Какой была та зима – морозной, снежной – я не запомнила. Запомнила только то, что всю зиму своего первого класса я проболела. Ангина, бронхит и воспаление легких ни за какие коврижки не хотели уходить из совершенно обессилившего тела. Запомнились ежедневные процедуры – горчичники, банки, ингаляции над кипящей картошкой в мундире, противное горячее питье в виде куриного бульона и гоголя-моголя с молоком.
Почему-то мне легче было перенести горчичники, чем питье. Может быть, оттого, что горчичники ставили вечером и рядом уже был папа, вернувшийся с работы. Он, как мог, работал анестезиологом – рассказывал разные истории о войне, о работе, о своем детстве.
В один из таких вечеров у папы родилась идея моего оздоровления. Мы с сестрой прыгали от предвкушения счастья, когда он красочно и воодушевленно излагал ее нашей маме:
- Ксеня, наверное, один только выход из этих болячек – поехать тебе с детьми на все лето в деревню! Будут бегать босиком по земле, купаться в ставке! Свежий воздух, парное молоко!
До самой весны почти каждый вечер мы все горячо обсуждали предстоящую летнюю жизнь в деревне. Папа пытался своим энтузиазмом подзарядить маму, она же всегда поддакивала, соглашалась, но делала это почему-то очень вяло. Но мы с младшей моей сестренкой Наташей на это внимания не обращали – мы были полностью во власти своего кумира- рассказчика.
С наступлением летних каникул, начались интенсивные сборы в деревню.
Вещи были упакованы, мамин дядя, дедушка Антон, предупрежден и обрадован спешащими к нему гостями. Нас манили не только обещанные простор и красота природы, влекло название населенного пункта, в котором мы ожидали увидеть Рай.
На грузопассажирском такси, (попросту бортовом газончике обтянутом тентом с лавками-досками, прикрученными к бортам) мы с сестрой уезжали в сказочное путешествие – в Любашевсий район, село Троицкое, в деревушку со смешным названием Босая команда. У мамы приподнятого настроения не наблюдалось. Папа, как всегда улыбался, обещал звонить и приехать нас проведать.
Сказать, что расстояние в двести километров меня укачало, значит просто промолчать.
В деревню привезли зеленую худющую девочку на дрожащих ногах. Сутки земля качалась подо мной, как палуба утлого суденышка в шторм. Даже, когда я уже лежала в кровати, противная тошнота кувыркалась у меня в горле и не давала осмотреть долгожданный объект счастья. Слава Богу, наступившее утро принесло облегчение, и мы с Наташей бегали по пыльной деревенской улице с троюродными братом и сестрой. Искали и находили снесенные курочками яйца, лицезрели издали сверкающий гладью ставок, на который нас обещали сводить завтра. Забегали домой схватить горячий пирожок или съесть молочный кисель в тени под вишней. Парное молоко нам не понравилось. Понравилась молочарка, даже не знаю, что это было – наверное, какой-то пункт приемки и переработки молока, начальником которого был наш дедушка Антон. Он и повел нас туда на экскурсию. Понравился смешанный запах молока и цветущего за молочаркой луга. На широких рамах, обтянутых марлей сушились непонятные пуговицы – дедушка сказал, что это козеин. Дедушка пытался что-то нам объяснить.Но разве это было интересно? Интересны были подводы с бидонами, гривастые лошади, мальчишки с кнутами, по-хозяйски ходившие возле подвод.
Там нас угощали молоком, оно уже было не парным, а холодным, без пены и очень вкусным. Наигравшись вдоволь на лугу, с букетами и плетеными венками, усталые шли мы с Наташей домой. В это время к дедушкиной хате подбежала женщина с толстенными косами, закрученными вокруг головы. Стоя у калитки, она о чем-то разговаривала с нашей мамой. Когда женщина ушла, мама сказала, что Валя работает в сельсовете, и пришла сказать, что на семь часов вечера папа заказал переговоры, и нужно будет идти в сельсовет. Мы упросили маму взять нас с собой, идти было далеко, но звонить же будет Папа, как не пойти! Что говорил папа, было почти не слышно. Мы тянули трубку каждая к себе, пока мама не накричала на нас и стала разговаривать с папой сама.
