У Кая и Герды была другая история. У них не было кровных связей, не было снежной королевы, да и вообще не было снега над городом. Всё сказки. Всё вымысел. Герда никого не спасла. Кай не складывал никаких слов. Не было льда и застывшего сердца. Были беспокойные ночи у писателя, скрипело перо, боролась со сном лампада на старом тяжелом столе, сны сулили беспощадные кошмары. Может, он был влюблен. Может, она была чужой. Может, ее не было вообще. Может, это всё его больная фантазия с порнографическим подтекстом. Может, он умер вскоре. Может, ему безумно хотелось тепла.
Хочешь, я размотаю шарф, который никак не могу позволить себе снять? Хочешь, я посмотрю тебе в глаза?..
Можно я просто расплачусь маме в трубку?
Я знаю всё,в чем не права. Я знаю каждый шаг. Свой шаг, на котором споткнулась с левой ноги. Говорят, это к несчастью. И мне хочется зарыться с головой в песок и кричать в него. Пусть скрипит на зубах и забивается в дыхательные пути, выворачивая наизнанку лёгкие.
Я не знаю, откуда в тебе столько сил. Не знаю, где ты берешь столько причин продолжать говорить мне "люблю". Не знаю, в чем находишь мне оправдание. Я не заслужила. Ничем. Ни в чем. А в твоих глазах сотни тысяч разноцветных огоньков, сливающихся в зелень на пороге осенних сумерек. Горчит коричей этот цвет под тенью густых ресниц. Глотает зрачок унции света от наших ламп. Я умираю в твоих глазах. Я плавлюсь в них. Я боюсь их. Я готова проплакать все твои слёзы, чтобы тебе никогда не знать вкуса отчаяния и боли.
Я знаю всё, в чем отрицательно совершенна...и в твоем взгляде упрек. Даже если ты думаешь, что его нет. Я его вижу. Я его чувствую. Упрек, близкий к разочарованию. И сдать бы меня в дом престарелых, да жалко...
А ещё бывают острые простыни и душные ночи, пропитанные насквозь простудой и насморком. Тигровые закаты в окнах. Черные разводы далёкой воды. Мокрые ресницы. Размазанная тушь. Дрожащие пальцы. Жадные поцелуи в своей спешной неаккуратности. Приоткрытым ртом касаться твоих доверчивых губ и...открывать глаза, бросаясь наспех в твои глаза. Руки под спину, прятать лицо в волосах, скрипеть надорванным сердцем в кофейном переборе. И ждать, что вот-вот всё станет иначе. Что ещё немного, и можно будет свободно и резко выдохнуть, расслабив позвоночник на скомканном одеяле. И ты склонишься надо мной, нырнешь в тепло и обернешь меня в тихое "ялюблютебя,юлька". И в твоих глазах не будет упрека. Не будет ожидания и сдержанных надежд. Будет воплощение чего-то маленького и настоящего. И я улыбнусь.
Наверное, я не умею ничего, кроме как мечтать. Ничего, кроме как строить бесполезности в невозможностях. Не знаю,видишь ли,какой петлёй стягиваю себя. Прости. Но я не знаю,что делать.
Можно я не буду улыбаться тем, кому не хочу? Кто придумал эти формальные правила вежливости? Какое-то лицемерие в законе. Пошло. Противно. До судорог измученного желудка в позывах рвоты. Кто улыбается всем - не улыбается никому. Величайший грех - лицемерие. Величайшая уловка человечества - фальшивая искренность. Неужели не воротит от устоявшегося запаха протухшего мяса? - так пахнут губы в улыбке лицемера. Папье-маше - вот модель современногго общества в лице обездушенного Петрушки. Можно я больше не буду улыбаться тем, кому не хочу? Не выношу гнилых запахов.
Я не знаю, на сколько хватит меня. Я не знаю, на сколько хватит тебя. Нас. Я не знаю, сколько сменится лун, прежде чем я окончательно сойду с ума.
Кажется, ещё не так много.
Кажется, ты однажды распишешься в моей истории болезни.
Кажется, с самого сотворения мира я любила тебя.