На перроне искал свой вагон, держа билет в руке. В Бологом сменили машинистов. В Зуеве поезд долго стоял, и в Варенце тоже. В Киеве пересел на электричку, следовавшую в Белую Церковь. В душном поезде, пахнущим салом и чесноком, все говорили по-украински. Читал названия станций, написанные еще в советские времена: Фастов, Боровичи, Карапыши. Долго шагал по шпалам, свернул на тропинку, вдоль который рос орешник, увидел шоссе. Пересек его, минут через десять оказался в деревне.
- Здравствуй, здравствуй, - сказала бабка, доставая из шкафчика завернутый в белый платок хлеб. Вдруг она исчезла, вернулась с трехлитровой банкой молока.
Пока ел ржаной хлеб, запивая прохладным молоком, хозяйка сидела рядом. Долго молчала, рассматривая гостя, потом заговорила по-русски:
- Я помню, как твой отец приехал однажды...
- И мать помнишь?
- А как же! Вот он также приехал, как ты, без телеграммы, без вещей, налегке. Сразу спросил про вас. Я сказала, что вы спите в пристройке, в бывшей летней кухне. Он пошел в сапогах через горницу, полы аж заскрипели.
- Покажи, где эта коморка?
Прошли через большую, чистую комнату, с иконой в углу.
- Вот здесь ты лежал. У тебя был такой картонный ящик, дед с завода привез. А я одеяльце байковое постелила.
- И здесь мы жили?
- Да, отчего же нет?
- На кого я был похож?
- Да на себя, любимого!
Вышел из хатки, задумался, закурил и направился к станции обходным путем, через всю деревню. На дороге, у погоста, встретил старика.
- Ты тут не пройдешь, - сказал он.
- Почему? Я помню...
- Тупик. Дальше нет дороги.
- Да почем ты знаешь? Всегда ходили...
- Все, ты пришел. Дальше нет ходу, - упрямо повторял дед.
«Выжил из ума», - подумал про него и вернулся в дом. Хлеб и молоко были убраны, стол вытерт. Бабка, согнувшись, копалась в огороде.
После трагедии с Фаиной Герман болел. Ему казалось, что перед ним захлопываются все двери, что он лишний. Снилась война, будто все горит, на земле осколки стекла, а в воздухе кирпичная пыль. Он просыпался от собственного крика. Засыпал, и снова куда-то бежал, но все время попадал в тупик.
Я переехала к нему на Охту. Занялась ремонтом, помогала деньгами глухонемой. Герман куда-то уезжал, возвращался, опять пропадал. Я обзванивала его знакомых, пользуясь записной книжкой, оставленной дома. В компьютере читала файлы, заходила в почту. Интимная жизнь любимого была под контролем. Однажды нашла своего горемыку в питерском бомжатнике, притоне писателей, поэтов, художников и прочих апологетов пресловутого внутреннего мира. Герман отощал, его била дрожь. Я срочно принесла водки на всю компанию. Один непризнанный гений, выпив, начал тянуть тему о проблеме современных людей, ушедших в свои раковины. По его мнению интеллигенция спустилась на дно, превратилась в моллюсков. Жизнь моря намного эстетичнее наземного новодела. Пусть они там хапают, созидают, формируют и подсчитывают, играют на сцене, лишь бы не мешали истинно творческим людям играть в глубинах фантазии. Я согласилась, сделав комплимент оратору. Грамотная русская речь осталась в питерских подвалах!
По дороге домой пыталась убедить Германа продолжить творчество.
- Пиши свою чернуху. Люди радуются, что ты, изображая моральное падение героя, оставляешь им чувство удовлетворения: «Кому-то еще хреновее!»
Отмыв любимого, облачила его в свой халат. Он сидел в кресле, попивал приготовленный мною коктейль из морошки и анисовых капель – для поправки здоровья – и был похож на старую певицу, переставшую давать сольные концерты.
- Слушай, Герман, а ведь в прошлой жизни ты был композитором, помнишь?
Судьба разрешила жить у себя и по себе. Она стала оранжереей для цветка, чтобы композитор не расставался с музыкой. Но жизнь, эта рутина со своими красивыми уродами, горными вершинами и туманными долинами, вынуждала становиться хирургом.
Он резал и препарировал женщин, пытаясь разгадать секреты их музыкальных шкатулок.
