Было мне тогда лет семь или восемь. И мы с папой на лето поехали в… Марфиноз.
Да-да, когда наш автомобиль доехал наконец до большой развилки, то я прочел на одном из указателей: «Марфиноз». И только потом, когда позади остался пост дорожной службы, папа объяснил мне со своего водительского места, что я не совсем прав. Место, куда мы держим путь, называется «Марфино», а указатель просто означал, что до этого самого Марфино осталось ровно 3 километра.
А потом наша машина уже быстро дотрюхала до Марфино, и из нее благополучно выгрузились мы с папой, наши рюкзаки и мое удилище.
И первое, что мы увидели, – был большой зеленый мраморный фонтан с такими же зелеными лягушками. Лягушки сидели в нем по кругу, смотрели на нас из-под легкой зацветшей толщи воды. Они были почти как живые. Даже определенно обладали характером: молчаливым, загадочным и чуток игривым.
На каникулах мы обычно делали много чего. И папа, и я. И вместе. Ну, я познакомился с пареньком моего возраста, который умел виртуозно, как канатоходец, ходить по бордюру клумб возле лягушачьего фонтана. Наше знакомство и началось, собственно, с того, что он первым делом наглядно показал свое умение, важно пробалансировав по низенькой ограде клумбы и не соскочив ни разу. А потом мы почти всем домом отдыха вскоре отправились с местным «культурником» на экскурсию, и уже папа в свою очередь познакомился с папой Васи-канатоходца. Вернее, бордюроходца. И как своим искусством бордюрохождения нас, пацанов, поразил Вася-младший, так папаня его, Василий-старший с рыжими усами, не дал заскучать всему нашему походу. Во главе топал культурник, резво ведя нашу экспедицию через долины, овражки, через поляны, где валялся остов военного грузовика, а рядом с ним неустанно шагал – папа Василий с магнитофоном. Он изящно и легко нес магнитофон, и всю дорогу оный пел нам всякие шутливые песенки. И оттого наша экспедиция, то есть экскурсия, не теряла бодрости ни разу. А папа меня поправлял, потому что я вот так вот упорно норовил назвать экскурсию – экспедицией. Ну, определенно путал я тогда два этих понятия.
После дело немного омрачил дождь. Который вдруг полил с утра за окнами нашего номера и не переставал до вечера. И мы с папой оказались перед дилеммой: сидеть ли в номере от завтрака до обеда и от обеда до ужина или… И единогласно решили: не для того мы приехали сюда, ведь так и в городе сидеть можно, а мама нас точно так же накормит! После чего взяли наш большой зонтик на двоих и – чесали по всему Марфино, одни среди зеленых мокрых аллеек; и добрались до самых местных дворцов, некогда принадлежавших князьям Голицыным. А когда по междугородному телефону рассказали об этом маме, то она была даже немного шокирована. Нет, вовсе не тем, что наша экскурсия-экспедиция добралась до голицынских дворцов, а что только одни мы во всем Марфино решились на подобное – гулять под зонтом, невзирая на погоду. Другие отдыхающие тоже смотрели на нас из окон номеров и определенно заценивали.
Но наконец дождь перестал, и мы отправились по тому же маршруту, по которому водил нас всех культурник.
Вскоре мы дотопали до первого лога, заросшего лопухами и папоротниками. Было тихо, сумрачно, чуток тревожно. Небо немного закрывали деревья. Полого вниз убегал покров растений.
И мы остановились, когда там, среди этого неподвижного, словно замершего покрова, что-то задвигалось, зашевелилось в высокой траве.
Движение разорвало повисшую тишину. Сместились тени.
Мы не могли оторвать взгляда. Будто известное, привычное кончилось именно в этот день, здесь, на склоне, уходящем в лог.
Кто-то или что-то маячило в папоротниках. Как темная тень.
А затем мы увидели. Это была бурая птица. Она неистово прыгала. От нее веяло легкой жутью. Точнее трудно было разобрать – что за птица, и подробнее различить ее расцветку тоже не удавалось.
– Она прячется от нас, – обронил папа. – И убегает. Но почему она не летит?
Действительно, почему?
Мы осторожно, не в силах остановиться, двинулись за птицей. Шаг-другой. Тревожные, причудливые тени искажали видимость, заставляли сердце стучать на всю лощину.
Мы еще приблизились. Странная птица отступала в нездешнем смятении.
И мы вдруг поняли, что с одной стороны она испугалась нас, но с другой – готова приблизиться к нам, попросить чего-то у нас. И бьется невольно вот так, «между двух огней».
Тут мы снова вздрогнули. Произошло еще какое-то движение. С другой немножко стороны, но тоже от дороги.
