ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Две подружки, ходившие по платформе, повернули головы назад, глядя на Карена, что-то обсуждая, видимо, в его одежде. «Настоящий Карден», - тихо сказала одна из них другой о его пиджаке. Студенты не оставляли его в покое. Они заглядывали ему в лицо и со смехом, крича что-то ненатуральными голосами, потягивая пиво прямо из бутылок, прошли мимо. Стоявший рядом милиционер не обращал на него никакого внимания. Зато парень, продававший газеты, не спускал с него глаз. «Боже мой, куда мне?» - уходя все дальше по платформе, думал он. Дойдя до конца, он остановился. Женщины и дети, встретившие мужчину в очках, замолчали и уставились на него, когда он подошел к ним совсем близко. Чтобы не смущать людей, Карен отошел к краю платформы. Подходил грузовой поезд. Платформа затряслась, и ему показалось, что он едет опять.
И вдруг, вспомнив того безумца, что бросился под колеса его «Мерседеса» в день встречи с Вероникой, он понял, что ему надо делать. Быстрым шагом он спустился по лесенке с платформы и остановился прямо перед проходящим поездом. Он смотрел на низ вагонов, на винты, металлические ящики и на колеса медленно катившегося состава и на глаз старался определить его середину и то мгновение, когда середина эта будет прямо против него.
«Правильно, в середину давай, так точнее будет», - подбадривал первый голос, не оставлявший его в одиночестве уже третьи сутки.
«Ага, пусть она знает, сука такая, кого кинула», - поддакивал второй.
«Давай, мужик, не дрейфь! Покажи им всем, докажи, что они тебя не достойны. Скажи им, что ты не хочешь жить вместе с ними в этом болоте. Они все продажные, весь мир — гнилье, ворье и вонь», - орал третий.
В голове поднялся настоящий вой, терпеть который было невозможно.
«Туда! Туда, на самую середину, и ты накажешь ее и избавишься от всех и от себя», - кричали голоса ему. Или он сам кричал себе — разобрать это было уже невозможно. Он хотел упасть под поравнявшийся с ним серединой третий вагон. Но кожаный портфель, который он начал снимать с плеча, задержал его, и было уже поздно. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое он испытывал, когда, купаясь, готовился войти в воду, охватило его, и он перекрестился. Вдруг мрак, покрывавший для него все, разорвался, и жизнь предстала ему на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но он не спускал глаз с колес подходящего четвертого вагона. И ровно в ту секунду, как середина поравнялась с ним, он откинул кожаный портфель и, вжав в плечи голову, упал под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустился на колени.
«Дааа! Вау!!!» - заорали голоса в голове.
И в то же мгновение он ужаснулся тому, что делал. «Где я? Что я делаю? Зачем?»
«Затем, молодец, умница!», - надрывались голоса.
Он хотел подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло его в голову и потащило за спину. «Господи, прости мне все!» – проговорил он, чувствуя невозможность борьбы. Отец, приговаривая что-то, ремонтировал старый будильник. И лампочка, при которой он читал полную тревог, обманов, приключений и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-либо, светом.
«Круто-о-о-о!» - заорали, удаляясь и исчезая голоса
Больше он их не слышал. Лампочка осветила ему все то, что прежде было во мраке, стала меркнуть и навсегда потухла.
Это было натуральное свинство. И со стороны кого? Сама природа ополчилась на Костю Козырева. Ну, может быть, еще собственный мозг. Вместе они вот уже третий день не давали ему спокойно отдохнуть, подсовывая по ночам один и тот же сон. Раньше как было? Приснится какая-нибудь ерунда и тут же забудется. Так, что захочешь вспомнить - не можешь. Помучаешься несколько минут, плюнешь и идешь в ванную. Или засыпаешь дальше. Как-то раз Косте даже приснилось совершенно гениальное стихотворение, от которого в памяти остались только одна строчка «Когда в полет летит пилот» и стойкое ощущение того, что стих, довольно длинный и со смыслом, был именно гениален. Константин целый день мучился, напрягал память, пытаясь вытащить из нее еще хоть пару соседних рифм, но так ничего и не вытащил. А тут, как назло, смысла никакого нет, одни помехи, туман, ничего конкретного, все расплывчатое, вспышки какие-то, от которых бедный Костя моментально просыпался и заснуть уже не мог. Нет, ну правда, если бы это было однажды, то ничего, но после третьего раза действительно становится не по себе. Мало ли, может, это какое страшно психическое заболевание? Не может же быть так, что каждый раз одно и то же. Дошло до совсем грустного: ложась спать, Костя уже заранее боялся еще не наступившего сна. Вот и сейчас. Серия вспышек, одна другой ярче, пронеслась через окутывавший его сиреневый туман. «Что это? - подумал Костя. - Ну точно, это опять тот самый мой сон». Он грустно вздохнул и уже привычно проснулся.
Зеленые цифры на электронных часах показывали без пятнадцати шесть, за закрытыми шторами, пользуясь выходным днем, тихо отсыпался крупный город Орел. Вполне можно было отдыхать еще больше трех часов. Но Костя точно знал, что заснуть если и удастся, то не раньше чем через полчаса. Конечно, можно было выпить снотворное, но, во-первых, снотворного у него никогда не было, просто за ненадобностью, а будить маму с такой просьбой было верхом неразумия. А во-вторых, подсаживаться в 26 лет на таблетки совсем не хочется. Вроде как здоровый мужик, молодой, не развалина какая, и тут вдруг на тебе — колеса глотать. Впрочем, был выход, вполне мужской. По идее, должно помочь, тем паче что на календаре воскресенье, так что расслабиться вроде как вполне можно.
Костя зашел в ванную, сполоснул глаза, тут же натянул прихваченные джинсы, надел полосатую рубашку, обулся, накинул теплую куртку-пуховик и потихоньку, чтобы не разбудить родителей, вышел из квартиры.
Для того, чтобы не выглядеть алкоголиком, он положил в корзинку рядом с бутылкой водки пакет апельсинового сока и зачем-то кусок душистого импортного мыла. На кассиршу ни покупатель, ни набор покупок впечатления не произвели.
- Карточка наша есть? - равнодушно спросила она.
; Нет, - ответил Константин. И неожиданно даже для себя вдруг соврал:
;
; Дома забыл.
;
Зачем соврал, если дисконтной карточки этого магазина у него никогда не было, он и сам не знал. Может, стыдно было, что вот он, такой солидный, молодой, красивый, деньги есть, а карточки как раз и нет. Впрочем, кассиршу так же мало, как отсутствие карточки, волновала забывчивость покупателя. Она пробила товар и дала пакет, в который Костя загрузил свои покупки.
Дома он потихоньку пробрался на кухню и открыл бутылку. Конечно, пить из горла интеллигентному человеку не пристало. Надо было достать стакан. Пришлось лезть в верхний посудный шкафчик, в котором обсыхали и хранились чашки, стаканы, кружки, фужеры и рюмки. Как Костя ни старался сделать все бесшумно, но посуда все-таки совершенно предательски звякнула. И не успел он закрыть шкафчик, а на пороге кухни уже образовалась маленькая и встревоженная мама.
- Ты что это? - спросила она, придерживая руками наброшенный розовый халат и глядя снизу ему прямо в глаза.
- Ничего, мам, не бойся, иди спи.
- Ты пьешь водку?
- Нет, я ее ем.
- Что случилось?
Она подошла к столу, взяла бутылку и прижала ее к груди.
- Началось... Ничего не случилось. Зуб у меня болит, прополоскать хотел.
- Прими анальгин. Или кетанов.
- Принимал, не помогает.
- Костя, меня это тревожит. Ночью идешь в магазин, пьешь водку...
- Я еще не выпил.
- Хотел выпить. Вчера тоже по комнате бродил всю ночь. Думаешь, я не слышала? Что случилось?
- Мам, ну честное слово, ничего не случилось. Просто вторую ночь бессонница мучает. Хочу спать, а заснуть не могу.
- Прими феназепам. Прими таблетку.
- Да не хочу я таблетки пить.
- А ты выпей. Тут, знаешь, что вреднее, таблетки пить или психику свою травить, еще не известно. Выпей, на.
Она вытащила обширный ящичек с аптечкой, в которой были снадобья на все возможные случаи, и быстро выкопала упаковочку с мелкими таблетками. Конечно, даже если бы Костя захотел, он сам ее никогда бы не отыскал.
- Пей.
Отступать было некуда, и Костик быстро проглотил таблетку, запив ее поданным мамой стаканом кипяченой воды. Это был тот самый стакан, в который он планировал налить водки. «Ну, может, так и лучше будет». Он хотел уже пойти и попытаться заснуть опять, но тут мать заметила в пакете купленное мыло. И страшная догадка пронзила тревожный материнский ум.
- Костя, а это что?
- Мыло.
- Зачем?
- Мыться. Пахнет вкусно, вот и купил.
- У нас в ванной полно мыла. Костя, скажи честно, что случилось!
- Мама, - Костя говорил очень медленно, устало, - ни-че-го не слу-чи-лось. Вешаться я не собираюсь, не бойся. К тому же мне для этого мыло покупать не надо было, сама говоришь, у нас его в ванной навалом. Еще раз говорю — бессонница. Хочу спать, а ты мне не даешь.
Возражение сына показалось матери логичным. Но тревога с логикой соглашаться никак не хотела. Костя был ее единственным сыном. Не потому, что она не могла родить еще детей, просто так вышло. Слишком много сил она отдала его воспитанию, слишком много он для нее значил, и ей казалось, что такой же кутерьмы по второму разу она уже не выдержит. Мужу было хорошо, он спал себе, как чурбан, и не подозревал о том, какие опасности нависали над их сыном.
А сын прошел в свою комнату, лег в постель и закрыл глаза. На часах не было еще и семи, на календаре было воскресенье, еще спать и спать, главное - уснуть. И чтобы не приснился опять этот несчастный сон про огни.
Но что это вообще за огни? Ведь обычно человеку снится то, что он знает, где-то видел. Должен быть хоть какой-то намек на то, что именно снится. Но Косте и намека не было, и это пугало. Системы в появлении огней не было никакой, во всяком случае, Костя ее не замечал. Ничего похожего он вспомнить не мог, хоть и старался.
Таблетка подействовала. Довольно быстро Костя впал в приятное состояние дремоты, которое быстро переросло в сон.
Затемненное сознание отдыхало. Время отключилось, так же как и пространство. Не было ни мыслей, ни чувств, ни переживаний. Мышцы расслаблены, дыхание спокойно, сердце стучит равномерно, да и стуком его ритм не назовешь. Правильно было бы назвать эту работу волнением, так волнуются морские волны в хорошую, чуть ветреную погоду.
Поскольку время отсутствовало, сказать, сколько продлилось это блаженное несуществование было совершенно невозможно. Но конец ему пришел. Внезапно в темноте мелькнула и проявилась тоненькая сиреневая ниточка. Не понятно было, далеко она или близко, маленькая она или большая, яркая или блеклая, но она была. И она была живая, она двигалась и шевелилась, не приближаясь и не удаляясь. Она была, а поскольку она была, то было и время, и пространство. И Костя. Он видел эту ниточку. Вскоре правее появилась еще одна. Костя понимал: раз он знает, что вторая ниточка появилась правее, значит, он уже может ориентироваться и осмотреть темноту более пристально. Но куда он ни поворачивался, вместе с ним поворачивались и ниточки. Они маячили перед глазами, которых не было. Была темнота, в ней где-то не существовал а находился Костя, и были ниточки, которых постепенно становилось все больше. Две, три, четыре, семь, после семи Костя перестал считать, он просто наблюдал за ними. Они шевелились и множились, выстраиваясь в какое-то подобие кокона. Стены у кокона были толстые и рыхлые, так что это был скорее не кокон, а именно сиреневый туман. Если бы Костя не спал, он бы непременно вспомнил старую песню про сиреневый туман. Но он спал и песню не вспомнил. Он просто растворялся в этом тумане даже не задаваясь вопросом, что это такое.
Туман не просто густел, он светился и мерцал мелкими искорками. Внутри него было светло как днем и очень хорошо. Внезапно одна из искорок моментально раздулась, превратилась в яркое белое пятно и лопнула. За ней открылось черное пятно, которое быстро заволокло туманом. То же произошло и с другой искоркой, рядом, затем с третьей. Они взрывались, оставшиеся дырки затягивались и все повторялось снова. В какой-то момент одна из искр не просто раздулась, но сорвалась со своего места и улетела вдаль. Постепенно искры стали взрываться все реже и наконец прекратили это делать вовсе. Костя уже знал, что произойдет дальше. «Сейчас прилетят», - подумал он. Туман успокоился, и через некоторое время вдали показались три следующие друг за другом точки. Приближаясь, они увеличивались в размерах и делались все ярче и ярче. «Ну вот и они, - подумал Костя, - мои сонные огоньки. Значит, я сплю. Опять сплю и сейчас проснусь».
Но он не проснулся. Может, сработала таблетка, может, его психика уже привыкла к сновидению, но команду на пробуждение она теперь не подавала. Огни подошли так близко, что если бы у Кости были руки, он мог бы их потрогать. Это были не шары и не какие-нибудь физические объекты, это были именно огни, яркие пятна в сиреневой пустоте. Расположившись перед Костей неправильным треугольником, они некоторое время повисели неподвижно, а потом начали сходиться в одну точку. И этой точкой был Костя. Вернее, эта точка находилась где-то в нем, в его глубине. Внезапно окружавший туман вздохнул и схлопнулся в ту же точку. Примерно так же схлопывается в одну точку изображение на экране старой телевизионной трубки, когда телевизор выключают.
Глава вторая
Несмотря на заботливо задернутые шторы, в комнате было светло. Так светло, что время на электронных часах разобрать было невозможно, пришлось тянуться к лежавшему на стуле наручному хронометру. На нем было без какой-то ерунды час дня.
На кухне отец смотрел телевизор. Он всегда смотрел по утрам телевизор, обычно какую-нибудь новостную программу. Но сейчас было уже не утро и присутствие отца на кухне было не вполне естественно. В соответствии с многолетними семейными традициями он сейчас должен был сидеть в зале и что-нибудь читать. Кухня в это время была вотчиной мамы. Но ее как раз и не было. Зато был отец, который, увидев сына, приглушил звук и, хитро (как ему казалось) улыбаясь, спросил:
- Ну что, ты у нас теперь алкач?
Слово «алкач» он произнес так, как его произносил шведский профессор в одном из его любимых фильмов. Костя по инерции поддержал игру.
- А ты — ходок...
- Ходок, я — ходок... Ты что ж так мать напугал? Она ж всю ночь уснуть не могла.
- Утро...
- Ну утро. Все самое раннее утро. Все прислушивалась, что там у тебя творится... Меня разбудила.
- Трагедия...
- Что тебя в магазин потянуло? У меня ж коньяк есть.
- Я что, вас будить должен был?
- Нет, ты выпить должен был. Все одно разбудил.
- Сами разбудились. Я бы просто выпил и уснул бы. Ну что за происшествие: мужик решил стакан опрокинуть.
- Просто так ничего не бывает. Если мужик решил опрокинуть, его что-то к этому сподвигнуло. И что его сподвигнуло? Колись, а то мать совсем с ума сойдет. Ты знаешь, что она веревку бельевую спрятала? Аптечку в залу перетащила.
- Совсем с ума тронулась.
- Выбирай слова. Она если и тронется, то только через тебя.
- Нет, ну пап, ну я же ей сказал, бессонница, уснуть не могу, вот и хотел по народному способу.
- Бессонница, она тоже просто так не бывает. Не те у тебя еще года.
- Значит, бывает. Я не знаю, но мне уже несколько дней сон один и тот же снится.
Отец был, в полную противоположность матери, абсолютным пофигистом . Вывести его из себя было крайне сложно, хотя иногда это все-таки удавалось сделать. Но и тогда он не был страшен. Даже стуча кулаком по столу, он тщательно рассчитывал силу удара, чтобы не только не сломать мебель, но и не перейти психологический барьер, чтобы удар не привел к эскалации конфликта. Его идеальным героем был Лука из пьесы Горького «На дне». Отец рассказывал, что ему в школе ставили по литературе двойки: он утверждал, что «примиренец» Лука лучше, чем «революционер» Сатин. Ведь даже последний заявлял прилюдно: «Вы не знаете старика (Луку). Старик был человек!» «Знаешь, - говорил он сыну, - люди не всегда понимают даже то, что написано, не говоря уж про то, что сказано и что не сказано. Вот написано в Библии «Око - за око, зуб — за зуб». И люди думают, что это призыв, типа, надо мстить. Ты мне в глаз, значит, и я тебе должен в глаз, а то и в оба, да еще по скуле, и ты мне — в зуб, и вот уже пошло-поехало. И никто, почти никто, не понимает, что это не призыв, а, наоборот, ограничение. Типа, за око — око, но не больше. За зуб — максимум зуб, а не два. Можно и вообще не отвечать, но это уже потом сказано».
Секунду подумав, Козырев-младший решил, что Козыреву-старшему про сон рассказать можно, к матери информация дойдет в строго дозированной и структурированной форме. Отец уже давно научился приспосабливать новости к прихотливому, богатому фантазиями сознанию жены.
- Сейчас тебе опять эта ерунда снилась? - спросил он, выслушав сына.
- Ага. Только я не проснулся. Но помню, что снилось, хорошо.
- Знаешь, это не так все просто. Когда мозг в такие шутки играет, значит, либо переутомление, либо еще что-то. Есть риск на этой штуке зациклиться и тогда уже правда крыша может съехать. Ты это не запускай.
- Что, к врачу, что ли, идти?
- Не помешает. Лучше сходить. Знаешь, жизненный парадокс самый обидный? Пока у тебя здоровье есть, мозги не работают. А когда они начинают нормально работать, тогда уже здоровья не остается. Так что ты лучше сходи.
Наверное, отец был прав. «Завтра пойду к невропатологу. Или к психоневрологу, как там их... - подумал Костя. - Отпрошусь на фирме и с утра схожу».
Адрес клинико-диагностического центра, занимавшегося, кроме прочего, и нарушениями сна, без проблем был найден в Интернете. Платно, зато быстро и качественно.
Как ни странно, в центре тоже была очередь. Небольшая, но очередь. Костя оплатил консультацию в кассе и присел рядом с аккуратной женщиной, лет сорока пяти.
- И вы тоже к врачу? - спросила она его.
Костю так и подмывало сказать «Нет, я тут трамвая жду» – и понаблюдать за реакцией, но вбитая родителями вежливость не позволила этого сделать, и он утвердительно буркнул. Было совершенно понятно, что вопрос женщины был лишь предисловием, заявкой на беседу. И согласное бурканье она восприняла так, как того хотелось ей, а не как надеялся Костя.
- Смотрите, вот вы совсем молодой и уже — к врачу. Сейчас вообще все болеют. Здоровье у всех подорвано, потому что экология какая? Плохая, ужасная экология. Дома окно открыть нельзя. Я и не открываю уже сколько, как откроешь — так гарью пахнет. Они там жгут что-то, а мы этим дышим. У меня зять, как вы, тоже, молодой весь и весь больной уже. У него еще работа такая, он в банке у меня работает. Очень серьезная работа, ответственность огромная. Ему недавно место предложили, начальником отдела, так он немного поработал и отказался. Говорит, не могу, там такая атмосфера, все друг друга съесть готовы. У нас вот раньше как хорошо было, все друг с другом дружили, а сейчас каждый другого подсидеть старается. Потому что сейчас всем главное — деньги. У нас раньше у всех зарплата была одинаковая и никто никому не завидовал, я вот получала 120 рублей, как инженер. Я же МАДИ закончила, отделение было «Автоматизация производственных процессов». Мы на компьютерах работали, такая большая машина была, ЕС 1030. Я ее на фортране программировала. Сама программы тогда писала. Мы там и интегралы вычисляли, и дифференциалы. ЕС – это наши советские компьютеры были, расшифровывалос «Единая система». Ой, тогда все единое было...
Речь ее текла легко и свободно, было совершенно ясно, что остановить ее просто невозможно. Да и не нужно: женщина вовсе не требовала, чтобы ей отвечали, ее вполне устраивала ситуация, когда перед ней просто сидел тот, кого она считала собеседником. Он мог быть глухим, спящим, он мог быть без сознания, это уже не имело значения. Более того, было очевидно, что если бы ее собеседник вдруг попытался поддержать разговор, не просто кивая головой, а постаравшись ввернуть собственное слово или мнение, это бы ее очень удивило, а может, даже и обидело. Костя поднялся и принялся демонстративно изучать настенный плакат, рассказывавший об истории и работе Красного Креста. Оказывается, изначально крест не имел никакого религиозного подтекста и был просто обратным изображением флага Швейцарии, страны, в которой зародился Международный комитет Красного Креста. У той на красном флаге был белый крест, а комитет взял белый флаг с красным крестом. А потом турки заявили, что крест — символ крестоносцев, разоривших некогда Османскую империю. И избрали для себя альтернативную эмблему — красный полумесяц. И только в 1929 году Женевская конвенция признала обе эмблемы совершенно равноправными. Вот так, а он, Костя, об этом и не знал. Он читал плакат, а рядом стояла поднявшаяся с банкетки, чтобы не потерять «собеседника», женщина. Теперь она рассказывала уже, кажется, о том, как познакомилась с мужем. А Костя читал и недоумевал, как же этот муж умудряется с ней сосуществовать.
Наконец над дверью кабинета врача в очередной раз зажглась лампочка. Женщина встрепенулась. Оказывается, вопреки Костиным предположениям она не только говорила, но и зорко следила за движением очереди:
- Ой, извините, моя очередь подошла, очень приятно было с вами познакомиться, Костя. Здоровья вам, это самое главное.
Ей, видимо, хотелось еще многое сказать, но Костя буркнул: «И вам того же» и решительно сел на скамейку. Только после того как женщина скрылась в кабинете, он спросил себя, а откуда она узнала, что его зовут Костей. Он ей, что ли, сказал? Или это опять причудливая игра его мозга и она вовсе даже не называла его имя, а просто ему так показалось? Он готов был поклясться, что ничего ей не говорил и уж тем более не представлялся. По крайней мере, он этого не помнил. Час от часу не легче: сны снятся странные до незабываемости, а в реале память совсем отказывает: или дыра в ней образуется, или, наоборот, вспоминается то, чего не было. В психиатрии это, кажется, называется «дежавю». Константину стало еще грустнее, чем раньше. С минуту он обдумывал новую проблему, но потом плюнул и, поднявшись, продолжил чтение плаката о Красном Кресте и Полумесяце. Оказывается, двумя эмблемами там дело вовсе не ограничилось. Потому что ни одна из них не устраивала Израиль, придумавший собственный знак - Красный щит Давида. Так могло продолжаться и дальше, если бы в 2006 году на своем очередном конгрессе организация не изобрела бы четвертый знак, никак не соотносившийся ни с одной из конфессий. Им стал Красный Кристал, представляющий собой традиционно красный ромб на традиционно белом фоне.
Женщина не выходила из кабинета минут двадцать. Наконец свет в продолговатом плафоне над дверью кабинета дал знать Косте, что подошла его очередь. Когда он вошел, женщина все еще сидела на стульчике перед столом доктора и что-то беспрерывно говорила. Доктор писал и не обращал на нее никакого внимания. Оторвавшись на секунду от писанины, он жестом указал Косте на занятый ею стул:
- Проходите, садитесь.
Костя прошел. Женщина поднималась медленно и неохотно, сжимая в руках обширную дамскую сумку на длинных ремнях.
- Понимаете, доктор, я даже зверобой пила. Мне знакомая привезла с Селигера, там травы чистые растут. Казалось бы, уж он-то должен помочь, а нет, все равно голова кружится. А ведь Селигер – это Валдай, а там природа какая... Вы были на Валдае? Обязательно съездите. Это несложно. Можно даже на электричке...
- Хорошо, спасибо. Садитесь.
Последнее слово было обращено не к женщине, и она это поняла. Как-то боком, не поворачиваясь спиной и не прекращая говорить, она отступила к двери и, попрощавшись, исчезла. К явному облегчению доктора. Убедившись, что пациентка покинула кабинет, он заметно повеселел и закрыл историю болезни, над заполнением которой только что так усердно работал.
- Ну, какие проблемы?
Костя изложил суть дела. Врач слушал не перебивая, а потом приступил к расспросам. Его интересовало, не возникал ли у пациента при засыпании или при пробуждении болезненных ощущений, какие потрясения происходили с ним в ближайший месяц, не болел ли он хроническими заболеваниями, не тревожит ли его сердце, не перехватывало ли у него раньше во сне дыхание, сколько по времени он спал раньше и сколько, по его внутреннему ощущению, он спит сейчас, когда мучают кошмары. Костя сон свой кошмаром не считал, поскольку не просыпался от него в холодном поту, но спорить с доктором не стал. Доктор продолжал расспросы. Он выяснил, что, несмотря на бессонницу, днем пациента в сон не клонило, что таблетка феназепама помогла заснуть и выспаться, но сон все равно присутствовал, что пациент не увлекался боевиками и не проживал сутками в Интернете. Задав еще несколько относящихся к делу вопросов, врач изрек:
- Инсомния. По-видимому, не тяжелая, средней выраженности. Вы правильно пришли. У вас пока только интрасомническое расстройство, то есть расстройство в процессе сна, после засыпания. А оно вполне могло дополнится пресомническими нарушениями. Это когда человек по два часа заснуть не может. Боится постели. А оттуда и до хроники недалеко. У меня один пациент был, который вообще не спал. Вернее, он спал, но не знал об этом. Засыпал долго, постепенно, спал минут двадцать и просыпался и опять начинал засыпать. А поскольку периоды сна были малые, до короткого сна не доходили, то он даже не замечал того, что спал. Вот так, короткими урывками, он набирал часов пять за ночь, но ему казалось, что он не спал вовсе. Вот это был тяжелый случай. Но ничего, сдюжили. И у вас сдюжим. Я мог бы вам, конечно, прописать, например, ивадал. Я вам пропишу, но давайте договоримся, что принимать вы его будете только в крайнем случае. А пока рекомендации простые: побольше физической активности, поменьше алкоголя...
- А я хотел водки выпить, чтобы заснуть...
- Ни-ни-ни, не надо. Это нужно бутылку выпить, а так она вас только возбудит. Алкоголь для нормального организма — стресс. Вот, теперь подготовка ко сну. Никаких стрессов, никакого телевизора, нормальная спокойная книжка как минимум за полчаса до сна. Очень легкий ужин, желательно — стакан теплого кефира. Да я знаю, понял! Вот, и сейчас я вам сделаю «музыку мозга». Раздевайтесь до пояса.
Что именно доктор знает Костя так и не понял. Он послушно снял рубашку и аккуратно повесил ее на стоявшую рядом вешалку. Пока Костя это делал, врач извлек откуда-то из-под стола нечто, представлявшее собой кучу переплетенных сеткой проводов с несколькими присосками, зажимами и подобием легкого шлема с наушниками, и подключил это нечто к компьютеру.
- Не волнуйтесь, здесь ничего опасного нет. Это японцы выдумали уже лет десять как. Прибор выдает вам серию сигналов раздражителей и проверяет, как вы на них реагируете. Нечто типа полиграфа, детектора лжи, только назначение другое. Смотрит за изменением вашего пульса, за потоотделением, за изменением давления, за тремором, то бишь дрожанием, за дыханием, за сопротивлением кожи и так далее. Программа собирает все эти сведения и на их основе пишет музыку, которая будет вас успокаивать.
Сказав все это, доктор начал устанавливать на теле и на голове пациента многочисленные датчики. Только тут Константин понял, чего ему не хватало в кабинете. Конечно, медсестры. Ее не было, хотя столик, явно для нее, сбоку присутствовал. Доктор быстро справился с датчиками, надел на голову клиента шлем с наушниками, затянул ремешки на подбородке и сел за компьютер.
- Какую музыку предпочитаете? В каком ключе машине сочинять?
- В соль-миноре, - попытался пошутить Костя.
- Можно и в соль-минор. А стиль? Классика, хаус, техно...
- Давайте хаус.
- Да будет хаус! - возгласил доктор и ткнул куда-то в клавиатуру.
В ушах у Кости запищало и забарабанило, звуки, один противнее другого сменяли друг друга. Наушники то скрипели и визжали, то вдруг замолкали, то начинали тикать, причем тикать как бы невпопад, сбиваясь с собственного такта. Тиканье сменялось оглушительным воем, который переходил в хрип, постепенно превращавшийся в гробовую тишину. Наконец спустя минут пять или три, Костя не мог сказать точно, аудио пытка закончилась и врач снял с пациента датчики.
- Ну вот, - сказал он, - минут через двадцать композиция будет готова. Могу вам сейчас на диск записать, могу по мейлу переслать, как хотите.
- Давайте на диск. Сколько я вам должен?
- Да я понял! Извините. Давайте сделаем так, сейчас — нисколько. Не брать же с вас за болванку 15 рублей! Вот если эти все мои рекомендации не помогут, тогда будем смотреть, что дальше делать. В любом случае вы ко мне через недельку зайдите. Без кассы, сразу, напрямую, вот тогда и поговорим. Договорились? А диск как запишется, вы его слушайте перед сном. Вы пока полчасика погуляйте.
Через полчаса Костя получил обещанный диск в белом бумажном конверте и отбыл на работу. На диске синим фломастером не по-докторски разборчиво было написано: «Brain music, House». В том же конверте лежала визитка доктора, на которой значилось: «Кудинов Артек Максимович, врач невропатолог». «Бедный Артек, - подумал Костя, - намучился ты, наверное, в жизни с таким подарком от не в меру креативных родителей».
Только выйдя из центра, Костя сообразил, что надо было сказать доктору с чудным именем о странном дежавю в коридоре перед кабинетом. Но не сказал так не сказал, не возвращаться же. Если что — через неделю скажет, там виднее будет.
Проводив пациента, Артек устроил себе небольшой перерыв. «Пятиминутку воссознания», как он обычно называл этот короткий, отданный чему-то постороннему период. Во время таких пятиминуток он значительно активнее, чем обычно, разговаривал с собой.
- Ну вот, так. Вполне нормально, как видишь. Нет, вполне пойдет, поле широчайшее. Хоть пять человек подселяй. Да какая разница... Ну конечно, это ты будешь докладывать, как хорошо — ты, как плохо — я. Первые двадцать — бесплатно, а дальше — как пойдет. Это тебе лучше знать. Меня больше Марфа интересует. Что как вдруг она и правда умом поедет? Вы на него как-нибудь воздействуйте. Он вообще сам понимает, что делает? Оккупация сознания... Ну конечно, «милые ссорятся — только тешатся». Это у нас поговорка такая, «милые ссорятся — только тешатся». В смысле скандал в нормальной семье — вещь нормальная и даже положительная. Как? Тоже нормально. «Счастьем делу не поможешь»... Ладно, в общем, готовь к четвергу: Козырев Константин Александрович, 26 лет, не женат, детей нет, психический статус — пассивный, намет — 54 процента. Ну, ты сам видел. И пусть с этим Пульхерием что-то делают, иначе я за нее не ручаюсь никак. Давай, работай. Следующий!
Артек нажал кнопку вызова пациента. В коридоре зажглась лампочка, и к двери заспешил очередной страдалец с оплаченным талончиком в руках.
Глава третья
На работе Костя загнал диск в компьютер, надел наушники и запустил медиаплеер. Музыка была очень даже приятной. Это был вполне приличный хаус, иногда сваливающийся в техно. Видеоэффекты рассыпались по черному экрану разноцветными кубиками и трапециями, превращавшимися во время сваливания в пульсирующие шарики.
- Жень, - позвал он сидящего за соседним столом.
Женька был давним Костиным другом, еще со школы. Именно он притащил его сюда, в фирму «Авалон», потихонечку торговавшую всякой строительной мишурой: гвоздями, шурупами, дюбелями, всем тем, что называется «скобяными изделиями». Хозяин маленькой компании, бывший прораб Ренат Сергеевич Паровозов, был поклонником Роберта Желязны и свою фирму назвал торжественным именем главного города из романа «Ружья Авалона». Хотя Женя в разговорах со знакомыми возводил это название к другому источнику. Авалон — мифическая страна усопших из кельтской мифологии. Именно там был якобы похоронен легендарный король Артур, там же для него еще при жизни выковали не менее легендарный, чем сам король, королевский меч. Так вот, по версии Женьки, у компании «Авалон» с Авалоном было налажено взаимовыгодное бартерное сотрудничество. Фирма поставляла туда гвозди для кельтских гробов, а взамен получала бракованные королевские мечи, которые потом реализовывала как шпатели и мастерки.
- Че тебе? - отозвался он, не отрываясь от монитора.
- Послушай вот. Угадаешь, что такое?
Женька, не вставая с поставленного на маленькие колесики кресла, подкатил к приятелю и приложил один наушник к уху.
- Ну и?
- Что это?
- Я откуда знаю? Музыка.
- Какая?
- Нормальная. Этот, что ли, как его, не помню...
- Не напрягайся, не вспомнишь. Знаешь, кто автор?
- Ты, что ли?
- А, ну ты зна-а-ал, - притворно разочарованно протянул Костик.
- Чей то тебя на хаус потянуло?
- Это, между прочим, не просто хаус. Это музыка моего мозга.
- А-а-а, ну-ну...
- Не ну-ну, а это мне сегодня от бессонницы сделали. Японцы придумали. Типа, так заснуть сложно, а под эту музыку — стоит только глаза закрыть.
- Ага, ты, главное, сейчас глаза не закрывай, а то Паровоз устроит тебе «музыку мозга».
Страх перед начальником в конторе имел скорее ритуальный, чем реальный характер. Ренат Сергеевич прекрасно понимал, что он не может создать какие-то нереально привлекательные условия для работы, поэтому, для того чтобы удержать персонал, пытался наладить в офисе семейную атмосферу. Он никогда не забывал ни об одном дне рождения, включая дни рождения жен и детей сотрудников, у кого они были. Специально для этого он купил когда-то, на заре своего бизнеса, электронную записную книжку, которая верой и правдой служила ему до сих пор. Конечно, теперь он уже мог себе позволить купить что-то посерьезнее, и сильно посерьезнее, но не видел в этом необходимости. Зато он видел необходимость в том, чтобы регулярно, раз в месяц, вытаскивать сотрудников на природу, чаще всего — к себе на дачу. На каждый серьезный праздник все получали небольшие подарки или премии, в зависимости от финансового положения конторы в данный период. При этом он старался не допускать панибратства, сам же обращался к подчиненным то на «вы», то на «ты». Сколько ни пытались авалонцы понять, по какому принципу он чередует эти местоимения, выяснить этого не удавалось. И в состоянии крайнего раздражения, и в состоянии крайней доброжелательности он мог с равным успехом и тыкнуть, и выкнуть, словно у него в голове просто срабатывал какой-то генератор случайных положений, указывавший, какое обращение применить в данном случае. Тут у Женьки (по штатному расписанию — Гаврилов Евгений) тоже была своя версия. Он считал, что тактики случайного чередования начальник придерживался намеренно, для того, чтобы держать сотрудников при общении с ним в постоянном напряжении. Чтобы каждый с интересом ждал, как к нему обратятся на этот раз. Насчет своей чудной фамилии Ренат Сергеевич рассказывал, что ее взял себе его дед-беспризорник. Попав в 10 лет в приют, он на вопрос одного из воспитателей-присмотрщиков о том, кем он хочет стать, ответил: «Паровозником». «Ну, значит, будешь теперь Паровозовым». Однако с паровозами не сложилось, и дед подался в строители, заложив начало семейной династии.
- Что, он меня спрашивал? - скорее для проформы спросил Костя.
- Да нет, успокойся.
- А я и не волнуюсь.
На самом деле он волновался, только совсем по другому поводу. Ему хотелось поскорее попробовать действие «мозгового» диска. Было немножко страшно, что он не поможет. И тогда опять будет несколько пробуждений за ночь с риском свалиться в то, что доктор назвал «хронической инсомнией». «Вот тебе и “боязнь постели”», - с грустью думал Костя.
Но диск, как ни странно, вполне помог. Хотя, может, это было с ним не связано, но в наступившую ночь Константин уснул вполне нормально и с удовольствием чуть не проспал будильник. Так же благополучно прошла еще одна ночь, а за ней еще две. Костя уже решил, что в понедельник обязательно надо зайти в центр и отблагодарить доктора.
Неприятность случилась в середине дня пятницы.
Голова заболела как-то внезапно, хотя ничто не предвещало никаких приступов мигрени. Костя сначала пытался не обращать внимания на пульсирующую боль в висках, но с каждым отдающимся в голове ударом сердца она становилась все сильнее. Наконец он не выдержал и позвал приятеля:
- Жень, у тебя таблетка от головы есть?
- Не потребляю. У Насти есть, я знаю, у нее спроси.
Настя была секретаршей, она сидела в соседней комнате. Но для того, чтобы к ней пройти, Косте надо было встать с кресла. Он попытался это сделать, но тут же почувствовал, как кровеносные сосуды в висках раздулись от нахлынувшей крови и чуть не разразились взрывом.
- Жень, я не могу, возьми у нее, пожалуйста.
Женька, как всегда, не вставая с кресла, развернулся к другу.
- Козырев, что с тобой? У тебя все лицо красное. Аж багровое.
- Жень, будь другом, вызови «Скорую».
Костя понимал, что долго он этой боли не выдержит. А она продолжала нарастать, захватывая в мозгу все новые и новые территории. С удивлением и со страхом Константин вдруг обнаружил, что уже больше не ощущает всего остального тела. Как в тех снах, с той только разницей, что в них не было боли.
- Да ты что, Козырев, прекрати баловать... Сейчас вызову, сейчас я тебе нитроглицерин принесу.
Женька выскочил из кресла и кинулся к двери:
- Насть, звони в «Скорую», Женьке плохо!
Он чуть не крикнул «Женька помирает», но вовремя опомнился. Через секунду в комнату влетели Настя и лично Ренат Сергеевич. Оценив ситуацию, секретарша убежала за аптечкой и вернулась с ней уже через несколько секунд. Ренат Сергеевич вместе с Женей подняли отяжелевшего Костю из кресла и перетащили на кожаный диван, использовавшийся ранее как инструмент для отдыха во время редких ночных авралов.
- Подожди, Костик, - приговаривал Ренат Сергеевич, придерживая чуть на весу голову подчиненного. - Давай полотенце намочи, быстро, - крикнул он Евгению, после чего обратился к Насте: - «Скорую» вызвала?
Та спохватилась и метнулась в соседнюю комнату, хотя телефоны стояли и тут. Ренат Сергеевич снял с себя пиджак, свернул его рулончиком и положил больному под шею. У дивана были валики, но они показались ему слишком высокими и неудобными. Опустив Костину голову на импровизированную подушку, он расстегнул ему рубашку. В аптечке, которую принесла Настя, было все. Включая и нитроглицерин. Ренат был не вполне уверен в том, что он поможет, но все-таки достал таблетку и положил ее в рот Косте.
- Только не глотай, - сказал он, - рассасывай. Давай!
Но Костя уже ничего не соображал. Даже думать было больно. Неожиданно к горлу подкатил комок, и Костю вырвало. Паровозов сначала отпрянул, но тут же опять бросился к теряющему сознание подчиненному, быстро повернул его на бок и сунул в рот другую таблетку. Вбежавшая в это время опять в кабинет Настя остановилась на пороге и уставилась на лужицу рвоты.
- Что стоишь, дура, - закричал Ренат, - воды неси быстро!
Рядом возник Женя с мокрым полотенцем. Он отер Косте лицо и зачем-то стал растирать голую грудь друга.
- Терпи, Кость, сейчас, уже скоро приедут. Укол сделают, все нормально будет. Подожди чуть.
Но Константин уже ждать не мог. Боль прошла, способность мыслить вернулась, но тела он по-прежнему не чувствовал. Все вокруг выглядело неестественно ярко и контрастно, звуки же, напротив, были глухими и словно замедленными, растянутыми. «Ну да, это смерть, - понял он. - Жалко, конечно, но что делать. Сейчас перед глазами должна пронестись вся жизнь». Однако, ничего пока не проносилось. И души умерших родственников к Косте не слетались, хотя и должны были. «Филонят», - мысленно улыбнулся Костя. Нельзя сказать, что ему было совсем не страшно. Страшно. Вот-вот ему, обычному человеку, предстояло лично узнать самую великую тайну из всех тайн человечества: есть ли что-то по ту сторону жизни или нет. Но страх этот не был сейчас чем-то определяющим, чувство любопытства было значительно сильнее. «В конце концов я ничего не теряю. Как личность. Если «там» ничего нет, я просто выключусь как будто меня и не было, и жалеть об этом уже не смогу. А если есть, будем надеяться, что я не был самым плохим из людей и мне это наверняка зачтется. Ну да, в церковь не ходил, но ведь зла никому не сделал, всех любил. И сейчас люблю. Родителей жалко, расстроятся. Отец он, ладно, перенесет, а вот мать с ума сойти может. Если «там» кто-то есть, надо у него за нее попросить».
Костя хорошо видел, что происходит вокруг. В какой-то момент все предметы и суетившиеся вокруг него люди стали удаляться. Сначала постепенно, а потом все быстрее и быстрее. Косте показалось, что у него перехватило дыхание, хотя он был не очень уверен в том, что еще дышит. Он стремительно проваливался внутрь дивана, и не только дивана, но и внутрь земли. Склоненные над ним лица друга и начальника уплывали все дальше и дальше и наконец совсем скрылись из виду. Вместе с ними скрылась и последняя искра света. Мир перестал существовать.
