Только появился на рабочем месте после обеда, как зазвонил телефон, и классная руководительница старшего сына велела мне:
- Срочно явитесь в школу! - Не такой уж редкостью и раньше были вызовы «на ковёр» по поводу учёбы «способного, но ленивого» старшего сына, но на этот раз голос классной был отчаянным до паники.
В кабинете школьного воспитания за длинным столом у окна восседала группа взволнованных учительниц во главе с инспекторшей в милицейской форме, а посреди кабинета напротив стола обречённо сутулился на стуле старший сын. Увидел я и причину моего экстренного вызова - в центре стола в лучах сентябрьского солнца ярко блестел латунным боком патрон калибра 7.62 мм.
Из обличительной речи классной руководительницы следовало, что во время уборки школьной территории после уроков злоумышленник забрался под цоколь школы (из-за вечной мерзлоты все здания в городе стоят на бетонных сваях, как избушки на курьих ножках) и пытался осуществить подрыв здания-сооружения – запалил костёр и бросил в него боевой патрон.
Инспекторша озвучила признательные показания из протокола допроса злоумышленника: патрон был добыт им месяц назад из домашнего сейфа.
Ещё не веря случившемуся, непроизвольно нащупал я в кармане связку ключей, на которой находились и ключи от оружейного сейфа, подошёл к столу, взял патрон и на донышке гильзы увидел маркировку: «Norma 308Win». Не только отпали все сомнения, но и дурно мне стало от картины, услужливо нарисованной воображением, как шальная пуля летает по школьному двору. К тому же, идеальную стрелковую позицию представляет собой окно детской комнаты, выходящее на многолюдную площадь перед поликлиникой.
После того, как женский педагогический коллектив эмоционально-обличительно выговорился, воспитательница огласила приговор: сына поставить на школьный учёт, как неблагонадёжного, мне завтра явиться в разрешительную систему управления внутренних дел для дальнейшего разбирательства.
Всю дорогу от школы до дома казнил я сына воспитательным молчанием. Дома первым делом кинулся к сейфу. Ружья, карабин, ножи и все прочие охотничьи причиндалы находились на своих местах. Когда же я дрожащими руками открыл отделение сейфа, где хранились боеприпасы, то сразу обратил внимание на неплотно закрытую пачку патронов к карабину – в ней-то и недоставало одного патрона.
Под моим пристальным взглядом оба малолетних преступника (а без соучастия младшего сына это деяние никак не могло обойтись) тут же «ракололись». Месяц назад заметили эти проныры, как перед убытием в командировку перекладывал я запасной комплект ключей от сейфа из дорожного кофра, запираемого на кодовый замок, в платяной шкаф, и не преминули воспользоваться утратой мной бдительности.
От предложения закрепить на практике полученные во время компьютерных «стрелялок» знания – поохотиться на прохожих из карабина - сыновья категорично отказались. Молча и без слёз стерпели отвешенные им затрещины, понуро выслушали введённые санкции: полный запрет на компьютерное смертоубийство, месяц без компьютера и телевизора с ежедневным наведением идеальной чистоты во всей квартире и дополнительными занятиями по всем школьным предметам, - и уткнулись носами на два часа ареста каждый в свой давно обжитый угол.
«Малые дети спать не дают, а большие - жить». - С тех пор, как сыновья научились ходить и соображать, ни на один день не прекращалась борьба с их неистощимым интересом к запретным плодам, самым лакомым из которых, несомненно, являлось оружие.
Не только не препятствовал я сыновней тяге к знаниям, но и использовал её вначале для их же развития, а потом и как стимул с пользой для дела. Вычитав в умной книжке по детской психологии, что возня с мелкими предметами способствует развитию речи малышей, вываливал я перед каждым из сыновей горку войлочных и бумажных пыжей различного калибра с целью сортировки по размеру, а позже усложнял им задачу, предлагая проделать то же самое с дробью различных номеров. Ну, а когда научились они уже и ходить, разрешение подержать в руках ружья и принять участие в их чистке-смазке стало для сыновей не только высшей формой поощрения, но и той морковкой, с помощью которой удавалось вдохновить их на выполнение скучных и неинтересных домашних работ.
Только тогда и сладок запретный плод, когда вкушаешь его украдкой! И по мере того, как росли сыновья, всё выше и выше приходилось размещать плоды - вначале на верхних полках шкафов, а потом и в антресоли. Пока не наступил естественно-исторический предел. Застукал я сыновей, когда соорудив пирамиду из двух кухонных табуреток, пытались они дотянуться до антресоли – младший тянулся, а старший придерживал шаткое сооружение и его самого за ногу, - и пришлось обзавестись сейфом. Что, впрочем, не уберегло плоды от надкусывания.
На следующий день шёл я в управление внутренних дел, а «ноги падали» в предвкушении заслуженной мной лично кары – административного взыскания в виде немалого штрафа, лишения охотничьего билета и права охоты на три года, а то и конфискации оружия и боеприпасов.
В кабинете начальника разрешительной системы за столом находился сам начальник в чине майора, а на одном из стульев, стоящих вдоль стены, примостился мужчина в штатском костюме, оба лет на пять младше меня возрастом. Протянул я начальнику повестку, охотничий билет с вложенными в него разрешениями на гладкоствольное и нарезное оружие, и чистосердечно заявил о признании своей вины и готовности понести заслуженное наказание.
Майор, изучая мой охотничий билет и разрешения, поинтересовался:
- Какие меры воспитательного характера применили по отношению к сыну?
