С виду Акакий Варламович Дзидзигури был человеком неброским, а из-за врожденной деликатности многим казался застенчивым. Но стоило ему заговорить или запеть в неформальной обстановке, как женщины, громыхая стульями, начинали рассаживаться вокруг, а у самых отъявленных донжуанов сразу уныло обвисали щеки.
Талантами славилась вся семья Дзидзигури. Брат Шота - известный лингвист, академик, божественный тамада, дочь Медея - народная артистка республики, популярная исполнительница романсов.
Сам он, превосходный журналист и искусствовед, обладал еще и незаурядными организаторскими способностями - в разные годы руководил грузинским кинематографом, редактировал журнал, возглавлял национальную публичную библиотеку. В промежутке между этими солидными назначениями добрых двадцать лет проработал заместителем председателя Государственного комитета по телевидению и радиовещанию, где его обожали и крикливые уборщицы, и бойкие операторы, и заносчивые режиссеры. Будучи абсолютно демократичным начальником, он создавал необыкновенную творческую обстановку, в которой правил легко и непринужденно, щедро делясь своими энциклопедическими знаниями, вкусом, обаянием и юмором.
Но это были, так сказать, "востребованные народом регалии монаршей атрибутики". А еще над могучей головой Дзидзигури часто парил ослепительный нимб его самого большого, сугубо личного таланта - преклонения перед женщиной. Вот где нерешительный Парис мог от зависти удавиться своим единственным невызревшим яблоком. Маг творил чудеса, превращая даже самую невзрачную избранницу в настоящую королеву. Когда роман достигал критической массы, Варламыч на несколько дней исчезал из своего кабинета. "Доброжелатели" могли засечь его в Цхалтубо, Батуми или даже в подмосковном Софрино.
Секретарша Гулико, строго соблюдая каноны конспирации, лениво отмахивалась от нас:
- Батоно Акакий вышел... Думаю, ненадолго. Вот шляпа висит на вешалке.
И хотя эту фразу она могла повторять с понедельника до пятницы, ее уверенность, что присутствие на крючке фетрового чудовища обеспечивает стопроцентное алиби, было непоколебимо.
Однажды во время обеденного перерыва, когда Гулико заправлялась в буфете, нам удалось выкрасть легендарный головной убор и быстро махнуть на Колхозную площадь в Дом быта, где старый кепочник Абесалом натянул его на осиновый истукан и сразу сделал на пять или шесть размеров больше.
Объявившись после очередных "римских каникул", шеф, ничего не подозревая, окунулся в текучку. Вся наша команда заговорщиков поминутно засылала в кабинет разведчиков, чтобы не проморгать исторический момент "стыковки корабля-спутника с орбитальной станцией". Но Акакий Варламович, как назло, никуда не собирался уходить. И лишь в конце рабочего дня на секретарском пульте прорезался долгожданный сигнал:
- Всех оболтусов из коридора - ко мне! - рявкнул в динамике голос зампреда.
Мы гуськом потянулись сквозь дверной проем. Точность расчета превзошла все ожидания! За письменным столом восседал классический человек-невидимка: шляпа, галстук, пиджак и... больше ничего!
- Кто подменил мою шляпу? - глухо донеслось из-под головного убора.
Мы сгруппировались, подтянулись. Сейчас, главное, не смазать мизансцену.
1-й голос: Акакий Варламович, это ваша шляпа. Вы же в Москве ее купили, на съезде журналистов.
2-й голос: А может, вы похудели и она стала великовата?
3-й голос (в никуда): Конечно, похудел. Столько забот у человека.
1-й голос: Дурак! От забот голова пухнет, а не усыхает. Варламыч, а может, сегодня вы постриглись короче обычного?
Удар кулаком по разложенным перед ним магнитным пленкам с текстами телепередач мгновенно прервал наши инсинуации. Другой рукой он стащил с себя шерстяной мешок и мы увидели вспотевшее, улыбающееся лицо Дзидзигури:
- Ваше счастье, что я люблю и вас, и ваши дурацкие шуточки. Когда накинул на себя этот горшок и в глазах потемнело, подумал: опять свет вырубили. А потом вспомнил плутоватые рожи, целый день мелькавшие перед носом, и все понял. Молодцы! Но чтобы завтра утром была новая шляпа! - И уже, обращаясь ко мне, добавил: - Я поеду с тобой на съемку в аэропорт. К нам приезжает самая красивая женщина Советского Союза!