Спали мы с Наташей без задних ног, так утром, смеясь, говорили мама и бабушка Юля, жена деда Антона. На завтрак нам сварили вареники с творогом. Не обычные маленькие, как всегда готовила дома мама, а большие, как моя ладошка. Бабушка Юля сказала, что ей некогда играться, вареники должны быть такими «Щоб пару з’їв і наївся». К вареникам дали сметану, твердую, как масло. Мы посыпали ее сахаром и ели, как мороженое.
А потом был обещанный ставок. Мы загорали на песочке, плескались в теплой воде. Мама была счастлива, что я стала просить кушать, чего не бывало никогда раньше. Дома нас ожидал борщ «з півником». Потом бабушка разрешила нам самим достать из печки казанок с картошкой. Такой вкусной картошки мы еще никогда не ели. Когда после обеда мы сидели за столом под вишней, опять прибежала запыхавшаяся Валя. И закричала от калитки: «Ксеня! Вечером опять будут звонить!» Мама подошла к Вале, поговорила и сказала бабушке Юле: «Проверяет! Сегодня будет в девять звонить». Нас с собой мама не взяла, уложила спать. Но прибежала очень быстро, мы еще даже не успели заснуть. Мы лежали с сестрой в прохладной комнате с открытыми окнами. На окнах от ветерка качались белые вышитые занавески. А в саду пели песни мама, дедушка, бабушка и Валя.
Песня была грустная, но очень красивая и мы с Наташей пытались тихонько петь тоже.
«Ой, ти, дубе, дубе! Зелененький дубе! Чом на тобі, дуби, два голуби гуде?
Два голуби гуде, а третій воркоче, любив козак дівчину, а тепер не хоче... »
Утром после завтрака мы с мамой пошли помогать бабушке прополоть огород.
Вместо сорняков мы часто выдергивали молодую морковку, но нас не ругали, а говорили, что мы будем кушать ее, как кролики. Нас научили собирать колорадских жуков – это получалось просто здорово. Мы хвастались друг пред другом своими коробочками, решая важный вопрос – у кого жуков больше. А дома на столе под вишней нас ждала записка, что маму ждут на переговоры в восемь вечера. К вечеру пошел дождь, начиналась гроза. Мама набросила на себя дедушкин плащ и побежала в сельсовет. Грохотал гром, молнии сверкали огненными зубами, было очень страшно за маму. Как она вернется домой, а вдруг ставок от воды переполнится? Но мама благополучно добралась домой, ее подвез на бричке сын дедушки Антона и бабушки Юли – Коля, который возвращался с фермы.
Я подумала, что у мамы лицо мокрое от дождя, но бабушка стала говорить:
«Да успокойся, Ксенечка, не плач, деточка! Что тебе твой Женя наговорил?»
А мама, вздыхая, ответила: «Все, тетя Юля, завтра уезжаем. Сколько же можно, звонит каждый вечер, все в разное время, проверяет дома я или на танцы какие пошла. А сегодня вообще спросил, когда я домой собираюсь».
Бабушка смеялась и говорила, что папа наш очень ревнивый, а мы не знали, что это такое и лезли ко всем со своими расспросами. Дедушка не смеялся, он сказал, что ревность это глупость, а папа у нас умный, просто жить без нас не может. Маму пытались уговорить остаться, но она заупрямилась, сказала, что толку с такого отдыха не будет, и стала собирать вещи.
Рано утром нас отвезли в Любашевку. И опять на грузотакси мы ехали уже в Одессу.
Вечером, когда меня полуживую мама пыталась спасти от тошноты чаем, открылась дверь, и вошел папа.
Наташа бросилась к нему со всех ног. Папа подхватил ее на руки, закружил, подбрасывая под потолок. Смеялся своей широкой белозубой улыбкой и говорил: «Вы уже дома, а я на почтамт ходил! Я же переговоры с вами заказал на шесть вечера. Ждал, ждал, а никто не пришел! Слава Богу, вы дома! Ну, как добрались, как отдохнули!?»