Глава четвертая
Последней Костиной мыслью было: «К доктору в понедельник я не попаду». Это он помнил хорошо. После этой мысли мира уже не было. Хотя нет, ведь если он, Константин Козырев, что-то помнил, а свою последнюю мысль он помнил точно, значит, по крайней мере, он сам где-то тут существовал. Мира вокруг не было, ничего не было, а он был. Когда-то у Гегеля он читал что-то подобное о том, что единственный материальный объект, существование которого невозможно опровергнуть, есть мысль. Все остальное, вся окружающая среда, называемая людьми реальностью, все эти города, дома, деревья, природа, погода, все это вполне может быть на самом деле услужливо подогнано нашим воображением. Ведь во сне мы тоже видим и даже ощущаем вещи, которых на самом деле нет. Глаза, если они существуют на самом деле, а не в том же нашем воображении, частенько нас обманывают. Даже в поговорку вошло: «Не верь глазам своим». Как, впрочем, и «Не верь ушам своим». Ни на один из органов чувств мы не можем положиться в полной мере, никогда не можем совершенно точно сказать, видим мы что-то, слышим ли, обоняем ли, ощущаем, осязаем или нам только кажется, что видим, слышим, осязаем. И только существование мысли опровергнуть невозможно. Просто потому, что если ее нет, то задачу опровержения ставить не перед кем (или чем?). Но раз Костины мысли существовали, а он в этом уже не сомневался, следовательно, существовал и сам Костя. Хотя бы в виде мысли. И сам Костя был миром. Только сейчас он понял, что означали слова из Библии, которые слышали многие, почти все, но о которых мало кто задумывается. Костя вспомнил их неожиданно отчетливо, хотя читал только один раз, да и то в каком-то научно-популярном журнале:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Поскольку ничего и никого вокруг не было (как и самого понятия «вокруг»), свои мысли он вполне мог назвать словами. Вопрос о свете тоже был открыт. Можете ли вы сказать, какого цвета кошка, которой нет, которая не существует? В отсутствие любых объектов вопрос о свете и тьме абсолютно субъективен. Сказал Бог, кроме которого никого и ничего нет, «Да будет Свет!» - и станет свет. Скажет «Да будет тьма!» - и станет свет тьмою. Но если принят тот факт, что тьма - это отсутствие всего, а Костя все-таки существовал, по умолчанию можно было принять, что существовал он именно во свету. Во свету человеков. Правда, не совсем понятно было, существовал ли мир до Костиной смерти. Если верить памяти, существовал, но ведь и память, как чувства, тоже могла обмануть и превратить фантазии в воспоминания.
Новое существование без мира или взамен всего мира было странным и непривычным. Пугала мысль о том, что в отсутствие внешних раздражителей возможное вечное или даже просто длительное существование может оказаться чрезвычайно скучным. Как одиночное пожизненное заключение, которому многие преступники предпочитают смертную казнь. А тут ведь и убить себя не получится. Но при всем при том, в тех же условиях отсутствия внешних раздражителей, ясность ума была чрезвычайной. Как и память. Наконец Костя понял, что означали слова тех, кто смог воскреснуть: перед глазами пронеслась вся жизнь. Они, наверное, попали в то «безмирье», в котором он сейчас находился, на очень короткий срок и просто не успели понять, как тут все работает. Здесь с ресурсов личной памяти были сняты все запреты и фильтры. Костя свободно мог вспомнить любой момент своей жизни, причем вспомнить в таких мельчайших подробностях, вплоть до ощущений и эмоций, будто бы это произошло секунду назад. Совершенно естественно, получив такой «информационный удар», люди потом были абсолютно уверены, что перед их глазами неизвестный киномеханик «прокрутил ленту». Это как если поместить какую-то картину в сейф с дырочками. Через эти дырочки наблюдатель может рассмотреть несколько фрагментов картины. Если перед ним неожиданно распахнуть дверцу сейфа, буквально на секунду, и показать всю картину, он потом убежденно скажет, что видел все, хотя, конечно, все он разглядеть просто не смог бы физически. Не успел бы.
Костя не знал, сколько у него есть времени на «разглядывание» своего неожиданно открывшегося прошлого. Но и торопиться ему было некуда, поэтому он полез в самый дальний угол, в самые ранние воспоминания, но там не было ничего особенно интересного. В самом начале, там, где только возникло его сознание, там, где впервые включился его мозг, если он, конечно, раньше существовал, в чем Костя уже не был уверен, было темно, тихо, тепло и спокойно. Не было ни голода, ни сытости, ни радости, ни печали. Мыслей тоже не было, точнее почти не было. Его мысли походили на нормальные, привычные ему мысли, примерно так же, как походит на осмысленную человеческую речь лепет младенца. Нельзя же всерьез назвать словами серию выпущенных изо рта пузырей.
Быстро перемотав «пленку» вперед, он наткнулся на первый кошмар, который заставил его теперь мысленно улыбнуться. Костя вспомнил, как окружавший его первичный мир, в котором ему было так хорошо, неожиданно изменился, стал холодным и неприятным, а потом и вообще сжался и начал выталкивать его из себя. Это было страшно до жути, все вокруг пошло войной на маленькое существо, у которого, несмотря на примитивность мыслей, вдруг появилось страстное желание жить, существовать. А жить с каждой секундой ему было все сложнее. Голова продиралась через что-то тесное, звуки, ранее глухие и далекие, звучали все отчетливее и ближе. Тогда он умер в первый раз. Умер в утробной, очень счастливой жизни. Умер для того, чтобы родиться в жизнь новую. Мир вокруг словно распахнулся, опять став большим, может, даже больше, чем раньше. И вместе с этим в его сознание ворвалось нечто совершенно непривычное и необъяснимое — свет и холод. Что-то непонятное ворвалось в его тело, и от страха он заорал. Хотя и сам не понял этого. В свету плавали громадные цветные пятна. Одно из них издало непонятный, неприятный и очень громкий звук: «Мальчик!» Потом в него опять что-то ткнулось, опять в тело вошло что-то новое и непонятное, и ему опять стало хорошо. «Интересно, - подумал Костя, - а я и не думал никогда, что человек умирает дважды. Вот сейчас я умер во второй раз. А что будет потом? Первый мир был сытым, счастливым, немного материальным и благополучным. Второй — суетным, предельно материальным и тревожным. Третий — пока нематериальный, чисто умозрительный. Каким может стать мир четвертый и сколько их всего? Что это за галерея миров, в которой смерть является дверью из одной залы в другую и где крайние комнаты? Или они замкнуты в кольцо? Кажется, у меня теперь будет много времени для того, чтобы все это тщательно обдумать».
Долгое время после рождения в памяти опять было особо нечего смотреть. Костя, как заправский кинокритик, вспоминал свою жизнь, что называется «на большом пальце», отматывая месяцы и годы, выкапывая то, что от него раньше скрывали. Монтажные куски, которые режиссер или цензор посчитали в картине лишними, вредными или сбивающими темп. Но монтажер все эти кусочки не выбросил, а бережно сохранил и вот теперь предоставил в полное Костино распоряжение. В кусочках этих и правда не было ничего особенно захватывающего. Да и вообще, картину нельзя было назвать гениальной. Обычная вяленькая драма про жизнь абсолютно среднего человека. В общем-то, Костя и не успел нажить ничего такого особо интересного за свои 26 лет. Казалось, что все главное обязательно будет впереди, поэтому слова «Конец фильма» в конце фильма выглядели настоящим издевательством. Можно ведь было сделать сюжет понавороченнее, подинамичнее. Ведь сколько раз он в детстве мечтал о том, что вот завтра убежит из дома на далекую стройку, или в Антарктиду, или в тайгу. И не убегал. Или просто сядет в первую же электричку и уедет до конечной станции, а там пересядет на другую электричку и поедет дальше, и так до самого края света. И не уезжал. Или о том, что завтра он не пойдет в музыкальную школу и разобьет вдребезги ненавистную, купленную мамой скрипку. И не разбивал, и шел.
Щенок! Ведь был щенок. Он вспомнил об этом совершенно случайно, кусок с ним не вошел в основной фильм, видимо, по требованию цензора. А щенок был замечательный, лохматый, с обвисшими ушами, черным влажным носом и добрыми глазами. 7-летнему Косте его подарил какой-то веселый дядя, когда мальчик возвращался из школы. В тот день родители не могли забрать его и мама написала учительнице записку, в которой просила отпустить сына домой одного. От школы до дома была пара сотен метров. И Костя с наслаждением впитывал эти метры неожиданной самостоятельности. На шее, как волшебный амулет, висел огромный ключ, а в кармане лежал настоящий пейджер, который папа подарил в день поступления в школу. И вот в этот момент наивысшего счастья дядя, сидевший на скамейке веселый дядя, и предложил:
- О, пацан, хочешь щенка?
Косте уже давно рассказали о том, что, если кто-то незнакомый будет предлагать что-то очень привлекательное, конфету, или шоколадку, или мороженое, и позовет к нему домой, надо сразу и решительно отказаться и как можно скорее уйти. Потому что таких людей, забирающих детей и варящих из них мыло, по городу бродит множество. И даже если идти не предложит, а просто даст эту самую морожено-шоколадную конфету, брать ее ни в коем случае не стоит, поскольку она будет отравленной. Но дядя никуда не звал и конфету не давал. Он просто запустил руку в сумку и вытащил оттуда за шкирку его. Маленького щенка, настоящую собаку. И протянул Косте. И Костя щенка взял, потому что не взять его было просто невозможно. Тем более что про щенка родители ничего не говорили. Щенок как раз помещался в обе Костины ладони. Он был мягкий, теплый и живой. Дядя что-то еще говорил, но Костя его не слышал, вся его душа сосредоточилась в этом небольшом комочке жизни, и этот комочек составлял сейчас его, Костино, персональное счастье. Он не был невоспитанным и неблагодарным, поэтому он на миг оторвал взгляд от собаки и, подняв голову, сказал дяде:
- Спасибо.
Но впереди ждала еще одна сложность. Костя прекрасно понимал, что родители будут против собаки, потому что он уже несколько раз поднимал этот вопрос. Но теперь он был уверен в том, что щенка ему оставят. Ведь раньше разговор шел о какой-то абстрактной, неизвестной псине, которая могла быть страшной, злой и даже лишайной, а этот щенок был красивым, добрым и чистеньким. И родители, мудрые родители, обязательно должны это понять.
Дома Костя налил щенку молоко в блюдечко и с восторгом наблюдал, как тот лакает, зачерпывая белую жижу малюсеньким красненьким язычком, брызгая по сторонам молочными каплями. А потом щенок, которому Костя все не мог придумать имя, поковылял в комнату, оставив по пути маленькую лужицу. Лужицу Костя вытер моментально, благодаря судьбу за то, что это не случилось при маме.
А потом пришли родители. Папа долго объяснял сыну, что собака — дело чрезвычайно серьезное, что за ней требуется уход, с ней надо несколько раз в день гулять, а они с утра до вечера работают. К тому же щенок этот явно беспородный и вырастет он, скорее всего, в огромную лохматую дворнягу, но Костя клятвенно заявил, что он будет гулять и утром и вечером, что он будет учиться отныне только на пятерки и что он воспитает собаку как охранника, который не даст ворам ограбить их квартиру. Папе крыть было нечем. Но тут в дело вступила мама:
- Костя, если эта собака у нас останется, то я умру. Выбирай, или я, или она.
Этого он совсем не ожидал. Настолько не ожидал, что даже не подумал усомниться в верности маминых слов. Он не понимал связи между щенком и маминой смертью, но сама мысль о том, что мама может умереть, была страшна и не оставляла возможности выбора. И Костя выбрал маму. Папа отнес щенка каким-то знакомым, у которых, по его словам, ему было очень хорошо. А Косте было очень плохо. Мальчик валялся на кровати, мама гладила его по голове, а он рыдал. Несмотря на то что папа и пообещал ему купить настоящего добермана, как только он немножко подрастет, хотя бы до третьего класса.
Обещанный доберман обернулся котом, которого Косте и правда подарили на 9-летие. Конечно, это была не собака, но все-таки...
Дальше в картине опять было все тихо. Не хорошо, но и не плохо проскользила школа, прошелестела первая любовь, так ничем серьезным и не завершившаяся, поступление в универ. И тут возможен был резкий поворот сюжета. Ведь хотел Костя уехать из родного тихого Орла в Москву и поступить в МАИ или МИФИ, но и тут пожалел мать, которая заявила, что если он уедет, то о матери может забыть навсегда. А отец, мастер на сталепрокатном заводе, напряг все силы и практически затолкал сына на считавшийся тогда чрезвычайно перспективным экономический факультет ОГУши, как величали в студенческих кругах Орловский государственный университет. И дальше роман с 35-летней лаборанткой, попытка жить отдельно от родителей, аборт, разрыв, возвращение к родителям, работа экономистом на отцовском заводе, сокращение, компания «Авалон», где Костя получил должность главного и единственного бухгалтера. И смерть. Вот, собственно, и все. Совсем немного для целой жизни.
Вокруг мира не было. Но его можно было создать. В тех же мыслях, надо было только очень решительно сказать: «Да будет свет!» А потом — сотворить небо и землю, украсить небо светилами и звездами, усеять землю растениями, населить животными и гадами, а накануне выходных создать человека и его подругу. По тем эскизам, которые предоставляла ему память. И наблюдать за тем, как они будут развиваться и что делать. Костина фантазия, в ее теперешнем раскрепощенном состоянии, вполне могла это сделать. Во всяком случае, ему так казалось. Но только он собрался открыть рот (которого не было) и произнести заветные слова, как внезапно откуда-то извне, которого тоже не было, раздался голос:
- Внимание! Внимание! Апробация контакта по второй линии. Вторая линия задействована и готова к проверке. Внимание! Константин Александрович Козырев вы нас понимаете? Вторая линия, Константин Александрович Козырев, вы нас понимаете? Проверка, вторая линия. Козырев, Константин Александрович, вы нас понимаете?
Глава пятая
Орел, конечно, город немаленький, и машин в нем достаточно. Но до московских масштабов здесь еще не дошли, так что даже в пять часов вечера проехать по городу можно без проблем. Но водитель «скорой», тем не менее, все-таки включил сирену. В «Авалоне» ее расслышали секунд за двадцать до того, как машина появилась во дворе. Навстречу выбежали Настя и еще два паренька из отдела маркетинга.
Из машины вышли трое медиков, один из которых нес массивный металлический чемоданчик с красным крестом, другой — свернутые носилки. Ничего не говоря и ни о чем не спрашивая они направились в дом. Только тут Настя спохватилась и бросилась вдогонку:
- Вам к нам, второй этаж...
Обогнав врачей, она распахнула перед ними дверь и указала на кабинет, в котором лежал Костик. Врач первым делом убрал из-под шеи лежавшего без сознания Кости пиджак.
- Не надо, - сказал он, - кровь должна свободно поступать.
Доктор приподнял Костино веко, заглянул в рот, нащупал на шее пульс. Два других медика занялись своими делами. Первый быстро стал писать что-то, задавая короткие вопросы Насте, второй, оценив ситуацию, начал разбирать носилки.
- Что с ним? - спросил Ренат Сергеевич.
- Инсульт. Предварительно — субархноидальное кровоизлияние.
- Инсульт... Он же молодой еще совсем, на сердце, не жаловался никогда...
- Не имеет значения. Сердце здесь не при чем, это голова. Травмы были?
- Сегодня? Вроде нет.
- Пил?
- Нет. Он жить будет?
- Вы кто?
- Начальник.
- Пятьдесят на пятьдесят. В течение суток, если сутки продержится — выкарабкается. Так, мужики, в машину его, быстро.
Санитары положили Костю на носилки и понесли вниз. Врач проинструктировал Рената Сергеевича, что сказать родным, и тоже двинулся к выходу. Женя все это время стоял будто выключенный.
- А может, ему дефибрилляцию сделать? - неожиданно даже для самого себя спросил он.
Доктор посмотрел на него удивленно.
- Зачем? Сердце же работает.
- Можно, я тоже поеду?
- Не стоит, мешать будете, - бросил врач, уже сбегая по лестнице.
Завыла сирена, и машина вырвалась из дворика. На некоторое время не только в кабинете, но и во всем здании воцарилось молчание. По соседству с «Авалоном» жили еще три маленькие компании, но и там уже знали, что только что увезли совсем молодого парня с инсультом и что он, скорее всего, не выживет. Или останется паралитиком. Ренат Сергеевич вдруг почувствовал, что сейчас все, ну буквально все, зависит от него. Что он сейчас в этом доме самый главный капитан, и именно ему нужно принимать какое-то решение, и именно от него этого сейчас ждут. И он заорал:
- Ну что стоите? Работать, вперед, работать!
Люди очнулись и разбежались по местам. А главе «Авалона» предстояло самое тяжелое — звонить родителям Козырева и что-то говорить.
Голос повторил:
- Проверка, вторая линия. Козырев Константин Александрович, вы нас понимаете?
Костя ответил бы уже давно, но не знал как. Однако все оказалось значительно проще, чем ему казалось. «Понимаю», - подумал он, обращаясь к неведомому голосу.
- Константин Александрович Козырев, связь по второму каналу, пожалуйста, поймите арифметическое действие. Сколько будет 7 минус 3. Ответ ожидается по второму каналу, проверка канала, стадия два.
«3. Стоп, 4, я на вашей тройке зациклился, извините», - подумал он, опять обращаясь к голосу.
- Связь по второму каналу настроена удовлетворительно. Контакт в норме, присвоен индекс 4137/17 Константин Александрович Козырев. Проверка второго канала завершена удачно. Время — 8 ноября 17 часов 48 минут по центральному времени. Отчет о результатах настройки занесен в раздел 3 подсекции А, индекс 4137/17 — 8635. Начата подготовка к установлению связи по привязке.
Костя еще не успел привыкнуть к существованию без мира и поэтому появлению странного голоса не удивился. Обрадовался. Даже если предположить, что голос больше не появится, само его возникновение уже давало повод надеяться, что он не одинок. К тому же сам смысл слов невидимки указывал на то, что он продолжит общение. Раз есть второй канал — должен быть первый, а возможно, есть и третий, и еще какой-нибудь. Костю тряхнуло. Он не мог понять и объяснить как, ибо вокруг опять же ничего не было, но он явно почувствовал, что его тряхнуло. Голос прорезался сквозь пустоту снова:
- Внимание, хост-7, начинаю процедуру привязки. Привязка произойдет на счет «шесть». Ничего не бойтесь.
Костя понял, что последние слова были обращены к нему, и честно ответил:
«А я и не боюсь».
- Пошел обратный отсчет. Двенадцать, одиннадцать, десять...
В мыслях начало что-то происходить. Ясность стала постепенно исчезать, память — замыкаться.
- ... девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль. Процедура привязки окончена, сознание 4137/17 Константин Александрович Козырев привязано успешно. Хост-7, произвожу подключение. Подключение завершено, фиксация произведена. Включаю четвертый канал. Четвертый канал включен. Четвертый канал работает и зафиксирован. Включаю пятый канал. Канал пятый работает. Включаю третий канал. Канал третий работает. Начинаю калибровку.
Пока голос все это произносил, Костя ощущал примерно то же, что, наверное, ощущают космонавты при приземлении, когда их тело вновь обретает вес. Вот и он почувствовал вес своего тела - не как мысленную, виртуальную, а как реальную реальность. Возникло ощущение медленно меняющейся температуры, уверенность в том, что что-то чем-то можно потрогать, было даже стойкое сознание того, что можно что-то понюхать, хотя запахов и не чувствовалось. В какой-то момент Косте показалось, что он к чему-то прикоснулся и почувствовал какой-то стремительно проносящийся аромат, хотя вокруг по прежнему ничего не было. В мыслях что-то тихо-тихо фоново жужжало, как несущая частота на радио. В пустоте возникли какие-то пятна. Может, это были и фантазии.
- Калибровка завершена успешно. Канал четвертый зафиксирован. Канал пятый зафиксирован. Канал третий зафиксирован. Хост-7, ввожу в действие первый канал. Первый канал подключен и работает. Хост-7, открываем глаза.
Костя открыл глаза. Вернее, он ничего не открывал, но глаза открылись и он увидел то, что было вокруг.
Помещение, в котором он находился, мало напоминало собой рай. Хотя и адом его назвать было никак нельзя. Скорее, это было что-то похожее на больничную палату. Средних размеров комната с выкрашенными снизу бежевой, а сверху белой краской стенами. Костя явно лежал на чем-то средней жесткости. Ему очень захотелось осмотреться, но он не смог повернуть голову. Между тем она повернулась самостоятельно, только не в сторону, как того хотел Костя, а вверх, к задней стене. На стене ничего не было. Была только стандартная дверь.
–Ну скоро там? - произнес какой-то новый голос. - Надоело уже.
- Скоро. Последний штрих.
Голова Кости сама собой опустилась в старое положение. Перед ним прямо из воздуха возникла цифра один. Такая крепкая единица, настоящая, объемная, с лихим украинским хохолком наверху и с палочкой в основании. Была цифра желтого цвета, палочка у нее была круглой, в размер кулака, а полного роста в ней было сантиметров тридцать. Она висела в воздухе прямо перед глазами на расстоянии вытянутой руки. Руки, которую Костя чувствовал, но пошевелить которой не мог. «Парализован», - догадался и сразу пожалел себя Костя. «Ничего, главное, что жив. Паралич может пройти. Буду тренироваться, как Маресьев».
- Хост-7, что видите перед собой? - спросил первый голос.
Костя не был уверен, что обращаются к нему, однако рядом никого не было, и он попытался ответить, что видит единицу, но голосовые связки, как впрочем, и весь речевой аппарат, отказались это делать. Это было странно, потому что Костя его хорошо ощущал рот, язык, горло, так же, как и ощущал собственное дыхание. Видимо, это были последствия паралича. Голова Кости повернулась сначала направо, потом налево, при этом единица плавала в воздухе, постоянно оставаясь перед глазами.
- Ничего, - сказал второй голос.
- Хост-7, сделайте запрос.
- Делаю. Эй, там, Константин, у тебя все нормально? Что видишь перед собой? Слушай, ты если меня слышишь, думай так, как будто ко мне обращаешься, а то я тебя не услышу. Будешь сидеть тогда один, как сыч.
«Единицу», - попытался обратиться ко второму голосу Костя.
- Ага, нормально, понял. Он говорит, что единицу видит.
- Правильно.
Единица пропала, как будто выключилась.
- Процедура привязки завершена успешно. Сознание 4137/17 Константин Александрович Козырев подселено и зафиксировано на хоста-7, каналы включены и открыты, барьер установлен, все системы работают нормально. Привязка завершена 8 ноября в 17 часов 54 минуты по центральному времени. Отчет о подселении 4137/17-8635 сформирован и закреплен в архиве, раздел З-37 подсекции А. Козырев Константин Александрович, от лица всех римлян поздравляем вас с прибытием на Рим и с успешным подселением.
«Значит, меня итальянские врачи вытащили. Спасибо», - подумал Костя и тут же, спохватившись, переадресовал благодарность второму голосу. Тот хохотнул:
- Благодарит. Сообразительный. Сживемся, Константин.
Костя не понимал смысла сказанного, но мысленно улыбнулся голосу: «Сживемся. А ты кто?» Первый голос его перебил.
- Хост-7, приступайте к обязанностям принимающего. Через час ждем вас вместе в 509-й.
- Понял. Кто я? Принимающий. Твой принимающий, хост -7. Зовут меня Борис, как выгляжу — скоро тебе покажу. Я тебе сейчас много чего интересного скажу. Самое интересное знаешь что? Вот скажи, ты кто?
«Константин Козырев».
- Ага, Константин. Так вот, слушай главное и понимай. Ты — это я.
Глава шестая
Женька понимал, что просто так до конца рабочего дня не высидит. Свихнется. Козырева нужно срочно спасать. Может, ему кровь нужна, может, лекарства, может, еще что. И он пошел к начальнику. Тот сидел, как всегда, боком к двери и тупо смотрел на зажатую в руке гудящую телефонную трубку.
- Ренат Сергеевич, надо к Косте в больницу пойти. Может, ему помощь нужна, кровь, лекарства.
Глаза начальника просветлели, и он положил трубку на аппарат.
- Правильно. Вот, давай съезди. Возьми машину, пусть Павлик тебя отвезет, скажи ему — я распорядился. Только сначала заедьте на Матросова к родителям, скажешь им, что произошло. Только аккуратно. Скажи, просто приступ случился, в больницу отвезли, областную клиническую, и вместе с ними поедете уже. На служебной.
Прежде чем тронуться, Паша, водитель принадлежавшего компании старенького минивена, вставил в CD-магнитолу диск. Сквозь динамики продрался хриплый и энергичный голос. Пел голос о какой-то любви, не уточняя ее объекта, зато обвиняя ее во всех несчастьях, которые ему в жизни пришлось пережить. Женя всегда удивлялся, как Паша может слушать такую гадость и почему ему даже Паровоз, когда они едут в салоне всей компанией, этого не запрещает. Сам Женя был поклонником техно, Костя предпочитал хаус и вообще всякую психоделику. Он и в начале недели приносил какой-то диск с хаусом, еще хвастался, что это он написал. Точнее, не он, а его мозг. Вот так, неделю назад его мозг писал музыку, а сегодня — получил кровоизлияние.
А ведь «холодный пот» не только фигуральное выражение. Женя понял это, потому что почувствовал, какой мокрой и холодной стала майка на его спине. Что он там говорил неделю назад? Что это японцы придумали, что это ему доктор прописал, чтобы слушать вместо снотворного. Значит, неделю он слушал, а через неделю, даже не неделю, а через три дня, совершенно здоровый мужик, молодой, 26 лет, не наркоман, не алкоголик, никогда не испытывавший никаких проблем не то что с сердцем, а вообще со здоровьем, вдруг получает инсульт. Вот вам и «музыка мозга». Вот вам и японские доктора. Значит, Костика убили. Точнее пытаются убить. За что — пока непонятно. Хотя может, это какая-нибудь врачебная ошибка?
Дома у Козыревых был только отец. Женька сказал ему, что Косте на работе неожиданно стало плохо (святая правда) и его отвезли в больницу. Отец, конечно, сразу стал собираться, а Женька прошел в комнату друга. Как он и предполагал, диск лежал на видном месте, рядом с музыкальным центром. В том, что это тот самый диск не было никаких сомнений: на нем синим фломастером было жирно написано «Brain music, House». Рядом лежал конверт. Женька взял конверт, и из него выпала визитка:
«Кудинов Артек Максимович.
Врач-невропатолог.
Медико-диагностический центр “Медстайл”».
- Не совсем я, но большей частью. В общем, ты эту информацию пока усваивай, а я сейчас поднимусь. Я тебе это сейчас заранее говорю, чтобы ты не пугался. Так что, Константин, не бойся ничего и не пытайся мною шевелить. Ну, готов? Р-р-р-раз, подъем!
Мир в Костиных глазах пошатнулся, ноги скользнули вниз, туловище и голова — вверх. Его словно повернули, как куклу. Краем глаза, или что там у него было, Костя разглядел свои болтающиеся по бокам руки. Пошевелить ими он не мог, но в том, что это именно его руки, он не сомневался. Его ноги шли по направлению к двери, и он чувствовал каждый шаг, руки, равномерно качаясь, периодически задевали за бедра, и он ощущал и это покачивание и эти прикосновения. Наконец его тело, как дистанционно управляемый робот, подошло к двери и взялось за ручку. Костя почувствовал холодный метал и нажал. Вернее, не он нажал, а кто-то за него это сделал его рукой.
Как и положено, там оказался коридор со множеством дверей. На каждой двери была табличка с надписью на каком-то иностранном языке. Так же, краем глаза, поскольку и глазами управляли за него, его не спрашиваясь, Костя выцепил одну из надписей и с удивлением прочел на ней «Посадочная-315». Он легко и свободно понял надпись на языке, которого не знал. Это был не русский, и не английский, и вообще не европейский язык, поскольку слово было написано не латиницей и не кириллицей. Тем не менее Костя этот язык знал, хотя не изучал его никогда, в этом он готов был поклясться. «Что за язык?» - обратился он к хосту-7.
- Римский. Подожди, скоро все узнаешь. Не торопи события.
На кабинете, в который попало его тело, висела табличка «Разговорная-307». В том помещении, откуда они вышли, кроме лежанки, Костя ее так и не разглядел, не было ничего. Здесь же стояло несколько кресел, столик с журналами, два огромных зеркала и какие-то неизвестные аппараты. Только окон в нем не было.
- Ну что, любопытно тебе, я понимаю. Смотри, вот такие теперь мы с тобой. Привыкай.
Тело подошло к зеркалу, и Костя увидел в нем незнакомого мужчину лет сорока пяти непонятной национальности. Роста он был высокого, примерно метр девяносто, телосложения плотного. Волосы черные, густые, губы толстые, как у негров, хотя кожа даже светлее, чем у среднего европеоида. Руки у мужчины были несколько длиннее, чем обычно, кончики его пальцев чуть-чуть не доставали до колен. Одет он был в некое подобие спортивного костюма, напоминающего просторную пижаму без застежек. Костины руки протянулись вперед, синхронно с ними поднялись и руки мужчины в зеркале. Теперь Константин видел и те и другие, и они были совершенно одинаковы. Голова наклонилась, и Костя разглядел свои ноги, которые были точь-в-точь такими же, как в зеркале.
- Значит, еще раз тебе говорю. Ты теперь — это я. Твое сознание сидит в моем мозгу. Ты видишь то, что вижу я, слышишь то, что слышу я, обоняешь и осязаешь то, что нюхаю и трогаю я. Ты сидишь в моем теле, но управлять им не можешь, не старайся. Более подробно прочитаешь в памятке.
Хост-7 Борис, в мозгу которого, если верить его словам, сидел Костя, подошел к креслу рядом со столиком и, сев, взял со стола проспект.
- На, читай. Как дочитаешь — скажешь. Только давай в темпе, а то мне не особенно интересно сидеть и в эту бумажку полчаса смотреть. Я ее уже наизусть знаю.
Текст проспекта был напечатан на том самом странно знакомом языке. То, что Костя этот язык знал, его уже не удивляло. Он читал, что некоторые люди после травмы или клинической смерти неожиданно начинали понимать чужие языки. Это во-первых. А во-вторых, по сравнению с откровением о том, что его сознание, его личность обитает в теле постороннего обезьяноподобного субъекта, все остальное выглядело несерьезно.
Проспект был щедро снабжен цветными объемными иллюстрациями, изображавшими какие-то космические и некосмические объекты, здания, аппараты и счастливые физиономии различных существ, взиравших на эти объекты. Костя приступил к чтению и усвоению:
«Дорогой друг!
Мы от лица всех римлян рады Вас приветствовать на гостеприимной планете Рим!
Вся прогрессивная общественность нашей планеты выражает стойкую уверенность в том, что Вам понравится Рим и Вы не посчитаете время, проведенное среди нас, потерянным бесполезно.
Рим расположен в одном из самых живописных уголков Вселенной. Наша галактика Родина-3 раскинула свои звездные сферы почти в самом центре галактического скопления XMMXCS J2215.9-1738. Отсюда открывается поистине замечательный вид на супергалактику Пес-4, пожирающую микроскопление компакт-галактик Гватемала-16. Именно наша планета избрана Межгалактическим советом скопления в число 314 планет, на которых через 4325 лет состоятся торжественные мероприятия, приуроченные к успешному завершению поглощения. Подготовка к этому событию уже сейчас идет полным ходом. Группа римлян работает над установкой вблизи места поглощения узконаправленного квазара, который позволит увидеть впечатляющее зрелище во всей его красоте.
В связи с ожидающимся наплывом туристов полным ходом идет создание внетранспортной гиперзвездной магистрали Р-14, которая свяжет нашу планетную систему с центром галактики и позволит решить проблему космической перегруженности. Применение новых проквантовых нанотехнологий дорожного строительства позволит увеличить максимально допустимую скорость на магистрали с 5 до 8,5 скорости света (СС). Таким образом, мы надеемся увеличить безопасный пассажиро- и грузопоток почти в 4 раза (с учетом временнЫх деформаций).
Развитая туристическая инфраструктура нашей планеты дает возможность провести на ней время с максимальной пользой. Мы всячески рекомендуем Вам посетить Центральный музей освоения галактик, в обширной экспозиции которого представлены экспонаты, рассказывающие о жизни более 4000 космических цивилизаций, входящих как в наше содружество, так и в другие вселенские конфедерации и даже членов движения неприсоединения».
Там был еще какой-то большой текст, написанный мелкими буквами и разбитый на блоки с иллюстрациями, но находился он на краях проспекта и Косте сложно было его прочитать, не владея зрачками. Видимо, раз Борис не уделял ему внимания, особенной важности этот мелкий текст не имел. Зато глаза хоста просто уперлись в нижний, выделенный ярко-желтым цветом капитальный столбец.
«Памятка для подселенных
Общие правила
Администрация и вся прогрессивная общественность Рима выражают самую глубокую уверенность в том, что Вы, находясь в сознании хоста, будете соблюдать нижеследующие правила:
1) Подселяемому рекомендуется вести себя в сознании подселяющей стороны вежливо и культурно, как то подобает настоящему мыслящему существу, не ущемляя чести и достоинства подселяющего и, равно с ним, других окружающих существ, независимо от их телепатической досягаемости.
2)
3) Подселяемому рекомендуется воздерживаться от попытки овладеть телом подселяющего, ибо таковые попытки могут привести к непоправимым последствиям для обеих сторон.
4)
5) Подселяемому категорически не рекомендуется пытаться нарушить телепатический барьер подселяющей стороны, независимо от целей и желания подселяемого.
6)
7) Подселяемому весьма не рекомендуется отвлекать подселяющего посторонними разговорами и просьбами во время выполнения им работ, связанных с повышенной опасностью.
8)
9) Подселяемому рекомендуется поддерживать с подселяющим дружеские отношения, уважать его внутренний мир и его жизненные ценности. Помните: хост — не просто место вашего проживания, он ваш полноправный товарищ по разуму.
10)
11) По окончании программы пребывания в сознании принимающего подселяемому рекомендуется покинуть хоста по первому требованию, независимо от степени удовлетворенности или неудовлетворенности комплексом оказанных услуг. Все спорные вопросы можно будет решить потом, в транссудебном порядке.
12)
13) Покидая место подселения, подселяемому рекомендуется оставить его в надлежащем порядке. Помните: хост не может навести порядок в месте, отгороженном телепатическим барьером, следовательно, Вашей сомопатикой придется заниматься вашему спошественнику, что может привести к нежелательным правовым последствиям.
14)
15) При обнаружении на подселяемой территории посторонних объектов либо сознаний следует, не вступая с ними в контакт, сообщить о находке подселяющей стороне и потребовать, чтобы она довела информацию об этом до сведения Администрации.
16)
17) Подселяемому категорически не рекомендуется проносить в сознание подселяющего образы наркотического, порнографического и крайне деструктивного содержания.
18)
19) Подселяемому не рекомендуется пытаться подговорить подселяющую сторону к совершению противоправных действий. Со списком действий, считающихся на планете Рим противоправными, можно ознакомится в приложении № 18 к Уголовному кодексу Родной Федерации (УК РФ).
20)
21) Подселяемому категорически не рекомендуется пытаться покидать сознание подселяющего самостоятельно или с помощью не сертифицированных средств и технологий.
22)
Подселяемый в случаях, когда это не противоречит действующему законодательству, имеет право на:
1) жизнь;
2)
3) свободу мысли;
4)
5) свободу устремлений;
6)
7) свободу восприятий;
8)
9) свободу вероисповедания;
10)
11) свободу времяпрепровождения;
12)
13) свободу получения информации;
14)
15) свободу на свободное отправление вышеуказанных прав и свобод.
16)
Ограничить вышеуказанные права и свободы может только Высокоуважаемый Транссуд.
Подселяемый обязан:
1) соблюдать вышеуказанные правила;
2)
3) уважать права и свободы подселяющей стороны;
4)
5) уважать законы и ценности римского общества;
6)
7) стремиться не увеличивать энтропию принимающего сознания;
8)
9) соблюдать вышеуказанные обязанности.
10)
11)
12)
Напоминаем Вам, что максимального эффекта от Вашего путешествия Вы сможете достичь в том случае, если между Вами и подселяющей стороной будут достигнуты максимально добрососедские и конструктивные взаимоотношения. Также напоминаем, что контракт на подселение может быть расторгнут в любое время в одностороннем порядке как подселяемой, так и подселяющей стороной.
Еще раз искренне желаем Вам провести время на нашей планете с пользой!
С искренним уважением,
Администрация и вся прогрессивная общественность планеты Рим».
«Прочитал», - обратился Костя к Борису.
- Молодец, - ответил тот и положил проспект на столик. - У нас еще сорок минут в распоряжении, так что давай я сейчас чуток перекушу, а там организуем получасовой брифинг. О`кей?
«О`кей»
- Ну вот и ладушки.
Борис, встав с кресла, подошел к одному из аппаратов в углу комнаты и стал нажимать какие-то кнопки. Аппарат зажужжал и выдал в окошечко раздутый пакетик с чем-то горячим. В другом окошечке Борис взял пластиковый стаканчик с кофе. О том, что это именно кофе, Костя догадался по запаху и виду. В пакетике, после того как его открыли, оказался самый примитивный бутерброд с котлетой.
- Ты уж извини, тебе вкусовые рецепторы отключили. В твоих же интересах, кстати, чтобы сильно желание поесть не будить. Так что ты только запахи можешь ощущать. Если попросишь вкуса, могут включить, это несложно. Но я не рекомендую, поверь опыту. Через меня таких, как ты, сотни прошло.
Съев бутерброд и запив его кофе, Борис вытер толстые губы салфеткой, и заложил ее, вместе с упаковкой в те же отверстия, из которых пять минут назад взял обед.
- Ну, приступим. Задавай вопросы.
Глава седьмая
Вышедший к ним в больнице врач объяснил, что состояние у Кости тяжелое, но стабильное. Сейчас проводится анализ, поэтому доступ к больному ограничен. Завтра можно будет прийти.
- Хотя смысла особого в этом сейчас нет. Сознание через сутки вряд ли еще вернется, а помешать можете. Так что если придете то только посмотрите.
- Он в коме? - спросил отец.
- Смотря что вы подразумеваете под этим словом. Скажем так: он без сознания. Такое состояние можно назвать коматозным, но не запредельным. Рефлексы сохранились, на боль реагирует, хоть и слабо, зрачки на свет, опять же, слабо, но реагируют. Дыхание нормальное, давление не помню точно, но немного пониженное. Немного. Температура — 35,5. Так что если это кома, то вторая степень. Из четырех. Выраженной отечности пока не наблюдается. И обширных очагов поражения мы тоже пока не выявили. По шкале мозговой активности Глазго — 7 баллов.
- Это много?
- Не много и не мало. По шкале максимальное значение — 15 баллов, это здоровый человек. Когда все делается осознанно, человек в сознании, поддерживает общение. Минимально — 3 балла, это глубокая кома, когда движения нет, речи нет, на боль не реагирует. Ниже быть не может. У живого не может. 7 баллов — это именно кома второй степени. Тут главное - смотреть за тенденцией, чтобы баллы не опускались, но это будет видно только завтра.
- Может, ему какие-то медикаменты нужны? Вы скажите.
- Да, может, ему кровь нужна? - встрепенулся Женя.
- Пока у нас все есть. И кровь тоже не нужна.
Доктор повернулся и уже почти собрался уходить, но тут Козырев-старший засуетился и попытался что-то сунуть ему в карман. Тот жестко отодвинул руку:
- Не надо. Заранее — нельзя. Потом, по результату.
- Скажите, доктор, - опять встрепенулся Женя, - а такой приступ можно чем-то спровоцировать?
- Травма, спиртное, стресс.
- Нет, а вот, скажем, музыкой можно? Послушал что-то - и на тебе...
- Сложно сказать. Человеческий мозг — очень прихотливый механизм. Помните, в 90-х годах был очень популярный мультик про покемонов, «карманных монстров»? Там был такой герой Пикачу, у него глазки так переливались. И вот в одной из серий он устроил взрыв. А взрыв в аниме - это серия ярких цветных вспышек. Если я правильно помню, там были вспышки частотой около 10 герц.
- 10 вспышек в секунду.
- Совершенно верно, 10 ярких цветных вспышек в секунду. Продолжался взрыв несколько секунд. Так вот, после этого взрыва более 600 детей были доставлены в больницы с эпилептическим припадком. Более 12 тысяч человек заявили потом, что после этой сцены они почувствовали недомогание, впали в истерию, некоторые даже на короткое время потеряли зрение, но, поскольку симптомы быстро прошли, в больницы они обращаться не стали. Такое же вполне может быть и с музыкой. Она может стать неким ключиком, открывающим в мозгу неизвестно что.
- А вот «музыка мозга» - это что такое?
- Это лечебная музыка. Ее применяют в терапевтических целях.
- Костик ее слушал. Чтобы заснуть.
- Вряд ли. Для ее создания нужно проводить весьма дорогостоящее исследование. У нас в городе оборудования, на котором можно было бы ее сделать, нет. Возможно, он просто скачал что-то расслабляющее из Интернета.
Пока Борис ждал вопросов, Костя пытался понять свой теперешний статус. Пребывание в чужом разуме больше всего напоминало ему пребывание в тюрьме. Весьма комфортной, но тюрьме. Во всяком случае, состояние, когда ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, да что ногой — зрачком не пошевелишь, иначе как ограничением свободы не назовешь. Это было настоящее заключение, хорошо хоть не одиночное. С другой стороны, это лучше, чем смерть. Наверное, Костя вспомнил тот период, который он принял за смерть, и ему стало немного не по себе. Несмотря на то что в том безмирье он был почти всесилен и чуть не создал собственный мир, возвращаться в него ему не хотелось. Сейчас надо было задавать вопросы, но их было так много, что сложно выбрать, с какого начинать. «Хороший вопрос — он дорого стоит», - так, кажется, говорил капитан Жеглов в любимом Костином сериале.
- Ну давай, не тяни, - подбодрил Борис. - Цигель-цигель, ай лю-лю.
«О-па, а это вы откуда знаете?»
- Один из твоих сородичей так часто говорил. Тоже у меня останавливался. Несколько раз.
«Кто такой?»
- Извини, Константин, не скажу. Не имею права. Тайна сознания. Да и не нужно тебе это. Ты по делу спрашивай. Типа, что все это значит?
«И что все это значит?»
- Вот. А значит это вот что. Кстати, если ты не против, я с тобой вслух буду пока разговаривать. Можно, конечно, мысленно, но это не так удобно, да и барьер мешает. Так что мысленно — это при необходимости. Хорошо?
«А я и не знал, что можно мысленно».
«Можно-можно, только осторожно», - возник в мозгу четкий приглушенный голос. Он шел из ниоткуда, как тот первый голос в безмирье.
«А кто был тот первый голос, который я тут услышал?»
