном ассортименте.
Мы на многие годы запомнили старшему товарищу конъюнктурную подлость, при каждом удобном случае обзывая конформистом и жертвой унизительной трусости. Став министром, Джавахишвили не расстался с маниакальной осторожностью все просчитывать и взвешивать, советуясь с собственной тенью даже в пасмурную погоду или после захода солнца. Голос главного дипломата республики звучал в трубке сухо и категорично:
- Я получил странный конверт с дурацкой надписью. Срочно приезжай, и я в твоем присутствии вскрою его. Если это окажется очередной идиотской шуткой вашей бражки, я за последствия не отвечаю, - пригрозил рассерженный сановник.
Сбитый с толку неприветливым тоном министра, я даже не вспомнил о январских событиях в Америке и, только когда он бросил передо мной большой голубой пакет с сургучными наклепками, все встало на свои места - под штампом White House распластал крылья лысый орел, а еще ниже - магические строчки:
To: Elisabet and Tengiz Sulkhanishvili
From: George Bush
- Попроси секретаршу принести тебе слабительное и разгрызай печати, - ласково посоветовал я Георгию Дмитриевичу, небрежно отодвигая от себя письмо.
- Не хами, здесь солидная организация, а не забегаловка на Вельяминовской, - высокомерно одернул меня Джавахишвили, но конверт распечатал.
Вот что было напечатано на гербовом бланке с уже упомянутыми реквизитами:
Дорогие друзья!
Выражаю твердую уверенность, что Вы с большой пользой провели дни в Соединенных Штатах Америки и успели полюбить нашу страну.
Я очень тронут чудесными подарками, которые передал мне от Вашего имени сенатор Слейд Гордон. Даю слово, что всю жизнь буду бережно хранить их как напоминание о моем президентстве.
Огромное спасибо, что Вы так прекрасно служите делу укрепления дружбы между американским и грузинским народами.
Искренне Ваш
Джордж Буш
Президент Соединенных Штатов Америки.
- Надеюсь, можно забрать письмо, ведь это личное послание? - спросил я у вдруг нахохлившегося министра.
- Нет, - отрезал он, - оно пришло к нам, и будет храниться в архиве.
- Ладно, в следующий раз сообщу администрации Белого дома, куда отправлять мою корреспонденцию. Но хоть копию можно сделать?
- Копию получишь, - смилостивился Джавахишвили. - И не ходи с ней по Руставели, как Марат с манифестом Французской революции. Тебе же лучше будет, - посоветовал на прощание бдительный чиновник.
Студенческий рай Америки
Сейби несказанно обрадовался приятной новости и попросил сбросить письмо по факсу. Потом он сообщил, что Лиза серьезно занимается английским, все формальности с руководством университета улажены и с сентября она приступит к занятиям. Было бы неплохо, добавил Сейби, если в конце августа мы вместе отвезем ее в Спокен и благословим на учебу. В конце разговора он поручил мне узнать в спортивных кругах республики, не смогут ли они нынешним летом принять бейсбольную команду Гонзага, которую Сейби на свои средства отправляет в турне по Европе. И они могли заехать в Тбилиси на несколько показательных матчей. Я пообещал навести справки. А так как визит американцев не требовал никаких расходов, они действительно завернули в столицу Грузии и провели на стадионе "Динамо" две игры - одну между собой, а другую - со студенческой сборной наших вузов. Не могу утверждать, что эти международные встречи вызвали зрительский ажиотаж. На меня и через много лет пребывания в США бейсбол действует, как стриптиз на старую деву. Особенно, когда его обмусоливают на всех спортивных каналах одновременно, хотя час эфира здесь стоит не дешевле, чем годовой бюджет Ботсваны и Лесото, вместе взятых.
Большинство болельщиков приходили просто поглазеть на симпатичных молодых ребят, хорошо экипированных, веселых и приветливых, пообщаться с ними. В отличие от совсем недавнего прошлого, гостям была предоставлена полная свобода, вокруг не вертелись подозрительные типы, постоянно куда-то звонившие из ближайших автоматов.
