- Лех, помнишь, ты мне рассказывал вечерами о себе?
- И?..
- А что если сегодня ты снова расскажешь, как тогда, когда я не мог говорить. Лееееш… - я просительно посмотрел на него.
- Иди, ставь чай – усмехнулся он. – Только всеж реши, что ты на этот раз хочешь выпытать у меня?
- Хочу …- Я помолчал. Потом взглянул на него и продолжил – Ты ведь проходишь реабилитацию? Так почему бы тебе не рассказать о ней?
- О ком? – насторожился Леха. – Тебе Серега сказал?
- Нет. Ты просто по ночам стал ее звать.
- Мне не снятся сны – отрезал Леха.
- Ты только так говоришь – попытался я обидится. Но получилось плохо, причину его забывчивости снов я знал.
Реабилитация… Черная неделя. Алексей не может есть. Опять был приступ… А ночь… Ночь, которая для него была всем миром, миром тишины и покоя, миром звезд и музыки, чая и улыбок – превратилась в сплошной кошмар из боли. Он почти не спал, а если засыпал – то я слышал только крик. Ему опять снилась война. И еще… Он звал Наташу. Постоянно. Сначала бой, потом – имя. Он открывает глаза и взгляд у него мертвый. Я боюсь, что этот мертвый взгляд так и останется у него навсегда. Но снов он не помнил. Ни одного. На вопрос – Что снилось тебе – в ответ всегда было только одно – Черная пустота.
- Ты собираешься чай пить? – спросил Алексей. Он снова сидел в аське и болтал с другом.
- Уже иду. Ты тоже, не особо сиди. А то сегодня и так долго тут. Ругаться будут.
- Иди, иди, как приготовишь чай – так позови. – уже более мирно проговорил Алексей.
Я улыбнулся ему и пошел ставить чайник.
***
Дождь тихо рисовал окнам свою весеннюю печаль. Ветра не было. Леха принес ноут и поставил музыку. Тихо зазвучал Ноктюрн Шопена. В комнате стало уютно от приглушенного света бра и тихих капель музыки под шепот дождя. Я разлил заваренный зеленый чай. Чай… Единственная еда для Алексея в эту неделю. Ребята принесли ему во вторник улун молочный. Оказалось, что они специально заказали для него в магазине этот чай. И вот уже неделю, Алексей жил на этом чае.
- Леш, а чем тебе нравится Сергей? – тихо спросил я. Ну не мог сразу в карьер. Не мог нарушить очарование вечера. Не мог разрушить такой хрупкий покой Алексея…
- Сергей? – он улыбнулся. – Он очень добрый и умный. И он просто живой. Светлый и яркий. И мне нравится его речь. Она живая.
- Нуууууууу – я протянул задумчиво – ведь есть еще и академический язык…
- Да-да-да – он усмехнулся – академический. Только знаешь, ребенок, у нас в институте говорили, что если ты не можешь объяснить первокласснику понятие квантовых корреляций – тебе никогда не стать не то что доктором наук, но и просто с.н.с.
- Почему?
- Димка, ты же прекрасно знаешь. Твое понимание не зависит от количества произнесенных умных слов. Если ты не умеешь пользоваться и тем и другим языком для объяснений – ты не понимаешь того, о чем говоришь. А если ты можешь объяснить даже младенцу квантовую физику, и он тебя поймет, значит, ты сам понимаешь то, о чем пытаешься рассказать.
Мы тихо пили чай. Шопен сменился Моцартом. Тихо пела скрипка, выводя желтые узоры, а капли звуков рояля падали капельками росы на золотистые линии скрипки.
- Леш… - я запнулся. Мне было тяжело спрашивать. Я знал, что это имя для него слишком много боли несет. Но… Если он вновь все спрячет обратно, как тогда, когда он чуть начал говорить и снова ушел в себя, это может закончиться плохо для него. Валентин Григорьевич так и сказал, что он должен эту память сделать достоянием своим, а не прятать ее от самого себя. Да и Сергей сказал то же самое…
- Что? – Алексей горько усмехнулся. – Знаю я, что мне нужно за этим чаем сделать. Не парься, ребенок.
Я взглянул на Алексея. Его лицо побледнело и застыло. Он прикусил нижнюю губу, а глаза вновь стали мертвыми.
- Может, не надо? – я решил пойти на попятный.
- Надо – сквозь зубы прошептал Алексей. – Эта память убивает меня. Или я сам себя убиваю…
Он замолчал, затем взял сигареты, прикурил и стал смотреть на дым… Я не торопил его.