- Оператор насеста. Так вот, между нашими планетами расстояние почти 10 миллиардов световых лет. Разные концы Вселенной. Мы, конечно, умеем перемещаться со сверхсветовыми скоростями. Но все равно скорость физического перемещения ограничена множеством параметров. Структура физического пространства, гравитационного поля, органические изменения и тому подобная фигня. В общем, потратив немалое количество ресурсов, мы можем добраться до Земли лет этак за пятьсот. Но это никому не нужно, потому что гораздо дешевле не самим переместиться, а лишь переместить информацию. Необходимую информацию о перемещающемся. Она же перемещается моментально.
«Как это? Я могу себе представить, что скорость света не предел, но ведь бесконечной скорости быть не может».
- Бесконечной не может, но она может быть сколь угодно велика. Ну, вот тебе небольшой пример. Ты стоишь у себя на Земле и посылаешь фонариком луч света на какую-то отдаленную от тебя на миллион световых лет планету. Вот этот твой лучик миллион лет летит туда, и наконец на планете появляется такой «световой зайчик». Предположим, что у тебя мощный лазерный фонарик. А теперь ты поворачиваешь фонарик на другую планету, от которой до первой тоже миллион лет. За какое время твой зайчик перескочит с первой планеты на вторую?
«За то же, за какое я поверну фонарик. За секунду».
- Совершенно верно. То есть он преодолеет путь, который луч света проходит миллион лет, за секунду. Это, конечно, грубый пример, физики меня бы за него колесовали, но зато наглядный. И понятный.
«То есть я как тот зайчик?»
- Не совсем. Даже совсем нет. Перенесение сознания — сложная процедура. И весьма дорогая. Но она в миллионы раз дешевле, чем самое дешевое межзвездное путешествие и в миллиарды раз быстрее. Даже в миллиарды миллиардов раз быстрее. Поэтому, если нам надо посетить вашу планету, мы просто переносим наше сознание в сознание землянина. Конечно, по его согласию.
«Но меня вы переселили без всякого согласия».
- А как было его спросить? Представь себе, что у тебя в голове кто-то заговорил. Ты что сделаешь? Или повесишься, или к врачу побежишь. Знаем, проходили. Конечно, первый перенос приходится делать без спроса.
«Но зачем?»
- Как раз за тем, чтобы получить согласие. Если откажешься — тебя вернут обратно, а память замажут так, что и не вспомнишь, и не придерешься. Валялся без сознания несколько дней, очнулся — ничего не помню. Ну, в качестве компенсации за неудобство оптимизируют сознание, дадут какие-нибудь таланты. Некоторые писателями становятся, некоторые — художниками и так далее. Короче, ты по-любому в выигрыше.
«Стоп, не понял. Если откажусь, буду в выигрыше. Не откажусь — тоже в выигрыше. Откажусь — не откажусь от чего?»
- Как от чего? От того, чтобы стать на Земле нашим принимающим. Земным хостом, как я здесь.
Глава восьмая
Только выйдя из больницы, Женя неожиданно осознал, что Козырев был самым лучшим его другом. Хотя сказать, в чем именно заключалась их дружба, было весьма сложно. Встречались они в основном на работе, бывало, что вместе заскакивали куда-нибудь в ресторан посидеть, болтали, иногда вместе выезжали на природу. Перезванивались, если по делу, и особо друг без друга не страдали. У общительного Жени были знакомые, с которыми он вне работы, конечно, общался значительно чаще. Но они все были живы и здоровы, они сейчас сидели дома и смотрели телевизор, у них все или почти все было если и не хорошо, то нормально. А у Костика было ненормально. Настолько ненормально, что это не поддавалось объяснению. А объяснить все Жене хотелось обязательно.
В конце концов, он по гроб жизни должен был быть благодарен Козыреву уже за то, что именно он познакомил его с Ирой. Точнее, это произошло на его дне рождения. Иру пригласила мама Кости, она была дочкой ее старой знакомой. Ира тогда взяла с собой свою подругу, а для поддержания равновесия в коллективе был приглашен он, Евгений. Но все получилось совсем не так, как планировала Алена Юрьевна. Женя сразу увлекся Ириной, а ее подружка так и не смогла расшевелить Костика, который сидел за накрытым столом, как за крепостной стеной, и в упор не воспринимал попыток девичьего флирта. Ира была мягкой, тихой и какой-то домашней. Уже тогда, на дне рождения, Женя твердо решил, что не отдаст ее никому. Чем несказанно оскорбил Костину маму. С тех пор она, если Женя оказывался в поле ее зрения, всячески торопилась показать свое отрицательное к нему отношение. Даже идти на Женину свадьбу она отказалась категорически.
Возвращаясь домой, Женя твердо решил не рассказывать Ирине о том, что произошло с Костей, чтобы не расстраивать находившуюся на третьем месяце беременности супругу. Решил он это настолько твердо, что практически с порога, не заходя в квартиру, выпалил открывшей ему дверь жене:
- Козырева сегодня в больницу забрали. Инфаркт.
- Костю? А у него что-то с сердцем было?
- Э, не инфаркт, инсульт. Врач сказал, что это у любого может быть.
Он быстро и сбивчиво рассказал жене о произошедшем, умолчав только о своей догадке про вредоносную «музыку мозга».
- Я завтра к нему схожу.
- Конечно, сходи, хотя он вряд ли уже будет в сознании. Но говорят, что люди и без сознания чувствуют, когда к ним приходят, и им это приятно. Хочешь, я с тобой вместе схожу?
- Не надо, тебе сейчас волноваться нельзя.
Диск Женя решил прослушать в наушниках, чтобы страшная музыка не причинила ненароком вреда Ире и ребенку. Перед этим он сел за стол и на вырванном из блокнота листе бумаги, сверяясь с визитной карточкой, крупными буквами написал: «В случившемся со мной приступе виновата «музыка мозга», записанная врачом Артеком Кудиновым из медицинского центра «Медстайл». Этой музыкой он пытался убить моего друга, Константина Козырева». Листок он трижды сложил напополам и положил в нагрудный карман рубашки так, чтобы наружу, подобно носовому платку, торчал бумажный уголочек. Конечно, с первого раза, по его расчетам, вряд ли могло «шибануть», но мало ли как оно повернется. Женя вовсе не стремился доказать опасность музыки своей жертвой, напротив, он страстно надеялся на то, что это одноразовое прослушивание особого вреда ему принести не сможет. Но узнать, что там записано, он должен был обязательно. И записку написал уже на всякий случай. Тем не менее пускать диск было страшновато. Однако Женя переступил через страх, мысленно извинился перед не подозревавшей, на какой риск ради друга идет ее муж, Ирой, и нажал на клавишу Play.
«То есть? Что значит “земным хостом”?»
- То и значит. Будешь земным подселяющим. Будут тебе в голову забрасывать разных туристов, командированных, бизнесменов и так далее. Они будут твоими подселенными, а ты будешь их телом.
«А я сам где буду?»
- У себя и будешь. Твой мозг обладает громадными резервами. Он как мощный компьютер, в него можно параллельно множество личностей загрузить. Тебе по-любому сознание при обратном заселении оптимизируют, так что резерв по мощности мозга будет значительный.
«Как могут в одном мозгу существовать разные сознания?»
- Легко. Вспомни, даже у обычного человека бывает раздвоение личности. Правда, там чаще всего две личности меняют друг друга и одна не помнит того, что было с другой. Но бывает и так, что эти сознания существуют вместе. Если кто-то говорит, что слышит в своей голове голоса, то это по-любому означает, что у него в голове уживаются два различных сознания. Или больше.
«Если человек слышит в голове посторонние голоса, значит он сошел с ума. Он психический больной».
- Не имеет значения. Больной или здоровый: у него в голове две личности. Одна - его, другая — от неизвестного.
«Церковь говорит, что это бесы».
- Хоть бы и так, какая разница. Значит, бесам в этой голове места достаточно. Вообще, конечно, это пиратство: подселяться в сознание без спроса и притом еще расширять зону подселения до... До вообще непонятно чего. Но мы с этим боремся. Хотя, конечно, самоподселенцев без физического воздействия выселить очень сложно.
«Постойте, так вы хотите сказать, что эти бесы — это ваши?»
- Не все. Далеко не все. Но есть и такие. Правда, мы с ними боремся. Самоподселение — тяжкое преступление, оно карается длительной изоляцией от общества.
«А что сейчас с моим телом?»
- Оно без сознания. В прямом и переносном смысле. Если тебя прихватили, когда рядом кто-то был, значит, тебя отправили в больничку. Скорее всего, с диагнозом «инсульт». Первый забор требует усиленного сканирования мозга, внешне это напоминает картину кровоизлияния. Очень напоминает. В следующий раз, если тебя сюда будут вытаскивать, все будет значительно проще. Основное твое сознание на насесте уже закешировано, надо будет только апдейт считать и произвести отключение.
«Что за отключение?»
- Отключение твоего тамошнего сознания. Иначе может произойти дубляж. Очень неприятная вещь. Представь, скачали твое сознание сюда, в какого-нибудь хоста...
«Сколько их всего?»
- Понятия не имею, какая разница? Нам много не надо, к нам — не к вам, к нам и так долететь несложно. Это только кто очень торопится. Или вот, как тебя, кого-то издали вытаскивать. Так вот, о чем я говорил? Подселили тебя в хоста, а твое сознание в теле не выключили. И вот тогда происходит уже натуральное раздвоение личности. Ты сидишь здесь, что-то видишь, ощущаешь, запоминаешь. И в это же время твоя первая, не выключенная личность живет себе свободно на Земле и тоже что-то там делает, ощущает, запоминает. Как после этого прикажешь возвращать скачанное сознание обратно в тело, если оно занято дубликатом сознания?
«Такое случается?»
- Крайне редко.
«Что вы в таком случае делаете?»
- Я лично считаю, что правильнее всего было бы стирать скачанную личность. Гуманно. Она, к примеру, думает, что ее обратно собираются отправлять, а ее вместо насеста — на уничтожение. Раньше так и делали, но потом появились эти правопреемцы... Теперь стирать такие сознания запрещено, их заселяют в виварий, и они там ждут, когда освободится тело. Бывает такое, что подселяющий погибает. Это же жизнь. А вместе с ним погибает, естественно, и подселенный.
«Постойте. Пусть подселенное сознание погибло, но родное-то осталось. Его надо только включить».
- Не получится. Как раз для того, чтобы такие вещи не происходили, в оставшемся выключенном сознании производят необратимые изменения. А то были случаи, когда, пока сознание тут, там врачи что-то нахимичили и пациента, несмотря на все наши усилия, спасли. Поскольку «спасали» кустарными методами, сознание включалось не полностью и нормальный раньше человек становился дебилом.
«Выключить опять его сознание и вселить нормальное».
- Ага, и тут же все правопреемцы взвоют, что мы, дескать, звери, убиваем разумные сущности.
«Да кто они такие, эти правопреемцы?»
- Защитники прав инопланетных подселяющих и подселяемых. Они сейчас везде, и в госаппарате, и в Думе, и везде.
«Кстати, про инопланетян, что хотел еще спросить...»
- Ну, у нас еще пара минут в распоряжении.
«Мы вот очень похожи. Мы что, родственники? Как организмы? Мы от вас произошли или вы от нас?»
- Да нет, что ты, Бог с тобой. Я ж тебе говорю: 10 миллиардов световых лет. Конечно, сейчас мы уже умеем летать быстро. Можем сколько хочешь светов сделать. В смысле — скоростей света. Но чем быстрее — тем дороже, так что полеты к вам экономически совсем себя не оправдывают. Да и так быстро мы научились летать всего пять-шесть тысяч лет назад, тогда у вас уже нормальные цивилизации существовали. А похожи мы не потому, что между нами родство какое. Просто для нормального подселения довольно важно, чтобы организмы были схожими. Именно в аппаратной части. То есть чтобы мозги наши были устроены примерно одинаково. Ну, и все остальное желательно. Иначе встанет проблема подключения. Ну, самое простое, представь, что у принимающего органы чувств согласованы по-другому. Вот у древлян, например, рваное зрение. Они видят в крайних диапазонах электромагнитных волн, причем не в обычном оптическом диапазоне, а в радиодиапазоне и в инфракрасном. Вот как к ним подключаться? Это ж все сознание надо переделывать. Поэтому мы для подселения специально искали похожих на нас существ. Нашли немного — двенадцать цивилизаций гуманоидоподобных.
«Двенадцать — не так уж и мало».
- Ага, из полутораста тысяч возможных.
«Вы полтораста тысяч цивилизаций нашли? А мы пока ни одной».
- Лиха беда начало. Тут главное - первую найти. Найдете одну, а у них уже связь с еще пятьюдесятью налажена. Вот тебе уже связь с полусотней. А из них еще кто-нибудь тоже находит цивилизацию со связями, и поехало. Но ты не думай, среди этих полуторасот тысяч большинство таких разумных, которых ты и разумными не назовешь. Без всяких цивилизаций.
«Это как?»
- Очень просто. Ну вот если бы прилетели бы мы на твою Землю миллионов сто лет назад, когда людей еще и в проекте не было, а планета живыми существами уже вся кишела. И каждое существо в той или иной степени наделено каким-никаким, а разумом. Вот и считается — открыли населенную разумными существами планету. Только уровень разумности до контакта несколько недотягивает. А бывает и еще хуже, перетягивает.
«Это как?»
- Ну, бывает, что цивилизация более разумна и мы для нее — несмышленыши. Недоразум. Вот, например, стретчи. У них существа нашего уровня разума в качестве любимых домашних животных, как у вас собаки. Они их любят, лелеют, кормят... Ну, если повезет, я тебе покажу. Так что мы просто нашли двенадцать планет, населенных гуманоидоподобными разумными, вы — одни из них.
«Если так, то как я научился ваш язык понимать?»
- Так тебе сознание оптимизировали. С языками это очень просто. Точно известно, где в вашем сознании находится блок языков. Там все структурировано, все строго, по порядку, как в каталоге. Такие блоки подставлять — проще простого. Вставляешь, подключаешь, и все работает. Даже удивительно. Это вот какие-то воспоминания вставить сложно, там всякие нюансы, полутона, что-нибудь не так подведешь, и вот уже у человека мозги набекрень сворачиваются. А с языками — раз плюнуть. Ну, мы с тобой заговорились. А нас ведь в 509-й ждут.
Борис решительно поднялся и вышел из разговорной. Пройдя по коридору, он остановился перед дверями, весьма напоминавшими лифт. Двери разъехались. За ними был самый обычный земной лифт с зеркалом и с кнопками. Борис зашел в него и нажал верхнюю кнопку, на которой было написано «5». Двери сомкнулись, и лифт поехал вниз.
Глава девятая
Закопан еще раз просмотрел сомотему «далекого друга». Это же надо было так довести организм алкоголем и наркотой, чтобы к 32 годам превратить его в полную развалину. Подставщик утверждал, что у клиента острый алкогольный цирроз печени в последней стадии, и что если его сейчас не использовать, он по-любому загнется в течение ближайших месяцев. А тут есть хорошая возможность сорвать неслабый куш. Конечно, мужика, как его там, по документам... Армандо Линколло, 42 года, не женат, безработный, проживает: галактика Млечный Путь, рукав Ориона, Солнечная звездная система, планета № 3 «Земля», Аргентина, Кордова, улица Вецелли... Так вот, мужика было, конечно, жаль. Но ведь не пропадать же добру просто так. Закопану стоило немногих трудов убедить себя в том, что этот Армандо должен был бы его еще благодарить, ведь он даст ему прожить этот один из последних месяцев насыщенно и интересно.
Сомотема, как и у любого, подобного Армандо, алкоголика, была запутанной и некомфортной, но Закопан не зря считал себя профессионалом. За свою пиратскую карьеру ему приходилось очищать и более запутанные территории. Границы сознания были крайне сужены, намет составлял жалкие 8 процентов общего размера личности, что, конечно, абсолютно не соответствовало никаким представлениям о комфорте. Немножко поколдовав над схемой, Закопан решил, что можно немножко подвинуть зону личностных ценностей, которой клиент пользовался, судя по всему, крайне редко. Кроме того, можно было подчистить зону объемных восприятий и ампутировать родительскую ответственность, ибо с детьми Армандо, по данным, полученным от подставщика, все равно не общался. Таким образом, можно было довести намет на подселение процентов до 30, а это уже приемлемо. Оптимизация, аккуратная, даст еще процентов 6-7. Для недельного пребывания, пусть даже в крайне суженном сознании, вполне и очень даже неплохо. Подготовительные работы должны были занять дня три, а подселяемого надо было искать уже сейчас.
Закопан открыл скоростной канал телесвязи и отправил Камиру, поставлявшему ему богатеньких искателей приключений, сообщение: «8».
509-й кабинет назывался, судя по табличке, операторской. Тут Бориса и сидящего в нем Костю встретили трое римлян. Это были первые инопланетяне, которых Костя встретил, не считая, конечно, того, в которого его подселили. Все они были одеты в такие же, как на хосте, пижамы, только розового цвета, и дружно улыбались.
- Знакомься, Константин, старший оператор насеста Равиль, - Борис ткнул пальцем в подошедшего розовопижамника. - Это, - ткнул в другого, - куратор Володя. Вольдемар. Он тут главный. И просто оператор Ваня. Это он с тобой на насесте разговаривал.
Каждый из присутствующих, услышав свое имя, делал небольшой книксен.
«Борь, я все хотел спросить, а что такое насест?»
- Машина, в которой твое сознание находится до подселения. Очень мощная, невообразимо мощная. Значительно более мощная и просторная, чем человеческий мозг. Вернее, так: насест - часть памяти машины, в которой располагается сознание перед подселением. На насесте производится и оптимизация. А та территория в мозгу, которую можно занять под подселение называется «намет».
- У вас, кстати, намет очень большой, после оптимизации он составил 57,5 процента, - сказал Володя. Он смотрел не совсем на Бориса, а как будто вглубь его и Костя сразу понял, что обращаются к нему. Говорил куратор по-русски. - Вам уже наверняка сообщили, с какой целью мы вас скачали на нашу планету. Мы совсем не ждем от вас немедленного ответа, напротив, в соответствии с нашими гуманными законами, мы не можем спросить о вашем согласии ранее чем через шесть дней по римскому календарю. По-вашему — неделя. За это время вы поближе ознакомитесь со всеми аспектами предприятия, взвесите все за и против, решите наиболее важные вопросы, если интересно — ознакомитесь с жизнью на Риме. Боря вам во всем этом поможет, он у нас специалист по Земле. Мы все вместе и я лично вместе со всем прогрессивным народом, населяющим нашу гостеприимную планету, мы все выражаем искреннюю и горячую надежду на то, что вы откликнетесь на наше предложение, воспримете его в надлежащем ключе и мы, все вместе, много и плодотворно поработаем на благо друг друга.
Костя не знал, что ответить куратору и надо ли вообще что-то отвечать. Но куратору было необходимо понять, дошли ли его слова до цели, и он спросил:
- Константин Александрович, вы нас поняли?
- Костик, ты все понял? - подхватил вопрос Борис.
«Что понял?» - спохватился подселенный.
- Еще раз, - перевел Борис.
Куратор спокойно и неторопливо повторил свой спич. Слово в слово, как будто это была давно заготовленная, отрепетированная и сотни раз повторенная речь. Скорее всего, так оно и было.
«Я понял», - сказал Костя.
- Он понял, - важно повторил Борис.
Операторы и куратор заулыбались.
- Тогда — за встречу, - провозгласил Володя, показывая в сторону.
На столике, на который указал куратор, стояли четыре бокала с жидкостью. Каждый из присутствующих взял себе по одному.
- Вообще-то мне двойную порцию надо, - пошутил Борис и все вежливо засмеялись. - Костик, ты там смотри, вкусовые рецепторы у тебя, конечно, отключены, но опьянение ты почувствуешь. Это, как раз для таких делов оставляют.
«А в туалет я здесь куда буду ходить, если тоже желание почувствую?»
- Ха-а-а, шутит. Спрашивает, что там насчет малых и больших потребностей. Смотри не гадь у меня там, в голове. Не волнуйся, эти потребности у тебя заблокированы. Есть, пить, по нужде ходить — это моя забота. Тебе все только приятное будет доставаться.
«Секс?»
«Тут как получится, посмотрим», - прозвучало у Кости в сознании.
- Ну, как говорят на вашей, глубоко уважаемой нами планете, за знакомство!
Все чокнулись и выпили. Напиток был не особенно крепким, и сначала Костя ничего особенного не почувствовал. Небольшой эффект в виде легкого головокружения наступил лишь через минут пять.
- На этом, - продолжил Володя, - я предлагаю торжественную часть завершить и всем приступить к своим обязанностям. Константин Александрович, мы больше сегодня не будем вас мучить. Отдохните, обвыкнитесь немножко, познакомьтесь с городом. Располагайте Борисом в полном объеме. А завтра, примерно в три часа дня, мы будем вас ждать в проекторной для объяснения некоторых важных аспектов. Вы нас поняли?
«Понял», - откликнулся Костя.
- Понял он, - перевел хост. - Значит, тогда такое предложение. Сейчас летим ко мне домой, я познакомлю тебя с семьей, поболтаем, киношку посмотрим какую-нибудь. Завтра утром, Кость, слышь, я к тебе обращаюсь?
«Слышу».
- Ну вот, завтра утром по городу прокатимся, в музей сходим, в театр, в зоопарк, если успеем. По пути, если что спрашивай, что знаю — расскажу. А сейчас — домой, отдыхать.
Он попрощался с присутствовавшими, вышел в коридор и направился к лифту. В кабине Борис нажал нижнюю кнопку, и кабина двинулась вверх. Наверху был точно такой же коридор, как и внизу, только номера на табличках начинались на единицу. Коридор был длинный, метров триста. И опять без единого окна. В конце коридора Борис подошел к широким воротам в правой стене. Ворота были закрыты горизонтальными ставнями, которые при их приближении уехали наверх. За ставнями оказался небольшой, размером с малолитражку, аппарат, в котором легко угадывалось транспортное средство. Оно было целиком прозрачное, а формой напоминало уложенное на бочок и чуть приплюснутое снизу яйцо. Внутри помещалось несколько кресел, сколько именно, Костя не успел заметить, а просить Бориса повертеть головой было как-то несолидно. Никаких органов управления он не заметил. Из того, что колес у аппарата тоже не было, можно было сделать заключение, что он был летающим.
«Твой?» - спросил Костя у Бориса.
- Общий, - усмехнулся тот. - Никакого смысла нет держать личный летатель, когда под рукой всегда есть всехний.
Борис расположился в переднем кресле, откинулся на удивительно удобную спинку и скомандовал:
- Поехали.
Отверстие, через которое они забрались в салон, затянулось прозрачным материалом, и аппарат полетел. Минуты три они летели по слабоосвещенному тоннелю. Впереди замаячил тупик. Костя уже испугался, что они сейчас врежутся в стенку, но, когда до нее оставалось метров пятьдесят, она внезапно и быстро как-то разъехалась, и летатель вырвался наружу.
Снаружи было темно и тихо. Аппарат быстро набрал высоту. Костя попытался разглядеть слабо различимый пейзаж за бортом, но смог увидеть только звезды и Луну, удивительно похожую на земную.
В полете всегда думается хорошо, потому что сам процесс полета сходен с полетом мысли. И в том и в другом случае человек отрывается от чего-то привычного, от земли, от слов, от ощущений, для того чтобы перейти к чему-то абстрактному.
Конечно, наиболее логично было бы предположить, что Костя на самом деле сейчас спит и видит сон. Очень четкий и удивительно ясный. Самым действенным средством проверить сон на реальность всегда была попытка ущипнуть самого себя. Но вот ведь подлость, именно ущипнуть себя Костя никак не мог. Ибо руки ему, конечно, не подчинялись, хотя он их прекрасно ощущал. Был еще один способ: можно было просто приказать себе проснуться. Способ должен был сработать. Костя сосредоточился и мысленно закричал:
«Проснись!»
- Я не сплю, - эхом ответил Борис.
«Да нет, я не тебе, извини. Борь, а можно тебя попросить ущипнуть себя».
- Запросто, - захохотал хост и до боли сжал пальцами кожу на правом запястье.
Боль была несколько приглушенной, видимо, на чувствительность к боли в сознании подселенного поставили какие-то фильтры или ограничители. Ничего не изменилось, окружающий мир не утратил своей реальности, не перестал существовать, а Костя не проснулся. Значит, вероятность того, что все это происходило во сне равнялась почти нулю. И Костя действительно мог стать земным принимающим, в котором будут селиться командированные голоса с Рима.
Жить с голосами в голове... Насколько это удобно? Насколько удобно чувствовать себя сумасшедшим? С другой стороны, сумасшедшие ведь не знают, что это за голоса такие, а тут все более-менее понятно. Но ведь эти голоса, они не просто так будут сидеть, у них у всех будет какая-то цель, которую надо будет выполнить. И выполнять будет он, хост. Пойти, взять, посмотреть, переговорить, подселенному не откажешь, он для того и подселяется. Мало ли, что ему захочется, что ему в голову взбредет. В его, кстати, Костину голову. С другой стороны, за беспокойство ему вроде как обещались некие блага. Перестройка мозга, настройка талантов и тому подобное. Это уже было интересно. Но перестройка обещалась и в случае его отказа. Можно было получить талант, вернуться на Землю и жить долго и счастливо. Или почти счастливо, ничего не помня и не зная ни про планету Рим, ни про галактику Родина-3, ни про хоста-7 Бориса. Можно было забыть про все это крепко и прочно и продолжать жить той жизнью, которой жил и раньше. И ждать того самого главного, чего он пока, к 26 годам, не дождался, тем более что с новым обещанным талантом оно должно было наступить со значительно большей вероятностью. А может, оно уже наступило, это главное, и оно вот сейчас именно проходит, а он от него отворачивается, боится принять, как боится принять ребенок конфету из рук постороннего незнакомого дяди. Но ведь когда-то в детстве, он не побоялся взять у дяди щенка. Значит, тогда он был смелее, чем сейчас. Если он согласится на предложение, жизнь его изменится в корне, это Костя понимал. Но вот хотел ли он этого изменения? Он хотел его всю жизнь, но вот именно теперь, стоя на самом пороге, он его боялся. Или даже не боялся, а опасался. Позорно опасался. Костя раньше и не думал никогда, что опасение может оказаться более стыдным, чем откровенный страх. Потому что страх можно было сравнить с открытым противостоянием, дракой, борьбой, а опасение — с пакостью исподтишка.
Костя разъедал себя этими мыслями всю дорогу, которая длилась минут десять. Он и не заметил, как летатель снизился и влетел в тоннель, служивший посадочной площадкой. Выходное отверстие летателя распахнулось, и Борис, выбравшись из кабины, оказался в коридоре, точь-в-точь похожем на тот, который они покинули четверть часа назад. Отличались эти коридоры лишь тем, что на дверях значились только номера. В местном лифте вместо кнопочной панели в стену была вмонтирована цифровая клавиатура, на которой Борис набрал 80567. Двери закрылись и лифт рванул вниз. Около минуты он опускался, после чего движение затормозилось и из вертикального перешло в горизонтальное.
- Давай так, - заговорил Борис, - я про тебя пока ничего говорить не буду. Общаться будем мысленно. Завтра скажу, а сейчас — вроде как тебя и нет. Договорились?
«Да пожалуйста. А почему?»
- Есть мыслишка, там поймешь. В общем, мне за твое пребывание посуточно платят. Хочу заначку от жены сделать. Ну, понимаешь?
Костя улыбнулся. Это было по-земному понятно. Тем временем движение прекратилось и двери открылись.
«Добро пожаловать в мою хату», - промыслил Борис.
Оказалось, что теперь лифт привез их не в коридор, а непосредственно в квартиру. К разочарованию Кости, ничего необычного он в ней не обнаружил. В прихожей, в которую они вошли, на стене висело зеркало, стояло несколько стульев, в стенке явно угадывались встроенные шкафчики и ящички. В противоположной от лифта стене были три двери. Борис открыл правую. За ней оказалось довольно просторное помещение, метров 6 на 10. Из мебели в комнате стояли просторный диван, два кресла, пара столиков, один повыше, другой — пониже. и какие-то этажерки с безделушками. Вдоль стенки - несколько непонятных агрегатов. В одном из кресел обитала маленькая римлянка. Хотя она и сидела, Костя сразу определил, что она примерно на полторы головы ниже, чем Борис.
- Здравствуй, милая, - Борис подошел к ней, наклонился и потерся своей щекой о ее щеку. - Что у нас сегодня на ужин?
- Борьчик, я не смотрела. Глянь сам, ладно?
- Конечно, дорогая.
Он прошел в боковую комнатку, которую Костя определил как кухню, поколдовал там с каким-то вмонтированным в стену агрегатом, походившем на микроволновую печь, и вытащил из него две горячие тарелки.
- Баранка, солянку будешь? - крикнул он.
- Сейчас подойду, - откликнулась Баранка.
«Жена?» - спросил Костя. «Жена. Зовут Барбара. Люби и жалуй».
После ужина, прошедшего для Кости почти незамеченно, он долго пытался вникнуть в смысл статьи в газете, которую читал Борис. Газета была чисто умозрительной, как та единица перед глазами Кости, которую он видел во время привязки к хосту. Попутно он слушал длинный рассказ Барбары о некоем знакомом, куда-то опоздавшем и оставшемся без носа. Ближе к восьми часам вечера Борис как-то мысленно словно подмигнул Косте и сказал:
- Ну, что пора в постель?
Слова эти относились, как понял Костя, и к нему, и к Барбаре.
В постели, которая если и отличалась от земной, то только явным подогревом и каким-то необычайно удобным матрасом, он укрылся легким одеялом и притянул к себе Барбару. То, что делал Борис, Косте нравилось и он был благодарен своему «хозяину», что тот отложил его представление на следующий день. Но уже через несколько минут Костя сделал открытие, которое просто его взорвало. Ему показалось, что он поперхнулся, и он заорал:
«Борис, ты — женщина?»
Глава десятая
Ничего особенного не произошло. Да что там особенного, ничего не произошло вообще. Музыка как музыка, не в Женином вкусе. Даже расслабления никакого не было. Хотя это ведь не с его мозга писалось. Может, там и действительно какие настройки тонкие задаются, так что эта музыка только на определенных людей действует. Тогда вину доктора доказать сложно будет. Не испытывать же диск на Косте второй раз.
Утром он аккуратно, стараясь не разбудить спавшую на спине Ирину, выбрался из постели и прокрался на кухню. Не одеваясь, включил чайник и приступил к сооружению традиционного утреннего бутерброда. На этот раз он собрал его из тонких кружков дайкона, листа капусты, огуречного среза и разрезанной вдоль на три полоски сосиски. Все это было уложено на политый оливковым маслом бородинский хлеб и посыпано натертым на крупной терке сыром. Греть бутерброд не стал, чтобы не попортить свешивавшуюся с обеих сторон длинную полоску огурца. Бутерброд был продублирован, второй экземпляр предназначался жене.
Сидя в майке и трусах за столом и поглощая завтрак, он думал, что делать дальше с этой «музыкой мозга». Идти в милицию было глупо. Ничего, кроме собственных догадок, он там предъявить не сможет, а с догадками работают больше психиатры. К кому его, скорее всего, и направят. Нужно было найти что-то более серьезное. Доктор в областной сказал, что в Орле никто «музыку мозга» сделать не может, что для этого нужны аппаратура и дорогое исследование. А этот Артек сделал. Соврал? Сжульничал? Решил по-простому бабла срубить? Вот тут его и надо ловить.
Женя достал карточку и набрал номер центра. Приятный женский голос сообщил, что доктор сегодня принимает в первой половине дня и что консультация стоит 700 рублей.
Отдавать такую уйму денег Женя не собирался и в центре сразу, минуя кассу, пошел к кабинету. Но вот в очереди постоять пришлось. Можно было, конечно, попросить пропустить «только вопросик задать», но в этом случае вместе с ним в кабинет зашел бы очередной посетитель и нормального разговора не получилось бы. Если врач делал эту музыку подпольно, он мог побояться «колоться» при посторонних. Да и очередь была небольшой, три человека, такую вполне можно было потерпеть.
Зайдя в кабинет, Женя сразу взял быка за рога, заявив, что он в принципе здоровый человек, но вот приятель рекомендовал сделать ему «музыку мозга». Исключительно в профилактических целях. Так вот, не будет ли доктор любезен оказать ему эту небольшую услугу. Артек посмотрел на посетителя с удивлением:
- А кто вам сказал, что я могу это сделать?
- Приятель.
Доктор отвел глаза в сторону и пробурчал:
- Ну вот.
Затем вновь поднял их на Женю.
- Что это у вас с глазом?
- Не знаю, а что там?
- Похоже на конъюнктивит. Ну-ка, подойдите.
Не дожидаясь, он сам встал, подошел к Жене вплотную, оттянул ему правое веко и пристально вгляделся в зрачок.
- Нет, все нормально, некоторое покраснение, наверное, вы недоспали сегодня. Так вот, молодой человек, я «музыку мозга» не делаю, извините. Вы только не говорите приятелю, я, на самом деле, дал ему пустышку.
- Как это?
- В медицине это называется «плацебо». Довольно распространенная практика в психиатрии. Пациент думает, что ему дают таблетку, которая лечит, а это на самом деле глюконат кальция. Кусочек мела. Безвредный, но и бесполезный на первый взгляд. И в трех случаях из четырех этот кусочек помогает. Я, конечно, не говорю про серьезные заболевания, онкологию, хронику, хотя и там наблюдается положительный эффект. Ученые проводили исследования и оказалось, что если пациент верит в то, что ему дали, например, обезболивающее, его мозг отключает соответствующие болевые центры, а железы заставляет усиленно вырабатывать нужные гормоны. Это такой обман во спасение.
- И это официально делается?
- Ну, не всегда. Само собой, вы понимаете, что, за редким исключением, делается это неофициально. Как-никак обман. Бывают исключения. Вот вводят алкоголикам препарат «торпедо» в вену, от которого, вроде как можно умереть, приняв даже малую стопку алкоголя или выпив какое-нибудь лекарство на спирту. Там, конечно, в большинстве случаев вводят плацебо, физиологический раствор простой, иначе все перемерли бы. У нас это чаше встречается. Согласитесь, если я вижу, что бессонница, а у вашего приятеля была бессонница, не вызвана клиникой, неразумно назначать ему какие-то лекарственные препараты. А помочь организму такой нехитрой уловкой я могу. Так что я просто подобрал вашему приятелю что-то из хауса и записал как «музыку мозга». Кстати, заметьте, денег я с него за это не взял, так что совесть моя абсолютно чиста. Я вот и вам мог сейчас что-нибудь записать, взять деньги и записать, но это уже были бы чистая кража и вранье. Мошенничество. А так, считайте, я назначил сеанс самопсихотерапии. Надеюсь, что ему помогло.
«Еще как помогло, - подумал Женя. - Уж так помогло, что и представить себе невозможно». Вслух же он только спросил:
- И часто вы такие «пустышки» прописываете?
- Регулярно, - улыбнулся Артек и нажал кнопку вызова следующего пациента. - Извините, у меня больные.
«Да, больные у тебя», - думал Женя, направляясь к автобусной остановке. Он вовсе не случайно задал последний вопрос. Это была хитрая ловушка, и доктор в нее попался. Если он выписывал такие «музыки» часто, то как он узнал, что приятель, присоветовавший ему доктора, страдает именно бессонницей, а не, скажем, депрессией? Или повышенной утомляемостью, или еще чем психиатрическим, что там у них еще есть. Ну ладно, может, он такие фокусы делает только с расстройствами сна, но откуда он догадался про хаус? Он, что ли, всем только хаус прописывал? Несхождение было явным, и в нем надо было разобраться, но вот как — этого Женя пока не представлял. Всю дорогу он пытался разработать какой-то план выведения доктора на чистую воду, но план никак не желал складываться.
- Областная клиническая больница, - объявил в микрофон водитель и Женя вышел из автобуса.
Теперь Костя мог спокойно рассмотреть пейзаж под летателем. Хотя рассматривать там было особенно нечего: леса, леса, без конца и края. Редко — небольшие даже не луга, а лужайки. Иногда их прорезали кривые линии рек. Небо тоже не представляло собой ничего особенно нового: голубое, с облаками и с солнцем. Точнее, не с Солнцем, а с их, другой звездой, вместо Солнца.
«Борь, а как ваше солнце называется?»
- Светило.
«Называется как?»
- Говорю, Светило. Когда общий язык делали, так чтобы никому не обидно было, центральные объекты назвали общими словами. Звезда — Светило, галактика — Родина, планета — Рим.
«Рим-то почему? Рим — у нас город такой есть».
- Рим — это «мир» по-нашему. Я когда начал на Земле специализироваться, думал, что это мы вас подучили так главный город и государство античости назвать. Оказывается нет. Мы вас всего полторы тысячи лет назад нашли, когда у вас этот Рим уже развалился. Есть на этот счет догадка, что так случайно получилось. В силу той же схожести. Возможно, что для ваших древних римлян «мир» и «Рим» тоже были почти синонимами. Тем более что границы империи одно время охватывали почти весь известный свет.
Борис был в хорошем расположении духа. Ему нравился сюрприз, который он устроил своему подселенному ночью, и Костя это чувствовал. Перед тем как заснуть, Борис категорически отказался отвечать на его вопросы и разъяснять ситуацию. После того как Борис отключился, Костя долго не мог решить, сможет ли он заснуть, не обладая телом. Но заснул, как обычный человек, оказавшийся неожиданно полностью обездвиженным и в глухой темноте. Сознание привычно выключилось минут через десять после того, как отключился хост. Костя спокойно проспал до тех пор, пока Борис не открыл глаза и не включил таким образом своего проживальщика. Вот тогда Козырев и набросился на подселяющего с вопросами.
Да, Борис был тем, что на Земле называют «самка». То есть его организм был приспособлен для деторождения. Как оказалось, в начале того, что Костин хост называл новой эпохой», почти 6 тысяч лет назад, римские женщины и мужчины были больше похожи на земных. Женщины были слабыми и привлекательными, а мужчины - сильными и чуть красивее здешних обезьян. Но некоторую часть активных женщин перестало устраивать положение, как они считали, зависимых существ. Им не хотелось заниматься домашними делами, и они все больше вторгались в откровенно мужские области. Дошло до того, что под давлением борцов за права женщин на многие традиционно мужские специальности, такие как водитель космолета или терраколонизатор, было введено квотирование, по которому женщин в этих профессиях должно было быть не менее 60%. Таким неравенством компенсировалось убеждение правозащитников в том, что женщинам ставятся подсознательные препоны со стороны сильной половины Рима. Но такое квотирование обернулось резким увеличением количества аварий и несчастных случаев, ибо организм римлянок был физически не приспособлен к выполнению тяжелых работ. И тогда на помощь пришли биологи и генетики. Им удалось усилить женскую мускулатуру, укрупнить кости скелета, увеличить рост, даже изменить структуру мышления и восприятия. В результате уже менее чем через тысячу лет после начала новой эпохи женщина стала выглядеть как мужчина, чувствовать как мужчина и работать как мужчина (за исключением процесса деторождения). Единственное, от чего они не стали отказываться, так это от возможности получения длительного, а иногда и серийного оргазма, который так потряс Костю этой ночью. Римских мужчин этот процесс омужествления, тем более сильно растянутый по времени, не сильно раздражал. Они постепенно сдавали позиции сильного пола, с легкостью отказывались от тяжелых работ и полностью отдавались творчеству и наукам. Правда, и тут женозащитники попытались ввести квоты, добиваясь закона о том, чтобы определенная часть новых гениальных открытий и художественных произведений закреплялась за женщинами, но наступившая сингулярность эти их тщания зарубила на корню.
«Что за сингулярность?» - спросил Костя.
- Это тебе сегодня в муземитете объяснят, мы туда сейчас как раз летим. Вот, так что пока женщины мужали, мужчины женились. В смысле — оженоподобились. Физическая сила им была теперь не нужна. И не только им, женщины, выбирая себе партнера для семьи, ориентировались уже не на мускулатуру, а на красоту. Ну, и на ум. Так что дальше работал естественный отбор. И примерно за тот же срок, за тысячу лет, мужики превратились в таких красивеньких Аполлончиков, скрашивающих наше существование.
«Но ваши ученые, писатели и политики все равно, по большей части мужчины?»
- Это тебе тоже в муземитете объяснят, - сказал Борис. - До него лету — минут двадцать. Километров триста пятьдесят примерно. Я тебе только одно скажу: у нас нет ни писателей, ни ученых, ни политиков.
«Совсем?»
- Не совсем. Гениальных нет. И быть не может.
Глава одиннадцатая
Встречу с покупателем Закопан назначил в большом кафе на 81-м уровне своего подздания. Конечно, идти на такие переговоры с незнакомым человеком было опасно: несанкционированное подселение да еще с посторонним воздействием — серьезное проступление, и наказание за него предусмотрено солидное - до полутора лет отлучения от тела. Закопан уже просидел в свое время полгода в отлучке, в одной маленькой машинке с полусотней таких же как он «джентльменов удачи», и повторить такое «сидение» ему не хотелось. Поэтому он всегда пользовался только услугами Камира: хоть тот и брал чуть не половину машиночасов от заказа, зато клиенты у него были всегда проверенные и без малейшего намека на связь с благохранителями.
Закопан привык к тому, что на первую встречу приходил не сам заказчик, а кто-то из его людей. В конце концов подселяемый рисковал ничуть не меньше, чем пират, и срок отлучки ему полагался ненамного меньший. Но на этот раз покупатель пришел лично, прихватив с собой двух охранников. Закопан сразу, по виду, а больше даже по костюму догадался, что перед ним не какая-нибудь пешка, а самый настоящий солидол. На нем был яркий, весь в малиновых пуговках, пиджак явно не римского покроя, полы которого чуточку, как того требовала мода, прикрывали колени. Брюки сидели безукоризнено, сразу было видно, что шили их по спецзаказу и пошив стоил не одну сотню машиночасов. Само собой, покупатель не представился, но и Закопана он об имени спрашивать не стал. Просто сел и задумал себе чашку кофе.
- Мне уже вкратце пересказали ваше предложение. Оно меня заинтересовало, - глядя в глубь чашки и мешая в ней ложечкой коричневую гущу, сказал он, - но я хотел бы услышать все это от вас. Более подробно.
- Это ваше право.
- Это мое желание. Я хочу знать, за что плачу часы. Что вы можете мне предложить?