В течение дня членов команды, если они не были заняты спортивными делами, их новые друзья таскали по домам, приглашали в кафе и рестораны, водили по узким улочкам старого Тбилиси. А ведь это шла настоящая ломка психологии людей, привыкших всего бояться, жить с оглядкой, в недоверии к другим. В этом отношении каждый неконтролируемый контакт с "пришельцами из вражеского стана" очищал кровь, высвобождал душу, возвращал утраченные инстинкты разумных существ, которыми Создатель наделил только человека.
Руководитель делегации Дан Фитцджеральд и старший тренер Стивен Гертц выглядели под стать своей заводной команде. И общаться с ними было чрезвычайно приятно. Тем более, что оба давно дружили с Сейби и много рассказывали о его спонсорской программе поддержки не только атлетического клуба Гонзага, а и всего университета.
Как и планировалось, в самом конце лета я прибыл в Сиэтл, и 28 августа с заводского аэродрома "Боинг" мы на самолете Дэвида вылетели в Спокен.
Этот небольшой по здешним меркам населенный пункт расположился в двухстах пятидесяти милях от главного города штата Вашингтон и путь до него занял менее часа. Сейби пригласил в полет несколько журналистов из газет и телевизионную съемочную группу. Оказывается, Лиза стала первой советской гражданкой, которой предстояло по частному приглашению учиться в этом престижном американском университете.
Постоянное общение с иностранцами, взаимные визиты, беседы и споры о насущном подтверждали, как много у людей общего, что роднит и сближает нас. Но в то же время каждый народ, каждая в отдельности личность несут в себе черты и качества, делающие французов не похожими на греков, а монголов на австралийцев. Много привлекательного есть в американцах, но особенно хочу отметить их способность в стандартных ситуациях принимать неожиданные решения, по-своему трактовать происходящее, любой факт рассматривать под своим ракурсом.
Простой пример. Ну что с того, что какая-то абитуриентка с Тмутаракани, пусть даже от очень солидного опекуна, прибыла на учебу. В Америке богатство и социальный вес - лишь сподручные средства, фон, оттеняющий передний план. В любом другом месте такой рядовой случай никто не переводил бы в разряд праздников или торжеств.
Когда наш самолет подрулил к кромке летного поля, у трапа появились два служащих аэропорта в комбинезонах, еле тащивших на себе объемистый рулон. Наблюдая за ними через иллюминатор, я подумал, что это механики, как и всюду диагностирующие воздушный транспорт. Но когда они сбросили на землю свою тяжелую ношу и развернули ее в красную ковровую дорожку, челюсть у меня вытянулась, как у каменного истукана с острова Пасхи.
Встречать нас вышел весь преподавательский состав Гонзага и несколько сот студентов, уже находящихся в Спокене и обживающих его корпуса. "Батальон" поддержки возглавлял президент университета (по-нашему ректор) священник Бернард Кулин, приближенный к Папе Римскому Павлу II. С момента знакомства у нас установились прекрасные отношения, я имел честь принимать его в Грузии и счастлив, что судьба свела меня св этим исключительным человеком.
Кортеж автомобилей доставил нас в студенческий городок, рассказывать о котором можно только в восторженных выражениях. Выбор Сейби, как всегда, оказался безукоризненным во всех отношениях. После подробной экскурсии нас пригласили на торжественный обед, во время которого отец Бернард вручил мне подарочный набор с символикой университета - большую хрустальную кружку с четырьмя стаканами. Как и принято у нас, высоко в горах, где орлы нападают на рейсовые автобусы, я произнес благодарственный тост, влил в только что подаренный сосуд две бутылки вина и не дрогнувшей рукой отправил их в себя. Священник вдруг стал креститься, с восторгом приговаривая:
- Легенда! Легенда!
А Лиза неожиданно разревелась и на мой укоризненно-осуждающий взгляд, всхлипывая, буркнула:
- Только тут не подозревали о твоих гусарских способностях. Молодец, что не оставил меня без завещания!
Мне не хотелось втягиваться в извечный спор хороших детей с никудышными родителями. И я предупредил, что если она еще что-нибудь вымолвит, я повторю заход. Лиза сразу замолчала, хорошо зная, что подобные предупреждения приводятся в исполнение немедленно.