- Только сегодня сказал Сереге, что 15-16 декабря для меня третий раз становится значимым.- тихо проговорил Леха. Я вопросительно взглянул на него. – Ты знаешь… - он снова умолк и прикурил новую сигарету. Я кивнул.
***
В то утро шел снег. Было очень холодно. Я проспал на работу и сонный бежал в темноте улиц. Опаздывать не хотелось. Но спать хотелось сильнее. Знакомая, сотни раз пройденная дорога стала привычной. Включив автомат на свой забег от дома до работы, я стал досыпать на ходу. Неожиданно налетел на что-то.
- Ой… - раздалось справа.
Я повернул на звук голову и с трудом сконцентрировался на темном пятне на снегу. При более внимательном рассмотрении – пятно стало преобразовываться в девушку, которая сидела в сугробе. Подал ей руку… Она взглянула на меня испуганно и удивленно.
- Вас разве не учили смотреть на дорогу? – возмущенно проговорила она. Взяла меня за руку и я легко ее поставил на ноги. Она была вся в снегу. Стал помогать отряхнуть снег с ее шубки. Но …
Видимо в то утро кто-то решил подшутить над нами. Либо она слишком резко развернулась, либо я еще не совсем проснулся, но теперь уже мы оба бултыхались в этом треклятом сугробе…
Когда, наконец-то, мы все же приняли вертикальное положение – вид у нас был еще тот…
Я до сих пор помню ее смех. Ее глаза. Ее слова…
Так мы познакомились. Через неделю я переехал к ней… По утрам я просыпался от запаха свежего кофе, вечером, придя с работы, мой нос явственно чувствовал запах ужина, от которого было невозможно отказаться. Я каждый день удивлялся тому, что ее образ так не вязался с представлением о домашней женщине. Женщины, которые так выглядят, как она, обычно не любят готовить, предпочитают питаться в ресторанах, считают себя особенными и требуют постоянной заботы. Они увлекаются поэзией и музыкой, говорят об искусстве и посещают всевозможные вернисажи. Они очень быстро устают и постоянно жалуются на болезни. Наташа была не такой. Хотя, она тоже много читала и хорошо разбиралась в живописи и музыке…
Внешне Наташа оставляла впечатление очень хрупкой, какой-то надломленной, диковинной красоты. Удивительно миниатюрная. Даже ее маленькая грудь не оставляла тягостного впечатления. Все было в ней так, как нужно. Большие карие глаза удивленно смотрели на мир. Приоткрытые губы манили и обещали. Запах ее волос напоминал свежесть летнего раннего утра. И я ни как не мог понять, как она могла вставать так рано по утрам. На мои бесконечные вопросы о столь раннем просыпании, она неизменно отвечала только одно – Леш, я женщина. Она действительно была женщина. Настоящая женщина…
А потом пришел апрель… Я не смог полететь вместе с ней к ее родителям. Надо было закончить все приготовления к свадьбе, доделать с Женькой дом, да и с работы меня не отпускали… Проводил ее в аэропорт…
Самолет ... Я смотрел на него и понимал, что горю вместе с ним. Умом понимал, никто не сможет выжить. Но… надеялся. Моя надежда превратилась в пепел…
Дальше, ты ребенок, знаешь. Из аэропорта меня забрали Андрей и Виктор...
***
Я молча подал Лехе чай. Распечатал новую пачку сигарет. Леха смотрел безжизненным взглядом на дым от сигареты…
- Знаешь, - глухо проговорил он – у меня нет ни каких оснований утверждать, что многие не правы, говоря, что надо все это оставить в прошлом. Идти дальше… Вдохнуть полной грудью, улыбнуться и идти дальше… - он помолчал, затянулся, - кажется, так сказал твой друг тогда?
- Разве он перестал быть твоим другом? – удивился я.
- Только не сейчас – зло усмехнулся Алексей. – Так вот… Димка… Нет оснований, считать, что многие не правы. Но я не могу так. Я все равно люблю ее, поэтому - верю в ее жизнь, в жизнь… И отрицаю ее смерть. Видишь, дым от сигареты не исчезает сразу… Так и люди. Умирая, они не превращаются в ничто до тех пор, пока кто-нибудь помнит о них.
Он посмотрел на дождь за окном, тихо поставил чашку на стол.
- Иди спать, ребенок. Завтра будет день и будет солнце. Я как-нибудь сам справлюсь с этим. – он вздохнул и снова закурил. – Иди спать…