Закопан вытащил из кармана футлярчик с крохотным микроспичем и передал его покупателю. Тот проворно вставил микрошку в ридер и приклеил его на висок. На то, чтобы перевести информацию о далеком Армандо в мозг покупателя, ушло полминуты. После этого он вытащил спич и возвратил его Закопану, который привычным движением сжал его двумя пальцами. Информация была уничтожена.
- Интересный объект, - проговорил солидол, не глядя на пирата. - Какую программу вы можете предложить?
- Самую обширную. Как видите, сознание объекта ничем не заблокировано. Все открыто: центры удовольствий, сексуальные порталы, узлы доминирования — все к вашим услугам. Полный телепатический контакт с надежной резонансной защитой.
- Метод защиты? - тут же спросил, показывая свою осведомленность в технических деталях, покупатель.
- Крейцер, если, конечно, вас устроит цена. Сами понимаете, Крейцер — это совсем недешево. Впрочем, можно поставить и Шуман, но в этом случае придется ставить фильтры и контакт будет неполным.
- Хорошо. Первое — хорошо. Каков намет?
- Я только начал работать. Думаю, удастся поднять до 30-35.
- Немного.
- Больше — чревато осложнениями. Если личность будет сильно ущемлена, вы не получите всего спектра удовольствий. Знаете, сидеть в мозгу дауна не очень интересно.
- Диаз-джампинг?
- Нет, не занимаюсь.
У Закопана, при всей гнусности его профессии, тоже были свои принципы. Одним из них было то, что он никогда не доводил объект до самоубийства. Тот мог умереть самостоятельно, по здоровью, в этом пират со своей стороны греха не видел, но сознательно на смерть людей не посылал, тут он считал свою совесть абсолютно чистой. Видимо, покупатель с ним был не вполне согласен. Он замолчал. Пытаясь разрядить обстановку, Закопан предложил:
- Есть мягкий вариант. У клиента — острый цирроз, жить ему осталось 3-4 месяца от силы. Можем сделать два заброса, один — сейчас, на недельку, и еще один — когда он уже будет в больнице, за пару дней до смерти. И я вас оттуда заберу за полсекунды до отключки...
- А кто тебе сказал, что это буду я? - клиент внезапно поднял взгляд на пирата. Закопан смешался.
- Нет, я, в смысле, ну, кто будет — того и выдерну. Тут технология отработана. А диаз-джампинг — это очень опасно.
- Часы?
- Один к двенадцати. Час подселения — двенадцать машиночасов. Плюс двенадцать за заброс.
- Пятнадцать, - отрезал покупатель. - Пятнадцать машиночасов за час, недельное пребывание, но с диаз-джампингом в конце.
- Не занимаюсь.
- Я слышал. Подумайте до завтра. Встретимся здесь же.
Он поднял чашку и медленно, глоток за глотком, выпил ее до самого дна. На пальце сверкнул крупным бриллиантом изящный перстень. Поставив пустую чашку на стол, он встал и, не простившись, пошел к выходу. Один охранник отправился за ним, другой остался с Закопаном, всем своим видом показывая, что пират должен некоторое время обождать. Минуты через три он тоже поднялся и вышел. Теперь Закопан был свободен.
Как и все остальные здания, Центральный муземитет Рима находился под поверхностью планеты. Перенесение туда всей инфраструктуры, по словам Бориса, началось примерно 700 лет назад и было уже почти полностью завершено. В ближайшие полстолетия, по генплану, под землю уйдут последние отдаленные поселки на полюсах планеты, еще сто лет потребуется на то, чтобы соединить внутренние мегаполисы транспортными сетями, после чего затеянный экологической партией процесс ограничения воздействия разума на окружающую среду можно будет считать окончательно завершенным. На Костин вопрос, почему так много римских предметов похожи на земные, Борис усмехнулся:
- Так срисовываем же. Что-то вы у нас, что-то мы у вас. Невидимый глазу культурный обмен. А потом, есть вещи, которые уже достигли своего идеала, и дальше им меняться нет смысла. Вот взять хоть обычные диваны. Они и у нас, и у вас еще до контакта стали примерно такими же, какие они и сейчас. Изменения минимальны. Потому что это — совершенство. У вас они стали такими, какие есть сейчас, четыреста лет назад. В Османской империи.
«В Турции?»
- Ну, это не совсем Турция, но не в этом суть. Ставили их в канцеляриях, чтобы просители не нервничали, часами дожидаясь нужной бумаги. Отсюда и название: «даванна» значит «писать», «канцелярия». Потом, двести лет назад, удобный вид мебели появился в Европе. У нас их придумали угурийские лекари, лечившие пациентов целебным сном. Свои диваны они изобрели за полторы тысячи лет до новой эпохи. И за все это время внешне они почти не изменились. Мягкое сиденье и подушки. Потому что ничего лучше не придумаешь. Все идет к идеалу, и у нас, и у вас. Идеалы у нас, в силу нашей схожести, похожи, следовательно, чем идеальнее римская вещь, тем больше она напоминает земную.
«Откуда ты про земные диваны знаешь? Я не знаю, ты знаешь».
- Подготовился, - усмехнулся хост. - Ты у меня не первый с Земли и даже не десятый, а вопросы у всех одни и те же. Даже скучно говорить.
Размеры центрального зала муземитета не оставляли никаких сомнений в величественности учреждения. Зал представлял собой неправильный двенадцатиугольник, размеры которого Костя мог сравнить разве что с привокзальной площадью родного Орла. Округлые своды уходили далеко вверх, высота зала была никак не меньше трех сотен метров. Материал, из которого был сделан пол, очень походил на мрамор, но состоял не из отдельных плит, а из единого монолита, словно бы далекие строители просто срезали огромную мраморную скалу, а на ее подошве выстроили свое здание. Стены светились мягким, чуть желтоватым и не оставляющим теней светом. В каждой из двенадцати стен имелся широкий открытый проход, но Борис попал в зал не через эти проходы. Летатель просто влетел в него через какой-то расположенный под самым потолком тоннель и мягко сел почти в центре. Пока Борис выбирался из аппарата, к нему подошли два улыбающихся римлянина в зеленых одеждах. Они вежливо поприветствовали прибывших маленьким книксеном, в ответ на который Борис только достал из какого-то поясного кармана небольшую картонку и протянул ее встречавшим.
- Нас двое, - сказал он.
Один из зеленых приложил картонку ко лбу.
- Направление из опературы, - сказал он коллеге. - Двухчасовая экскурсия с понятиями.
Затем он опять повернулся к хосту:
- Здравствуйте, Константин Александрович, добро пожаловать на нашу гостеприимную планету Рим. Мы надеемся, вы проведете у нас время с пользой для себя и для вашей многоуважаемой планеты.
«Здрасть», - буркнул Костя.
- Наш дорогой гость так же, от себя и от имени всех своих соплеменников, приветствует здесь присутствующих, а в их лице — и всех прогрессивных жителей планеты Рим и желает им крепкого здоровья, успехов в деятельности и всяческого процветания как для каждого из них в отдельности, так и для всей планеты в целом, - перевел Борис.
Зеленые заулыбались. Второй зеленый посмотрел в сторону, и из той части мраморного пола, на которую он взглянул, моментально выехало нечто похожее на анатомическое ложе высотой около метра, по всем параметрам соответствовавшее размерам Бориса.
- Хост-7, - обратился к Борису первый из встречавших, - для начала программы предлагаем вам занять место в мастертроне. Располагайтесь поудобнее и отключайтесь.
Борис улегся на ложе и закрыл глаза. Мягкий материал, покрывавший мастертрон, принял форму тела. Спустя примерно полминуты Костя услышал мысленный голос, не похожий на голос его хоста:
«Внимание, хост-7, начинаем процесс переключения подселенного на насест. Оператор 8/12, приступаю к перестройке каналов. Канал четвертый разблокирован. Канал четвертый перенастроен и подключен. Идет фиксация канала. Канал пятый разблокирован. Канал четвертый зафиксирован и подключен к насесту. Канал пятый перенастроен и подключен. Начинаю калибровку четвертого канала. Канал пятый зафиксирован и подключен. Начинаю калибровку пятого канала. Канал четвертый настроен и работает. Канал пятый настроен и работает. Канал третий разблокирован. Канал третий перенастроен и подключен. Идет калибровка третьего канала. Третий канал настроен и работает. Приступаю к настройке основных каналов».
Пока голос говорил, Костя вновь ощущал, как его тело теряет вес, температуру и осязание, опять превращаясь и окунаясь в гигантское ничто или нечто. Ему стало страшновато: как бы новые друзья не оставили его и дальше в этом состоянии. Или не стерли бы вообще. Из слов Бориса он понял, что стереть могут запросто, что же до тех правозащитников, так он про них знал только от хоста, и то лишь самую малость. Может, они и вообще о нем пока не ведали ничего, а значит и не могли за него вступиться. А голос, помолчав немного, продолжил:
«Внимание, хост-7, произвожу перестройку основных каналов. Канал второй разблокирован. Канал второй перенастроен и подключен. Производится калибровка второго канала. Канал второй настроен и работает. Первый канал разблокирован. Первый канал подключен. Идет настройка первого канала. Основные каналы к работе готовы. Идет проверка. Внимание, Козырев Константин Александрович, вы нас понимаете?»
«Понимаю»,- поспешил ответить Костя.
Перед ним возникла цифра 3, подобная той единице, которую он видел при подселении в Бориса.
«Константин Александрович, что видите перед собой?» - вновь вопросил голос.
«Тройку вижу».
«Все правильно. Проверка произведена, система работает нормально. Константин Александрович, откройте, пожалуйста, глаза».
И Костя открыл глаза.
Глава двенадцатая
Очередь в главном орловском магазине «Атолл» была не маленькой. Люди закупали продукты на неделю вперед, корзинки у всех были полны мясными оковалками, овощами, фруктами, полуфабрикатами, бутылками с пивом и более крепкими напитками, пакетами с молоком, батареями йогуртов, завернутыми в отдельные пакетики колбасами и сырами и, конечно, испеченными здесь же вкуснейшими и свежайшими булочками со всевозможными начинками. Стоя в очереди, Женя не тратил время даром, он размышлял. Врач, конечно же, был преступником, в этом не было никаких сомнений. Он хотел убить Козырева, и ему это почти удалось, но вот зачем? Каков был мотив, чем тихий, безобидный Костик мог помешать маститому невропатологу, этого Женя пока не мог понять. Хотя врач мог оказаться лишь исполнителем. Скажем так: кому-то Костя перешел дорогу, и его решили устранить. Вот так, коварно, будто бы это его не убили вовсе, а он сам. Но кому он мог помешать? К каким секретным сведениям получил доступ бухгалтер фирмы «Авалон»? А может, он раскопал какие-то нарушения в бухгалтерии Паровоза? У них далеко не все с налогами было в порядке, зарплату выдавали в конвертах, среди поставщиков встречались какие-то серые личности, кроме того, Паровоз оформил точку на строительном рынке на имя жены, которая числилась как индивидуальный предприниматель... Предположим, Костя докопался до чего-то важного, ну, например, что, там, Ренат Сергеевич нечист на руку, у него крупный счет в заграничном банке, или он торгует контрабандой, или он дает взятки какому-нибудь большому чиновнику, а эти сведения, если Костя их раскроет, могут этого чиновника дискредитировать. И вот Ренат решает Костю устранить. Находит врача, который этими делами занимается, и они вместе... Женя тряхнул головой: нет, бред, сущий бред. Самое страшное, что Паровоз мог сделать с Козыревым, так это уволить. Пытаться убить из-за грошовых авалоновских проводок и бюджетов - это бред. Но почему же тогда Артек пытался его убить? Может, в этом была виновата карточка? Стоп. Какая еще карточка, что за карточка, откуда в Жениных мыслях вообще всплыла какая-то карточка?
- Молодой человек, я вас спрашиваю, - кассирша смотрела на него снизу вверх грустно и как-то устало. - Карточка нашего магазина у вас есть?
Женя энергично тряхнул головой, одновременно освобождаясь от состояния транса и показывая, что карточки у него нет.
Дома он, едва передав продукты жене, сразу уселся за компьютер и погнал свой браузер в Интернет. Женя считал себя продвинутым пользователем, сетевые просторы бороздил исключительно на «Опере», в крайнем случае — на «Модзиле», а на всех, пользующихся тормознутым «Эксплорером», смотрел с легким сочувствием и иронией. В родном шустром и удобном браузере не надо было даже заходить на страничку поисковика. Достаточно было набить поисковые слова в специальном окошечке и выбрать из ниспадающего меню нужный сервис. Женя набрал «музыка мозга» и через несколько секунд получил 12 миллионов ссылок. Он заключил поисковые слова в кавычки, чтобы компьютер показывал не все страницы, на которых встречаются эти два слова, а только те, где они стоят рядом. В результате этого ограничения количество страниц загадочным образом увеличилось до 13 миллионов. Первая ссылка была совершено бесполезной, типичное бла-бла-бла на тему о чем-то, о чем автор где-то что-то слышал. Вторая была поинтереснее:
«"Музыка мозга" спасает от бессонницы
Ученые из Университета Торонто (University of Toronto) совместно с коллегами из отдела психиатрии университетской сети здоровья (University Health Network's Toronto Western Hospital) исследуют воздействие так называемой музыки мозга (brain music), чтобы помочь людям, страдающим от бессонницы.
Для создания такой "музыки" исследователи изучают мозговые импульсы человека, чтобы определить, какие ритмические рисунки и звуки способствуют его релаксации. Специальная компьютерная программа, разработанная учеными совместно с медиками, пытается подобрать уникальную музыку "оздоровления", которая будет повторять те же импульсы, что возникают в мозге спящего человека. Уже есть некоторые успехи: "музыка мозга", похоже, помогает при психосоматических расстройствах, не вызывая при этом привыкания, в отличие от определенных видов фармакологического лечения бессонницы. На ежегодной встрече профессионалов в области исследования здорового сна (Associated Professional Sleep Societies) в июне 2002 года результаты изучения канадских ученых получили высокую оценку: было признано, что "мозговая музыка" снимает нервное напряжение и улучшает сон».
Следующие две ссылки рассказывали, как чудная музыка поднимает настроение: «Для музыкальной терапии мозга пациенты должны приехать в один из центров, расположенных в американских штатах Флорида и Нью-Джерси. Там снимается энцефалограмма, которая затем и преобразовывается в музыку. Консультация, энцефалограмма и запись компакт-диска обойдутся пациенту в $550. Создатели этого вида терапии говорят, что музыкальную запись необходимо прослушивать ежедневно по крайней мере раз в день. Со дня открытия центров музыкальной терапии мозга в июне 2005 г. этой услугой воспользовались около 500 пациентов. При этом доля успешно вылечившихся составляет 82-85% от их числа».
Следом за ними наконец раскрылась страничка, предлагающая создание музыки уже в России. Правда, не в Орле и даже не в Москве, а в Санкт-Петербурге.
"МУЗЫКА МОЗГА"®
НОВЫЙ ВЫСОКОЭФФЕКТИВНЫЙ НЕЛЕКАРСТВЕННЫЙ МЕТОД ПОВЫШЕНИЯ АДАПТАЦИИ ЗДОРОВЫХ ЛЮДЕЙ, А ТАКЖЕ ЛЕЧЕНИЕ НАРУШЕНИЙ СНА, ТРЕВОГИ, ДЕПРЕССИИ И ВЕГЕТАТИВНОЙ ДЕТОНИИ.
Сферы применения "МУЗЫКИ МОЗГА"®
для больных людей:
лечение нарушений сна;
лечение вегетативных и тревожных расстройств;
лечение депрессии;
лечение нарушений сна, вегетативных, тревожных и депрессивных расстройств при алкоголизме и наркомании;
для здоровых людей:
повышение работоспособности и внимания;
усиление восстановительных процессов после интенсивного умственного или физического труда;
повышение приспособительных возможностей человека в неблагоприятных и непривычных климатических и временных (изменение часовых поясов, работа ночью) условиях.
"МУЗЫКА МОЗГА"® не имеет побочных действий и осложнений.
Процесс лечения пациента и повышения адаптации здорового человека "МУЗЫКИ МОЗГА"® состоит из нескольких этапов:
запись электроэнцефалограммы и выделение "правильных" участков электроэнцефалограммы;
преобразование "правильных" участков электроэнцефалограммы в музыку, для чего используется уникальный компьютерный комплекс;
запись полученной музыки на аудиокассету, которая вместе с подробными рекомендациями по применению этой музыки передается пациенту;
прослушивание пациентом его "МУЗЫКИ МОЗГА"® по индивидуально рекомендованной схеме.
Стоимость курса лечения: 120$»
Организация, предлагавшая курс, была более чем солидной — Центральная клиническая больница Российской академии наук. Женя добавил в поисковике слово «убивает». Количество страниц уменьшилось до миллиона, но поиск среди первой сотни ничего интересного не дал, а дальше лезть не было смысла. Миллион — он и есть миллион, все не просмотришь. Немного подумав, Женя изменил запрос: «Можно ли убить музыкой» - и в самом конце странички, десятой ссылкой, нашел большую статью, озаглавленную «Музыка — это оружие!». Правда, в основном в ней говорилось о деструктивном влиянии рока на российскую молодежь, но кое-где проскальзывало и что-то более конкретное: «Вся техника рок-музыки взята из древних и современных тайных черно-магических обществ и братств... Если ритм кратен, например, полутора ударам в секунду и сопровождается мощным давлением сверхнизких частот (15-30 герц), то способен вызвать у человека экстаз. При ритме же, равном двум ударам в секунду, и на тех же частотах слушающий впадает в танцевальный транс, который сродни наркотическому. Были случаи, когда переизбыток высоких или низких частот серьезно травмировал мозг. На рок-концертах нередки контузии звуком, звуковые ожоги, потеря слуха и памяти. Громкость плюс частота достигли разрушительной силы настолько, что в 1979 году во время концерта Пола Маккартни в Венеции рухнул деревянный мост, а группа “Пинк Флойд” сумела разрушить мост в Шотландии. Этой же группе принадлежит и еще одно документально засвидетельствованное “достижение”: концерт на открытом воздухе привел к тому, что в соседнем озере всплыла оглушенная рыба». Далее в статье рассказывалось о том, что средний семиклассник после 10-минутного прослушивания тяжелого рока на некоторое время забывает таблицу умножения и что в японских рок-залах ни один человек не смог ответить на три вопроса: как вас зовут? где вы находитесь? и какой сейчас год? Впрочем, возможно, они просто не слышали эти вопросы? Потом было много слов про тексты песен, которые тоже имели деструктивное содержание и были опасны, даже будучи прослушаны на незнакомом языке. Но самой интересной оказалась предпоследняя глава. В последней говорилось о несомненном превосходстве классической музыки над роком, а вот в предпоследней:
«Музыка в ритме “Дельта”
Ритм музыки частотой около 130-150 ударов в минуту попадает в полосу "шаманских" частот... Этот ритм совпадает с частотой дельта-волн головного мозга, наблюдаемых на электроэнцефалограмме в состоянии сна, глубокого транса, комы. Это ритм синхронной активности большой массы нервных клеток, модулированных по частоте 2-3 Гц, то есть по частоте дельта-ритма головного мозга.
Музыка в этом ритме может стать чрезвычайно опасной. В отличие от джаза или классической музыки, ритм этот акцентирован, очень громок и почти лишен вариаций. Слушающий на несколько часов погружает свой мозг в условия, способные вызвать искусственный малый эпилептический припадок или спровоцировать навязчивые мысли, в том числе и о самоубийстве.
Однообразные пульсации басов в ритме дельта изменяют ритмы мозговой деятельности. Слушатель вынужден встраиваться в дельта-ритмы, синхронизироваться с ними и в итоге может погрузиться в некое подобие транса.
Итальянские ученые провели исследования влияния музыки в ритме дельта на физиологию. По их мнению, музыка в стиле хаус способствует временному возникновению импотенции. Полученные выводы говорят о том, что сильно выраженный ритм и почти полное отсутствие мелодии гасят сексуальные желания».
«Да, - вздохнул Женя, - у Костика она погасила сексуальные желания. Напрочь». Дальнейшие раскопки серьезных результатов не дали,но и этого было достаточно. Музыка могла физически воздействовать на человека. Значит, данная доктором Косте запись была вовсе не пустышкой. Очень сомнительно, чтобы Артек и правда обладал аппаратурой, создающей «мелодию-убийцу» под каждый конкретный мозг, скорее всего, записанная на диске композиция была универсальной. Возможно, ее записали в недрах какой-нибудь секретной лаборатории КГБ или ЦРУ. Раз так, значит, ему, Жене, очень повезло, что прослушивание не принесло ощутимого вреда. Хотя, если это и правда была секретная разработка, с первого раза она и не должна была подействовать. Такое оружие должно было относиться к минам замедленного действия. Скажем, надо незаметно убрать большого политика или ученого — дарят ему диск с приятной музыкой, он его слушает, слушает и через недельку помирает от инсульта. Просто и эффективно. Женя встал с кресла и убрал диск подальше — на шкаф, чтобы Ира невзначай не достала и не послушала.
Теперь надо было выяснить, имел ли невропатолог какое-нибудь отношение к спецслужбам. Опять сев за машину, Женя набрал в кавычках «Артек Кудинов» и нажал Enter. Поисковик нашел лишь одну страничку с такой комбинацией редкого имени и распространенной фамилии. Это была статья в известной желтой газете. Напечатана она была два года назад, а называлась «Житель Орла обвиняет врача-невропатолога в покушении на убийство».
Костя открыл глаза и увидел свет. Для того чтобы удостовериться в том, что это сделал именно он, а не кто-то за него, Костя закрыл их снова. Свет пропал. Открыл — появился. Костя помигал, и свет помигал в ответ. Но мигание это не сопровождалось никакими телесными ощущениями: верхние веки не били по нижним, ресницы не щекотали кожу, было только мелькание света. Глаз не было, было только зрение, которым Костя управлял отлично. Теперь он мог запросто все рассмотреть и первым делом заметить собственное несуществование. Его здесь не было, или он был тут в качестве полного невидимки. Костя попытался сцепить невидимые руки, но это не получилось. Или приказы его сознания уходили в никуда, не управляя невидимым телом, или его действительно не существовало, как не существуют в материальном мире привидения.
Наконец Костя решил считать, что его действительно не существует, только дух его носится в свету, и больше к этому вопросу не возвращаться. Приняв это важное решение, он наконец осмотрелся кругом.
Костя висел над поверхностью планеты на высоте не меньше километра. Точно определить высоту он не мог. Сказать, что он невесом, было никак нельзя: Костя ощущал притяжение каким-то внутренним чувством, но продолжал парить в воздухе, как парит человек, привязанный к воздушному шару. Внизу был виден тропический лес, берег моря или океана, вдали высились какие-то горы, уходящие вершинами за облака. Костя опустился пониже. Опустился очень просто: решил опуститься и тут же опустился. Осмелев, он слетел еще ниже, прямо в лес, и завис метрах в двух над землей. Было тепло и влажно, Костя это ощущал, вокруг пели какие-то птицы, время от времени что-то шуршало в кустах. От земли шло марево. Оно проходило сквозь Костю и устремлялось ввысь, к веткам и листьям, которые почти непроницаемым покрывалом закрывали небо. Косте было очень приятно и удобно в этом незнакомом лесу. Он пристроился под огромным деревом, напоминавшим секвойю, через плотную крону которого пробивались реденькие лучики яркого света Светила, и предался воспоминаниям.
Он знал этот мир досконально. Знал так, как не мог знать ни один ученый. Это была его родина, не менее близкая и родная, чем Земля. Он любил эту планету, любил звезду, согревавшую ее и наполнявшую жизнью. Любил вечную спутницу Рима, седовласую ночную Спутницу. Окружающий мир был бесконечно добр и приветлив. Он возник из пылевого облака, вихрем кружившего вокруг Светила, 5 миллиардов лет назад. Постепенно пыль концентрировалась, слипалась, менее крупные пылинки оседали на более крупные, образуя комочки, обраставшие все новыми слоями пыли. Чем крупнее были комки, тем активнее они притягивали и «впитывали» окружавшее вещество. Большие куски объединялись с другими большими кусками, превращаясь в настоящие космические острова и островки, кружившие вокруг звезды по одной орбите. Так продолжалось до тех пор, пока вся пыль, все камни и весь мусор на этой орбите не свалялись в один огромный ком. Таких комов тогда в окрестностях Светила кружилось много. Движение их пока еще не было согласованно, гравитационные возмущения периодически вырывали бесхозные куски с орбит и бросали куда придется. Костя помнил страшную катастрофу, когда один такой кусок, примерно в десять раз меньший, чем Рим, встретился с ним в лобовом поцелуе. Плодом этой встречи стала отколовшаяся от Рима Спутница.
Рим тогда долго залечивал рану. Костя волевым движением переместился в то далекое время. Вокруг все кипело, небо было закрыто плотными красно-черно-бурыми тучами. По поверхности раскаленной бурлящей магмы, как по океану, плавали каменные обломки. Они остывали и погружались в глубину, чтобы расплавившись там, вновь подняться на поверхность. Планета дрожала, ее лихорадило после удара. Гигантская кинетическая энергия, оставленная столкновением, искала выхода и находила его в землетрясениях и вулканических извержениях. Так продолжалось сотни тысяч лет, в течение которых Рим постепенно отходил, остывал и успокаивался.
Костя и не заметил, как на нем зародилась жизнь. Если бы это не относилось для него к области сакрального, он бы сказал, что жизнь завелась так, как заводятся блохи: их нет, нет, и вдруг на тебе — они есть, да еще сколько. Момент «вдыхания духа» был краток, как инъекция, после которой вдруг весь организм в один миг перестраивается и начинает работать в новом режиме. Огромные покрывающие Рим теплые океаны уже спустя полмиллиарда лет после рождения планеты наполнились мириадами мириадов крошечных существ, у которых даже ядро отсутствовало. Это были и не бактерии, и не вирусы, а просто что-то. Они двигались, питались сложными молекулами и очень активно размножались. Они рождались, но не умирали: в благоприятных условиях они лишь делились, и каждый из получившихся организмов представлял собой не просто точную копию своего родителя, это он и был, только раздвоившийся.
Целый миллиард лет на планете царствовали эти странные организмы, пока среди них не возникли первые настоящие бактерии. Они питались сероводородом, аммиаком и метаном, из которых большей частью состояла атмосфера планеты и которые были растворены в воде в огромных количествах. Ломая эти газы, бактерии использовали освободившуюся энергию для продолжения жизни, а «обломки» выбрасывали. Костя помнил, как на планете произошла первая экологическая катастрофа. Бактерий становилось все больше, а содержание того же сероводорода и других питательных газов в атмосфере падало, зато росло количество мусора, перерабатывать который было некому. И главным компонентом этого мусора был гадкий кислород. Страшный газ, который мог испортить почти все, с чем вступал в контакт. В отличие от других газов, он свободно отпускал тепло от Рима в космос. Атмосферное одеяло, окутывавшее планету, поредело, истончилось и на планете наступили первые холода. Лишенные пропитания бактерии, бывшие до того тоже бессмертными, перестали делиться и начали погибать. Случилось это почти 3 миллиарда лет назад, и у Кости об этом периоде были очень неприятные, тревожные и гнетущие воспоминания.
Все могло закончиться довольно печально, если бы те же бактерии не научились использовать произведенный ими кислород. Они начали связывать его с другими простыми элементами, которые были разбросаны вокруг в изобилии. Просто «сжигали» их в своих внутренних топках, живя за счет выделившегося тепла и обогреваясь им. А потом в океанах появились тоненькие красные и зеленые ниточки. Их становилось все больше и больше и наконец стало так много, что океаны из синих превратились в бурые и зеленоватые. Костя смотрел на них и радовался бушующей жизни. Постепенно маленькие бактерии объединялись в постоянно усложняющиеся организмы, в которых функции составляющих существ все более и более разделялись. Кто-то отвечал за питание, кто-то — за переработку, кто-то за - выделение, кто-то — за оборону. Да-да, мир пришел к первым войнам, когда одни колонии-организмы начали уничтожать другие. Сначала бессознательно, просто лишая пропитания, а потом и используя их как пищу.
Организмы все усложнялись, планету сотрясали очередные катаклизмы, некоторые были вызваны внутренними причинами, некоторые — внешними. Несколько раз Рим сталкивался с гигантскими астероидами, порождавшими всепланетные землетрясения, серийные извержения вулканов и гигантские мегацунами с высотой волны до нескольких километров. Несколько раз кору планеты, точно нарыв, прорывали супервулканы. Их кальдеры, достигавшие по площади нескольких тысяч квадратных километров, извергали из недр миллиарды миллиардов тонн лавы, заваливая ею и пеплом целые материки. И в тех и в других случаях на многие годы наступала большая зима, во время которой вымирало три четверти всех живых существ. Ледниковые периоды чередовались с периодами оттепелей и больших засух. Выживали наиболее сильные, ловкие и умные. Костя с восторгом наблюдал, как то, что должно было уничтожить жизнь, напротив, делало ее более сильной и защищенной.
Наконец как логичное продолжение предыдущего процесса на Риме появился человек. Точнее, с точки зрения землянина, кем все-таки был Костя, не человек, а гуманоид — существо, похожее на человека. На Риме оно было очень похожее, внешне отличалось минимально: более длинные руки и шесть пальцев, один из которых почти не использовался. Гуманоид развивался очень быстро. Уже за несколько десятков тысячелетий он создал с дюжину развитых цивилизаций, которые строили города, плавили металлы, изобретали письменность, счет, сооружали машины, сложные строения, разрабатывали законы, правовые системы, религиозные догматы. Римляне торговали, поклонялись Богу или богам, воевали, путешествовали, постепенно захватывая все новые и новые территории планеты. Государства их сливались, иногда в результате войн, иногда просто соединяясь для того, чтобы стать сильнее и суметь противостоять другим государствам. В них начали появляться корпорации, которые ближе к началу Новой эпохи стали уже перерастать размеры государств. Примерно тогда же техническая цивилизация римлян научилась использовать ядерную энергию, вышла в космос и изобрела вычислительные машины. Она дошла до того порога, за которым вполне могла уничтожить сама себя. Как маленький ребенок, которому в руки попал заряженный револьвер. Впрочем, ребенок, если за ним нет присмотра, может уничтожить или покалечить себя и без револьвера, играя спичками, ножницами, красивыми таблетками в сладкой оболочке, пуговицами, которые так приятно держать во рту, или даже просто засунув гвоздик в розетку.
К счастью, присмотр появился, и вовремя. Теперь Костя понял, почему после того, что называлось «технологической сингулярностью», после наступления Новой эпохи среди римлян не могло быть гениальных поэтов, писателей, музыкантов и ученых. Они перестали быть венцом эволюционной цепочки. Словосочетание «цари природы» теперь уже относилось не к ним.
Глава тринадцатая
Пятнадцать к одному - очень хорошая цена. Провести 15 часов в миротворе за каждый час, который этот с перстнем проведет в мозгу земного пьяницы и наркомана, было, что и говорить, не просто очень, а очень и очень заманчиво. На самом деле Закопан и на двенадцать не рассчитывал. Он завысил цены с расчетом на торговлю, планируя довести ее в лучшем случае до десяти. В худшем он готов был на восемь. Но диаз-джампинг...
Сложного тут ничего не было. Ослабить волевые центры у хронического алкоголика было делом элементарным. Ослаблять то, чего почти и не было никогда что здесь могло быть сложного? Жажда жизни у этого человека тоже уже почти отсутствовала, скорейший уход был бы, несомненно, наилучшим вариантом для него. Несколько месяцев, а может, даже лет, проведенных в бессознательном состоянии тяжелейшего опьянения, чередующегося с периодами активного поиска спиртного или его заменителя - что может быть ужаснее? Закопан представил, как этот выхоленный, пресыщенный жизнью богатей, сидя в мозгах у землянина, будет смело командовать: «Выйди на балкон, ничего не бойся, встань на перила, тебя там ждут, там, внизу, там твое счастье, ничего не бойся, иди, поднимайся, шагай вперед, я тебя поддержу, ты не упадешь, ты полетишь вверх, не вниз, вверх, давай, не бойся...» И ведь он пойдет, залезет, шагнет. И полетит. Раскинув в стороны руки, полетит, в последний раз в своей недлинной и такой никчемной жизни. Земля понесется ему на-встречу, и ужас охватит его внезапно проснувшийся разум. Ему захочется вернуть все обратно, переделать, исправить, но ничего переделать будет уже нельзя, и он это поймет, а в мозгу будет хохотать тот, кто сидел в нем уже несколько дней, кто был его единственным и последним товарищем, тот, кому он доверял. А когда до серой поверхности асфальта останется пара метров, этот голос покинет его сознание и оставшуюся, в его жизни долю секунды он будет падать уже совсем один.
Скорее всего, он не почувствует боли. Для того чтобы полет продолжался подольше, подселенец заведет его как можно выше, а значит, и удар будет мощным. Даже если Армандо не погибнет сразу, мучиться он не будет. Пираты ведь не звери и болевые центры перед диаз-джампингом блокируют. Так что смерть его будет легкой. Приятной ее, конечно, не назовешь, но легкой. Она сразу решит множество проблем. Не будет больше ломать тело, незачем искать деньги на опохмел, перестанет гудеть голова. И людям вокруг заживется намного легче и проще. Мир избавится от еще одного своего лишнего члена и станет чище. С другой стороны, если он будет жить и дальше, то запросто может кого-то ограбить, а может и убить, пытаясь раздобыть деньги на выпивку или на дозу. Может и изнасиловать. Воли нет, желание есть, разум утонул в спирте, это уже не человек. Это даже не собака, это нельзя так назвать, чтобы не оскорбить животное. От таких надо избавляться, резко, быстро и безжалостно, как избавляются от зараженной гангреной конечности, пока она не уничтожила весь организм. Закопан может это сделать. И получить за это много-много машиночасов, на которые он будет почти год жить красиво и беззаботно. А часть он обязательно отдаст в Храм, и всемилостивый Господь простит ему его пригрешение, особенно если учесть, к каким благим последствиям это пригрешение привело.
- Да пошел ты! - громко выругался Закопан. - Не будет тебе никакого диаз-джампинга. Не буду я его убивать. Подавись ты своими пятнадцатью часами, хозяин Рима. Перстень свой сгрызи лучше. Не хочешь так заселяться — другого найдем, на тебе Рим клином не сошелся.
Это случилось 5845 лет назад, хотя началось почти на сто лет раньше. За 85 лет до начала Новой эпохи римляне научились делать электрические машинки, которые могли считать, — матрикаторы. Изначально они работали только с двумя заданными числами, которые могли сложить, вычесть, умножить или разделить. Это было не особенно важное достижение, ибо счетники на Риме уже давно пользовались механическими устройствами. Настоящий прорыв произошел, когда матрикаторы снабдили электронной памятью. Теперь в него можно было заложить схему, по которой выполнялись часто повторяющиеся операции. Например, расчет зарплаты для тысячи служащих компании. Или просчет стоимости изготовления детали или агрегата из различных материалов при разных способах производства. Или вычисление наиболее оптимального маршрута доставки товара из точки А в точку Б. Но больше всего машинка пришлась по душе военным. В среднем каждые три года мощность матрикаторов удваивалась. Скорость их работы росла, а стоимость и размеры падали. Чем доступнее они становились, тем больше работы для них находилось. Дошло до того, что серьезные машины стали использовать для развлечения, загружая в них игровые схемы.
К 50 году до Новой эпохи был создан первый малый домашний матрикатор, который мог приобрести себе в личное пользование простой римлянин. А уже спустя полтора десятилетия эти простенькие машинки были у половины населения планеты. Маленькая домашняя машинка по мощности многократно превосходила своих не таких уж и давних предшественников. На ней просчитывались чрезвычайно сложные схемы, части которых составляли уже сами машинки. Появились схемы, с помощью которых матрикаторы могли общаться с хозяевами, играть с ними, давать им советы и даже немножко творить. Матрикаторы писали простенькие стихи, сочиняли музыку, рисовали картинки. Однако всерьез их разум пока мало кто воспринимал. Знатоки говорили, что, как бы там ни повернулось, матрикатор никогда не сможет превзойти римский ум. Хотя бы потому, что создатель не может создать нечто более сложное, чем он сам. Разум матрикатора был создан римлянами по образу и подобию собственого разума, а подобие — оно и есть не более чем подобие. Оно уже по определению не может быть лучше оригинала. Но машинки этого не знали и стремительно умнели. Для простоты обмена информацией и матрикаторными схемами их начали подключать друг к другу. Римские специалисты придумали для них специальный язык, и матрикаторы начали общаться. Один за другим матрикаторы, как малые, домашние, так и большие, рабочие, сплетались в общие плети, самая большая из которых получила название Интерпланет. Для машин, входивших в эту плеть, не существовало государственных границ, таможен и цензурных барьеров. Сидя за такой машиной, любой римлянин получал неведомую до того свободу общения и получения информации. Книжка, на поиски которой раньше уходили месяцы, теперь была доступна в любую минуту. Сведения о жизни кумира не надо было искать в газетных подшивках, достаточно было спросить о нем у домашнего матрикатора.
За пару десятилетий образ жизни римлян изменился так, как не менялся до того в течение нескольких столетий. Доступность почти любой информации привела к тому, что гуманоиды перестали получать удовольствие от ее потребления, зато нашли его в самом процессе поиска. Найденное уже перестало интересовать. Пропала и необходимость им поделиться. Кому это нужно, если каждый и так может найти в Интерпланете все, что ему угодно?! Схемы все больше подстраивались под обычные римские вопросы, и их ответы все более напоминали стандартные ответы разумного существа.
Между тем матрикаторы продолжали удваивать свои основные параметры каждые три года. И к концу третьего десятилетия до новой эпохи уже мало кто сомневался в том, что разум машин в конце концов превзойдет разум, их создавший. Это породило массу страхов. Многие считали, что поумневшая машина поработит своих создателей. Была версия о том, что Большой Матрикатор, поняв, что римляне могут отключить его от электророзетки, уничтожит биологическую жизнь на планете с помощью ядерного оружия, управление которым ему обязательно доверят безответственные военные. Военные, кстати, вовсе не отказывались от того, чтобы перепоручить управление многочисленными военными комплексами, в том числе и ядерными. Только они как раз считали такой шаг не безответственным, а крайне важным. Римлянин — существо эмоциональное, склонное к размышлениям и к принятию непродуманных решений. Машина на такое не способна. Она действует строго по схеме, в которой каждое следствие имеет свое начало. Предложите разумному существу сложить два и два, и оно вам даст ответ — четыре. Попросите его выполнить эту операцию еще раз, и вы получите тот же ответ. Повторите свою просьбу еще и еще раз и всякий раз вы будете получать четверку. Но, если вы будете продолжать и дальше в том же духе, через какое-то время существо психанет, и выдаст вам вместо четверки пятерку, или сорока четырку, или просто восемнадцать. И трудно сказать, на каком по счету запросе это произойдет, тут все будет индивидуально, кто-то сломается уже на третьем, кто-то на двенадцатом, а кто-то и на пятисотый вопрос невозмутимо ответит «четыре». Как матрикатор. Ибо матрикатор не психанет никогда. Управлять ядерными комплексами должны существа, лишенные нервов и эмоций. Как матрикаторы.
Страхи, связанные с матрикаторами, разрослись настолько, что многие даже стали требовать их запрета. Но требовали они этого, сидя за своим матрикатором и отправляя требования правительствам и планетной администрации через Интерпланет. Планета уже так подсела на удобные машинки, что отказ от них воспринимался как убийство цивилизации. А в обществе все чаще проскакивало сложное слово «сингулярность».
Ученые и знатоки пользовались им и раньше. Оно обозначало нечто бесконечно малое и бесконечно плотное. Считалось, что из сингулярности когда-то родилась вся Вселенная. Сингулярностью называли и точки, которые, согласно теориям, должны были находиться в центрах черных дыр, странных объектов, остававшихся после взрывов сверхмассивных звезд.
К началу второго десятилетия до новой эпохи один очень умный знаток рассчитал, что процесс увеличения мощности и разумности матрикаторов весьма напоминает процесс увеличения плотности сваливающейся в сингулярность звезды. Знаток высчитал, что, если все будет идти прежними темпами, через двадцать семь плюс-минус пять лет мощность матрикаторов уйдет в бесконечность. А бесконечно мощная машина будет безусловно умнее, чем ограниченный по мощности мозг римлянина.
5835 лет назад ученые, конструкторы, знатоки и инженеры объявили, что им удалось создать матрикаторный разум, по всем параметрам превосходивший разум биологического обитателя планеты. Первую разумную машину назвали «перватор». Представляя ее обществу и говоря о ее сотворении, ученые несколько покривили душей. Они не создавали ее, а лишь курировали. Суперматрикатор создавали по частям другие большие матрикаторы, в которых были заложены чрезвычайно сложные схемы, написанные специальными матрикаторами. Так что вряд ли кто-то из «создателей» перватора мог объяснить, как его создание работает. Тем не менее это был действительно великий разум. Машина запросто справлялась со всеми людскими делами, до которых ее допускали. И относилось это не только к практическим, но и к творческим задачам. Перватор творил. Он писал удивительно красивые стихи, сочинял замечательную музыку, мог свободно написать великолепный роман на любую тему. Всякие опасения насчет того, что машина восстанет против своих создателей, пропали. Перватор не только не восставал, он нежно любил, просто обожал рядовых римлян и все старался сделать для того, чтобы их жизнь была более удобной, комфортной и счастливой. По первому же запросу он производил любую или почти любую технику, принцип работы которой даже самым умным римлянам понять было сложно. Через восемь лет один из перваторов, которых к тому времени было уже множество, создал «вторатор» - машину еще более умную. На «триатор» ушло еще три года, а после того, как на свет появился «пентатор», римляне просто перестали обращать внимание на стремительное «умнение» матрикаторов. С точки зрения рядового обывателя, вторатор почти ничем не отличался от триатора, четвератора, пятиатора и прочих. Он не мог понять ни первого, ни второго, ни третьего, принцип их работы оставался для него загадкой, как и принцип работы большинства из того, что они производили. Время от времени матрикаторы фактически дарили римлянам очередное техническое решение, продукт или технологию, которые у них не просили и даже о них не думали.
Именно матрикаторы в лице уже непонятно каких по счету «аторов» взялись контролировать, чтобы римляне ненароком не ушиблись и не сделали себе больно. Скрыться от их пристального внимания было чрезвычайно трудно, да и не было в этом смысла.