Комнату в общежитии дочери выделили большую и светлую. Обставить ее она должна была сама, из своих сбережений. На прощание Лиза попросила зайти в Нью-Йорке на Пятой авеню в магазин электроники к Тимуру и купить ей двухкассетник для лингофонных занятий. С Тимуром и его супругой Беллой мы общались еще с тбилисской студенческой поры. Радушные и щедрые Сапиры (Сепиашвили) славились гостеприимством и в городе Большого Яблока. Поэтому выполнить это поручение не составляло никакой проблемы.
Но на следующий день Лиза позвонила из Спокена и отменила "заказ":
- Папа, - мурлыкала она в трубку, - ко мне подселили девочку-японку по имени Миуки. Она из Иокогамы. Я хотела похвастаться и сказала, что ты пришлешь мне магнитофон и мы будем заниматься вместе. Миуки опрокинулась на кровать и несколько минут хохотала. Оказывается, ее отец вице-президент какой-то солидной японской компании, и он прислал в подарок университету целый трейлер с аппаратурой, который уже стоит на складе под разгрузкой. Так что Тимуру и Белле передай привет!
Я отошел от телефона. Нарастающее чувство грусти комом подступило к горлу. Моя дочурка впервые в жизни отправилась в большое самостоятельное плавание, где лоцманами и штурманами у нее будут чужие люди. Смогут ли они помочь довести ее корабль до счастливой гавани? Я буду молиться за это!
"Прошлое - пролог"
Эта простая до гениальности фраза украшает фасад здания Национального архива США в Вашингтоне на Конститюшен авеню. Все верно. Только ключом с бороздкой "Вчера" можно отворить дверь в завтрашний день, где обитают мечты, которым еще предстоит воплотиться в реальность. Поэтому так часто и охотно мы оглядываемся назад.
1989 год был переломным во многих отношениях. Но не только потому, что Лиза стала студенткой американского вуза. Жизнь в Грузии, благородная и стабильная, будто сорвалась с хорошо смазанных петель, пошла сбивать косяки, отчего казавшиеся надежными стены дали глубокую осадку, а ладно сидящая крыша съехала набекрень. Постоянное пикетирование задиристых "гаврошей" - опьяненных свободой псевдодемократов и националистов с перепуганными партаппаратчиками и озлобленной армией, не могло продолжаться бесконечно. Девятого апреля наступила кровавая развязка. Не желая становиться участником информационной диверсии - а программа "Время отстаивала версию Кремля, в которой почти не было истины, - я сложил с себя свои служебные полномочия, беспрерывно проработав на Гостелерадио СССР боле двадцати пяти лет.
Через несколько дней позвонил встревоженный Сейби. Узнав о моей "демобилизации", не раздумывая, предложил открыть в Тбилиси представительство свой корпорации и возглавить его. Ровно месяц спустя, после короткой, но яростной бюрократической схватки с местными начальниками, я приступил к исполнению новых обязанностей.
Оставаясь секретарем Союза журналистов республики и курируя деятельность огромного полиграфического комбината с многопрофильным производством, я высказал мысль создать на его базе совместно с "Сейби интернейшнл" предприятие по нанесению цветных рисунков на спортивные майки, поставляемые на мировой рынок другой компанией Дэвида - "Sun sportsweare". Получив от нас все данные, американцы оперативно подготовили нужный пакет документов, необходимых для регистрации совместного предприятия. К сожалению, эта заманчивая затея обернулась убытками в несколько сот тысяч долларов, которые понесли наши заокеанские партнеры.
Потом полыхнули межэтнические конфликты в Абхазии и Южной Осетии. А в декабре 1991 года с географической карты исчез и сам Советский Союз. В образовавшуюся "черную дыру" провалилась не только возводимая общими усилиями скромная фабрика, но и гигантские промышленные и финансовые структуры, влиявшие на погоду в глобальной экономике.
Но Фортуна, как набравшая ход крутобокая юла, продолжала выделывать замысловатые виражи. Позвонила Лиза и, как снег на голову, сообщила, что выходит замуж и перебирается в Нью-Йорк. Из-за всеобщей неразберихи и личных неурядиц ситуация все труднее стала поддаваться контролю. Чтобы как-то избежать полного погружения в трясину, мне удалось уговорить маму на некоторое время уехать в США помочь внучке в создании своей семьи. Согласитесь, что человеку, никогда не покидавшему родину, тяжело отправляться в неизведанный путь на исходе семьдесят седьмого года жизни. Но сама выросшая с детства круглой сиротой, она знала цену родительской любви и домашнего уюта. Поэтому не только быстро освоилась на американском континенте, а еще поставила на ноги двух правнуков, которые окончательно перегородили ей дорогу к отступлению.