Две фигуры выступили оттуда. Мы пригляделись и увидели, что ничего особенного: просто мужчина и женщина. Вероятно, тоже гулявшие, как мы, и волею случая забредшие сюда же. Как пить дать, из нашего дома отдыха.
Но они – тоже заметили птицу. И также смотрели на нее. Молча.
А птица сидела теперь на дерне, судорожно затаившись...
Тогда мы синхронно приблизились уже с двух сторон, и папа, подумав секунду, достал из кармана остатки семечек. Тех самых, которые мы с ним вместе грызли, пока ходили на пристань еще рано утром. Он бросил горстку семечек птице. И сразу тревога, повисшая в воздухе, стала затухать. Птица поклевала импровизованное угощение и определенно подуспокоилась.
И мы покивали друг другу с той парой, а потом потихоньку разошлись, оставив птицу доедать наши семки.
Но приключение этого дня не выходило из памяти. А солнце пекло, дождь почти забылся.
Фонтан с лягушками аж стал мелеть, и вначале над водой показались аппетитно склизкие, мокрые спинки пухлых ехидно-милых амфибий, а потом – уже и головы. Затем гипсовые лягушата сделались сверху вообще сухими и даже не такими зелеными.
На следующее утро у входа в корпус я снова встретил Васю-младшего, чемпиона по хождению по клумбовым бордюрам. И с ним еще мальчишку нашего возраста со спиннингом. Прежде всего мальчишка со спиннингом гордо продемонстрировал нам уклейку в пакете с водой и кивнул на фонтан.
– Да ну, – махнул рукой папа, – когда я, вернувшись в номер, рассказал ему о такой сенсации. – Шуткует товарищ дорогой! Ну сам посуди, какие рыбы могут там водиться? – по-деловому обратился он ко мне.
И я не мог не согласиться. Однако все равно потащил папика за руку к фонтану, в который, как я увидел из окна, снова закидывал свой спиннинг ехидный рыболов-аферист. Папа почти нехотя пошел, волочимый мной за собой.
Через несколько минут мой бедный папа уже не верил своим глазам, когда у нашего нового знакомого… клюнуло, и он вытащил из зеленого обмелевшего фонтана уже вторую рыбешку!
– Как так? – всю дорогу обратно в номер ошарашенно твердил папа. Я впервые, кажется, видел его в подобном состоянии. – Не может быть! Ну не бывает же!!
Однако – было… Вот что поделать!
Или мы оказались свидетелями мудреного фокуса? Может, помимо бордюроходца среди нашего поколения рос великий трюкач-рыболов для аквапарка?
Но, честно говоря, я забыл обо всех этих штуках с рыбами, когда мы вышли на послеобеденный моцион – свершить новую экскурсию или экспедицию. Почти необъяснимо меня понесло к тому самому заросшему логу… Я чуть сам не побежал туда, а папа вынужден был скакать за мной, испугавшись, что я потеряюсь.
Когда мы домчали туда, то сразу увидели наших взрослых знакомых. Теперь я рассмотрел их получше. Мужчина был довольно обычной внешности, а женщина – ну эдакая британская премьер-министр, вернее, министрша: строгие брови, тонкие губы, проседь и вместе с тем – элегантность. И еще – узкие красивые очки в тонкой металлической оправе. Впрочем, я не видел вживую британских премьер-министрш, поэтому скорее просто ну – типа учительница английского в школе, такая вот дама.
А ее муж или спутник, или уж кто, молча доставал из кармана, совсем как папа тогда, семечки, и сосредоточенно сыпал их в заросли папоротника. Они оба смотрели туда, так же неотрывно, как в тот раз.
И они не сразу заметили нас, а мы – не сразу увидали, кто прятался среди папоротников. Но уже догадывались.
На этот раз птица подпустила ближе. Таким образом мы рассмотрели ее лучше.
Это была еще не взрослая птица, однако и не птенец. Серенькая, но немножко с синеватыми перьями на спинке. С острым тонким клювом. И запомнился даже взгляд ее. Выразительный: любопытство, доверие, но – и прежний затаенный испуг. Дикая птичка, скрывающаяся в зарослях от неизведанного тревожного мира. И клюющая наши щедро даримые зерна.
Вчетвером мы вышли на прежнюю дорожку. Неторопливо ступали и молчаливо сознавали, что сделали пусть маленькое, но важное дело, свершив это новое свидание с серой испуганно-доверчивой птицей. В ее движениях действительно уже не осталось прежней жути.
Дама, похожая на английскую министршу или англичанку из школы, голосом, вполне соответствующим облику, рассказала, что они уже неоднократно приносили хлебные крошки для этого птенца, и он каждый раз поджидает их либо именно здесь, либо рядом. Надо только побродить по лесу – и он обязательно где-нибудь да появится.