Уже к середине первого века Новой эпохи римляне не просто перестали понимать, что происходит на их планете, но и окончательно смирились с этим. Жить под контролем и под управлением суперматрикаторов оказалось не только удобно, но и приятно. К счастью, машины старались сделать все, чтобы беззаботная жизнь не отупила их создателей, они всегда находили для них какие-нибудь задачи, которые римлянам интересно было бы решать, из тех, что были им по зубам. И только если римляне все-таки не доходили до решения самостоятельно, машины подсказывали им правильные пути решения. Так, чтобы римлянам казалось, что это они сами, додумались и чтобы никто ни на кого не обижался.
Матрикаторы не забывавли и о духовном. Они регулярно снабжали римлян великими произведениями искусства и культуры, тоже стараясь выпустить их как бы из-под руки кого-то из римлян. Конечно, старания эти были весьма призрачными, и все думающие существа прекрасно понимали, что заслуга данного конкретного писателя состояла лишь в том, что он сел за свой домашний матрикатор, подключенный к общей системе, и задал ему написание романа, который потом немножко подправил «рукой мастера». Часто лишь подпортив исходное произведение. Вот почему на Риме уже несколько тысяч лет не было и не могло быть гениальных писателей, поэтов, ученых и дипломатов. Потому что невозможно быть гением при том, что рядом живет гений, безмерно более гениальный.
Что касалось «сингулярности», тут мнения римлян расходились, достигли ее машины или нет. Многие ученые считали, что уже к 30 году Новой эпохи машины уперлись в предел совершенствования, когда дальнейшее увеличениЕ мощности встречало силы противодействия, мешавшие этому увеличению. Матрикаторы остановили свое развитие. Установить, так это или не так, было невозможно, поскольку ни один ученый уже все равно ничего не мог понять в работе машин. Для них эти машины были так же бесконечно умны, как бесконечно умен для собаки человек.
Но, возможно, это было не так и машины продолжали свое развитие. По крайней мере, новые технические решения во все новых областях продолжали появляться хоть и не так часто, как в первые десятилетия, но довольно регулярно. Один из самых больших своих подарков матрикаторы сделали римлянам лишь спустя три тысячелетия после наступления Новой эпохи. Именно тогда, в 3250 году они построили для своих создателей "миротвор".
Стоило Косте вспомнить о нем, ему сразу неудержимо захотелось в него попасть. Ибо вспоминать о нем было столь же радостно, как сырой осенью вспоминать о летнем отдыхе в Испании. Костя еще раз взглянул на то, чего добились римляне при помощи и без помощи своих машинных кураторов и покровителей, и решительно закрыл глаза.
«Я возвращаюсь», - сказал он тем, кто наблюдал за его полетами.
«Мы вас поняли, Козырев Константин Александрович, - тут же откликнулся знакомый голос. - Начинаем процесс вывода с насеста. Идет переключение основных каналов».
Глава четырнадцатая
Кофейник на плитке кипел не только от высокой температуры, но и от возмущения. Бурлящий кофе пеной вываливался и выплевывался из горлышка, крышка, поднимаемая давлением пара, дребезжала и пыталась упасть, стекавшая по стенкам коричневая жидкость грозила вот-вот потушить горящий газ. Газ надо было выключить, Армандо это понимал. Выключить и налить себе этой коричневой бурды, вкус которой отдаленно напоминал кофе. Для того чтобы это сделать, надо было подойти к плитке и завернуть кран. Надо было всего лишь пройти два шага, но Армандо стоял на месте. Стоял и смотрел на то, как кипит, возмущаясь, кофейник. Он и сам не знал, чем его так привлекло это зрелище, да он и не думал об этом. Он просто стоял и смотрел, как выбегающие из носика хлопья превращались частью в пар, а частью в жижу.
Он мог бы так простоять долго, час, или два, или больше. Но тогда кофе выкипел бы, его остатки выгорели, наполнив комнату запахом жесткой горечи, а он остался бы без крепкого напитка. А поэтому он таки сделал эти два шага и выключил плитку.
Армандо пил бурду, держа чашку обеими руками. Тепло пробивалось сквозь толстые керамические стенки и приятно согревало ладони. Чашку эту он вчера то ли украл, то ли нашел на лестничной площадке. Кто-то принес ее и поставил на подоконник, использовав в качестве пепельницы, а Армандо взял ее себе. Отмыл и вот теперь пил из нее почти кофе. До этого он пользовался металлической кружкой, но ее, если напиток был горячим, приходилось держать через полотенце. Иногда ручка в полотенце проскальзывала и горячая жидкость разливалась по столу и по полу. С чашкой же было очень хорошо и приятно. Кроме тепла она давала иллюзию какого-то домашнего уюта, который Армандо, как ему казалось, еще помнил. Впрочем, воспоминания об этом, хоть и были дороги, совсем не грели душу. Это как воспоминания об умершей любви: вспоминать хочется, тянет, но при первом же приближении в мозгах, в нервах, по которым носятся мысли и эмоции, словно тромбы, появляются большие черные комки и растут, растут, пока не блокируют все настроения, кроме печали и зла на весь мир. Поэтому, глотая горячий напиток, Армандо старался думать о чем-то конкретном. Например, о деньгах, которых не было. Нет, немного было. Сунув руку в карман, он вытащил три смятые бумажки в 20 и две по 10 песо, оставшиеся от пенсии. Если поджаться, дней на десять должно хватить. А там, до очередной государственной подачки останется ждать всего чуть больше недели. Уж неделю он как-нибудь перекантуется. Будет помогать Мартину убирать двор, и он его не оставит. Мартин и накормит, и нальет. А может, еще чего подкинет. Как подкинул две недели назад, когда он тоже в ожидании пенсии сидел без денег, этого яйцеголового, что дал ему целых 30 песо за какой-то поганый эксперимент. Всего 20 минут просидел Армандо у него в кабинете с проводами на голове и сразу получил 30 песо. Почти 10 американских долларов. Поди плохо? Тогда они с Мартином почти половину просадили сразу. Два дня гуляли. Могли и больше просадить, но он поступил мудро: 15 песо спрятал, чтобы не пропить. Теперь оставалось только вспомнить, куда он их дел, тогда у него уже было бы больше 50.
Выпив кофе, Армандо пересел на койку, оперся спиной о стенку и закрыл глаза. Внезапно в мозгах, откуда ни возьмись, появился Доминго. Сколько ему сейчас лет? Армандо напряг память. Должно быть, девять. Или десять. Армандо не хотел о нем вспоминать, он его предал, он уже несколько лет его не видел. Один раз, кажется, прошлым августом, Армандо сам пришел к сыну. Шел пешком, наверное, час или больше, но мальчика дома не оказалось - уехал в какой-то поганый лагерь. А ведь он тогда очень хотел встретиться с сыном, погулять с ним, поговорить... Наверняка никакого лагеря не было и они просто побрезговали им. Хотя он тогда был трезвым. Даже не почти трезвым, как это часто было, а именно трезвым. Если сын и правда был в лагере, то, вернувшись и узнав, что его искал отец, почему не пришел к нему? Почему не навестил, не спросил, чего он хотел? Ведь не пришел, не узнал и не спросил. Даже с днем рождения не поздравил. Вспомнив о предательстве сына, он расстроился так сильно, что ему захотелось что-нибудь разбить, но разбить можно было только чашку, а ее было жаль. И он постарался забыть про Доминго. Это получилось легко. Образ мальчика неожиданно вспыхнул и резко поблек. Армандо с удивлением понял, что не может вспомнить, какого цвета у сына волосы. Он напряг память, но из этого ничего не вышло, лицо в воспоминаниях теряло резкость и расплывалось, а цвета глаз и волос хаотично меняли друг друга. «Ну и черт с ним», - резко прервал воспоминания Армандо. Обозлившись, он повалился на диванный валик, заменявший подушку, немного полежал, наконец встал и вышел на лестницу.
Зачем он вышел, куда шел, этого он себе сказать не мог. Идти было некуда, да и незачем. В кармане было 40 песо, но пить почему-то не хотелось. И есть. Видимо, крепкая кофейная бурда выполнила таки свою функцию и перебила гадкий аппетит. Но он шел, просто шел. Потому, что ему надо было идти, он это чувствовал каким-то даже не шестым, а десятым чувством. А в голове неожиданно развилась бурная деятельность. Появлялись и пропадали какие-то воспоминания, неожиданно возникало желание не то засмеяться, не то заплакать, но не успевал он решить, чего же все-таки хочется больше, как желание пропадало, уступая место режущему чувству жалости к себе, которое перерастало в злобу на окружающих его людей, правительство, предпринимателей. Злоба сменялась всепоглощающей любовью и желанием тут же упасть на колени перед человечеством и, покаявшись во всех своих грехах, разодрать грудь и вырвать свое сердце. Только кому оно нужно, сердце алкоголика? И любовь сменялась тоской. Одновременно хотелось идти в церковь, к социальному психологу и в «Желтый кактус», но не для того, чтобы выпить, а для того, чтобы с кем-нибудь поговорить. Даже не поговорить, а рассказать неизвестно что, но чтобы слушали. Мысли, чувства и желания хаотично метались в мозгу, и их движение невозможно было ни остановить, ни проконтролировать. Они словно обрели свободу от хозяина. «Наверное, я схожу с ума», - понял Армандо. И ему стало страшно. Сначало страшно, а потом весело. Так весело, что он даже негромко засмеялся.
Перед тем как лететь в операторий, Борис решил заскочить куда-нибудь перекусить, о чем он уведомил Костю сразу после вылета из муземитета. Костя не возражал. Он пытался разобраться со своими воспоминаниями. После схода с насеста память, в которой на насесте было столько ясного и интересного, опять померкла. В ней осталось только то, что Костя успел внимательно вспомнить-рассмотреть. Впечатление было как после смутного дневного сна: тут помню хорошо, тут не помню, тут смутно.
«Борь, а меня в миротвор пустят?»
- А что ж не пустить? Пустят. Но одному там тебе делать нечего. Я тебя к себе поведу.
«Почему делать нечего?»
- Так у тебя там ничего не будет. Чтобы нормальный мир нарастить, это ж знаешь, сколько времени надо? Чтобы какую нетривиальную систему с новыми законами построить, простенькую, не меньше недели нужно. Пока все настроишь, наладишь, в равновесие приведешь...
«Почему мне в муземитарии миротвор не показали? Только дали вспомнить, что такое существует, а что там — не показали?»
- Ну а как там что можно показать, если там все строго индивидуально? Какой себе мир хочешь, такой и строишь. Что понравится, то и делаешь. Физические законы, параметры, константы, постоянные, нормы, приличия, все что хочешь, Только подгоняешь все одно под другое. Так что миры у всех разные. У кого-то более продвинутые, у кого-то — менее. У большинства, конечно, они почти как наш Рим, только с отличиями, ну, например, там римляне летают. Или воюют постоянно. Или, наоборот, публичный секс у них в порядке вещей. Ну, тут от склонностей миротворца все зависит.
«Даже если склонности садистские?»
- Даже. Но это редко бывает. Да и садистские системы редко получаются стабильными. И потом, если они уж вовсе бесчеловечные, системы, то машина их корректирует понемножку, чтобы совсем уж беспредела не было. Мы когда в Центр залетим, я с тобой на мысленку перейду, а то неудобно будет, как будто сам с собой болтаю. Римляне, конечно, поймут, но лучше так.
«Конечно, конечно, я без претензий. Центр — это что?»
- Столица наша.
«Понял. А в лес можно сходить, погулять?».
- Запрещено. Надо разрешение получать. А вдруг, траву помнешь, не дай Бог какая травинка погибнет - скандала потом не оберешься. Лесовики, если поймают, на работу сообщат, машиночасов лишат, ой, что ты! Если хочешь, можем зависнуть где-нибудь, невысоко, но вылезать я не буду, и не проси.
Костя и не собирался просить, ему просто было интересно.
«Но ведь кто-то у вас еще живет на поверхности?»
- Пока еще есть несколько поселков, но маленьких совсем. В самом большом 200 тысяч населения. Вообще на поверхности, я сейчас точно не скажу, это копаться надо, но миллионов 60 живет, не больше. В основном богатеи.
«У вас, таких продвинутых, есть богатые? Значит, есть и бедные?»
- А то. У кого-то машиночасов море, хоть заживись, у кого-то - пес наплакал.
«Кот».
- Пусть кот, не суть. На Риме сейчас живет 50 с лишним миллиардов. И каждый хочет жить в миротворе, в своем мире. А ресурсы машины ограниченны. Ну, или мы думаем, что они ограниченны, а на самом деле машина их для нас сознательно ограничивает, этого никто не знает. И каждый добывает машиночасы как может. Кто-то вкалывает, его машина любит, ему и тапки в зубы. В смысле машиночасы. Кто-то против машины воюет.
«Есть такие?»
- Такие есть всегда и везде.
Летатель опустился совсем низко над какой-то опушкой. Земля под ним разошлась, собравшись по сторонам в складочки и открыв широкую щель, в которую аппарат плавно и влетел. По коридору летели молча, хотя разговору ничто и не мешало. Но Костя, по земной инерции, боялся отвлекать водителя во время поездки по узкому тоннелю, а хост что-то обдумывал. После полутораминутного полета летатель остановился в тупичке, двери его открылись и подселяющий вместе с подселенным покинули летательный аппарат.
«Приехали, - услышал Костя мысленный голос хоста-7, - сейчас увидишь общество. Социум. У нас до оператория еще полтора часа есть в распоряжении».
Социума в Центре было много. Не сказать, что римляне ходили по широким коридорам, потолки которых уходили метров на 20 вверх, толпами, но потоки были насыщенными. Гуманоиды были одеты в разные одежды, но все очень похожи друг на друга и все хмурые.
«Что они не улыбаются?»
«А что улыбаться? Каждой эмоции — свое место. Они ничего смешного не видят, чтобы улыбаться. Какой смысл улыбаться без причины?»
«Смысл хмурится есть...»
«Они и не хмурятся. Идут себе и идут, тебя не трогают, что пристал?»
«Я не пристал, просто у нас принято улыбаться. Чтобы показать, что у тебя все нормально».
«Показывать надо тогда, когда спрашивают. Ты этих людей не знаешь и никогда не узнаешь, они тоже тебя не знают. Что ты им собираешься показывать? Вот, кстати, ресторация приличная».
Поначалу Косте показалось, что они таки вышли в лес. Ресторан представлял собой лесную поляну. Вокруг стояли сосны, те, что принято называть вековыми. Где-то высоко, под самым потолком, плыли нежные облака, пели и даже немножко летали какие-то птички. На полянке уже сидело с полтора десятка человек. Сидели прямо на травке перед расстеленными скатертями и что-то ели. Между ними спокойно ходило, высоко задрав хвост, нечто похожее на кошку. Похожее до такой степени, что если бы Костя не знал о разделяющих Землю и Рим 10 миллиардах световых лет, он бы сказал, что это кошка.
Борис сел на травку, и к нему тут же приползла откуда-то из под кустов белая скатерть. Хост посмотрел в кусты, и оттуда скоренько заковыляли какие-то напоминающие посуду закрытые крышечками коробочки. Под наблюдением Бориса они доковыляли до скатерти и заняли на ней свои места. Борис открыл крышечки и приступил к еде.
«Борь, а кормят бесплатно?»
«Не совсем. Машиночасы снимаются, но очень мало. Мизер, минуты. Бесплатного вообще ничего не бывает. Вот мы сюда летели в летателе, с меня три минуты списали».
«Но муземитет бесплатно?»
«Не фига себе бесплатно! Это для нас бесплатно, потому что направление из оператория. А так — полчаса за час. Полмашиночаса за час приобщения».
«Приобщения к чему?»
«К памяти планеты. Ты там к чему-то другому, что ли, приобщился?»
Спустя примерно час они вошли в проекторную, расположенную через три кабинета от операторской. Костя ожидал увидеть в кабинете какие-то огромные экраны или, на худой конец, именно проекторы, но ничего такого не увидел. Проекторная от операторской почти не отличалась. Встретили их четыре римлянина, двух из которых, Равиля и Вольдемара, он знал. Вольдемар поприветствовал Бориса, а в его лице — Костю, а в его лице — всех прогрессивных жителей планеты Земля, после чего представил незнакомцев.
- Это ваши правоприемцы. Курил и Оберег.
Правоприемцы были одеты в широкие голубые халаты. На лицах их выражали неподдельную печаль. Они присели в знак приветствия, после чего Курил, по-видимому, старший, обратился к Вольдемару:
- Оставьте нас.
Равиль и Вольдемар сделали вежливый книксен и вышли.
- Козырев Константин Александрович. Мы должны сообщить вам одно важное сообщение. Дело в том, что вы находитесь в очень большой опасности.
Глава пятнадцатая
Статья была самая что ни на есть желтушная. Типичный образец таблоидной печати. В других обстоятельствах Женя на нее и внимания бы не обратил. Статья была подписана корреспондентом газеты Василисой Аксеновой.
«В прошлую пятницу, - писала Василиса, - в Орловском городском суде состоялся любопытный процесс. Житель города Кирилл Тягачев обвинил врача из местного диагностического центра в умышленном доведении до инсульта. По словам истца, он обратился в центр за помощью. Примерно неделю он страдал нарушением сна.
- Снилась ерунда какая-то,- рассказал он нам перед началом процесса, - просыпался по пять раз за ночь. Стало просто невмоготу, вот и пошел в центр. У нас ведь как? В поликлинике врачи вообще никакие, коновалы. Я туда сначала пошел, так они мне сразу снотворное прописали. Я им говорю: что ж вы, такие, лекарства сразу прописываете, надо же в причинах разбираться, чтобы постараться без медикаментов обойтись. Чтобы организму не портить. Им лишь бы отвязаться от тебя. И снотворное это, такое они прописали, оно ж триста рублей пачка стоит. Мне потом сказали, они проценты за это получат. За каждую пачку проданную — по сто рублей. И пошел я в центр, думал, там люди честные сидят. Деньги заплатил, почти тысячу рублей. Меня там направили к невропатологу. Тот меня осмотрел всего, потом надел мне датчики на голову, говорит: «Я с вас должен снять энцефалограмму мозга, а вы пока расслабьтесь». Ну, я расслабился. А он мне говорит: «Я вам мозговой массаж сейчас сделаю, и все пройдет». Минут десять я у него так лежал, в голове, чувствую, что-то жужжит. Потом он датчики все снял, говорит: «Все, теперь вы здоровы и свободны». Я спросил, сколько я ему за массаж должен, а он говорит, что ничего не надо. Мне это тогда еще показалось подозрительным. Это мне потом уже сказали, что он, наверное, эксперимент надо мной поставил, а он за это и так денег получит кучу, ему мои тыщи — копейки. Врач-убийца.
- Но вам же помогло?
- Сон нормализовался, да, спал хорошо. Но какой ценой! Через неделю на улице я потерял сознание. Инсульт. Провалялся в коме неделю. Потом очнулся.
- Видите, врачи вас вылечили, значит, не все врачи плохие.
- Ну да, одни калечат, потом другие лечат... Вор у вора... Да и не они это вылечили. Мне, когда я в коме лежал, откровения были. И узнал я, что это врач меня специально своим массажем до инсульта довел. Я, как выписался, решил сам все расследовать, чтобы этот коновал ответил за все и больше никого бы так не отмассажировал, как меня. И оказалось, что никаких таких «массажей мозга» они там у себя не делают. И вообще, нет такой методики, чтобы за десять минут электричеством сон наладить. Значит, это был эксперимент, а он у меня на него разрешения не спрашивал.
Кирилл оценил свои претензии к доктору в 50 миллионов рублей, из которых 10 миллионов пойдут на поправку здоровья после перенесенного инсульта, а в 40 миллионов он оценил свой моральный ущерб. Доктор Артек Кудинов, против которого направлен иск, своей вины не признает:
- Это самая обычная вялотекущая шизофрения. Я еще во время первой встречи с этим человеком понял, что он неизлечим. Однако провел с больным психотерапевтический сеанс который вернул ему нормальный сон.
- И довел его до инсульта.
- Знаете, если бы инсульт случился у меня в кабинете или непосредственно после выхода из него, еще можно было бы что-то говорить. Но тут, когда все произошло через неделю... Это бред шизофреника. Пусть этот человек на меня не обижается, это не оскорбление, а диагноз. Если бы я мог наводить такой отсроченный инсульт, я был бы очень богатым человеком.
- Киллером?
- Зачем? Нобелевским лауреатом.
Заседание, в ходе которого истец так и не смог доказать, что инсульт стал следствием сеанса психотерапии, продолжалось около часа. Иск признан не был, однако у истца осталось право обжаловать решение судьи в высшей инстанции. Что он и пообещал сделать. Наша газета будет следить за ходом дела».
К статье прилагался список известных врачей-убийц с кратким описанием их деяний. От сталинских «отравителей», якобы «залечивших» до смерти самого Жданова, до приговоренного в 2000 году к пожизненному заключению британского доктора Шипмана, убившего не меньше 15 человек без всякого повода, за просто так. Из этого списка Женя понял, что свои черные дела врачи вершили в основном с целью завладения органами пациентов. Вторым мотивом было милосердие, когда доктора убивали клиентов, чтобы они не мучились. Ни то ни другое к Косте не подходило явно. Оставалось убийства по заказу и убийство из хулиганства. Кто мог «заказать» Костю или этого Кирилла, не понятно. В статье не говорилось, кем работал истец, но, судя по всему, он не был таким уж важным человеком. Такого убрать, если предположить, что он перешел кому-то дорогу, можно и гораздо более простыми способами, без привлечения явно дорогостоящего медика. Оставалось последнее: доктор - маньяк, которому доставляло удовольствие убивать молодых и здоровых людей. Хотя, может быть, он действительно проводил эксперименты на людях, не спрашивая их согласия? Вполне возможно. Но это же тоже страшно, это так фашистские доктора делали. Наверняка Костя и этот Кирилл не первые и не единственные жертвы в его преступной практике. И если он, Евгений Гаврилов, не остановит доктора, то и не последние.
Женя взял телефон и набрал номер редакции.
Костя насторожился. Да что там насторожился — испугался. До сих пор про опасность ему тут еще никто и ничего не говорил, если не считать туманного рассказа Бориса о стираниях сознания, которые практиковались раньше. Но там за него должны были вступиться правоприемцы. И вот именно они говорят, что он находится в опасности. Еще чуть-чуть, и они скажут, что его сознание в теле не отключилось и ему теперь возвращаться некуда. И придется сидеть здесь в ожидании свободного тела. А может быть и еще хуже. Что именно может быть хуже, Костя придумать не успел, потому, что в разговор вступил второй правоприемец, Оберег:
- Константин Александрович, мы обязаны предупредить вас о грозящей вам опасности. Серьезной опасности. И мы просим вас, чтобы вы серьезно отнеслись к нашим словам, ибо последствия могут оказаться непоправимыми для вас.
«Ну началось...» - услышал Костя стон Бориса.
- Дело в том, что процесс подселения, на который вас будут уговаривать согласиться, не так безопасен, как кажется на первый взгляд. Теоретически доказано, что во время подключения к вашему сознанию может произойти произвольное переключение фибров, то есть информационных каналов, и тогда вы окажетесь в своем сознании на территории подселения и не сможете дальше управлять телом. Процесс этот необратим, он оканчивается полным параличом...
- Вы только скажите, - вмешался Борис, - что за все время подселений такое еще ни разу не происходило. За 500 лет — ни разу.
- Хост-7, я указываю вам молчать. В нашем присутствии будете говорить по мере спрашивания. И за подселенного.
«Да пошел ты», - огрызнулся Борис. Мысленно.
- Вам может показаться, что вероятность события, а это, по нашим подсчетам, один случай на 117 квадриллионов подселений, мало, однако вероятность такая есть и нет никакой уверенности, что это не случится с вами. Тем более если учесть, что уже было проведено более миллиарда подселений, вероятность того, что это может произойти в ближайшее время, постоянно растет.
«Слушай их больше. Слушай и фильтруй».
«Это правда?»
«Правда, но такая, словно как неправда. Они этим всех пугают».
- И это не все. Соглашаясь на подселение, вы перестанете быть свободной личностью. Ваше умонастроение всегда будет подорвано сознанием того, что внутри вас кто-то находится. Это как жить в коммунальной квартире. Отдельная все равно лучше, - правоприемцы одновременно улыбнулись удачной, как им показалось, аналогии. - Поэтому мы очень и очень советуем вам очень подумать и дать свое несогласие. Тем более что подселенный может не пожелать покидать ваше сознание и тогда освободить вас от него будет весьма проблематично.
«Борь, это правда?»
«Правда, но какой идиот будет в тебе долго сидеть? Рукой не пошевельнуть, глазом не моргнуть, рюмку не выпить...»
- Тем более что такие инциденты происходят регулярно.
«А ты говоришь — нет идиотов... Спроси у них, что в таких случаях делают».
«Я тебе сам потом расскажу».
«Нет, ты спроси».
Хост подчинился. Оказалось, что со злостными невыселенцами борются разными способами. Убеждением, отрицательным стимулированием, сговором с хостом, когда он сознательно создает для подселенного невыносимые условия проживания, с соответствующей компенсацией. Наконец, если все это не помогает, подселенца могут лишить доли в миротворе, отдав ее в полное пользование переселенному в него земному хосту. В этом случае подселенный оставался в полностью обездвиженном организме до тех пор, пока не соглашался покинуть занятый намет. Впрочем, по словам правоприемцев, до такого пока не доходило. Кроме того, по их заверениям, далеко не все римляне, сознание которых он будет принимать, если согласится на положение хоста, обладают ангельским характером и состоят из достоинств. Оказалось, что его могут подбивать на противоправные действия и даже на сексуальный контакт с неугодными лицами. Хотя он всегда может отказаться от выполнения любых требований и просьб подселенного и даже, во время очередного сеанса связи, которые будут происходить в строго определенное время еженедельно, пожаловаться операторам на клиента...
Беседа, во время которой правоприемцы говорили по очереди, а Борис переводил Костины вопросы и ответы, продолжалась еще часа полтора. Римляне говорили медленно, с толком, с расстановкой, словно бы каждый раз убеждаясь, что их слова достигли сознания адресата. Чувствовалось, что такие лекции они устраивали регулярно и что им действительно очень хотелось, чтобы Костя отказался от предложения. При этом они особенно упирали на то, что даже в случае отказа ему, Косте, предоставят экстраординарные способности в одной из возможных областей: творчестве, науке, увеличении памяти, экстрасенсорике, аналитике, предпринимательстве и так далее. Правда, выбирать, в какой именно области, он в этом случае не сможет, что дадут — то и получит. Ничего такого особенно страшного в их словах Костя так и не нашел. Однако, поддавшись уговорам, он обещал серьезно подумать и дать ответ через три дня.
- Ну, теперь домой, - заявил Борис, устраиваясь в летателе. - С Барбарой тебя познакомлю.
Костя хмыкнул. Вроде как он был уже в некотором смысле с ней знаком. Или с ним. Знакомство оставило впечатления на всю жизнь. Однако вслух Борису он думать об этом ничего не стал, надеясь, что тот не мог расслышать его хмык. И непроизвольно возникшие воспоминания. Знакомиться так знакомиться. Впереди было три свободных дня.
Глава шестнадцатая
Когда Закопан вошел в кафе, клиент уже сидел за столиком и мешал свой кофе. Соседний столик был занят охранниками, перед которыми тоже стояли чашки, полные ароматного напитка. Закопан уселся напротив клиента и из принципа заказал себе сок цитримона и рюмку водки.
- Вы подумали? - спросил его клиент, не поднимая сосредоточенных на чашке глаз.
- Подумал.
- Решили?
- Решил. Диаз-джампинга не будет.
Клиент улыбнулся.
- Вы меня не поняли. Я не спрашивал вас, будет джампинг или нет. Я спросил, согласны ли вы на ту оплату, какую я предложил, пятнадцать к одному. А решать, будет диаз или нет, буду я.
- Тогда я не согласен.
- Если не согласны, будет десять к одному.
- Это мало.
- Не дурите меня, не стоит. Это хорошо.
- Но без джампинга.
- Я вам уже сказал, что это решать буду я, а не вы. Разница только в одном. За пятнадцать я мог бы в конце концов отказаться от уже оговоренного и подготовленного джампинга. А за десять я могу внезапно захотеть не оговоренный вначале джампинг.
- Но это стоит других денег. Не десять.
- Вы уже торгуетесь? Я тоже могу торговаться, причем в любую сторону. Что вы скажете про девять машиночасов против часа подселения? Да не волнуйтесь, я шучу. Хотя я прекрасно знаю цены. И могу опустить вас до восьми. На самом деле, поверьте, мне несложно сделать так, чтобы вы все это, причем вместе с джампингом, сделали бы бесплатно.
Закопан невольно взглянул на охранников. Те улыбались, и было понятно, что этот клиент всегда прав.
- Я не собираюсь торговаться. Я хочу, чтобы вы поняли, что диаз-джампинг — вещь очень опасная. И я не могу вам ничего гарантировать...
- Не надо гарантировать, вы просто делайте. Делайте свою работу. Вы забрасываете меня туда живым и здоровым, и вы обязаны меня оттуда вытащить таким же живым и здоровым. У вас же есть страховочные механизмы на случай, если, например, объект попадает под машину.
- Нет, это невозможно. Это уже вы должны будете позаботиться, чтобы ваш хост внимательно переходил дорогу. Мне, для того чтобы организовать возврат, нужно не менее двадцати секунд.
- Пусть так, но если вы узнаете, что объект находится в зоне риска, вы же подготовите аппаратуру. Итак, у вас есть еще пара минут на то, чтобы выбрать размер оплаты.
Пятнадцать часов было очень заманчивым предложением. Тем более что случаев, когда клиенты отказывались от запланированного джампинга, было немало. Тут многое зависело от самого оператора. Можно было так организовать программу, чтобы клиенту стало бы жаль своего хоста. Либо хост может так понравиться клиенту, что он сделет его чем-то вроде дачи, экстремальной резиденции. У него самого были два клиента, которые периодически заселялись в одного землянина, а иногда даже устраивали в его сознании дружеские пирушки и вечеринки на несколько человек. И они очень бережно относились к своему имению. Но тут случай был иной, разрушенную печень Армандо восстановить было нельзя, а поэтому о долгосрочном имении речи быть не могло. Можно было бы смягчить джампинг, уговорив объект, прежде чем лезть в петлю или вскрывать вены, вызвать скорую помощь. И прыгать с табуретки, уже когда врачи будут входить в комнату. Тоже вариант, на который клиент, возможно, пойдет. Можно даже согласиться на четырнадцать часов в этом случае. Хотя... Закопан, не стесняясь, внимательно оглядел солидола с перстнем. Средних лет, крепкого телосложения, во всем чувствуется самоуверенность и готовность к схватке. Из тех, кому риск дороже шампанского. Для него вопрос торговли между пятнадцатью и десятью — это просто игра. Но и больше пятнадцати он не даст, потому что это принцип и оскорбление. Запрашивать цену выше максимально возможной — это оскорбление. Но и скидка в один час у него ничего, кроме улыбки, явно не вызовет. Оставалось только надеяться, что его удастся уговорить. Это в случае согласия на пятнадцать машиночасов.
- Я решил. Десять часов меня устроит. Я не буду посылать человека на смерть. Я бы хотел попросить вас, чтобы вы пообещали мне то же самое, но я понимаю, что это невозможно. Что вы не из тех, кто обещает с тем, чтобы потом обещание нарушить. Вы просто не обещаете, и все. Но я надеюсь, что вы тоже не захотите марать свою память смертью невиновного человека.
Закопан не представлял, как отреагирует клиент. Впрочем, он понимал, что убивать его не будут. По крайней мере здесь и сейчас. Клиент же неожиданно широко улыбнулся и посмотрел сквозь пирата.
- Невиновного? Он виноват уж тем... Вы правы, я никогда не даю обещаний. Тем не менее я всегда держу свое слово. Итак, пятнадцать часов за заброс, далее десять за один, включая отдых, неделя пребывания в двадцать четыре земных часа на сутки. 1695 машиночасов. 800 вы получите завтра. Еще 895 — по возвращении, в течение суток. Отправку я планирую через пять дней. К этому времени подготовьте объект. Перед этим я с вами свяжусь.
- Вам дать мою кодораму?
- Не надо, Закопан, я знаю.
Он так же, как и вчера, выпил залпом свою чашку, засосав всю гущу и сверкнув перстнем, решительно поднялся и вышел, сопровождаемый все тем же охранником. Второй охранник остался сидеть, ласково глядя на пирата. Закопан наконец поднял рюмку, к которой за все время переговоров так и не притронулся. Выпил и решил задумать себе еще что-то из дорогой и хорошей закуски.
Костя решил для себя, что будет воспринимать здешних мужеподобных самок как земных мужчин, а самцов — как женщин. Во-первых, потому что самки по всем параметрам, кроме скрытых одеждой первичных половых признаков, больше все-таки соответствовали земным мужчинам. Во-вторых, потому что он уже привык в разговорах с Борисом обращаться к самкам как к мужчинам и Борис против этого не возражал. И, в-третьих, потому что уже так привык, да и какая разница? Костя спросил еще, почему у него в памяти к каким-то римским понятиям был четкий земной перевод, а другие переводились приближенными неологизмами. Борис в ответ хмыкнул и заявил, что об этом надо спросить составителей словаря. Мол машина, этим занимавшаяся, пыталась найти наиболее точные соответствия.
Официальное знакомство с Барбарой прошло спокойно и вполне по-домашнему. Видно было, что она уже привыкла к работе мужа и мысль о присутствии в его голове постороннего соглядатая ее не очень беспокоила. Поначалу Костя попытался приветствовать ее так, как приветствовали его официальные лица. И он начал желать в ее лице здоровья и счастья всем прогрессивным представителям, но Борис сразу его остановил:
- Расслабься, не на митинге. Он тебя хотел «прогрессивным человечеством» обозвать, - обратился он теперь уже к жене.
На этот раз Борис и Барбара спали порознь. Видимо, жена, если и догадывалась об экспериментах мужа, их не одобряла, придерживаясь более пуританских взглядов. Костя с нетерпением ждал наступления следующего дня, ибо Борис обещал отвести его в их с Барбарой семейное отделение миротвора.
Телефон редакции долго не отвечал, но Женя и не думал бросать трубку. Наконец в трубке что-то щелкнуло, и грубый мужской голос резко спросил:
- Что надо?
- Не что, а кого, - смело поправил Женя. Он решил быть как можно более наглым, только так можно было достичь успеха. - Позовите мне Василису Аксенову.
- Вы что там, сдурели? - видно было, что голос придерживается той же тактики. - Суббота, вечер. Никого нет.
- Дайте мне ее телефон.
- Она мне его не оставляла. Я — охрана. В понедельник звоните.
- Со скольких часов? - Но трубка уже гудела короткими гудками.
Действительно, додумался звонить. Совсем крыша поехала со всеми этими событиями. Суббота, вечер. И Женька пошел на кухню, откуда уже минут двадцать призывно веяло ароматами ужина.
По пути домой Армандо немножко успокоился и пришел в себя. Мысли прекратили свой хаотичный бег и разошлись по местам. Более того, создавалось впечатление, что в голове стало как-то просторнее, словно бы там кто-то навел порядок. Возле двери его окликнул Мартин.
- Слышь, алкоголик, я тебя уже часа два как ищу. Тебя завтра тот наш яйцеголовый просил подойти минут на тридцать. Обещал еще 30 песо дать.
Жизнь явно налаживалась.
Глава семнадцатая
Возле бокса, в котором лежал Костя, Женя встретил Алену Юрьевну. Маленькая несчастная женщина, завидев его, вскочила и уткнулась заплаканным лицом в его грудь. Она рыдала, прижав руки к груди, а он неловко поддерживал ее за острые локотки. Он чувствовал, что надо что-то сказать, как-то утешить, но вот что и как... Любые слова, с его точки зрения, были фальшивыми, не настоящими, и он просто немножко сжимал ее локти в своих ладонях, словно бы эти пожатия могли утешить рыдающую мать.
Откуда-то сзади появился Костин отец. Мягкими, спокойными движениями он начал поглаживать жену по голове, спускаясь ладонью до середины спины. Женя почувствовал, как сначала напряглась после этих прикосновений Алена, а потом как-то разом расслабилась и рыдания вырвались из нее с новой силой, будто бы она их до этого момента сдерживала, а тут, в расчете на двух мужчин, отпустила. Алена Юрьевна, несмотря на малость размеров, была сильной и энергичной женщиной. Она никогда не сдерживалась в проявлении своих эмоций, всегда давая собеседнику четко понять, как она к нему относится. Женя знал, что она будет дежурить у постели сына, а если ее не пустят к постели — возле его бокса. А если не пустят и к боксу — возле больницы. Знал, что она постарается занять наиболее близкое к нему положение и если кто-то из врачей задумает ее с этой занятой позиции потеснить, ТО сделать это будет чрезвычайно сложно. И жестоко. Она была безумной матерью, и служение сыну было скрытой целью ее жизни. Служение даже в том случае, когда оно шло ему явно во вред. Несмотря на всю свою силу, она не могла переломить материнский инстинкт. Даже если бы сейчас объявили, что она должна уйти, иначе врачи не смогут спасти ее сына, ей вряд ли удалось бы покинуть пост самостоятельно, и внутренне она молила бы, чтобы ее убрали отсюда силой.
Женя боялся этой встречи у палаты Кости. Он понимал, что Алена не уйдет отсюда до тех пор, пока Костя будет здесь, и он не знал, как она прореагирует на его приход. Она вполне могла обвинить во всем случившемся его, найдя в нем выход для всего накопившегося негатива. И повод был подходящий: несмотря ни на что, Алена Юрьевна до сих пор продолжала считать, что если бы не он, то Ира сейчас была бы ее невесткой. Хотя Женя подозревал, что идиллические отношения с Ирой у нее продолжались бы ровно до момента замужества, после чего ее обязательно захватила бы глупая материнская ревность и она несомненно сжила бы бедную девушку со света. Косте пришлось бы тогда либо бросить жену, либо снять квартиру, что, несомненно, еще больше разъярило бы Алену.
Но сейчас она восприняла приход Жени как приход лучшего друга, как часть спасения.
- Женя, ну как же так, - всхлипывала она, - он же такой молодой, ну за что? Он же ведь еще и жизни не видел, только институт окончил, не женился, детей не видел, ничего не видел, за что? Как можно так вот, молодого? Женя, ты же его лучший друг, ты его единственный друг, у него других друзей и не было никогда, ну скажи, ну за что? Женя, Женечка, я же умру, я не могу, ну скажи... Как, что делать, я не знаю...
Она рыдала и говорила, рыдала и вытирала сжатым в кулаке платком всхлипывающий нос.
- Алена Юрьевна, все будет хорошо, - проговорил он, - вот увидите. Мне вчера доктор сказал, состояние стабильное. Я посмотрел, с доктором посоветовался, все говорят, что с таким приступом главное - первые сутки пережить, чтобы отрицательной динамики не было. Если пережил — значит все будет нормально. Сейчас главное - докторам довериться.
- Женя, - она неожиданно оторвалась от его груди и посмотрела вверх, прямо в глаза. - Может, мне его в Москву отвезти?
Алена стояла перед выбором, и, не решаясь сделать его сама, пыталась переложить решение на другого. Конечно, было понятно, что, случись что, никто не будет его обвинять, но сам-то он?
- Не знаю, это у врачей надо спрашивать.
- Врачи говорят — не стоит, - вздохнула Алена.
- Значит, пока не стоит. Перевозка, она может повредить.
- Ну да, - она наконец оторвалась от Жениной груди, и он только тут почувствовал, как промокла его рубашка.
- Как у Кости дела? - спросил он у Александра Тимофеевича.
- Вроде как пока нормально, - Александр косился на жену, а та, прикрывая лицо платком, настороженно вслушивалась в то, что он скажет. - В худшую сторону изменений нет, но доктор говорит, что это уже хорошо. Крупных поражений не выявлено. Пока кома.
- К нему пускают?
- Нас на пять минут пустили. Сказали, что долго нежелательно. Ты попроси у дежурного врача, тебя, наверное, пустят.
Дежурного врача Костя нашел в отдельном кабинетике в самом конце коридора.
- Скажите, как вообще дела у Козырева?
Врач подтянул к себе какой-то журнал и спросил:
- А вы ему кто?
- Друг. Работаем вместе.
- Состояние тяжелое. Вы матери его не говорите, мы ее еле сегодня из бокса вывели. Была бы она поспокойнее, можно было бы ее рядом с сыном оставить, а так... Кома второй степени после инсульта. Но крупных поражений не выявлено. Вообще, довольно удачный инсульт, я с таким в первый раз сталкиваюсь, обычно все бывает гораздо хуже. Ну а кома, она после такого часто случается. Теперь главное - ждать. Тут уже организм должен сам справиться.
- Может, как-то подтолкнуть?
Врач с интересом посмотрел на Женю.
- Тут как подтолкнуть. По сути, он сейчас на краю стоит. На карнизе. И он сам должен от края отойти. А любой стресс — это толчок неизвестно в какую сторону. Может быть, от края, а может, и к нему. Тут пятьдесят на пятьдесят. Лучше подождать, пока сам отойдет, поверьте мне.
- Отойдет?
- Должен. Организм молодой, сильный. Тело на боль реагирует. Мозговая активность, для такого состояния, в норме. Честное слово, я не удивлюсь, если нам сейчас скажут, что он пришел в сознание.
- А если скажут, что он умер?
Врач сделал паузу.
- Молодой человек, скажите, вы очень хотите, чтобы я вам врал? Если нет, то не стоит задавать такие вопросы. Я за двадцать пять лет практики такое видел, что меня вообще сложно чем-то удивить. Я вам еще раз говорю, состояние тяжелое, но лучше, чем могло и чем должно было быть.
- Я могу его увидеть?
- Пойдемте. Хотя нам мать его потом сложно будет выводить. Вам помогать придется.
Он вытащил из стола какой-то ключ и вышел в коридор. Женя вышел вслед за ним.
Одетый в синюю больничную пижаму Костя лежал на спине на чем-то напоминающем наклоненный операционный стол. Женя даже удивился, как его, бессознательного, переодели. Тело его было закрыто простыней, но не все, а по грудь. Руки лежали поверх простыни. Из-под расстегнутого ворота выходили провода, тянувшиеся к установленному рядом аппарату с массой кнопок и синим светящимся дисплеем. В рот была вставлена пластмассовая трубка, закрепленная обернутым несколько раз вокруг головы бинтом. К руке подключена капельница. Глаза у Кости были закрыты, ладони, напротив, разжаты.
