1
Едва за окнами брезжит свет, Бен встает с кровати, раздвигает шторы, распахивает окно, вдыхает хрупкий, прозрачный прибрежный воздух, приоткрывает дверь своей спальни, слушает молчание темных коридоров, выскальзывает из комнаты, неслышно сбегает вниз по ступенькам, входит в пустую кухню, достает коробку кукурузных хлопьев, рассыпает желтые неровные пластинки по полу и тихим свистом будит собаку, которая спит на коврике у входной двери. Крупный кремовый лабрадор сонно потягивается, вскакивает на лапы и мягко, будто это и не пес вовсе, а молодая изящная кошка, подбегает к хозяину, виляя хвостом, и языком собирает с пола сладкие хлопья. Бен оставляет собаку в кухне хрустеть любимым лакомством, а сам возвращается в спальню, аккуратно заправляет постель, идет в ванную, умывается, чистит зубы, расчесывается, надевает джинсы и свитер, спускается вниз и снова свистит псу. Гулять.
Бен идет по узкой каменистой тропинке прочь от дома, то и дело спотыкаясь, но удерживая равновесие. Пес уже далеко впереди, ныряет в траву, будто дельфин, лает на чаек, которые шумно срываются с утесов, кружат над водой и над берегом. Гибси уже двенадцать лет, а он все резвится, как щенок. Бен жует травинку и смотрит вверх, в хмурое утреннее небо, по которому плывут тучи цвета стали, низко, будто вот-вот зацепятся за скалы и прорвутся проливным дождем. Волны набегают белой пеной и брызги летят в лицо, если подойти слишком близко к береговой линии, а бледное солнце поднимается над горизонтом, пробиваясь из-за туч редкими бликами, роняя косые лучи в воду, сразу несколько, тут и там, и можно представить, будто сияющие лестницы спускаются с небес.
Гибси находит в траве мертвую чайку и начинает обнюхивать бездыханное птичье тельце. Бен прикрикивает на пса, но тот еще глубже зарывается носом в зловонную тушку. Бен хватает Гибси за холку и оттаскивает подальше от разлагающейся птицы, по ходу читая лекцию о бактериях и заразе, но псу, разумеется, все это невдомек, и вот лабрадор уже снова рассекает траву, ловко перепрыгивает через большие валуны и воображает себя охотником на чаек. Вдруг Гибси останавливается, задирает голову вверх, смотрит на высокую отвесную скалу и начинает неистово лаять. Бен тоже поднимает голову прищуривается, пытаясь проследить взгляд пса. От травы исходит запах сырости и густой утренний туман, но, чем выше смотришь, тем четче становится картинка. На скале неподвижно стоит темная фигура, а вокруг нее сверкают странные блики. Лучи света снуют из стороны в сторону, будто это и не человеческий силуэт вовсе, а уменьшенная копия маяка. Гибси продолжает заходиться лаем, а Бен все всматривается в фигуру, пытаясь понять, что именно производит это странное свечение Он приходит к выводу, что, вероятнее всего, человек, стоящий на скале, держит в руках фонарик и водит им туда-сюда, будто в поисках чего-то или кого-то.
Бен ощущает волнение, и это нехороший признак, поэтому он делает несколько глубоких вдохов и прижимает палец к запястью, чтобы контролировать пульс. Фигура так и стоит на скале, неподвижно, и только луч фонарика мечется по сторонам, изредка исчезая на фоне промелькнувшего солнца. Бен говорит Гибси, чтобы тот прекратил лаять, но пес не унимается. Внезапно силуэт начинает двигаться, делает шаг в сторону, наклоняется, подбирает что-то с земли и выпрямляется снова, только теперь в его руках вместо фонарика, предмет, который по форме больше всего напоминает Бену ружье. Гибси лает еще громче и неистовее, и Бен кричит ему:
- Гибси! Бежим!
На этот раз пес слушается хозяина и бежит прочь, а сам Бен отбегает на несколько шагов, но спотыкается о булыжник и падает на мокрую землю, растянувшись на животе и больно ударившись носом. Бен проверяет пульс — слишком частый. Бен старается дышать как можно глубже, но воздуха отчаянно не хватает. Он понимает, что человек с ружьем стоит очень высоко, и весь берег перед ним, как на ладони, и сам Бен, распластавшийся на земле, для него — добыча проще некуда. Бен ползет на животе, шепотом зовет пса, изредка поднимая голову, чтобы осмотреться. Внезапно раздается оглушительный выстрел, и чайки, спорхнувшие со скал и с песчаной береговой линии, начинают кричать, будто одержимые младенцы. Бен поднимается на локтях и смотрит на скалу, на того, кто стрелял. Силуэт стоит лицом к берегу и целится совсем не в него, не в Бена, а в направлении, параллельном береговой линии. Когда раздается второй выстрел, Бен вскакивает на ноги и бежит. Он находит Гибси уже возле дома. Пес скребется лапами в дверь — просит, чтобы ему открыли. Бен впускает собаку внутрь, а сам еще некоторое время сидит на крыльце, смотрит в сторону моря и слушает выстрелы, которые теперь кажутся ему тихими и нереальными.
Мама ставит посуду и что-то напевает себе под нос. Отца в кухне нет — должно быть, принимает душ. Мама выглядит уставшей, будто сейчас не утро, а поздний вечер. В последнее время она всегда такая по утрам. Да и по вечерам тоже. У мамы потухший взгляд, но ласковая улыбка на лице. У мамы слишком рано поседели волосы, но она никогда не забывает подкрашивать их в цвет спелой пшеницы. Мама всегда чего-то боится, но держит голову высоко поднятой и говорит, что все будет хорошо.
- Я видел какого-то человека на берегу, - говорит Бен, садясь за стол.
- Ты помыл руки? - спрашивает мама.
- О, черт, забыл, - Бен тщательно моет руки с мылом в кухонном умывальнике и вытирает полотенцем.
- Что за человек?
Бен наливает себе стакан молока, подогревает в микроволновой печи и выпивает залпом.
- Не знаю. Странный тип какой-то. Стрелял в воздух...
- Стрелял? - мама слегка бледнеет, но улыбка тут же возвращается на ее усталое лицо. - Значит, больше ты один бродить не будешь.
- Да перестань, - говорит Бен. - Он же в воздух стрелял. Хотел бы выстрелить в меня, давно бы выстрелил. Может, он просто любит пострелять по утрам. Ну, кто-то бегает, кто-то плавает в бассейне, а этот стреляет.
- Бенни!
- Мам. Мы здесь уже неделю, и я ни одного человека в округе не видел, потому что мы целыми днями только сидим дома или выходим на берег. Я с тоски умру!
Мама садится за стол напротив Бена.
- Если я правильно тебя поняла, ты хочешь подружиться с вооруженным психом, дабы развеять тоску. Я не ошиблась?
- Я не сказал, что хочу подружиться. Просто не надо приставлять ко мне охрану лишь только потому, что в наших окрестностях кто-то появился, ладно?
Мама вздыхает.
- Пойду переоденусь, - говорит Бен. - А то я весь испачкался, когда убегал от вооруженного психа.
Бен пытается перевести все в шутку, но мама на этот раз не улыбается.
- Бен, - серьезно говорит она. - Ты нам слишком тяжело достался, пойми. Поэтому я боюсь всех и каждого, кто может представлять для тебя угрозу. Это понятно?
Бен кивает. Ладно. Никаких больше психов с ружьями. Все будет тихо и спокойно. Как и предполагалось.
Бен поднимается к себе в спальню. Еще на рассвете он оставил окно распахнутым, и в комнате теперь прохладно и свежо, а занавески надуваются от порывов ветра, подобно парусам. Бен садится на край кровати и смотрит в зеркало, которое висит на стене напротив. Он сдает. Так же, как и мама. Совсем недавно он весил гораздо больше, на щеках постоянно играл румянец, светлые волосы завивались, стоило лишь чуть отсрочить стрижку. Он пробегал стометровку быстрее всех в классе, и учащенный пульс никогда не был поводом для беспокойства. Сколько еще пройдет времени, прежде чем он снова будет выглядеть и чувствовать себя, как раньше? Сколько врачей, больничных палат, анализов, курсов реабилитации, чтения статистики о продолжительности жизни, маминых страхов, отцовских правил, и сплошных ограничений, куда ни плюнь. Ты идешь слишком быстро. Этот фильм слишком страшный. Эта сумка слишком тяжелая. Этот бифштекс слишком жирный. На вечеринке может быть накурено. Даже не смей коситься на спиртное. И на девчонок. И на велосипеды. Плавай ближе к берегу. И не так быстро. Нагрузки, нагрузки, нагрузки. Они тебя убьют. Ты у нас один. Один, понимаешь? И никогда не забывай мыть руки. Иммунитет -это очень важно. Ах, да! Не простужайся! Но и не перегревайся. В общем умеренность, умеренность, трижды умеренность во всем — это то, что поможет тебе выжить, а нам не потерять самое дорогое. Все запомнил? Если нет, это не страшно. Мы не устанем повторять это каждый день.
Бен снимает свитер и футболку и с этого момента передвигается по спальне, не глядя в зеркало. Слишком некрасиво, слишком больно. Вполне достаточно впалых щек и острых плеч, бледных поджатых губ и глаз, которые на худом лице кажутся такими огромными, будто кто-то подогнал их Бену не по размеру. Носи, что осталось, все подходящее разобрали.
Бен роется в шкафу, достает выглаженную футболку (гладить необходимо, высокая температура убивает бактерии) и теплый свитер (в здешних краях лето нежаркое, а простужаться, как известно... Ну, вы поняли). Решив, что спальня уже хорошо проветрилась (свежий воздух, никакой бытовой пыли и резких запахов), Бен подходит к окну, намереваясь закрыть створки, но внезапно его внимание привлекает странный предмет: серый матерчатый мешочек размером с кулак, аккуратно свернутый и перевязанный длинной, тонкой алой лентой. Бен перегибается через подоконник и осматривается, силясь понять, как эта вещь могла попасть в окно второго этажа. Внизу никого, на ветвях раскидистого дуба, которые ветреными ночами бьются в стекло, тоже ни души. Даже птиц нет, будто попрятались все.