Однажды композитор встретил женщину с бутоновидными сосками. И сказал себе: «Этот эмбрион воцарится в моей голове и, надеюсь, увлечет до покушения на целую симфонию». Вы знаете, как любят композиторы? Они не слышат своих избранниц. Чувственная речь любимой ничто по сравнению с бешеной страстью к чаю или изнуряющей тоской по партии в винт. Он решился провести с ней ночь, потому что ему было лень отправляться в дорогу. Да, сказал он себе, что-то такое мне в ней нравится. По крайней мере с ней приятно просто пить кофе, наблюдая за двигающимися губами. Он выключал звук, когда она говорила. Изучал ее тело с волнующим отвращением. Надавливал указательным пальцем на разбухший клитор и морщился от фальши ее звукоподражаний. Смотрел в окно, в котором, кроме крыш, ничего не видел. Думал о родине. Она во стократ краше и милее этих красивых уродов Альп. У партнерши довольно длинные ноги, почти целые зубы, гладкие пятки. Влагалище напоминает морскую раковину средней величины. Композитор прикладывал ухо к нему, пытаясь услышать шум океана. Женщина выгибалась, гримасничала, сопела и дурно пахла. Нет, пожалуй, горы есть ничто иное, как окаменевшие конвульсии природы, а половые органы подруги – жалкая ракушка, зарывшаяся в грязном и мокром песке. «Брр...», - говорил он и застегивал брюки с надменным выражением лица. После периода изучения женского организма он писал музыку с новой силой. В водопаде эмоций он наверстывал то, что не могла дать женщина.
Музыка и собирание фиалок в одиночестве были его самыми глубокими наслаждениями.
Катаклизм настиг композитора, когда он познакомился с Виолеттой. Сначала она потешала его, как все прежние подопытные. Но в процессе узнавания и общения с ней состояние духа композитора и погоды стали неприятно диссонировать. Раньше дождь успокаивал его, навевая легкую меланхолию и способствуя отчаянному музицированию. Когда Виолетта не приехала из-за разыгравшейся бури, композитор возненавидел дождь. Запретив себе думать о женщине, он упорно настраивался на работу. Вышел на улицу, промок до нитки и вернулся писать ей письмо. Несколько вечеров подряд он ходил на прогулку один и все смотрел на даль во время заката. Не получив ответа на письмо, раздражился впервые на музыку, которая покинула его, присоединившись к Виолетте.
Того, кто назвал бы серьезного композитора, почти классика, приверженцем блюза, осмеяли бы многие, знавшие нашего героя. Виолетта пела в джаз-клубе. Композитор сидел за столиком, курил и ругался про себя. Верх унижения, невиданная глупость – слушать ЕМУ пульсации дикарей. Он прикрывал глаза ладонью от стыда за певицу, раскованную до неприличия самого дешевого борделя. Полная, полуголая, она на глазах превращалась в желеобразную массу. Голос ее выводил самые невообразимые акценты, несообразные ни с одним каноном. Он смотрел на ее бедра, их волнообразные движения возбуждали его той животной силой, с которой он встречался и раньше. Но сейчас он улавливал в пении сокровенные ноты, слышимые им в мгновенья творческого экстаза.
Закончив выступление, она села рядом. Раскрасневшееся лицо, запах пота, огромные зрачки, - все это решило дело. Они уехали вместе. В постели она продолжала солировать. Он счастливо слушал, гладя ее горячую кожу. Да, он отдавал отчет, что такого напряженно-насыщенного звучания в его душе не было давно. Виолетта мурлыкала и стонала, хрипела и визжала, пела ему колыбельную и замолкала. Но когда она молчала, музыка продолжала звучать.
- Слушай, иди куда-нибудь, оставь меня! – наконец взмолился он.
- А я и не приходила, - сказала она.
... Композитор проснулся и понял, что писал музыку во сне. Новый спектр тембров был похож на причудливую мозаику из звуков подводного мира, пещер и воздуха, плясок дикарей. Густые, протяжные крики и звериные вопли, гудение выпущенной стрелы, бой барабана, плач трубы. Восторг победившего и отчаянный звон пустоты. Зовущий, доходящий до сердца, голос женщины. Он попытался записать родившуюся мелодию, но она исчезала, таяла, пока не растворилась в немоте.
С утра неожиданно пошел мелкий тихий дождичек и шел до самого вечера. Композитор писал вариации, но все получалось однообразно, казенно и скучно. После ужина опять играли в карты, сосед жаловался на промокшие ноги. За окном тянулось поле.
продолжение:
http://proza.ru/2010/04/27/601
***
Приглашаю к сотрудничеству редакторов. Нужна критика и редактура циклa "Русалочьи истории".
{1 глава}[http://proza.ru/2010/04/24/842] рассказывает о русалках вообще
{2 глава}[http://proza.ru/2010/04/25/1048] о моей мести современному Казанове
{3 глава}[http://proza.ru/2010/04/26/744] о моей любви к нему
{4 глава}[http://proza.ru/2010/04/27/601] о моей раздвоенности
{5 глава}[http://proza.ru/2010/04/27/1485] о женской психологии