Сзади Женя услышал легкие всхлипывания и понял, что вместе с ним в бокс вошла и Алена Юрьевна. Он не стал оборачиваться. Женя прикоснулся к руке друга, и она показалась ему холодной. Костя на прикосновение не отреагировал. Женя мысленно улыбнулся ему: «Отдыхай, Костик, отдыхай и возвращайся. А я, мы, мы тут за тебя постоим».
Костю разбудила Барбара. Она звала мужа с подселенцем завтракать. То, что она делала на кухне, сложно было назвать колдовством, ибо как там ни говори, что ни делай, но «колдовали» на кухне именно машины, которых просто не было видно. Процесс приготовления еды сводился к выбору из тысячи наименований интересующего блюда и заказа особенностей приготовления. В сущности, творческий процесс в основном состоял из выбора дополнительных ингридиентов и специй. Хотя, по словам Бориса, на Риме хватало еще чудаков, просто заказывавших исходные продукты и готовивших еду самолично, на что уходила масса времени. В немногочисленных ресторанах, где блюда готовили вручную настоящие повара, цены были просто заоблачными, а вкус сильно уступал машинной продукции.
«А качество?»
- Я не ел, но качество по-любому тоже должно уступать. Машинное это по определению лучшее. По-человечески — идеальное. Мы так не можем сделать, хоть и стремимся. А это и значит идеальное.
«Почему тогда ручное дороже, хоть и хуже? Эксклюзив?»
- Эксклюзив, мода, дефицит. Ресторанов таких мало, производительность у них низкая, попасть в них сложно.
- Ой, ну была я в таком ресторане, - вмешалась в разговор Барбара. - Ничего особенного. Уж и не помню, что ела, но часов списали у меня немерено. Дома еда и то лучше.
«Борь, а у вас дети есть?»
- Именно у нас или вообще на Риме?
«У вас».
- Пока нет. Матрикатор пока не рекомендовал.
«Что значит, «не рекомендовал»? Запретил?»
- Не рекомендовал — это и значит не рекомендовал. Машина человеку ничего запретить не может, может только рекомендовать или не рекомендовать.
«Если вы не послушаетесь рекомендации и таки родите ребенка, что вам будет?»
- Ничего не будет. Первым делом не будет родительского пособия в 9000 машиночасов. Надо немного подождать, матрикатор, он не дурак, он скажет, когда можно. Вернее, я не совсем правильно сказал: не когда можно, а когда нужно. Вот.
«Машина тебе запретить что-то не может, а ты можешь?»
- Конечно, могу, я же римлянин. Только зачем? Если она что-то делает лучше, чем я, а она все делает лучше, чем я, зачем мне в это вмешиваться? Чтобы все испортить?
«Пусть так, но вот если ты что-то запретил машине, она тебя послушается?»
- Не факт. Сначала матрикатор проанализирует, к чему приведет выполнение моего распоряжения, а потом уже примет решение, выполнять его или нет.
«Но приказать ты ему можешь?»
- Могу. В свою очередь, он может мой приказ не выполнить. Отклонить. Мало ли, что я там наприкажу. Я ж могу, например, взорвать Центр, а там люди.
«А если не Центр? Если взорвать, где людей нет?»
- Смысл?
«Вне смысла. Просто потому, что хочется».
- Хочется ему, - подмигнул Барбаре Борис. - Сапера мне подселили. Впору повышенную оплату просить. Хочется — перехохочется. Ладно, хватит лясы точить. Время теряем, пора в миротвор лететь.
На этот раз летели совсем низко над землей, метрах в пятнадцати, не выше. Костя уже привык смотреть не по направлению взгляда Бориса, а именно краем глаза. Это было совсем несложно, только вот объекты не всегда выглядели четко, было похоже, что рассматриваешь их через оргстекло. Вокруг простирался бескрайний лес. Кое где верхушки наиболее высоких деревьев выступали над общей массой, и тогда аппарат их осторожно облетал. Борис управлял машиной мысленно, указывая ей, куда и как лететь. Можно было, конечно, просто задать цель и полностью расслабиться, но ему, видимо, хотелось похвастать мастерством пилотажа. Иногда хост командовал летателем вслух:
- Право руля, вперед, на средних... - И машина закладывала правый вираж, набирая среднюю скорость, оценить которую было довольно сложно. Что-то около полутораста километров в час.
- Ну что, похулиганим? - спросил Борис.
Поскольку больше никого вокруг не было, Костя понял, что вопрос обращен к нему.
«Похулиганим. А как?»
- Да вот хотя бы так. Лесовиков, вроде, поблизости не наблюдается.
Борис резко направил летатель к земле и, остановив его над самой поверхностью, открыл пластиковую дверь. Костя почувствовал, как в его, точнее в Борисовы легкие ворвался свежий, начиненный лесными ароматами воздух. Борис легко выпрыгнул из аппарата и пару раз присел, разминая ноги. Приземлились они на небольшой полянке, трава на которой достигала полуметра в высоту и почти касалась днища летателя, продолжавшего висеть в воздухе.
«Борь, а как он летает, ваш летатель?»
- А шут его знает. Там антигравитация какая-то. Вы ее называете «темная энергия».
Про «темную энергию», противодействующую гравитации и заставляющую Вселенную разбегаться, Константин слышал еще будучи земным самим собой. На Земле ученые только догадывались о том, что она существует, однако как-то засечь или тем паче произвести, не могли. Поэтому вопрос о том, как ее генерируют римляне, был вполне логичным и естественным.
- А шут ее знает, - опять отшутился Борис. - Как-то производят. Нам это не ведомо.
Он блаженно упал на траву и уставился взглядом в небо. Вокруг ввысь уходили сотни зеленых травинок.
«А кому ведомо?» - не унимался Костя.
- Никому. Машине ведомо, матрикатору, ему ведомо.
«А римлянам?»
- Я думаю, что никому. Никто не может понять, как она работает.
«Так если разобрать и посмотреть?»
- Разбирай, что ты там поймешь? Дай дикарю радиоприемник, он его разберет, только какой от этого толк будет?
«Никакого, - согласился Костя, - сломает технику. Но вы же не дикари».
- А кто ж еще? По сравнению с матрикатором дикари. В том смысле, что уровень нашего интеллекта сильно не дотягивает до его.
«Но вы с ним общаетесь?»
- Сложно сказать. Что называть общением? Конечно, общаемся. Только вот мы с ним в полную силу общаемся, а он с нами — дай Бог, если десятой частью.
«Это как понять?»
- Да как хочешь, так и понимай. У тебя собака есть?
«Кот есть. Точнее, был, сейчас пока нет».
- Вот. Ты с этим котом, когда он был, ты с ним много общался? Так, наверное, брал на руки иногда, гладил, кормил. Ведь так? Но серьезного общения с твоей стороны не было. А он ведь тебе мяукал, что-то пытался до тебя донести, сказать что-то. Ты ж ему не объяснял, как открывать банки с консервами и откуда они вообще берутся. Ведь не объяснял? Скажи, объяснял или нет?
«Нет», - честно признался Костя.
- Потому что ты знал, что это, во-первых, невозможно, а, во-вторых — не нужно. Если бы ты знал, что это необходимо, если бы тебе надо было оставить его одного, возможно, ты бы попытался научить его как, например, доставать мясо из холодильника. Но ведь ты не уезжаешь, стало быть, и учить ни к чему.
«Но ты сказал, что можешь машине приказать и она выполнит».
- Могу.
«Так прикажи, чтобы она объяснила, как эта фигня работает».
- Запросто. Домой придем, и прикажу сразу. Не забудь мне напомнить. Получим на-гора миллион трехмерных чертежей, схем, миллиард формул и гигабайты цифр. Загрузим это все в сознание, только, ты прости, на твою территорию, у меня мусора и так хватает. И сиди себе там, перебирай, разбирайся. Глядишь, и правда поймешь что. Например, как у нее дверные петли без щелей устроены.
«Как без щелей?»
- Так без щелей. Смотри.
Борис, вздохнув, поднялся и уставился на дверь аппарата. Щелей действительно не было. Никаких. Как будто дверь не была подвижной деталью, а составляла с аппаратом единый монолит.
«А если я все эти чертежи и схемы на Землю заберу и там нашим ученым покажу?»
- Ну, ученые, они, конечно, разберутся. Наши вот не смогли разобраться, а ваши — эти обязательно разберутся. Как тот дикарский шаман разбирается в радиоприемнике. Он его более изящно уничтожит. Или будет вокруг него хороводы с плясками водить. Ваши ученые тебя и слушать не будут. Завернут, как только ты первое слово о генераторе «темной энергии» скажешь. А могут и психушку вызвать, вот тогда ты точно замучаешься докторам рассказывать, как работает антигравитационный летательный аппарат на третьей планете звезды Светило в 10 миллиардах световых лет от Земли.
«Как же вы пользуетесь тем, что неизвестно как работает?»
- Ты же пользуешься мобильным телефоном, а не знаешь, как он работает.
«Почему не знаю. Знаю, в общих чертах».
- В общих и я знаю, я ж тебе сказал: «темная энергия». Антигравитация. Поднимаемся наверх, а затем начинаем скользить по нашей гравитации, по римской, как по горочке. Теоретически можно развить скорость до 600 километров в час. Так что в общих чертах это и я тебе... Ну, ладно, похулиганили - поскакали дальше.
«А в чем хулиганство-то?»
- Несанкционированный выход на поверхность. Топча зелени. Лесовые узнают — семь шкур сдерут, штраф наложат, часов пятьдесят.
«Они, что ли, патрулируют?»
- Бывает патрулируют, бывает, еще как.
Он залез в летатель и прикрыл бесщелевой колпак. Аппарат быстро набрал высоту.
В приемном зале миротвора народа было много. Как в Центре, а может, и больше. Какой-то клерк принял от Бориса пластинку микроспича и приложил ее к виску.
- Нам с другом в Атлантор.
- Подселенный? - клерк улыбнулся, глядя Борису прямо в лоб. - Откуда?
- Земля.
- Ого! 12-й? Далековато. По делам?
- Да, командировка у него.
- Ни разу не был. Все мечтаю слетать, но дорого. Ладно, занимайте место.
Борис улегся в неизвестно откуда взявшееся ложе и закрыл глаза.
«Внимание, - услышал Костя уже привычные слова, - начинаем пересадку на насест. Козырев Константин Александрович, вы нас понимаете?»
Глава восемнадцатая
Вот говорят, что телепатии не существует. Вроде все это ерунда насчет того, что кто-то там чувствовал, как где-то у кого-то из его родственников что-то случается. Но если так, то скажите, как Женя, еще только подойдя к дому, понял, что у Иры что-то не так? Уже берясь за ручку двери подъезда, он точно знал, что что-то если и не произошло еще, то вот-вот произойдет. Что-то тяжелое, страшное, такое, что сложно или вообще невозможно будет поправить. И у него в распоряжении совсем мало времени для того, чтобы это нечто предотвратить. И он даже догадывался, что это за нечто. Чувство тревоги росло, и он даже не смог дождаться, когда погаснет кнопка лифта и пошел вверх по лестнице пешком. Сначала пошел, а потом и вообще побежал. Бежал три этажа, пока не устал и не перешел опять на шаг. На глаза его начали наворачиваться слезы. «Если что-то случится, я его убью», - твердо решил он, взбираясь на очередной лестничный пролет, которых впереди было еще три. У двери тревога и нарождающееся отчаяние овладели им до такой степени, что он секунд десять никак не мог попасть ключом в скважину. Можно было, конечно, позвонить, чтобы дверь открыла Ира, но это ему даже в голову не пришло.
Влетев в прихожую он услышал то, чего больше всего боялся вот уже несколько часов. Квартира была полна звуков. В комнате шумел пылесос, сквозь его рев еле пробивался звук работавшей в кухне стиральной машинки, но их перекрикивала аретковская «музыка мозга». Она просто гремела из включенного на полную мощность музыкального центра. Не снимая ботинок, Женя бросился в комнату. Ира стояла на цыпочках и стирала пыль с настенной книжной полки. Убедившись, что с женой пока ничего не произошло, молодой супруг и будущий отец бросился в свою комнату и, не добежав до центра, выдернул шнур питания из розетки. Музыка пропала. Теперь в акустике квартиры царили пылесос и примкнувшая к нему стиралка. Отдышавшись, Женя глянул на центр, затем на штепсель и опять на центр. Он понимал, что для того, чтобы вытащить вредоносный диск, вилку надо вновь вставить в розетку, но ему было страшно это делать. Хотя он и знал прекрасно, что после включения диск не начнет играть сам по себе. Для этого надо по крайней мере нажать клавишу Play, чего он, конечно, делать не будет. Собравшись с духом, он все-таки вставил штепсель и нажал кнопку выброса диска.
Шум пылесоса затих, и в комнате появилась недовольная Ира.
- Ты зачем выключил? Я слушала. Включи.
- Ты где его взяла? - спросил Женя, протягивая ей диск.
Вопрос был, что и говорить, глупым, Женя прекрасно знал, где именно Ира его взяла, но ничего более умного и логичного ему на ум не пришло. Видя протянутый ей диск, Ира инстинктивно попыталась его взять. Не тут-то было: Женя не менее инстинктивно отдернул руку с диском и спрятал его за спину.
- На шкафу нашла, - ответила сбитая с толку и ничего не понимающая Ирина. - Пыль протирала, а там диск лежит. А что?
- Давно ты его слушаешь?
- Минут двадцать. А что?
- Ира... Ирочка... Я тебя умоляю, прошу, умоляю, никогда, никогда, никогда и никогда не слушай этот диск. Ты мне обещаешь?
- А что такое? Почему?
- Ира, я тебя прошу, пообещай мне, что ты не будешь больше слушать этот диск. Это очень важно. Если ты мне не пообещаешь, я его прямо сейчас сломаю, слышишь?
- Да ломай, пожалуйста, сколько хочешь. Ты мне только объясни, в чем дело, что это за диск? Почему ты его прятал и почему его слушать нельзя?
Рассказывать Ире о том, что это за диск, было нельзя. Жена могла слишком близко к сердцу принять опасную информацию. Даже если диск еще не успел оказать своего вредного влияния, Ира запросто могла его для себя додумать. Нет, рассказывать было нельзя. Но что-то сказать было надо, и вот это что-то никак не лезло в голову. Наконец, после пяти секунд молчания, Женя заговорил:
- Я тебе пока этого не могу сказать. Я тебе потом скажу, но сейчас просто поверь мне, что его нельзя слушать.
- Нет, скажи сейчас же почему. Или давай, ломай диск. Ты же сказал, что сломаешь, если я не пообещаю? Вот и давай ломай. Или я сломаю. Или рассказывай, что там на этом диске такое.
Женя растерялся. Он бы с удовольствием сломал ненавистный диск, но тогда он потерял бы главное вещественное доказательство против Артека. И он сказал, между прочим, совершенно честно:
- Я не могу его сломать. Он не мой. Чужой...
И вдруг его осенило. Спасение казалось таким очевидным, что он выпалил, даже не задумавшись о последствиях:
- Понимаешь, это мужской диск. Для усиления потенции.
Надо было видеть, как округлились от этого признания глаза Иры.
- Чего-о-о-о?
- Для потенции, - не очень уверенно повторил Женя. Теперь ему уже не казалось, что его придумка была безусловно удачной. - Мне на работе дали послушать. Это просто терапевтически.
Ира села в кресло.
- А у тебя что, проблемы?
- Да нет, это так, для усиления. Как аутогенные. А женщинам это слушать нельзя, тем более беременным, потому что гормоны вырабатываются мужские. Вот я от тебя и спрятал.
- И часто ты его слушал? - теперь уже в роли следователя выступала Ирина. Внешне она была совершенно и даже чересчур спокойна.
- Ну, пару раз послушал. А надо курс, неделю. Пять раз, если без выходных.
- По выходным нельзя?
- Можно, но надо пять дней. Рабочая неделя.
- Офигительная у тебя рабочая неделя... И вот ты это перед работой слушаешь?
- Да не слушаю я это перед работой, с чего ты взяла?
- Ты сам сказал.
Женя вспомнил, что именно он говорил.
- Не говорил я такого, я сказал, что пять дней надо послушать.
- Перед работой.
- Да никакой работы, - он уже начал сердиться, а Ира все еще была странно спокойна.
- О как. Ну конечно, какая работа после такого. И на кого же тебе потенции не хватает?
- Да я же все... Ну что ты такое говоришь, я же все для тебя...
- Меня все устраивало. Тебя что-то не устраивало?
- Да я хотел лучше сделать.
- Кому?
- Тебе.
- Ты меня спросил?
- Да что тут спрашивать? Я же как сюрприз, - Жене становилось все более неудобно давать показания.
- Замечательный сюрприз, я очень довольна, спасибо.
Ситуация грозила выйти из-под контроля. И Женя решил вернуть ее на исходную позицию.
- Ира, я тебя прошу, не слушай этот диск. Я тебе пока не могу сказать почему, но поверь, это очень важно.
- А как же потенция?
- Я тебе соврал.
- Соврал? Так вот, пока не расскажешь, что это за диск, я с тобой разговаривать отказываюсь. И вообще.
Она не сказала, что означало «вообще», но это было понятно и без объяснений. Встав, Ира решительно вышла из комнаты, оставив несчастного молодого мужа в состоянии полной прострации.
Очень интересно было попробовать открыть глаза до того, как поступит команда. И Костя сделал это. Он «открыл глаза» во время работы с пятым каналом, и ничего не увидел. Такое впечатление, будто бы он сделал это, находясь в глубоком и полностью лишенном какого-либо света подземелье. Полный и абсолютный мрак, даже слабых цветных пятен, которые иногда можно разглядеть в полной темноте, не было. Но он совершенно явно чувствовал, что глаза открыты. Все остальное тело тоже ощущалось хорошо. Костя даже хотел, в порядке эксперимента, попробовать дотронуться пальцем до носа, но не успел. «Козырев Константин Александрович, откройте, пожалуйста, глаза», - произнес внутренний голос.
И Костя снова открыл уже открытые глаза.
Он лежал на огромной кровати. Перина под ним была мягкой и податливой, но явно не пуховой. Скорее всего, ее наполнили чем-то вроде плотного геля. Костя в ней утопал ровно наполовину. Верхняя половина тела была укрыта легким белоснежным одеялом, не холодным и не жарким, а приятно теплым. Взгляд упирался в потолок, ослепительно белый, с легкомысленной лепниной, изображающей какие-то цветы и неизвестных животных с длинными лапами и маленькими мордочками. Все звери стояли на трех лапах, подняв и неестественно загнув вбок четвертую. Цветы и звери чередовались и заплетались во вложенные квадраты и круги. Костя попробовал пошевелить рукой, и ему это удалось. Он отодвинул одеяло и посмотрел на полученную от миротвора кисть руки. Она была несколько длиннее, чем стандартная человеческая, со следом рудиментарного шестого пальца, «замизинца».
- Только резко не поднимайся, - услышал он рядом знакомый голос, - а то голова может закружиться.
Борис лежал на другом краю кровати. Размеры этой суперлежанки были таковы, что Костя его почти не видел. Метра три — рукой не дотянешься, да еще добрая половина тела утопала в перине. Борис откинул одеяло и встал. Костя тоже поднял корпус, но когда он это сделал, комната неожиданно покачнулась, как-то изогнулась и изменилась. Потолок немного поднялся, звери и цветы съехали со своих мест, а кровать стала несколько уже. Костя знал, что этот мир, в котором он вновь обрел тело, есть не что иное, как математическая модель, и что все эти кровать, одеяло, потолок, звери, цветы только чехарда цифр внутри огромного сложнейшего компьютера. Своего рода матрица. Поэтому он решил, что все сдвиги есть не что иное, как искажения, возникающие при расчетах. Типа, машина не успевает за ним пересчитывать изменения вида внешнего мира для его перемещающегося взгляда. Поэтому-то Борис и просил не двигаться резко. Полученное тело было уже одето в цельнотканый комбинезон коричневого цвета. На Борисе комбинезон был несколько другого покроя, и цвет был бутылочный. Костя аккуратно развернулся и опустил ноги. Деревянный пол приятно холодил босые ступни. Костя взялся руками за край кровати и, забыв про предупреждение, именно резко встал.
Мир вокруг изогнулся, кровать поднялась на дыбы и моментально съежилась в два раза, стены завернулись штопором сначала в одну, а затем в другую сторону, а потолок, съехав правой стороной к полу, левой почти удрал в бесконечность. Вся эта пространственная чехарда продолжалась какую-то долю секунды, после чего все вернулось на свои места, но и этой доли секунды хватило, чтобы голова Кости закружилась и он чуть не потерял сознание. Хорошо, что его подхватил подскочивший Борис, иначе он упал бы обратно на кровать.
- Я же тебе говорил — не двигайся резко. Тут надо привыкнуть.
- А что это?
- Да ничего страшного. Пространственное смещение. В моем мире вещь вполне обычная. Тебе надо научиться здесь двигаться. Сядь, только аккуратно, вот так.
Борис помог Косте опуститься на кровать, которая неожиданно оказалась несколько выше, чем была раньше. Выше ровно настолько, чтобы на ней было удобно сидеть. Сев, Костя понял, что это уже не кровать, а довольно уютное кресло. Борис устроился в кресле напротив. Еще какую-то секунду назад этого кресла не было, и Костя не успел засечь, как именно оно появилось. Впрочем, его это не удивило. Удивляться появляющимся здесь вещам было равнозначно искреннему удивлению по поводу чудес, происходящих в компьютерных играх или в мультиках. Ну, поставил компьютер в нужных точках вместо ноликов единицы, вот и появилось на пустом месте кресло.
- Смотри, - начал свой инструктаж Борис. - Извини, что я тебе все раньше про свой мир не рассказал, но так все будет проще объяснить. Да и сложного тут ничего нет. Мой Атлантор относительно прост, есть миры гораздо более навороченные. Я свой уже полтораста лет строю.
- Постой, я не спрашивал, тебе-то сколько лет?
- Сто шестьдесят четыре. Но не в этом суть...
- Как не в этом? А сколько у вас вообще живут?
- Кто сколько. Если ничего не случится — пока не надоест.
- Так разве может надоесть?
- Конечно, может. В конце концов после нескольких столетий бытия каждому хочется попробовать что-то новое. Но не в этом дело...
- Не-не-не, как раз в этом. Что значит — нового?
- То и значит. Пожил в этом мире, хочется узнать, есть ли что-нибудь там, за его пределами.
- Разве там что-то есть?
- Ну, из живущих точно тебе этого никто не скажет. Но именно это и интересно. Ты стоишь перед закрытой дверью, через которую уже проходили миллиарды. И тебе жутко интересно, что там, за дверью, находится. Чем дальше, тем интереснее. Рано или поздно тебе так захочется туда заглянуть, что ты не выдержишь.
- Но ведь проход там только в одну сторону. Никто оттуда не возвращался. Значит, там ничего нет.
- Ничего не значит. Бабочка тоже никогда не возвращается в гусеницу, лягушка — в головастика, а человек — в утробу. Для каждого из них момент перерождения — смерть одного существа и рождение другого. Физическая сущность меняется полностью, остается только духовная. Но, конечно, риск того, что там, за дверью, ничего нет существует, поэтому смерть — очень ответственный шаг и решиться на него совсем не легко. Процедура оставления жизни проходит в торжественной обстановке, в специальном дворце, в присутствии друзей, родственников, которые помогают уходящему справится со страхом.
- Зачем? Зачем уходить, если можно остаться?
- Я же тебе объяснил: хочется окончательно выяснить, есть там что-то или нет.
- А если нет?
- Ну, на нет... Нет — и нет, тогда уже расстраиваться некому. Зато представь себе, что что-то есть. Вот это уже Бинго! Ты начинаешь жить в новой сущности, по-новому, по новым законам, в новом мире.
- Вам-то зачем, если вы свои миры в миротворе строите?
- Ну, это тоже надоедает. Все равно понимаешь, что все это игрушка. Для тебя, конечно, не для живущих в твоем мире. Вот их часто бывает жалко оставлять неизвестно на кого.
- А как у вас происходит этот уход?
- Просто. Убирают сознание. Распыляют его. А тело по решению предыдущего владельца либо уничтожают, но это редко, когда такие эгоисты попадаются. Либо передают под заселение. Кто на очереди стоит. У кого тело в негодность пришло, там, после аварии или после падения. Или беженцам, или по программе защиты свидетелей. Но ладно, это я тебе и потом могу рассказать. Вернемся в Атлантор. Так вот, одна из особенностей моего мира — в нем четыре пространственных измерения. Тут кроме длины, ширины и высоты существует еще крутизна.
- У нас четвертое измерение — время.
- Я говорю про пространственные измерения. Время у меня тоже есть, естественно, но оно обычное.
- Бывает необычное?
- В некоторых миротворах есть многомерное время, это вообще чума. Но у меня время нормальное. А пространственных измерений — четыре. Видеть можно только первые три, обычные, а перемещаться — в четырех. При этом, если ты двигаешься по обычным измерениям, не касаясь четвертого, то все тебе кажется нормальным, обычным, но когда начинаешь двигаться по четвертому — все вокруг начинает меняться. Понятно?
- Не совсем.
- Смотри, пример, самый простой.
Борис вытащил из кармана довольно большой кубик, неизвестно как там поместившийся.
- Смотри, это куб. Но это не совсем куб. Это четырехмерный предмет. Его проекция на наши три измерения — это куб, а если посмотреть его целиком, во всех измерениях, это может оказаться почти что хочешь. Вот если взять кружку и проводить ее через два измерения, через плоскость, через лист бумаги, то эта кружка может становиться разными объектами. Если бы на этом листе жили люди, которые видели бы только то, что происходит на их плоскости, они вместо этой нашей кружки увидели бы, если бы мы эту кружку через плоскость ровно так проводили, сначала круг пустой внутри. Обруч такой. Потом, когда дело дошло бы до ручки, они бы увидели, что от круга отделилась палка, которая потом опять к нему прилипла. А потом круг для них из пустого резко превратился бы в полный. Это донышко. Если бы не ровно так проводили, то круг превратился бы и в эллипс, и в букву П и вообще много во что. Так же и тут. Вот пока я верчу этот кубик в наших трех измерениях, все нормально, но стоит мне перетащить его по четвертому измерению... Вот смотри. Сейчас его проекция изменится, потому что он окажется в нашем пространстве другой своей частью.
Борис провел кубиком по воздуху, перебирая его пальцами, переложил в другую руку, и тот неожиданно вытянулся и превратился в брусок. Борис продолжал играть предметом, который все менял и менял форму. Брусок растянулся, выгнулся, его концы приблизились друг к другу, и он превратился в кольцо. Хост продел в него руку и крутанул вокруг запястья, после чего кольцо трансформировалось в три соединенных концами в шар дуги.
- Теперь смотри, фокус!
Борис пропустил руку между двух дуг, взялся за третью, дальнюю, потянул ее на себя и, выворачивая все это наизнанку, извлек из дуг сверкающий обоюдоострый меч. Меч он протянул Косте.
- Держи.
Меч был тяжелый и холодный. Костя поводил им по воздуху, повертел его, но меч так и оставался мечом.
- Борь, а как его... через другое измерение?
- Его не надо, острый, порежешься с непривычки. На тебе вот это, у него топология попроще.
Он протянул Косте еще один извлеченный из кармана кубик.
- Вот, теперь смотри. Как его в обычном пространстве перемещать, твой мозг знает. А к четвертому его надо приучить. Младенец когда рождается, он тоже не знает, как двигать рукой вверх, как вниз, как в сторону, у него это все случайно получается, он только запоминает случайно полученное знание о движении. Возьми кубик в руку. Вот так. Теперь посмотри на него со всех сторон. А теперь попробуй посмотреть так, чтобы увидеть его не таким, какой он есть. Двигай им и засекай малейшие изменения формы. Давай сосредоточься. Постепенно твой мозг поймет, в каком направлении твои руки должны двигать предмет.
Костя начал вертеть кубик, внимательно приглядываясь к граням. Неожиданно он заметил, что один из углов из острого превратился в закругленный. Сердце землянина забилось чаще, и он попробовал повторить движение. На этот раз угол опять заострился, зато противоположный округлился. Обрадованный Костя радостно закрутил кубик и довольно быстро превратил его сначала в шарик, а потом обратно в кубик.
- Дальше можешь не вертеть, ничего особенного не накрутишь. Ты почти все возможные сечения провернул.
- Но подожди, если я верчу этот кубик через другое измерение, значит и моя рука тоже двигается в другом измерении. Значит, и она должна меняться.
- Если присмотришься, она тоже меняется, только немного. Наши тела в крутизне — довольно простые объекты, они незначительно меняются. Вот шарик через ту же плоскость сколько хочешь проводи, будут получаться или круги разного диаметра, или точка. Вот.
Он встал и, сделав шаг в сторону, неожиданно уменьшился примерно на треть. После нового шага его рост сократился до полуметра. Было ощущение, что он отошел от Кости как минимум метров на пятьдесят, хотя расстояние между ними было никак не больше трех. Уменьшенный Борис подошел к Косте на расстояние протянутой руки. Костя не удержался и потрогал своего хоста за плечо. Оно было маленьким, как у ребенка, но вполне реальным.
- Можно и дальше отойти, - хитро улыбнулся Борис и, сделав еще один шаг в сторону, вообще исчез.
Через пару секунд он возник чуть в сторонке. Сначала крохотный, но через несколько шагов почти на месте выросший до нормального размера.
- Да, но... - попытался сказать что-то Костя.
- Не парься. С твоей точки зрения, тут много всяких нелогичностей. Поверь, машина все просчитала, люди здесь воспринимают их как само собой разумеющиеся, а местные ученые нашли всем нелогичностям свои объяснения.
- Здесь есть свои ученые?
- А как же, как в любом нормальном населенном мире.
- И много у тебя здесь населения?
- Пока не очень. Полтораста миллионов. Но и мир мой пока еще молод. Человеку в нем всего примерно тридцать тысяч лет.
- Ты говорил, что создал его полтора века назад.
- Ну да, правильно, полтора века назад я создал мир с человечеством, которому было тридцать тысяч лет. Ладно, пошли гулять, а то так пробазарим тут все время и ты ничего интересного не увидишь. Времени у нас не так и много.
- А почему это твое четвертое измерение, крутизну, видеть нельзя?
- Потому, что для этого тебе пришлось бы все сознание перекраивать.
- Это мое сознание. А местные, они это измерение видят?
- Нет, иначе мы бы сильно от них отличались. А они тут все созданы по нашему подобию. И по образу нашему.
- И ты тут — бог?
- Скорее творец. Так правильнее будет.
- Но чудеса ты тут можешь вершить?
- Конечно. Но тоже не всегда и не везде. Чудеса они дорого стоят. Вот здесь, в моей резиденции, тут территория исключенных правил, тут можно почти что хочешь делать. Весь этот мир мой — это отдельная машинная программа. Основная ее часть — это внешний мир, его обитатели и так далее. Там действуют заданные физические законы, там есть всякие константы, формулы, уравнения, и там что-то изменить довольно сложно, поскольку одно цепляет за собой другое. Я там, конечно, тоже, как и тут, могу сотворить из воздуха кресло, но это потребует от машины усиленной работы, и с моего счета моментально спишут несколько машиночасов. Могу там взлететь, но за каждую минуту моего полета я потеряю полтора машиночаса.
- А здесь?
- Здесь — другое дело. Этот дом — отдельная подпрограмма. Очень маленькая, с основной программой слабо связанная. Тут можно делать почти все, что хочешь вообще за бесценок. За какие-то машиносекунды. Вот, на, дарю.
И Борис извлек из воздуха массивный золотой перстень с невероятного размера прозрачным граненым камнем, похожим на бриллиант. Затем он еще раз провел рукой по воздуху и вытащил из него мобильный телефон. Все это он протянул Константину. Тот надел сверкающий перстень на левый безымянный палец. Телефон был марки Vertu.
- Я знаю, у вас такие в моде.
- Не совсем в моде, скорее в имидже. У вас тут мобильная связь есть?
- Нет, конечно, но я с тобой по нему связаться смогу. Так что положи в карман.
- А я тут могу чудеса творить?
- Извини, но нет. У тебя нет прав администратора. А то ты тут по неопытности такого можешь натворить, я потом за три года не разберу. Так что не обижайся.
- Да я не обижаюсь.
- Ну, тогда пошли.
Костя осторожно встал с кресла. Ноги его оказались уже обутыми в мягкие ботинки на очень жесткой, по всей видимости, деревянной подошве. Борис подошел к стене в которой возникла дверь.
- Крибле, крабле, бумс! - провозгласил он, и дверь сама собой отворилась.
Глава девятнадцатая
Закопан даже не сомневался в том, что клиент не обманет. Так оно и произошло: утром при проверке счета обнаружилось, что тот увеличился на 800 машиночасов. Начислены они были одиннадцатью транзакциями, каждая из которых не превышала 100 часов, поступили с разных счетов галактики, ни один из которых не был зарегистрирован на Риме. Переводы делались с перерывами от двадцати до сорока минут. В таком виде поступление на счет крупной суммы не должно было вызвать внимания благохранителей.
- С вами приятно работать, - пробормотал Закопан, переводя часы на закрытый личный аккаунт.
Ему предстояли насыщенные дни. Оптимизировать мозги, которые находятся не в приемнике насеста, а гуляют где-то на другом конце Вселенной, не так просто. Хорошо, если удастся еще хоть пару раз посадить этого Армандо под прибор, это реально может сэкономить несколько часов работы.
Для того чтобы найти волну Армандо, матрикатору потребовалось двадцать минут. Закопан убедился в том, что поймал именно того, кого следовало, и закрепил автоведение. Теперь пиратская машина, не зарегистрированная ни в одном реестре и практически непеленгуемая, должна была работать без перерыва и без сбоев почти две недели. Закопан лично собирал свою установку из контрабандных деталей, сам калибровал ее несколько месяцев и теперь не отдал бы даже за десять тысяч машиночасов. Внешне это был самый обычный матрикатор с голографическим экраном и датчиками бесконтактного ввода информации. Ради маскировки он был даже подключен к общей сети, на которую работало примерно пять процентов машинной мощности. Для подключения к сознанию клиента машина использовала параллельно тройки из сорока двух возможных каналов. Каналы перебрасывались каждые три-четыре минуты в случайном порядке, поэтому отследить какой-либо из них было чрезвычайно сложно. Закопан не без оснований надеялся, что вряд ли благохранители так ополчатся против мелкого пирата, что натравят именно на него мощности своих суперпеленгатороов. У них есть и более серьезные дела.
Первым делом надо было как-то просветить сознание далекого клиента.
- Ну что, начнем операцию «Прощай спиртное»?
Закопан надел очки-визуализаторы и всмотрелся в далекую сомотему. В каком направлении посылать первичный импульс, он знал прекрасно.
Только выйдя в сад, Костя заметил, что на нем сменилась одежда. Теперь он был облачен в какую-то серую хламиду, запахивавшуюся наподобие римской тоги. Поверху хламида оборачивалась широким кожаным поясом без застежки, завязанным на узел. Никакого нижнего белья под хламидой не было. На груди висела средних размеров железная цепь с каким-то небольшим медальоном. Перстень с бриллиантом на пальце остался, так же осталась и старая обувь. «Я же даже не посмотрел, какое у меня лицо», - вспомнил вдруг Костя.
- А у тебя зеркало есть? - спросил он Бориса.
Тот тоже при выходе «переоделся» в такую же, как и у Кости, хламиду, только медальон у него был посолиднее. Тоже железный, но раза в два больше.
- Без надобности. Хочешь на себя взглянуть? Закрой глаза.
Костя послушался, закрыл глаза и неожиданно увидел перед собой огромного римлянина в серой тоге с медальоном на груди. Для того чтобы понять, что это он, только глазами Бориса, много времени не потребовалось. Лицо у Кости в римском обличье было вытянутым, с короткой, хорошо остриженной бородкой. Волосы кучерявые, темные, губы крупные, нижняя чуть оттопырена вниз. Внешне Костя себе понравился, хотя черты лица и все тело несколько отличались от стандартных земных. Но отличия эти были невелики и не бросались в глаза.
- Ну что, пошли? - Борис взял Костю за руку. - Старайся идти строго за мной, чтобы размеры мои не изменялись. Твой мозг сам научится, в какую сторону надо двигать тело, чтобы перемещаться по крутизне.
Он оказался прав. В самом начале прогулки по бескрайнему саду, которым была окружена резиденция Бориса, Косте было сложно определиться с направлением движения. Крепко державший его Борис в движении то плавно уменьшался, то вдруг начинал расти. Все эти изменения были достаточно хаотичными, и Костя понял, что хост специально «мотает» его по крутизне, в тренировочных целях. Костя старался сконцентрироваться на фигуре своего провожатого и почти не смотрел по сторонам. Как только фигура начинала трансформироваться, он давал телу приказ двигаться так, чтобы скомпенсировать эту трансформацию. Это получалось не сразу, иногда трансформация еще больше ускорялась, и Костя старался продвинуться обратно. Иногда изменения шли локально: у Бориса, например, вдруг начинала удлиняться рука или вытягивалась в шишку голова. Тут уже было сложнее, но, кажется, Борис сам понимал, что нельзя от ученика требовать всего сразу, и сам вовремя возвращался в исходную пространственную позицию.
Это было похоже на уроки езды на велосипеде. Через некоторое время Борис стал отпускать Костину руку, и тот шел за ним самостоятельно. Шел все более и более смело. Уже минут через двадцать Костя довольно уверенно управлял своим движением в неизвестном ранее четвертом измерении, хотя ему сложно было объяснить, как он это делает. «С другой стороны, - думал он, - ведь и в нормальном пространстве не так просто объяснить, как это я поворачиваю направо или налево. Поворачиваю — и все. Ну и тут я поворачиваю, там, вправо или влево, только не в длину или в ширину, а в крутизну. Хотя, может, не влево или вправо, а вверх или вниз». Соответствующий вопрос был тут же задан хосту. Оказалось, что в крутизне принято двигаться, как и в горизонтальной плоскости, вправо и влево.
- Вот сюда — вправо, - Борис оперативно уменьшился.
Костя кинулся вслед за ним, вправо по крутизне.
- А сюда — влево, - и Боря опять уменьшился, но как -то слабоуловимо по-другому. И опять Костя быстро скомпенсировал движение хоста.
Постепенно и зрение из тоннельного, когда все было сосредоточено на проводнике и учителе, стало широкоугольным. Костя начал замечать окружающие его деревья, лишь краем глаза наблюдая за тем, чтобы Борис не уменьшился до полного исчезновения. Деревья, кстати, изменялись совсем не так сильно. Видимо, в крутизне они были довольно большими, и поэтому, для того чтобы почувствовать изменение, мимо них, или к ним, или от них надо было двигаться довольно долго. Сами деревья особо не отличались от земных: такие же стволы, листья, рассмотреть которые поподробнее у Кости не было времени - он все-таки еще боялся невзначай потерять провожатого. Наконец, убедившись, что ученик уже довольно сносно ориентируется в пространстве, Борис скомандовал:
- Стоп. Хватит. Отправляемся в город. Смотри сюда, там тебя знают, ты у меня гостевой персонаж. Не все, конечно, знают, мои знакомые. Зовут тебя Гасан. Ты не немой, но очень неразговорчивый, поэтому ты лучше молчи. Ты очень сильный и со странностями, так что особо твоим поступкам никто удивляться не будет. Ходи за мной, не потеряйся. Потеряешься — стой на месте, я тебя сам найду. В крайнем случае воспользуйся телефоном. Ничего не бойся и ничего не делай. Будь осторожен, но не до фанатизма. Если не хочешь потерять сознание закрой глаза и не открывай, пока я не скажу.
Костя покорно закрыл глаза. Секунды через три Борис скомандовал:
- Открывай, можно.
Они находились в каком-то темном помещении без окон с одной дверью. Пол в помещении был земляной, хорошо утоптанный.
- Где мы?
- В городе. Город здесь единственный. Да я больше пока и не планирую. Остальное все села и деревни. До того нашего дворца тысячи полторы километров. Я мог бы, конечно, устроить какой-то более эффектный перенос, какой-нибудь сверкающий портал или еще что-нибудь подобное, но зачем? Все просто и естественно. Правда перемещаться лучше с закрытыми глазами. Ладно, пошли, нас ждут.
Снаружи помещение оказалось частью небольшой избушки из плохо обработанного камня. Вокруг была масса таких же строений, отличавшихся разве что количеством этажей, которое варьировалось от одного до трех. Народу на улице было не то чтобы много, но и не мало. Люди сидели на земле, стояли, ходили, изменяясь в размерах. Некоторые подходили к Борису и вежливо трогали его правой рукой за правое плечо, на что тот отвечал аналогичным жестом. Кое-кто заговаривал с ним. Костя понял, что Бориса тут тоже зовут Борисом. Разговоры были простыми и ничего не значащими - как дела, как семья, как сам, все нормально, спасибо. Единственное, что удалось из них узнать, так это то, что у творца этого мира в этом мире была семья. «Интересно, - подумал Костя, - а как к этой виртуальной семье относится Барбара?»
Между тем они подошли к небольшому серому зданию с глухой стеной. Подойдя к ней почти вплотную, Борис начал смещаться по крутизне влево. Костя последовал за ним. Смещались они минуты полторы. Наконец в стене на высоте метров трех появилось небольшое шестиугольное отверстие. Они продолжали двигаться, и отверстие двигалось им навстречу, меняя очертания и увеличиваясь в размерах. После того, как оно опустилось почти до земли, приобретя при этом форму треугольника, достаточно высокого для того, чтобы в него мог пройти человек, Борис остановился и шагнул внутрь.
Пройдя через небольшой и ничем не освещенный коридор, они оказались перед закрытой дверью. Борис постучал в нее каким-то замысловатым стуком. Открывать дверь с той стороны никто не торопился, но и Борис, видимо, не спешил. Он спокойно стоял, даже не пытаясь постучать вторично. Наконец минуты через две дверь, петли которой, по-видимому, были великолепно смазаны, открылась.