Бен запускает руку в мешочек и первое, что ему попадается — прямоугольная открытка с изображением пейзажа небольшого городка, в котором Бен никогда не бывал, и который вряд ли узнал бы, если бы не надпись в углу золотыми тиснеными буквами - «Шэннон». Бен хмурится: какой к черту Шэннон? У него там нет ни родни, ни знакомых, и никто из друзей не собирался туда на каникулы. Бен переворачивает открытку обратной стороной и читает: «Тихо!» Подписи нет. Почерк мелкий, но буквы выведены аккуратно.
Бен откладывает открытку и снова сует руку в мешок. Под пальцами что-то холодное и влажное. Предупреждение в открытке, сложенное с неприятным тактильным ощущением, в сумме дают немало поводов для опасений, но жизнь Бена — это и без того бесконечная череда опасений, так что, одним опасением больше, одним меньше... Бен достает из мешка маленький прозрачный пластиковый пакет, в какие обычно насыпают таблетки, лекарственные порошки или марихуану (да, Бен видел, хотя ни разу не пробовал). Достает и тут же бросает на пол, едва сдержав крик.
В пакете среди кусочков колотого льда лежит что-то маленькое и окровавленное, и сами льдинки тоже пропитались кровью и окрасились в бордовый цвет. Стакан «Кровавой Мэри», если переборщить со льдом. Вишенка, упавшая в снег. Орган для трансплантации лилипутам.
Несколько секунд Бен не мигая смотрит на пакет, лежащий на полу, держит руку на пульсе, делает несколько глубоких вдохов, потом несколько вдохов помельче, потом снова пару глубоких. Убедившись, что содержимое пакета не шевелится и не издает никаких звуков, Бен нагибается и поднимает жутковатый сюрприз с пола. Распечатав пакет, Бен вываливает кроваво-ледяную кашу на белый подоконник и внимательно разглядывает то, что больше всего напоминает ему сердце. Очень маленькое, аккуратно вырезанное сердце птицы. Мама иногда готовит куриные сердечки с рисом и луком, только те выглядят гораздо аппетитнее.
Бен берет из ящика стола чистый лист бумаги, подставляет его под край подоконника, сгребает на лист льдинки и крошечный кусочек фиброзно-мышечной ткани, сворачивает бумагу и некоторое время мечется по комнате, размышляя, куда бы это выбросить. А потом он решает, что нужно выкинуть все подарки сразу, включая открытку и матерчатый мешок, снова разворачивает лист, вкладывает туда прямоугольную картонку с пейзажем городка Шэннон, кидает сверху мешок и вдруг слышит тихое звяканье. В мешке есть что-то еще, и, судя по звуку, это уже не птичьи внутренности. Бен выворачивает мешок наизнанку, и на подоконник падает маленький, диаметром не больше монеты в десять евроцентов, золотой кулон, выполненный в форме Кельтского креста.
- Что за хрень? - говорит Бен, но ему никто не отвечает. Тогда он берет промокшую от подтаявшего льда открытку, кладет ее на подоконник рядом с кулоном и алой лентой, сворачивает лист бумаги с птичьим сердцем в плотный шарик, опускает шарик в мешок, который служил упаковкой для посылки, выходит из спальни, запирает дверь на ключ, спускается вниз и, осторожно пройдя мимо кухни, дабы не привлечь внимания родителей, покидает дом и направляется в сад. Бен разрывает ямку в земле, кладет туда мешок, закапывает, разравнивает землю, отряхивает руки и оглядывается по сторонам: не наблюдает ли кто за ним. Убедившись, что явной слежки нет, он идет обратно в дом, снова поднимается в спальню, моет руки с мылом, продевает алую ленту сквозь ушко золотого кулона, надевает кулон на шею и прячет под свитером. Кто бы это ни прислал, он наверняка хотел, чтобы Бен это носил.
Во время завтрака Бен рассеянно говорит с родителями о вчерашней телепередаче про пришельцев, а перед глазами у него бесконечно маячит образ вырезанного птичьего сердца. И чем больше он об этом думает, тем больше ему кажется, что это сердце чайки.
2
Отец паркует свой фургон на полупустой стоянке, и вся семья идет обедать в кафе, самое большое из всех местных. Они впервые за неделю выбрались в город, потому что кончились продукты, и Бен несказанно этому рад, потому что здесь все хоть отдаленно напоминает о жизни, в отличие от замершего предместья, где время давно уже движется только на циферблатах часов. Бен заказывает салат без майонеза (холестерин), отказывается от фирменного стейка (причина та же), и уныло ковыряет вилкой вареную картошку.
- А здесь совсем мало машин, - замечает отец. Мама кивает, Бен молчит.
- То ли дело у нас, припарковаться негде, - продолжает отец.
- И люди дружелюбные, - поддерживает мама. - Улыбчивые.
Бен ковыряет картошку.
- Тебе здесь не нравится, - говорит отец, и это скорее утверждение, чем воппрос.
- Что? - Бен поднимает взгляд и хмурится. Он смотрит на родителей, а они оба смотрят на него.
- Конечно, не нравится, - повторяет отец. - Ясно же, что ты хотел не таких каникул. Ты хотел бы поехать в горы с Тарой и Максом, как в прошлом году, а тебе приходится сидеть взаперти с нами, на краю света...
- Пап, - говорит Бен и отставляет тарелку с картошкой. Его уже тошнит от этой пресной пищи. - Я же не идиот. Согласен, было бы гораздо круче тусоваться с лучшими друзьями в каких-нибудь кэмпингах, лазать по скалам, сплавляться по рекам, жарить мясо на кострах, петь песни под гитару, пить пиво, играть в шарады, кататься на велосипедах, ночевать в палатках и незнакомых домах...
Чем больше Бен говорит, тем чаще бьется его сердце, и слезы уже совсем близко, но он втягивает носом воздух, много воздуха, столько, сколько хватит на то, чтобы удержать пульс на грани допустимого и не выглядеть сопливым ребенком в глазах родителей.
- Было бы в миллион раз круче попробовать, наконец, травку, заняться развязным сексом, с кем-нибудь первым встречным, и...
- Бенни, - мягко мурлычет мама.
- И вляпаться в какие-нибудь веселые неприятности, - договаривает Бен уже с придыханием, потому что воздуха уже не хватает. Он делает паузу и выпивает немного воды из высокого стакана. - Но я же не идиот!
Родители молчат, и Бен разглядывает их, пытаясь понять, что означает это молчание: бесконечную жалость или бесконечное уважение. Бесконечная любовь ничего не дает. Бесконечная любовь - это программа, установленная поставщиком, нечто, работающее по умолчанию, всегда и везде, в любой ситуации, каждый день, вне зависимости от того, хорош ты или плох, умен или глуп, красив или страшен, здоров или болен. Родительская любовь — единственная форма любви, которая ничего не требует взамен. Даже если ты груб с ними, даже если ты не оправдал их ожиданий, даже если ты украл у нищего подаяние прямо из протянутой ладони, даже если ты пнул собаку, или утопил лягушку в кислоте, или назвал учителя говнюком, или примерял платье покойной тети Виктории, или проколол шину соседу, или даже если ты сексоголик, чертов псих-извращенец, маньяк-убийца — это ровным счетом ничего не меняет. Ты уже заслужил их бесконечную любовь. Ты заслужил ее своим рождением.
- И если такими разговорами вы испытываете меня на прочность, то не надо. В твердости моего духа и силе моей воли можете не сомневаться. Ибо — повторюсь — я не идиот!
Вот теперь это точно уважение. Отец прищуривается, мама опускает глаза. Еще немного, и она возьмет Бена за руку и прямо здесь и сейчас разыграется самая настоящая семейная драма из какой-нибудь мыльной оперы девяностых годов. Бен не хочет мыльных опер. Он встает, вытирает рот салфеткой и говорит:
- Если никто не против, я немного прогуляюсь. Хочу посмотреть, есть ли здесь музыкальные магазины. Когда соберетесь уезжать — позвоните.
Он направляется к выходу, но успевает сделать лишь пару шагов. Его путь преграждает молоденькая официантка, осторожно берет его за рукав и уводит за толстую колонну, на которой развешаны черно-белые фотографии с видами городка. Бен смотрит на нее с недоумением: он не привык к такой настойчивости со стороны девушек. Официантка говорит:
- Я понимаю, это странно выглядит...
- Все клево, - Бен улыбается и, кажется, немного краснеет. - Что у вас сейчас в кино показывают?
- Ты не понял, - девушка тихонько смеется и достает из кармана передника плотный желтый конверт.- Тебе просили передать это. И сказали, чтобы никто не видел, особенно твои родители. Ты часто обедаешь с родителями?
- Кто передал? - Бен берет конверт и выглядывает из-за колонны, чтобы осмотреть зал. За столиком рядом с его родителями сидит немолодая пара. Оба читают газеты и не обращают внимания друг на друга. Чуть поодаль сидит симпатичная брюнетка. Она склонилась над раскрытым ноутбуком, темная челка закрывает половину лица, а пальцы быстро бегают по клавишам. Больше в кафе никого нет. Если не считать маму и отца.
- Из той машины передали, - официантка кивает в сторону окна, и сквозь идеально чистое стекло Бен видит небольшой черный хэтчбэк с тонированным стеклами.
- Кто сидел в машине? - спрашивает Бен.
- Я не знаю! - еще немного, и официантка перейдет на крик. - Я здесь работаю меньше недели! Я на каникулы приехала, подзаработать! Откуда я, черт возьми, знаю, кто сидел в машине! Какой-то человек!
- Успокойся, - говорит Бен и по привычке добавляет:
- Подыши.
Так он обычно говорит сам себе, когда начинает психовать сверх меры. Официантка кивает и выжимает улыбку, кислую, как грейпфрутовый фреш. Бен не выносит грейпфрутовый фреш.
- Извини, - говорит она. - Просто я правда не знаю. А кинотеатра здесь нет. Но можем просто погулять.
- Обязательно, - рассеянно роняет Бен, и взглядом умоляет девушку отойти. Открывать посылку на улице довольно опасно: после вчерашнего сюрприза в этом конверте можно ожидать чего угодно. Кошачий хвост? Мышиные экскременты? Кольцо с бриллиантом? Открытка из Панамы?
Официантка, наконец, удаляется, не преминув еще раз напомнить, что встретиться она все же не против, а Бен прижимается спиной к колонне и распечатывает конверт. Лист плотной бумаги, сложенный вчетверо, и снова — Бен уже не удивился, хотя и ощутил легкий позыв к рвоте — птичье сердечко, бережно упакованное в пакетик со льдом. Серьезно, это начинает казаться забавным. Пожалуй, даже веселее, чем кэмпинг с Тарой и Максом. Бен разворачивает листок и видит уже знакомый убористый почерк. На этот раз в самом центре листка черными чернилами выведены слова: «Слушай его».