Действительно, в Тбилиси начинались Дни российского кино. Окончательного списка делегации ни у кого не было, так как в Москве все постоянно менялось. Но раз Акакий Варламович устраивал «выездную сессию», значит, информация к нему поступала из самых достоверных источников.
Лайнер подрулил к зданию аэровокзала, и к нему сразу же волнами прибило несколько сот встречающих.
Пионеры с цветами, юноши и девушки в национальных костюмах с корзинами осенних фруктов, партийные функционеры. Нескончаемым косяком двинулись гости.
Казалось, что трап приставлен не к самолету, а к одному из съемочных павильонов киностудии «Мосфильм». Теличкина, Глузский, Федосеева-Шукшина, Глебов, Светличная, Ивашов, Касаткина, Лучко… Дзидзигури, как горячий скакун, нервно перебирал ногами и, вытягивая шею, с такой надеждой смотрел на выходивших из салона артистов, словно загадал самое главное в жизни желание. Я не сводил с него глаз. Вдруг он замер, потом снова встрепенулся и начал покрываться багровыми пятнами.
- Смотри, она здесь! – крепко сжимая мне локоть, взволнованно прошептал Варламыч. Я метнул взгляд в сторону трапа. Все видимое пространство замерло, превратившись в один огромный стоп-кадр. И только по самому верху металлической лестницы, щурясь от яркого солнца, медленно плыла красавица Анфиса.
Факт поголовной влюбленности в Людмилу Чурсину всего сознательного мужского населения страны никаким сомнениям не подлежит. У нас принято было восхищаться образами, создаваемыми популярными артистами, их мастерством, талантом. Но чтобы массово балдеть от женщины – такое в истории отечественного кинематографа случилось только раз и больше никогда не повторилось.
Оцепенение сковало всех! Клянусь, что в сознании присутствующих в тбилисском аэропорту представителей сильного пола не было ни пресных жен, ни кокетливых приятельниц, ни смазливых сослуживиц. Ее зеленые глаза зомбировали толпу, как бубен шамана.
Первым, конечно, очнулся Акакий Варламович. Он подошел к Чурсиной и проворковал:
- Здравствуйте! Наверное, устали?
- Да. Не люблю перелетов в большой шумной компании.
Я развернул микрофон в сторону говорящих.
- Мы боялись, что вы не приедете, - сразу за всех джигитов заявил Дзидзигури.
- Нет, это я боялась, что снова не удастся попасть в Тбилиси.
- Вы здесь впервые? – слегка оттирая шефа, вставляю свой вопрос.
Людмила удивленно взглянула на меня.
- Впервые? В этом городе прошли мои самые прекрасные годы. А вообще в Грузии я прожила около девяти лет.
Варламыч от неожиданности чуть не упал на стрекочущую камеру программы «Время».
- Вы говорите по-грузински?
Чурсина заливисто рассмеялась.
- В Москве из-за акцента меня не хотели принимать в театральное училище. Потом все обошлось. Так что и язык я знаю, и танцевать умею, и готовить все блюда могу.
У Акакия Варламовича вторично за сегодняшнее утро стала меняться пигментация.
- Но почему об этом никто не знает? – не унимался он.
- А разве о своей любви обязательно кричать на каждом углу? Все связанное с Грузией и Тбилиси у меня в душе, в сердце. Я действительно очень рада, что нахожусь среди вас. Спасибо. До встречи на фестивале, - и направилась к автоколонне, которая вот-вот должна была тронуться в сторону города.
Прикусив губу, Дзидзигури долго смотрел ей вслед. Потом покачал головой и, обращаясь, то ли к себе, то ли к нам, проговорил:
- Когда Бог сотворил Землю и все живое на ней, один раз он превзошел себя, создав непостижимое – русскую женщину! Чтобы весь мир преклонялся перед ней. Кому удается это сделать, умирает счастливым человеком.
И, нахлобучив на себя новую шляпу, тоже зашагал к поджидавшей его машине.