Яна каждый день в киностудию приходила по два раза, сначала в обеденный перерыв, а потом после работы. Дети, конечно, страдали. А она, словно гонимая была. Дала свои стихи Владу почитать. Тот прочёл, и давай их литературное достоинство обсуждать. А то, что стихи ему посвящаются, проигнорировал. А может быть, струсил. Завёл папку-скоросшиватель, написал на ней «История болезни Ликоцкой Яны Вальдемаровны», а Яна улыбнулась и ниже дописала «Палата №6». И стала опускать свои новые стихи в почтовый ящик киностудии. Почти ежедневно. Понимала Яна, что из них двоих у него рассудка больше, чувствовала, что он с ней холоден сознательно. И точно знала, что холодность эта ему тяжело даётся, о том и стихи писала:
Ты имя моё говоришь невпопад,
ты холоден.
Я знаю, ты этому вовсе не рад,
ты холоден.
И холодность жёсткую ты просчитал,
ты холоден.
Сознательно мне ты звонить перестал,
ты холоден.
А я на лице твоём чувствую боль,
и жарко мне,
Бессонницы след, и что я твоя быль,
и жарко мне.
Твой холод – игра, и я знаю подтекст,
и жарко мне.
Я знаю, что ты изорвёшь этот текст,
не жалко мне!
Влад помог Яне получить один заказ - оформление фотовыставки. Заработанные деньги, он выдал ей сразу после выставки. Это ещё больше сблизило их, она уже воспринимала его, чуть ли ни как добытчика. Была весна, теплый майский день, когда Влад вдруг сказал Яне:
- Сейчас сюда придёт моя жена с сыном. Они собрались в поликлинику.
- Мне, что, уходить? - Яна заметалась по киностудии
Мысль, что она сейчас увидит свою соперницу, вот так - наяву, убивала её.
- Совсем не обязательно. Иди в лабораторию, полистай журнал.
Яна напряглась, ей стало так неуютно. Жила она в своём мирке. С грехом мирилась только потому, что никогда не видела жену Влада. И поэтому гнала от себя мысли о ней. Хотя знала, измена в семье всегда наказуема. Рано или поздно. А сейчас она просто была не в состоянии принять ту данность, что жена у него всё-таки есть. Что она женщина из плоти и крови. Вот, сейчас материализуется и появится здесь в киностудии. И Яна так взвинтила себя, так запсиховала, что даже обрадовалась, когда за окном вдруг грянул гром, и полило, как из ведра.
Буря разыгралась нешуточная, порывы ветра перемежались со вспышками молний. Мутные лужи вскипали огромными пузырями. По стеклу сыпануло, словно мелкой барабанной дробью. «Град. Надо же, как погода испортилась. Вот и хорошо, что испортилась! Зато ОНА сейчас сюда не придёт. Не повезёт же она ребёнка в такую непогоду», - Яна нервно листала журнал в лаборатории и слушала ветер.
- Что, ведьма, наколдовала грозу? – улыбающийся Влад заглянул в комнату, - Пошли чай пить, Генка конфеты принёс.
Чай чаем, а мысли о том, что есть, у неё вина перед этой женщиной, Яну мучили. Помнила она о том, что такие вещи безнаказанными не остаются. История с её собственным мужем, была для неё ярким примером. Молодуха, с которой он загулял, когда работал на уборке урожая, была небом наказана, да так, что и врагу не пожелаешь. Женился он на этой Наталье, а жить не смог, хотя у них и сын родился. Помучалась она и уехала к матери в деревню.
Выпросил Сергей у Яны прощения, вернулся к ней, к сыновьям. И родня это одобрила, родня их и примирила. Мечтала Яна всю жизнь одному мужчине принадлежать и верность ему хранить. Не вышло…
Не сразу, поняла Яна, что не зря люди говорят, что первый муж – от Бога. Даже небольшой рассказ написала о том, что лучше мужа не терять:
«Я всегда гордилась, что я женщина. Нет, я не феминистка, мужчина для меня объект уважения и почитания. Но все-таки, как хорошо, что я родилась женщиной.
Правда, если бы я была мужчиной, то не забросила бы живопись. Да, но тогда бы я не стала матерью. А мои дети, два сына и дочь, чем не произведения искусства?
Мне нравилось быть слабой и нежной, но жизнь сама расставляет акценты. Когда, после просьб и длительного ожидания, я забила первый свой гвоздь, я, кажется, забила крышку гроба на собственном замужестве. Сначала, я научилась забивать гвозди, затем делать ремонт, следом копать землю, делать грядки. И когда я всему этому научилась, то подумала, а зачем мне этот лодырь, этот гулена, этот пьяница, если я такая молодец, умница, красавица все сама, да сама? Почему-то я считала, что я сама должна обеспечить своим детям все, я должна их вырастить достойно. Вот эта моя самость меня и сгубила. Я сейчас точно знаю, если бы я не забила тот гвоздь сама, а добилась, чтобы его забил мой муж, все было бы иначе. Женщина не должна уметь делать мужскую работу, она должна уметь подвинуть на это мужчину. Я долго была одна, и сейчас по прошествии времени, хочу посоветовать молодым женщинам - уважайте себя не за то, что вы не уступаете мужчинам ни в чем, а за то чего не могут достигнуть мужчины! Берегите в себе женственность, нежность и слабость, культивируйте в себе это!
Никогда не берите в руки молоток! Во-первых, ваши дети не лишаться отца, во-вторых, вас не будут мучить угрызения совести, в третьих, длинные ухоженные ногти, намного красивей исцарапанных и обветренных рук. А если вы все-таки уже не замужем, то больше не берите в руки молоток! И чем судьба не шутит, может быть, этот запрет и осчастливит вас. Гвозди то все равно кто-то должен забивать! Помощник обязательно найдется! И тем, кто очень нуждается в помощнике, одиночество не грозит!».