Бен вспоминает о родителях. Если они сейчас обнаружат, что он не покидал кафе, тут же начнутся бесчисленные вопросы. Что у тебя в руках? Кто это прислал? Что это за гадость? За тобой кто-то следит? И что вообще тут происходит.?
Прижав свои новые подарки к груди, Бен выскальзывает из-за колонны, и, убедившись, что мама с отцом заняты едой, одним прыжком преодолевает расстояние до двери, распахивает ее и сталкивается лбом с посетителем, который пасмурным летним днем, не думая ни о чем плохом, а может и думая, но это не важно, собирался перекусить парочкой бифштексов с картошкой.
- Прости, - бормочет Бен, взглянув на парня в светло-фиолетовой ветровке. - Я тебя не заметил.
Бен слегка отодвигается, намереваясь впустить парня в кафе, но тот стоит, как вкопанный и смотрит на Бена, а точнее на его руки.
- Что-то не так? - спрашивает Бен, хотя прекрасно понимает, что все кругом не так, потому что во-первых у него одышка, во-вторых, глаза бешено блестят, а в-третьих, у него в руках то, что обычно люди в руках не держат.
- Ну... - произносит парень. - У тебя... чье-то сердце.
Бен шумно втягивает носом воздух.
- Что?
- Ну, у тебя в руках, - парень кивает на пластиковый пакетик со льдом и кровью. - Это ведь сердце, да?
Боковым зрением Бен видит маму, которая поворачивает голову в направлении выхода, поэтому он подается вперед, выскакивает из кафе, а заодно выталкивает на улицу парня в фиолетовой куртке.
- Да, - говорит Бен и поспешно убирает пакетик в конверт.
Парень продолжает пялиться.
- Что? - раздражительно произносит Бен. - Это такой ритуал, понимаешь? Ритуал с птичьим сердцем. Еще вопросы есть?
Парень смотрит на него из-под каштановой челки с явным недоверием.
- Что за магия?
- Магия поклонения птичьим сердцам! - выкрикивает Бен. - Съедаешь птичье сердце и становишься бессмертным. Какая разница? Ты в кафе шел, или что?
- Ну да, конечно, - парень пожимает плечами и отходит на пару шагов. - Только я хоть убей не припомню ни одного ритуала с сердцем чайки. Хоть убей, не припомню...
Бен вздрагивает.
- Что? Что ты сейчас сказал?
- Чайки, - с улыбкой отвечает парень.
- Откуда ты знаешь, что это сердце чайки?!
- Да просто подумалось, - говорит парень. - Видишь ли, куриные или утиные сердечки продаются в любом супермаркете в замороженных лотках, поэтому мне не кажется, что ты будешь так бережно хранить то, что можно купить в любой момент. К тому же, судя по виду, сердечко это было либо недавно разморожено, либо — что вгоняет меня в полнейший ужас — недавно вырезано. И судя по тому, что мы находимся на берегу моря, мне сдается, что принадлежало оно именно чайке. Хотя... может я и ошибаюсь. Может, это ворона или галка...
- Послушай-ка, - Бен хватает парня за рукав его светло-фиолетовой куртки и тащит за угол кафе. Родителям ни к чему наблюдать, как их сын разговаривает с незнакомцами.
- Мне тоже показалось, что это сердце чайки, - возбужденно шепчет Бен в парню лицо. - Сразу так показалось!
- Что значит, «показалось»? - парень вздергивает бровь. - Ты же сказал, это для ритуала.
Бен машет рукой.
- Да ладно тебе, я соврал. Я понятия не имею ни о каких ритуалах.
- Тогда откуда оно у тебя?
Бен думает, что если он скажет правду, парень сочтет его сумасшедшим. Немудрено, если бы кто-то рассказал такую историю самому Бену, он бы тоже покрутил пальцем у виска. Тогда Бен снова врет и говорит, что нашел его в саду.
- Прямо в конверте, да? - хмурится парень.
- Господи, - вздыхает Бен. - Ладно. Мне его кто-то подбросил. Бред, я понимаю, но все же...
Парень пожимает плечами.
- И что ты думаешь с этим делать?
- Не знаю, - признается Бен. - Выброшу, наверное.
Парень кивает. У него темно-серые глаза, всегда чуть прищуренные. Ему в лицо дует ветер, но он даже не поеживается, не кутается в свою куртку — видимо, привык к местному климату.
- Наверное, это правильно, - говорит он. - Не хранить же его в холодильнике, ей богу. Это же не донорский орган какой-нибудь...
Слова «донорский орган» заставляют Бена вздрогнуть, хотя одет он тепло и ветер не продувает через его плотную плащевую куртку.
- Да.. конечно... - еле слышно произносит Бен, осматривается в поисках мусорного бака, и, отыскав таковой в паре метров, швыряет пакет с сердцем чайки точно в цель. Когда он занимался баскетболом, бросок на три очка не был для него проблемой.
- Ну, я пойду, - говорит Бен. - Тут поблизости есть музыкальные магазины?
- Есть один на другой стороне улицы, - отвечает парень. - Может, тебе повезет, и ты откопаешь что-нибудь из новинок.
Парень выходит из-за угла и продолжает свой путь к кафе, а Бен смотрит ему вслед. Внезапно он видит немолодую худую женщину, идущую парню навстречу. На ней алая кофте, старомодная черная юбка, а в руках она несет большие сумки. Женщина натыкается на парня и роняет одну из своих сумок. Парень ничего не говорит, просто смотрит на нее. Даже не пытается поднять сумку. Женщина бросает на него странный взгляд, полный отвращения.
Женщина говорит:
- Пропади ты уже пропадом, чертов ублюдок.
Парень молчит. Бен наблюдает из-за угла. Его смущает мысль, что он тайком проникает в чужую жизнь, будто приоткрывает створку окна, чтобы подслушать, о чем ругаются соседи. Ему немного совестно, но он знает, что почти все действия, за которые человеку делается стыдно, почти все они — за редким исключением — являются в то же время крайне приятными.
- И как тебя еще земля носит?
Женщина плюет на асфальт, задевает парня одной из своих больших сумок и идет дальше. Парень оглядывается через плечо, чтобы посмотреть ей вслед, но вместо этого встречается глазами с Беном.
Вот теперь Бену по-настоящему неловко. Несколько секунд никто не произносит ни слова, а потом, едва Бен собирается с духом и раскрывает рот, чтобы произвести на свет какую-нибудь смущенную глупость, из кафе выходят его родители и радостно машут ему, точнее его раскрасневшейся физиономии, торчащей из-за угла.
- А вот и ты! - говорит мама. - А мы уже собирались тебе звонить. Нашел магазин, который искал?
Бен трясет головой — нет, не нашел, - а сам все смотрит на парня, который так и стоит посреди улицы. Почему старуха так оскорбила его ни за что? Откуда такая ненависть в дружелюбных горожанах? Почему парень даже не пытался постоять за себя, а просто молчал? Бен покидает свое глупое укрытие и шагает навстречу родителям. Поравнявшись с парнем он тихо и незаметно, с непроницаемым лицом, будто школьник, передающий записку другому школьнику втайне от учителя, роняет на ходу вопрос:
- Что это было?
- Миссис Эндрюс, - отвечает парень так же тихо.
- Угу, - коротко произносит Бен, и внезапно его охватывает ощущение, что впервые в жизни, в незнакомом месте, среди незнакомых людей, его связывает общий секрет с кем-то, кого он также не знает. Это пьянящий вкус забытого детства. Мы нашли деньги возле кинотеатра, закопали их на заднем дворе, мы никому про них не скажем, а в воскресенье потратим их на мороженое, съедим его одни, ни с кем не поделимся, и будем хранить этот секрет всю жизнь.
- Я - Бен, - говорит он.
Парень кивает.
- Эйден Брайсон. Еще увидимся.
3
Эйден неторопливо бредет по траве, будто ищет что-то и боится упустить. Взбирается на холм, садится, как неловкий ребенок и — р-р-раз - отталкиваясь руками, съезжает вниз, наплевав на зеленые травяные пятна на джинсах. Главное, весело. Главное — здесь и сейчас.
- Главное — здесь и сейчас, - говорит Эйден. - Завтра может не наступить.
Бен знает, как это, когда завтра может не наступить, но он молчит и просто смеется, глядя, как Эйден портит свои джинсы.
- Плевать, - говорит Эйден, отряхиваясь от травы. Пятна уже въелись. Джинсам уже прямая дорога на помойку. - Можно делать все, что захочется, если так подсказывает сердце. Главное — то, что в сердце, понимаешь?
Бен знает, что сердце — главное. Он кивает и жует травинку. Эйден бежит вдоль берега, оставляя следы ботинок на мокром песке. Иногда он подбирает камушки и запускает их в воду. Волны бурные, неспокойные, и камушки летят дугой и ныряют, будто чайки, охотящиеся за рыбой. Эйден движется в сторону скалы, той самой, на которой Бен недавно видел человека с ружьем. Эйден машет:
- Давай скорее! Залезем на нее! Оттуда вид нереальный!
Раньше Бен дал бы руку на отсечение, что взберется на скалу быстрее Эйдена, но теперь он опасливо взирает на омываемый волнами утес и мотает головой. Нет, он не осилит.
Эйден уже стоит, раскачиваясь, на плоском камне, держит баланс, расставив руки в стороны, будто крылья самолета. До вершины ему еще далеко, и он нащупывает ногой небольшой выступ, хватается руками за острые камни, подтягивается и преодолевает новое расстояние.
- Что стоишь? - кричит он сверху. - Высоты боишься?
Бен не боится высоты и никогда не боялся. Он боится одного: сердце может не выдержать нагрузки. Забудь о нагрузках, говорит отец. Забудь о спорте, говорит мама. Бен на время забывает о родителях и, набрав полные легкие воздуха, запрыгивает на первый выступ, тот, на котором минуту назад стоял Эйден. Сердцебиение заметно учащается, но Бен предпочитает не думать об этом. Проблема кажется больше, если думать о ней постоянно. Эйден тянет сверху руку.
- Хватайся, - говорит он. - Я тебя подтяну.
Пару секунд Бен размышляет, а потом говорит:
- Не надо. Я сам.
