Маленькие истории от Михалыча
Владислав Михайлович Авксентьев - старый морской доктор, подполковник медслужбы в отставке, проплававший всю жизнь на подводном флоте, преподавал у нас на военной кафедре медицинскую службу ГО. Остроумный, бывалый мужик умудрялся так преподносить скучнейший свой предмет вперемешку со всякого рода военно-морскими байками, что эти истории запомнились на долгие годы. Вот несколько из них.
Про калоши и фокстрот
Дело было в середине пятидесятых годов. Михалыч, тогда еще слушатель четвертого курса, дежурил в хирургическом отделении.
Молодой преподаватель Военно-медицинской академии, в звании майора, заступал дежурным по части. Развод караула и дежурной смены проходил во дворе старинного здания ВМА под оркестр, который играл соответствующие уставам мелодии маршей.
Надо сказать что майор, как и полагается ученым мужам, был достаточно рассеян. Стояла сырая ленинградская осень, кругом были лужи и многие люди, в том числе и военные, ходили в очень модных тогда блестящих калошах завода «Красный треугольник». Майор, опаздывавший на развод, выскочил из трамвая, забежал в дежурку, пристегнул на ремень кортик и кобуру нагана и, запыхавшись, появился перед строем дежурной смены, как и следовало ожидать, блистая неснятыми калошами. Учитывая то обстоятельство, что калоши на нем были новенькие, фасонистые «со свистом», то в сочетании с брюками клеш, проход майора перед строем медиков выглядел очень эффектно. Невнятной скороговоркой пробормотав положенные по уставу гарнизонной и караульной службы слова команд, новоиспеченный дежурный по части после команды «шагом марш», взяв под козырек, произнес вошедшие в историю слова команды –«Оркестру играть, э-э-э, фокстрот!». Усатый капельмейстер невозмутимо взмахнул палочкой, и оркестр грянул «Серенаду солнечной долины», после чего давящиеся от смеха военные доктора, смешавшись в кучу, попытались ревностно, но безуспешно изобразить строевой шаг под музыку Глена Миллера.
Самый необычный в истории академии развод (впоследствии окрещенный «расползанием по Миллеру») состоялся, навечно войдя в анналы военно-морской медицины.
Майор, успешно защитив кандидатскую диссертацию по хирургии, долго служил на Дальнем Востоке, закончив военную службу полковником, начальником госпиталя. Затем, став доктором наук и профессором, он заведовал кафедрой нормальной анатомии в нашем мединституте. Умнейший, надо сказать, был человек, хотя и большой оригинал.
« Самый полный…..»
После войны Балтийский флот активно пополнялся трофейными боевыми кораблями и судами, наспех подремонтированными на верфях побежденной Германии и вовремя капитулировавшей Финляндии.
Михалыч, в то время слушатель первого курса Военно-медицинской академии, был направлен на корабельную практику в одну из бригад траления Ленинградской военно-морской базы, дислоцированную в Кронштадте. И с ходу был направлен на только что прибывший после ремонта из Фридрихсхафена трофейный военный транспорт № 52.
Жаждавший назначения на крейсер «Киров» Михалыч, ошалело разинув рот и сдвинув бескозырку на затылок, взирал с пирса на утюгообразный, крупно клепаный корпус с прямым форштевнем и кормой «кринолином». Старомодная, высокая труба, попыхивающая черным дымком, посвист пара и кучи шлака на пирсе свидетельствовали о том, что пароход неплохо послужил в качестве минного заградителя не только фюреру, но, однако, еще и кайзеру Вильгельму, и что было ему, родимому, ничуть не менее сорока лет от роду. А старая паровая машина на угле не позволяла «выгребать» более шести узлов. Однако пароход, несмотря на то, что однажды, с открытыми кингстонами, уже побывал на дне, был еще очень даже крепкой посудиной, на совесть склепанной из крупповской стали, и начальство начало мучительно думать, куда бы его пристроить. И таки додумалось! Пароход спешно загрузили пустыми бочками, наспех забронировали рубку, часть помещений, нарекли его «прорывателем минных заграждений» и присвоили № 17. Планировалось, что он, направленный на минные поля, своим корпусом вызовет взрывы донных магнитных мин, а сам при этом останется на плаву.
А минного добра на послевоенной Балтике было видимо-невидимо, ибо все воюющие стороны считали своим долгом напихать в море как можно больше минных заграждений. Еще несколько десятилетий после войны тральщики их вылавливали и уничтожали.
А многие минные банки так и не вытралены до сих пор.