За ней оказалось что-то вроде восточной кофейни, только без кофейников и кальянов. В просторном зале, потолок которого подпирался несколькими деревянными столбами, на тут и там расстеленных ковриках сидело человек двадцать. В зал без окон свет проникал сквозь отверстия в потолке. В основном здесь расположились мужчины, но было и четыре женщины. В отличие от мужчин в таких же, как и на Борисе, однотонных хитонах, они были одеты в разноцветные одежды, не подпоясанные никакими поясами. Все, не поднимаясь, поприветствовали пришедших вежливым поднятием правой руки. Борис а за ним и Константин, ответили тем же.
- Что принес, Борис? - спросил один из сидевших.
- Добрую весть. Через три дня тиран отправится на поклонение в Исмаил. Естественно, без охраны.
- Откуда ты это знаешь?
- Сведения верные. Они стоили мне немалых денег. Его караван остановится на ночлег в трех часах от храма. Дальше он пойдет один. Тиран одержим идеей, что боги за его смелость простят ему все его гнусности. Охране под страхом смерти запрещено покидать пределы лагеря.
- Место лагеря тебе известно?
- Нет, нам придется устроить засаду на подходе к храму. Пускать его в храм нельзя, чтобы он не успел замолить свои грехи и ответил за них перед богами по всей строгости мира.
- Борис, но это может быть ловушкаой. Твой проклятый тезка очень хитер.
- Я не могу доказать обратного. Возможно, это и так, но никаких, даже малых подтверждений этого у меня нет. Из охраны о предстоящем походе пока не знает никто. Служители Исмаила тоже ничего не знают. Все говорит о том, что тиран пытается сохранить свое паломничество в тайне, повторив то, что удалось сделать его отцу. Но, ты прав Алексис, царь Борис хитер, поэтому я пойду первым. И если мне повезет, я снесу ему голову лично.
Мужчины поднялись со своих мест, подошли к Борису и принялись обсуждать детали предстоящей операции. Косте скоро стало ясно, что он в этом обсуждении ничего не понимает, и, отойдя в дальний угол, он начал играть со своим перстнем и медальоном. Вращая их через крутизну он менял не только форму и размер, но даже цвет вещей. Камень на перстне ему удалось сделать из овального почти круглым и ярко-розовым. Медальон же трансформации поддавался с трудом, единственное, что на нем менялось — отчеканенные знаки, но их Костя не понимал.
Наконец Борис распрощался со своими товарищами и вместе с Костей вышел из дома.
- На кого покушение готовите? - тихо спросил Костя у своего хоста.
- А ты еще не понял? - улыбнулся Борис. - На меня, конечно. Люблю экстрим!
Глава двадцатая
Дворец тирана — это дворец тирана. Сложно ждать от него чего-то другого, кроме роскоши. Столичная резиденция царя Бориса, исключения из этого правила не составляла. Мрамор и золото по стенам и на потолке, мягкие звериные шкуры под ногами, яркие газовые светильники, окна, сделанные из настоящего стекла, мягкие подушки вместо кресел, прислуга в нарядных одеждах и охрана везде, где только можно: у ворот, у входа, на лестнице, у каждой более-менее серьезной двери. Сам Борис в облике тирана тоже поражал великолепием. Ярко-зеленая тога с расшитыми узорами обшлагами, на охватывающем ее поясе — внушительный меч без ножен, три медальона на шее, и все из дорогой латуни. Кучерявые волосы убраны под железную сетку. Правую часть лица, от уха до верхней губы, рассекал шрам, полученный, по его словам, при одном из покушений. Их было много, и далеко не все Борис организовывал на себя сам, примерно половина совершались спонтанно, неорганизованно, по добровольному народному волеизлиянию.
В зале отдохновения царь улегся на мягкую перину, а Костю усадил напротив. Слуги тут же принесли им подносы с местными фруктами и налили полные кубки душистого вина. Борис жестом отослал прислугу и охрану.
- Вот так и живу, - улыбнулся он Косте. - От покушения до покушения.
- Тебя здесь не любят.
- Ну, знаешь, управление в таком мире требует строгости. На этой стадии самое главное право — право сильного. Слабого уничтожают. И только сильный может привести это общество к тому рубежу, на котором сильный уступит место умному. Единственный способ демонстрации силы в гражданском обществе — жесткость. Так что приходится быть жестким.
- Казнишь?
- А то. У меня тут руки по локоть в крови.
- И не жалко?
- Нет.
- Конечно, это же не настоящие люди, а компьютерные модели, с ними можно что хочешь творить.
Косте было не противно это говорить, но как-то грустно.
- Нет, ты не понял. Эти казни условные. Для меня, конечно. И для казнимого. Для окружающих — вполне реальные. Тут на другом материке все эти казненные живут в полном счастье и довольстве. Конечно, только те, что мне симпатичны. Разных убийц, насильников и прочую шваль отключаю без вопросов. А жертвы их живут дальше.
- Как это?
- Ну, я же творец или нет? Я человека казнил — я его и воскресил. И казнил не его, а уже его бессознательного двойника. Система такая: я приговариваю человека к смерти или, там, к пыткам, но на пытки отправляю не его, а его модель, а его самого, конечно, если он мне не противен окончательно, переношу туда, в здешний рай, парадиз. И там он живет, ни в чем не испытывая нужды, пока ему не надоест. У него там расширенные возможности, он может небольшие чудеса творить, перемещаться, в ограниченном пространстве, почти мгновенно. То же самое и с теми, кто не казнен, а сам умер. Жил хорошо — добро пожаловать, жил плохо — прощайте.
- Так у тебя там, небось, перенаселение?
- Отнюдь. Но там люди уже добровольно отключаются. Сами. Им дана такая возможность. Хочешь отключиться — пожалуйста, загадываешь это желание и шесть раз хлопаешь в ладоши. Для подтверждения. И все, тебя нет.
- Зачем им это надо?
- Зачем и нам. Интересно узнать, что там, за дверью.
- Но там ведь точно уже ничего нет. Для них — точно.
- С чего ты это взял? Я, например, так не думаю.
- Но ты же точно знаешь, что, когда они отключаются, их код просто стирается и они пропадают.
- Не согласен. Я не пследняя инстанция. Я не знаю и не могу знать, что с ними делает суперматрикатор. Для меня он их как бы уничтожает, но, может статься, он переносит их с одного носителя на другой. Возможно, он переносит их сознание куда-то дальше. Я даже в этом почти уверен. Зачем? Ну, например, он составляет из этих устоявшихся, развитых и добросовестных созданий некое сверхсознание. Глобальную сеть, базу данных. Ты кушай фрукты, у меня в мозгу так не поешь. А я пока делом займусь. Надо чудес перед уходом штук десять сотворить. У меня традиция — перед уходом поощрить кого-нибудь, пусть это даже дорого стоит. Вот Аглая до самого Исмаила пешком почти триста километров прошла. Просит сына исцелить. Паралич ног. Мне это будет стоить недешево — полмашиночаса, но чего не сделаешь, для бедной женщины. Принимается. Кто там у нас дальше?
Армандо сидел на своей маленькой кухоньке и тихо сходил с ума. В голове копошились какие-то черви. Они, не спрашиваясь хозяина, вгрызались в мозг вырывая и выбрасывая из него самые неожиданные воспоминания и фантазии. Иногда фантазии оказывались настолько яркими, что походили на воспоминания. И наоборот, некоторые из воспоминаний были так невероятны, что смахивали на фантазии. И все это мелькало перед глазами как-то несвязно, совершенно бессистемно, не то чтобы одно цепляло за собой другое. Память носило по полю, как шарик в автомате для пинбола. Сконцентрироваться на чем-то было абсолютно невозможно, мысли моментально съезжали в сторону.
Армандо поднялся, взял тряпку и провел ею по столу. На клеенке, которой он был накрыт, образовалась яркая полоса. Армандо провел по ней еще раз, стерев при этом застаревшие кофейные пятна. Он сгреб не мытую несколько дней посуду в раковину и включил воду. Грязь на тарелках засохла, и их надо было сперва немного отмочить. Пока раковина заполнялась водой вымыл чашку. Тщательно, так, что внутренние стенки забликовали. Для того чтобы убрать грязь со складки ответвления ручки, он намотал на спичку кусочек туалетной бумаги и вытер складку до блеска. Полюбовавшись на то, что получилось, он поставил чашку на середину подоконника. Мытую посуду он составил в стопку и поместил ее на тот же подоконник, только сбоку.
Сложнее было справится с раковиной. Жир лежал на ее стенках несколькими слоями и не хотел смываться холодной водой. Армандо налил воды в кастрюльку и поставил ее на огонь. Пока вода грелась, он заткнул отверстие в раковине тряпкой и заполнил ее на треть. Затем вылил туда содержимое кастрюли и начал оттирать стенки кусками старых газет. Когда раковина была отчищена, он взялся за пол. Подмести его было нечем, и он просто сначала сгреб мусор тряпкой в кучку, а затем собрал кучу в мусорный пакет, используя вместо совка тонкий журнал.
Мочить половую тряпку в только что оттертой раковине казалось настоящим вандализмом, но Армандо превозмог себя, решив, что потом он помоет ее еще раз.
К вечеру комнатка блистала чистотой. Даже окна были тщательно вымыты с обеих сторон. Армандо в восторге стоял на ее пороге. Мысли в голове успокоились и пришли в норму. Очень хотелось сделать еще что-нибудь, но было совершенно непонятно, что именно. В сущности, делать уже было просто нечего. Можно было, конечно, вымыть лестницу, но Армандо не хотел преподносить такой подарок домовладельцу. С радостью он вдруг ощутил, что ему не хочется ни выпить, ни закурить. Душа была свободна и просто заходилась от какого-то непонятного счастья. Завтра он, Армандо Линколло, сходит к яйцеголовому, получит свои 30 песо, а потом пойдет и найдет себе работу.
Глава двадцать первая
Рабочие места в Женином офисе были расположены так, что он сидел к Косте спиной. И даже спиной он чувствовал, что кресло товарища, которого он сам привел сюда полтора года назад, пусто. «Оно еще не успело остыть», - вертелась в его голове назойливая и абсолютно не соответствовавшая действительности фраза. Серое офисное кресло на колесиках, конечно же, уже давно остыло и было совершенно готово принять в свое лоно любого нового работника. Паровоз активно искал Косте подмену, и все это знали. Конечно, обвинять его было невозможно: фирма не могла существовать без бухгалтера. Но Жене все равно казалось, что все это надо было делать как-то по другому, осторожнее, что ли. Не в первый же рабочий день. Конечно, официально бухгалтера искали лишь на время болезни Кости, но все-таки...
В час дня сотрудники офиса дружно снялись со своих мест и двинулись в сторону ближайшего кафе, в котором, по договоренности с Ренатом Сергеевичем, их кормили бизнес-ланчами с существенной скидкой. Женя обедать не пошел. Убедившись, что его некому подслушивать, он набрал московский номер желтой газеты. На том конце приятный женский голос поблагодарил его за то, что он позвонил в издательский дом, заверил, что его звонок для них очень важен, и попросил повисеть на трубке. Женя ждал, что сейчас заиграет приятная музыка, но в трубке неожиданно заговорила пожилая женщина:
- ...сделали свадьбу и стали жить себе, и козленочек с ними – гуляет себе по саду, а пьет и ест вместе с царем и царицею. Вот поехал царь на охоту. Тем временем пришла колдунья и навела на царицу порчу: сделалась Аленушка больная да такая худая да бледная. На царском дворе все приуныло: цветы в саду стали вянуть, деревья сохнуть, трава блекнуть. Царь воротился и спрашивает царицу: «Али ты чем нездорова?» «Да, хвораю», - говорит царица. На другой день царь...
Уже втянувшийся в сказку Женя даже вздрогнул от неожиданности, когда трубка, прервав рассказ, щелкнула и после двух длинных гудков, заговорила новым голосом:
- Издательский дом «ВЕК», секретарь Наталья, добрый день. Чем могу помочь?
- А что с царем случилось? - неожиданно даже для себя выдохнул Женя.
- Простите, с кем?
- Нет, это я так. Автоответчик у вас интересный. Я хотел бы поговорить с Василисой Аксеновой.
- Из какого отдела?
- Это, она корреспондентка. Журналистка.
- Какое издание?
- «Клубничка».
- Минуточку, - трубка опять щелкнула. - ...ротится царь, я попрошу тебя зарезать». Приехал царь, а колдунья так и пристает к нему: «Прикажи да прикажи зарезать козленочка, он мне надоел, опротивел совсем!» Царю жалко было козленочка, да делать… Слушаю, - на этот раз голос был мужской.
Женя повторил свою просьбу насчет желанной Василисы. Трубка опять щелкнула, только более звонко, чем раньше, а голос прокричал куда-то мимо нее: «Васька, возьми трубку!»
- Да, - новый голос был снова мужским, но более молодым.
- Мне бы с Василисой Аксеновой поговорить.
На том конце взяли небольшую паузу, после чего спросили:
- По какому вопросу?
Текст вопроса Женя заготовил в голове уже давно.
- Я ваш коллега, журналист из орловского журнала «Параллели». Хотел попросить помочь. У вас два года назад была статья про то, как в Орле житель Орла подал в суд на врача за то, что он довел его до инсульта мозговым массажем. Я сейчас пишу статью про всякие врачебные казусы и хотел бы спросить, может, у нее остались какие-то координаты этого...
- Тягачева?
- Ну да, - неожиданная осведомленность далекого собеседника озадачила Женю.
- Я тебе могу координаты дать, - голос в трубке звучал теперь спокойно и даже несколько вальяжно, - но предупреждаю — мужик: полный неадекват. Совет — лучше не связывайся. Псих. Шиза полная.
- А Василиса...
- Мой псевдоним. Как раз на такие случаи. А для коллег — Константин Кравцов.
«Вокруг сплошные Кости», - горько усмехнулся про себя орловский «коллега». На том конце «Василиса» стучал по клавишам компьютера. Наконец стук прекратился.
- Нашел, записывай. Только смотри, на меня не ссылайся, скажи, через справочную дали.
Записав телефон, Женя поблагодарил и повесил трубку. Разговор продолжался минут пять, Паровоз не должен был его вычислить. Да если и вычислит, он заплатит, пусть даже сто рублей, он заплатит.
Собравшись с духом, Женя снова поднял трубку и набрал орловский номер Кирилла Тягачева.
- Алло, - отозвался мужской голос.
- Скажите, я могу поговорить с Кириллом?
- О чем?
- Я журналист. Я знаю, что он два года назад по вине врача пережил инсульт. Мы сейчас готовим материал про врачей-убийц, и я хотел бы с ним поговорить.
Трубка на некоторое время замолчала. Женя испугался, что на том конце ее положат, и выдохнул:
- Я хочу его интервьюировать. Интервью взять.
- Сказать, что вот, какой псих, сумасшедший и так далее?
- Нет, ну что вы, я же напротив... Мы вот тут про другие случаи тоже пишем, - Женя быстро подтянул к себе предусмотрительно распечатанный текст Василисы Аксеновой. - Вот, про Шипмана пишем, про Кулика. Мы хотим вывести врачей-оборотней на чистую воду.
- Врачей-оборотней? Это хорошо. А если они и не врачи вовсе? Там все сложнее, вы же про это не напишете.
- Напишем. И выведем всех.
- Ну хорошо. А вы из какой газеты?
- «Параллели».
- Это орловская?
- Ну да.
- Кто там у вас главный?
О-па, а кто главный, Женя-то и не знал. Он лихорадочно соображал, что же сказать, но голос на том конце, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Ладно, подъезжайте завтра, часиков в семь, я вам все расскажу. Только вы мне сначала материал дадите прочитать, иначе я согласие не дам никакое. Записывайте адрес.
Женя записал.
- А сколько вы мне гонорара выпишите?
Женя растерялся уже во второй раз.
- Мы, вообще-то, гонораров интервюентам не выписываем, - Женя не вполне был уверен в том, что правильно соорудил название для объекта интервью, но времени на филологические рассуждения у него не было. Он играл ва-банк.
- Ну конечно. Значит, я вам все расскажу, целую сенсацию расскажу, ваша газета на ней миллионы сделает, а мне — ничего? Ну так я вам тогда ничего и не скажу. Давайте насчет гонораров думайте.
- Я скажу бухгалтерии, мы выпишем.
- Сколько?
- Двести долларов. Но только после того, как статья выйдет. Мы за то, что не вышло, не платим.
- Мало, конечно. Вы-то себе на этом тысячи сделаете. Я вам такое расскажу, тут не убийство, тут против человечества целый заговор. Я в центральные газеты писал, но там боятся. А если вы опубликуете — это будет бомба. Так что давайте побольше.
- Пока не могу, - уперся Женя. - Вот если потом продолжение материала сделаем, отдельно, тогда можно будет. А потом я могу еще про это в «Огонек» написать. И в «Российскую газету», там больше заплатят.
- Хорошо, подъезжайте завтра. Хотя нет, завтра не получится. Послезавтра приезжайте. Аванс прихватите.
«Я тебе сделаю аванс», - злобно подумал Женя. Он уже испытывал какую-то физическую ненависть к этому упырю, пытающемуся вытащить из него, молодого семьянина, занимающегося совершенно частным сыском, какие-то деньги. «Я тебе аванс по безналу сделаю», - решил он и, придвинув к себе клавиатуру, набил в поисковом окошке браузер «договор на написание статьи».
Понедельник был посвящен ознакомлению с культурными, историческими и прочими достижениями римского человечества. Конечно, можно было просто «запихнуть» требуемые знания или воспоминания в сознание Кости, но реальное посещение театров, вернисажей, концертных залов представлялось Борису как хосту более предпочтительным. Поэтому, выспавшись, он повез своего подселенного на художественную выставку. Костя попросил показать ему какие-то технические новшества, типа космодрома или чего-то подобного прочего, но хитрый Борис сделал вид, что не понял своего подселенного, и привез его на вернисаж какого-то знаменитого местного портретиста. На нескольких сотнях полотен были нарисованы маслом совершенно неизвестные Косте личности. Разобраться ему помогал Борис, мысленно объяснявший:
«Это президент планеты Рим Аркадий 32-010-115 Римский. 32-010-115 — это сокращенный уникальный идентификатор, а Римский — должность. Видишь, шарик на шее? Это большая лилия, символ главной власти. Его вообще редко надевают, только в самых торжественных случаях. В руках книжка — это Конституция Рима. А вот это — главный благохранитель, вроде министра внутренних дел. Видишь, сабля на поясе — символ власти. В руке — порядковый флажок. Вот он опущен, шток уперт в бедро, это символизирует победу над преступностью. На столе бумаги — это приказы. Приказы обязательно должны быть отпечатаны и подписаны на бумаге, потом эти бумаги копируют в самом высоком разрешении в память матрикатора, а саму бумагу пускают в переработку. Матрикатор потом, при необходимости, этот приказ воссоздаст как был, атом в атом».
«А без бумаги нельзя обойтись?»
«Никак. Документы, не подписанные в бумаге, не имеют никакой юридической силы. А вот это — наш самый знаменитый актер. Режим Дней. Это он сам себе такое имя выбрал, Режим Дней. Ему за особые заслуги разрешили себе имя выбрать».
«Странное имя».
«Ну, там игра слов. Сложно объяснить. Не заморачивайся. Кстати, мы его сегодня в театре увидим, насладимся. Видишь, у него в руке прибор? Это бинокль».
«Символ театра?»
«Ага. А тряпка на столе — это кусок занавеса. Знаменитым актерам, после того как их объявляют знаменитыми, выдается в награду занавес, который в это время был на сцене. Они его разрезают и делают из него парадную одежду, скатерть и так далее. Вот костюм, в который он тут одет, сделан тоже из этого занавеса. А сжатый кулак, прижатый к груди, символизирует то, что он отдает всю душу людям».
Картин они посмотрели еще множество, разного размера и на всех — разные люди. Знаменитые, но присутствовало и несколько неизвестных. В том смысле, что это были простые римляне, особо себя не проявившие. Но многочисленные символы заполняли и их портреты, и Борис терпеливо раскрывал их тайный смысл своему подселенному.
После вернисажа они побывали в двух музеях — Центральном музее освоения галактик и Главном музее международных цивилизаций. Посетителей, в основном римлян, в музеях было много. Иногда между ними встречались существа, заключенные в причудливые разнородные коконы. По словам Бориса, это были экстраветры, то есть, туристы, прибывшие на Рим в собственном теле, а коконы — это пузыри-скафандры, в которых для них созданы комфортные условия. Существо в нем чувствовало себя так, будто бы никакого скафандра и нет вовсе. Оно могло даже взять любой предмет и втащить его вовнутрь, не нарушая герметичности. Как это происходит, Борис не мог или не хотел объяснять. Вообще было заметно, что его мало интересует техническая составляющая, а больше — культурная. «Женщина, она и в сильном теле все равно женщина», - подумал Костя, но задавать технические вопросы не перестал. В конце концов он понял, что кокон представляет собой нечто вроде силового поля изменяемой проницаемости. Выдают существу такой генератор поля, который создает вокруг него сложную защитную конфигурацию, внутри формируют требуемые условия, вплоть до привычной гравитации, после чего существо может гулять по планете сколько хочет.
Но подавляющее большинство туристов были интраветрами. То есть подселенцами в чужом сознании. По словам Бориса, девять десятых окружавших их римлян были хостами для сидевших в них отдельных туристов и туристических групп. Половина хостов — такие же, как и он, профессионалы, половина — непрофессионалы, сдававшими сознание по обмену. То есть они принимали в себя подселенцев с условием, что сами потом воспользуются их сознанием с туристическими целями.
В музее освоения галактик Борис быстро протащил Костю по залам, в которых была представлена техника, особо нигде не задерживаясь и упрямо заявляя, что ничего тут интересного нет. Зато у действующей модели черной дыры он застрял минут на пять. Но это был и правда интересный экспонат. Шар диаметром около трех метров, абсолютно черный, черный до такой степени, что, глядя на него, нельзя было различить поверхности. Создавалось такое впечатление, что смотришь в пустоту. Для того, чтобы рассмотреть, что происходит внутри дыры, черноту можно было отключить. После этого шар напоминал мыльный пузырь с точкой внутри. Согласно пояснению, которое Борис выудил из какого-то недоступного Косте общественного информационного поля, дыра эта была точной копией реальной дыры — римские космонавты отыскали ее в одной из отдаленных систем. Масса ее составляла 2 с 24 нулями тонн. Это в 300 раз превышало массу Земли и примерно соответствовало, как сказал Борис, массе Юпитера. Когда-то, несколько миллиардов лет назад, она была центром планетной системы и весила в пять рез больше, чем Солнце. Но, постепенно испаряясь, дыра все худела, съеживалась и теряла планеты, которые улетали в самостоятельное путешествие по дебрям Вселенной.
«Разве дыра может испарятся? - удивился Костя. - Я, конечно, не астроном, но я слышал, что она потому и черная дыра что от нее даже луч света оторваться не может».
«А вот может. Там такая сложная ситуация. У дыры совершенно страшная гравитация. Она, как пылесос, засасывает все вещество, до какого может дотянуться. Даже из пустоты вытаскивает вещество, как фокусник кролика из шляпы. И от этого худеет. Вот предположим, что вокруг нее образовался полнейший вакуум. Ноль. А что такое ноль? Его же можно представить как 1 и -1, которые одновременно появляются и друг друга уничтожают. Вот так и в вакууме периодически появляются парные частицы, например электрон и позитрон. Грубо говоря, это те же 1 и -1. Если бы не дыра, они через доли мгновения опять слились бы в ничто, но если они появились рядом с дырой, тут уже расклад другой. Тут одна частица падает в дыру, а другая улетает, унося с собой частичку энергии, а стало быть и массы дыры. Так вот, если дыра вокруг себя все уже подъела, то она за счет такого процесса пожирания выхваченных из вакуума частиц начинает худеть. Так она худеет до тех пор, пока не дойдет примерно до 1000 тонн. Дальше она взрывается как миллион десятимегатонных ядерных бомб. И остается от нее после взрыва одна элементарная частица. Самая большая из возможных. Называется она «максимон» и весит целых 22 микрограмма. Жаль, у нас времени мало, а то бы я тебя свозил на шоу. Специально устраивают за пределами системы, называется «Взрыв сверхновой». Там про то, как звезда сначала раздувается до красного гиганта, а потом схлопывается в черную дыру. Дорого стоит, шесть машиночасов, но оно того стоит. Смотри, фокус».
Борис коснулся пальцем «горизонта событий» - оболочки пузыря. Кончик пальца погрузился внутрь буквально на несколько миллиметров. И тут же погрузившаяся часть начала вытягиваться. Вытягивалась она не по направлению к центру, а почти параллельно поверхности, закручиваясь в спираль.
«Это потому, что дыра вращается», - пояснил Борис.
Спираль стремилась к черной точке в центре, называвшейся «точкой сингулярности». В идеале у нее должен был быть бесконечно малый диаметр и бесконечно высокая плотность. Пройдя примерно две трети пути, вытягивающийся образ пальца вдруг резко изменил траекторию, повернув прямо к центру.
«Это он перешел «горизонт Каши». На этом горизонте собрана вся информация о прошлом, будущем и настоящем Вселенной».
«Как это?»
«Бог знает как. Теоретики так рассчитали, что там должна быть собрана вся информация. Там время обращается в ноль. Как ее достать и расшифровать, никто не знает, но она там есть. Вообще, все, что попадает под горизонт событий, наружу уже не выбирается никогда. Поэтому, если бы это была настоящая дыра, у меня бы сейчас вместо целого пальца остался бы аккуратный обрезок. Если бы, конечно, всего бы за палец не засосало бы».
«У нас говорят: «Коготок увяз — всей птичке пропасть».
«Не поверишь: у нас говорят слово в слово так же. Но, поскольку это только модель, то вот так...»
Он убрал палец, который оказался совершенно неповрежденным. А образ пальца продолжал внутри дыры свое путешествие к сингулярности. Чем ближе он был к ней, тем тоньше становился и, не долетев несколько сантиметров вообще пропал.
«Это его разорвало приливными гравитационными силами на элементарные частицы. До этого просто вытягивало, а тут — разорвало. Теперь эта часть материи, которую я внес под горизонт событий, полностью разрушена. Разрушена даже информация, которая в этой материи содержалась. Полная и окончательная смерть. Наверное, черная дыра это прообраз той самой геенны огненной, в которую, по вашей религии, грешные души будут отправлены после Страшного суда. Из которой уже нет никакого воскресения».
В Музее международных цивилизаций каждый зал был посвящен какой-нибудь одной из полутораста тысяч известных римлянам инопланетных культур. На самом деле, залов насчитывалось, конечно, значительно меньше, около восьми тысяч, потому что, по словам Бориса, многие цивилизации так похожи друг на друга, что выделять их не имело смысла. Зато на выходе можно было прочитать, что данная культура абсолютно идентична культурам таким-то. Вести Костю в зал, посвященный культурам, аналогичным земной, Борис отказался категорически, сославшись на какие-то служебные инструкции. А в тех залах, в которых они побывали, Костя ничего особенно для себя интересного не обнаружил. На самом деле и не пытался обнаружить. Он так устал от беготни по залам сначала вернисажа, потом одного музея, потом другого, что теперь ему хотелось только вернуться скорее домой (к Борису и Барбаре) и отдохнуть.
Но впереди еще ждал театр. Который если и отличался от хороших земных, так больше всего тем, что находился под землей на довольно большой глубине. Костя ни разу не был в Ла-Скала. Да что в Ла-Скала, честно говоря, он и в Большом не разу не был. И в Малом, и в Мариинке. В Орловский академический Тургеньевский ходил несколько раз еще школьником. И еще был один раз в Москве на Таганке. И еще раза три в Орловском театре кукол. Вот с этими тремя очагами культуры он только и мог сравнивать римское заведение. Сравнение получилось отнюдь не в пользу инопланетян. В орловском академическом театре были хотя бы огромная люстра и колонны. И фойе с лестницами. Тут же ничего подобного. Свет, как и во всех других местах, в которых Костя побывал по воле Бориса, шел неизвестно откуда, окон не было. В зрительный зал они вошли прямо из другого какого-то полного народа, зала. Число кресел точно соответствовало количеству зрителей. Зритель, войдя в зал, просто выбирал понравившееся место, и там тотчас вырастало удобное кресло.
Спектакль, в котором главного героя играл Режим Дней, рассказывал о том, как три брата, совершенно разные по характеру, довели своего отца, весьма неприятного типа, до осознанного ухода из жизни. Режим играл младшего из братьев, самого симпатичного. По всему выходило, что довел отца брат средний, довольно вспыльчивый, сумасбродный и бесшабашный. И все считали виновным в уходе именно его, хотя на самом деле отца уговорил четвертый брат, про которого вообще было плохо понятно, брат он или не брат. А вот его подговорил к этому старший из трех братьев, и опять же было не совсем ясно, вроде как он подговаривал, а вроде как и нет. Костя, плохо знакомый с местной жизнью, с большим трудом вникал в перипетии сюжета, пока совершенно не потерял нить и последние полтора часа представления просто тоскливо ждал финала.
Впрочем, по тому, что во время спектакля в зале царила истинно мертвая тишина, а в финале актеров ждали оглушительные овации, Костя понял, что актеры сыграли действительно замечательно. Режима несколько раз вызывали на сцену.
«Тебе понравилось?» - с плохо скрытой надеждой спросил Борис, когда они уже вышли из зала.
«Не то слово, - честно ответил Костя. Борис ничего не сказал, и Косте показалось, что он обиделся. - Понравилось, только я ничего не понял».
Лучше бы он этого не говорил. Потому что хост тут же начал пересказывать ему содержание спектакля, разжевывая его, как разжевывают для маленького ребенка содержание «Анны Карениной». Так за объяснениями они и добрались до дома. Время было уже позднее.
Глава двадцать вторая
Закопан просто сидел и смотрел на экран своего матрикатора. Машина выполняла монотонную и рутинную работу по дистанционной оптимизации сознания будущего земного хоста. Конечно, наблюдения здесь уже никакого не требовалось, все, что надо было сделать для нормальной работы, Закопан уже сделал: определил границы будущего намета, указал зоны воздействия, обозначил точки центрального и периферийного акцентирования, провел контрольные засевы. Машине осталось только уплотнить рыхлые участки сознания, уложить в одно место то, что раньше было раскидано без всякого порядка, переставить важные участки так, чтобы коммутация между ними стала более эффективной. Короче, привести сознание в относительный порядок и освободить место для будущего туриста-экстремала. Но пирату нравилось наблюдать за процессом. В нем было что-то механическо-завораживающее. Мелкие блочки сомотемы меняли цвет, место, исчезали, вспыхивали... Закопан не думал о том, что в этот момент происходит в мозгу далекого объекта. Он точно знал, что ничего такого неприятного Армандо не испытывает. Скорее наоборот. Процесс оптимизации редко сопровождался комплексом отрицательных эмоций и переживаний. Иногда ему могло сопутствовать небольшое головокружение и учащенное сердцебиение, но чаще все проходило спокойно. Конечно, за исключением тех случаев, когда обнаглевший пират, наплевав на все, старался провести оптимизацию в максимально сжатые сроки. Вот тогда не успевающее справиться с нахлынувшей нагрузкой сознание действительно могло самопроизвольно отключиться. Закопан таким никогда не занимался и действий таких не одобрял. Столь топорной работой несложно было просто испортить далекую площадку. Сбой в процессе оптимизации вполне мог привести и часто приводил к непоправимым последствиям как для пиратского хоста, который мог просто лишиться последних остатков разума, так и для самого пирата и всего пиратского сообщества.
Закопан давно ответил для себя на вопрос, почему благохранители до сих пор еще не переловили нарушающих закон пиратов. Он ни на минуту не сомневался, что для руководившего планетой суперматрикатора вычислить всех незаконных предпринимателей не составит труда. Если ему этого захочется. Но, поскольку его и других таких же мелких пиратов никто особенно не трогал, он решил для себя, что, по всей видимости, машина оставила подконтрольным ей римлянам некий люфт в правовой деятельности. Мол, можете нарушать, но не сильно. Так родители иногда «не замечают», что от их несовершеннолетнего сына пахнет куревом. Иными словами, машина установила негласно дозволенные границы недозволенного. Поэтому, когда пират «зарывался», нагружал сумасшедший трафик и «рвал каналы», к нему довольно оперативно приходили благохранители, а каналы, которыми он пользовался, ставились на особый контроль.
Кроме того, Закопан вообще был уверен, что быстрая оптимизация хорошей быть не может. Поэтому он установил оптимальную скорость расчета, оптимальную степень сжатия-компрессии и теперь с непонятным даже ему самому удовольствием наблюдал за тем, как машина наводит порядок в чужих мозгах.
Но удовольствие удовольствием, а ему предстояло сделать еще одно важное дело, связанное уже не с далеким Армандо, а с гораздо более близким заказчиком. Работать в темноте, не зная, с кем ты имеешь дело, он не любил. Конечно, ему было ясно, что клиенту не понравилось бы, если бы он узнал, что пират интересуется его личностью, но сделать это следовало. Даже в целях собственной безопасности.
В пиратском деле информация часто бывает лишней. Тот, кто ей не владеет, никогда не становится первым и главным, зато он всегда доходит до финиша целым и здоровым. Но некий минимальный ее объем все-таки требуется. Поэтому Закопан оторвался от светящейся красными и синими участками сомотемы и подключился к дополнительному трек-каналу. Канал вывел его управляющие центры на сервер, находившийся на планете в соседней звездной системе. Планета эта, а вместе с ней и сервер были вполне официальными и в тоже время вполне пиратскими. Она собственно, и существовала за счет доходов от того, что законодательно не запрещала на своей территории многое из того, что на других планетах было запрещено. Конечно, это делалось по отношению к внешним территориям. В основном законе было ясно записано, что «правительство и народ планеты не несут ответственности за то, что происходит не на ее территории». В то же время те же правительство и народ планеты несли «ответственность за то, что происходит на территории планеты, в полном объеме». Это «в полном объеме» означало, что никакое инопланетное вмешательство или контроль не допускались. Иными словами, «мы сами разберемся с нашими проблемами и не потерпим никакой помощи». В результате получалось: то, что другие считали проблемами, для местного правительства становилось кормушкой. Миллиарды жителей окрестных систем пользовались мощнейшими серверами, которыми была оборудована планета, получая к ним доступ через гиперэфирные поперскоростные каналы. Все эти пользователи далеко не обязательно пиратствовали, напротив, в подавляющем своем большинстве были вполне добропорядочными существами, даже не догадывавшимися о том, что их запросы проходят через такие скользкие в правовом отношении точки. Их сигналы шли через планету просто потому, что планетные каналы и серверы были широкими, скоростными и высокомощными. Но часть клиентов привлекала именно их анонимность. И, конечно, девять из десяти пиратских операций проходило через нее.
Закопан закрыл глаза и быстро перенес закрепленный во время вчерашней встречи в ресторанчике образ второго охранника в галерею своего личного кабинета. Он не использовал усилитель сознания, поскольку не мог знать, какой контрольной аппаратурой были вооружены сопровождавшие солидола, но, несмотря на это, образ получился четким. Для идентификации должен был подойти. Закопан прекрасно понимал, что такому серьезному клиенту непременно станет известно о проявлении интереса к его персоне. Но вряд ли ему будут докладывать, что мелкий сотрудник миграционного комитета запросил информацию о его охраннике. Доступ к каналу миграционщика он добыл несколько лет назад и очень им дорожил. Канал был не фиктивным, а самым настоящим. Владелец как-то просто по неосторожности оставил канал открытым между двумя незащищенными запросами. Работавшая в это время сканирующая программа Закопана, нащупав «открытку», потихоньку пролезла внутрь, «прорыв» для хозяина практически незаметный «мышиный ход». Поскольку работа миграционщика подразумевала гигантское количество запросов о посторонних личностях, те разовые запросы, которые делал в отношении малозначимых лиц Закопан, хозяин просто не замечал.
Система обработки запросов миграционной службы сработала оперативно. Уже через две минуты пират располагал всей интересовавшей его информацией. На самом деле ему нужно было очень мало, только место работы объекта. Служба внутренней безопасности корпорации «Гастрон». Штаб-квартира находится на планете Окси звездной системы Кси-15. Согласно звездному атласу это был отнюдь не ближний свет: другой конец галактики, 40 000 световых лет. Клиент был явно очень богат и серьезен, если не только лично прилетел на Рим, но еще и привез с собой свиту не в виде подселенцев, а в собственных физических телах. По классификатору, компания «Гастрон» занималась прокладкой межзвездных и межгалактических транспортных путей. Бизнес, что и говорить, не просто прибыльный, а очень прибыльный. Принадлежала компания союзу независимых акционеров. В списке тысячи крупнейших корпораций галактики компания стояла на 694-м месте. Лезть в сетевой кабинет компании смысла не было, Закопан прекрасно понимал, что списка акционеров он там не найдет. Поэтому он ввел простой, общедоступный запрос на информационный канал: «Кто владеет компанией Гастрон».
С экрана матрикатора на Закопана смотрело лицо солидола. Лицо приветливо улыбалось. Оно выглядело, не в пример вчерашнему, добрым и простодушным. Словно звало пойти вместе с ним в светлое будущее. В информационной справке было указано, что лицу принадлежит 94,7% акций «Гастрона». Само же лицо принадлежало господину Альхеро, уникальный номер 772-262-058-14-070-281.
- Ого, - не сдержался Закопан, усвоив информацию.
Он прекрасно знал, кому принадлежал конечный код 281. Теперь предстояло понять, что с этим знанием делать.
Солнце Атлантора стояло еще далеко от зенита. По земным меркам было часов десять или около того. Костя шел прямо через широкую долину, без дороги, к видневшемуся впереди лесу. Он шел так, не оглядываясь и не останавливаясь, уже больше часа. Собственно, оглядываться было и не на что, вокруг все было одно — долина, трава и лес вдали. Обиженный Борис забросил его не в город а куда-то невесть куда. Утром хост довел до подселенного предполагаемую программу мероприятий на предстоящий день. Костя решительно заявил, что ни зоопарк, ни концерт симфонического оркестра его решительно не устраивают и он желает провести решающий свой день во плоти, пусть даже и виртуальной, пусть даже в придуманном мире, пусть даже в машинной памяти, но не в чужих мозгах. Назавтра ему предстояло дать ответ на вопрос, согласен ли он быть земным хостом или нет, и он хотел, чтобы ему в раздумьях никто и ничто не мешало. Борис заявил, что об этом не может быть и речи, что программа пребывания заверена и утверждена, Костя же ответил заготовленным козырем:
«Ты хочешь, чтобы Барбара узнала о том, с кем она спала позавчера?»
«Интересно, как это она сможет узнать?»
«Я так думаю, что от Курила. Или от Оберега. Это как они там сами решат. Вообще, мне кажется, им не очень понравится известие, что ты подверг меня сексуальному психологическому насилию».
«Тебе не понравилось?»
«Не об этом речь. Понравилось, не понравилось... Ты же меня не спросил, хочу я или нет. И Барбару тоже вроде как не спрашивал».
Препирательство продолжалось недолго. На Атланторе Костя материализовался в центре той самой долины, через которую сейчас шел. Долину покрывал невысокая, ниже колен, шелковистая трава. Одет был Костя довольно странно, но удобно. На голове — грубый серый плат, перетянутый, как обручем, длинной травяной косичкой. Верхняя часть тела затянута в кожаный нагрудник с твердыми, скорее всего, костяными вставками. На ногах — штаны не штаны, а что-то подобное. Две отдельные кожаные штанины парой шнурков привязаны к набедренной повязке. Стопы обуты в гибрид сапог и сандалий с прочными, из неизвестного материала подошвами, подбитыми металлическими подковками. Голенища были такими же, как и нагрудник, кожаными, и зашнуровывались сзади. В комплексе все это напоминало одежду легкого воина — кавалериста, не хватало только оружия.
Трава идти не мешала, и Костя шел, наслаждаясь чужим телом, послушным и сильным. Костя не возражал бы жить в нем и дальше, вот только переодеться бы.
Путь к лесу преградила река. Она протекала в небольшом овражце, и Костя не сразу ее заметил, только когда до нее оставалось метров 300-400. Дойдя до оврага, путник сел на его край. Земля была влажной и холодной. «Как бы не простудить чего», - подумал Костя, но вовремя вспомнил, что тело это ему дано напрокат всего на несколько часов и так беспокоиться о нем особого смысла нет. Сегодня вторник, завтра он даст окончательный ответ, а не далее как в пятницу его вернут в исходное положение. Либо с памятью о произошедшем, либо без нее, это уж как он сам решит.
Очень хотелось отказаться. Как говорят в телевизионных викторинах, «взять деньги». Ведь он уже, по существу, выиграл. В любом случае ему дадут какой-нибудь талант. И будет он, Константин Козырев, например, гениальным экономистом. Хорошо, пусть даже не гениальным, а просто талантливым. Станет банкиром, или брокером, или высокооплачиваемым аналитиком. Купит себе квартиру в центре, хорошую машину, заведет семью, будет жить-поживать и всякого там наживать. И никаких проблем! Никаких голосов внутри, никаких обязательств, полная свобода.
Правда, неудобно как-то, римляне старались, надеялись на него, так приветливо к нему отнеслись... Да ну, чушь какая-то, при чем тут хорошее отношение? Что он теперь, за их отношение должен всю жизнь свою менять? Ведь он их не просил его вытаскивать, он про них даже и не думал вообще. Тут в другом дело. Костя сорвал росшую рядом травинку и, не думая о последствиях, принялся ее жевать. Травинка на вкус была горьковатой. Дело в том, что, во-первых, Костя не хотел стирать свою память о пусть и коротком, но пребывании на Риме, и, во-вторых, он не хотел терять связь с римлянами. Тем более что Борис уже не раз ему намекал, что в случае его согласия на Рим его будут вытаскивать периодически. А со временем, по мере старения его земного тела, при наличии особых заслуг его могут вообще перетащить сюда. Не в Атлантор, конечно, а на Рим. А там он тоже сможет создать свой собственный мир в миротворе.
Неожиданно рядом с Костей что-то зашуршало, и из крутизны начала проступать маленькая фигурка. Это был ребенок, девочка лет 10-11. Она была одета в стандартную расписанную женскую хламидку без пояса. Подойдя поближе, она остановилась и уставилась на Костю глубоко посаженными и немножко раскосыми глазками.
- Здравствуй, солдат, что ты тут делаешь?