Каждый день признавать свою физическую неполноценность. Каждый день позволять другим помогать тебе в элементарных вещах. Быть особенным, отличаться от остальных только тем, что ты ничего не можешь. Тебе ничего нельзя. Все, что тебя окружает, так или иначе убивает тебя. Ты сам — не более, чем контейнер для бесценного органа, который ты день ото дня ненавидишь все больше. Он дает тебе жизнь, но он же ее и отнимает.
Черта с два. Бен хватается за камни, подтягивается, стискивает зубы и забирается на новый выступ. Эйден уже на самой вершине, подставляет лицо морскому ветру. Бен пару минут сидит на своем выступе, восстанавливает дыхание, а потом продолжает путь. Он не хуже остальных, не слабее. Теперь он просто другой.
Через минуту оба парня стоят на краю утеса и смотрят на темные волны. Кажется, что свинцовые тучи проплывают прямо сквозь них — ветер гонит их над морем так быстро, что они не успевают обогнуть две человеческие фигуры на скале, такие маленькие в сравнении с мрачными небесными кораблями.
- Страшно? - спрашивает Эйден.
- Нет, - честно отвечает Бен. - А вид и правда поразительный.
Линия горизонта стирается в тумане, и остается только догадываться, где кончается море и начинается небо. Над водой творится птичий хаос — чайки выбирают необъяснимые маршруты, стремительно ныряют с огромной высоты, не боясь разбиться о волны.
- У меня чужое сердце, - говорит Бен. - Трансплантат.
Эйден молчит.
- Только поэтому мне трудно делать некоторые вещи, которые, скажем, тебе даются легко.
Эйден кивает.
- Я устал от сочувствия, - говорит Бен. - Родители с меня пылинки сдувают, друзья так смотрят, что просто... Просто тошно, понимаешь? Нет ничего унизительнее, чем всеобщая жалость.
- Есть, - отвечает Эйден, находит под ногами камешек и кидает с утеса в воду. - Всеобщая ненависть и бесконечное одиночество.
- Чем ты занимаешься, Эйден? - Бен забирается на большой камень и усаживается на нем, скрестив ноги.
- Учусь на врача в Дублине.
- И у тебя нет друзей?
- Полно.
- Тогда откуда это чувство одиночества?
Эйден шагает по краю утеса. Одно неверное движение, и он полетит вниз, прямо в бушующую соленую пену.
- Это долгая история, Бен, - говорит он. - И не такая уж простая. Но скоро ты поймешь.
Эйден поворачивается спиной к обрыву и смотрит на Бена. Ветер дует ему в спину, и темные волосы, колышась, падают на лицо.
- Именно ты.
4
Вечером следующего дня Бен лежит в своей спальне, задернув шторы и выключив свет. Приступы мигрени начались внезапно, и за последние полгода особенно участились. Порой боль достигает такого пика, что Бен бьется головой об стену и рыдает. Лекарства не помогают, сон не идет, Бен кричит на мать, за то, что та слишком часто заходит в его комнату. Бен просит увести пса из дома, потому что тот лает, как безумный. Приступ кончается так же внезапно, как начался, и Бен лежит под одеялом, обессиленный и злой на весь мир. По крыше грохочет ливень, по окнам бьют струи воды, старый дуб качает мокрыми ветвями, и они царапают стекла, скрежещут, пугают. Бен спускается на первый этаж попить воды и слышит стук в дверь. Мама выходит из кухни, вытирая руки полотенцем.
- Мы кого-то ждем? - спрашивает она. Бен пожимает плечами.
Мама открывает дверь. На пороге стоит Эйден, мокрый до нитки.
Мама удивленно смотрит на Бена: ты знаешь, кто это?
Бен говорит:
- Это Эйден Брайсон, мам. Мы познакомились в городе.
Они пьют в гостиной чай с малиновым вареньем. Эйден сидит возле камина в футболке и джинсах. Его куртка и свитер сушатся на батарее в ванной.
- Я сегодня был готов оторвать себе голову и выбросить к чертовой матери в море, - говорит Эйден.
- Ты тоже? - спрашивает Бен.
- Жуткая головная боль. Они у меня с детства, но я никак не могу к ним привыкнуть.
- К плохому трудно привыкнуть.
- Да.
На футболке Эйдена, старой и застиранной, нарисован швейцарский флаг. Бену сначала хочется спросить, почему именно швейцарский, но потом он решает, что это неважно. Зато внезапно возникает другой, более важный вопрос:
- Как ты нашел наш дом?
Эйден таращится на Бена с недоумением.
- Я вырос в этих местах. Я знаю, кто рождается, кто умирает, какие дома продаются, какие сдаются в аренду на лето... В общем, глупость ты спросил.
- Наверное, - вздыхает Бен и тут же решается на новый вопрос. - За что тебя здесь ненавидят?
Вопреки ожиданиям, Эйден не мрачнеет, не смахивает слезу и не прячет взгляд. Он улыбается. Грустно, но все же улыбается.
- Если я расскажу тебе об этом прямо сейчас, ты тоже меня возненавидишь, - говорит он. - А я этого совсем не хочу.
Бен хмурит брови. От камина исходит жар, поленья уютно потрескивают, но Бену отнюдь неуютно.
- Что ты сделал?
Эйден молчит и взглядом гипнотизирует чашку. Челка, мокрая от дождя, прилипла ко лбу. Жарко, но по рукам Эйдена бегут мурашки.
- Эйден. Что ты сделал? - повторяет Бен.
Эйден вскидывает голову, убирает челку со лба и рисует на губах улыбку.
- Покажешь мне свою комнату?
В комнате Бена всегда идеальный порядок (бытовая пыль - сильный аллерген, аллергическая реакция — один из факторов, которые могут влиять на отторжение донорского органа). На прикроватной тумбочке стоит ноутбук, на книжной полке над письменным столом — стереосистема.
- Крутая, - говорит Эйден, подходит к стереосистеме и тыкает все кнопки подряд. - Есть что-нибудь хорошее послушать?
- Очень много всего, - отвечает Бен. - Любые направления, от классики до металкор.
- Меломан.
- Есть немного...
- А диски где?
- В ящике стола. Я как приехал, сразу туда их напихал.
Бен дергает за ручку, но ящик остается неподвижным и только издает скрипучие звуки.
- Дурацкий стол, - шипит Бен. - Вечно заедает. Ему лет триста, наверное.
- Ты это... Коленом сбоку толки и дергай. Откроется.
Бен делает в точности, как сказал Эйден, ящик поддается и плавно открывается. Бен достает первый попавшийся диск, но даже не смотрит на его обложку, потому как безотрывно смотрит на Эйдена.
- Откуда ты знал?
Эйден отходит от стола, ложится на кровать и смотрит в потолок.
- Это был наш дом, - говорит он. - И этот ящик вечно капризничал.
Бен ошарашено качает головой.
- И, конечно же, это была твоя комната?
- Нет, - отвечает Эйден. - Не моя.
Он встает с кровати и подходит к окну.
- Дождь, кажется, кончается, - говорит он. - Я пойду. В городе есть кое-какие дела. Мои вещи, наверное, высохли. Я сам их заберу из ванной. Не провожай. Попрощайся за меня со своей мамой.
Бен хочет попросить его не уходить, он хочет, чтобы Эйден рассказал об этом доме и вообще о себе, но все это кажется ему слишком глупым, и Бен молчит. Эйден тихо закрывает за собой дверь, и Бен слышит его шаги по лестнице.
Бен сидит на постели и думает о том, что, наверное, никогда в жизни не встречал более странного человека. От Эйдена веет тайнами и приключениями, он будто книжка, в каждой главе которой появляется новый поворот сюжета, и тебе очень хочется поскорее узнать, в чем же дело, но ты не решаешься заглянуть на последнюю страницу. В нем таится какая-то неуправляемая сила. Ураган в коробке — выпусти его, и он камня на камне не оставит.
Остаток дня Бен бродит по коридорам и комнатам, и представляет, каким был этот старый дом, когда в нем жил Эйден. Как была расставлена мебель. Какие люди сюда приходили. О чем здесь говорили. Какую музыку слушали. Бен нащупывает какую-то связь. Что-то есть между ним и Эйденом, что-то общее, какая-то нить, точка соприкосновения. Он ощущает это сердцем, но объяснить не может. Всему есть логическое объяснение, говорит отец. Доверяй сердцу только в том случае, если все более или менее логичные теории терпят крах. Бен соглашается. Он знает, что сердце — это фиброзно-мышечная ткань, насос, который управляет кровотоком. Мышца не способна подсказать тебе верное решение, вызвать непонятное влечение, заставить тебя радоваться или горевать. Когда мы говорим «слушай свое сердце», мы имеем в виду мозг. Интуицию. Способность к рефлексии. Сердце не при чем. Это просто запчасть, которую можно заменить. Дело техники.
Бен спускается вниз и зовет Гибси. Пора погулять, весь день лил дождь, и пес засиделся дома. Родители смотрят в гостиной какой-то старый фильм, на кухне закипает чайник. Собаки нигде нет. Бен выходит во двор, с козырька над входной дверью прямо ему за шиворот падает капля холодной воды, но вечернее небо уже ясное, только где-то далеко над морем все еще плывут темно-синие рваные тучи. Гибси сидит на крыльце и беспокойно возится, чешет лапой шею, будто пытается что-то стряхнуть. Бен присаживается на корточки и видит, что на шее пса завязана алая лента, на которую подвешен матерчатый мешочек. Бен развязывает ленту и раскрывает мешок. Пластиковый пакет со льдом. Сердце чайки. Сложенный вчетверо лист бумаги с надписью: «Цени его».
5.
Бен заходит за Марией в половине седьмого вечера. Дневная смена официантки окончена, и девушка одета уже не в форменное платье, а в обтягивающие джинсы и бежевый свитер. Ее рыжеватые волосы собраны в хвост, а на губах сверкает розовый блеск.
- Не ожидала тебя увидеть, - говорит Мария. На самом деле, Бен еще не знает ее имени. Он узнает его только через пару минут, когда подарит ей скромный тюльпан, купленный в цветочном магазине неподалеку, такой же розовый, как ее блеск для губ.
Бену хорошо с Марией. Он здесь такой же чужак, как и она. Он так же не знает темных историй этого городка, и так же не разделяет людей на хороших и плохих. С ней ему гораздо легче, чем с Эйденом, который говорит загадками, улыбается с грустью, а смотрит так, будто его глаза видели слишком много, чтобы хоть чему-то удивляться.