После переоборудования корабль пошел на свой первый выход на ходовые испытания. На борту пожелал присутствовать сам комфлота- 4 , вице-адмирал Левченко, крутой мужик, из революционных матросов, большой мастер многоэтажных матов дореволюционного содержания. На мачте взвился адмиральский брейд-вымпел с двумя звездами и, задымив, новоиспеченный прорыватель «почапал» на Большой Кронштадтский рейд.
Михалыч, находившийся на мостике в качестве посыльного, внимательно слушал диалоги отцов-командиров и набирался офицерской мудрости.
«Разогнавшись» до вполне приличной для него скорости в пять узлов, командир корабля запросил у адмирала «добро» на полный ход, и гордо перевел реверс машинного телеграфа на «полный». Пароход густо зачадил, задрожал мачтами, и выдал… шесть узлов.
Гордей Иваныч Левченко, в свое время немало покомандовавший эсминцами и привыкший к лихим атакам и десантам, недовольно покосился на командира. Тот, чутко уловив настроение начальства, тут же запросил «добро» на «самый полный». Из машины недоуменно переспросили, разозленный командир через раструб переговорной трубы матом рявкнул в ответ. Кочегары в темпе заработали лопатами, командир БЧ-5 до отказа прибавил оборотов. «Прорыватель» начал судорожно трястись, греметь заклепками, и трещать шпангоутами, затем выпустил громадное облако черного дыма и «помчался» со скоростью… шесть с половиной узлов! Это было все, что заслуженный ветеран мог дать, после чего старая машина сразу «скисла», выпустив на прощание пушистое кольцо черного дыма и жалобно забрякав мотылями.
Адмирал, выдав несколько виртуозных матросских ругательств, вызвавших молчаливое восхищение у всех присутствующих, с недовольным бурчанием отбыл командирским катером на сопровождающий эсминец "Проворный"(тоже из трофейных,бывший Z-33), клятвенно пообещав на прощание списать старую калошу в народное хозяйство. Пароход потом подремонтировали, и он еще лет двадцать добросовестно тянул лямку в качестве несамоходной плавбазы аварийно-спасательной службы Балтийского морского пароходства.
Михалыча же перевели для дальнейшей практики на «Ваню-Маню», так моряки прозвали монитор «Выборг», бывший финский броненосец береговой обороны «Вяйнемайнен», который наши безуспешно пытались найти и утопить всю финскую и Отечественную войны, и который финны после них отдали СССР от греха подальше. А списали его аж в середине шестидесятых годов - такой вот крепкий корабль оказался.
Про ассоциации…
Суровый Михалыч прибыл на занятия по медицинской службе ГО во всеоружии. Дежурный развернул и развесил по стенам целую кучу страшных плакатов про поражающие факторы ядерного оружия и последствия радиационных поражений. Все судорожно стали рыться в конспектах в поисках формул снижения радиации и усердно что-то писать, наивно изображая неподдельную заинтересованность в предмете.
Михалыч, понимающе ухмыльнувшись в седую бородку клинышком, подошел к доске и стал рисовать мелом задачу по расчету уровня радиации в случае ядерного взрыва в городе Владивостоке. Рисовальщиком он был неважным, поэтому по ходу дела пояснял, что же это он хотел изобразить.
- Это, значить, полуостров Муравьева-Амурского (на доске появилось нечто похожее на пожарную «кишку») с островом Русский и архипелагом Римского-Корсакова (у конца кишки появились небольшой эллипс и несколько мелких точек)
- А это, стало быть, заливы Амурский и Уссурийский (к основанию кишки справа и слева были пририсованы два больших овала)
- А вот здесь, в центре города значить, будет взрыв (заштриховал кружок в конце кишки) и от него вам нужно рассчитать последствия. Все, время пошло!
Однако вместо дружной работы студенты сначала притихли, завороженно глядя на доску, затем раздались робкие смешки, переросшие в общий хохот.
Дело в том, что все нарисованное Михалычем, в комплексе удивительно напоминало мужские гениталии с капельками, смахивавшими на классические симптомы известной всем болезни. Уж тут-то студенты-медики ошибиться не могли! Пятый курс!
Михалыч, отойдя от доски подальше, тоже поняв в чем дело, смущенно заулыбался, стер с доски свое произведение, и укоризненно глядя поверх очков сказал: «Странные у вас, однако ассоциации, господа студенты!». И, повесив на доску плакат с нормальной схемой Владивостока, повторил задачу. Расчеты-то мы, конечно, сделали да и забыли, а вот «ассоциации» остались надолго.