Ты-армянин, а я-грузин

Тенгиз Сулханишвили
В Советском Союзе, стране жесткой цензуры и строго государственного пуританизма, страшнее официоза свирепствовала нелегалка - подпольная критика. Отмеченная высокой печатью коммунально-дворянского происхождения, она безраздельно владела средой нашего обитания - городами, улицами, дворами, подъездами, кухнями, квартирами. Не уступая по массовости всем видам спорта, вместе взятым. Перемывались и перемалывались косточки и кости известных политических деятелей и местных знаменитостей, пропесочивались глобальные проблемы и мелкие интрижки, вытряхивалось соседское белье и разгребались кучи семейного мусора.
Поэтому у многих злопыхателей плавились беспризорно оставленные чайники, замыкало рефлекторы, воспламенялись утюги. В курортный сезон на пляже у нашего люда лучше всего загорал язык, так как рот не закрывался с раннего утра и до позднего вечера.
Большинство обсуждаемых тем подсказывала сама жизнь. Социалистическая действительность, наперекор теории, преломлялась и извивалась, как в кривом зеркале, порождая миллионы колючих анекдотов и замешанных на абсурде историй.
Особенно доставалось насаждаемому сверху тезису дружбы народов, сообща строивших для всего человечества светлое будущее.
Сейчас, когда все рухнуло и каждый в обнимку со своим баулом повис на ступеньках последнего вагона неизвестно куда мчащегося поезда, стало очевидным, что мы совсем неплохо жили под одной крышей. Пускай не очень уютно и обустроено, но зато могли мирно сосуществовать в нами же придуманном ирреальном пространстве.
С особой горечью наблюдаю за тем, как оглушенные свалившейся на голову свободой, стали отдаляться друг от друга два брата-соседа Армения и Грузия - единственный оплот христианства на стыке Востока и Запада. Столетиями вместе выбиравшиеся из бед и зажимавшие смертельные раны спасительными жгутами родственных отношений.
Климатически более благодатная земля грузин - Сакартвело - всегда пользовалась симпатиями айастанцев. И они с радушного позволения хозяев расселялись здесь и там, не только впитывая в себя обряды и обычаи аборигенов, но и окрашивая их своим колоритом и особенностями.
Армяне-переселенцы бережно и тактично обращались с новой для них культурой. А многие грузины, как бы идя им навстречу, старалась говорить по-армянски. В грузинских школах, расположенных в местах компактного проживания иммигрантов, их язык преподавался как второй обязательный после родного.
Мой отец, выросший в самом интернациональном районе Тбилиси - Исани, знал его в совершенстве. А два его закадычных друга детства - Гриша Татулов и Миша Базиев - прекрасно ладили с грузинским.
Простолюдинам всегда подавали пример лидеры наций. Стало хрестоматийным письмо выдающегося поэта Акакия Церетели армянским литераторам, которое все знали назубок:

Ты армянин, а я грузин,
И оба братья мы родные,
И край родной у нас один -
Кавказа выси ледяные!

Совершенным особняком стоят в истории обоих народов гении, рожденные армянскими родителями и выросшие в Грузии. Достаточно назвать Сергея Параджанова, Арама Хачатуряна, Виктора Амбарцумяна, Микаэла Таривердиева, Эльвиру Узунян, Никиту Симоняна, Тиграна Петросяна. Это пригоршни студеной севанской воды, выплеснутой в теплые волны Черного моря и ушедшие оттуда в мировой океан китами современной цивилизации.
Хочу рассказать об одном из них, хотя неразлучных друзей, родившихся в Грузии, было трое, с каждым из которых мне посчастливилось общаться лично. Звали их Арам, Николай и Виктор. Жили недалеко друг от друга, ходили в разные школы, бегали на свидания, совершали набеги на чужие сады. Встретились зрелыми мужчинами и уже не расставались никогда. Собираясь за праздничным столом, в шутку пересчитывали свои награды. А ведь только Золотых звезд Героев Социалистического Труда было четыре на троих. Их знала не только Грузия, но и  вся страна - президента Академии наук Грузии Николая Ивановича Мусхелишвили, президента Академии наук Армении Виктора Амазаеловича Амбарцумяна и великого маэстро Арама Ильича Хачатуряна.
С композитором я впервые встретился в Тбилиси, в красивом доме на Инженерной улице, окнами выходившем на набережную Куры. В нем жил художник от Бога Солико Багратович Вирсаладзе, оформлявший все выдающиеся спектакли Большого театра, в том числе балет "Спартак", за что вместе с авторами и исполнителями был удостоен Ленинской премии.
Наблюдая за неторопливой беседой двух гениев, с упоением вслушивался в их певуче-гортанную речь, характерную только для настоящих горожан-тбилисцев, одинаково хорошо владеющих русским, грузинским и армянским языками. Позже несколько раз бывал в квартире Хачатуряна в Москве на улице Огарева и подмосковной даче.