Бен не похож на Эйдена, он ничего не скрывает от людей. Он с непринужденностью отвечает на любые вопросы Марии и рассказывает ей все, что она хочет знать.
Когда он балансировал на грани жизни и смерти, когда врачи сказали, что без операции по пересадке сердца, он умрет, Бен впервые в жизни задал матери вопрос:
- Почему вы так и не решились на второго ребенка?
Он на мгновение представил, каково было родителям: сидеть вдвоем в дублинской квартире, никого не ждать, не отвечать на звонки, не открывать дверь, всех ненавидеть, проклинать судьбу, отнявшую у них сына. Проводить часы в его комнате, обнимая его старые игрушки, слушая его диски, перелистывая его учебники. Порвать отношения со всеми знакомыми, у которых есть дети, потому что это, черт возьми, невыносимо. Забывать покормить собаку. Ссориться по пустякам, потому что болит по-крупному. Пить. Засыпать в разных постелях. Не брать отпусков, потому что путешествовать вдвоем — это пытка. Делать в квартире ремонт, надеясь, что это поможет. Сдирать со стен обои, когда выяснится, что это не помогает.
- Почему вы так и не решились на второго ребенка?
Мама ничего не ответила. Отец в это время сходил с ума в кабинете врача, ежесекундно спрашивая, сам уже не зная кого — доктора, бездушный компьютер с базой данных или самого Господа Бога — когда придут донорские органы? Мы же первые на очереди. Когда потом Бен спрашивал отца, плакал ли тот, отец отвечал, что нет, не плакал. Это вранье, и Бен это всегда знал.
Мария слушает его, не перебивая, и Бен на какой-то момент даже забывает о том, что он говорит с посторонним человеком. Он в который раз переживает один и тот же день: день, когда нашлось донорское сердце. День, который подарил ему новый шанс, и позволил его родителям оставаться родителями.
Бен и Мария заходят в кофейню, но даже не успевают осмотреться, потому как прямо на их глазах разворачивается картина борьбы за жизнь. Сколько бы сам Бен ни боролся за жизнь, подобные сцены все равно приводят его в ужас. Посреди небольшого помещения кофейни на спине лежит очень бледная девочка лет семи в сером шерстяном платье и гетрах. Девочка хрипит и закатывает глаза. Вокруг галдит толпа, кричит беспокойная мать, вокруг снуют официанты и беспомощно размахивают руками. Верхом на хрупком детском тельце сидит Эйден в своей фиолетовой куртке, он сильно толкает девочку в грудь, снова и снова, и что-то тихо говорит ей. Девочка его не слышит, и хрип ее становится все слабее. В толпе то и дело проносится шепот:
- Говорят, у нее аллергия на шоколад...
Мать рыдает и кидается к девочке, но какой-то мужчина крепко держит ее за руки. Эйден толкает девочку в грудь, сильнее и сильнее, а потом вскидывает голову и кричит поверх гула толпы:
- Нож и авторучку! Быстрее!
Официантка подает ему то, о чем он просит. Эйден зажимает нож в зубах, раскручивает авторучку, бросает колпачок и стержень на пол, пустой корпус кладет девочке на грудь. Вынимает нож изо рта, надавливает пальцем на горло девочки, а потом аккуратно вонзает в горло острие ножа и делает небольшой надрез. На бледной коже показываются вишневые капельки крови. Эйден берет корпус авторучки и вставляет в надрез. Слышно хлюпанье и бульканье, потом хрип, потом свист, живот девочки слегка надувается.
- «Скорую»! - кричит Эйден, удерживая пальцами корпус авторучки. Кто-то набирает номер. Мужчина отпускает руки матери, и та кидается на пол, падает на колени рядом с дочерью и продолжает рыдать.
- Держите здесь, - говорит Эйден, и мать сжимает пальцы вокруг корпуса авторучки. - Держите крепко, пока не приедет «скорая».
Мать остается на полу, а Эйден встает и расправляет плечи. Толпа замолкает. Все смотрят на него.
- Какого черта вы смотрите, сволочи? - шипит сквозь зубы Эйден. - Я сын своего отца, мрази. Я - Эйден Брайсон. Сын своего отца.
Прежде чем кто-либо успевает сказать хоть слово, Эйден протискивается сквозь толпу и шагает к выходу.
Бен бежит за ним, окликает его по имени, но Эйден продолжает свой путь. Мария стоит у входа в кофейню, смотрит Бену вслед и совершенно не понимает, что происходит. Бен бежит, по привычке держа руку на пульсе, хотя на пульс ему сейчас глубоко наплевать. Наконец, он догоняет Эйдена и хватает его за рукав.
- Стой же ты! - кричит Бен, запыхавшись. - Да постой ты, черт!
Эйден резко разворачивается, вырывает руку из беновой хватки и едва не ударяет Бена по лицу.
- Отстань! - орет он, и свинцово-серые глаза блестят от слез. - Отвали от меня, Шэннон!
Бен прищуривается и хмурит брови.
- Как ты меня только что назвал?
Эйден закатывает глаза, а потом закрывает лицо руками.
- Господи, - стонет он прямо в ладони. - У меня, кажется, крыша едет.
Он убирает руки от лица и устало смотрит на Бена.
- Извини, - говорит Эйден. - Видимо, у меня правда что-то с головой. Давай поговорим завтра, ладно? Или послезавтра. Или когда-нибудь... Тебя там девушка ждет.
В суете Бен уже и забыл о Марии, а она все так же стоит у входа в кофейню. Так нельзя поступать с девчонками, даже с малознакомыми. Бен кивает.
- Ладно, Эйден, - говорит он. - Увидимся позже. Только знаешь, что?
- Что?
- Как бы точнее выразиться? В общем... Мне кажется, ты что-то скрываешь. Что-то серьезное.
Эйден молчит. Глаза, как всегда, слегка прищурены, слез в них больше нет, только какое-то совершенно новое, бешеное любопытство, граничащее с надеждой.
- Я тебя почти не знаю, - продолжает Бен. - Но что-то подсказывает мне, что ты не плохой. Возможно, эти люди имеют право тебя за что-то ненавидеть. Я не знаю. Вероятно. Но мне тебя ненавидеть не за что. По крайней мере, мне с тобой не скучно.
Эйден кивает, уголки губ касается едва заметная улыбка.
- Я в тебе не ошибся, - говорит Эйден. - Увидимся.
Он поворачивается к Бену спиной и шагает вдоль пустынной вечерней улицы. У входа в кофейню паркуется карета «Скорой помощи», девочку вывозят на каталке, на ее лице кислородная маска. Паники нет, мать не плачет, а значит, девочка жива.
Некоторое время Бен стоит посреди улицы и смотрит вслед Эйдену, хотя тот уже давно скрылся за поворотом. Бен вздрагивает от внезапного прикосновения к своему плечу, оборачивается и видит Марию. В руке она сжимает тюльпан, вяло склонивший голову.
- Ну, и вечерок, - говорит девушка.
- Да уж, - соглашается Бен. - Извини, что так вышло.
- Ты не при чем. Кто этот парень?
- Знакомый.
Мария кивает, но на лбу у нее появляется едва заметная беспокойная складка.
- Там, в кофейне... О нем говорили всякое.
Бен и Мария идут вдоль улицы, видят, как девочку увозят в больницу, как неторопливо расходится толпа зевак, как в кофейне снова начинают подавать кофе с пирожными. Вдоль улицы загораются фонари.
- Говорили, что многие люди до сих пор не могут его простить.
Бен молчит. На самом деле, он хочет ответить Марии, да только никак не может оторвать взгляда от большой старой вывески на фасаде двухэтажного дома. Единственная дверь, прикрытая сверху резным навесом, забита досками. На пороге перед дверью лежит множество цветов, в основном тюльпанов. Над навесом красуется символ — две пересеченные перекладины, помещенные в круг — Колокрыж, или кельтский крест. Ниже надпись: «Маркус П. Брайсон, доктор медицины».
Когда Бен возвращается домой и тихо, чтобы не разбудить родителей и пса, отпирает дверь, далеко, со стороны берега он слышит выстрелы. Бен несколько минут стоит на крыльце, но теперь слышен только отдаленный шум моря и завывание ветра в скалах. Бен заходит в дом, быстро поднимается к себе в спальню, раздевается, ныряет в постель и накрывается одеялом с головой. Он дышит глубоко и размеренно, пытаясь замедлить бешеный темп, в котором бьется его — не его — сердце, и унять странный, необъяснимый, неконтролируемый страх.
6.
Субботнее утро выдается на редкость теплым и солнечным, на небе ни облачка, а ветви деревьев сияют изумрудной зеленью и от вчерашней их мрачности не остается и следа. После завтрака Бен с отцом складывают в багажник фургона охотничьи ружья, складной столик и табуретки, пакет с едой, термос с горячим кофе и отправляются на охоту. В городе забирают Эйдена — он сидит на скамейке возле местного почтового отделения, за спиной рюкзак, в на коленях массивный черный кофр, который больше всего напоминает Бену футляр для скрипки.
- Выглядишь, как наемный убийца из голливудских фильмов, - говорит Эйдену отец. Он всегда, с первой минуты знакомства, старается наладить контакт с друзьями Бена, условно сократить разницу в возрасте. Не обращай внимания на то, что я вдвое старше, это ничего не меняет. Ты отличный парень, и плевать на то, что у тебя в руках винтовка, а в глазах тоска. Друзья моего сына — мои друзья.
Эйден улыбается, закидывает кофр и рюкзак в багажник и запрыгивает на заднее сиденье рядом с Гибси, который тут же обнюхивает парня и облизывает ему руки. Фургон покидает город, едет вдоль извилистой дороги, весело покачиваясь и подпрыгивая на кочках. Отец с Эйденом говорят об охоте. Эйден предупреждает, что нужно быть осторожнее. Развлечений в городе немного, поэтому на выходных многие выезжают в лес пострелять.
- Мы с отцом тоже часто ездили, - говорит Эйден, глядя в окно.
