Так смешить и смеяться умел только Он.
У этого веселого человека были грустные глаза и печальная судьба. Он с детства обожал смех, больше всего ценил в людях юмор, а когда стал писателем, то населил свои книги персонажами, которые и словом, и действиями высекали из читателя улыбку.
Уже будучи всемирно признанным автором, Нодар Думбадзе оставался добрым весельчаком, носящим в душе острых на язык литературных героев. И так как все его произведения, по сути, были автобиографическими, сам он тоже балансировал на грани реальности и вымысла, вводя собеседника в сказку-быль, где все обитатели искренне любили друг друга.
Мы познакомились жарким летом 1967 года по пути в красивую имеретинскую деревушку Цкалта-Шуа, Междуречье, куда ехали на крестины маленькой Иринки, дочери нашего общего друга Александра Деметрадзе. Его отец в тридцатые годы был одним из руководителей Союза писателей Грузии, которого не миновала горькая участь многих представителей интеллигенции страны - арест и расстрел в подвалах НКВД. Биографии Нодара и Шуры совпадали до мельчайших подробностей, словно между ними проложили копировальную бумагу: потеря отцов, долгая ссылка матерей, беспризорщина в военные годы, исправительно-трудовая колония для несовершеннолетних.
Деметрадзе вслух никогда не касался своего прошлого, полностью сосредоточившись на сегодняшнем дне - все разговоры только о семье, на отвлеченные темы или о работе. Благо директору крупного деревообрабатывающего комбината было над чем ломать себе голову.
А Думбадзе окунался в собственные истории охотно и благоговейно, стараясь даже подлецов наградить человеческими слабостями, оправдывающими их преступную сущность.
Машина с трудом преодолевала крутые виражи Сурамского перевала. Нодар сидел рядом с водителем, я - на заднем сидении между модным поэтом и редактором республиканской газеты. На одном из постов ГАИ нашу машину остановили, но, разглядев через опущенные стекла уважаемых пассажиров (исключая, конечно, меня), сразу взяли "под козырек".
Улыбающийся Нодар почти полностью развернулся в нашу сторону.
- Не поверите, - начал он, - но к представителям милиции я всегда относился снисходительно и даже с симпатией. Наверное, заслуга в этом принадлежит нашему первому участковому инспектору Отару Цецхладзе, который, как казалось тогда, спас мой зад от отцовской порки.
В канун нового учебного года семья поднатужилась и купила мне люксовские туфли. Притом не на шнурках, а на резинках, какие вшивают в современные штиблеты. Одуревший от счастья, я всю ночь продержал обнову под подушкой. А утром помчался на речку демонстрировать "скороходы" пацанве, среди проворных рук которой они благополучно и испарились. Просидев, хныча, в кустах до захода солнца, поплелся домой, умоляя Бога что-нибудь придумать и отвести неизбежную кару. У калитки, облокотившись о забор и вытирая огромным платком вспотевший лоб, стоял Цецхладзе.
- Где ты шляешься, несчастный ребенок? - беззлобно накинулся он на меня. - Твоего отца только что увезли чекисты. Думаю, надолго. А может, и навсегда. Иди к соседям. Квартира ваша опечатана, - и легонько подтолкнул в спину.
Сердце от неожиданного сообщения радостно забилось, и я чуть не пустился в пляс. Оторопевший лейтенант, выпучив глаза, покрутил у виска указательным пальцем.
- Все с ума посходили. Что взрослые, что дети.
И заковылял на кривых ногах к своей каморке, откуда им осуществлялся государственный надзор за вверенной территорией. Позже розги не раз гуляли по моей спине. А вот отца я больше так и не увидел. Прав оказался участковый, - немного осевшим голосом заключил Думбадзе.
После церемонии в сельской часовне гостей пригласили за праздничный стол, накрытый на широкой тенистой веранде. Здешняя "Изабелла", отличающаяся замечательным земляничным привкусом, превосходно гармонировала с обильной закуской, которой так славится Западная Грузия.
Когда стали пить за Нодара, его жену, детей, близких и далеких родственников, творчество и здоровье, редактор газеты извлек из нагрудного кармана плотный пакет.
- Здесь, - оповестил он присутствующих, - лишь капля из того потока писем, что приходят к нам на имя Нодара Думбадзе. Эти я взял наугад, не выбирая, потому что все они о читательской любви. Например, вот что пишет учительница Скоробогатова из Соликамска: "Дорогой Нодар Владимирович! Ваш роман "Я, бабушка, Илико и Илларион" внес в наш дом свет и тепло...".