В 1995 году Лиза стала гражданкой США. Я отказался, как предполагалось, просить политическое убежище, потому что считал подобный шаг оскорбительным для себя и своей страны, где никогда не подвергался политическим, религиозным или другим преследованиям. И получил грин-карту намного позже, чем мог, но зато с чистой совестью и на абсолютно законном основании.
Как бы мимоходом хочу поделиться одной фразой, сочиненной за рулем в изнурительном нью-йоркском заторе - "трафике", когда, чтобы отвлечься, придумываешь себе незатейливые тесты, эпитеты или выражения и сам примеряешься к ним.
Итак:
- Когда я был беден, как церковная мышь, и богат, как бейрутский набоб, я все равно бережно хранил в душе бесценный черный алмаз - мое высокое человеческое достоинство, которое невозможно было купить или продать.
Эх, аллегории, аллегории! Где ваша волшебная способность словесной вязью кружить голову фантазерам, видящим в каждой прибрежной гальке внеземной лунный камень! Хотя я ведь действительно никогда не чувствовал себя грызуном из сусеков церковного храма. А вот, как восточный нувориш, шесть лет прожил в одном из самых красивых домов Нью-Йорка рядом с гостиницей "Плаза", принадлежащей богемному сыну столицы мира Дональду Трампу.
Жилое здание так и называлось: "Tramp Park", и обитало в нем много избранных, чьи имена не сходят со страниц популярных газет и модных журналов: бывшая жена Трампа Марла, певица Латойя Джексон, комик Джек Майер, разнокалиберные киноактеры и бесполые манекенщицы. Ну и, конечно, насколько семей "новых русских" из Кузбасса и Сибири, промышлявших торговлей лесом, нефтью и углем.
Я всячески поддерживал высокое реноме соседей, принимая у себя Вахтанга Кикабидзе и Марию Миронову, Нани Брегвадзе и маршала Шапошникова, Гарри Каспарова и Стаса Намина.
Финансовое благополучие, обеспечивающее дорогостоящий стиль, было неожиданным и щедрым. Как и всем бизнесменам-дилетантам, мне пришлось пропесочить сотни предварительных вариантов, прежде чем состоялся первый контракт. Деньги хлынули рекой, плавно обходя хлипкие шлюзы, возводимые ельцинской властью скорее для отвода глаз, нежели для контроля за утечкой капиталов. Молодые люди, сплеча забрасывавшие в Америку миллионы долларов, интересовались не только и даже не столько модульными коттеджами, которые мы монтировали в Подмосковье. Они и сами с удовольствием "оттягивались" в Нью-Йорке, а в Москву просили присылать знаменитостей, не требующих представления. Именно мы организовали российские гастроли Лайзы Минелли, вернувшейся оглушенной от оказанного ей приема.
Поверьте, жил я, как у распахнутого сейфа, постоянно пополняемого невидимой мохнатой рукой, и не подозревая, на какой авантюре замешана вся эта эпопея, которую после крушения подробно анализировала и разбирала в нескольких номерах газета "Коммерсантъ". Здесь позвольте поставить точку и ни слова не говорить больше об этом деле. Ввиду того, что многие действующие лица по-прежнему живы-здоровы и продолжают пощипывать сытный государственный пирог. Ни им и ни мне не нужна сверлящая боль на десне, с которой давно слетел здоровый зуб.
Вот, пожалуй, все основные события, на склоне уже лет сложившиеся в скромную американскую биографию. Даст Бог, появятся новые любопытные эпизоды и можно будет возобновить разговор. Ведь рискнувшие рассказать другим о сокровенном, личном, уподобляются уличным музыкантам, привлекающим к себе внимание прохожих. И если монета, со звоном упавшая в шляпу, пойдет на канифоль, зажжет перед образом свечу или перекочует в карман еще более нуждающемуся, все равно высшей наградой для стареющего Орфея останется блеск в глазах незнакомца, замедлившего шаг на взлете его виртуозного пассажа.