Бен напрягается. Он всегда напрягается, стоит Эйдену сказать что-нибудь о себе. Бен чувствует: все, что касается Эйдена, его жизни, его семьи — это слишком непонятно, сложно, загадочно и болезненно. Ему не хочется обсуждать это в присутствии своего отца. Более того, ему даже немного страшно обсуждать это в присутствии отца. Вдруг Эйден скажет нечто, настолько жуткое и невероятное, что отец тут же сочтет его угрозой для жизни и здоровья своего сына, и запретит Бену с ним общаться? Глупо, конечно, но родители Бена до сих пор считают себя в праве одобрять или не одобрять его знакомства. Фейс-контроль. Досмотр на границе. Макс не принимает наркотики? Вчера он глотал какую-то странную таблетку. Тара точно не курит? На прошлой неделе из ее сумочки выпала зажигалка. У Джереми желтоватый цвет лица. Он давно сдавал анализ на гепатит? Ты не спишь с Кэтрин? Она часто меняет парней. Вдруг у нее гонорея? Все это может вызвать отторжение. Все это может убить. Ты должен быть крайне осторожен в выборе друзей. Но если твои друзья стерильны и безопасны — добро пожаловать в наш дом, ребята. Вы для нас такие же любимые дети, как и Бен. Почти.
Фургон паркуют в тени под раскидистым деревом, выставляют столик, табуретки, распаковывают оружие. Эйден достает из кофра красивую блестящую винтовку с инициалами «М.Б.», выгравированными на прикладе. Дает Бену подержать.
- Тяжелая, - говорит Бен, передавая винтовку обратно.
- Я привык, - говорит Эйден.
Гибси носится, как щенок, перепрыгивает через пни и сломанные ветви, нюхает траву, довольно повизгивает. Отец раздает беруши и предлагает разбрестись по лесу, разведать обстановку, а через час встретиться на этом месте, в импровизированном лагере.
- Только не перестреляйте друг друга, бойцы, - усмехается отец, но Бен видит в его глазах настоящую тревогу. Наверняка, бурное отцовское воображение уже нарисовало картину гибели сына под шальными пулями охотничьей винтовки его приятеля.
Пес бежит за отцом, а парни медленно бредут в противоположном направлении. Бен почти не смотрит под ноги и часто спотыкается, а Эйден шагает очень осторожно, так, что даже ветки не хрустят под его ногами. В густой кроне дерева что-то шевелится, и Эйден вскидывает винтовку на плечо, целится пару секунд и стреляет. Бен зажимает уши ладонями. С дерева срывается и улетает крупная серая птица.
- Черт, Эйден! - кричит Бен. - Я чуть не оглох! Предупреждать надо! Беруши же есть!
Эйден опускает ружье, ствол еще дымится.
- Прости, - говорит он. - Я никогда не пользуюсь этими штуками. Мне нравится грохот, когда стреляешь со скалы. Сначала слышишь эхо, а потом его поглощает шум волн. Прости, если напугал. А птичку мы упустили...
- Это ты палишь со скалы на берегу? - спрашивает Бен.
- Ну да, - Эйден пожимает плечами. - Если хочешь, как-нибудь вместе постреляем.
- Да я не знаю. Я вообще-то и не стрелял никогда. Ружье есть, а на охоту с отцом выехали впервые.
Эйден подходит совсем близко и протягивает Бену свою винтовку.
- Держи, - говорит он. - Клади на плечо. Сейчас будем стрелять.
- Куда?
- Да без разницы. Главное — сделать первый выстрел. Перешагнуть барьер, понимаешь?
Бен кивает и кладет винтовку на плечо. Одной рукой Эйден поддерживает приклад, другой легонько сжимает локоть Бена.
- Давай целиться в тот дуб, - говорит Эйден, и его дыхание колышет волосы на затылке Бена. - Не торопись. Если хочешь, можешь вставить свои беруши.
- Нет, все в порядке, - Бен мотает головой. Сердце бьется чаще, но его это не пугает. Это приятная тревога, волнение перед чем-то новым, неизведанным. - Уже стрелять?
- Подожди, - Эйден придвигается еще ближе, слегка опускает голову, так, чтобы его глаза были точно на уровне глаз Бена, и едва заметно касается Бена щекой. На мгновение Бену кажется, что они становятся единым организмом: видят одно и то же, дышат в едином ритме, наверное, даже оба сердца бьются в такт.
- Выбери цель, - говорит Эйден, очень тихо, будто боится спугнуть добычу — вековой дуб. - Неважно, какую. Любой сучок или ветку. Или целься просто в ствол.
- Угу, - Бен снова кивает.
- Очень важно слушать сердце, понимаешь? - говорит Эйден. - Ощущать каждый удар. Оно не должно тебя подвести. Ты обязан быть с ним в полном согласии. Понимаешь?
Бен понимает, но это — самая трудная задача. Доверять тому, что тебе не принадлежит. Контролировать свой постоянный страх. Попытаться управлять тем, что обычно управляет тобой. Бен дышит глубже и медленнее, тяжелое ружье давит на плечо, но Эйден поддерживает его, и от этого делается немного легче.
- Готов? - спрашивает Эйден.
- Кажется, - выдыхает Бен.
- Тогда жми!
Раздается жуткий грохот, руки и плечо Бена сотрясает из-за сильной отдачи, в стволе дуба в мгновение ока образовывается белесая дыра, и из нее сыпятся щепки, будто капли крови брызжут из груди сраженного выстрелом бойца.
Эйден снимает с плеча Бена винтовку.
- Как ощущения?
Бен улыбается, слегка смутившись.
- Необычно...
Несколько минут они молча идут. Каждый думает о своем, а может быть, и об одном и том же. Где-то далеко в кустах слышится шум и треск, и Эйден подает Бену знак не двигаться.
- Либо там большая зверушка, - говорит Эйден. - Либо мы не одни. Подожди здесь, я посмотрю. Если что, зови отца.
Бен садится на большой замшелый пень и смотрит, как Эйден скрывается в густых зарослях. Бен смотрит вверх, на кроны старых деревьев, на листья, такие яркие, будто подсвеченные изнутри, на причудливое сплетение ветвей, сквозь которые пробиваются солнечные лучи, прямые и сияющие, будто длинные золотые иглы.
Эйден имеет обыкновение стрелять со скалы. Эйден — первый человек, которого Бен здесь увидел. Эйден — самый странный человек, которого Бен когда-либо встречал. С Эйденом определенно что-то не так, но он совершенно непроницаем. Сам он, если хочет, подходит слишком близко, но к себе в душу и мысли не пускает, как ни старайся.
Бен вскакивает с пня и хватает с земли свое ружье. Вдалеке что-то слышится. Треск ветвей, шелест листьев и гул, похожий на голоса. Два человека, а может, и больше, говорят что-то одновременно, будто нестройный хор. Бен не разбирает слов, но звучат голоса агрессивно, надрывно, жутковато. Бен сжимает ружье - совершенно бесполезное, потому как стрелять без посторонней помощи он все равно не умеет - и бежит на звук. То, что он видит через несколько минут, заставляет его чужое сердце трепетать и пульсировать, будто созревший гнойник.
В тени деревьев - двое. Один, крупный мужчина лет тридцати, в черной куртке и красной бейсболке, стоит с ружьем в руках. Целится он в другого, молодого, темноволосого в светло — фиолетовой ветровке, который, сложившись пополам, то ли сидит на пятках, то ли стоит на коленях. Голова Эйдена опущена, и Бен не видит его лица. Рядом лежит винтовка с инициалами «М.Б.».
Бен прячется за стволом дерева, выглядывает, снова прячется. Сжимает в руках свое бесполезное ружье. Интересно, оно хотя бы заряжено?
- Количество спасенных жизней не компенсирует количество отнятых, - говорит человек в красной бейсболке и тычет дулом своего ружья Эйдену в макушку. - Они не идут в зачет. Это просто другие жизни. Ты это понимаешь?
Эйден кивает, не поднимая головы. Бен почти не дышит в укрытии, боясь выдать себя. Он думает: выстрелит ли этот человек? В кого он выстрелит первым? Как обрывается жизнь? Зачем нужна была пересадка сердца? Страшно ли Эйдену? Страшнее ли, чем ему, Бену?
- Так что, твой героизм в кофейне ничего не значит! - говорит мужчина. - Смотри на меня, сволочь!
Эйден поднимает голову. Он бледен и дышит очень часто. Бен тоже начинает дышать слишком часто и прямо сейчас он не может это контролировать.
- Как и твой будущий диплом врача, - продолжает мужчина. - Дерьмо это все. Ты не сможешь заменить такого врача, каким был твой отец. И — самое главное — ты никогда и никем не сможешь заменить моих детей!
- Год прошел, Фрэнк, - хрипло произносит Эйден.
- Мне насрать, пусть хоть сто лет пройдет! - орет человек с ружьем и наотмашь бьет Эйдена стволом по лицу. Голова Эйдена неловко дергается. Бен сжимается в комок и впивается ногтями в шершавую кору дерева.
- Я тоже всех потерял, - говорит Эйден, глядя мужчине в глаза. - Мне ничуть не лучше, чем тебе.
- Ты потерял всех, потому что ты гребаный мудак! - отвечает человек в бейсболке и направляет дуло ружья Эйдену в лоб. Эйден зажмуривается, но молчит.
- Если кто-то и должен был сдохнуть, то только ты сам, - говорит мужчина. - И я готов это исправить. И плевать, сколько лет мне потом придется провести за решеткой!
- Фрэнк... - одними губами произносит Эйден.
- Удачи, Брайсон, - говорит Фрэнк. - Тебя в аду заждались.
Бен хочет закричать и уже открывает рот, но внезапно слышит громкий веселый лай, совсем недалеко за кустами. Фрэнк оглядывается по сторонам и, завидев крупного бежевого лабрадора, опускает ружье: понимает, что вслед за псом явится хозяин.
- Ты все равно сдохнешь, тварь, - Фрэнк сплевывает на траву. - Обязательно сдохнешь.
7.
Гибси сидит на переднем сиденье, Бен - сзади, рядом с Эйденом, которого трясет, как липку. Отец молча рулит и изредка вздыхает.
- Есть одна жизнь, которая идет в зачет, - бормочет Эйден, закрыв лицо руками. - Есть одна, очень важная, очень нужная, оцененная жизнь...
- Да что происходит?! - кричит Бен и видит, как отец качает головой: не нужно давить на человека, у которого и без того сильный стресс.
- Что происходит? - спрашивает Бен уже тише и касается плеча Эйдена.
- Отвезите меня домой, - просит Эйден. - Пожалуйста.