- Наверняка, не было дров и моей книжкой растопили печь, - мгновенно отреагировал на комплимент Думбадзе.
И вся веранда, увитая виноградной лозой, заходила ходуном от вырвавшегося на простор хохота.
Вообще, будучи очень компанейским, он сторонился незнакомого многолюдья, не заседал в президиумах, редко появлялся на телеэкране и называл себя камерным человеком. Но не только потому, что имел две ходки, а из-за застенчивости, глубоко засевшей в нем еще с поры юношеских скитаний. Зато избранному кругу друзей и единомышленников Нодар доверялся без оглядки, как раненая птица, замирающая в ладонях своего исцелителя.
Большинство наших встреч ничем не отличались от отношений двух добрых знакомых, живущих в одном большом городе. Обнимались у входа на трибуны перед футбольными матчами, чинно раскланивались на панихидах, накоротке перебрасывались новостями или сплетнями в кулуарах различных общественных мероприятий, поднимали бокалы на торжествах у общих приятелей, не видя в этом ничего сверхъестественного.
Особняком стоят традиционные Дни Маяковского в Кутаиси, куда ежегодно в начале лета приезжали сотни поэтов и писателей из всех уголков Советского Союза. Каждый вечер в гостиничном номере Нодара устраивались литературные посиделки "до первых петухов", в которых в разное время принимали участие Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Константин Симонов, Агния Барто, Сильвия Капутикян, Вартгез Петросян, Евгений Долматовский, Василь Быков, Римма Казакова, Виталий Коротич.
Свой среди своих, Думбадзе превращался в волшебного тамаду-дирижера, мастерски управлявшего капризным оркестром, сплошь состоявшим из первых скрипок.
Как виню я себя сегодня за нерешительность снять все это скрытой камерой или записать на магнитную ленту, чтобы еще раз увидеть прекрасные лица, услышать дорогие голоса.
ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ
В самом конце семидесятых Нодар Владимирович неожиданно перестал появляться в привычных местах. Заговорили о сердечном недуге. Но многие считали, что таких оптимистов, как он, хвори задевают понарошку. О том, что положение более чем серьезное, я понял, случайно столкнувшись с ним на последнем этаже гостиницы "Иверия", где в небольшом ресторанном купе Нодар усаживал за стол гостей - знаменитого Владимира Солоухина и одиозного обозревателя "Огонька" Феликса Медведева, прибывших, как оказалось, по письму-жалобе абастуманских славян-духоборов, требовавших у властей открытия своего молебного дома. Внешний вид Думбадзе поверг меня в ужас. Я никогда не видел, чтобы человек за столь короткий срок постарел на 10-15 лет. А ведь совсем недавно ему справили полувековой юбилей. Тяжело дыша, он опустился на стул рядом с Солоухиным, а мне почти приказал:
- Садись сюда. Будешь за главного. После третьего инфаркта мне уже ничего нельзя. Даже есть шашлык и притрагиваться к вину. Поэтому я буду за барышню, которая из-за кокетства отказывается от всего.
Врачи - и грузинские, и московские, и зарубежные - безнадежно разводили руками. Столь стремительное развитие болезни оставалось для них загадкой. А голубоглазый жизнелюб, перенеся еще три жесточайших приступа, только после этого навсегда покинул здешний мир.
Мне еще один раз, в дни празднования 200-летия подписания Георгиевского трактата, удалось встретиться с ним на улице. Хотя решение о съемке принималось в самых верхах, выйдя из машины, Нодар сказал:
- Я приехал не потому, что меня уговорил Шеварднадзе. Я пришел попрощаться с тобой. Стоя. За руку. И взять с тебя слово - когда-нибудь теплым тбилисским вечерком прихвати с собой пару бутылок шампанского и поднимись на мою могилу. Одну бутылку выпей сам, другой полей надгробную плиту. А потом расскажи несколько новых анекдотов, чтобы я мог и там вдоволь насмеяться. Запомни - ты мой должник и я буду ждать...
P.S. Я свыкся с мыслью, что давно не живу в Тбилиси, и почти переборол в себе все ностальгические переживания. Только иногда, в тревожном сне, вдруг торопливо начинаю собираться в дорогу. А чей-то и забытый, и знакомый голос тихо нашептывает на ухо:
- Сулхан, голубчик, не забудь взять шампанское, которое обещал.