Стал я заливаться соловьём о прочитанной сыну лекции на тему правил хранения-использования огнестрельного оружия и опасности, которую представляет для окружающих несоблюдение этих правил, но мужчина в штатском вдруг прервал моё красноречие провокационным вопросом:
- На горох коленками в угол поставил? – Майор, не отрываясь от изучения моих документов, небрежно заметил: Можно и на гречку ставить.
Стараясь снизить тяжесть грядущего возмездия, признался я им, что по личному моему восприятию и пшено приводит к ощутимому воспитательному эффекту, но с учётом строгости нынешнего семейного законодательства ограничился простым стоянием в углу. Поведал также об исправно работающей сигнализации и строжайшем запрете сыновьям открывать дверь в квартиру посторонним в отсутствие родителей.
Майор усмехнулся:
- Я в курсе. – И добавил, обращаясь к мужчине в штатском. - Когда участковый пришёл с проверкой хранения оружия, сынишка ему из-за запертой двери сказал, что родителей дома нет, а если дядя не перестанет трезвонить и не уберётся подобру-поздорову, то придёт папа-десантник и наваляет ему так, что мало не покажется.
Тут они оба с нескрываемым интересом уставились на меня. Я в свою очередь обратил внимание на глубокий шрам на лице майора, идущий от левого виска до мочки уха, и изуродованную ожогами правую кисть мужчины в штатском – явно не бытового происхождения были эти отметины.
Майор почесал затылок шариковой ручкой и посетовал:
- Учишь их, учишь, а ни малейшего понятия о соблюдении личной безопасности. Почему бы не посреди школьного двора, а в том же городском коллекторе, например, не ставить им свои пиротехнические опыты?
Пришлось в очередной раз признаться, что подземные коллекторы, в которых проложены трубы водопровода, канализации и теплоцентрали, а также кабели городской телефонной сети, я с сыновьями уже проходил и запретил, как не самое подходящее место для их детских игр. Мужчина в штатском меня одобрил:
- Это правильно, всё мне меньше работы - разгребать последствия этих игр.
Представился он в ходе последовавшего знакомства начальником режимного отдела управления связи и предложил альтернативный вариант:
- Стройка совсем рядом со школой находится, а там карбид в достаточном количестве имеется. И пустых бутылок по всему городу несметно валяется.
Беседа становилась содержательной, и не удержался я заметить, что пивные банки тоже вполне годятся для этих целей. Майор, выслушав нас, только хмыкнул:
- Карбид, патроны - помельчала молодёжь! Помню, в шестом классе мы немецкую противотанковую мину со второго этажа школы на кучу собранного металлолома сбросили…
- Ну, и как? – одновременно спросили мы его.
- Повезло, что мина упала взрывателем вверх, – ответил он. И мрачно добавил. - Не повезло, потому что в это время завуч мимо проходил.
Майор замолчал, погрузившись в воспоминания. Тут и я припомнил вслух, как в том же возрасте взрыватель от фугасной авиабомбы запустил из костра в нарисованную мелом мишень на тыльной кирпичной стене сараев, как раз когда сосед собрался курочек покормить. Теперь оба моих собеседника с нетерпением ожидали продолжения и даже слегка разочаровались, услышав, что курочки оказались в сарае рядом с тем, в который угодил взрыватель.
- Бывали дни весёлые, - заметил мужчина в штатском. И поведал об экспериментах с неразорвавшимися немецкими и советскими артиллерийскими минами времён Великой отечественной войны на танковом полигоне из своего золотого детства.
Вышел тут даже небольшой спор между ним и майором по поводу разницы в один миллиметр в диаметре наших и немецких батальонных минометов, верх в котором при моей поддержке одержал майор.
Потом оба они навалились на меня по поводу моей якобы завиральности из-за принципиальной невозможности горизонтальной стрельбы артиллерийскими минами.
Майор так увлёкся, что когда вошла сотрудница разрешительной системы и спросила его, составлять ли протокол об изъятии оружия и будет ли приём граждан, только махнул ей рукой: Какой протокол? Какой приём? – и продолжил свою аргументацию рисованием на бланке протокола взрывателя ударного типа, срабатывающего под действием веса мины.
Изумлению обоих моих собеседников не было предела по поводу детской простоты решения проблемы – приведения в действие взрывателя с помощью резиновых полос, нарезанных из камер самолётного шасси. Заодно возрос и мой пошатнувшийся, было, авторитет в их глазах.
Спохватившись, майор посмотрел на часы (без малого час длились увлекательнейшие наши посиделки), достал из ящика стола злополучный патрон и поинтересовался местоположением моих охотничьих угодий. Одобрил выбор, особо отметил наличие в тех краях медвежьей берлоги и логовищ полярных волков, вынес окончательный вердикт: на первый раз ограничиться устным предупреждением, – и вернул мне патрон и документы, пожелав ни пуха ни пера.
Обменялся я прощальным рукопожатием с обоими собеседниками и покинул разрешительную систему в смешанных чувствах. Было тут и облегчение - отделался лёгким испугом после допущенного мной серьёзнейшего правонарушения. И удовольствие после знакомства и беседы с близкими по духу людьми. И лёгкая грусть от нахлынувших воспоминаний о таком далёком уже детстве.
И сверлила мне мозг крамольная мысль: А ведь и вспомнить нечего будет сыновьям из всего их детства, если всегда будут делать они только то, что можно и нужно, и не будут пытаться пробовать на зуб запретные плоды.