Эйден живет в городе, в трехэтажном доме с грязным убогим подъездом и множеством квартир. Бен провожает Эйдена до второго этажа, несет в руке его кофр с винтовкой. Останавливаются у двери. Бен говорит:
- Я не уйду, пока ты мне хоть что-нибудь не расскажешь. Если надо, буду сидеть до утра. У меня уже голова кругом от этих загадок.
- А как же твой отец?
Бен выглядывает в окно подъезда - рассохшиеся рамы, немытые стекла — и машет отцу. Уезжай, я сам доберусь. Фургон еще некоторое время стоит во дворе, в потом нерешительно отъезжает. Эйден отпирает квартиру.
Прихожей нет — едва переступив порог, сразу попадаешь в тесную гостиную. Посередине диван, перед ним — старый телевизор, вдоль одной из стен — полки с книгами и дисками, а на другой стене, той, что напротив дивана, огромная фотография Эйдена в черной рамке. Он улыбается, открыто, весело, глаза его, свинцово-серые, радостно блестят на загорелом лице, темные волосы пострижены и короткая челка по-мальчишески торчит в разные стороны.
- Зачем тебе такой большой портрет самого себя? - спрашивает Бен и ставит кофр с винтовкой на пол возле дивана.
- Это не я, - как-то буднично отвечает Эйден, скидывая свою фиолетовую куртку. - Это Шэннон.
- Выпить есть? - спрашивает Бен.
Эйден забирается с ногами на диван, обнимает свои колени.
- На кухне посмотри. Может, осталось что...
Бен роется в подвесных полках, и где-то среди коробок с крупой и макаронами, находит открытую бутылку вина. Возможно, это вино уже давно выдохлось. Квартира не выглядит жилой, на подоконниках толстый слой пыли, в раковине застарелые пятна ржавчины. Бен вынимает пробку, нюхает. Запах не слишком приятный, но раз уж ничего другого нет, можно выпить и этого. Бен берет две кружки, заглядывает в них, отмывает от следов кофе, наливает вино и возвращается в гостиную. Эйден сидит, раскачиваясь, на диване. Бен усаживается рядом, вручает Эйдену чашку.
- Рассказывай.
Эйден делает большой глоток, морщится.
- Ну и дрянь, - говорит он. - Ненавижу красное.
- Я тоже, - соглашается Бен. - И все же, рассказывай.
Эйден чешет затылок, смотрит в окно, потом в пол, потом на фотографию Шэннона, а потом произносит:
- Я убил всю свою семью.
Бен машинально сплевывает вино прямо на пол, открывает рот, не зная, что сказать, но говорить ему и не приходится, потому что Эйден продолжает:
- И семью Фрэнка - парня, которого ты сегодня видел в лесу. В целом, я угробил шесть человек.
Эйден делает глоток и отшвыривает чашку в сторону.
- Шесть человеческих жизней, Бенни.
- Боже, - это единственное, что удается произнести Бену.
- Мой отец был врачом, - говорит Эйден, устраиваясь на диване поудобнее. Но как бы ни крутился, комфортного положения он так и не находит. В итоге он прислоняется спиной к плечу Бена, смотрит в окно, намеренно, дабы не смотреть Бену в глаза, и продолжает.
- Не просто врачом, а человеком, который ежедневно спасал жизни. У него была здесь клиника. Он мог работать в Дублине и в Лондоне и в любом огромном городе, но предпочел остаться здесь и помогать тем, кто не может платить больших денег за лечение. Он принимал всех — детей, стариков, пьяниц, бездомных. Они несли ему подарки, молились за него, кто как умел. Можно сказать, он был самым уважаемым человеком в городке, а я... Я его убил.
- Как это случилось? - спрашивает Бен. Голова Эйдена покоится на его плече, а руки его беспокойно теребят и без того мятую футболку. Спина у Эйдена горячая и слегка влажная, хотя в комнате совсем не жарко.
- Шэннон родился на десять минут позже меня, - говорит Эйден, будто не услышав вопроса. - Мы были совершенно одинаковыми, если не считать родинок. Мы простужались в одно и то же время, мы оба не любили запах ванили, у нас обоих была аллергия на цитрусовые, и мы оба с детства страдали приступами мигрени. Будто кто-то нажимал кнопку, и у обоих в одну и ту же минуту начиналась дикая, невыносимая головная боль. Тогда мы лежали в одной комнате, не впускали к себе никого, и старались заснуть. Мы даже засыпали в одно и то же время, будто кто-то снова нажимал кнопку. Мы не могли существовать друг без друга. Если мы расставались хоть на короткое время, все валилось из рук, все шло не так. У нас была самая настоящая зависимость друг от друга, хотя иногда мы и ссорились по мелочам. Мы даже западали на одних и тех же девчонок в школе. Мы были одним и тем же человеком, разделенным надвое...
Эйден поворачивает голову и несколько секунд смотрит на фото своего двойника на стене. Бен думает, что Эйден вот-вот заплачет, но ничего такого не происходит.
- В тот день мы поехали на пикник в лес. Мама любила пикники, она всегда набирала с собой кучу еды, и больше половины мы привозили обратно. Ехали на отцовской машине, и всю дорогу, пока добирались до леса, я просил разрешения порулить. Отец сказал, что если я пообещаю съесть все запасы маминой стряпни, он посадит меня за руль на обратном пути. Это была не детская прихоть. Мама часто давала нам с Шэнноном свою машину, и мы выезжали за город с друзьями. Но вот отец слишком берег свой Ягуар XJ12 семьдесят седьмого года и никому не позволял к нему прикасаться, даже маме. Накануне перед поездкой мы с Шэнноном поспорили на деньги. Я утверждал, что сумею уломать отца, Шэннон говорил, что отец скорее заставит меня идти пешком, чем посадит за руль Ягуара. В итоге я чуть не лопнул, но съел все мамины припасы и сел за руль. Шэннон сидел рядом, мама на заднем сидении точно за мной, а отец возле мамы. Когда мы уже подъезжали к городу, Шэннон сказал, что у него начинает болеть голова, и это в ту же минуту передалось мне. Приступ развивался непривычно быстро, но я терпел и молчал. Не мог упустить единственного шанса покататься на отцовском Ягуаре. Когда въезжали в город, я уже почти ничего не видел, в голове грохотал отбойный молоток, от запаха бензина хотелось блевать, но я говорил себе: доеду, доеду. Я очень торопился домой, Шэннон постанывал рядом, отец постоянно спрашивал, не хочу ли я поменяться с ним местами. Я упорно доказывал, что со мной все в порядке, у меня ничего не болит. И летел, как сумасшедший. Тогда мы жили в том самом доме, который сейчас снимаете вы. Ехали через центр города, и как раз возле того кафе, где мы с тобой познакомились, я увидел Нелл, жену Фрэнка. Она переходила дорогу, медленно, как каракатица, а я несся с бешеной скоростью. Я выжимал тормоз до упора, но все было бесполезно. Я подкинул ее на капот, потом она скатилась, и я тащил ее под колесами еще несколько метров. Я был в панике, не слышал криков отца, мамы и Шэннона, вилял по дороге, пытаясь освободить Нелл из-под колес. Я путал педали, выжимал газ вместо тормоза, бросал руль, снова хватался за него, и так до тех пор, пока на полном ходу не врезался в газетный киоск на углу улицы. Шэннон вылетел на асфальт через лобовое стекло, а мама с папой так и остались неподвижно сидеть. Потом врачи сказали, что у обоих были переломы шейного отдела позвоночника. Под колесами лежало кровавое месиво, которое когда-то было женщиной, беременной близнецами. Такими же, как я и Шэннон.
И тут Эйден начинает рыдать, жутко и безудержно. Бен ошарашен, не знает, что говорить, что делать, и просто крепко обнимает Эйдена сзади за шею и покачивает, будто ребенка. Рыдания прекращаются так же внезапно, как начались, Эйден поворачивает голову к Бену. Его лицо мокрое от слез, веки припухли, длинные ресницы слиплись.
- И только я один заработал трещину в бедренной кости и шишку на лбу, - говорит Эйден. - Можешь такое представить? Единственная сволочь, которая заслуживала смерти, отделалась легким испугом.
- Ты не сволочь, - зачем-то говорит Бен, чувствуя, как содрогаются плечи Эйдена под его руками. - Это несчастный случай.
- Шэннон был жив, но без сознания, - говорит Эйден. - В себя он пришел только в больнице, и то ненадолго.
Эйден растирает слезы по щекам, хлюпает носом, вздрагивает.
- Это видел весь город, - мрачно произносит Эйден. - Представь себе Бен. Весь город наблюдал, как я убивал шестерых человек, двое из которых еще даже на свет не появились! И если бы Фрэнк пристрелил меня сегодня в лесу, он был бы, черт возьми, прав!
- Нет, - Бен мотает головой. Сердце напоминает о себе: стучит нервно, учащенно, отдается гулом в ушах. - Это трагедия, Эйден. Страшная, непоправимая, но... ты же не хотел.
- Ты сам-то понимаешь, как глупо это звучит? - говорит Эйден.
Бен понимает. Эйден зарывается лицом ему в плечо, Бен осторожно гладит его по волосам. Эйден не плачет, просто ищет поддержки. Так они сидят несколько очень долгих минут, Эйден мало-помалу успокаивается, начинает ровно дышать, а затем снова укладывается лицом к окну, смотрит в непроглядную ночь и говорит:
- А потом приехала полиция. Допрашивали свидетелей, допрашивали нас. И Шэннон, который и губами-то еле мог шевелить... Мой Шэннон сделал для меня такое, за что я ни в этой жизни, ни в следующей не смогу с ним расплатиться. Он, собственно, и подарил мне жизнь, Бен. Он дал показания, за несколько минут до смерти. Он утверждал, что именно он вел машину, именно он стал причиной страшной аварии. Никто не мог с этим спорить, хотя все сомневались. Людям пришлось подписаться под его версией, потому что нас и родители-то с трудом различали... Они интуитивно чувствовали, что это ложь, но доказать ничего не могли. Мой малыш не бросил меня даже перед смертью, понимаешь? Вот, что сделал мой братишка, мой самый дорогой, самый любимый мертвый брат-близнец.
Бен кивает, не в силах произнести ни слова. Эйден умолкает на время, лежит неподвижно, смотрит в окно, а потом говорит совсем тихо, будто это и не он вовсе, а едва уловимый призрак Шэннона:
- Ты живешь в его комнате. И он тоже всегда бесился из-за этого ящика.