Когда мы вышли из-под лесной сени, я не смог удержаться и рассказал про утреннюю историю с фонтаном, когда удивительный мальчик нас всех потряс столь странным уловом… Но выяснилось, что даму в изящных строгих очках и с проседью удивить невозможно. Прежним голосом она объяснила, что знает о подобных проказах и сама отчитала уже ребят за это. Да-да!
Я мало что понял… Но дальше английская министрша уже беседовала непосредственно с моим папой. А папа потом, в номере, с ее слов рассказал мне: якобы здешние ребята ловят рыбу в речке Уче, вон там, за оврагами, и протекающей, а потом – для интересу «переселяют» рыбешек в местный фонтан. Кажется, так вот обстояло дело, как уже разведала вечно суровая, но не менее справедливая дамочка с проседью и тонкими строгими губами.
На следующий день солнце пекло сильнее, но – юный рыболов-аферист теперь стоял рядом с фонтаном без удочки. Вероятно, нотация нашей дамы и впрямь подействовала: в руках у парня был шланг, и он усердно и терпеливо наполнял почти совсем обмелевший маленький мраморный бассейн. С невольной гордостью он смотрел на свою работу, как некогда Том Сойер на крашеный забор, – когда наши лягушки незаметно мало-помалу, но верно все целиком погрузились, будто маленькие подлодочки, в толщу воды, где им явно было уютней. Их гипсовые омытые спинки снова сделались зелеными, холодными и склизкими, а широкие пасти разулыбались.
Но живая необычная птица была интереснее.
Иссиня-серенькая, она не была ни больна, ни ранена. Скорее всего, она просто еще не научилась хорошо летать. И некому было учить ее… Лесной крылатый подросток остался здесь, в Марфино, совсем один. Почему – оставалось загадкой. Он пытался летать, но больше носился среди папоротников, забегал в них и подолгу сидел на дерне, распушив перья. Озирался, крутил клювиком туда и сюда среди тревожного, знакомого и незнакомого одновременно мира, в который невольно приходилось вступать ему. Одному.
Он привычно поджидал где-нибудь. И мы навещали его. Двумя семействами. И уже каждый раз, не сговариваясь, приносили ему крошек от нашего обеда в столовой. А где он ночевал? Может, в каком-нибудь дупле?
Так потекли теперь наши каникулы. Мы с папой топали в сторону лощины, и часто уже сразу видели премьер-министршу со своим супругом рядом. Оказывалось обычно, что они уже углядели пернатого знакомого. Впрочем, не реже и наоборот – мы находили его первым.
Наши каникулы неожиданно превратились в экскурсии, вернее, экспедиции, к такому маленькому живому «экспонату» тенистого уголка. Он молчаливо встречал нас и принимал подношения. Он уже немного подрос. И кажется, стал даже потихоньку летать. Потому что часто мы уже подолгу не могли его найти, а затем – обнаруживали довольно далеко от прежнего того заросшего древним папоротником места, где впервые увидели.
А потом как-то мы не встретили его. И это показалось странным. Мы с папой долго бродили по лесу, но всё было тихо. Только зашелестел теплый летний ветер, проглянуло солнце.
Когда мы на другой день повстречали знакомую пару, то и женщина с проседью отрицательно покачала головой. Наш птиц не попался сегодня им тоже.
Арбузные и подсолнушные семечки мы теперь грызли сами. Потому что больше пернатый визитер не появился.
Мы топали по марфинским тропинкам, поднимали головы вверх и смотрели на птиц, парящих над лесом. Да только они летели высоко, недосягаемые, неведомые и порой даже почти не отличимые друг от друга.
И мы решили, что в конце концов и наш – тоже научился летать, окреп – да и упорхнул в вольное небо. И будем надеяться, нашел своих, от которых почему-то в раннем таком возрасте отбился. Мы откормили его, и дальше ему уже не понадобилась помощь. Логично?
С такой мыслью мы и уезжали с папой из Марфино. Хотелось верить в хороший исход событий – что пернатый одинокий знакомый выжил, теперь уже взрослый, и у него уже другая жизнь. Точно так же посчитали и супруги, когда мы спросили их об этом.
И напоследок, заводя мотор, мы обернулись назад – где оставался по-прежнему загадочный лог, лощина с папоротниками, теперь совсем неподвижными, слегка только озаренными яркими лучиками.
Солнце вставало все выше и светило навстречу машине, набирающей скорость на пологом шоссе. Мы с папой молчали, как-то не хотелось пока говорить. Но в душе мы не сомневались, что дома будет что рассказать. И что эти каникулы запомнятся нам надолго.
Может быть, даже на всю жизнь.