Выпучив глаза и пристроив ладони на брюшко, Арам Ильич вспоминал веселые истории про своих друзей, всегда предупреждая, что и сам присутствовал при этом.
- Пришли как-то Никуша и Виктор на мой концерт в Большой театр с женами. И в антракте потеряли их в толпе. Долговязый математик-грузин разглядывал местность сверху, а юркий физик-армянин обшаривал углы. Отчаявшись, прибежали ко мне в гримерную. Надо, просят, объявить розыск по внутреннему радио. А я их успокаиваю. Говорю: "Пока у вас такая зарплата, никуда они не денутся. Сами, наверно, в панике по лестницам носятся".
И смеется беззвучно, с хитрецой.
- А еще пригласили меня на юбилейную сессию Академии Наук СССР. Буфеты по таким случаям устраивались щедрые, хлебосольные. А Николай Иванович удрал из президиума, устроился в уголочке и подливает себе в рюмку "Наполеон", за чем его и застукал Амбарцумян. Спрашивает: "Французским коньячком балуемся, Николай Иванович?"
- Люблю все самое лучшее, - ответил кахетинец, тонкий ценитель напитков.
- Между прочим, - подзадоривает Виктор Амазаспович, - общеизвестно, что после французского на втором месте армянский коньяк.
- Правильно, - кивает головой Мусхелишвили.
- А где же ваш хваленый грузинский? - продолжает нажимать Амбарцумян.
- Между ними, дорогой, между ними, - отвечает наш очкарик и ловко пропускает еще один шкалик.
Переждав, пока я отхохочусь, Хачатурян вдруг внимательно начинает разглядывать меня.
- Послушай, тебе никто не говорил, что ты похож на Датку Гамрекели в молодости?
(В труппе Большого театра был талантливый солист-баритон. Но из-за врожденной лени и любви к богемной жизни так и не реализовавший полностью свои способности).
- Нет, - пожав плечами, ответил я.
- Похож. Очень похож. Только Давид был, как царь. А ты, как принц.
И снова заулыбался лукаво, с искорками в глазах.

Несмотря на простоту и доступность Арама Ильича, уговорить его сниматься было чрезвычайно трудно. Узнавая о моих телевизионных намерениях, он тут же переадресовывал меня своей секретарше, нависавшей над ним, как священная гора армян над Араратской долиной. В конце концов композитор объяснил причину своих капризов:
- Нечего стариков на экран вытаскивать, когда вокруг столько красоты. Тяжело мне сидеть под прожекторами. Да и располнел здорово. Не люблю молнии, специально все брюки заказываю на пуговицах, чтобы они не разъезжались. Так они стали выворачиваться. Поэтому прошу операторов снимать значительно выше пояса. Но кому нужна в кадре одна только голова? И та помятая, как будто неделю в мешке лежала.
И начинает морщить лоб, намекая, что никогда не усядется перед объективом.

В последний раз видел маэстро незадолго до его кончины. На боевом посту. В канун Нового года на Центральном телевидении в Останкино шла запись праздничной программы. Хачатурян дирижировал Государственным симфоническим оркестром СССР. После репетиции через широко распахнутую дверь два молодых оркестранта медленно повели к выходу вожака своей "стаи". Пропустив их вперед, я взял шаг и прострочил им в спину строфу из стихотворения, если не ошибаюсь, Андрея Белого:

Согнув хребет,
Галантный дирижер
Талантливо гребет
Обеими руками.

Арам Ильич остановился и медленно развернулся.
- Вах, генацвале, и ты здесь?
Потом обратился к сопровождающим:
- Когда по коридору идут два земляка из Грузии, то это уже не коридор, а проспект Руставели. Возьми меня под руку и пойдем присядем. Посплетничаем.
Он ненадолго пережил тот Новый год. Похоронили его в Ереване, на родине предков. К пирамиде цветов, выросшей на могиле, я приложил небольшой букет красных маков, которые любил собирать на крутых грузинских косогорах мальчуган по имени Арам.