За окном слышен шум дождя. Как быстро в этих краях меняется погода! Эйден расслабленно лежит, пристроив голову Бену на грудь, и говорит о Шэнноне. О том, как невыносимо жить без него, но с бесконечным чувством неискупимой вины. Как тяжело в одиночку страдать от мигреней. Как больно разговаривать с фотографией на стене. Банальные, трогательные, забавные детские истории о том, как они сдавали друг за друга экзамены в школе, как бабушка с дедушкой просили их надевать разные футболки, потому что иначе их невозможно отличить. Страшные, душераздирающие истории о бесконечной братской любви и половине твоей души, ушедшей безвозвратно. Эйден говорит все медленнее, слова путаются, паузы становятся все длиннее, дыхание все глубже. На полу возле дивана Бен нащупывает рукой тонкое одеяло или декоративную накидку, аккуратно накрывает себя и Эйдена, и, тщетно стараясь освободить голову от мучительных мыслей, мечтает тоже поскорее заснуть. Прежде чем провалиться в долгожданный сон, Бен внезапно вспоминает одну деталь, которой не придал значения раньше. Когда несколько часов назад его отец привез их сюда, он парковал свой фургон рядом с маленьким черным хэтчбэком.
8.
Бен просыпается, когда в окна заглядывает хмурое непогожее утро. Дождь льет еще сильнее и яростнее, чем ночью, тучи нависают прямо над крышами домов, а в комнате пусто. Эйдена нигде нет. Ни Эйдена, ни его вещей, ни кофра с винтовкой, ни черного хэтчбэка во дворе. Зато есть белый конверт, одиноко лежащий на старом кухонном столе. Бен запрыгивает на край стола, распечатывает конверт.
«Дорогой Бен,
Я возвращаюсь в Дублин, потому что, если не сделаю этого сейчас, рано или поздно меня точно убьют, и тогда смерть Шэннона вообще потеряет всякий смысл.
Ключ от квартиры лежит на книжной полке. Оставь его себе, при случае отдашь.
Бенни, я рассказал тебе все, что смог. Все, кроме самого главного. Когда ты с родителями вернешься в Дублин, поезжай в клинику, где тебе делали операцию по пересадке сердца. Найди там доктора Майру Рид. Она - хороший друг моей семьи, точнее того, что от этой семьи осталось. Покажи Майре кулон, который висит у тебя на шее, и она покажет тебе то, что ты обязательно должен увидеть. Если захочешь меня найти, она даст тебе мой дублинский адрес. Я сам намеренно не оставляю его тебе: не хочу влиять на твое решение относительно меня.
Все это очень странно; ты не идиот, ты понимаешь, что я путаю карты, заметаю следы и вообще творю черт-те что. Но так надо, Бенни, поверь. Это все неслучайно. Разумеется, я мог бы рассказать тебе все с самого начала, и ты бы все понял, и все было бы просто, гораздо проще, чем сейчас. Но я хочу, чтобы к финалу этой истории тебя привело твое собственное сердце. Твое (подчеркнуто двумя чертами) сердце, Бен. Даже если ты решишь не искать меня, я все равно всегда буду где-то неподалеку.
Прости, кофе закончился, сахар тоже. Позавтракай дома.
Эйден».
Бен врывается домой, не слушает упреков родителей и поспешно собирает вещи. Где тебя носило? Этот парень опасен. С тобой могло случиться что-то страшное. Бен!
Бен собирает вещи, и, только закрыв последний чемодан, объявляет:
- Я возвращаюсь в Дублин. Надеюсь, вы со мной. Но если нет, я пойму.
Заботливым родителям не нужно повторять дважды. Заботливые родители сами видят, когда с ребенком лучше не спорить. Мать, которая каждый день благодарит бога за то, что она все еще мать, нарезает бутерброды в дорогу. Отец, который понимает, что оставаться отцом — это самое ценное в жизни, складывает чемоданы в фургон.
В пути Бен молча перебирает послания Эйдена. Теперь-то он точно знает, что они от Эйдена. Короткие записки и открытка с видом городка Шэннон. Бену становится немного жутко, когда он думает, почему Эйден выбрал именно эту открытку, но Бен знает, что открыто просить о помощи — не в правилах Эйдена Брайсона. Эйден обладает адским терпением и железной волей. Эйден точно знал, чего хотел, Эйден ждал, не искал легких путей, поэтому теперь он, Бен, должен довести это до конца. Осталось только подтвердить свои догадки, а уж это — Бен уверен — ему по зубам.
Бен кладет руку на пульс, едва впереди показывается белое многоэтажное здание клиники. Он просит родителей посидеть в машине. Он и так слишком часто пользуется посторонней помощью. Пора возвращаться к самостоятельности. Бен шагает под дождем, минует стеклянные двери, поднимается на нужный этаж, осматривает знакомые коридоры. Он не забыл, и вряд ли когда-либо забудет время, проведенное здесь. А вот его скорее всего забудут, или уже забыли, стерли из памяти в череде рутинных священных действий по спасению человеческих жизней, не менее ценных, чем его собственная. Бен подходит к посту, где дежурит молодая медсестра и просит вызвать доктора Майру Рид. По личному делу. Очень важно.
В кабинете доктора Рид новая мебель, на столе фотографии ее дочки или племянницы — милой рыжей девчушки лет пяти. Доктору Рид слегка за тридцать, у нее светлые волосы до плеч, серо-зеленые глаза и добрая улыбка. Она вполне подходит под определение «друг семьи». Бен не помнит ее, а она не помнит Бена. Доктор Рид сидит за столом и внимательно рассматривает Бена.
- Даже не знаю, с чего начать, - говорит Бен. - Если вы выставите меня из кабинета и направите к психиатру, я вас пойму.
Майра Рид улыбается.
- Я проходила практику в отделении психических расстройств, - говорит она. - Вы не похожи на их пациента. Так что там у вас?
Бен вытаскивает из-под свитера золотой кулон в виде кельтского креста с выгравированной на нем буквой, развязывает алую ленту и протягивает кулон доктору Рид в раскрытой ладони.
- Один человек... Эйден Брайсон. Он попросил меня показать вам это.
Майра Рид некоторое время задумчиво смотрит на кулон, а потом улыбается и качает головой.
- Эйден, - говорит она тоном, который больше всего напоминает Бену любовь и восхищение. - Я и не думала, что он окажется таким настойчивым. Хочешь чаю?
Бен мотает головой. Бен не хочет чаю, он хочет знать то, к чему так упорно вел его Эйден.
Доктор Рид встает из-за стола, подходит к стеклянному шкафу, достает одну из многочисленных черных папок, перелистывает страницы, педантично упакованные в прозрачные файлы, находит нужное, вынимает листок, кладет на стол и пододвигает к Бену.
- Поражаюсь этому мальчишке, - говорит доктор Рид. - Обоим поражаюсь. Это одна из тех историй, когда даже смерть не может разделить...
Майра Рид говорит сама с собой, Бен не слушает ее. Бен вообще ничего не слышит и почти не дышит. Бен читает.
«Донорский орган: сердце.
Реципиент: Бенджамин Скотт, 18 лет.
Донор: Шэннон Брайсон, 21 год.»
Бен кладет бумагу на стол и смотрит прямо перед собой. Видит ли он доктора Рид? Слышит ли то, что она говорит?
- Бен? Ты точно не хочешь чаю?
- Точно, - машинально отвечает Бен. - Я хочу чтобы вы дали мне его адрес.
9.
Эйден обитает в студенческом квартале, среди запутанных улочек, по которым бродит веселая молодежь в наушниках, с ноутбуками, на роликах и скейтбордах. Бен едет туда на автобусе. Родителям он все расскажет потом. Расскажет обязательно. Историю о том, как даже смерть не может разделить.
Бен бежит вверх по крутой лестнице, периодически останавливаясь, чтобы отдышаться. Бен барабанит в закрытую дверь, одну из четырех, имеющихся на этаже. Бен с замиранием сердца вслушивается в тишину подъезда, и вздрагивает, когда дверь открывается.
На пороге стоит Эйден, в потертых джинсах и расстегнутой клетчатой рубашке. На шее у него висит золотая цепочка, через которую продет маленький кулон. Две пересеченные перекладины в центре круга. Бен молчит. Эйден улыбается.
- Ну, вот и все, да? - говорит Эйден. - Все загадки разгаданы.
Бен кивает. Внизу кто-то хлопает дверью, слышатся шаги и смех. Бен, словно зачарованный, смотрит на золотое украшение на шее Эйдена.
- Я не мог его просто так отпустить, - говорит Эйден.
- Я не мог просто сказать тебе, что в твоей груди бьется сердце, которое для меня дороже, чем моя собственная жизнь.
Бен кивает. Дверь снова хлопает, но на этот раз слышен звон бутылок и неприличная брань.
- Я хотел, чтобы ты посмотрел на мир его глазами. Хоть ненадолго. Чтобы ты послушал свое сердце. Не считал его абстрактным органом для пересадки, глупой запчастью. Чтобы ты оценил и полюбил его. Ты должен был пройти этот путь сам.
Бен кивает. Внизу прекращают ругаться, и на мгновение воцаряется тишина.
- Я наблюдал за тобой целый год, - говорит Эйден. - Я не выпускал тебя из виду, чего бы мне это ни стоило. Я читал твою медицинскую карту. Я выяснил, чем ты увлекаешься, с кем дружишь... Я хотел быть уверенным, что подарил жизнь достойному человеку. Для меня это крайне важно, понимаешь?
Бен кивает. Этажом выше кто-то начинает играть на скрипке.
- И теперь - хочешь ты этого или нет - мы повязаны. Навсегда. Ты понимаешь это, Бенни? Даже если тебе все это ненужно, даже если ты сейчас уйдешь, я все равно буду где-то рядом.
Бен улыбается, впервые за это время отрывает взгляд от кулона и смотрит Эйдену в глаза. Цвета свинцового неба. Цвета хмурых туч, отражающихся в беспокойных морских волнах.
- Эйден. - говорит Бен. - Может, ты впустишь меня в квартиру? Или мы, как дураки, будем обниматься прямо здесь?
Когда Эйден закрывает дверь, он слышит, как какая-то незнакомая, изрядно подвыпившая девчонка кричит на весь подъезд:
- Я люблю тебя, Мартин! Ты всегда будешь жить в моем сердце!