- Ничего, думаю.
- А о чем ты думаешь так далеко от дворца царя?
- Ты сама-то что тут делаешь?
- Я тут живу. У меня тут дом в сторонке, - она махнула ручкой в крутизну.
- Не боишься с солдатом разговаривать?
Вместо ответа девочка подобрала хламидку и присела рядышком.
- Вы на моем месте сели, - нагло заявила она, - я тут всегда сижу.
- Извини, не знал. Как тебя звать-то?
- Кто знает, тот звает, - она рассмеялась своей шутке. Смех был звонкий, рассыпчатый, детский. Такой, который любого взрослого заставляет если и не рассмеяться в ответ, то хоть улыбнуться. - Каринка. Я вам вот что скажу. Вы меня послушайте. Вот вы тут думаете, а ведь думать-то и нечего. Я вот тоже, бывает, так, думаю, думаю, а потом просто, решу, и все. Вот и вы, не думайте, а просто решите, и все.
- Так что решить-то, Каринка? Это же не так просто — решить.
- А чего еще проще может быть? - девочка устроила на лице ехидную улыбочку. - Взял — и решил. И больше не думаешь ни о чем. Вы поймите, размышлять можно тогда, когда вы получаете дополнительную информацию. Здесь, на берегу, у вас ее явно нет. Значит, вы уже построили в мозгах несколько моделей и теперь мечетесь между ними, стараясь понять, какая лучше. Сравниваете их, выбираете, не понимая, что все это лишь модели. Пока они не стали реальностью, они все одинаково хороши и одинаково плохи. Потому что все они нереальны. Оценить их можно будет только после того, как состоится сам выбор. Плохенькая тропинка может привести путника к сокровищу, а широченное шоссе — завести на минное поле.
Костя с восторгом смотрел на мелкую девочку, знавшую, что такое шоссе и мины.
- Ладно, Борь, кончай свои приколы. Что пришел?
- Поболтать. Думаю, что ты там один сидишь? Тут, кстати, правда у меня в крутизне, чуть отсюда, домик неплохой. Пошли посидим, выпьем. А твои эти размышления — это ты брось. Ваш философ, между прочим, Кант, утверждал, что размышления — это разговор с самим собой. А сами с собой разговаривают только шизофреники.
- И хосты.
- Не сравнивай, это другой случай. Так что давай кончай размышлять, сходить с ума, решай и пойдем. Выпьем — и в зоопарк.
Конечно, Борис был прав. Надо было принять одно решение и плюнуть на все дальнейшее. И Костя его принял. В траве рядом что-то прошуршало: наверное, это была мышь.
Глава двадцать третья
Несмотря на ноябрь, на улице было довольно тепло. Несмотря на рабочее время, на улице было полно народа. Несмотря на утреннюю ссору, у Иры было прекрасное настроение. И для того, чтобы его закрепить, она постоянно повторяла про себя: «У меня прекрасное настроение, мне хорошо, погода хорошая, мне прекрасно, я себя замечательно чувствую». Но мысль о том, что у Жени появилась какая-то тайна, ее очень беспокоила. И ладно тайна, главное, что эта тайна от нее, что он ей, которая готова все для него сделать, защитить, вылечить, спасти, выходить, обогреть, выкормить, отдать ему свою кровь или почку, чего-то недоговаривал. Это было не просто плохо, это было очень обидно. Ира шла в толпе, пальто ее было расстегнуто, хвосты алого шарфика болтались под мышками, головка гордо поднята, вязаная шапочка засунута в карман. Надо было, конечно, убрать ее в сумку, болтавшуюся на плече, но Ира почему-то сунула шапку в карман и теперь не желала ее оттуда доставать.
Женя ее больше, конечно, не любил. Но это не мешало ей пребывать в прекрасном настроении. Потому что погода хорошая, люди вокруг — хорошие и, вообще, все вокруг было хорошо. Старушка на остановке автобуса продавала маленькие букетики цветов. Такие маленькие хризантемки и астры-недоростки. Ира купила себе букетик и теперь шла гордо прижав его к груди. А прохожие наверняка думали, что цветы ей кто-то подарил. И ей от этого было хорошо.
На этот раз в проекторной собралась целая куча народа. Кроме знакомых уже Косте операторов насеста и правоприемцев в зале было еще пять человек. Борис объяснил, что один из них — нотариус, который обязан зафиксировать и подтвердить собственномысленность и законность Костиного решения. Двое были представителями римской администрации, один — хостом, в котором располагался консульский отдел планеты Земля, и еще один — представителем римской общественности, отобранным случайно из толпы простых прохожих.
«У вас здесь и земное консульство есть?» - спросил удивленный таким открытием Костя.
«А ты как думал? Конечно. У нас — ваше консульство, у вас — наше. Если к вам наши граждане подселяются, кто будет связанные с этим проблемы решать? Поскольку контакты у нас почти исключительно такие, подселенческие, через хостов, дипломатическое общение ограничено консульствами. Они небольшие, по пять человек с каждой стороны. Если бы существовали какие более серьезные отношения, типа торговли или войны, тогда работали бы посольства»
В центре зала были установлены два мастертрона, а у них в изголовье стояли две красивые высокие кафедры. Эти кафедры Косте сразу не понравились. Раз их поставили, значит, предполагается какая-нибудь скучная официальная часть.
После привычной уже церемонии приветствия один из представителей администрации поднялся на правую кафедру и произнес небольшую речь, в которой вкратце рассказал о том, что нормальное развитие межзвездных цивилизаций может происходить исключительно при условии наличия между дружественными планетами нормальной коммуникации. А ее, эту коммуникацию, как раз и обеспечивают невидимые герои, хосты. Быть хостом, по его словам, было тяжело, но очень почетно. Именно благодаря их помощи удаленные цивилизации могли объединиться в одну огромную межгалактическую семью, коя, будучи квинтэссенцией мирового братства, являет собой пример беспримерного содружества, в котором каждая частичка выступает равноправным членом, определяющим деятельность всей семьи, направленной на дальнейшее углубление и развитие добрососедских отношений и взаимопомоществования.
Не успел представитель администрации закончить свой спич, а на кафедру слева уже вскарабкался Курил. Он перехватил речь так, как спортсмен перехватывает эстафетную палочку. Паузы не было, однако разговор он повел в совершенно обратном направлении. В ответном слове Курил заявил, что, несмотря на то, что цивилизация Рима является самой что ни на есть гуманной и справедливой, однако нельзя не отметить, что влияние, которое она через хостов может оказать и оказывает на социумы, находящиеся на предсингулярном уровне развития, может оказаться для последних вредным и даже откровенно губительным. В условиях, когда постсингулярные общества еще не полностью разрешили стоящие перед ними проблемы, как локального так и глобального характера, они не могут гарантировать безопасности соприкасающихся и находящихся в активном общении с ними сообществ разумных существ, и Костя должен понимать, что своими действиями он может причинить своей планете не только сознательную пользу, но и бессознательный вред, в чем он должен отдавать себе полный отчет.
Представитель администрации не покидал своей правой кафедры и немедленно после того, как правоприемец закончил, ответил на его выпад в том ключе, что возможные вредные последствия общения цивилизаций сведены к минимуму тщательнейшими просчетами самых совершенных матрикаторов. Кроме того, он позволил себе заметить, что общение Земли и Рима пошло явно на пользу Земле. Чуткая дружба римлян привела к тому, что развитие землян приобрело более динамичный характер, чего не смогут отрицать даже глубокоуважаемые правоприемцы. Глубокоуважаемые не возражали. Между тем место на левой кафедре занял представитель общественности. Он заявил, что лично никогда не посещал Землю, но горит желанием это сделать. Однако пока, вследствие малого числа земных хостов, туры в Солнечную систему стоят весьма дорого. И Костя своим согласием может снизить цены и помочь простым римлянам познакомиться с его планетой поближе и более подробно. А такое подробное знакомство на уровне простых граждан приведет к тому, что Вселенная станет еще более мирной и дружной. «Если все будут дружить, то некому будет враждовать», - сказал он. Однако тут же он выразил и тревожную озабоченность, ведь все растущее количество хостов ведет к тому, что простые граждане, вместо того чтобы трудиться и творить на благо Рима, летают по чужим планетам, не принося своему обществу существенной пользы. Поэтому он призывал благохранительные органы проявить особое внимание в отношении лиц, слишком часто посещающих чужие планеты, через которых на Рим проникает тлетворное влияние обществ, еще не полностью справившихся с личностными проблемами.
Поговорив так пятнадцать минут, представитель покинул кафедру.
- Есть еще желающие выступить? - спросил представитель администрации.
Народ молчал.
- Участвующим сторонам для утверждения решения предлагаю занять свои места.
Нотариус споро подошел и быстро вскарабкался в один из мастертронов. Второй занял Борис. Хост закрыл глаза, и Костя оказался в темноте. Он ждал, что сейчас его опять начнут подключать и переподключать, но вместо этого прорезавшийся голос оператора сказал:
«Внимание, начинаем процедуру подселения».
В сознании у Кости что-то тихо зажужжало, и ему показалось, что его как будто бы подвинули. В остальном для него ничего не изменилось, он все так же продолжал ощущать тело Бориса, не имея возможности им управлять, вот только существовать в этом теле стало как-то несколько менее уютно. С чем был связан этот невесть откуда взявшийся дискомфорт, он не знал.
«Борь, что происходит?»
«Не бойся. Подвинься, к тебе сейчас нотариуса подселят. Это не больно и не страшно. И не долго. Он с тобой должен доверительно поговорить».
«Я уже тут, - включился в разговор новый голос. - Здравствуйте, Константин Александрович. Меня зовут Пастер. Я здесь представляю независимый закон и выступаю в его интересах. Я действительный член межгалактического нотариата. Если вы сомневаетесь, я могу предъявить свой нотариальный статус».
«Нет, что вы, я вам вполне верю. Не стоит».
«Тогда разрешите мне приступить к официальной части. Предупреждаю вас, что сейчас нас не слышит никто, включая операторов и хоста. Наши каналы замкнуты, и вы можете быть абсолютно спокойны относительно защищенности данных, которые вы мне сообщите. Со своей стороны я довожу до вас, что присяга нотариуса запрещает мне раскрывать сообщенные мне сведения в случаях, не предусмотренных законом. Иными словами, я отныне буду выступать вашим доверенным лицом. Если вас не устраивает моя кандидатура, вы можете заявить мне отвод, даже не объясняя причины, - нотариус сделал паузу, ожидая реакции клиента. Реакции не последовало, и он продолжил: - Назовите, пожалуйста, полностью свои имя, отчество, фамилию».
Костя назвал. Затем он назвал полное число лет, дату и место рождения, адрес места жительства, включая название галактики, звездной системы и планеты, реквизиты паспорта, которые он неожиданно вспомнил совершенно отчетливо, место рождения, гражданство, сведения о родителях, о работе и о здоровье.
«Теперь я задам вам вопрос, из-за которого мы тут все, собственно, и собрались и ответа на который все от вас ждут с искренним нетерпением. Константин Александрович, ответьте четко и ясно, согласны ли вы предоставить долю в вашем сознании в намете не более 30% для использования в качестве гостеприимного хоста?»
«Да», - четко и ясно ответил Константин Александрович.
«Иными словами, вы официально, в присутствии нотариуса, заявляете, что вы согласны предоставить в вашем сознании долю в размере не более 30% для обустройства в ней гостеприимного хоста? Именно согласны или не согласны?»
«Согласен».
«Константин Александрович, я предупреждаю вас, что вы принимаете решение, за которое будете отвечать лично. Вы признаете, что вас не принуждали к принятию данного решения и оно является вашим собственным?»
«Признаю».
«Константин Александрович, вы вправе в любой момент отказаться от принятого сейчас решения. В этом случае ваше сознание в максимально оперативный срок будет подвергнуто очистке, однако память будет частично заблокирована. Получив эту информацию, оставляете ли вы в силе принятые вами ранее решения?»
«Оставляю».
«Теперь в знак закрепления принятого решения четко представьте себе свою роспись».
Костя представил. Подпись у него была красивая, состоявшая из двух букв К в начале и широкой петли в конце, огибавшей всю конструкцию. Когда-то, перед получением паспорта, он потратил на ее изобретение двое суток и три тетрадки.
«Благодарю вас. Теперь я уполномочен задать вам следующий вопрос. А именно: выбрали ли вы сферу интересов, в которой хотели бы развить свой талант?»
«Да. Хотел бы стать писателем».
«Значит, литература. Хорошо. Вы выбрали уже какое-то конкретное направление, жанр?»
«Ну, так, чтобы популярно было».
«Детективы, фантастика, мелодрама? Может, поэзия?»
«Не-не-не, только не поэзия. Детективы, фантастика, приключения... Что-нибудь такое, универсальное. Как Акунин или Лукьяненко, только круче. Хотя можно и не круче».
«Значит, я предлагаю так написать: художественная литература, популярная массовая проза. После оптимизации вы сами сможете развивать талант в понравившемся направлении. Вы согласны?»
«Да, вполне».
«Замечательно, так и записываем. Распишитесь, пожалуйста».
Костя «расписался» воображаемой подписью. После чего нотариус предложил ему ознакомиться с договором в целом и поставить в конце решающую подпись. Договор возник прямо где-то внутри сознания. Начинался он со слов о том, что «Администрация планеты Рим, в лице руководства оператория и непосредственно его главного администратора... именуемый далее «работодатель», и Козырев Константин Александрович, именуемый далее «исполнитель», заключили настоящий договор о том, что...». Далее было восемь страниц нудного текста с классической нумерацией. Костя внимательно изучил каждый пункт и не нашел никаких подводных камней. Напротив, везде делался особый упор на то, что он, исполнитель, волен в любой момент разорвать установленные документом взаимоотношения, почти ничего не теряя. Заканчивалось все, как водится, реквизитами сторон. Пробежав договор еще раз, Костя мысленно его подмахнул и тут же услышал:
«Благодарю вас. Думаю, на этом наше собеседование можно считать успешно завершенным. У вас есть ко мне вопросы?»
Вопросов было не просто много, а так много, что Костя даже не сразу решил, с какого начать. Поэтому спросил просто:
«И что мне теперь делать?»
Сеанс ответов продолжался больше часа. Костя узнал, что сам процесс оптимизации и настройки таланта будет проведен завтра, что по возвращении в тело ему помогут освоиться с новым даром, а кроме того, помогут с начальным продвижением. Нотариус категорически отказался отвечать на вопрос о том, кто из земных писателей так же пользовался оптимизированным римлянами талантом, но признал, что такие существовали и существуют. Оказалось, что процесс оптимизации обратим и в истории были прецеденты, когда люди просили забрать у них полученный дар. Оказалось также, что если он, Константин, через какое-то время откажется от роли хоста, дар у него не отнимут, но поддержка прекратится. Больше всего Костю удивило то, что от него не требовали хранить информацию о том, каким путем получен его талант, в тайне. Говори об этом что хочешь, кому хочешь и где хочешь.
Потом Костю, в лице Бориса, все долго поздравляли, показали ему им собственноручно подписанный договор, но уже на бумаге.
Вечером Барбара устроила праздничный ужин, во время которого Борис пил, по его собственному утверждению, «за двоих», в результате чего быстро отключился, принудительно отключив и не совсем еще пьяного Костю.
По сравнению с большими российскими мегаполисами у Орла есть одно неоспоримое преимущество. Хотя его и нельзя назвать маленьким городом, как-никак — областной центр, более 300 000 жителей, но добраться в нем почти из любой точки в почти любую можно менее, чем за полчаса. А если на автомобиле, при том, что пробки — явление для этого города совершенно не характерное, и того меньше.
Кирилл Тягачев проживал на окраине, в районе с игривым названием Веселая Слобода. Квартира его находилась на втором этаже небольшого желтого барачного домика. Ступеньки в доме были деревянными, они гнулись, скрипели, и Женя боялся, что доски под ним проломятся и он полетит вниз, неизвестно куда, и погибнет, так и не исполнив долга перед другом и не оправдавшись перед женой. Сам Кирилл оказался жилистым мужичком лет 45-50 на вид. Конечно же, он подготовился к приходу журналиста. Тщательно побрился, оросил себя каким-то довольно едким одеколоном. На нем был хорошо выглаженный серый костюм, брюки с острыми стрелочками, рубашка в мелкую клеточку, из-под воротника которой свисал широкий галстук. Диссонансом ко всему этому выступали надетые на ноги мягкие шлепанцы. В квартире было прибрано, но прибрано по-холостяцки. Непонятно как, но сразу чувствовалось, что женщины в этой квартире не живут. У холостяцких квартир есть такая странная особенность: вроде все чисто, все на местах, бутылки в коридоре не стоят, пыль везде протерта, даже картинка какая-то на стене висит, но чего-то такого загадочного не хватает. Такого, какое может принести с собой только женщина. Это как приправа в хорошем блюде: ее совсем немного, а вкус меняется совершенно.
- Вы деньги принесли?
- Нет, вы знаете, мне в бухгалтерии сказали, что с прошлой недели они могут только непосредственно вам выдать. На следующей неделе придете в редакцию с паспортом, можете прямо в кассу подойти. Там кассирша, Леночка, она вам сразу все выдаст. Только рублями. Лучше в среду, после двух, до двух у нас сотрудникам будут деньги выдавать, очередь может быть, а после двух обычно народу мало. Если в четверг или в пятницу придете — вообще никого не будет.
Женя врал самозабвенно и нагло. Он был готов тут же, по первому запросу клиента, выдать биографию любого сотрудника газеты, включая главного редактора, рассказать анекдоты из жизни редакции, поведать об учредителях и финансовом положении издания. Он знал, что скажет ему Кирилл на предложение зайти за деньгами попозже, а поэтому говорил без пауз, не останавливаясь:
- Понимаете, без материала никто денег не выпишет. Бухгалтерии их пока просто не за что выписывать. Вот после того как вы мне все расскажете, после того как я завтра все это напишу, вот тогда я предъявлю это как работу за оговоренную оплату. Тогда они только и смогут провести начисление. Тогда вы деньги и получите. Только паспорт взять не забудьте. Не волнуйтесь, вы ничем не рискуете. Если вам не заплатят, вы можете потребовать, чтобы материал сняли с печати. Мы без вашего согласия не имеем права ничего публиковать. Мы сделаем, потом вам покажем, вы подпишете, только тогда все опубликуем.
Кирилл немного подумал, после чего сказал:
- Хорошо, но только вы мне напишите расписочку, что без моего согласия печатать ничего не будете и заплатите.
Женя написал расписку с легким сердцем, подписав ее фамилией редактора отдела происшествий А. Иванского. Кирилл перечитал бумагу, сложил ее пополам и спрятал в ящик стола. Женя вытащил заготовленный диктофон, положил его перед собой и нажал кнопку записи. На диктофоне загорелась красная лампочка.
- Я вам сейчас скажу то, что сенсация. Вы на этом миллионы сделаете. И со мной поделитесь, если вы честный журналист... Мы с вами, если вы, конечно... Как ваше имя-отчество?
- Александр Петрович.
- Мы с вами, Александр Петрович, такое закатим. Если вы не побоитесь, конечно. Тот парень, из Москвы, побоялся.
- Чего побоялся?
- Правду сказать. Даже бабским именем подписался. Тут не во враче дело. Что там врач, врач — это пешка, ерунда, единица. Хотя и боевая единица. Только не подумай, что я шизофреник, у меня справка из диспансера есть. Но тут дело в том, что все мы под колпаком инопланетян. Есть такая планета, называется Рим...
Глава двадцать четвертая
Устраиваясь в мастертроне, Борис подбодрил подселенного:
- Ну, герой, готов принять нелегкую участь гения?
«Всегда готов».
- А коль готов, тогда поехали! Раз, два, три.
Борис закрыл глаза, и Косте стало привычно темно. После стандартной процедуры пересадки на насест он некоторое время ничего не ощущал. Опять полная пустота, темнота, невесомость и нечувствительность. Время шло непонятно как, и он даже не понял, сколько времени прошло до того, как он ощутил начало оптимизации, то ли три минуты, то ли тридцать. Но он его ощутил. Просто потому, что в сознании у него все смешалось. Он вдруг понял, что Барбара узнала, что Борис был в связи с бывшей в их доме инопланетянкой и объявила мужу, что не может жить с ним в одной квартире. Это в то время, как ровно в третий день после Костиного дня рождения, когда ему только исполнилось десять лет и в который он получил совершенно замечательные подарки, в семь часов утра Карл Иванович разбудил его, ударив над самой его головой хлопушкой — из сахарной бумаги — по мухе. Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили бензином и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе. В чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую снимал в Столярном переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к Кокушкину мосту. Было так сыро и туманно, что солнце еле пробивалось сквозь облака; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть что-нибудь. Дурных привычек у молодого человека появилось немало, особенно в самое последнее время. Он видимо и быстро опустился, и стал неряшлив. Пил больше, стал слезливее и слабее нервами; стал уж слишком чуток к изящному. Лицо его получило странную способность изменяться необыкновенно быстро, с самого, например, торжественного выражения на самое смешное и даже глупое. Не выносил одиночества и беспрерывно жаждал, чтоб его поскорее развлекли. Надо было непременно рассказать ему какую-нибудь сплетню, историю, и притом каждый раз новую. Если же долго никто не приходил, то он тоскливо бродил по комнатам, подходил к окну, в задумчивости жевал губами, вздыхал глубоко, а под конец чуть не хныкал. Он все что-то предчувствовал, боялся чего-то, неожиданного, неминуемого; стал пуглив; стал большое внимание обращать на сны. Он сразу воротился и извинился, что заставил ждать себя. Поляки уже уселись и распечатали колоду. Смотрели они уже гораздо приветливее, почти ласково. Поляк на диване закурил новую сигару и приготовился сдавать; в лице его изобразилась даже некая торжественность. Одним словом, он ужасно торопился к чему-то перейти. Он был весь чем-то проникнут, с ног до головы, какою-то главнейшею идеей, которую желал формулировать и изложить. Он говорил ужасно много и скоро, с напряжением и страданием разъясняя и жестикулируя, но в первые минуты никто решительно ничего не понимал. Но вот опять хлынули играющие лучи, — и весело и величаво, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой.
«Так вот что…» – промолвил было Костя и прикусил язык.
«А скажите-ка мне, – спросил он у молодого поляка: дело между ними пошло на откровенность, – неужели в самом деле Ане до сих пор никто не нравился? В Москве видала же она молодых людей?»
«Они-то ей и не нравились вовсе. Нет, Ане нужен герой, необыкновенный человек – или живописный пастух в горном ущелье. А впрочем, я заболтался с вами, задержал вас», – прибавил он вставая.
Когда у Козыревых или у Гавриловых собирались близкие знакомые, то после обеда обыкновенно играли в покер, так как оба друга до смешного любили азартные игры. В обоих семьях даже выработались на этот счет свои правила: всем играющим раздавались поровну пластмассовые жетончики определенной цены из настольной игры, и игра длилась до тех пор, пока все жетончики не переходили в одни руки, – тогда игра на этот вечер прекращалась, как бы партнеры ни настаивали на продолжении. Брать из кассы второй раз жетоны строго запрещалось. Такие суровые законы были выведены из практики, для обуздания друзей, которые в азарте не знали никакоой меры. Общий проигрыш редко достигал трех – пяти тысяч рублей. Все эти давние, необыкновенные происшествия заменились спокойною и уединенною жизнию, теми дремлющими и вместе какими-то гармоническими грезами, которые ощущаете вы, сидя на балконе, обращенном во двор, когда прекрасный дождь роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями и наговаривая дрему на ваши члены, а между тем радуга крадется из-за деревьев и в виде полуразрушенного свода светит матовыми семью цветами на небе.
Сначала Костя старался поспевать за сменяющими друг друга в бешеном темпе мыслями и образами, но потом махнул на это несуществующей рукой и предался простому наблюдению. В сознании словно бы кто-то играл в пятнашки, передвигая твердые и гладкие пластиковые фишки, освобождая от них какие-то участки и тут же заставляя их другими фишками. Мысли свободно и лихо скакали с места на место, и не было никакой возможности их остановить. Словно бы не они носились по Костиному сознанию, а сознание летало по ним так, как деревья несутся перед окнами вагона поезда.
В черном пальто с серебристой подкладкой, шаркающей походкой топ-менеджера, ранним утром 14 числа весеннего месяца апреля в гостевой зал главного офиса корпорации вышел главный аудитор компании Давид Бронсон.
Ерунда. И на всю эту ерунду Костя смотрел почти безучастно. Его сознание было четко поделено на две части: одна металась, подчиняясь неведомо кем отдаваемым приказаниям, а другая спокойно сидела в сторонке, никем не трогаемая и никому не мешающая. Сидела и наблюдала, как вертится мимо нее эта смешная и серьезная карусель. Карусель, на которую ей предстояло заскочить, как только та замедлит ход.
На этот раз ссора с женой сыграла Жене на руку. Во всяком случае она, находясь с мужем в состоянии бойкота, не стала допытываться, где он пропадал вчера после работы и почему вернулся домой так поздно. Но ужин для него все-таки сготовила: он дожидался Женю на кухне, прикрытый махровым полотенцем. Надо было, конечно, подойти к Ире и тихо, ласково сказать ей: «Прости, милая моя, уже совсем скоро я тебе все расскажу, но сейчас еще не настало время», но Женя боялся прервать ее молчание. После этого она могла бы задать вопрос: «А где ты был весь вчерашний вечер».
И что было ему отвечать? Вечер был проведен совершенно бездарно. Как и предупреждал далекий столичный Константин Кравцов, тип оказался совершенно неадекватным, несмотря ни на какие справки. Главная подлость заключалась в том, что Жене никак не удавалось от него уйти. Уйти означало показать свое к нему недоверие, а это могло вызвать совершенно непредсказуемую реакцию. К концу разговора Женя уже физически боялся своего визави, ему казалось, что тот сейчас схватит что-нибудь тяжелое и трахнет этим тяжелым его, еще не состоявшегося отца, молодого еще главу молодой семьи по голове. Кирилл обладал интересным умением: он мог рассказывать о нескольких вещах одновременно. Из всего того потока информации, который он обрушил на лжежурналиста, непосредственно к доктору Артеку относилась дай Бог если десятая часть. Остальное было о жизни Кирилла, о его борьбе с различной бюрократией и несправедливостью, о его планах по поводу того, как нам обустроить Россию, о том, как ему вставляют палки в колеса, о том, как он, журналист, озолотится, если опубликует Кирилловы откровения... А откровения сводились к следующему. Оказывается, где-то далеко-далеко, не в нашей галактике, есть планета Рим, населенная человекоподобными римлянами. Они более продвинуты, чем земляне, и могут проникать в чужое сознание и командовать им. А для того, чтобы управление было успешнее, они продвигают тех, в мозги которых подселяются, вверх по карьерной лестнице. Для того чтобы завладеть сознанием, они сначала забирают его к себе на планету, а там мурыжат ровно неделю, за которую готовят его к будущему функционированию, доводя почти до гениальности в какой-либо из областей. Его, Кирилла, они тоже вытащили, через того врача-убийцу, который на самом деле не врач никакой, а их, римский, рекрутер. Он здесь подыскивает подходящие мозги и готовит их к отправке. Но с Кириллом у них получилась затыка: не на того напали.
- Они ж там думали, на дурака нарвались. Говорят: «Хочешь, сделаем тебя знаменитым артистом или певцом? Будешь деньгу лопатами грести». То есть, чуешь, я, значит, буду петь там, горбатиться, или в кино играть, а они — в моих мозгах сидеть и мной командовать. Ну я их так еще осторожно подколол. «А сколько, - говорю, - вы, господа хорошие, мне за это заплатите?» Это я так, в шутку. А они говорят: «А нисколько мы тебе не заплатим, ты там сам себе заработаешь». Чуешь как? Но я же не дурак, у меня такое уже было, и не раз. Я сухарь битый. Я б у них, конечно, и так бы денег не взял, мне важен принцип.
Купить Кирилла за тридцать сребреников у римлян не вышло. Ему хотели стереть память, чтобы он не смог вывести их на чистую воду, но он нашел на той планете добрых людей, правоприемцев, которые помогли ему вернуться в родной мозг в нормальном состоянии. И теперь он точно знал, что всем на Земле правят римляне.
- Но вывести их на чистую воду можно. Надо только посмотреть, кто из знаменитых людей, перед тем как стать знаменитым, неделю пролежал без сознания.
- Почему неделю?
- Ровно неделю. У них там такой порядок. Они там как машины, все по правилам живут. Вот они там сознание наше ровно неделю держат, а потом возвращают. А в нем, в сознании том, паразит сидит. Но он так вот человеком управлять не может, он только шептать на ухо может и все видит, что ты видишь. Так что надо у всех медицинские книжки посмотреть, а тех, кто сначала на неделю отключался, а потом вдруг начинал в цирке выступать, или в политику ударился, или рисовать там начал, всех их в изоляцию, строгую. А доктора этого вообще надо арестовать, потому что это уголовщина. Терроризм, захват заложника. Понимаешь? Вот мне это сложно, а ты, если это раскрутишь, такие деньжищи можешь сорвать! А я тебе помогу. Если не испугаешься.
Теперь Женя пугался, когда думал о том, что произойдет на следующей неделе в редакции, когда Кирилл придет туда за гонораром.
Глава двадцать пятая
Закопан прекрасно понимал, что уж если одному из мафиозных боссов галактики захотелось устроить себе экстремальный праздник, он его себе устроит. И не будет особо долго церемониться с тем, кто встанет у него не пути. Тут никакой матрикатор не поможет. И думать было особенно нечего, надо было готовить аппаратуру. Люди Альхеро связались с пиратом накануне и предупредили, что гостей надо ждать к часу дня.
Свой мастертрон Закопан собрал и подготовил к работе еще вчера. Установил он его в комнатке, которая в другое время выполняла роль маленького спортзала. Мастертрон был приспособлен для длительного пребывания тела — снабжен многочисленными механизмами, позволявшими оперативно менять положение находившегося в нем клиента так, чтобы кровь не застаивалась, а мышцы постоянно подвергались какой-нибудь нагрузке. Закопан еще раз проверил уровень жидкости в питательном бачке, прощупал на предмет течи пластиковые патрубки, замерил степень заряда вспомогательных батарей, испробовал в действии термостат. Прибору предстояла беспрерывная полумесячная работа, и надо было убедится, что он не застопорится и не заглючит где-то на середине. Закопан предполагал, что заказчик оставит кого-нибудь из охраны дежурить рядом с его телом. Пират еще ни разу не имел дела с клиентами такого уровня, но он знал, что для них это в порядке вещей. Телохранитель он на то и телохранитель, чтобы хранить тело, независимо от того, в сознании оно или нет, точнее есть в нем сознание или оно в отлучке.
За полчаса до назначенного времени в жилище Закопана появились двое крепких римлян (или оксиян?) в черных комбинезонах. Оба они были почти на голову его выше, и оба всем своим видом указывали на то, что они занимаются серьезным делом и к ним лучше не подходить вообще. Во избежание недоразумений. Не говоря почти ни слова, они обошли квартиру, тщательно проверили каждый угол, осмотрели мастертрон. Проинспектировав помещение, они внесли в каморку с мастертроном комплект жизнеобеспечения, состоявший из двух универсальных мебельных трансформеров и синтезатора пищи. Сомнений в том, что теперь здесь будет проживать кроме Закопана еще один из охранников, больше не оставалось. Наконец ровно в час входная дверь раскрылась, и из кабины трансфера в комнату вошел сверкающий перстнем Альхеро, два его давешних телохранителя и еще какая-то красивая, стройная римлянка. Ростом она была невелика, чуть ниже Закопана. В лице ее было что-то неправильное, несимметричное, словно бы две ее половинки были взяты у разных людей. Впрочем, эта асимметрия не выглядела неприятно, скорее наоборот, она придавала лицу определенный шарм и неповторимость.
- У вас все готово? - не приветствуя Закопана, сразу спросил хозяин «Гастрона».
- Да. Заброс можно начать в любой момент.
- Замечательно. Готовьте аппаратуру. Сначала познакомьтесь. - Он, не глядя, вывел девушку вперед. - Это моя дочь Кларен.
Помолчав, он добавил:
- Единственная и любимая дочь. Забрасывать будете ее.
Пока Борис спал, Костя пытался решить для себя вопрос, понравилось ему на Риме или нет. С одной стороны, ему удалось увидеть то, о чем мечтают миллиарды землян. С другой стороны, ничего особенно уж такого интересного он не увидел. Если, конечно, не считать муземитарий и миротвор. В миротвор хотелось попасть еще, но это было невозможно. А так... Сидеть в чужом теле без возможности пошевелить пальцем или самостоятельно решить, какую дверь открыть и куда глянуть, — удовольствие сомнительное. И Костя действительно с нетерпением ждал возвращения в свое тело. Тем более что возвращение должно было пройти уже в новом качестве.
В четверг после окончания процедуры оптимизации сознания и наладки писательского таланта ему присвоили официальный код «МПС ЗРФ хост 1117», а также сообщили, что связь с ним в штатном порядке будет поддерживаться еженедельно по средам в 6 00 утра. Костя хотел было сказать, что в шесть — это рано, но постеснялся. Ладно, в шесть так в шесть, не барин, прервет сон ради такого на полчасика. В экстренных случаях римляне могли связаться с ним в любой момент, он же мог выйти на связь только через резидента. Запрос о контакте седовало выслать на электронный адрес host1117@mail.ru. Содержание письма могло быть произвольным, но в нем обязательно должны были присутствовать слова «гибрид» и «гнев». После этого резидент выйдет на Костю в течение нескольких ближайших часов. Костя хотел спросить, как быть, если под рукой не будет Интернета, но опять не стал этого делать. Как так может быть, чтобы нигде Интернета не было?
Проводы были не то чтобы скромными, но какими-то не очень торжественными. Представители Римской администрации сказали напутственную речь, в которой еще раз выразили уверенность в том, что деятельность нового хоста приведет ко все большему укреплению дружбы между римской и земной цивилизациями. Провожающие выпили по бокалу игристого вина, и Борис привычно лег в мастертрон.
«Ну что, Костик, до встречи? Как выдастся время, обязательно тебя навещу».
«Ага, приезжай в гости, я тебя по городу покатаю».
«Приеду, не скучай. Может, с Барбарой подселимся. Как будешь готов, скажи, я закрою глаза».
«Да готов уже. Домой хочу, не томи, закрывай».
Свет вокруг Костиного сознания погас.
Женя сидел на кухне и думал. Это было приятно, вот так сидеть совсем утром, совершенно одному, когда за окном было еще почти темно и явно холодно, а тут, на кухне, напротив, тепло и светло. Тихо гудела пустая газовая конфорка. Женя включил ее для того, чтобы она гудела и давала настоящее живое тепло. Он чувствовал его кожей, той стороной тела, которая была повернута к плите, и это было тоже очень приятно. Ира спала где-то там, в комнате. Женя ощущал себя сейчас охотником в пещере, который поддерживал костер и охранял свою самку. Он принес мамонта, мамонт лежал в холодильнике, и теперь он мог расслабиться. Единственное, что его тревожило, это цветы в вазочке на подоконнике. Маленький букетик из астр и хризантем. Откуда он взялся? Вчера Ира ходила в консультацию, может, там подарили? Может, там сейчас дарят цветы будущим мамам?
Букет располагался от него на расстоянии вытянутой руки. Он хотел взять его и рассмотреть поближе, но не решался. Цветы стояли так уместно, что казалось, будто бы они составляют единое целое с окном и со всем домом. И стоит их хоть немного подвинуть, все вокруг рухнет и развалится. И погребет его, Женину, молодую семью под невиданными руинами. Женя не стал рисковать. Он привстал и сам склонился над цветами. Их было девять штук. Трижды три, хорошее число. Хотя, лучше было бы семь. Семь, семья... От букета шел слабый и сложный аромат. Женя попытался вспомнить, что он ему напоминает, но так и не вспомнил и сел обратно.
Сегодня исполнялась ровно неделя с того дня, как Костик впал в кому. Конечно, надо было бы его посетить, но он никак не сможет прийти в больницу. У Паровоза не отпросишься, а после работы... Нет, можно, конечно, но надо быть разумным: ходить туда каждый день... Хотя он каждый день и не ходил. Но лучше в субботу съездить. Может даже с Ирой, если помирятся. Нет, с Ирой не надо, вдруг разволнуется, а ей это сейчас вредно.
Женя поднялся и, открыв холодильник, приступил к приготовлению традиционного утреннего бутерброда. Как всегда, в двух экземплярах.
Глава двадцать шестая
Армандо сидел за столиком и с аппетитом уплетал обед. Конечно, не Бог весть что, не деликатесы, а всего лишь жареные свиные ребра с гарниром из картошки и кукурузы, да и само заведение, в котором он решил потратить часть честно полученного от яйцеголового гонорара было отнюдь не рестораном, а мелкой забегаловкой, рассчитанной на таких, как он, оборванцев, но тут строго соблюдали три главных правила: порции были большими, еда горячей, а цены низкими. Может, не особо вкусными и красивыми, но добротными. Армандо уже проглотил на первое здоровый котелок довольно жирной и густой похлебки и теперь с трудом доедал второе. Он с удивлением и гордостью ощущал, что ему совсем не хочется выпить, хотя бокал с красным вином стоял прямо перед его носом. Пожирая мясо прямо с кости, он косым взглядом наблюдал за стаканом. Солнечный лучик, пробивавшийся из маленького, высоко расположенного окна, преломлялся в красной жидкости и осколками разбегался по всему объему, утраивая прозрачность напитка. В голове у Армандо тоже было непривычно ясно и радостно. Вокруг сидело довольно много народа. Люди пили, ели, смеялись, громко рыгали, спорили, только что не дрались. Драться здесь было не принято, единственное, что считалось позволенным, так это взять обидчика одной рукой за грудки и подтянуть его морду к своей. Но для того чтобы это переросло во что-то большее, требовалось уже выйти на улицу, по-культурному. Но сейчас даже за грудки никто никого не тягал. Уже приближался полдень, погода стояла замечательная, настроение у всех было хорошее и на драку никого не тянуло, так что всякий конфликт закруглялся уже в момент возникновения. Удивительно, но к Армандо никто не приставал, хотя многие его знали. Возможно, что-то в его лице и в его позе говорило о том, что сейчас ему хорошо и не надо ему мешать этим «хорошо» наслаждаться. Он сидел за своим столиком совершено один и гордо наслаждался своей едой и одиночеством.
Армандо был уже сыт, а мяса на костях еще оставалось достаточно. Всухомятку его было не осилить. Он еще раз посмотрел на стакан, встал и подошел к стойке, за которой копошилась толстая хозяйка заведения.
- Дай мне мате горячего.
Женщина посмотрела на него с удивлением, но быстро подала наполненную горячим напитком маленькую, изготовленную из высушенной тыковки калабасу и металлическую соломинку-бомбилью. Армандо расплатился мелочью, сел обратно, высосал немного горячего напитка, промыл им горло и снова принялся за еду. Откусив еще пару кусков, он весело подмигнул бокалу с вином, и тот неожиданно приятным, хоть и несколько низковатым женским голосом ответил ему:
- Привет!
Женька смотрел в монитор и ничего не мог понять. Он только что загрузил на сайт родной конторы написанный им скрипт, который позволял рассмотреть предлагаемый товар с разных точек зрения. Но после загрузки скрипта перестал работать пейджинг. То есть нажатие на кнопку любой страницы в каталоге, а всего их было шестнадцать, упрямо выбрасывало страницу номер один. Что самое противное, даже отключение скрипта не вернуло систему в прежнее состояние. Просмотреть другие странички теперь можно было только механически, вручную заменив в конце адресной строки единичку на требуемый номер. Но Женя почему-то был не очень уверен в том, что посетившие сайт перспективные клиенты сами додумаются до такого простого решения и увидят-таки ассортимент предлагаемой «Авалоном» продукции во всей его полноте. А поэтому он вновь и вновь прогонял машинку сайта, пытаясь отловить злосчастный и затаившийся где-то баг.
Теперь работа у него шла на время: надо было успеть найти ошибку до тех пор, пока Паровоз не увидит, что сайт сломан. Конечно, с работы его за это не уволят и премии не лишат, но его авторитет как программиста будет серьезно подорван. Можно было, конечно, восстановить сайт из бэкапа, но бэкап делался на прошлой неделе, с тех пор содержание изменилось, и Женя не горел желанием искать и восстанавливать все изменения. Тем более, что тогда Паровоз узнал бы о происшедшем точно. И он снова просматривал программу строчка за строчкой, пытаясь понять, на каком же именно этапе номер запрашиваемой странички превращался в единичку и каким макаром это все могло происходить. При этом он чувствовал присутствие за спиной и за стеной начальника почти физически и с волнением ждал, что тот вот-вот позовет: «Женя, пойди сюда». Он даже уже придумал, что скажет. Скажет, что ничего не знает, что еще двадцать минут все работало вполне нормально. Потом он попробует на компьютере начальника перейти, скажем, на четвертую страничку, провалится на первую и очень натурально этому удивится. После чего попробует еще раз на его компе, на компе секретарши, скажет, что сейчас разберется и отправится к себе на место.
- Женя, пойди сюда, - раздался из за приоткрытой двери голос Рената Сергеевича.
Хоть Женя и ждал этого, он непроизвольно вздрогнул, выдавая себя с головой. Впрочем, выдавать было некому: в кабинете кроме него никого не было. Он встал, собрался, посмотрел на пустое Костино место, и, как ни в чем не бывало, пошел к начальнику.
Ренат Сергеевич сидел за столом и сжимал в руке телефонную трубку. Жестом он показал на стул и Женя присел на краешек. Паровоз посмотрел на него, затем на трубку. Причем на трубку он взглянул даже с каким-то удивлением, как будто бы не понимая, что она делает в его руке. Не сводя с нее глаз он положил ее на аппарат и вновь обратил взгляд на сисадмина.
- Женя. Мне доктор позвонил. Я тут договаривался, чтобы он мне о всех новостях звонил. Так ты сейчас собирайся, съезди, хотя, вряд ли к нему пустят, но маме его если что поможешь, она там дежурит. Купи там фруктов каких. Деньги у тебя есть, или дать?
- А что случилось? - у Жени внутри все похолодело. Он только не мог понять, зачем нужны фрукты.
- Что? Доктор, говорю, позвонил. Костя в сознание пришел.