Ангел медленно спускался с зябкого прозрачного неба.
Почти не двигая расправленными крыльями, подсвеченными в розовое встающим и пока не видным из-за леса солнцем. Ерофеич почувствовал как восторженно-тревожно бумкнуло в груди сердце и опустился на одно колено.
Выстрел спугнул отсыревшую рассветную тишину и отразился трехкратным эхом. Ангел судорожно поджал одно крыло и, кувыркнувшись, рухнул в мокрые кусты сирени.
Ерофеич встал, смахнул комки земли с мокрого колена, бросил за спину ружье и неторопливо подошел к трупу. Достал мачете и ловко отрубил пушистые крылья: нежные, почти невесомые перья - единственная польза от летающих тварей.
Ну, конечно, их назвали ангелами. Вроде люди. С крыльями. Летают. По своему красивые. Как их еще назвать? Хотя правильнее было бы чертями. Или летающими обезьянами – по повадкам и уровню интеллекта.
Оставляя алые брызги ангельской крови на траве, Ерофеич направился к большому фермерскому дому. По дороге прошел мимо горба зачехленной и прикрытой брезентом зенитки. Дорого обошлась, зато недавно, когда ангелы густыми клиньями летели с африканской зимовки и, по своему обыкновению, жадно объедали все попадавшееся на пути, удалось отбить несколько нападений.
А вот соседний колхоз остался вовсе без посевных материалов, пока ждали мобильную зенитную группу из МТС. Теперь ходят к Ерофеичу, просят в долг, ругаются, называют кулаком. Он не обижается, он и есть кулак, по-современному говоря, фермер. Он, конечно, даст. А то обнищает колхозный народишко, может ведь и красного петуха с расстройства пустить.
Ерофеич заглянул в батрацкую и бросил крылья на пол в прихожей. Чтоб девки с утра запарили и ободрали. Вошел в дом, снял с себя отсыревшую за часы сидения в засаде одежду, на кухне поставил чайник.
По маленькому телевизору в утренней программе затейливо ругались ученые. Про ангелов, конечно.
Один, в очках, пребойко что-то излагал про митохондрии и рибонуклеотиды. Второй, тоже в очках, язвительно резюмировал:
- Вы, коллега, не можете не согласится с тем, что научного объяснения взрывной генетической мутации на сегодняшний день просто нет.
- Не могу не согласиться – обреченно кивал первый и продолжал сыпать терминами.
Ерофеич вздохнул, высыпал из банки в руку россыпь скрюченных чаинок и пересыпал в чашку. Он любит покрепче. Снова удивился своей ладони – бугристой, грубой, мозолистой. Разве скажешь, что это рука университетского преподавателя истории из большого города? Бывшего, конечно. Хотя и посейчас ведет он несколько классов в местной школенке, чтоб форму не терять.
Какие там нынче университеты? Какая там история? Какие, в конце концов, города? Одно воспоминание, призрак, мираж, былое и думы.
Проверил в ноутбуке почту. Писем не было. «Переводы мы, значит, получаем регулярно, а письма родителям, пишем редко. А мать, между прочим, болеет уже две недели» - язвительно про себя прокомментировал он молчание двух своих дочерей. Была еще и третья, но о ней он старался не вспоминать. Пропала два года тому назад.
А потом как-то перевернул Ерофеич ногой труп убитой им ангелицы да и поседел. Бабы, да и девки местные говорят, что седина ему идет.
По телевизору после политических новостей снова вернулись к ангелам. Показывали ангельскую «ферму», говорили, что с трудом, но поддаются дрессировке.
- Мы ведь не убиваем наших заболевших родственников, даже если они ведут себя неадекватно, - подрагивающим от волнения голосом говорит пожилая докторица. – Так почему же мы убиваем ангелов?
«Да потому что, если мы не будем их убивать, то они убьют нас, как цивилизацию. И так уже на грани» - мысленно ответил Ерофеич, выключил телевизор и выбросил из головы сложные мысли.
Был бы он еще преподавателем, да была бы Надюшка здорова, они могли бы на пару часов углубиться в увлекательный спор – что важнее: этические принципы или судьба цивилизации. Но он давно уже был фермером, отвечал за жизнь своей семьи, за своих батраков а частично еще, так сложилось, и за соседнюю деревню. Поэтому он убивал и будет убивать ангелов. Не задумываясь.
Ерофеич сплюнул попавшие в рот с последним глотком скользкие чаинки. Отовсюду слышались звуки нового дня. Фермерское хозяйство просыпалась, зевало, покрикивало, скрипела дверями, лилось водой, хрюкало, кудахтало, ржало и лаяло.
«Что-то не так!» - вдруг всполошился Ерофеич, услышав перепуганный гомон у курятника. Заполошно залаяли дрессированные на ангелов псы, лохматыми клубками катаясь по земле. Фермер хватнул ружье, выскочил на улицу, протолкнулся сквозь толпу батраков.
Неужели прорвались? Или кто из своих?
Ангел забился в угол курятника, прижимая к груди распотрошенную курицу. Ангелица. Лицо в крови и перьях, но вполне узнаваемое. Только умная и ироничная надюшкина доброжелательность сменилась тупой жадностью и испугом.
Ерофеич скрипнул зубами и нерешительно вскинул ружье.