Рассказу она дала название «Никогда не берите в руки молоток!»
Яна уже набедовалась, понюхала, как говорится, фунт лиха. Правда, пожили вместе они всего полгода. Потому что её Серёжа продолжал по бабам ходить. Тем более, что с Яной они уже разведены были. Ему вроде и положено. Нарасхват он был. Работал тогда на трикотажной фабрике. Там мужиков раз-два и обчёлся. Заразу он домой принёс. Насекомых, о которых вслух не говорят. Яна это терпеть не стала. Быстро его выпроводила. Теперь уже навсегда.
А Наталья, что же, осталась она одна с грудным ребёнком. Переехала к сестре. А у сестры своих трое детей мал-мала меньше, да мужик пьяница. И случилось горе. Надоело сестриному мужу кормить-содержать свояченицу, устроил он жене дома скандал, стал Наталью выгонять, сестра и заступилась. Муж схватился за нож, погибла сестра Натальи. Квартиру заколотили, мужа посадили, детей в детский дом определили. И пришлось жить Наталье с чувством вины. Яне даже жалко её было. Разве это не наказание? Когда эта страшная новость дошла до Яниных знакомых, то Лена, Янина сотрудница сказала ей:
- Бог её наказал, эту доярку. Не будет семьи разбивать.
А сейчас Яна сама была в таком же положении. И это ей очень не нравилось. Оправдывала себя тем, что муж её Сергей должен за все эти грехи ответить. Он её муж перед Богом и людьми. Она мечтала всю жизнь ему одному принадлежать. А что вышло? Что от неё зависит? Поклялась она себе, что никогда не будет на Влада давить, не будет стараться разлучить его с семьёй. И больше всего на свете она хотела просто избавиться от этого наваждения, этой сумасшедшей любви. Она и написала Владу как-то об этом в стихах:
Облик твой как символ слёз и боли
я храню в тиши своей души,
но хочу забыть по доброй воле.
Стать самой собой мне разреши.
Вновь хочу я обрести свободу,
чтоб не ждать, не думать, не страдать.
Слать не буду жалоб небосводу -
надоело плакать и рыдать.
И растёт на сердце отчужденье,
для тебя там больше места нет.
Я у Господа прошу забвенья,
и у Времени прошу забвенья,
и у Памяти прошу забвенья -
от атак устала и побед.
Но Влад отреагировал на эти стихи неадекватно, с точностью до наоборот - после долгого воздержания, кумир опять, словно сорвался с цепи. Он собрал сабантуй, повод нашёлся, а Павел съездил за водкой, Слава тоже участвовал. К финалу Влад закрыл портьеру в своём кабинете огромной прищепкой. Для Яны это был знак. Сегодня Влад её домой не отпустит. За столом звучали песни под гитару, пива пили много, ели мало. Шикарные песни пел Краснов, лиричные, красивые, типа вот этой:
Дождь катился бисером с крыш,
Старый сад был весел и рыж.
И я в тайном сговоре с ним,
Упивался смехом твоим.
Быть такое могло неужели?
Сад твой смех, как дождь собирал,
Ветерок в деревьях играл.
Сбросил в лужу с неба звезду,
И качалась осень в саду.
На заброшенных старых качелях.
Старый сад нас укрыл от дождя и беды,
И на счастье хранил в листве наши следы
Вот уж хлопья снега летят,
И зима вошла в старый сад.
И зима вошла в мою дверь,
С ворохом утрат и потерь,
Новой боли обид и отметин.
Ветер-вор, деревья раздел,
Старый добрый сад поседел,
И спасти не смог от беды,
Под листвою наши следы.
И их стёр беззастенчивый ветер.
Неужели же эта зима навсегда?
И от нашей любви не осталось следа?
Я теперь не верю ветрам,
И всё снится мне по утрам:
Снова в старый сад захожу,
Стаи птиц шагами бужу,
Поднимаю с холодных постелей
И опять иду я туда,
Где купалась в луже звезда.
Где качели падали вверх,
Где живёт твой голос и смех.
У заброшенных старых качелей,
Я не верю, что эта зима навсегда,
И от нашей любви не осталось следа.
Песни заканчивались, пустела ёмкость для пива, пьянела компания. Все разбежались по домам, а Яну осталась с Владом наедине. И опять в её жизни зазвучал «Пинг-Флойд».
А с утра всё началось сначала. Угрюмое молчание, чуть ли не брезгливость на лице её кумира. Он опять раскаивался и злился на себя и на неё.
- Влад, почему ты так себя ведёшь? Что за отчуждение?
- Как я себя веду?
- Ну, наши отношения, понимаешь, мы же любим друг друга!
- Какие отношения, Яна, о чём ты? Нет никаких отношений, у меня же семья. И так повторялось снова и снова.
Яна пробовала исчезать, не появлялась у Влада день, два, так он звонил, давал какое-нибудь задание. И тогда она понимала, что нужна ему. И опять в почтовом ящике киностудии появлялись листочки со стихами. В них, Яна пыталась говорить с Владом. Иносказательно. На прямой разговор он не шёл, а стихи читал. Но и тут хитрил. Признавал в них только литературное достоинство, а о смысле помалкивал. И Януш продолжал к ней приходить, теперь, правда, реже. Всё на гастролях, да на гастролях. Приходил, и предъявлял свои права. А Яна сдавалась. Придумала даже для успокоения совести, что равновесие должно быть во всём. У Влада - жена, а у неё – Януш.